Южная звезда
Загружено:
ЛИТЕРАТУРНО-ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ ЖУРНАЛ № 3(60)
Николай Прокудин
 Ссылка в Германию

/Часть первая

/Глава 1

Полтора месяца отпуска пролетели как один день. В этот длинный «день» уместились, и поездка к Черному морю с заездом в гости к фронтовому другу прапорщику Гонзе на Украину, и приезд самого Гонзы с многочисленным семейством в гости с ответным визитом, и тур в Москву к дальним родственникам. Побывал и в гостях у отца на хлебосольной и гостеприимной Кубани. На вокзале в Краснодаре с Эдиком приключилась забавная история. Едва супруга отошла в буфет, как к нему на лавочку подсел какой-то тип и попросил взаймы денег.

- Товарищ! Вы военный? - спросил незнакомец.

- Ну, допустим, я капитан! И что?

- Займите двадцать пять рублей, товарищ капитан! Меня в поезде обокрали! Доехать к месту не на что! Я прапорщик пограничных войск!

- У тебя должно быть требование на железнодорожный билет…

- Утащили вместе с портмоне. Осталось только удостоверение…

Прапорщик с мольбой в глазах протянул документ, Эдик взглянул - вроде настоящий.

- Вторые сутки на вокзале кукую - никто помочь не хочет!

Эдик замялся. И отказать было неудобно, но и попасть впросак и быть обманутым не хотелось.

- Далеко путь держишь?

- В Абхазию, в Сухуми… Я честное слово сразу же по приезде всю сумму пришлю на ваш адрес!

Услышав пункт назначения, капитан чуть помялся и нашёл решение, которое делало его не таким растяпой и недотёпой, тем более скоро предстояло уехать за границу и советские деньги особо не требовались.

- Ладно, держи, но вернёшь долг мандаринами! Пришли посылку…

Эдуард отсчитал два червонца и пятёрку, затем похлопал по плечу горячо благодарившего прапорщика:

- Меньше надо пить в дороге! Поспеши к кассам, а то сейчас моя жена вернётся, будет на меня бухтеть…

…Прапорщик действительно сдержал своё слово и не обманул доверчивого и сострадательного Громобоева. Жаль только, что вернул он должок не посылкой с мандаринами, а перевёл по почте через неделю обесценивающиеся на глазах рубли…

Эх, все хорошее когда-нибудь да заканчивается, особенно скоротечны даже самые продолжительные отпуска. Пришло время прибыть в штаб и уточнить, не передумало ли начальство с отправкой капитана-бунтаря в почётную ссылку. К счастью, начальство не передумало. Служебный загранпаспорт был изготовлен в срок, предписание на руках, можно отправляться. Эдик зашёл к финансисту, получил окончательный расчет, в продовольственной и вещевой службах - продовольственный и вещевой аттестаты, в строевой части ему поставили записи и штампы в документы о переводе. В завершение всех прощальных военно-бюрократических процедур он снялся с партучета.

В гулком и пустом коридоре возле бронированной двери партийной комиссии, за которой хранился секретный партийный архив, он столкнулся нос к носу с бывшим заместителем начальника политотдела. Заметно раздобревший за последний год вширь майор Авдеев с завистью выслушал рассказ Эдуарда о хлопотах по сбору документов и предпутевой суете, похлопал Громобоева по плечу и сказал:

- Ну да ничего, надеюсь, встретимся в Германии. Мне тоже пообещали в июне решить вопрос с отправкой на должность начальника политотдела артиллерийской бригады. А пока стою за штатом, жду вызова. Но всё на мази, я задействовал необходимые рычаги, и друзья обещали помочь…

- Здорово! Значит, скоро увидимся! Хотя… Группа войск большая, и частей много. И куда вы попадете, ещё неизвестно. Я же в данный момент направляюсь в Маг­дебург.

- Непременно разыщу! - пообещал Авдеев.

Честно говоря, огромного желания встречаться на новом месте службы с этим политотдельцем Громобоев не испытывал, ведь взаимной дружбы или какой-то обоюдной приязни у них не было. Офицеры пожали руки и расстались.

