Южная звезда
Загружено:
ЛИТЕРАТУРНО-ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ ЖУРНАЛ № 5
Иван Шульга
 НА ЛЕСНОМ КОРДОНЕ

Это было удивительное место. Стоило выйти на порожек дома и слегка ударить стаканами друг о дружку, как услужливое эхо тотчас отзывалось с другого края ущелья тоненьким, писклявым "дзинь-инь-инь". А хлопок в ладоши отдавался гулким эхом, как выстрел из малокалиберной винтовки.

Отсюда до перевала, где пролегала автострада, добрых четыре версты, но если там заурчит тяжелый грузовик, то здесь, на лесном кордоне, легонько дрожали стекла. Но не эти звуки вот уже третьи сутки ждал Иван Крутояров - высокий, худощавый, редко улыбавшийся лесник. Он ждал сильный, похожий на выстрел из ружья звук от взрыва автошины, что здесь на перевале случалось довольно часто. Хлопнула автошина, значит, остановятся, будут монтировать запасную, а это часа на два. Можно сходить, попросить или поменять на что-либо солярки. Солярка Ивану нужна для разжигания дров в печи и для лампы. Неделю назад у него были гости, оставили пятьдесят литров, думал, что хватит на всю зиму. Да вот незадача - емкость оказалась с дырочкой и солярка за ночь вся вытекла.

Вообще-то Иван - мужик хозяйственный, запасливый, долго терпеть такое неудобство не мог. Давно бы сходил в лесничество, это восемнадцать километров по лесу, да погода не баловала. Третий день шли косые дожди. Густые туманы висели над ущельем. Голые деревья трепетали на холодном ветру. Опавшие листья потускнели и намокли. Настроение - под стать погоде. Ничего не хотелось делать. Но вот под самый вечер, когда он уже управил свое хозяйство: стригунка-жеребенка, коз и кроликов, наносил в коридор сырых дровишек и вышел к роднику принести в дом пару ведер воды, с перевала докатилось натужное урчание. А через минуту ветер донес слабый хлопок.

Когда чего-то ждешь, всегда кажется, что произошло то, о чем ты думаешь или предполагаешь. Прихватив ведро орехов и канистру, Иван двинулся в путь. Туман и надвигающиеся сумерки делали тропу невидимой, но ему и не надо было особо приглядываться. Он знал эту дорожку как свои пять пальцев и мог идти по ней в полной темноте.

Полчаса быстрой ходьбы по осеннему промокшему лесу - и его встретили холодный пронизывающий ветер и мокрый асфальт. Грузовика не было ни на подъеме, ни на спуске. Чтобы снова не тащить сюда канистру и орехи, он решил спрятать их и прийти сюда завтра, авось какой-нибудь сердобольный водила тормознет.

Иван прошелся вдоль трассы к зарослям краснотала, спустился вниз по крутому обрыву, раздвинул кусты, поставил канистру и ведро с орехами, потом отошел в сторону, чтобы наломать веток и прикрыть их. И вдруг услышал неясный звук. Ему показалось, что в кустах жалобно мяукал котенок. Через минуту звук повторился. Теперь Иван ясно услышал стон и у самого обрыва, среди низкорослых кустиков краснотала увидел лежащего человека. Лицо, волосы и кожаная куртка со стороны спины были залиты кровью.

Иван присел на корточки, взял холодную, висевшую плетью руку и нащупал пульс. Жизнь еле теплилась в обескровленном теле, и ей, а это была женщина, срочно была нужна помощь. Иван поднял голову женщины, слегка похлопал ладонью по щекам. В ответ послышалось слабое мычание. Он вытащил ее из кустов и положил на траву возле обрыва. Потом поднялся на трассу. Ветер усилился, пошел мокрый снег.

- Ну вот, приехали, - проворчал Иван. - Теперь на эту гору никто и не сунется.

Эта дорога считалась второстепенной. Тут было много крутых подъемов и спусков. По ней ездили только в благоприятное время года. В гололедицу и по снежному накату ехать сюда - верная гибель. Новая, более удобная трасса проходила километров на двадцать севернее.

Иван расхаживал по асфальту вдоль обрыва и думал, как ему поступить. Бросить раненого человека на стылой земле и идти более двадцати километров до ближайшего телефона? Или... В общем-то самое разумное в данной ситуации - унести раненую к себе на кордон. Он медлил в надежде, что вот-вот справа или слева прорежется свет фар и неожиданно возникшая проблема разрешится сама собой. Но было тихо. Если не считать глухого шороха падающего снега.

Он спустился вниз. Женщина лежала в той же позе, что и раньше. Снег припорошил ей лицо и одежду.

Иван отыскал тропу и побрел к дому. Ноша оказалась нетяжелой. Он шел легко, хотя и не быстро. Руки ее болтались как плети, а длинные волосы трепал ветер. Они закрывали ему лицо и мешали идти. Волосы пахли кровью, но вместе с тем от них исходил какой-то непонятный дух. Повеяло чем-то далеким, забытым. Он наконец вспомнил - так пахли волосы его жены. И подумал: как давно это было. Ему вдруг показалось, что это не он, а кто-то другой жил с Настей Соловьевой, растил детей, радовался их успехам. Потому что в этой новой его жизни ничего не осталось от жизни прежней. Жена умерла. Дети выросли, определились. В его доме живет сын, дачей командует дочь. А он здесь, на лесном кордоне, за полсотни верст от места, где прожил почти полвека.

