Южная звезда
Загружено:
ЛИТЕРАТУРНО-ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ ЖУРНАЛ № 3(60)
Влада Ладная
 В сорока верстах от Куликова поля

Иногда всё оказывается таким, что нет хуже, когда кто-то произносит фразу «жизнь продолжается».

Меня с двумя детьми приютил старый хрыч при дочери-инвалиде.

Дом был развалюхой, деревня заброшенной, дороги такими, словно их с сорок первого ежедневно обстреливали шрапнелью артиллерийские части фашистской Германии, а остальное дотюкали взрывами подпольщики и партизаны.

Магазина нет. Автобус не ходит. «Скорая» в эту глушь не ездит. Из всех благ цивилизации - только электричество и одна программа телевидения, и та доходит из рук вон плохо.

Что такое Интернет, не знают даже понаслышке.

И деревня-то до семнадцатого года называлась Ведьмино.

Недаром.

Работы никакой, хотя тётка-инвалид что-то там то ли ткёт, то ли шьёт и раз в месяц в районный центр за копейки закидывает.

Пока не настанет зима.

Зимой с цивилизованным миром вообще никакой связи: заметает по крышу.

А у моей семьи в Новороссии большой дом был. И я хорошо зарабатывала копирайтером в рекламном бюро.

Разбомбили и бюро, и дом.

Детей, как котят, прямо из полымя за шкирятник вырвала.

Не то что шмоток - документов не осталось. Убегали в ночных рубахах.

И вот мы здесь. Я в футболке с чужого плеча. И дети с потёртыми игрушками, которые добрые люди с чердаков повытаскивали.

Не собирайте сокровища на земле.

Не привязывайтесь к вещам - они преходящи.

У гроба карманов нет.

Старые зануды мне все уши этим прожужжали. А я злилась. Сами толком не пожили и мне не дают.

Кто ж знал, что зануды всегда оказываются правы.

И сначала я в ужас пришла. Куда ж меня злодейка-судьба забросила. Пропадём мы тут. Денег нет. А рекламный бизнес в убитых деревнях не в чести.

Но тётка-инвалид оказалась заслуженным педагогом Российской Федерации и взяла моих птенцов на себя.

А я пошла работать на ферму, с трудом сводящую концы с концами.

Сначала думала - сдохну.

Но - втянулась. Привыкла и в четыре утра вставать, и пять километров непролазную грязь месить. Чернозём же. Дождь прошёл - только на помеле пролететь. Земной транспорт даже не рыпается.

Мы завели козу и курей. Дети за ними ухаживали. И детям на пользу: перестали заикаться после бомбёжек.

Мы с близнецами - Сонькой и Колькой - все окрестности обшастали. Обормотики ж любопытные. Сначала мне тут жутко не нравилось. Степь, глушь, заброшенность. Лес - узкими жидкими полосками.

Но мы и из него по полкорзины белых приносили.

А по холмам - земляничные поляны. В одном месте сядешь - и за час ведро ягод набрать можно.

А река называется Красивая Меча. Про неё Тургенев писал, он здесь любил охотиться.

Вообще, места не только на землянику богатые, но и на писателей. В одном только этом районе живали и Андрей Белый, и Бунин, и Толстой, и Лермонтов, и Паустовский. Лесков, Одоевский, Островский. Грибоедов написал здесь два последних акта «Горя от ума».

На чернозёме, что ли, гении так густо произрастают?

Я же филолог. Книги - моя религия.

И через них, писателей, тонкий яд этих мест стал в меня просачиваться.

Я писательскими глазами начала всё это видеть.

И река оказалась почти горной, ветвистой, как оленьи рога, бешеной на перекатах, полной форели и дерзкой прозрачности. Река вязала из себя петли, как старуха - чулок.

И холмы - почти горы - лесистые, словно в Карпатах. В зарослях бродили кабаны и косули. И, казалось, кто-то смотрит на тебя из чащи. То ли порчу наводит. То ли, как в сказке «Аленький цветочек», помочь собирается.

Сами названия в этих местах рассказывали жуткие и яркие истории, звучали как былины, как бой барабана. Стрелечьи Поляны. Пушкари. Солдатское.

Тут скитались скифы. И в местном музее грезила найденная археологами мумия скифской царевны. Настоящей амазонки, в золотом шлеме и с мечом в золотых ножнах.

Тут прокатывались гунны.

Позже проходила граница хазарского каганата. Кочевники долго озорничали.

Потом земля превратилась в Гуляй-поле, его сменила Засечная черта, потом стрельцы и казаки здесь обосновались.

Вокруг лежали погребальные курганы, узкоглазые каменные бабы тысячелетиями созерцали худую степь.

