Южная звезда
Загружено:
ЛИТЕРАТУРНО-ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ ЖУРНАЛ № 3(60)
Мамед Али Сафаров
 Второе путешествие в Испанию. Медейин

/Поэт и Демон

Место было хорошее - удобное кресло и через окно виден мост. Ни одна машина не может въехать в городок с этой стороны, оставшись не замеченной мной. Правда, помимо той дороги, что пролегает по мосту, есть ещё две другие, но синий «Фольксваген», который я жду, едва ли приедет по одной из них. Впрочем, это и не так важно, ведь наблюдение за мостом - просто игра, хочется увидеть машину заранее, до того, как она остановится перед дверями ресторана.

Четырёхугольные колонны, расположенные напротив барной стойки, зеркальные, и в ближайшей из них отражён портрет, висящий на стене за моей спиной.

В зеркале моё лицо совмещено с портретом, я хочу сфотографироваться вместе с ним, но стоит только поднять фотоаппарат, как волшебство нарушается. Это слишком похоже на фотомонтаж - важный сеньор в бархатном берете, изображенный на портрете, и человек с фотоаппаратом. Несовместимые обитатели разных миров на одном снимке. А без фотоаппарата вроде ничего, контраст не столь оче­виден.

Просить мальчишку, стоящего за стойкой, сделать снимок мне не хотелось. Утром я уже успел познакомиться с его отцом и рассказать ему, зачем я здесь. Тот даже подарил мне карту города с описанием достопримечательностей, но сейчас он ушёл на сиесту, а мальчик обязательно спросит, откуда я, зачем, и заново всё объяснять не хотелось. Я порядочно устал, говорить по-испански мне и без того нелегко, а уж после дня, проведённого под палящим солнцем, и вовсе. Поэтому я просто сфотографировал сам себя на фоне портрета и продолжил ждать такси.

За окном - тишина и жара. Ни машин, ни, тем более, людей. Воскресная сиеста в жаркий летний день - полное безлюдье.

В который раз осматриваю бар - довольно большой для такой маленькой гостиницы в крохотном городке. Два портрета человека, прославившего это место на весь мир, висят на стенах, интерес к нему и заставил меня проделать немалый путь, чтобы оказаться здесь, в колыбели испанского величия, в гнезде орлов этой страны, в провинции со звучным названием - Эстремадура. На одном портрете запечатлен молодой человек, отдалённо похожий на Михаила Лермонтова. На другом - тот же человек, но уже в возрасте, и здесь он очень напоминает уже не нашего поэта, а героя одного из его произведений - Демона.

Очень удачный подбор портретов: весь путь Эрнана Кортеса можно угадать, глядя на эти изображения, - от восторженного мальчишки, поэта и искателя приключений, до вершителя судеб миллионов людей.

Я медленно, крохотными глотками пью чай, поглядываю на часы, и отчаяние овладевает мной. Ведь никогда больше я не буду сидеть здесь, смотреть через окно на пустынную улицу и думать о том, о чём думаю сейчас. Неповторимость и непоправимость - как это близко, и не только в звучании.

Но вот и «Фольксваген», пора ехать в Дон Бенито, чтобы успеть вернуться в Бадахос. Прощай, Медейин.

Думаю, здесь надо остановиться, для того чтобы читатели, которым мой рассказ не показался слишком скучным, могли узнать все перипетии дороги, приведшей меня сюда.

Началась она давно, больше полувека назад. Тогда, маленьким мальчиком, я прочитал книгу «Дочь Монтесумы». Книга увлекла настолько, что впоследствии всё, что касалось завоевания Мексики испанцами, вызывало у меня самый живой интерес. После прочтения множества книг на эту тему у меня стал формироваться свой собственный взгляд на события полутысячелетней давности. А с появлением интернета возможности получения информации так расширились, что доступными стали оригинальные свидетельства: «Подлинная история завоевания Новой Испании», книга, написанная старым конкистадором Берналем Диасом, «Письма-реляции от Эрнана Кортеса к императору Карлу Пятому». После прочтения всех этих документов чудовищность клеветы на Кортеса и его соратников просто поразила меня.

Рыцарь-миссионер, возглавивший освободительную борьбу народов, населявших территорию нынешней Мексики, против тирании жрецов Тескатлипоки и Тлалока - сатанистов и каннибалов, дьяволоугодников и содомитов, в истории он остался как жестокий и алчный главарь шайки авантюристов. Что же, официальная версия истории людей полна клеветы на достойных людей и превозношения негодяев. Кортес не одинок. Тамерлан, дважды спасавший Русь от её заклятых врагов - Тохтамыша и Витовта, добровольно и по таинственной причине отказавшийся от захвата богатой добычи - Москвы, спасший Европу от разорения Баязитом Молниеносным, считается воплощением жестокости. Почему? Ведь факты вопиют о противоположном. Но слухи об их упрямстве недостоверны. По-настоящему упрямы не факты, а их интерпретаторы.

Одержимый алчностью и властолюбием Наполеон чтим как культуртрегер.

Иосиф Сталин, избавивший СССР и мир от кровавого маньяка Троцкого, а затем и Гитлера, сейчас считается таким же чудовищем, как и они.

Так что не стоит удивляться несправедливости некоторых историков в отношении Кортеса. И, наконец, как заметил венгерский писатель Мештерхази, нигде в античном мире не существовало храма Прометея - покровителя рода человеческого. Зато храмы олимпийских богов - жестоких, завистливых - были на каждом шагу. Таково свойство людей.

Но сейчас для меня интересна жизнь и судьба Кортеса: благодаря его действиям мы имеем кое-какой опыт столкновения двух цивилизаций, раньше существовавших и развивавшихся независимо друг от друга. Возможно, этот опыт окажется очень востребован в будущем. Главный вывод, который можно сделать исходя из этого опыта, - неизбежность Трагедии в результате Контакта, в независимости от намерения сторон. Кортес не хотел войны, и Монтесума тоже её не хотел. Войны не хотели даже жрецы Тескатлипоки и Тлалока, демонов, требовавших человеческих жертв. Жрецы боялись рыцаря из Эстремадуры и пытались магией остановить его приближение. Но не смогли. Война началась.

На той войне погибло немало индейцев и испанцев, но главной причиной истребления людей стала оспа.

Контакт пагубен, прежде всего по микробиологическим причинам. К тому же он влечёт за собой крах идеологий и, как следствие, разрушение социума.

Представьте себе, что будет с нашей цивилизацией, если явившийся из глубин космоса рыцарь повергнет главного идола землян - деньги и разрушит его храмы - банки. А ведь точно так поступал Эрнан Кортес с храмами дьяволов во время своего похода. Сейчас принято обвинять его в разрушениях культурных памятников. Конечно, но тогда они памятниками не были, в них регулярно убивали и съедали людей, настолько регулярно, что жрецы по вкусу легко отличали мясо левой ноги - более нежное, от мяса правой, более мускулистой. И храмовая детская проституция была делом привычным, освоенным. Кортес положил этому конец - и был оклеветан.

Англичане, продававшие индейцам зараженное постельное бельё, великолепно знали о последствиях контакта цивилизаций и умело ими пользовались. Впоследствии их писатели Герберт Уэльс и Рей Бредбери в своих книгах описали результат контакта цивилизаций - земной и марсианской. Уничтожительные эпидемии. Наивные и великодушные испанцы, никогда и нигде не запятнавшие себя геноцидом, и подозревать не могли ни о чём подобном, пока не столкнулись в реальной жизни с проблемой отсутствия иммунитета к «чужим» болезням.

