Температура в городе опустилась за минус сорок - никто не хотел высовывать носа из дома без крайней нужды. Даже дороги опустели. Тишина. Непривычная для беспокойного города-миллионера. Холод задирает, подгоняет, но зато как покойно на обезлюдевшей улице. Ничто не будоражит, не нагнетает суеты. А главное, оказавшись в одиночестве в столь сильный мороз, осознаешь свою зависимость от природы, с которой разучились почти уже совсем считаться; а с ощущением этой зависимости в душе пробуждается истинная натура человека, и она сразу замечает, как вспыхивают в снежинках звездочки - желтые, оранжевые, красноватые, синие и даже бирюзовые. И что тогда до мороза, ведь сибиряк не тот, кто не мерзнет, а тот, кто хорошо одевается. А Володя одет как надо. И мороз ему по нраву. И идти вот так, когда суета большого города отступает, когда оказываешься один на один с собственными мыслями, - идти тогда хочется больше, чем прятаться от непогоды. Идти, пока есть силы, пока укутанное одеждой тело держит тепло, идти целую вечность по хрустящему при каждом шаге снегу. Хрум-хрум-хрум. И отдается этот «хрум» радостью. Солью жизни в такой миг напитывается мир.
- Помогите! Грабят! - вырвал Володю из размышлений женский крик.
Догнать грабителя труда не составило, хотя тот и был крупнее, однако на деле оказался рыхлым, Володя когда-то как-никак все-таки был кандидатом в мастера спорта по лыжам. Сдавать в милицию вора он не стал; тем не менее и отпускать безнаказанным было не в его правилах. Володя с силой пнул его. «Отдохнешь на больничном, бегунок, - криво усмехнулся он катавшемуся от боли на снегу жулику. - Некогда с тобой по милициям волыниться, а так хоть какой-то урок».
Ограбленной женщине тоже было не до вора: жажду возмездия с лихвой компенсировала радость от возвращения сумочки.
- Что же вы в такое время по парку одна ходите? - позволил себе легкое недовольство Володя.
Женщина смутилась.
- Да я… ну… дура, конечно, - вдруг улыбнулась она виновато. Улыбка из-за только что пережитого потрясения получилась напряженной, но глаза выдавали человека доброго. - Никак не ожидала… такой морозяка... Срезала дорогу на свою голову! Даже не знаю, как вас благодарить. В сумочке ценного нет, но там документы на усыновление одного нашего мальчика. Я в детском доме работаю… директором. Их бы, конечно, восстановили, но это столько потерянного времени, нервов. А главное, новые родители, прекрасные, кстати, люди, уже ждут не дождутся...
- Не думал, что в детдоме такие молодые директора... и даже не на машине, - пошутил Володя.
- Бывает, - рассмеялась женщина, - меня Лидией Сергеевной зовут, Лидой. А машина в автосервисе, сцепление меняют.
- А меня зовите просто Владимиром.
- Хорошо, так и буду вас звать - «просто Владимир».
- Договорились, - отшутился он. - Давайте я вас провожу. Вам далеко?
- Ну, чуть больше остановки осталось.
Лида повернула голову и окинула его долгим взглядом.
- А вы знаете, сегодня сочельник, особенный день. Если кто благое дело для деток сделал, то может многое в награду получить. Вот загадайте желание! Ваше обязательно сбудется, ведь вы же полному сироте помогли.
- Зачем? - недоуменно пожал плечами Володя. - Я не особо-то верую… так… как все, не фанатею. И потом, мое желание не из тех, что сбываются.
- Почем знать! Пока жив, надо верить и надеяться, а иначе зачем жить-то тогда?
- Ну, не знаю, - неопределенно, чтобы оставить эту тему, протянул Володя.
Завидев приближавшегося к ним рослого мужчину, Лида воскликнула:
- А вот и мой муж! Еще раз благодарю от всего сердца, от наших детишек. Заезжайте к нам в детский дом, будете желанным гостем. Обязательно приезжайте. Обязательно, - повторила она. - Нашим деткам не хватает общения, особенно с такими мужчинами, как вы.