У порога своего жилища Иван стряхнул снег с себя и со своей ноши. Избушка встретила хозяина теплом и уютом. Он положил женщину на стоявшую напротив русской печи кровать и присел на табурет. Стал долго и мучительно вспоминать, куда он засунул пачку стеариновых свечей. Потом порылся в сундуке, подсвечивая себе спичками, пошел в другую комнату, наугад ощупывая висевшую на стенах одежду. Наконец в дальнем углу снял с гвоздя старый рюкзак и вытащил из него злополучные свечи. Сразу зажег две. Одну поставил на стол, другую - на припечек. Только после этого снял с себя верхнюю одежду, развесил ее, подложил в печь сухих поленьев и подошел к кровати.

Лицо несчастной было испачкано кровью. На волосах - бурые пятна. Кожаная куртка порвана во многих местах. Иван стал медленно раздевать ее. Снял куртку, платье, рваные колготки, комбинацию. Вытер тело сухой шерстяной тряпкой, передвинул его на край кровати, застелил сухую простынь, осторожно перекатил холодное тело назад и укрыл теплым одеялом.

- Да, - тихонько произнес он, - жить становится веселей, а жизнь - интересней.

У него возникло немало вопросов, но задавать их было некому. Оставалось только ждать.

Он собрал ее одежду, выжал как следует и развесил у печки, положил новых поленьев и загасил свечи.

Сон долго не шел. А когда наконец Иван задремал, то ему приснились люди с оружием, погоня... И он ясно услышал стон раненого человека. Через секунды стон повторился, и низкий женский голос глухо произнес:

- Где я? Кто здесь?

- Свой, - тихонько ответил ей Иван.

Его голос вызвал у раненой истерику. Она закрыла лицо руками, закричала:

- Не бейте, не бейте...

Потом попыталась встать и упала с кровати. Иван слез с печи, положил женщину на кровать, прилег рядом и натянул одеяло.

Она сжалась в комочек, уткнулась лицом ему в шею и затихла.

Он подумал, что завтра утром надо будет идти в лесничество либо на трассу, чтобы как-то переправить раненую в больницу, и уснул.

...Проснулся Иван поздно, когда уже совсем рассвело. В комнате было светло не только из-за того, что взошло солнце, но и от белого снега за окном. Его гостья тихонько посапывала, уткнув личико в подушку.

Иван вышел на улицу. Ветра не было. Деревья украсились снежными шапками. Солнце искрилось в миллионах снежинок. Свежий воздух и легкий морозец после долгого ненастья, сырости и слякоти радовали и поднимали настроение. Он взял лопату и принялся расчищать дорожки к сеннику, к сараю с козами, подвалу, к навесу с дровами. Снегу было много, и работа затянулась. Когда, наконец, ко всем хозяйственным объектам были проторены удобные дорожки, Иван принялся управлять хозяйство. Напоил и подложил сена жеребенку, покормил кроликов и почистил клетки. В сарае, где зимовали козы, его ждал сюрприз. Любимица и озорница Лизка привела двойню. Малыши прижимались к мамке и тоненько блеяли. Иван отгородил им угол, принес свежего сена, постелил козлятам. Осмотрел Лизку. Вымя ее распирало от молозива, его предстояло раздаивать, мять, не дай Бог, где-нибудь останутся твердые комочки. Это были приятные хлопоты. Он завозился с животными и совсем забыл о планах на этот день.

Когда зашел в избушку, женщина еще спала. Он, стараясь не шуметь, выгреб из печи золу, положил туда объедов от сена, тоненьких сухих прутиков и поджег. Украдкой бросил взгляд на кровать. Женщина лежала на боку и смотрела на него. Ее напухшие разбитые губы что-то шептали. Он догадался: она просит пить. Зачерпнул из ведра воды и поднес ей. Дрожащими руками она попыталась обхватить кружку, но только пролила воду на простыню. Тогда Иван просунул одну руку под шею, приподнял ей голову и поднес кружку к губам.

Пила она с жадностью. Припухшие губы подрагивали, а зубы стучали о край кружки. Одеяло сползло, обнажив небольшие, упругие груди с огромными розовыми сосками. Женщина ничуть не смутилась, только положила на них свои маленькие белые ладошки и продолжала пить. Когда кружка опустела, она откинулась на спину и что-то прошептала. Иван понял: благодарит. Было видно, что у нее начинается жар. Надо было срочно что-то предпринимать. Он вспомнил, как однажды по молодости пришел домой с подбитым глазом и бабушка делала ему примочки отваром корней купены.

Отыскал старый чайник, налил туда воды, поставил в печь. Полез на потолок за корнями купены. Он знал великое множество лекарственных трав. Собирал, сушил и хранил их на потолке. Вместе с купеной Иван принес и другие травы.

Женщина лежала в той же позе, что и раньше. Положив в печку дров, Иван принялся чистить картошку. Когда закипел старый чайник, бросил туда мерку корней купены и продолжил готовить завтрак. Повар он был не Бог весть какой, умел делать пяток блюд, но в каждое вкладывал душу, и они выходили у него на славу. Сегодня на первое и второе намечалась картошка с салом и взвар из сухих яблок и груш. Еще у него оставалось немножко молозива (козлята не доели), но он не знал, что с ним делать.

После завтрака, остудив отвар купены, он подошел к кровати и присел на табурет. Женщина молча смотрела на него. Это был взгляд затравленной серны. Он говорил: делайте со мной что хотите, я в вашей власти. Он как можно доброжелательнее произнес:

- Давайте полечимся...

Она молча кивнула и закрыла глаза. Иван откинул одеяло, и у него перехватило дыхание: нежная белая кожа сплошь была покрыта ранами и кровоподтеками. Женщина открыла глаза. Иван глухо пробурчал:

- Сейчас, сейчас полечимся...