Таково моё понимание событий.

Но, возможно, по каким-то причинам я не объективен, моя любовь к Испании искажает оценку действий её сыновей, тут нужен подход взвешенный и холодный. Хотя подтверждения моего взгляда есть у таких исследователей, как Дебужье, автора книги о Кортесе, Андрея Кофмана, Галины Ершовой.

Но подтверждения подтверждениями, хочется составить свой взгляд на эту тему, по возможности точный, и вот я оказался в Медейине, на родине героя.

Мне кажется важным походить по земле, в которой покоятся останки его предков, увидеть то место, где он родился, побывать в церкви, где он принял первое причастие, побывать в местах его детских игр.

И я решил ехать.

Впрочем, попытаюсь рассказать по порядку и для этого вернусь в самое начало нашего путешествия.

/Вторая встреча

В Испанию мы летим второй раз, и второй раз я испытываю страх - а вдруг что-то случится такое, что заставит меня разочароваться в этой стране. Скучным и серым станет тогда моё существование без любви к Испании. Забегая вперёд, скажу, что опасения не оправдались, наоборот, любовь моя перешла в обожание.

Но сразу по прибытии я было впал в растерянность. Надо же, два года учился испанскому языку, а ничего не понимаю, о чём говорят работники аэропорта, даже надписи и то почти не понятны. Сколько времени и денег потрачено зря! И лишь потом, старательно вчитываясь в надписи, я заметил, что третьей строкой, маленькими буковками, идут сообщения на испанском. Верхний ряд - трудно понятный каталонский, потом английский - как во всём мире, и лишь в самом низу - испанские слова, совершенно непонятные в прошлый приезд и такие знакомые сейчас.

Из неуютного аэропорта Барселоны мы на автобусе едем на север, в городок Санта Сусанна. Я с вниманием оглядываюсь, сравниваю впечатления о первом путешествии в Испанию с тем, что вижу вокруг. Не придумал ли я каких небылиц под впечатлением встречи со страной детских мечтаний. Вот небо - увы, ничего особенного, ничего такого, чтобы узнать его с одного только взгляда. Вот тени от деревьев - может, они чуть гуще, чем, скажем, у нас, но не настолько уж, как мне показалось в прошлый раз. Правда, вот кустик, ветер колышет его ветви, попадая в тень туи, кустик исчезает и возникает вновь, возвращаясь в освещённое поле. То есть, то нет. Подобное, конечно, нигде больше не увидишь, но всё-таки я не вижу того контраста тени и света, о котором писал.

Да, густая тень, но не настолько, чтобы ветряную мельницу принять за великана, а деревенскую девушку - за Дульсинею.

Это я придумал.

Люба права: старый фантазёр.

/Из Барселоны в Сан-Сусанну

В дороге нас застал дождь, крупные капли растекались по стёклам автобусных окон, оставляя широкие длинные полосы. Говорят, для приезжих это добрый знак - дождь. В подтверждение этому над морем встала радуга, яркая, многоцветная. Её концы отражались в воде, и казалось, что они глубоко погружены в голубовато-серую пучину. К сожалению, я случайно нажал рычажок на своём фотоаппарате, и теперь он работал в режиме видеозаписи. А зрелище стоило того, чтобы запечатлеть его. Пока я разобрался с аппаратом, радуга поблекла.

Дорога вдоль моря живописна, поросшие хвойными деревьями холмы, много теплиц, вокруг теплиц теснятся лачуги гастарбайтеров.

По дороге попадаются маленькие городки, всего в несколько улиц, но дома, как и в больших городах, красивые и добротные, мощеные улицы придают этим городкам вид серьёзный и ухоженный.

Ехать до нашего отеля недолго, чуть больше часа. При вселении в отель безуспешно пытаюсь говорить с девушкой на рецепшине на испанском, она вежливо и с пониманием моих трудностей переводит разговор на трудный для нас обоих английский. Поскольку и вопросы, и ответы легко прогнозируемы, мы понимаем друг друга без труда. Девушку зовут Кармен, её лицо покрыто веснушками. Веснушки у брюнетки - редкость, они придают некоторую кукольность и без того милому личику. Я спросил, где лучше поужинать, и она, против ожидания, не стала уговаривать нас поесть в отеле, а вышла вместе с нами на улицу и показала ресторанчик, где обычно обедает сама.

Вечером, уже в номере, я сказал Любе, что, наверное, с поездкой в Эстремадуру, в город Медейин, ничего не получится - неизвестно, как ехать, я знаю только, что прямого сообщения нет, ехать с пересадками, а говорить на испанском у меня явно не получается, в общем-то, и здесь не плохо. Люба, сторонница экономии, легко со мной соглашается.

/Очарование Святой Сусанны

На следующее утро мы пошли на встречу с нашим гидом, назначенную в соседнем отеле. Это была первая попытка ограбления, которой мы подверглись в этот приезд в Испанию. В прошлый раз нас пытались ограбить арабы, представившиеся полицейскими, а теперь вместо них была девушка из России, продававшая экскурсии по гангстерским ценам. Девушка очень бойко рассказывает заученные тексты о поездках, но любой вопрос настолько сбивает её с толку, что невольно сам испытываешь неловкость. Она довольно хорошо говорит по-английски и никак - по испански.

Я спросил, как можно поехать в Эстремадуру, но она, конечно, ничего про такое место и не слышала. Слушая её россказни, мы потеряли три драгоценных часа пребывания в Сан-Сусанне.

Зато весь остаток дня мы гуляли по чудесному приморскому городку, столь гостеприимно приютившему нас. Сам городок расположился на холмах, грядой поднимающихся параллельно побережью. Туда мы не дошли, ходили по курортной зоне, занимающей пространство между холмами и морем. Недорогие трехзвездочные отели внешне выглядят вполне респектабельно, хотя и несколько безлико. Точно так же, как и номера в них. Но нас интересуют не дома, а живущие в них люди, их жизнь. Примерно половина людей на улицах - приезжие, и это не только туристы. Всюду лавки индусов, торгующие чуть ли не круглые сутки. Огромные сенегальцы, своих лавок у них нет, торгуют чем попало с рук. Эти люди - загадка для меня. Любой из них, судя по кондициям, легко мог бы достичь больших высот в спорте - в лёгкой атлетике, в боксе, в игровых видах. Но они предпочитают продавать очки и зонтики, которые, кажется, никто никогда и не покупает у них. Наверное, настоящая торговля - наркотики, а зонтики и очки - просто для прикрытия. Запомнилась сценка из здешней жизни - навстречу нам попалась группа молодых женщин, они шли как бы в каре, а в середине их каре полз малыш лет двух. Видно, ему нравилось ползти на четвереньках, и женщины смеялись, глядя на него. Малыш, очевидно понимая, что он проказничает, и радуясь возможности делать это, полз, тоже заливаясь весёлым смехом. Звали его Мигелем, я спросил разрешение, женщины расступились, и я сфотографировал ползущего Мигеля.

