Южная звезда
Загружено:
ЛИТЕРАТУРНО-ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ ЖУРНАЛ № 1(58)
Александр Покровский
 Фамилия

Генерал имел странную фамилию - Некуй.

И, в общем-то, никто не обращал на нее никакого внимания до той поры, пока его не назначили из его захолустья переводом в Москву, в столицу, на должность начальника департамента N.

Необычность его фамилии обнаружил старший начальник - кто бы сомневался в его особенной бдительности, - но уже после того, как приказ о назначении был подписан в канун Нового года.

Старший начальник вызвал начальника отдела кадров.

- Это что такое? Новогодний подарок? - спросил он того, когда тот предстал перед его очами.

Дело в том, что старшие начальники так иногда задают вопросы, что не сразу понятно, что же они имеют в виду.

Начальник отдела кадров, между прочим, полный генерал, страдая лицом, судорожно изогнул шею, чтоб заглянуть в самую суть, лихорадочно пытаясь понять, о чем же идет речь, и его нервозность не укрылась от старшего начальника и генерала армии.

- Вы что? Нездоровы? - повысил он голос.

- Никак нет! - на начальника отдела кадров было больно смотреть - так человек страдал.

- А что вы тогда рыщите взором безумным и топчетесь всюду?

- Так ведь…

- Я спрашиваю: почему у этого генерала такая фа­милия?

- А какая у него фамилия? - начальник отдела кадров все еще пытался заглянуть в бумагу, лежащую перед старшим начальником на столе.

- Вот оно! Ну, чудеса! - пихнул тот ее ему навстречу. И где я должен тут ставить ударение? На первом слоге или на втором?

- Так ведь...

- И как вы себе представляете это: «Департамент НЕкуя»? Или «НекуЯ?». Как это все у нас теперь будет называться? А?

- Я...

- Поменяйте ему фамилию.

- Как это? - начальник отдела кадров даже несколько присел.

Старший начальник не любил, когда его распоряжения не воспринимались влет.

- А вы не знаете как? На фамилию жены, тещи, матери и неродной дочери от второго брака. Вас и этому надо учить?

Как вышел из кабинета начальник отдела кадров - это надо было видеть, он вылетел птичкой бойкой.

Добравшись до своего отдела, он устроил всем разнос.

- Вы что? - орал он на подчиненных. - Кого вы мне подсунули? Департамент Некуя? Смерти моей хотите? Сплясать хотите на моих похоронах?

Подчиненные не хотели плясать на его похоронах, и потому работа закипела.

Сейчас же было установлено, что девичья фамилия его матери Лошак, а девичья фамилия жены - Примандовина. Среди прочих его родственников были найдены такие, как Ржач, Пидоренко, Шмаль и Гнида. Дочь его вышла замуж за человека с редкой фамилией Позор, а девичья фамилия тещи была Удод. Это был удивительный набор.

- Удод подходит, - робко обрадовались подчиненные.

- Департамент Удода? Или Урода? Господи… - начальник отдела кадров откинулся в кресле. Он закрыл лицо руками, посидел так какое время, а потом…

- А не придумать ли нам ему фамилию? - вдруг на него снизошло озарение.

- Как придумать? - не доходило до подчиненных.

- Придумать, подчистить, подделать! Или вы не отдел кадров? Или вы не на своем месте сидите? А?

Подчиненные сидели на своем месте. Предложения посыпались тут же:

- Куров?

- А почему Куров?

- Ну, родственник у меня есть.

- При чем тут ваши родственники?

- Самсонов?

- А это чей родственник?

- Ничей, просто так!

- Не надо просто так! Надо, чтоб вопросов не было! Понятно?

- Понятно! Орлов!

- Боже! - начальник даже всхлипнул. - Ну, это же явный подлог! Был Некуй, а стал Орлов!

- Тогда Петров!

- А еще - Иванов и Сидоров! Устав только не трогайте, ладно?