Намочил уголок полотенца и приложил к гематоме под левой грудью. Второй большой ушиб был в области лобка. Обработав ноги, он начал все сначала, подолгу задерживаясь на крупных ранах. Закончив, стал осторожно переворачивать тело на живот. Женщина тихо застонала, и он услышал первое осмысленное слово:

- Больно.

- Потерпи, малышка, потерпи. Так надо...

Промыв ушибы, вытер спину полотенцем, взял ложку барсучьего жира и растер спину от шеи до ягодиц, хлопнул ладонью по попе и весело произнес:

- Будешь жить...

И укрыл женщину одеялом.

Она смотрела на него широко раскрытыми глазами, из которых на подушку капали слезы. Ей было лет тридцать, и она не помнила, чтобы кто-нибудь из мужчин когда-нибудь с ней так обращался. Ни любовники, ни мужья, ни случайные попутчики. От рук мужчины, который только что обработал ей раны, исходили тепло и какая-то внутренняя сила, вселяющие спокойствие и уверенность. Ей стало легко-легко, как в далеком детстве, когда мама купала ее в бане и натирала спинку, ножки и животик мягкой мочалкой. Она закрыла глаза и уснула.

Светке Ветровой с хутора Раздольного снилась ее жизнь. Она рано осиротела. В десять лет умерла мама, в одиннадцать отца убило током. Ее воспитывали поочередно баба Настя на хуторе Раздольном и тетка Софья из Адлера. Когда баба Настя умерла, главным воспитателем стал дед, Иван Филиппович.

Родичи Светку жалели и баловали, оберегали от тяжелой работы. Выросла она веселой и беззаботной. Несколько раз выходила замуж, да все неудачно. Первый муж - уголовник, второй - пьяница и бездельник, третий - наркоман. Как человек увлекающийся, она полностью разделяла образ жизни своих мужей. С первым чуть не угодила в тюрьму. Спасибо деду, выкупил. Со вторым пьянствовала и бездельничала, с третьим - курила анашу и шастала по чужим огородам в поисках опиумного мака.

Были у нее и другие мужчины, но с ними она никаких отношений не оформляла.

Если ей было интересно, жила на хуторе и помогала деду в огороде и по хозяйству. Становилось скучно - убегала к тетке в Адлер. Тетка Софья, старшая сестра матери, не отличалась строгим нравом, но когда приключения племянницы надоедали - отправляла ее назад на хутор. Часто эти путешествия Светка совершала автостопом. Расплачивалась чем придется. Себя никогда не предлагала, но и не противилась. Хотя особой страсти к интимному делу не испытывала. Есть мужик рядом - хорошо, нет - и не надо.

Год назад у Светки появился правильный муж. Не курил, не пил, перед едой молился. Деду Ивану Филипповичу он приглянулся. А Светку от его правильности тошнило. Она не выдержала поучений, как надо жить и что нужно делать, и убежала к тетке.

Попутчики, два здоровенных армянина, плотоядно посматривали на нее, еще когда она стояла на обочине и голосовала, а в дороге не скрывали своих желаний, грубовато шутили и хлопали Светку по бедрам и по заднице. Ей это не нравилось, но пришлось терпеть, бесплатно никто ничего не делает. Армяне везли полный рефрижератор говядины и хвастались, какой хороший шашлык они умеют делать. Под вечер грузовик съехал с трассы и остановился возле небольшой рощицы. Один из шоферов собрал сушняк и развел костер. Другой открыл холодильник и полез за мясом. Что-то там у него не получалось, и он крикнул:

- Ашот, неси топор, не могу отрезать!

Грузный волосатый Ашот взял топор и полез по лестнице в холодильник. Светка с тоской смотрела на него и подумала: "Эти будут драть как сидорову козу". Дверь за Ашотом захлопнулась. Вместо того, чтобы открыть ее, Светка задвинула запор и сунула туда отвертку. Залезла в кабину, забрала деньги, японский магнитофон и смоталась...

Незадачливые хахали просидели в холодильнике, пока их не освободил пастух. Обмороженные, злые, выходили они на свет божий, посылая проклятья всем и вся. Дали пастуху в благодарность две бутылки водки и уехали. Целый год они охотились за ней. Специально ездили по этой трассе. Светка уже забыла тот случай. Но армянам повезло. Выловили они ее, потешились, как хотели, избили и сбросили с обрыва. Ашот напоследок еще из обреза выстрелил, уже в лежащую. Хорошо, что издалека...

Иван занялся своими повседневными делами. Надо было обойти территорию, хотя бы по малому кругу, раздоить козу, принести воды и дров. Сообщать о случившемся в контору он уже не собирался. Идти пешком по глубокому снегу почти восемнадцать километров ему не хотелось, а транспорт у него один - необъезженный жеребенок-стригунок. Если за этим делом стоит криминал, то лучше никуда не рыпаться, - рассуждал он. Придут, сожгут все или совсем замочат. Будь что будет.

Он управлял хозяйство, собирал дрова, делал обход территории, а мысли его витали далеко. Появление в доме женщины сильно смущало его. Он не знал, что делать с ней, и боялся, что вся его лекарская самодеятельность выйдет ему боком. В прежней своей жизни Иван Крутояров четверть века провел за баранкой. Может, он и сейчас крутил бы ее, да случилось несчастье. Семь лет назад у него умерла жена. С горя Иван запил, потерял работу, права. Пытался наладить отношения с другими женщинами, да не вышло. Не тот возраст, когда сходишься с людьми без оглядки. А после одного случая вообще стал сторониться женщин.