- Какими такими?
- Ну, с настоящими - добрыми, сильными. Так вы приедете? - с надеждой спросила она.
- Ну, хорошо, - не смог отказать Володя, - приеду.
Володя направился к остановке: и так сделал лишний крюк в сторону, а дома - Маша звонила - ужин стынет. Время было еще не позднее, и маршрутки пока ходили.
Душа ликовала: не оплошал, за добро постоял, жулика проучил, ребеночку, получается, помог. Замечательный вечер. Подумаешь, что мороз принялся щипать нос - прижал к лицу варежку, задышал в нее теплым воздухом, отогревая, и снова затянул тихонечко: «Ой, моро-оз, мо-ор-о-о-оз, не морозь меня…». Скоро дом, тепло, горячий чай и мягкий диван с недочитанной книгой Куприна!
Возле остановки, под окном дома, прямо в сугробе спал пьяный мужик. Две женщины с ребенком ожидали маршрутки, и никто из них не удосужился подойти к замерзавшему человеку. Утеплен тот хоть был и добротно, однако против такого мороза и овчинный полушубок не доспехи, и унты на собачьем меху не спасение.
Володя принялся растирать ему снегом щеки, пьяный пришел в себя.
- Ты, че меня… ты че меня муча… муча-и-ишь? - занемевшие губы его еле двигались.
Везти пьяного домой пришлось на такси, потому что жил Игорь (так тот представился в машине) не близко. Володя опасался, что он мог ошибиться с адресом, однако после того как они вошли в указанный подъезд, Володя, наконец, перестал переживать.
Дождавшись, когда Игорь откроет дверь, поспешил ретироваться: «Ну, все, тут уже ты и без меня обойдешься. Я пошел, счастливо оставаться!», но Игорь вдруг застонал: «Нога! Ногу жжет! У-у-у…»
- Дома-то есть кто? - скрипучим из-за сдерживаемого раздражения голосом спросил Володя.
- Миша.
- А это кто? Сын?
Однако Игорь вместо ответа снова застонал. Володя громко крикнул:
- Михаил!
Никто не отозвался.
- Михаил! - еще громче крикнул он, и снова без ответа.
Дверь в комнату была открыта настежь, и пробивавшийся из коридора свет выхватывал из темноты диван у стены. Володя уложил на него Игоря, снял с него унты, а затем, преодолевая брезгливость, стянул заношенные до дыр, вонючие, лоснившиеся от пота и грязи носки. И мурашки пробежали по спине: правая нога была белой, как снег.
Не дожидаясь, пока приедет вызванная им «скорая», Володя набрал в ванной полведра холодной воды и опустил в него ногу бедолаги, чтобы смягчить его страдания. Тот облегченно выдохнул.
- Сейчас за тобой «скорая» приедет, - сказал Володя.
- «Скорая»? Угу… - недовольно сморщился в ответ Игорь. - А это… а Миша как же?
- Какой Миша?
Игорь словно не слышал и продолжал свое:
- Мишу-то с кем оставить? Маленький он еще.
- Какой Миша? Сын, что ли? Сколько ему лет?
- Четыре.
- А мать где?
- Умерла. Вчера сорок дней было. Сердце у нее… порок с рождения.
Володя сочувственно покачал головой:
- Да… соболезную. Как же ты тогда такого маленького сына одного оставил, а сам бухаешь где-то?
- Племянник он мне, сестры сын.
- Все равно нельзя так, - сдерживая недовольство, с легкой укоризной сказал Володя.
Игорь, на удивление, хоть и был нетрезв, а спорить не стал, сокрушенно опустил голову.
- Конечно, нельзя. Я думал быстро обернуться, пока он спит. Тетю Зину с ним оставил, соседку. У нее и ключи есть, если что. Я ей звонил: все нормально. - Игорь недовольно поморщился. - С товарищем одним заболтался… ездил насчет работы. А в больницу мне нельзя… никак нельзя. Родных у нас никого. Заберут еще в детдом, попробуй потом забрать! Нет, я в больницу не пойду.