- Ладно! Гребнев!

- А почему Гребнев?

- Ну, просто так.

- Нам не надо просто так! Надо, чтоб через начальство пройти гладко и незаметно! Идите и думайте! Час даю, чтоб была фамилия. Можете заходить ко мне без стука и с порога предлагать. Вперед.

Целый час все бегали и только и делали, что открывали его дверь без стука.

- Селезнев!

- Нет!

- Гагарин!

- Нет! И хватит птиц плодить! Думайте!

- Сомов!

- И рыб тоже не надо!

- Котов!

- Ну, пошли кошачьи!

- Смирнов!

- Это то же самое, что и Сидоров!

И тут вдруг открывается дверь и… «К вам подполковник Самойлов!»

И тут начальник отдела кадров подскочил:

- Как?

- Подполковник…

- Нет, фамилия его как?

- Самойлов, по записи…

- Вот! Приглашайте. И весь отдел сюда! Живо!

Все собрались мгновенно и сейчас же уставились на вошедшего подполковника. Тот вошел, представился и несколько оробел - на него пристально смотрел весь отдел кадров.

- Антон Семенович, - начал начальник разговор очень вкрадчиво, - знаем, знаем о вашей проблеме. Засиделись на должности, на мелкой работе? Так это мы можем исправить. У нас к вам предложение, возможно несколько странное. Видите ли, понадобилась ваша фамилия, но только без вас.

Видя, что подполковник оторопел и онемел, начальник отдела кадров немедленно воспользовался этим.

- А мы вам должность. Генеральскую, с перспективой. Правда, в захолустье, но это ненадолго. Ведь так? - повернулся он ко всему отделу кадров - те сейчас же закивали.

- Вы согласны?

А потом все было как во сне. Подполковник только кивал, когда ему сказали, что фамилия у него теперь Некуй и едет он на генеральскую должность куда-то в Тьмутаракань, но года на два-три, а потом его переведут в Москву, начальником департамента.

За один день человеку сменили фамилию, выправили биографию, личное дело и присвоили звание генерала.

А генерал Некуй тоже сменил фамилию. На фамилию дальнего родственника по линии своей второй матери, которую отыскали совершенно для него неожиданно.

А департамент получил свое неожиданно чудесное название: «Департамент Самойлова».

/Речь

Речь готовили долго. Считалось, что во время дружеского визита наших кораблей во французский город Марсель каждому придется сказать речь. Приказали всем заранее ее написать, и все написали. Потом всех вызвали, куда надо, и прочитали, что же они там написали. Потом каждому сказали, что это не речь, а откровение опившейся сивой кобылы и галиматья собачья. Всем приказали переписать этот бред, и каждый обложился журналами, газетами, обозрениями и переписал. Опять прочитали и сказали: «Товарищи! Ну так же нельзя!» После чего всех усадили за общий стол и продиктовали им то, что надо говорить. Затем подсказали, как нужно говорить и когда нужно говорить. Сказали, что лучше не говорить, если за язык не тянут. Затем каждому внесли в речь индивидуальность на тот случай, если придется говорить всем одновременно. Затем еще раз все проверили, окончательно все, что надо, причесали, где надо подточили и заострили. Вспомнили и припустили красной нитью. Каждому сказали, чтоб он выучил свою речь наизусть. Предупредили, что проверят. Установили срок. Проверяли. Сказали, что надо бы почетче. Установили новый срок. Снова проверили и удостоверились, что все идет нормально. Потом каждому вложили речь в рот, то есть в карман, я хотел сказать, и поехали в город Марсель.

В городе Марселе оказалось, что все наши являются дорогими гостями мэра города Марселя, поэтому всех повезли в мэрию. Там был накрыт стол, и на столе стояло все, что положено: бутылки, бутылки, бутылки и закуска.

Слово взял мэр города Марселя. Он сказал, что он безмерно рад приветствовать на французской земле посланцев великого народа. После этого было предложено выпить. Все выпили.