Как-то доверили ему сопровождать вагон вина на Урал. Было это в то время, когда на железных дорогах орудовали банды грабителей. Все, что оказывалось без присмотра, растаскивалось. Вот и решили в дирекции винзавода в каждый вагон садить проводника. Время было зимнее, в вагоне отгородили уголок, поставили буржуйку, меж ящиками напихали дров. Трое суток ехал Иван без приключений. Постучат в дверь, чуть приоткроет, спросит, что надо. Если вина - отоваривает жаждущих. Ему не запрещалось. Как-никак живые деньги для завода лучше, чем перечисленные неизвестно через какое время. Но вот на каком-то неприметном полустанке постучалась женщина и попросила пустить погреться. Он пустил. Разговорились. Оказалось, что ей нужно ехать в ту же сторону, да вот беда - украли кошелек с деньгами.

- А что, - широким жестом пригласил Иван, - места хватит, да и веселей вдвоем.

Но решил все же проверить. Незаметно бросил на пол сотенную. Она нашла ее, подняла и весело произнесла:

- Ой, а чего это у вас тут деньги валяются?

Иван решил - честная.

За обедом выпили бутылочку, потом другую. Обоим захорошело. И было сладко, сладко, как никогда в жизни. Вот оно, счастье, - подумал Иван, обнимая случайную попутчицу.

Целые сутки провел он в сладостном полузабытьи, крепко заснул, пьяненький и умиротворенный...

Проснулся от холода. Дверь вагона была раскрыта, буржуйка давно остыла. Голова раскалывалась, то ли от выпитого, то ли по ней стукнули чем-то тяжелым. Дамочка исчезла, а с ней и двадцать четыре ящика вина.

За пропажу пришлось рассчитываться своими кровными. А тут накатили домашние проблемы. Женился сын. У молодых, как водится, свои отношения, свои интересы. Он быстро понял, что лишний в доме. Так Иван Крутояров оказался на дальнем лесном кордоне в качестве лесника и начал новую жизнь. Он давно мечтал уехать куда-нибудь на заброшенный хутор, завести небольшое хозяйство. Одиночество его не пугало. Он всегда находил себе работу. Копал черемшу, собирал грибы, орехи, лекарственные травы и корни. На кордоне расчистил заброшенный огород, посадил сад, завел хозяйство. Теперь у него был свой жеребчик, козы, кролики. Прошлым летом косил для них сено. Тот случай в вагоне, наполненном ящиками "Золотистой", вспоминал с досадой:

- Сучка, какую ночь испортила...

Наконец он вернулся в избушку. Печка уже прогорала. Было прохладно. Женщина лежала с открытыми глазами, ее знобило. Он положил руку на горячий лоб.

- Тебя как зовут? - спросил как можно дружелюбнее.

- Люся, - ответила она тоненьким голоском.

- Тебе больно?

- Да, - выдохнула она, и на ее глазах выступили слезинки.

- Подожди немного, сейчас будем лечиться.

Он раскочегарил печку. Подогрел варево в старом чайнике. Протер раны на ее теле, потом намазал спину и грудь барсучьим жиром и плотно укрыл одеялом. Когда закипел чайник, заварил новую травку и дал женщине выпить целый ковшик. Травка эта называлась - железняк. Она сбивала температуру.

Уже через час, в сумерках, женщина ровно задышала и закрыла глаза. Иван постелил себе на печи, но ночью его гостья снова кричала, кого-то звала. Пришлось снова забираться к ней под одеяло и успокаивать. Она уснула, прижавшись к нему...

Следующий день, как и предыдущий, был наполнен разными хозяйскими делами. Ночью придавил морозец. Утром было холодно. В сарае тревожно блеяли козы. Козлята жались к каменной стенке. "Замерзнут, - подумал Иван. - Надо забрать малышей в хату". Он отгородил угол в комнате и перенес туда козлят. Потом вывел на прогулку жеребенка. Тот с самого утра ржал и бил копытами. Застоялся. Много времени занял ремонт изгороди вокруг навеса с кроличьими клетками. Прошлой ночью приходила кумушка-лисичка и утащила молодую крольчиху. Иван ругал сторожа - старого цепного пса, а тот виновато опускал голову и исподлобья глядел на хозяина.

Еще рано утром он напоил раненую травами, сделал примочки и заменил простыню. А ближе к обеду, управившись с хозяйством, забил кролика и приготовил для нее мясной бульон. Поил с ложечки, подложив под спину пару подушек. Ела она охотно. Наготы своей не стеснялась. Руки ее уже не дрожали. Видя, что ему неудобно, она придержала одной рукой чашку, другой взяла ложку и медленно съела оставшийся бульон и картошку.

Иван радовался: ест - значит будет жить. Он заштопал ее комбинашку, и когда она закончила есть, сказал:

- Давай оденемся.

Она долго и внимательно смотрела на него, молча кивнула и попыталась приподняться, но ничего не получилось. Тогда он сам поднял ее и осторожно надел ночную рубашку. И тут же подумал: зачем это сделал? Обрабатывать раны все равно придется. Грубовато спросил:

- На горшок хочешь?

Смутившись, она тихо ответила:

- Да.

Он пошел в сарай, достал старое эмалированное ведро, погрел его над плитой и поставил возле кровати. Потом поднял ее и посадил на ведро:

- Ты, это... делай свое дело, а я выйду...

Когда он снова зашел в комнату, ведро стояло под кроватью, а женщина лежала в постели. Он вынес ведро на улицу, ополоснул его и опять поставил под кровать.