А вот не проститься с бывшими сослуживцами танкового батальона Громобоев не мог. Капитан заглянул на часок в казарму, и они распили с бывшим комбатом и заместителями в каптёрке бутылку хорошего коньяка. Выяснилось, что полковник Туманов в далёкой молодости, будучи ещё лейтенантом, в Германии уже побывал, и напутствовал, как вести себя в пивных гаштетах и как обращаться с молодыми немками. А Вася Шершавников понуро крутил носом-шнобелем и завистливо восклицал, мол, в армии тех, кто честно служит, почему-то не ценят, а разных демагогов продвигают на тёплые места.

- Это ты про себя? - на пятом восклицании не выдержал Громобоев. - Ты, что ли, у нас бравый служака?

- Ага! А про кого же ещё?

- Не ты ли сам неоднократно говорил, что дальше пулемётного полка службы нет? Уже десять лет безвылазно тут штаны протираешь и морду отъедаешь.

- Так это же я имел в виду никакого движения на Восток! А на Запад - сколько угодно, и чем дальше, тем лучше!

- Значит, тебя начальники услышали, да не поняли. Что ж, теперь будь добр - служи и дальше в своём героическом укрепрайоне!

- Мы тебе это запомним, придет срок - попросишься к нам обратно, - пригрозил Шершавников с едкой ух­мылкой.

Сослуживцы, ещё недавно сочувствовавшие гонимому капитану, теперь откровенно завидовали, и в их глазах не было прежнего дружеского тепла. Поэтому, вытряхнув в рюмку последние коньячные капли, Эдик и не подумал бежать за добавкой. Обойдутся!

Выйдя за ворота полка, в ожидании рейсового автобуса, капитан зашёл в книжный магазин и там купил двухтомный «Справочник офицера». Один том с картами, второй - справочные данные. Фолианты были довольно увесистые, вместе килограммов на шесть. Эдик был навеселе, поэтому легко отдал почти шестую часть своего офицерского оклада. Что поделать, ну не смог он пройти мимо любопытнейшего издания с картами мира, схемами всех войн и многочисленными справочными данными. Тяжёлыми томами, наверняка, можно было убить человека, если ударить по голове или уронить сверху. А в результате едва не убил жену, явившись домой с книгами в руках вместо авоськи с продуктами. Ольгу он просто-таки шокировал и лишил дара речи.

- Эти книги были в единственном комплекте, больше в магазине не было! - горячился и доказывал свою правоту Эдик.

Супруга только и смогла что спросить, сколько стоят столь ценные фолианты. Узнав цену, сказала в ответ:

- Естественно, они были в единственном экземпляре! Ведь только один-единственный сумасшедший на весь гарнизон их и мог бы купить! И им был именно ты…

Эдик хоть и был обычно выпив добродушен, но тут разозлился.

- Попрошу без грязных намеков о психушке! Не надо мне напоминать о прошлом…

Хлопнул дверью спальни и завалился отдыхать.

***

Через пару дней скорый поезд привёз ссыльного капитана из Северной столицы в приграничный Брест, и Громобоев прибыл из одного легендарного города-героя в другой, не менее легендарный.

Поезд прибыл на вокзал строго по расписанию рано утром. Громобоев сдал огромный чемодан в камеру хранения и отправился на экскурсию по городу. Был он одет в гражданку: джинсы, джинсовая рубашка-батник, французская ветровка, кроссовки - обычный турист. Он не торопливо прогулялся по старым улочкам, по зазеленевшим свежей, молодой листвой аллеям парка, заглянул в не похожую на обычные советские общепитовские тошниловки уютную пивную. Заведение более напоминало бар или бистро, неоднократно виденные во французских кинофильмах. В помещении стояла тишина и приятный полумрак. Коричневатый каменный пол, низкий потолок, тихая музыка, в углах столики, никакой суеты и шума. Забавный мягкий польско-белорусский говорок бармена и официантки ласкал слух.

«Ну вот, наконец-то я приближаюсь к Европе…» - подумал и улыбнулся Эдик.

С наслаждением не спеша выпил кружку неплохого свежего пива, а затем примерно два часа бродил по мемориальным развалинам, которые, как ему казалось, по-прежнему пахнут войной: порохом, гарью, кровью и смертью. Задумчиво изучал надписи, перечитывал списки погибших солдат и офицеров, размышлял. Выходило, что почти все они в момент гибели были гораздо моложе его, даже руководители обороны - почти ровесники.