Здесь другое отношение к жизни, не такое, как в остальном мире. Этот полуостров - лишь формально часть Европы. И влияние Африки, конечно неоспоримое, тоже не объясняет его самобытность. На самом деле Пиренейский полуостров - мини-континент, не Европа, не Магриб, а что-то другое. Не будем забывать, что южное побережье Испании южнее северных выступов Африканского континента. Соединившись вместе, Африка и Европа породили чудо, превосходящее ожидаемую сумму. Один плюс один здесь не два, а величина неисчерпаемая. Точно так же сумма Азии и Европы, именуемая Россией, содержит больший потенциал, чем взятые вместе страны этих континентов. Да, да, и сказочная Индия, и мудрый Китай, Италия, Франция, Германия - в сумме меньше России. «Поскреби русского и увидишь татарина». Не дай бог скрести испанца, не надо, мавр и так виден.

На свете всего две такие страны, и они очень не похожи друг на друга. Впрочем, порой в мелких бытовых деталях вдруг обнаруживаешь сходство таинственного и мистического свойства. Обещаю рассказать об этом сходстве и привести неопровержимые доказательства. Но сейчас пока только о Каталонии.

Здесь по вечерам люди заполняют многочисленные уличные кафе. Во многих - живая музыка, и пары танцуют под неё. Вот сеньор - невысокий, но благодаря пропорциональному сложению и элегантной повадке он выглядит так, как и должен выглядеть кабальеро. Шляпа, надвинутая на глаза, идёт ему. Он танцует со своей подругой так легко и красиво, что невольно забываешь о том, что их совместный танец длится, наверняка, намного больше полстолетия. В их танце угадывается прежний кураж мужчины. Её седые волосы уложены аккуратно - видно, для неё и её мужа важно, как она выглядит внешне.

Я пытаюсь сфотографировать их, но фото не выходит, всё время то другие танцующие, то стулья - что-то да мешает. Человек в шляпе заметил мои усилия и старается помочь - он отделяется от группы танцующих на свободное место.

Думаю, во всей моей жизни я не видел ничего более трогательного, чем эта пара.

Или вот ещё одно воспоминание о том вечере.

Когда мы отправлялись на вечернюю прогулку, заметили трёх женщин у входа в отель. У каждой из них был большой баул, и они явно чего-то ждали. (Баул по испански - чемодан).

Когда мы вернулись, их, конечно же, уже не было у дверей. Из ресторана доносилась музыка, это были ритмы фламенко. Я спросил у Кармен, сколько будет стоить посмотреть представление (в Гранаде за это с нас взяли по тридцать пять евро). Девушка улыбнулась и сказала, что это бесплатно. «Для всего мира», - добавила она.

Когда мы сели за свободный столик в ресторане, я сказал жене:

- Мы с тобой - самые молодые в зале. И единственные не испанцы.

И был я не совсем точен, ведь каталонцы не считают себя испанцами.

Ресторанный зал просторен, один из его углов занимает сцена. Места рядом с ней, конечно, уже заняты, нам пришлось довольствоваться стоящим в отдалении столиком. Зато наш стол стоит на возвышении, и только четырёх­угольные колонны отчасти закрывали обзор сцены. Но если по мере перемещения танцовщиц пересаживаться со стула на стул, всё видно просто великолепно. И мы пересаживались.

Этот танец - я уже пытался описывать его - целое представление, здесь нет случайных, пустых движений.

Зал пребывал в полном восторге. Ещё бы!

Вот на сцене две соперницы, вначале они действуют вкрадчиво и мягко, обещая своему невидимому избраннику всё, в том числе и невозможное. Но темперамент не позволяет им оставаться в рамках одного только обольщения, и вот они уже отстукивают чечётку лицом к лицу - сколько страсти и угрозы в ритме и движениях! Это соревнование, и на лице у той, что отстучала свою «фразу» злее и громче, чем соперница, радость и торжество. Каждый удар каблуков отдаётся в сердцах зрителей, и стоит ли удивляться, что пожилые кабальеро, не выдержав наплыва чувств, вскакивают, чтобы аплодировать стоя. Чего скрывать, не все из этих мужчин, седовласых и лысых, аплодировавших артисткам, были испанцами или каталонцами.

Однако занимать ресторанный столик просто так было не совсем удобно, я пошёл в бар и купил бутылку вина. При этом галантно пропустил вперёд подошедшую после меня старушку. Она улыбнулась вначале мне, потом бармену и сказала ему:

- Как всегда.

Это значило - виски со льдом.

Девушки на сцене исполняли танцы с веерами, потом исчезали и тут же появлялись в других платьях. Потом одна из них принесла чёрный барабан, села на стул и, обняв наклонённый вперёд барабан ногами, стала отбивать сухой, чёткий ритм - две другие танцовщицы двигались под этот ритм плавно и мягко. Чёрный барабан, обнятый белыми ногами, и две белые руки, стучащие по нему в направлении «лучшей из дорог», - это очень эротично, хотя по стилистике вполне сдержанно. Такова суть фламенко.

Когда мы вышли из ресторана, Кармен нас спросила:

- Вам понравилось?

В этот момент я понял, в чём причина очарования этой девушки: её бледное веснушчатое лицо, очень серьёзное и даже строгое, таит в себе готовность улыбнуться - готовность скрытую, но бесспорную. Так в предрассветной мгле угадывается свет дня.

- Для стариков сойдёт.

Девушка засмеялась, пожала и чуть потрясла мою руку выше кисти.

- Ты не старик.

- Но всё равно, мне понравилось.

- Я рада, что наши девчонки вам понравились.

Потом мы поговорили ещё немного, и тут я с удивлением заметил, что говорю на испанском быстро и не задумываясь. Странно. Это открытие настолько меня удивило, что я тут же начал путаться и заикаться, наш разговор скомкался, и мы пошли в номер.

Да, Испания - это, конечно, не Европа.

И не Магриб.

И не сумма Европы и Магриба.

Это мир, включающий в себя Всё.

Todo el mundo.

Европу, Африку, Америку, но это «всё» - лишь малая часть Испании.

Конечно, люблю я и Россию. И ненавижу врагов моей страны.

Мне кажется, причина моей ненависти к ним та же, что у Антона Иоанновича Тугай-Бег-Ордынского из повести «Ханский огонь» Булгакова к учёному Эртрусу, опечатывавшему кабинет в его имении. Антон Иоаннович обещал верному своему слуге, Ионе, вернуться и на каждом дереве в аллее повесить по учёному.

Нет у меня Ионы, как нет среди моих предков ни ханов, ни князей, зато кабинет мой не опечатан. Но только по причине его отсутствия.

Да и вешатель я никакой, за шестьдесят три года жизни так и не удосужился подвесить ни одного «учёного».

Но обидно за Антона Иоанновича.

Одного из Эртрусов в тот вечер показали по телевизору.

Обычно по моему настоянию, путешествуя, мы с Любой смотрим местные телепрограммы, но иногда ей хочется посмотреть передачу на русском.

И вот, воспользовавшись своим правом вето, моя жена включила российскую программу. Выступал Константин Райкин. О чём говорил этот человек, не помню. Одна фраза из его выступления поразила меня, помню её дословно: «Чувства людей интересней, чем их мысли». Сказано это было в манере, принятой среди учёных - Эртрусов: императивной, не допускающей и тени сомнения. Ну, а как могут быть интересны размышления, скажем, Григория Яковлевича Перельмана, какого-то жалкого физика, в чьём сознании рождение, жизнь и гибель вселенных обретает математическое выражение, такому умнику. Конечно, не интересно.