Травки делали свое дело. Ее уже не знобило, температуры не было. Закрытые раны и кровоподтеки посинели, четко обозначив границы запекшейся под кожей крови. Да и выглядела она веселей.

Вечером Иван сварил козье молозиво и она его с удовольствием съела. Ночью она опять кричала, кого-то звала, потом он ясно услышал:

- Иван Филиппович, родненький, прости. Я больше не...

Иван слез с печи, положил ей руку на голову, погладил. Она обхватила ее своими тонкими ладошками и уснула. А он еще долго сидел на краю постели и ломал голову, откуда это она знает, как его зовут? Не ведьма ли? Он с опаской посмотрел по сторонам. Но все было как обычно. Наваждение кончилось, и он полез на печь спать.

На четвертый день она уже сама вставала, разговаривала, делала себе примочки. Вместо наспех заштопанной комбинации она надела его байковую рубашку, которая свисала до самых колен. Так и ходила. Пока только по комнате. Он спросил, кто такой Иван Филиппович. Она вскинула на него свои темно-карие глаза и ответила:

- Мой дедушка, Иван Филиппович Ветров.

И замолчала. Он не стал уточнять. Если нужно, сама расскажет. Он не любил торопить события.

...Через неделю она уже поила козлят, улыбалась, рассказывала про своего дела, про тетку в Адлере, про бандитов, которые не повезли ее домой, а побили и выбросили из машины. Иван понимал, что где-то она недоговаривает, где-то врет. Ну, да Бог с ней. Выздоровеет, он отведет ее в лесничество, а там и село недалеко. Автобусы ходят.

Прошла еще одна неделя. Погода снова испортилась. Подул теплый ветер. Снега подтаяли, осели. Над ущельем нависли туманы. В лесу было холодно и мерзко. Раны у Светки постепенно затягивались. Припухлости на местах сильных ушибов исчезли. На теле оставались грязно-бурые и фиолетовые пятна и полосы. На улицу она по-прежнему не выходила. Нужду справляла в коридорчике. А ведро выносил Иван. Теперь ей досаждали внутренние кровотечения. Иван отваривал одному ему известные травки и поил ее. К концу второй недели не без гордости отметил про себя, что кровь из мочи исчезла.

Как-то он заикнулся - не пора ли ей домой? Она с упреком посмотрела на него и немного капризно произнесла:

- А что, я уже надоела?

Он смутился и вышел из хаты.

Иван уже привык к ее веселому нраву, к ее приколам. Правда, его раздражало, что она ходила по комнате в одной рубашке и тапочках на босу ногу. Его это возбуждало. Наконец он не выдержал. В сундуке нашел свои старые кальсоны, отрезал штанины, ушил их и заставил ее надеть. Она долго смеялась над его рукоделием, дурашливо трясла ими у него перед лицом, но в конце концов надела.

И только сейчас он понял: ей не в чем выходить на улицу. Обуви у нее никакой не было. Тонкая куртка явно не для зимы. Колготки восстановлению не подлежали. Он их давно сжег. Ну ладно, даст он ей свои кирзачи, штаны, фуфайку, шапку... По лесу идти можно. А как по селу? Об этом он раньше не подумал.

Окотилась вторая коза - Магда. И уже четыре козленка скакали в комнате. Поить их стало Светкиной обязанностью. Она делала это с удовольствием. А еще любила подкладывать в печку дровишки и смотреть на огонь. Готовить она не умела, стирку не любила. Да ничего этого от нее и не требовалось. Иван привык все делать сам. Раз в неделю он выпекал хлеб. Именно в этот день у него возникали определенные неудобства. Спать на печи было жарко, а другого места, кроме старинной деревянной кровати, где располагалась Светка, у него не было. Та, по мере выздоровления, изо всех сил старалась завоевать расположение хозяина. Она умела вовремя что-нибудь подать, принести, при этом преданно заглядывала в глаза, шутила, старалась как бы невзначай задеть его плечом или грудью. А порой ночью, когда тушили лампу, она совсем как подросток канючила:

- Иванушка, родненький, холодно мне. Иди, согрей свою Аленушку...

Иван сердился. Он редко так быстро сходился с людьми.

...В тот день он постарался закончить выпечку хлеба пораньше, но не получилось, и ночью на печи было жарко. Он улегся спать, но через полчаса слез с печи совершенно взмокший. Попил воды, походил по комнате. В окошко светила луна. Ее рассеянный свет падал на стол, на стопку книг, на табуретки. За окном, на поляне, искрился снежок. Легкий морозец гулял по округе. Скрипнула кровать. Светка повернула голову и совсем не детским голосом произнесла:

- Иди сюда.

Он хотел отмахнуться, мол, успокойся. Но в ее голосе было что-то, что заставило дрогнуть его сердце. Он подошел к кровати и сел на одеяло. Она взяла его мозолистую руку, прижала к своей груди:

- Давай поговорим!

- Давай, о чем?

- О любви.

Он хмыкнул:

- О любви, девочка моя, в моем возрасте только вспоминают. Поезд мой давно ушел, мне пятьдесят два.

- Подумаешь, возраст. И в восемьдесят люди влюбляются.

- Ну да то - старческий маразм.

- А вот и нет. Ты читал Голсуорси?

- Кто это такой?

- Английский писатель, у тебя вон на полке лежит его книжка. Там в конце есть рассказ "Последнее лето Форсайта".

Иван знал эту книгу, несколько раз начинал читать, но она ему казалась скучной, и он забрасывал ее. Люся в его представлении ветреная, взбалмошная девица, а тут - на тебе, Голсуорси. Сам он за последние три года прочел десятки книг и не какие-нибудь там боевики или мыльные драмы, а серьезные. Классику.