Громобоев припомнил накануне прочитанную повесть Бориса Васильева «В списках не значился», и перед глазами вдруг отчётливо встала своя недавно пережитая война: самый тяжёлый бой в окружении в кишлаке, упавший в ущелье горящий вертолёт, переползание под огнем противника к тлеющим трупам. Он проникся моментом встречи с давно минувшей войной, ведь в том же сорок первом году где-то под Москвой погиб дед по материнской линии. К горлу подступил ком, и во рту запершило. Смахнул с уголка глаза набежавшую слезинку, хорошенько прокашлялся и направился к выходу из крепости...

На обратной дороге вновь заглянул в уже знакомую пивную-рюмочную, хлопнул стопку водки, закусил беляшом, потом неторопливо выцедил пару кружек понравившегося светлого пива. С трудом рассчитался, потому что никак не мог наскрести необходимую сумму, а ведь точно помнил, что был небольшой запас денег. И куда могли запропаститься отложенные в дорогу рубли? Может, карманники, слоняющиеся среди туристов в крепости, стянули?

«Сволочи! Ничего святого за душой!» - ругнулся Громобоев.

Кое-как насобирал мелочи, высыпал в блюдечко на стойке буфета, вышел на улицу и двинул обратно на вокзал.

Присесть оказалось некуда, все проходы, лавки и скамьи занимал возбуждённый, шумный и пьяный торговый люд. Неорганизованная армия «мешочников» заполонила здание вокзала и подходы к нему. Громобоев сделал круг по залу ожидания, приткнуться не вышло - духота, теснота, толчея, запах потных тел. Джинсовая рубашка, одна из последних сохранившихся вещей, что привёз из Афганистана, намокла и неприятно прилипла к телу, струйки пота потекли по спине и животу. Пришлось выйти на свежий воздух, чтобы отдышаться и проветриться.

У входа стояла большая группа новоявленных дельцов - мужчины и женщины разных возрастов, они громко разговаривали, обсуждая цены в Польше, подсчитывали вероятные барыши, рассказывали, кто из знакомых и на чём крупно прогорел, а кто, наоборот, немало наварился. Толковали о мафии в Польше, рэкете в Белоруссии, о свирепствующей милиции на многочисленных постах.

Эти современные спекулянты галдели, активно жестикулировали и нервно курили. Курили абсолютно все, и мужчины и женщины, причём особенно жадно жевали фильтры сигарет и глотали дым именно дамы. Торговки были все как на подбор дородные, грудастые, жопастые и горластые. Эдик никогда не курил и не любил запах табачного дыма, поэтому отошёл в сторону, но продолжал невольно подслушивать не утихающую болтовню на смеси языков русского, украинского, белорусского и литовского.

Внезапно раздался какой-то известный каждому барыге сигнал, народец как по команде ломанулся, толкаясь и наступая друг другу на ноги, внутрь душного зала ожидания.

- Что, уже посадка? - спросил Эдик у кареглазой плотной молодухи, которая нетерпеливо уперлась крупной грудью ему в спину и невольно подталкивала капитана вглубь вокзала.

Это ощущение агрессивного натиска женской груди было столь неожиданным и в то же приятным и волнующим, что Громобоеву нестерпимо захотелось очутиться со знойной красоткой в одном купе тет-а-тет на всю ночь.

- Конечно, ковалер, нэ зевай, вже пора! Покуда границу пройдём, поезд подадут… - ответила девушка певучим украинским голосом, при этом задорно и многообещающе подмигнула.

Громобоев с трудом подавил внезапно возникшее острое желание ещё плотнее прижаться к этим крупнокалиберным соскам или же ущипнуть дивчину за бок или задницу. Сдержавшись, крякнул и поторопился в камеру хранения, надеясь позже отыскать девушку в поезде, а там уж… как повезёт.

Рассчитался за хранение, подхватил свой красный кожаный чемоданище и вновь влился в суетливую толпу. Нетерпеливые пассажиры болезненно толкались и яростно ругались с менее расторопными соседями, и все вместе потихонечку продвигались к заветной стойке.