Чувства - ну да, это ещё куда ни шло, но вот мысли, родившиеся не в его голове, интересными быть не могут.

И вот, коллективный Эртрус - Райкин подумал, а потом взял и, позёвывая, опечатал кабинет с мыслями всех живших до нас, живущих ныне и тех, кому предстоит жить и мыслить. Не интересно.

Чушь, всё чушь - Лао-цзы, Сократ, Гаутама, Свифт. Так решил сам Райкин.

Прости меня, Господи, грешного, за мою ненависть к Эртрусам, и к жирным туристам, и ко всем остальным сорнякам, выросшим на том месте, где когда-то были тёмные аллеи и вишнёвый сад...

...На следующее утро я спустился на рецепшен и спросил Кармен, как мне лучше проехать в Бадахос, столицу провинции Эстремадура.

- Como, Bodajos? - спросила девушка, не поняв вопрос.

Я объяснил снова, она поняла на этот раз.

- Bodajo! - чётко, с ударением на последнем слоге, произнесла она.

- А зачем тебе Bodajo? Что там делать?

Она достала стопку открыток с видами и показала мне. Первой была открытка с видом Гранады - Альгамбр и полная луна над ним.

- В Испании есть что посмотреть без твоего Bodajo.

- Я был в Гранаде.

- Поезжай в Севилью, не пожалеешь.

- Я был и в Севилье, и в Валенсии, и в Кордобе, и в Мадриде, и в Толедо. Хочу в Bodajo, точнее даже не в Bodajo, а в Меdellin, это городок в провинции Эстремадура, недалеко от Bodajo.

И мы стали выбирать маршрут по компьютеру. Выходило, что, как минимум, надо сделать две пересадки до городка Дон Бенито, а там ещё ехать на автобусе. Поезда до Медейина не ходят. И сумма выходила приличная - на двоих больше четырёхсот евро, и это только дорога.

- Ладно, не поеду.

Кармен сказала:

- Конечно, чего тратить такие деньги, дался тебе этот Bodajo, чего вообще там делать, я там ни разу не была и даже не знаю никого, кто бы туда ездил, в эту дыру.

Я перевёл слова Кармен Любе, и она сказала:

- Да, дорогой, лучше езжай один. Мне твой Кортес не нужен, а ты давно хотел побывать на его родине. Больше не будет случая, езжай.

И я поехал на другой день рано утром.

Люба проводила меня на электричку, и я доехал до Барселоны, до станции Сантос. Это вокзал.

На вокзале я взял билет до Бадахоса и сел в поезд. Места, конечно, сидячие, а ехать мне предстояло больше двенадцати часов. Я устроился у окна, вагон почти пустой, и приготовился наслаждаться видами.

Стервятники появились сразу, они не ходили кругами, а прямо последовали ко мне, сев таким образом, чтобы отрезать путь отступления. Один сбоку от меня, другой напротив. Тот, что сел сбоку, сразу начал разговор в развязной манере: откуда, кто, как зовут.

Я сказал: «Из России».

Никогда не называю свою страну ни по-английски, ни на каком другом языке. Ну не говорят же американцы: «Я из Соединённых Штатов». И правильно делают. Так вот, я тоже правильно делаю, что не коверкаю название своей страны.

- Soy de Rоssia.

Услышав это, стервятник сделал такое движение, почти хлопнул меня по плечу. Нельзя разрешать хлопать себя по плечу, следом начнут бить по лицу. Это уроки ещё из отрочества.

- О, Петрович!

Да, что называется, влип.

Сразу соображаю: за билеты я расплачивался наличкой, не люблю карточки, семьдесят одно евро. Значит, навела кассирша, видно, работает вместе с бандитьём.

Старый, хромой, одинокий и с наличкой. Добыча! Возможно, что и полиция с ними в доле. Одеты в брюки и тенниски, оружия, скорее всего, нет. Думаю обо всём этом, чуть прикрыв глаза, будто засыпаю. Так, через дрёму, я обычно вхожу в нужное состояние.

Резко повернувшись к соседу, громко, почти криком, спрашиваю:

- Откуда ты узнал моё имя?! Я Петрович. Я Петрович, и моя фамилия Калачников.

Парень явно не ожидал такой реакции, смотрит с недоумением, силится что-то вспомнить, потом произносит:

- Калачников? Но ведь это же русский пистолет?

- Да, и это моя фамилия, я полковник спецназа в от­ставке.

Ещё по Таиланду я помню, что слово «спецназ» известно во всём мире. Так же как и странные русские имена: Петрович, Иванович, Васильевич. Голливудские боевики полны исчадиями ада с такими именами, и все они служат в спецназе. Что ж, отлично. Теперь совсем другой расклад. Полковник страшного спецназа, подорвавшийся на мине или раненный в ногу, это без разницы. Хромой в результате ранения. Ездит один, потому что никого не боится, худо-бедно, говорит по-испански. Там его и научили, в этом спецназе. Страшный дядька - плохая добыча.

- А где ты был, Петрович?

- Я был во Вьетнаме, Индии, в Афганистане, в Пакистане и ещё много где.

Отвечаю уже на английском, ведь в любом случае я проиграю им, говоря на испанском. Говорить на английском этот тип почти не может, но даже в его произношении угадываются уважительные нотки.

- А много ты убил людей, Петрович?

- Да, много, но хотелось бы больше. Мне это нравится.

- Я тоже, тоже люблю убивать, мне нравится.

Он путает английские и испанские слова, и видно, что возбуждён не только от наркотиков. Потом целится пальцем в голову своего приятеля, имитирует звук выстрела и, достав откуда-то пластиковую ложку, подносит к его глазу и показывает мне, что достанет глаз ложкой и проглотит его.

«Петрович» делает брезгливую гримасу, высокомерно смотрит на пожирателя глаз, забирает ложку и говорит:

- Это не правильно, ты должен посолить.

После этого трёт над ложкой большой палец и указательный и осторожно протягивает ложку с глазом её хозяину.

Buen provecho. Тот растерян настолько, что берёт ложку и одевает себе на нос.

Реакция «Петровича» мгновенна:

- Это так тебе подходит, ты такой красивый.

Фотокамера оказывается в руках старого спецназовца, и он делает снимок, прежде чем людоед успевает снять ложку с носа.

На самом деле я знаю, что прилагательное «beautiful» звучит насмешкой в отношении мужчины, надо говорить «handsome», но ведь эта насмешка - ещё одно очко в пользу «Петровича». А для него мне теперь ничего не жалко.

Ситуация изменилась в корне, фото в кармане старого полковника, и пойди-ка его теперь забери.

- Может быть, вы желаете чего-нибудь выпить? Принести кофе, пепси, вино?

Жалкая попытка напоить «Петровича» клофелином пресекается сурово:

- Я не пью ничего, кроме водки.

Бандит-то он, конечно, бандит, но не настоящий, европейский. Поэтому спрашивает ошарашенно:

- Водка? сейчас? - и указывает на часы: 10. 20 утра.

- Столичная, - нехотя отвечает Петрович.

Да, что называется, не на того нарвались. Но ничего, можно ведь попробовать по-другому. Он достаёт свой телефон и начинает показывать порнографические фото со своим участием. Девицы так себе, но одна производит впечатление: экстаз на её лице, кажется, не совсем наигранный, груди вывалились из расстегнутого платья, пышные светлые волосы растрёпаны. На фото мой сосед держит её сзади, чуть ниже талии.