- А вот скажи, тебе уже двадцать пять, а много ли раз ты влюблялась?

- Мне не двадцать пять, а тридцать два.

Светка, как обычно, приврала, прибавила себе пару лет. Но ей вдруг стало стыдно, и она тут же поправилась:

- Ну, я немного загнула. 11 июня исполнилось тридцать. А насчет любви… Как тебе сказать? - Она подвинула его ладонь к своему лицу, поцеловала. - Если так, как пишут в книжках, чтоб душа в душу, чтоб ни секундочки друг без друга, наверное, ни разу. - Она грустно улыбнулась.

- И замуж не выходила?

- Три раза.

- А где же твои мужья? - Он поперхнулся, понял, что задал бестактный вопрос.

Она отпустила его руку, повернулась на бок и тихо произнесла:

- Двое сидят, а третий - который год в запое.

- Прости. - Он наклонился к ней и поцеловал в щеку.

Она обхватила его за шею руками и прижала к себе. Его мужское естество дало о себе знать. В эту самую секунду вдруг вспомнил случайную попутчицу в вагоне, под завязку наполненном вином. Та еще смеялась: "Расскажу, не поверят, - трахалась на ящиках с пойлом". Желание исчезло. Он встал, походил по комнате, присел на кровать и положил руку Светке на спину. Он понимал: за откровенность надо платить тем же.

- А знаешь, в молодости я ни о чем таком не задумывался. Жену встретил на танцах, теперь это дискотекой называется. Недели через две предложил выйти замуж, согласилась. Потом пошли дети, заботы разные. А вот когда она умерла...

Он помолчал, погладил ее рукой по волосам:

- Я понял: между нами была настоящая любовь, хоть мы об этом и не говорили друг другу. Любовь - это когда чувствуют и понимают друг друга с полуслова.

Она подвинулась к стене, приподняла одеяло и прошептала:

- Иди сюда.

Не раздеваясь, он прилег на кровать. Светка прижалась к нему. Их губы нашли друг друга, и поцелуй длился целую вечность. Иван нежно погладил ее по спине и тихонько прошептал:

- А теперь, девочка, давай спать.

Она кивнула, уткнулась лицом ему в шею и тут же задремала...

На следующее утро Светка проснулась в хорошем расположении духа. Напевая себе под нос, вызвалась чистить картошку. Иван хмурился. Его терзала мысль, что он не имеет права на близость с этой женщиной. И не только из-за возраста. Она всецело зависела от него, и он, что называется, пользуется положением. О любви тут не может быть и речи.

Завтракали молча. Потом Иван засобирался в обход. Светка вызвалась прогуляться. Ему пришлось основательно покопаться в своем гардеробе, чтобы найти ей одежду потеплее.

Наконец они вышли наружу. Он решил повести ее в сосновый бор. Заодно захватил с собой корзину для сосновых шишек, а если повезет - и грибов. Тропинка шла в гору. Она иногда останавливалась. Он терпеливо ждал. Был ясный день. Где-то тенькала синичка. Снежок скрипел под ногами.

- Вань, как тут хорошо, а воздух какой...

Лицо ее светилось радостью, а глаза выражали неподдельное восхищение. Особенно ее поразили нарядные сосны на опушке леса:

- Надо же, на таких косогорах - и такие красавицы.

В бору было тихо и тепло. Снег лежал только на верхних ярусах, внизу его не было. Иван подошел к одному дереву, осторожно разгреб хвойный бугорок - и, о чудо, извлек оттуда плотненькие, с серыми шляпками грибы. Потом еще и еще. Вот Светка обнаружила бугорок и достала оттуда целый грибной букет. Каждой новой находке они радовались, как малые дети.

Обратно шли долго. У Светки заболел живот, и она еле двигалась. Ему пришлось оставить грибы и отнести ее домой, а уж потом вернуться за корзиной.

Утром Иван снова сходил в сосняк и принес еще корзину грибов. Потом до самого вечера они мыли их, отваривали, мариновали. Грибы Иван менял на муку и сало.

На следующий день он собрался в город, надо было забрать из ремонта портативный аккумуляторный телевизор, навестить родных и, наконец, привезти керосина или солярки для лампы. А еще - купить новогодние подарки Люсе. Будь он на кордоне один, никогда бы не пошел, уже привык без телевизора, без радио. Да и на кого оставить хозяйство? Теперь же у него есть замена. Самое трудное было - научить Люську доить коз. У нее долго не получалось. Освоилась только на третий день.

Он ушел рано утром, а вернулся поздним вечером. Зато теперь у них были керосин и телевизор. Кое-какую одежду для Люськи он купил, кое-что взял из одежды жены.

Теперь раз в неделю, в хлебные дни, он запускал бензиновую электростанцию, и у них на усадьбе загорались электролампочки и подзаряжался аккумулятор.

Приближался Новый год. Иван принес хвойного лапника, и вся их маленькая хата наполнилась свежим сосновым духом.

Совместные дела и заботы сблизили их. Теперь уже Иван не залезал на печь, они спали вместе на кровати. Первая их близость случилась после того дня, когда они собирали в зимнем лесу грибы. И несмотря на разницу в возрасте, совсем непохожие характеры и представления о смысле бытия, в их жизни царили полное согласие и гармония.