Эдуард тоже медленно перемещался по тесному обшарпанному помещению следом за плотной тёткой, обладательницей необъёмного зада, затянутого в джинсы, и попутно читал развешенные на стенах объявления о правилах прохода границы и строгих карах за нарушения. Перечень наказаний за контрабанду золота, валюты, оружия и наркотиков был устрашающим. Сроки заключения - многолетними. Ушлые и бывалые барыги внешне были спокойны, а нервничали только новички, которые готовили взятки, зажав их в потные кулаки и кулачки.

- Документы! - буркнул недовольно таможенник и ожёг капитана недобрым неприязненным взглядом. - Мужчина! Чего ждём и стоим столбом? Нужно особое пригла­шение?

Даже кристально честному советскому офицеру от этого пронзительного взгляда стало не по себе.

- Пожалуйста…

Эдик торопливо выложил на стойку из бокового кармана новенький служебный загранпаспорт, обернутый в коричневую кожзаменительную корочку, и улыбнулся в ответ.

- Что везем? - хмуро спросил служака.

- Кроме водки, ничего! Свой! Проверенный товарищ… - ответил капитан, повторив и слегка перефразировав строчки из песни Высоцкого.

- Так уж и ничего? Почему не указали в декларации валюту?

- У меня её нет, - чистосердечно ответил Эдуард и мысленно продолжил фразу, дескать, никогда и не было.

- А это что такое? - воскликнул чиновник, брезгливо двумя пальчиками взявшись за обложку паспорта, словно за важный вещдок, и потряс им перед носом капитана.

- Что? - искренне не понимая и не ожидая подвоха, переспросил Эдик. - Я вас не понимаю.

- Вот это!!! Что такое, я вас спрашиваю?

Таможенник дрожащим пальцем указал на червонец, который лежал засунутым под отворот обложки, снова посмотрел на Эдика и даже засиял от восторга. Ещё бы, поймал нарушителя границы!

«Вот ты чёрт! - искренне изумился и даже матюгнулся вслух Эдик. - А мне в рюмочной пива не на что было попить и посидеть по-человечески, карманников поминал злым словом!»

- Ну, подумаешь, десятка. И что из того? - вновь не понял Эдик. - Совсем забыл о ней…

- Это не десятка! Это контрабанда валюты! - взвизгнул инспектор.

- Какой ещё валюты!!? Ты мне статью не шей! Зачем горбатого лепишь? - возмутился Громобоев.

- Советской валюты! - ехидно пояснил таможенник, слегка багровея своим крупным рябым лицом. - Контрабанда валюты в крупных размерах. И попрошу не оскорблять президента страны!

Глаза сотрудника государственной организации торжествовали. Белорусский «Верещагин» невольно сиял от счастья - им пойман опасный преступник! План задержаний на сегодняшний день выполнен и с минимальными затратами сил! Громобоеву не понравилась эта его радость. Дело явно принимало нехороший оборот.

- Я никого не оскорблял, это присказка. А насчёт валюты… Сейчас мы мигом исправим оплошность, - заверил Эдик сотрудника таможни, ловко выхватил из отворота паспорта злополучную десятку и мгновенно разорвал на кусочки.

Инспектор-белорус на минуту потерял дар речи, выпучил свои бесцветные, слегка на выкате, рыбьи глаза и даже выронил паспорт на стойку.

Капитан Громобоев мгновенно подхватил его и крепко сжал в другой руке. А таможенник, обретя голос, сипло прошипел:

- Вы шо таке зробыли?!

- В смысле?

- Шо вытворяете!

- Что я сделал? Порвал случайно забытый чирик…

- Вы уничтожили валюту!

- Какую валюту? - уточнил Эдик.

- Это же советские деньги… - прохрипел служака.

- Ах, эти… - Громобоев поискал глазами, куда бы бросить клочки, и ссыпал обрывки в карман.

Таможенник оторопел. Но вскоре шок прошёл, и он окончательно осознал, что нарушитель наглым образом ускользнул. Увы, но вещдок безвозвратно уничтожен, а преступник стоит себе, притопывая ножкой, да ещё и ухмыляется.

- Да я тебя… Я тебя зараз арестую! - обретя голос, взвизгнул сотрудник.

- За что? - искренне недоумевал Эдик.