Володя присмотрелся к нему внимательней: вроде не ханыга - обычный работяга. Пьющий, правда, - сразу видно, однако же не опустившийся все же.
В коридоре послышалось шлепанье босых детских ножек.
- О! Миша! - обрадовался Игорь при появлении заспанного белоголового мальчугана. - А тетя Зина где?
- Дяденька строитель позвал. Дядя Игорь, сикать хочу, - захныкал тот.
Володя остановил жестом собравшегося было подняться мужчину.
- Лежи, я сам отведу. Не напрягайся.
Обычно к детям Володя относился ровно, Миша же чем-то приглянулся - может быть, забавным сочетанием очаровательного лепета и необычно развитой для его возраста речью.
Мальчик присел возле него на стульчик и стал расспрашивать, как его зовут, кем работает. Затем рассказал, что, когда вырастет, станет работать дядей в белом халате и будет глядеть в позорную трубу.
«Мой Васятка был бы сейчас таким же, - с горечью подумал Володя, - так же лепетал бы. Да… Эх, Васятка… если бы ты сейчас был жив». И вспомнился крошечный гробик, крышку которого не открывали, потому что лежали в нем растерзанные взрывом кусочки собранного по частям тельца. Два таких гробика похоронили в тот день рядом - их Васятки и Егорушки-соседа. Только Егорушку похоронили вместе с родителями, а Васятку - с бабушкой. В тот день похоронили многих из их подъезда.
А вообще, не зря говорят, что человек чувствует смерть близких. Они с Машей были в театре, и вдруг на обоих напала необъяснимая такая тоска, что хоть волком вой. «Володя, - зашептала в ухо жена, - мне что-то не по себе. Боюсь, как бы дома чего не случилось». - «И мне тоже».
Поспешили покинуть зал. Машина мама не отвечала. Какой уж тут театр! Домой!
А дома уже не было. Вместо их квартиры и верхней, над ними, зияла страшная черная дыра. На земле лежали искуроченные бетонные панели, в окнах уцелевших соседних квартир торчали осколки разбитых стекол. А дальше все как в тумане, из которого появлялись и вновь растворялись в нем сосредоточенно-скорбные лица пожарных, спасателей, медиков. Взрыв газа!
- Что говоришь? - очнулся от горестного воспоминания Володя.
- Я говорю, зря «скорую» вызвал! Все равно в больницу не поеду. Заберут иначе племянника.
- Почему заберут-то? - удивился Володя. - Ты же не один на белом свете! Оставь на друзей; соседи, наверное, есть хорошие.
- Точно, тетю Зину попрошу. Она на пенсии, соседка моя, - вдруг вспомнил Игорь, одобрительно поднимая кверху большой палец. - Во-о такая женщина!
День продолжал выкладывать свои сюрпризы: тетя Зина, которая, как по заказу, появилась в квартире сразу же после слов Игоря, оказалась бывшей классной руководительницей Володи. И Зинаида Ивановна признала его, даже несмотря на то, что за двадцать-то лет Володя успел вырасти, возмужать, измениться. А главное, была очень рада ему, как и он ей.
Однако Игорю, как ни сокрушалась, помочь ничем не могла: завтра у нее операция.
От Зинаиды Ивановны исходил запах щей - какой-то особенный, поднимавший из самых глубин памяти что-то неуловимое, ускользавшее от фиксации, но точно что-то радостное из детства. И этот запах породил в Володе неожиданное, умиротворяющее спокойствие. «Как, оказывается, мало нужно человеку для равновесия, - подумал он. - Всего-то, а на душе уже так хорошо». Мысли его потекли спокойней, и он сразу понял, что должен делать.
Лида, которой Володя позвонил, сразу же согласилась:
- Да конечно же! Привозите! В принципе, если ситуация безотлагательная, привозите хоть сегодня - я позвоню и распоряжусь. Но если есть возможность, лучше завтра с утра.
- Знаете, Лида, самое сложное, что дядя мальчика категорически против официального оформления. Можно будет обойтись без оформления? Это ненадолго, недели на две.