Накануне новогодней ночи они вместе приготовили праздничный ужин. Иван достал из подвала трехлитровую банку домашнего вина двухгодичной выдержки. Выпили за прошлый год, потом поздравили друг друга с наступающим. Выключили телевизор, электростанцию и - пожелали друг друга. Когда наконец их тела застыли в изнеможении, она вдруг разрыдалась. Он не на шутку испугался, стал ее успокаивать. Горячие слезы капали ему на грудь. Она приподнялась, обхватила его за шею и прошептала:

- Миленький мой, прости меня, сучку драную, я тебе все врала. Меня не Люсей зовут, а Светкой, я все-все тебе расскажу. И про мужей, и про свою жизнь, и за что меня побили...

Ту исповедь Иван запомнил на всю оставшуюся жизнь. Он слушал, обхватив ее за талию. Их обнаженные тела соприкасались. Она закончила свой рассказ и уткнулась лицом в его грудь, продолжая всхлипывать. Он осторожно приподнял ее тело и положил на себя...

Следующий день Иван объявил нерабочим. Только накормил хозяйство, почистил и нырнул к Светке под одеяло. По поводу вчерашней исповеди он задал ей только один вопрос:

- Куда ты дела магнитофон?

- Остался у тетки в Адлере.

Больше ни о чем не спрашивал, а Светка с тоской и тревогой ждала его решения. Он успокоил:

- Забудь, все нормально, ты со мной. Когда-нибудь я расскажу про себя.

Теперь она ждала это "когда-нибудь", каждый вечер напоминая. Он долго отнекивался, а потом все-таки рассказал про свои приключения в винном вагоне. Она смеялась до слез, нежно целовала и приговаривала:

- Какой ты у меня доверчивый...

Между тем на лесной кордон пришла настоящая зима. Повалил сильный снег, укрывая проталины. Потом началась метель и двое суток в белом мареве качались деревья, завывал ветер в трубе и лес издавал самые разные звуки. Словно вокруг усадьбы шли своей дорогой десятки исполинов. После метели ударили морозы. Теперь Иван делал обход своих владений только два раза в неделю, а больше занимался в хате. Ремонтировал садово-огородный инвентарь, плел корзины и веники. Вместе со Светкой обсуждали и готовили блюда. Это были одни и те же супы и жареная картошка. Светке было стыдно, что она не умеет готовить, но она скрывала это и за все бралась с завидным рвением. Они жили друг для друга, совсем не думая о том, что происходило за пределами их владений.

Прошло три месяца их совместной жизни на лесном кордоне, а Ивану казалось, что позади целая вечность. Он жил, радуясь жизни. Умом понимал, что такое не может длиться долго, обязательно что-нибудь случится.

Он был из тех, кто долго сходится с людьми и трудно расстается. Ему было не понять, как это в одно мгновение можно сорваться и упорхнуть в другое место. Но как человек поживший, опытный, допускал разные варианты и был готов ко всему.

Вместе с тайными тревогами в промозглые мартовские дни Ивана переполняло ощущение полноты жизни. Три года назад, когда он бросил все и уединился на лесном кордоне, ему казалось, что вступает на зыбкую и непонятную стезю. Теперь же он чувствовал себя другим человеком. Не прошли даром и долгие беседы с известной в округе травницей бабой Машей, и знакомство с самой разнообразной литературой по травам, и уединение, и радость узнавания новых трав, и многое другое, что невозможно объяснить словами.

Светка стала его первым настоящим пациентом. Он поставил ее на ноги за две недели. Успех в лечении придал ему силы, уверенность в своих способностях. "А что мужчине надо? - рассуждал он. - Труд в радость, заботливые женские руки, немного удачи и везения".

В середине марта над ущельем повисли непроглядные туманы. Потихоньку таяли снега. Было сыро, холодно. Обитатели лесной избушки желали только одного - скорее бы кончилось это слякотное время. Наконец сквозь толщу облаков выглянуло солнышко. По вечерам поползли низовые туманы, подул ветер с запада, исчезли снега. Теперь, возвращаясь из обхода, Иван приносил домой каждый раз новые цветы: белые подснежники, синие пролески, голубые шафраны, желтые - мать-и-мачеха, и еще много других. Когда подсохла земля, Иван занялся огородом. Теперь он почти не бывал в хате. То внизу на огороде, то в обходе, то по хозяйству хлопочет. Их телевизор опять сломался, да и горючее закончилось, подзаряжать аккумулятор стало нечем. Светка нервничала. Все чаще и чаще Иван стал замечать в ее глазах тоску. А однажды, когда он отлучился на целый день - ходил через лес в контору - возвратясь домой, обнаружил ее вдрызг пьяной.

Наутро было бурное объяснение, страстные поцелуи и клятвенные заверения, что такое больше не повторится.

Он стал запирать подвал. Но через неделю Светку опять понесло. На этот раз он вошел в избу и не понял, в чем дело. Она с выпученными глазами сидела на лавке и улыбалась. В комнате стоял дурманящий запах. Возле печки валялись ветки конопли. Эта трава висела у него в сарае под стрехой уже года два. Как-то в обходе в глухом овраге он обнаружил посадку конопли, сорвал несколько кустиков, больно хорошо пахла, и принес домой.

- Надо же, нашла, - с досадой сказал он.

Собрал всю травку и сунул в печку. Светка что-то лепетала, обхватив его за шею, потом вдруг дико захохотала. Иван плеснул ей в лицо кружку холодной воды, сгреб в охапку и положил на кровать. Она долго скулила, плакала, проклинала свою неудавшуюся жизнь, и когда наконец затихла, он полез на печь. Но не тут-то было. Светка снова заскулила, заплакала и тоненьким голоском стала звать:

- Иванушка, родненький, иди ко мне. Ну скорей, скорей...

Потом вскочила со словами:

- Все, ухожу домой к дедушке.