- За порчу государственных денежных знаков! - ответил инспектор, уставившись взглядом удава на Эдика. - Товарищ милиционер, подойдите, пожалуйста, ко мне.

Заслышав зычный призыв, от стены отделился плотный и потный круглолицый старшина милиции. Он эту стену подпирал в полудрёме, но раз его побеспокоили, придётся разбираться, в чём тут дело. Милиционер начал протискиваться сквозь строй барыг к стойке, и торговцы, сообразив, что дело неладное, брызнули прочь во все стороны. Вокруг Эдика внезапно создалась пустота. Суетливые пассажиры с сумками, мешками и баулами, кося глазами кто по сторонам, кто в пол, кто в потолок, мгновенно переместились к длинным вереницам соседних очередей, предоставив возможность государственным органам разбираться с этим недотёпой, попавшим на таможенный крючок по собственной глупости. Минута - и перед широкой стойкой остались лишь Эдуард и его большой чемодан. Громобоев заметил на себе жалостливый взгляд той самой знойной молодухи. Эх, видимо, несколько минут назад их желание было взаимным. Но, видно, не судьба…

- Я тебя в порошок сотру, контрабандист проклятый! Шутковать он со мной вздумал. Да ты у меня больше никогда в Польшу не попадешь! Ах ты, барыга, я тебе сейчас устрою веселую жизнь! - вулканировал неиссякаемой злобой инспектор. - Товарищ милиционер, задержите этого субъекта и изымите у него паспорт!

- А ты мне не тычь и не груби! Не ты паспорт выдавал, не тебе и изымать! - огрызнулся слегка опешивший Громобоев. - И мне твоя сраная Польша и даром не нужна, сам в неё катись. Барыгу он нашёл! Попался бы ты мне на службу в танковый батальон, из нарядов бы не вылезал! На чистке сортира бы умер! Мне в Германию надо, а не в Польшу!

- Ах, в Германию ему захотелось… - елейным голосом протянул нараспев чиновник.

- Ты погляди, они вже и туда протягивают щупальца мафиозной спекуляции… - строгим голосом произнёс милиционер и потребовал предъявить паспорт. - Виткиля воны тильки берутся!

Эдик со старшиной спорить не стал, бесполезное это и не безопасное занятие, и молча отдал свой документ. Однако вместо ожидаемого паспорта толстяк-милиционер получил из рук Громобоева удостоверение личности офицера. Страж социалистической законности в недоумении повертел служебной корочкой и уставился на Эдуарда.

- Вы шо, охвицер?

- Так точно! Капитан Советской Армии!

- И нарушаете закон? Тоже спекулируете?

- Ничего я не нарушаю и ничем не спекулирую, - разозлился Эдик. - Вся моя провинность - червонец забыл пропить в кабаке, оставил случайно, ну, а потом, в спешке, машинально, сунул не туда. Давеча в пивной этот чирик искал, карманы вывернул, а он, оказалось, в паспорте лежит. Мелочью полчаса тряс, наскребал, думал, куда деньги на дорогу запропастились. На карманников грешил…

- Не туда он засунул… - со злостью пробурчал таможенник и пригрозил: - Сейчас тебе засунем куда надо!

- Так вы на службу? - продолжал опрос старшина, больше не обращая внимания на инспектора.

- Конечно! В Германию, к месту службы в Магдебург!

- А почему следуете одетым по гражданке?

- А потому! Я не на срочной службе, имею полное право!

- Право-то вы имеете, но и грубить таможне не стоило…

- Он сам ко мне прицепился и хамил, а я даже голос не повысил.

- Грубил! Конфискованную валюту порвал! - взвизгнул инспектор.

- Если её конфисковали - как бы я порвал? И не валюту, а мятый червонец, уже в десятый раз повторяю! У меня никакого опыта пересечения границы нет, только один раз возили самолётом на войну в Афган.

- Где воевали? - с живостью поинтересовался мили­ционер.

- Пехота, мотострелковый батальон. Два года от звонка до звонка.

- Понятно… Можете быть свободны! Удачи. Будьте аккуратнее и больше не забывайте в документах деньги!

Милиционер козырнул, возвращая удостоверение, и направился обратно подпирать спиной и задом стену.

- Да что же это, Михалыч! И вы его не задержите? - изумился инспектор.