Прошло два часа. Пили не переставая, потому что все время вставал какой-нибудь француз и говорил, что он рад безмерно. Потом все французы, как по команде, упали на стол и заснули. Во главе стола спал мэр города Марселя. За столом остались только наши. Они продолжали: собирались группами, поднимали бокалы, о чем-то говорили, спорили...

В конце стола сидел седой капитан второго ранга из механиков. Красный, распаренный, он пил и ни с кем не спорил. Он смотрел перед собой и только рюмку к губам подносил. Как-то незаметно для самого себя он залез во внутренний карман и выудил оттуда какую-то бумажку. Это была речь. Механик удивился. Какое-то время он смотрел в нее и ничего не понимал.

- ...В то время, - начал читать он хорошо поставленным голосом, отчего все за столом притихли, - когда оба наши наро-да-а....

Механик выпучил глаза, он ничего не понимал, но читал:

- Оба... ну ладно... и-дут, идут... и-ик...

У него началась икота, которую он мужественно преодолевал:

- Идут они... родимые... и-ккк!.. в ис-сстори-ческий момент... и-к....

Его икание становилось все более глубоким, наши за столами улыбались все шире.

- В этот момент... ик... всем нам хочется... ик... хочется  нам, понимаешь... - Ики следовали уже сплошной чередой, улыбки за столом превратились в смех, смех - в хохот.

Мех остановился, улыбнулся, запил икоту из фужера и, глядя в бумажку, сказал мечтательно: «От сука, а?..»

/Вот она, Турция!

Это случилось недалеко от Турции.

Пехотный, уже немолодой, капитан лежал, свернувшись калачиком на грядке и по-детски улыбался во сне. Военнослужащий во сне сильно похож на ребенка.

Так его, тепленького, калачиком, взяли с грядки, перенесли в комендатуру и положили в камеру.

Начальник караула и его помощник решили над ним подшутить. Они подождали, пока он проспится.

Сделав свой первый вздох и оторвав голову от сладких деревянных нар, капитан вдруг обнаружил себя в камере; мало того, рядом с ним сидели двое в белых чалмах, и разговаривали эти двое на иностранном, скорее всего турецком, языке.

У нашего капитана голова тут же перестала болеть; глаза стали как два рубля, челюсть отвисла до нижней пуговицы, слюна непрерывно потекла.

Наконец «турки» заметили, что капитан проснулся, и оторвались от своей Турции.

Один из них был величественен, как утренний ми­нарет.

«Турок» спросил через переводчика: как уважаемый капитан оказался на территории славной Турции; не хочет ли он попросить политического убежища, а если хочет, то что он может предложить турецкой разведке?

Когда капитан услышал о турецкой разведке, он, ни секунды не сомневаясь, вскочил на ноги. От хмеля ничего не осталось.

- Я, может быть, пьяница! - заорал он туркам. - Но не предатель!

После этого он так удачно стукнул стареньким армейским сапогом «турецкого» капитана, похожего на утренний минарет, туда, где у того кончался человек и начиналось размножение, что «турка» сразу не стало: отныне и навсегда он занимался только собой.

«Переводчик» обомлел; теперь у него отвисла челюсть до нижней пуговицы.

Наш капитан схватил его за кимоно и, шлепнув изумленной турецкой мордой об грязную стенку, с криком «Русские не сдаются!» вылетел в коридор и там попал в часового.

- А-ааа, - закричал проворный капитан, - и форму нашу надели?! - (Это возмутило его больше всего.)

Возмущение придало ему титанические силы, и он тут же разоружил часового.

Если б он не забыл, как снимается с предохранителя, он положил бы полкараула насмерть: те выбегали из караулки, а капитан их просто укладывал прикладом вдоль стенки. Наконец его скрутили и побили. Это было в воскресенье. На следующее утро комендант, прибыв на службу, произвел разбор этих полетов.

