Иногда всё оказывается таким, что нет хуже, когда кто-то произносит фразу «жизнь продолжается».
Меня с двумя детьми приютил старый хрыч при дочери-инвалиде.
Дом был развалюхой, деревня заброшенной, дороги такими, словно их с сорок первого ежедневно обстреливали шрапнелью артиллерийские части фашистской Германии, а остальное дотюкали взрывами подпольщики и партизаны.
Магазина нет. Автобус не ходит. «Скорая» в эту глушь не ездит. Из всех благ цивилизации - только электричество и одна программа телевидения, и та доходит из рук вон плохо.
Что такое Интернет, не знают даже понаслышке.
И деревня-то до семнадцатого года называлась Ведьмино.
Недаром.
Работы никакой, хотя тётка-инвалид что-то там то ли ткёт, то ли шьёт и раз в месяц в районный центр за копейки закидывает.
Пока не настанет зима.
Зимой с цивилизованным миром вообще никакой связи: заметает по крышу.
А у моей семьи в Новороссии большой дом был. И я хорошо зарабатывала копирайтером в рекламном бюро.
Разбомбили и бюро, и дом.
Детей, как котят, прямо из полымя за шкирятник вырвала.
Не то что шмоток - документов не осталось. Убегали в ночных рубахах.
И вот мы здесь. Я в футболке с чужого плеча. И дети с потёртыми игрушками, которые добрые люди с чердаков повытаскивали.
Не собирайте сокровища на земле.
Не привязывайтесь к вещам - они преходящи.
У гроба карманов нет.
Старые зануды мне все уши этим прожужжали. А я злилась. Сами толком не пожили и мне не дают.
Кто ж знал, что зануды всегда оказываются правы.
И сначала я в ужас пришла. Куда ж меня злодейка-судьба забросила. Пропадём мы тут. Денег нет. А рекламный бизнес в убитых деревнях не в чести.
Но тётка-инвалид оказалась заслуженным педагогом Российской Федерации и взяла моих птенцов на себя.
А я пошла работать на ферму, с трудом сводящую концы с концами.
Сначала думала - сдохну.
Но - втянулась. Привыкла и в четыре утра вставать, и пять километров непролазную грязь месить. Чернозём же. Дождь прошёл - только на помеле пролететь. Земной транспорт даже не рыпается.
Мы завели козу и курей. Дети за ними ухаживали. И детям на пользу: перестали заикаться после бомбёжек.
Мы с близнецами - Сонькой и Колькой - все окрестности обшастали. Обормотики ж любопытные. Сначала мне тут жутко не нравилось. Степь, глушь, заброшенность. Лес - узкими жидкими полосками.
Но мы и из него по полкорзины белых приносили.
А по холмам - земляничные поляны. В одном месте сядешь - и за час ведро ягод набрать можно.
А река называется Красивая Меча. Про неё Тургенев писал, он здесь любил охотиться.
Вообще, места не только на землянику богатые, но и на писателей. В одном только этом районе живали и Андрей Белый, и Бунин, и Толстой, и Лермонтов, и Паустовский. Лесков, Одоевский, Островский. Грибоедов написал здесь два последних акта «Горя от ума».
На чернозёме, что ли, гении так густо произрастают?
Я же филолог. Книги - моя религия.
И через них, писателей, тонкий яд этих мест стал в меня просачиваться.
Я писательскими глазами начала всё это видеть.
И река оказалась почти горной, ветвистой, как оленьи рога, бешеной на перекатах, полной форели и дерзкой прозрачности. Река вязала из себя петли, как старуха - чулок.
И холмы - почти горы - лесистые, словно в Карпатах. В зарослях бродили кабаны и косули. И, казалось, кто-то смотрит на тебя из чащи. То ли порчу наводит. То ли, как в сказке «Аленький цветочек», помочь собирается.
Сами названия в этих местах рассказывали жуткие и яркие истории, звучали как былины, как бой барабана. Стрелечьи Поляны. Пушкари. Солдатское.
Тут скитались скифы. И в местном музее грезила найденная археологами мумия скифской царевны. Настоящей амазонки, в золотом шлеме и с мечом в золотых ножнах.
Тут прокатывались гунны.
Позже проходила граница хазарского каганата. Кочевники долго озорничали.
Потом земля превратилась в Гуляй-поле, его сменила Засечная черта, потом стрельцы и казаки здесь обосновались.
Вокруг лежали погребальные курганы, узкоглазые каменные бабы тысячелетиями созерцали худую степь.
Руины трёхсотлетних церквей вонзались осколками в ветер.