- Ну… - Лида задумалась, - пару недель, пожалуй… м-м-м… можно, а дальше посмотрим. Будем вас ждать, - сказала она на прощание.
Отключив телефон, Володя обратился к Игорю:
- Я вот что хочу предложить. В больницу тебе определенно надо, не то без ноги останешься. Мишу я отвезу на это время к одной замечательной женщине в детдом. Она там директором. Оформлять, ты уже слышал, не будем. Так что в этом плане никаких проблем не будет. А чтобы ты не боялся, что незнакомому дядьке ребенка доверяешь (мало ли кто я?), вот смотри мои права. Видишь? Бондарь Владимир Иванович. И Зинаида Ивановна подтвердит мою личность.
- Конечно, Игорь, соглашайся, это Вова Бондарь, мой ученик.
Игорь утвердительно кивнул.
Володя положил ему на плечо руку:
- Заслуженный тренер России по лыжным гонкам, извини уж за нескромность. Найти меня проще простого.
- Игорь, ты не бойся, я Володю со школьной скамьи знаю, семь лет классной руководительницей была, - сказала Зинаида Ивановна. - Он очень ответственный человек. Если слово дал, то в лепешку расшибется, а сделает. Он с детства такой - надежный. Это и в самом деле для тебя выход, а я, ты уж меня прости, никак не могу за Мишей присмотреть - оперируют завтра. И потом, - продолжала она убеждать, - они с Мишей уже и общий язык нашли, а это немаловажно. Доверься, Игорь, ты же меня знаешь, я плохого не посоветую.
Игорь, низко наклонившись, оглядел с хмурым видом обмороженную ногу.
- Ладно, теть Зин, я согласен. Только телефон мне свой дай, - обратился он к Володе, - и директора детдома тоже.
...Домой добрались быстро. Открывая дверь, Володя переживал, как встретит его с чужим ребенком жена. В прихожей горел свет.
- Ну, что за сюрприз, о котором ты говорил по телефону? - появилась она.
- А вот! Знакомься - Миша! Наш постоялец. Утром отвезу в детдом. Давай, жена, накрывай на стол - все расскажу.
Маша внимательно посмотрела на мальца и приветливо улыбнулась ему.
- Ладно, сюрпризник, иди отдохни. Я сама раздену мальчика. Отойди.
Сняв с малыша верхнюю одежду, она с грустью шепнула мужу:
- Как он похож на нашего Васятку - такие же белые, как сметана, волосики.
- Маша, да ведь в этом возрасте все дети похожи, - Володя обнял жену за плечи.
...На следующий день Миша остался у них. Игорь, к которому Володя приехал в больницу вместе с малышом, с этим согласился, услышав от племянника, что ему «у дяди Володи и тети Маши весело».
А Миша, и правда, быстро освоился в их доме; от серьезного поначалу выражения на его личике не осталось и следа. Особенно полюбились ему сказки, которые Маша читала по вечерам. Миша слушал с таким забавным выражением лица, какое бывает только у маленьких детей: округленные от восхищения глазки, приоткрытый ротик; и сам он вытягивался вперед, позабыв обо все на свете и видя перед собой только доброго и отважного героя Ивана-царевича, преодолевающего страшные дремучие леса по пути к своей прекрасной Василисе.
«Наш Васятка был бы сейчас таким же», - думала Маша и гладила мальчугана по головке.
- Читай, тетя Маша, читай скорее! Не отвлекайся! Что там с Иваном-царевичем? Он же со змеем драться сейчас будет, - просил Миша.
Маша приобняла своего внимательного слушателя.
- Читаю, читаю. Никуда наш Иванушка от нас не денется. Мы в этой вот книжке везде его отыщем.
- Правда-правда? - детские глазки загорелись восторженным удивлением.
- Правда-правда, - рассмеялась Маша, еще крепче прижав к себе ребенка.