Руины трёхсотлетних церквей вонзались осколками в ветер.

Пленившись историей этих мест, я атаковала хозяина дома. Мне уже мерещилось, что в его крови смешались скифская дикость и казачья удаль. А казаки-то всё больше были беглые, вольнолюбивые люди, на крепостное право плевавшие. А женились они на тех, кого в плен захватывали и из гаремов похищали: на турчанках, черкешенках, татарках, гречанках.

Но выяснилось, что старик не местный. Интеллигент из Питера. И когда-то знаменитый изобретатель.

У него оказалась своя история. Из-за мошенников он, блокадник, потерял квартиру, где семья его жила почти сто лет.

- А зачем же вы нас позвали? - спрашиваю. - У вас же своих проблем хватает.

- Затем и позвал. Знаю, что такое «плохо». Пусть хоть кому-то будет хорошо.

И тут я поняла, что настоящий патриотизм - это не бряцание оружием. Любовь к Родине - это доброта. Не только к своим. Ко всякому встречному и поперечному. Только тогда людям в стране живётся счастливо. А если это так, страну любому захочется сберечь.

...По вечерам дед брал детей на рыбалку. А ночью смотрел с ними на звёздное небо в подзорную трубу. И мои карапузы вскоре знали созвездия и античные мифы о них лучше, чем свою детскую.

Вечера здесь были особенными.

Сначала деревья в саду, сильно заросшем, скулёманном, снимали с себя жару и зной, словно пыльный рабочий комбинезон, спускали их вниз, к ногам, высвобождались со вздохом облегчения.

И долго ещё под деревьями пахло теплом, когда всюду уже воцарялась прохлада. И это тепло, казалось, тянулось за тобой, как живое, когда ты проходил рядом, льнуло к тебе. И только об эту пору всё вокруг представлялось настоящим, словно с сада снимали маску.

Потом сумерки надевались сверху, как шлем, залепливали уши, смеживали веки. Сумерки размывали очертания предметов. У них менялись форма, цвет, запах. И несколько секунд наступающая тьма как будто раздумывала, превратить вещи во что-то иное, чуждое и натравить на хозяев. Или просто смыть всё из этого мира потопом темноты.

У людей исчезали лица. А у неодушевлённостей они появлялись, появлялся характер. Казалось, старенький «Запорожец» сейчас начнёт взбрыкивать и загарцует, а куча хвороста разразится громким лаем.

Люди и вещи в нерешительности, но с любопытством вглядывались друг в друга, явно меняясь местами.

Местные жители становились предметами, обретая скрытую таинственную жизнь древних богов: камней и источников.

А вещи превращались в людей, слабых и боязливых.

Деревья навивали на себя тьму, как веретёна - пряжу. Как будто это были античные мойры, тянувшие нить судьбы.

Под деревьями воздух становился плотным и не пускал внутрь не только взгляд, но, мерещилось, и шаг. Не только нельзя было рассмотреть там что-то, но и войти.

Пространство стремительно сужалось, и - это страшно - вместе с убывающим светом тебя, чудилось, сейчас раз­давит.

Но потом, когда свет исчезал совсем, тьма вдруг распахивалась бесконечностью.

И известняковые глыбы - их здесь много, тропинки, капустные кочаны и антоновские яблоки начинали сиять во мраке...

А однажды мы с детьми поехали на Куликово поле, которое лежало всего в сорока верстах от нашего нового дома.

Ковыль. Ветер его перелистывает, словно страницы вечности. Хроники Акаши.

Много неба. Столько, словно его по всему миру сметали, бездоля страны и континенты, и всё водрузили сюда.

А дети, похудевшие, казалось, состоявшие из одних глаз, похожи были на гномов, хранителей не кладов, а самой Истории.

И из чего её только делают, Историю эту.

Похоже, из нас. Как колбасу из телят.

Дед мои упадочнические настроения уловил и попытался подбодрить:

- Одолели зло здесь - одолеем и всюду. И в наших жизнях. Это такая земля-талисман. Она на стороне тех, кто за справедливость. Сама земля на нашей стороне, приносит удачу, победу.

Зануда!

Но я уже знала, что зануды неизменно оказываются правы.

...А ещё чуть позже я нашла рядом с деревней, на вершине холма, настоящий тульский Стоунхендж, древний кромлех, заколдованный круг из огромных камней. И уже потом было и телевидение, и места эти объявили заповедником, и дороги проложили мигом.

И я написала о заповеднике книгу и смогла прокормить не только детей, но и деда с его дочерью.

Но всё это совсем другая история.

Иногда самая страшная фраза - «жизнь продолжается».

Но, к счастью, она всё же продолжается.

Перепечатка материалов размещенных на Southstar.Ru запрещена.