- Красивая. Это твоя невеста?

«Петрович» говорит на испанском, чтобы расставить точки над «i».

Такой вопрос, конечно, недопустимое оскорбление, если говорить на испанском. Но по-английски, возможно, это не так явно. У англичан всё по-другому, не так, как у нас и испанцев.

- Ты что, я араб, у меня есть невеста. А это шлюха, если нравится, я её тебе устрою. Недорого.

Тут в разговор вмешивается его приятель, наблюдавший за нами как бы со стороны.

- Зачем ему, знаешь, сколько таких в России. Я бывал в Беларуси, мы оттуда сигареты в Германию возили. Хорошее время, сколько было денег, столько женщин!

Это он так за друга заступился, на самом деле всё, что он сказал, можно свести к одному: ваши бабы - шлюхи.

Но безошибочный «Петрович» отвечает сразу:

- Шлюх везде полно. Даже в Афганистане.

Тут не поспоришь, в Афганистане они, конечно, не были. Я тоже, но полковник Калачников, он-то побывал!

Потом «Петрович» спрашивает сидящего напротив:

- Ты тоже араб?

И тот с гордостью и достоинством отвечает:

- Нет, я цыган.

- Понятно.

Подонки начинают говорить между собой на каталонском, он похож на испанский, и, конечно, носитель испанского понял бы их речь. Я же, по тому, как часто они используют слово, похожее на испанское viejо - старый, могу лишь догадываться, что речь идёт обо мне. Между тем наш вагон заполнялся пассажирами, один из них, парень лет двадцати пяти, сел рядом с цыганом. Араб тут же заговорил с ним по-испански, казалось, завязалась дружеская беседа. Но зло, накопленное и не израсходованное, душило мерзавца, скоро он начал хамить новому попутчику.

- Ты такой спокойный, да, ты такой культурный и скромный.

Парень сидел, явно ошарашенный, араб вдруг подался к нему и заорал, оскалившись:

- Welcome to Barcelona!

Очень неуместно, ведь мы ехали не в cтолицу Каталонии, а из неё. Это, видно, у них такой боевой клич, с ним они грабят туристов: «Добро пожаловать в Барселону».

А я сидел и думал, должен ли полковник Калачников вмешаться. С одной стороны, это не хорошо, когда при тебе блатует всякая сволочь. Они ведь, между делом, и тебе показывают свою силу. Но, в конце концов, «Петрович» не Дон Кихот, и это их страна, пусть сами разбираются.

Но сейчас я думаю, под конец «Петрович» немного сплоховал.

Когда они, не попрощавшись, встали и пошли к дверям, я окликнул их: «Эй, ребята, до встречи». Ответом мне было невнятное злобное бормотание - ругательства или проклятия: я не силён в каталонском.

А поезд продолжал нести меня вдоль морского по­бережья.

Вид из окна вагона постепенно успокоил, анализируя произошедшее, я поставил себе твёрдую четвёрку по поведению, и впечатления от встречи с подонками развеялись так быстро, будто их и не было. Действительно, прав был «Петрович» - всяких плохих людей везде достаточно.

И лишь в Ставрополе, рассказывая о встрече с барселонскими подонками бывалому Гаврилову, пересмотрел эту оценку в сторону уменьшения.

Да они ничего и не могли тебе сделать, там ведь везде видеокамеры. Просто пытались, смотрели, может, поведёшься на что. А наводку дала, конечно, кассирша.

Так я и не знаю, что помешало арабу и цыгану напасть на меня - страх перед спецназом или перед видеокамерой. Но всё равно - слава спецназу. Весь мир боится Петровичей...

Вскоре мы удалились от моря, и в окне я увидел странные очертания творений Сантьяго Калатравы, всемирно знаменитого архитектора, - ясно, мы проезжаем Валенсию.

А потом поезд мчался через Андалусию, и всё встало на свои места - свет, яркий, как нигде в мире, целое море света и острова ночного мрака в этом море - тени облаков и холмов. И лёгкое, прозрачное небо в вышине - вот она, настоящая Испания. А Каталония - это только почти Испания, всё очень похоже, но не то. Оказывается, ничего я не выдумал, рассказывая о первом своём путешествии в эту страну, - да, всё верно, испанское небо, испанское солнце, испанская тень. Такого больше нет нигде в мире. Хотя, может, и есть, только я не видел.

И, как писал Лорка, длинные красные дороги Андалусии. Дороги того же цвета, что черепица на крышах ослепительно белых домов.

Существует много версий этимологии слова «Андалусия». Но больше общепринятых мне нравится та, о которой рассказал наш гид в прошлое посещение Испании. И хотя больше нигде и никогда не удалось найти упоминание этой версии, я думаю, так оно и есть, как сказал Алекс: luz - свет, корень слова «Андалусия». Густой, газообразный свет, заполняющий пространство между землёй и небом. И чёрная, ночная тень там, куда не проник этот свет.

В этой тени можно принять коротконогую толстушку за прекрасную Дульсинею. Особенно если смотреть сверху, из седла.

/Свет Испании и её тень

К вечеру поезд замедлил свой ход: мы поднимались на возвышенность. Пассажиров становилось всё меньше, вагон уже почти опустел. Я продолжал сидеть у окна, а бесконечно падающий костыль положил на соседнее сиденье, с которого он, конечно же, сполз и перегородил проход. Пейзаж за окном слишком увлёк меня, я подумал, что можно было бы без всяких ухищрений просто снять фильм - захватывающий фильм из окна поезда, следующего из Барселоны в Бадахос. Словом, двух пожилых сеньор, шедших по вагону, я заметил только тогда, когда они поравнялись с моим сиденьем, причём одна из них уже успела перешагнуть через мой костыль. Не вставая, я быстро наклонился и убрал палку. Вторая женщина положила мне руку на плечо и сказала с улыбкой, будто мы как минимум лет десять просидели за одной партой:

- Не беспокойся, я перешагну, это не трудно.

Странная всё-таки страна Испания. Не похожая на другие. И вот тут уместно вспомнить об обещании рассказать о парадоксальном сходстве совершенно разных стран - России и Испании.

Мы как раз проезжали деревеньку, наполовину заброшенную, полотно железной дороги из соображений безопасности отгорожено сеткой. Прямо возле сетки стоит молодой отец с ребёнком. Маленькая девочка улыбается и изо всех сил машет ручонкой. Кажется, тогда я даже не поверил своим глазам - последний раз нечто подобное довелось видеть лет сорок назад, где-то в Центральной России. Больше нигде дети не машут проезжающим поездам, теперь и в России этого уже, кажется, нет. Наверное, это просто случайность или действительно показалось.