Пленившись историей этих мест, я атаковала хозяина дома. Мне уже мерещилось, что в его крови смешались скифская дикость и казачья удаль. А казаки-то всё больше были беглые, вольнолюбивые люди, на крепостное право плевавшие. А женились они на тех, кого в плен захватывали и из гаремов похищали: на турчанках, черкешенках, татарках, гречанках.
Но выяснилось, что старик не местный. Интеллигент из Питера. И когда-то знаменитый изобретатель.
У него оказалась своя история. Из-за мошенников он, блокадник, потерял квартиру, где семья его жила почти сто лет.
- А зачем же вы нас позвали? - спрашиваю. - У вас же своих проблем хватает.
- Затем и позвал. Знаю, что такое «плохо». Пусть хоть кому-то будет хорошо.
И тут я поняла, что настоящий патриотизм - это не бряцание оружием. Любовь к Родине - это доброта. Не только к своим. Ко всякому встречному и поперечному. Только тогда людям в стране живётся счастливо. А если это так, страну любому захочется сберечь.
...По вечерам дед брал детей на рыбалку. А ночью смотрел с ними на звёздное небо в подзорную трубу. И мои карапузы вскоре знали созвездия и античные мифы о них лучше, чем свою детскую.
Вечера здесь были особенными.
Сначала деревья в саду, сильно заросшем, скулёманном, снимали с себя жару и зной, словно пыльный рабочий комбинезон, спускали их вниз, к ногам, высвобождались со вздохом облегчения.
И долго ещё под деревьями пахло теплом, когда всюду уже воцарялась прохлада. И это тепло, казалось, тянулось за тобой, как живое, когда ты проходил рядом, льнуло к тебе. И только об эту пору всё вокруг представлялось настоящим, словно с сада снимали маску.
Потом сумерки надевались сверху, как шлем, залепливали уши, смеживали веки. Сумерки размывали очертания предметов. У них менялись форма, цвет, запах. И несколько секунд наступающая тьма как будто раздумывала, превратить вещи во что-то иное, чуждое и натравить на хозяев. Или просто смыть всё из этого мира потопом темноты.
У людей исчезали лица. А у неодушевлённостей они появлялись, появлялся характер. Казалось, старенький «Запорожец» сейчас начнёт взбрыкивать и загарцует, а куча хвороста разразится громким лаем.
Люди и вещи в нерешительности, но с любопытством вглядывались друг в друга, явно меняясь местами.
Местные жители становились предметами, обретая скрытую таинственную жизнь древних богов: камней и источников.
А вещи превращались в людей, слабых и боязливых.
Деревья навивали на себя тьму, как веретёна - пряжу. Как будто это были античные мойры, тянувшие нить судьбы.
Под деревьями воздух становился плотным и не пускал внутрь не только взгляд, но, мерещилось, и шаг. Не только нельзя было рассмотреть там что-то, но и войти.
Пространство стремительно сужалось, и - это страшно - вместе с убывающим светом тебя, чудилось, сейчас раздавит.
Но потом, когда свет исчезал совсем, тьма вдруг распахивалась бесконечностью.
И известняковые глыбы - их здесь много, тропинки, капустные кочаны и антоновские яблоки начинали сиять во мраке...
А однажды мы с детьми поехали на Куликово поле, которое лежало всего в сорока верстах от нашего нового дома.
Ковыль. Ветер его перелистывает, словно страницы вечности. Хроники Акаши.
Много неба. Столько, словно его по всему миру сметали, бездоля страны и континенты, и всё водрузили сюда.
А дети, похудевшие, казалось, состоявшие из одних глаз, похожи были на гномов, хранителей не кладов, а самой Истории.
И из чего её только делают, Историю эту.
Похоже, из нас. Как колбасу из телят.
Дед мои упадочнические настроения уловил и попытался подбодрить:
- Одолели зло здесь - одолеем и всюду. И в наших жизнях. Это такая земля-талисман. Она на стороне тех, кто за справедливость. Сама земля на нашей стороне, приносит удачу, победу.
Зануда!
Но я уже знала, что зануды неизменно оказываются правы.
...А ещё чуть позже я нашла рядом с деревней, на вершине холма, настоящий тульский Стоунхендж, древний кромлех, заколдованный круг из огромных камней. И уже потом было и телевидение, и места эти объявили заповедником, и дороги проложили мигом.
И я написала о заповеднике книгу и смогла прокормить не только детей, но и деда с его дочерью.
Но всё это совсем другая история.
Иногда самая страшная фраза - «жизнь продолжается».
Но, к счастью, она всё же продолжается. |