Нашего капитана, как человека надежного и проверенного, выпустили сразу, а искалеченные «турки» сразу же сели.

/«...Расстрелять!»

Утро окончательно заползло в окошко и оживило замурованных мух, судьба считывала дни по затасканному списку, и комендант города Н., замшелый майор, чувствовал себя как-то печально, как, может быть, чувствует себя отслужившая картофельная ботва.

Его волосы, глаза, губы-скулы, шея-уши, руки-ноги - все говорило о том, что ему пора: либо удавиться, либо демобилизоваться. Но демобилизация, неизбежная, как крах капитализма, не делала навстречу ни одного шага, и дни тянулись, как коридоры гауптвахты, выкрашенные шаровой краской, и капали, капали в побитое темечко.

Комендант давно был существом круглым, но все еще мечтал, и все его мечты, как мы уже говорили, с плачем цеплялись только за ослепительный подол ее величества мадам демобилизации.

Дверь - в нее, конечно же, постучали - открылась как раз в тот момент, когда все мечты коменданта все еще были на подоле, и комендант, очнувшись и оглянувшись на своего помощника, молодого лейтенанта, стоящего тут же, вздохнул и уставился навстречу знакомым неожиданностям.

- Прошу разрешения, - в двери возник заношенный старший лейтенант, который, потоптавшись, втащил за собой солдата, держа его за шиворот, - вот, товарищ майор, пьет! Каждый день пьет! И вообще, товарищ майор...

Голос старлея убаюкал бы коменданта до конца, продолжайся он не пять минут, а десять.

- Пьешь? А, воин-созидатель? - комендант, тоскливо скуксившись, уставился воину в лоб, туда, где, по его разумению, должны были быть явные признаки среднего образования.

«Скотинизм», - подумал комендант насчет того, что ему не давали демобилизации, и со стоном взялся за обкусанную телефонную трубку: слуховые чашечки ее были так стерты, как будто комендант владел деревянными ушами.

- Москва? Министра обороны... да, подожду...

- Помощник коменданта - свежий, хрустящий, только с дерева лейтенант - со страхом удивился, так бывает с людьми, к которым на лавочку после обеда, когда хочется рыгнуть и подумать о политике, на самый краешек подсаживается умалишенный.

- Министр обороны? Товарищ маршал Советского Союза, докладывает майор Носотыкин... Да, товарищ маршал, да! Как я уже и докладывал. Пьет!.. Да... Каждый день... Прошу разрешения... Есть... Есть расстрелять... По месту жительства сообщим... Прошу разрешения приступить... Есть...

Комендант положил трубку.

- Помощник! Где у нас книга расстрелов?.. А-а, вот она... Так... фамилия, имя, отчество, год и место рождения... домашний адрес... национальность... партийность... Так, где у нас план расстрела?

Комендант нашел какой-то план, потом он полез в сейф, вытащил оттуда пистолет, передернул его и положил рядом.

Помощник, вылезая из орбит, затрясся своей нижней частью, а верхней гипнозно уставился коменданту в затылок, в самый мозг, и по каплям наполнялся ужасом. Каждая новая капля обжигала.

- ...Так... планируемое мероприятие - расстрел... участники... так, место - плац, наглядное пособие - пистолет Макарова, шестнадцать патронов... руководитель - я... исполнитель... Помощник! Слышь, лейтенант, сегодня твоя очередь. Привыкай к нашим боевым будням! Расстреляешь этого, я уже договорился. Распишись вот здесь. Привести в исполнение. Когда шлепнешь его...

Комендант не договорил: оба тела дробно рухнули; впечатлительный лейтенант - просто, а солдат - с запахом.

Комендант долго лил на них из графина с мухами.

Его уволили в запас через месяц. Комендант построил гауптвахту в последний раз и заявил ей, что, если б знать, что все так просто, он бы начал их стрелять еще лет десять назад. Пачками.