Но не показалось и не случайность, вскоре уже целая группа детей постарше, игравших на выгоревшем от солнца холме, завидев поезд, выстроилась вдоль полотна и принялась махать проносящимся мимо вагонам. Солнце садилось, в закатных лучах высохшая трава - подобие нашего ковыля, только намного выше - светится, будто сама по себе, внутренним светом. Каждый стебелёк как светильник. И черноволосые дети, стоящие в светящейся траве, машут руками поезду, точно так же, как сорок лет назад в другой стране махали русоволосые. От удивления я забыл про фотоаппарат. Кто-то скажет: какая мелочь, подумаешь, дети помахали поезду. Но задумаемся, что они испытывают при этом, что заставляет их приветствовать незнакомых и даже невидимых людей, несущихся мимо в вагонах. И почему нигде в мире такого больше нет. К концу СССР, впрочем, в некоторых местах на Кавказе принято было забрасывать поезда камнями. Я сам это видел, и не раз. Тогда для меня это было одним из симптомов неминуемого краха державы. Ведь кто вырастет из детей, забрасывающих поезда камнями? Кто из них вырос - мы теперь знаем. А вот кем станут маленькие испанцы, машущие проносящимся мимо поездам?

Ну, а больше нигде никто не реагирует на проносящиеся мимо поезда. Во всяком случае, я не видел.

И вот ещё один запомнившийся эпизод, рассказ о нём несколько нарушает хронологию повествования, это случилось, уже когда я возвращался обратно, но рассказать уместнее сейчас. Напротив меня сидела немолодая женщина с девочкой лет семи. Девочка устала от дороги, ей было скучно, и говорила она с бабушкой капризным тоном. Та прикрикнула на неё. Девочка замолчала обиженно, но через короткое время снова обратилась к бабушке, её надутые губки произнесли странное слово - абуля. Ну да, по-испански бабушка - абуэла, уменьшительно-ласкательный вариант - абуэлита. Но абуля! Откуда ребёнок это выдумал, это же бабуля!

Конечно, звучание многих слов в разных языках совпадает, но «абуля» показалось мне совпадением необъяс­нимым.

Понятно, что испанское «аrado» - «плуг» имеет одно происхождение со старославянским «орать» - пахать. У нас гусеница, у испанцев gusano - это червяк. Грач - grajo, a «rocio» - роса. Возможно, латинские корни, проникновение слов, я не лингвист и не могу судить о подобных совпадениях. «Popa» - корма судна - на испанском звучит, как на русском задняя часть человеческого тела - «попа», возможно, просто совпало. Но абуля! Это говорит о вещах более глубоких, таких совпадений не бывает.

Но, повторю ещё раз, это совсем другая страна, ни природа, ни люди здесь не похожи ни на что иное.

Пейзаж за окном сменился - никаких признаков цивилизации, только холмы, поросшие невысокими де­ревьями.

И во впадинах между холмами, в отдалении, снова видны холмы, уже меньшие - в силу удалённости, с крохотными деревцами, взбегающими вверх по склонам. А дальше, во впадинах между этими холмиками - совсем маленькие холмы с уже не различимыми деревцами на склонах. И совсем крохотные возвышенности, обрамляющие пейзаж по линии горизонта, голубые, с размытыми очертаниями, придают картине очарование сказки. Голубые холмы, встающие над горизонтом, и огромные серые хищные птицы, парящие в ясном небе.

Говорят, суровая природа порождает героев. Если вспомнить монголов, покоривших мир, арабов с их завоеваниями от Атлантического океана до Тихого, викингов - хозяев морей, русских, создавших гигантскую империю, - то да, так оно и есть.

Тут не поспоришь. Но можно ли назвать Эстремадуру суровым краем? Не знаю.

Большинство из тех немногих героев, кто за несколько десятилетий превратил континент, заселённый страшными людоедами, в Новую Испанию, населённую добрыми католиками, вышли отсюда, из этих мест. Конечно, заокеанское эхо Испании звучит на свой лад, но главные мотивы сохранены - испанская речь и испанская месса. История людей не знает подобного подвига. Но их родина не кажется мне такой же суровой на вид, как пустыня арабов, степь монголов, леса русских или фиорды викингов. Причина их силы не в суровой природе. В чём? Этот вопрос и привёл меня сюда.

В Bodajo поезд прибыл по расписанию, в половине десятого вечера. Уже почти стемнело, а надо было найти отель, места здесь совершенно не туристические, хорошие места, испанские, но вот как найти ночлег? Не раз и не два в моей жизни бывало так, что приходилось искать приют в чужом городе без гроша в кармане. Это особенно запоминается, если по пустым улицам метёт позёмка, а температура упорно стремится к тридцати градусам ниже ноля.

Здесь ситуация несколько иная - на улице тепло, и деньги есть. Зато чужая страна, и я уже не молод и хром. Признаюсь, мне стало немного не по себе. Субботняя ночь, город чист и пустынен. Старинные дома, мощеные улицы. Таким я и представлял Бадахос, столицу Эстремадуры. В этом городе родился капитан Педро де Альварадо - рыжий гигант, кажется, второй человек после Кортеса во время похода на Теночтитлан. Но, возможно, вторым был капитан Диего Ордас, тот, что совершил восхождение на Попокатепетль. Его приключение пригрезилось мне однажды, и я записал видение, а потом, когда появился интернет, узнал, что действительно капитан по имени Диего и два солдата восходили на Попокатепетль. Кортес прислушивался к словам капитана Ордаса, но, покидая свой отряд, за главного оставлял рыжего Педро.

Впрочем, мне сейчас не до исторических реминисценций, надо найти отель. С помощью редких прохожих нахожу, но он оказывается закрытым. Ничего удивительного, туристы не часто посещают эти места, содержание отеля может быть здесь и не выгодным. Дальше иду наугад, вниз по улице, прочь от вокзала, и вскоре оказываюсь поблизости пансионата «Валенсия». Какая удача! Комнатка без душа и туалета стоит двадцать евро, но дело не в отсутствии удобств. Здесь старая мебель - белый шкаф с антресолями, белый стол с гнутыми ножками, железные кровати с высокими затейливыми спинками того же цвета, что шкаф и стол, и лоскутные одеяла. Возможно, в таких комнатах восемьдесят лет назад жил Хемингуэй.

Конечно, я устал, но не ложиться же спать, оказавшись, наконец, в Бадахосе!

И вот я снова на пустынной ночной улице, но настроение моё совершенно иное, ведь теперь у меня есть жильё!

Я пошёл наверх, по направлению к вокзалу, надо хорошенько запомнить дорогу, чтобы завтра с утра не терять время на поиски вокзала. Ставни и жалюзи на окнах домов усиливают ощущение одиночества путника в ночном городе. Всё-таки мы привыкли к оконному свету, свидетельству хоть и чужой, но близкой жизни. Когда окна закрыты наглухо ставнями, улица превращается в ущелье. И тем больше поражает оживление ночных кафе. Здесь яркий свет и кипит жизнь. От усталости с трудом ворочаю языком, я и по-русски-то еле говорю. Но кое-как заказываю еду и бокал вина. Как мало человеку надо! Через несколько минут чувствую себя отдохнувшим и вполне счастливым. Мне в голову приходит мысль, что в окружности пяти тысяч километров у меня нет ни одного знакомого человека. Если, конечно, исключить каталонский городок Сан-Суна, где сейчас живёт моя жена. Анонимность - это ведь не только свобода от имени, но и от надоевшей до чёртиков социальной роли, от необходимости выполнения скучных обязанностей и ещё кучи ненужных вещей. Не от судьбы, конечно, от неё-то куда? Но все же освобождение.

Счастье переполнило меня настолько, что я заказал ещё один бокал. Если вы пили испанское вино, вы меня поймёте.