От ее первоначального желания сохранять доброжелательную дистанцию с мальчиком не осталось и следа. Поначалу сдерживало опасение прикипеть к Мишутке, ведь ожидало расставание, да и мальчику это после смерти матери может разбередить душу; вдобавок ко всему она испытывала непонятную вину перед умершим Васяткой, если кто-то из чужих детей вызывал у нее желание приласкать. И как-то само собой получилось, что именно теперь, когда это белоголовое озорное непоседливое чудо все время находилось рядом, не смогла все-таки устоять перед тем обволакивающим ее теплом, которое рождалось в ней при обращенных на нее распахнутых, как бывает только в чистых детских душах, взорах Мишутки. Машу тянуло к этому жизнерадостному сорванцу и потому, в конце концов, не удержалась: а будь что будет! Какая дистанция?!
За дверью послышалось бряцанье ключей.
- Ой, Васят… - она осеклась на полуслове, - Мишутка, пошли дядю Володю встречать.
Не разуваясь, Володя подхватил мальчика и, держа его на руках, крепко прижал к себе жену.
- Какое сегодня число, дорогая женушка?
- Десятое января.
- Запомни этот день навсегда - десятое января! Я сейчас, - Володя отстранился от Мишутки с Машей, быстро разделся и повел их в зал.
Маша в молчаливом ожидании смотрела на мужа, заинтригованная его поведением.
Володя вынул из портфеля папку и, глянув в напряженно устремленные на него глаза жены, просиял окончательно, не в силах более сдерживаться:
- А Васятка-то наш жив! Нашелся!
- Вова, ты что… ты что такое говоришь! Как он может найтись?! Откуда он может найтись!!! Он же…
- Да вот же он! - Володя подкинул мальчика. - Это и есть наш Васятка!
Маша побледнела, выпрямилась в напряженную струнку: что там еще муж выдумал? А ведь и у самой проскакивала поддразнивающая фантазия о том, что как хорошо было бы, если бы вдруг этот самый мальчуган оказался ее собственным сыном. Мечтала об этом, как верят в сказки, - добрые, светлые, в которых сбывается все, во что даже и поверить страшно, но все равно понимала, что это и в самом деле всего лишь несбыточная греза, вроде тех, что бывают у детей-сирот: а завтра за мной придет мой папа...
Однако сейчас что-то и в самом деле происходило необычное, она видела это по лихорадочно-счастливому возбуждению мужа. Что-то произошло точно. Но что?
- Володя, что за шутки! Какой Васятка?! Нет уже Васятки, - губы ее дрогнули, но она сдержалась.
- Хорошо! Тогда фокус-покус номер один, - торжественно провозгласил Володя, раскрывая папку. - Ап-ле!
Мишутка в недоумении поворачивал аккуратную стриженую головку то в сторону дяди Володи, то в сторону тети Маши. Он ничего не понимал. Вначале дядя Володя был отчего-то странный и совершенно несолидный - не как всегда, а теперь что-то стало происходить с тетей Машей. Она разглядывала какую-то фотографию и отчего-то замерла, даже перестала дышать.
- Откуда у тебя этот снимок? Это же… - Маша откинула назад голову, устремив напряженный взгляд снизу вверх на Володю. Она не могла поверить. - Это же Васятка! Ну да, точно Васятка. Но у нас никогда не было такой фотографии. И одежда чужая. Где ты ее взял?
Мишутка тоже посмотрел на фото.
- Это я! - ткнул пальчиком на снимок. - Она у нас дома в серванте стоит. Это я когда еще маленький был.
Маша побледнела, руки ее бессильно свесились.
- Вова, этого не может быть! Мы же его… - губы ее задрожали.
Муж крепко сжал ей руку.
- Да, Маша, может. Я сам боялся поверить, но все сходится.
Мишутка совсем растерялся. Почему они так странно смотрят на него?
- Вова, это все-таки фотография. А вдруг это всего лишь невероятное сходство? Я… я боюсь ошибиться, это будет невыносимо, - слабо прошептала Маша.
- Я тоже боялся. Поэтому и не стал тебе сразу рассказывать. А теперь смотри. - Володя приподнял на мальчике маечку. - Видишь?