Стала напяливать на себя одежду. Ивану ничего не оставалось, как слезть с печи, уложить ее в постель и лечь рядом.

Утром он затеял с ней разговор о том, что если ей не нравится здесь, то может уехать, он даст денег. Она, глядя ему в глаза, произнесла:

- Ты меня выгоняешь, выгоняешь, да?

Он молча обхватил ее за плечи и поцеловал.

На перевале уже снова ходили большегрузные автомобили. И стекла в их избушке по ночам мелко дрожали. Шел теплый ласковый апрель. Природа благоухала. Радовало глаз безбрежное море цветов. А вот со Светкой происходило что-то непонятное. То она смеялась, то плакала без причины, то по пустякам злилась, то за завтраком и обедом ничего не ела, а вечером с удовольствием лопала соленую черемшу, хотя раньше к ней никогда не притрагивалась.

В конце апреля, перед самыми майскими праздниками, она вдруг попросилась домой, проведать деда. Ивану почему-то казалось, что сюда она больше не вернется. Ему было больно. Только теперь он понял, что любит эту взбалмошную, переменчивую, как погода в декабре, женщину. Но вида не подавал. И умом, и сердцем он понимал: ему нечего ей предложить. Ни общества сверстников, ни бытовых условий, ни каких-либо маломальских развлечений. Человек, привыкший жить среди людей, какое-то время может побыть без комфорта, среди дикой природы, но потом его неизбежно потянет обратно. Так думал Иван Крутояров, провожая Светку на трассу. Они шли по лесу обнявшись. Был теплый солнечный день.

Физическая близость между ними в последнее время не была частой. Правда, иногда Светка импровизировала и получала удовольствие, так сказать, на бегу. Днем, без всякой любовной игры, без слов. Это был взрыв эмоций, не требующий продолжения. Он не понимал, для чего ей нужна эта минутная близость, но покорно исполнял ее прихоть. Вот и сейчас, почти у самой трассы, возле небольшой полянки, где сквозь старину пробивалась зеленая травка, она остановилась, порывисто обхватила его левой рукой за шею, поцеловала, а правую запустила под рубашку. Он выпустил из рук корзину, обнял ее и повалил на траву. В порыве страсти он шептал: "Я буду тебя ждать... Я тебя люблю". Она отвечала: "Я приеду, я обязательно приеду, мой милый. Мне вот только кой-чего надо выяснить..."

А на трассе, когда они остановили попутный автомобиль, она послала ему воздушный поцелуй, улыбнулась и весело так произнесла: "Гудбай".

Прошло две недели. Светки не было, хотя обещала вернуться дней через десять. Иван прислушивался к шумам автомобилей на трассе, напрасно выходил на опушку леса.

Прошло три недели томительного ожидания. В конце мая к нему на кордон приехали гости: дочь и сын с домочадцами. Мужчины дружно взялись за косы, женщины чистили его жилище, дети играли с козлятами на поляне.

Однажды вечером, когда они с дочерью остались в комнате одни, она затеяла разговор о его "благоустройстве":

- Пап, бросил бы ты этот кордон, вернулся домой. Ты непьющий, за себя любая женщина пойдет, женился бы и жил как человек.

Он долго смотрел на нее, а потом тихонько произнес:

- Знаешь, Анюта, мне нравится здесь: тишина, чистый воздух, раздолье, а женщина у меня есть, придет время, я вас с нею познакомлю...

Он встал, вышел из хаты, пошел на край поляны, где внуки развели большой костер и жарили на огне хлебные корки и сало.

В середине лета гости уехали. В избушке стало тихо и тоскливо. Вечерами Иван выходил на улицу и, усевшись на охапку душистого сена, подолгу смотрел на звездное небо.

...Это случилось в конце июля, когда наконец спала изнурительная жара и прошли короткие, но обильные летние дожди. Возвращаясь из обхода: еще издали он заметил, что-то в его избушке не так. Дверь чуть приоткрыта, занавеска на окне сдвинута, а на тропинке к дому - чужие следы. Он быстро подошел к двери, открыл ее, вошел в комнату и обомлел. У печи на табуретке сидела Светка. Бледное осунувшееся лицо, худые тонкие руки, ключицы, будто наложенные на плечи. Но самое главное, на том месте, где когда-то был маленький животик, теперь выпирало что-то огромное и пугающее.

Он подошел, она порывисто встала. Обнялись. И долго молча стояли. Она прижалась лицом к его груди и тихонько заплакала. Он стал ее успокаивать, потом совсем невпопад спросил:

- На каком?

- На пятом.

Он взял ее на руки и положил на кровать. Сам сел рядом.

- Иди ко мне. - Она потянула к себе, посмотрела ему в глаза и спросила: - Ты меня не выгонишь?

- Надо же, вот глупая! - Иван улыбнулся.

Он вдруг вспомнил: зимой она рассказывала, что еще в девичестве делала аборт и ей сказали, что детей у нее не будет. Потому никогда и не предохранялась. А теперь вот такой пассаж. Светкино «интересное положение» для него стало полной неожиданностью. Он еще не подумал, как будет себя вести, но был бесконечно рад, что она наконец вернулась...

Вечером, перед сном, когда рассказали друг другу, что произошло с каждым за время разлуки, обсудили текущие дела, осмотрели хозяйство и заготовки, огород и молодой сад, она поцеловала его в ухо и совсем серьезно прошептала:

- Ваня, родной мой, не зови меня девочкой, я уже большая и взрослая, я твоя жена.

Перепечатка материалов размещенных на Southstar.Ru запрещена.