...На следующее утро в шесть часов я отправился на вокзал. Возле городского парка прогуливалась сеньора средних лет. Когда я поравнялся с ней, она зябко повела плечами и сказала: «Холодно». Было около двадцати пяти градусов. Я ответил: «Нет сеньора, жарко. Ведь я из России».

«Ясно», - сказала женщина, очевидно приняв меня за сумасшедшего. Потому что русских здесь не бывает.

И на вокзале, покупая билеты, я ещё раз убедился в этом. Объясняя кассиру, куда я хочу поехать и спрашивая заодно, как это лучше сделать, я извинился за плохой испанский, но кассир уверил меня:

- Для итальянца ты говоришь вполне прилично, я всё понимаю.

- Я не итальянец, я русский.

Кассир оторвался от экрана компьютера и с недоверием посмотрел на меня.

- Que, ruso? - спросил недоверчиво.

 Потом он как-то странно хмыкнул и начал делать правой рукой медленные вращающие движения, словно крутил ручку кофемолки или что-то в этом роде. Затем этой же рукой бросил невидимый предмет прочь от себя и поднял руку. Это должно было выражать как минимум почтительное удивление.

- Для русского ты говоришь просто замечательно.

Хотя я почти уверен, что примеров для сравнений у него не было. Просто польстил мне от полноты души. Русских он видел не больше, чем его коллега в Мухосранске видел испанцев...

В Бадахосе я взял билет до Сан-Бенито, а оттуда, как объяснил кассир, до Медейина полчаса на автобусе. Но когда я приехал в Дон Бенито, другой кассир сказал мне, что в воскресенье никакие автобусы не ходят.

- Хочешь, я вызову такси, у меня есть знакомый таксист.

А куда деваться, ведь я почти у цели. Не останавливаться же здесь.

- Сколько это будет стоить?

- Не знаю точно, от десяти до пятнадцати.

Кассир позвонил и после коротких переговоров, во время которых он, помимо всего, обращался к совести своего собеседника, объявил мне: девять евро.

Ждать пришлось ровно три минуты, и их я посвятил рассматриванию и фотографированию интересного памятника, расположенного перед вокзалом. Фрагмент старого рельсового пути и старинное железнодорожное оборудование возле рельс. Здесь вообще принято украшать привокзальные площади котлами старых паровозов и подобными им вещами. В сравнении со стремительными стрелами современных составов это выглядит очень живописно.

Потом появился тот самый синий «Фольксваген», что привёз меня в Медейин.

Да, конечно, иначе этот городок в Эстремадуре выглядеть не мог. Высокий холм, на вершине холма - величественные развалины замка, на склоне - церковь с колокольней, а у подножия холма сверкающие серебряной белизной дома под черепичными крышами. Это город. Три дороги ведут в него, одна из них, та, по которой я приехал, проходит по мосту, мост древний, каменный, с множеством арочных пролётов, река спокойная, довольно широкая, и деревья с её правого берега отражаются в медленной воде.

Неприятно поразил вид церкви - полуразрушенной, с провалившейся крышей.

Водитель спросил, где мне остановить, и я сказал, что собираюсь подняться на холм. Он посмотрел на мой костыль, но, конечно, не сказал ничего. Мы договорились встретиться через шесть часов, я зашёл в бар, в предвкушении встречи с Медейином выпил стакан чая и рассказал бармену, что привело меня сюда.

- Туристов здесь не много, редко кто приезжает, тем более из-за границы. Наши - да, наши иногда приезжают, а из-за границы - редко.

Я подумал, что и на родине нашего Ермака, вероятно, редко можно встретить иностранцев.

Дом Кортеса, который я так хотел увидеть, не сохранился. Бармен честно сказал мне, что и место дома тоже не известно. Якобы памятник Кортесу установлен на месте, где был его дом, но это, скорее всего, обман, потому что, по преданию, дом стоял на берегу реки Гуардианы, а памятник расположен далеко от неё.

«Пятьсот с лишним лет, реки тоже меняют русло», - подумал я, но вслух ничего не сказал.

- Ты приехал в неудачное время, воскресенье, к тому же сиеста. Всё закрыто, но у меня есть книжечка-путеводи­тель, так, ерунда для туристов, но всё же.

И он подарил мне эту книжку.

Поднимаясь на вершину холма, я хотел зайти в церковь, но она оказалась закрытой. Аисты свили гнёзда в провалах крыши, а рядом с развалинами установлен стенд - приглашаются инвесторы для участия в восстановлении памятника старины, проект уже готов, дело за деньгами. Полтора миллиона евро. Конечно, мне известно, что деньги меняют человека, но думаю, будь у меня требуемая сумма, я отдал бы, не раздумывая. Кто-то скажет - блажь, сколько дыр у нас в стране, какое нам дело до этого Кортеса из Эстремадуры! Но подумайте, сколько душ спас этот человек от мерзости дьяволопоклонничества и как хорошо было бы, если бы кто-то из Испании пожертвовал деньги на памятник Ермаку. А Сибирь теперь расположена по соседству с Латинской Америкой - Тихий океан стал маленьким, шириной всего в десять часов лёта. И никаких государственных границ нет между Камчаткой и Огненной землёй. Между нами говоря, Камчатка с её вулканами - чем не Огненная земля!

Простор Эстремадуры открылся мне с вершины холма. Маленький городок, за ним зелёные поля с множеством озёр - кажется, искусственных, одно даже круглой формы. Деревеньки вдали. И, обрамление пейзажа, гряда голубых, дымчатых холмов. Вид Теночтитлана, описанный Берналем Диасом, вспомнился мне. Чётко и аккуратно расчёрченные поля, озёра и каналы. Представляю, как забилось сердце Кортеса, когда он впервые увидел Теночтитлан.

Я обошёл крепость по периметру, несколько раз останавливаясь, но не от усталости, а в безнадёжной попытке сохранить в своей душе увиденное. Но, к счастью, есть более надёжный способ - фотокамера.

Потом я спустился обратно в пустынный, абсолютно пустынный город. Ставни окон закрыты, ни звука, только крики петухов радуют слух живым свидетельством неизбежности пробуждения спящего под палящими лучами городка. Я походил по улицам, спустился к реке, плавать не решился, но умылся в ней. Шесть часов прошли как шесть минут, надо было спешить к месту встречи. Такси приехало вовремя, вначале мы поехали к памятнику Кортесу в самом центре городка, и шофер сфотографировал меня на фоне величественного монумента. Сейчас, глядя на фото, я думаю, что детские мечты порой играют большую роль в жизни человека.

По дороге я на всякий случай расспрашивал водителя о том, как лучше ездить по Эстремадуре. А вдруг, паче чаяния, снова доведётся побывать здесь. Оказалось, что родина Писарро, завоевателя Перу, в шестидесяти километрах от Медейина. Да, они были родственниками - не то троюродными, не то двоюродными братьями. Разные авторы указывают разную степень родства.

Вернувшись в Дон Бенито, я насладился прогулкой по этому славному городку и бокалом красного вина в кафе на улице. Кафе расположено на площади возле огромного фонтана, щедро дарящего свежесть и прохладу. В Бадахос я вернулся поздно ночью, а на другое утро выехал обратно в Барселону. Перед отправкой поезда увидел группу туристов, первую за время пребывания в Эстремадуре. Это была японская семья - супруги и двое взрослых детей. Сын, он старше сестры, довольно бегло говорит на испанском. Странно было видеть здесь этих людей.