Машины глаза наполнились слезами.
- Родинка… как у Васеньки - под лопаткой.
- Да, Маша, точно на том же месте. Это она самая и есть. Помнишь, когда он у нас родился, я сразу сказал, что по этой родинке всегда смогу его отыскать. И если бы не она, то… я, когда мыл его в самый первый день, сразу ее заметил. Ты же обратила внимание, что я тебе его мыть не давал и одевал сам, чтобы ты не переживала раньше времени, ведь и в самом деле: а вдруг? Я и сам поверить не мог, сам же хоронил. Сказать по правде, меня и раньше часто сомнения одолевали, просто не хотел говорить, чтобы не рвать понапрасну душу: почему так мало нам от нашего, - Володя запнулся, - от… останков ребенка дали, а главное - черепных костей. Ты же помнишь, нам тогда сказали, что тельце разорвало и кусочки смешались с разрушенным материалом; больше, мол, ничего не удалось собрать. Так вот, поехал я на следующий день после того, как нашего Мишутку-Васятку привел, на его квартиру. Я же тебе уже говорил, что соседка этого Игоря - моя бывшая классная руководительница. Ну, поговорил с ней по душам. Так вот, она сказала, что сама толком не знает, потому что жила тогда полгода в Хорватии - у ее сына там квартира. Чтобы Ира была в положении (так ее покойную соседку звали, ну, ту женщину, с которой Васятка жил) - не помнит. И с мужем Ира в разводе была. К тому же она брюнетка… была. У Зинаиды Ивановны ключи от квартиры Игоря хранятся. В общем, фотографию я там и взял. Это второе. Дальше: там же и метрики на полке лежали. И вот тут вообще интересная картина складывается: жила женщина в таком большом городе, а рожала в крошечном райцентре. С какого перепугу? Помнишь, я вчера по делам ездил. Так вот, я туда и мотался. У меня же в милиции знакомых хватает, любую информацию дадут. Выяснил: тетка покойницы работала в ЗАГСе. Племянница ей рассказала всю правду, как она сама думала: что семья погибла и что жалко стало такого чудного малыша в детдом отдавать. Тетка тоже малыша пожалела - сделала на него документы.
- Вова, это правда?
- Да, Маша. Тетке этой я слово дал, что разговор наш никаких последствий для нее не составит, что это только для меня лично - не более. Ну, она мне все как было и рассказала. Ира в тот вечер проезжала мимо нашего дома на машине, взрыв на ее глазах произошел. Она сразу бросилась на помощь. Хорошая, видимо, женщина была. А Васятку нашего в сугробе нашла: волной выбросило в окно. Ни царапинки не получил, даже замерзнуть не успел. Ира его сразу же в машину отнесла, чтобы отогреть. Выскочила на минутку, когда Васятка уснул, чтобы у подъехавших медиков насчет него узнать, а тут рядом две женщины между собой сетуют, что в двенадцатой квартире…
- Это же наша квартира…
- И я о том же! Так вот! Слышит эта Ира, как женщины говорят, что в ней даже младенчик годовалый - все погибли: и родители, и последняя живая бабушка (судьба, мол, такая: как раз на взрыв приехала). Ну, в общем, поняла Ира, что это они про Васятку говорят, и жалко ей стало его отдавать: такой хорошенький, жизнелюбивый - разве можно его в детдом? К тому же у самой детей не могло быть.
- Да, да, - рассеянно ответила Маша мужу, веря и не в силах поверить, что жизнь горазда на такие невероятные сюжеты с чудесным концом.
Радостное возбуждение охватило и ее, и она заплакала от счастья.
Мальчуган дернул Володю за рукав.
- А что тетя Маша плачет?
- От счастья, сынок, от счастья.
Мальчик успокоился: все у нее хорошо. И ему тоже у них хорошо.
Обнимая жену и новообретенного сына, думал в эту минуту о том, что у каждой необычайной истории скрывается где-то кончик ниточки, за которую потяни - закрутятся вихрем события, покатятся клубком по тропинке и выведут к счастливому концу... |