/Генка

Сегодня проведал Генку Бучнева. Он опять лежит в Военно-медицинской академии.

Я пришел к нему в палату на Лесном проспекте, поднялся на третий этаж. Сестра за столиком сразу ко мне с вопросом: «Вы куда?» - «Я? Проведать Генку Бучнева». - «Ах, Генку, ну это вам прямо до конца коридора и налево!»

Про Генку тут уже знают - он вечно улыбается, не унывает.

Пятьдесят лет - а все Генка, это из-за его вечно улыбающейся рожи.

Генка на Тихоокеанском флоте служил, на АПЛ, начальником химической службы, а потом там была радиационная авария в Чажме, и он участвовал в дезактивации, схватил дозу.

Потом его перевели в 1 ЦНИИ ВМФ, там мы и познакомились, а потом у него была опухоль мозга.

Я тогда ему еще говорил: «Ну, ты же химик, как же ты дозу-то проворонил, несчастье?» - а он только улыбался, мол, надо было срочно.

Вот он и пошел устранять срочно, когда не думаешь о последствиях. А потом опухоль разрослась настолько, что чуть в мозгу дыхательный центр не перекрыла - он ночью перестал дышать, жена почувствовала, проснулась - «скорая», на операционный стол его.

Сделали операцию - появилась киста. Иссекли кисту - рак щитовидки. Прооперировали ее - теперь у него эпилептические припадки.

Генка мне обрадовался: «Саня!» - он мне всегда радуется. Тут с него в очередной раз инвалидность сняли, и в деньгах он потерял. С него теперь или снимают инвалидность, или снова дают - с нашим государством не соскучишься. Так что у Генки то есть больше 29 тысяч пенсии, то только 29 или чуть меньше.

Я ему денег предложил - он отказывается: «Ты с ума сошел! У самого-то есть? Нет, небось! Не надо никаких денег, мне и так хорошо».

Натащил ему книг - вот книги он берет. Он их врачам дарит.

«У меня, - смеется, - прошлый год был годом врача - столько операций мне сделали!»

Генка и спортом занимается, ходит пешком много, подтягивается, плавает.

«У тебя такие операции, а ты - спорт!» - говорю я ему. А он мне: «Так сдаваться же нельзя, вот я и не сдаюсь. А умирать - я же умирал уже несколько раз, так что это не страшно!»

Вот неугомонный! Сразу же начал говорить о сериале «Горюнов»: «Жена все время смеялась. Сидела перед телевизором, как приклеенная, а я рядом ходил, не мог усидеть. Конечно, они там наворотили, но, в общем-то, людей-то они наших показали. Тут уж никуда не деться. А замполит у них какой получился? Ну, точно наш - это ж один в один!

Да, идиоты-то были - чего уж тут. А отзывы ты в Интернете видел? Орут! Это, наверное, замполиты орут, точно! Как тебе «Горюнов»?»

Начал рассказывать, а он меня все перебивает: «По мелочи там, конечно, много всего, но про экипаж мне понравилось, свой сразу вспомнил».

Генка появляется в Петербурге только чтоб в Академии отлежать: «Они все равно не понимают, что там со мной. Я у них как пособие!»

Отлежал - и поехал в свой Тамбов.

«Саня, ты ко мне еще придешь?» - приду обязательно, как не прийти.

Генка у нас несгибаемый.

«Только ты мне еще книг принеси, ладно!» - принесу, конечно.

Вышел от него и пошел пешком - надо пройтись, чтоб внутри все унялось.

Потом позвонил друзьям: «Эй, инвалиды ума, там Генка опять в Академии лежит, позвоните ему, он там совсем один». - «Сейчас сделаем!»

Генка же ни у кого ничего не просит и звонит, как приезжает, только мне.

Ну, теперь ему не отвертеться, теперь я его заботой обеспечил, теперь его звонками замучают.

Перепечатка материалов размещенных на Southstar.Ru запрещена.