Возвращение прошло без приключений, а о девочке и её бабушке, которую она зовёт «абуля», я уже рассказал. На участке Мадрид - Барселона поезд разгоняется до четырёхсот километров в час. Это можно подсчитать - на табло высвечивается расстояние от точки «М» до точки «Б». По тому, как меняются цифры, легко можно вычислить скорость движения состава. Когда я увидел, что через полчаса после отъезда мы приблизились к цели на двести километров, это вызвало удивление, и только. Ведь страшное крушение скоростного поезда под Компостелой произошло позднее...

Утром следующего дня, спустившись из номера в холл, я подошёл к столу рецепшена и спросил у Кармен:

- Ну, и как ты думаешь, съездил я в Эстремадуру?

Пряча улыбку, девушка ответила:

- Я думаю, что разговариваю с единственным русским, посетившим Bodajo.

Оставшиеся три дня наверняка можно записать в число лучших дней нашей жизни. Впрочем, уже много кто побывал в самых благословенных местах на нашей планете и испытал счастье от пребывания в них. Тем же, кто ещё не успел это сделать, желаю исправить положение как можно быстрее. Напоследок несколько забавных случаев, произошедших с нами за это короткое время.

За время моего отсутствия жена присмотрела себе платье - хорошее, не в индийской лавке, а в настоящем магазине с настоящей хозяйкой-каталонкой. Мы пошли в магазин, и Люба показала мне платье, оно сразу мне не понравилось. Тем, что оно очень подошло бы ей лет этак тридцать назад. А точнее, сорок.

- Я вот примерю его, и ты увидишь, как оно будет мне хорошо, - с этими словами Люба удалилась в приме­рочную.

И тут же ко мне подошла хозяйка и спросила

- Чего ты такой серьёзный?

Честно говоря, я не был готов к разговору и, чтобы отделаться, сказал:

- Я не серьёзный, я усталый.

- И от чего ты так устал?

- От путешествий, устал ездить.

- Но видеть мир - что может быть лучше. Ты должен радоваться.

Когда человек умирает, у него на лице должны быть морщинки от смеха.

Одно дело - говорить на чужом языке фразами, близкими к используемым в разговорнике, и совсем другое - спорить, что-то доказывать. Это иной уровень овладения языком.

Чтобы отвязаться от назойливой женщины, говорю ей:

- Меня мучает жажда, я трезвый, поэтому злой.

- Но, человече, так просто, купи вина и выпей.

- Но, женщина, если жена купит платье, на какие деньги я куплю вино?

Женщина засмеялась, тут из раздевалки вышла Люба, и хозяйка принялась нахваливать:

- Ты просто посмотри, как ей идёт.

Конечно, ей чего, лишь бы продать, к тому же она ведь не знает, как оно подошло бы Любе сорок лет назад.

Платье мы, понятно, купили, и на прощанье хозяйка магазина сказала моей жене:

- Твой муж за словом в карман не полезет.

Я перевёл её слова и добавил:

- Видишь, приняла меня за своего, подошла, стала говорить.

- Ни за кого она тебя не приняла, просто я, когда заходила в примерочную, глазами указала ей на тебя, вот она и принялась тебя обрабатывать.

Так что я оказался жертвой заговора с целью продажи-приобретения платья.

Второй случай, немало позабавивший нас, произошёл в самый последний день пребывания в благословенной Санта-Сусанне.

Мы пошли гулять в ту часть города, что раскинулась на холмах - здесь частные дома, никаких отелей, реальная, а не показная, для туристов, жизнь. Подъём довольно крут, я начал отставать. Людей нет, редко проезжают машины. Из-за поворота серпантина вышли двое - мальчик лет десяти и его мама. Когда малыш поравнялся с моей женой, они о чём-то переговорили. Что, впрочем, никак не свидетельствует о национальной принадлежности мамы с сыном - моя жена свободно говорит в любой стране мира на русском. Да и разговор был кратким, в несколько слов. И вот когда мальчик поравнялся со мной, я посмотрел в его глаза и убедился, что он действительно русский.

В детстве мне нравилось дружить с такими мальчиками-отличниками. Сам я отличником не был, куда там, но дружить с такими было интересно. Ну, а ребёнку, вероятно, было немного не по себе, чего это старый, хромой испанец так уставился на него. Смущение и робость отразились в его взгляде. И я строго, с очень серьезным лицом, спросил его, придав, как мог, своему голосу подозрительность и угрозу:

- Отличник?

Мальчик растерялся, от неожиданности он, кажется, готов был пуститься наутёк. Но мама, шедшая всего в нескольких шагах, весело рассмеялась:

- Практически да, четвёрок почти нет.

- Я по глазам узнал, что отличник, - сказал я не без гордости за свою прозорливость.

Жена заинтересовалась, о чём я говорю с соотечественниками, и остановилась подождать меня. Я рассказал. В это время мы дошли до парковой зоны, а до жилых кварталов надо было подниматься ещё, но мне захотелось передохнуть. Кстати, рядом оказалась лужайка со скамейками, да и вино я предусмотрительно купил шипучее, с такой пробкой, которая извлекается из бутылки без штопора. Сосновый парк на склоне холма, вид курортного городка на берегу Средиземного моря, моря наших, казавшихся несбыточными, юношеских мечтаний - всё это в сумме так подействовало, что мы сидели почти молча. Дуновение лёгкого счастья ощущалось как утренний бриз. Несомненное, мимолётное, безвозвратное. Потом мы поднялись на вершину холма, и уже оттуда нам открылась панорама всего побережья - множество маленьких курортных городков, вытянувшихся вдоль побережья, насколько хватало обзора.

Закончив экскурсию, мы спустились в городок, но не в застроенную стандартными зданиями отелей его часть, а в старые кварталы.

Мы решили сэкономить денег и не ходить днём в ресторан, лучше пообедаем в номере, а уж вечером пойдём в хороший ресторан и уже не будем экономить. Благо, сыр, овощи, хамон и оливки здесь великолепные, перекусим в номере. Мы зашли в первый попавшийся магазинчик, набрали всё, что нам было нужно, но, перед тем как уйти, я как можно деликатнее спросил хозяина, где поблизости есть туалет. Он сказал, что только в кафе напротив, но там надо что-то заказывать.

- Ничего, не катастрофа, - сказал я ему.

И он ответил:

- Впрочем, у меня тоже есть туалет, но там нет света.

- Я не боюсь темноты, - бодро ответил я.

Человек рассмеялся и указал на туалетную дверь.

Когда я вышел, он спросил:

- Откуда ты знаешь испанский?

- Много людей в России любят и уважают твою страну, и мы все говорим на испанском, - нагло соврал я.

Конечно, я не мог сказать: любят Испанию, это могло обидеть каталонца. «Твоя страна» - куда мягче и дипломатичнее.

Услышав такое, хозяин, широким жестом указав в сторону прилавка и стеллажей с продуктами, сказал:

- Эти цены - не для тебя.

И, округлив сумму, вернул Любе две монетки.

Кажется, это был мой первый гонорар за успехи в лингвистике.

Тем вечером мы пошли в ресторан, который нам рекомендовала Кармен в самом начале, я выпил столько, что даже сфотографировался на прощанье с хозяином.

А утром мы вылетели в МинВоды.

Перепечатка материалов размещенных на Southstar.Ru запрещена.