- За что? Улик нет… - отмахнулся старшина. - А значит, нет и состава преступления. Тем более он ветеран войны, и в его действиях я не вижу никакого злого умысла.

- Всё равно ты у меня границу теперь по-хорошему не пройдешь, - брызгая слюной, проверещал разозленный таможенник. - Я весь твой багаж наизнанку выверну, каждую вещичку перетрясу…

Громобоев обрадовался свободе, не стал больше препираться с гнусным инспектором, лишь уточнил у милиционера время отправления своего поезда и начала досмотра. Оказалось, что ждать предстояло дольше трех часов. Эдуард с досады за свою промашку тихо ругнулся, почесал затылок и вернулся в зал ожидания на освободившуюся от торговцев лавочку. Вот что значит поддаться массовому движению, это ведь было словно наваждение, какой-то массовый психоз: все помчались, и сам побежал, непонятно куда и зачем.

Пристроился на лавочке, развернул оставленную кем-то местную газету, прочитал заголовки - ничего интересного, одна совдеповская пропаганда в стиле семидесятых годов. Не пресса, а какой-то сусловский заповедник. Что с них взять - провинция!

Эдуард заскучал, зевнул, закрыл глаза и задремал…

Проснулся он от того, что кто-то аккуратно теребил его за плечо. Громобоев приоткрыл левый глаз - на него участливо смотрел знакомый старшина милиции.

- Товарищ капитан, подъём! Ваш поезд скоро подадут на посадку, начался досмотр, а Савенок ушёл в столовую. Советую поторопиться…

- Какой ещё совёнок? - не сообразил спросонья Эдик.

- Ну, этот самый инспектор, что придрался к вам с червонцем. Василь! Мерзавец, карьерист и крохобор. Савенок его фамилия. Отъявленная сволочь и шкура! Пока его нет, можете спокойно пройти контроль.

Громобоев искренне поблагодарил милиционера, пожал его крепкую руку, подхватил свой многострадальный, с ним он ещё в Афган уезжал служить, тяжелый чемодан, наполненный военной формой и обувью, и поспешил на таможню и паспортный контроль.

В зале досмотра Эдик раскрыл замки, с готовностью откинул крышку чемодана, но молоденький таможенник даже не взглянул внутрь, не захотел бессмысленно ковыряться в форменных рубашках, кителях и брюках. Пограничник повертел в руках служебный паспорт, взглянул на фотографию, сверил её с обликом хозяина документа, присмотрелся, прищурился, задал глупейший вопрос - спросил о цели поездки.

- Деловая! - ответил, ухмыльнувшись в ответ, Громо­боев.

- В смысле? - не понял юмора погранец.

- Естественно! Для дальнейшего прохождения воин­ской службы на территории, не знаю даже, какой страны. Подскажи, как её сейчас точнее и правильнее назвать: ГДР уже нет, но и вроде пока не ФРГ. В объединённую Германию? Короче говоря, в ЗГВ - Западную группу войск!

Пограничник с нескрываемой завистью на лице окинул ещё раз взглядом лицо молодого офицера, яростно шлепнул колотушкой штамп в паспорт и протянул документ.

- Проходите! Не задерживайте очередь…

Итак, государственная граница хоть и с приключениями, но была успешно пересечена, и «железный занавес» остался позади! Хотя, нет, не совсем позади, ведь предстояло проехать через всё ещё советскую и вроде бы пока социалистическую Польшу, прежде чем попасть в эту объединяющуюся Германию. Громобоева так и распирало любопытство: как оно там, жить на свободе?..

/Глава 2

Пройдя паспортный контроль, Громобоев выскочил из душного зала ожидания на перрон. Вскоре показался локомотив с прицепленной вереницей вагонов. Эдик в числе первых разместился: обычное типовое купе, пыльное, душное, с заблокированными и неоткрывающимися окнами. Он ожидал, что вагоны будут более шикарными, всё-таки этот поезд советских пассажиров за рубеж возит! Ну да ладно… Засунул чемодан в багажный отсек, предварительно вынув из него продукты и необходимые в дорогу вещи.

Вскоре появились попутчики: семейная пара, следующая из отпуска обратно в Дрезден. Муж был майор-лётчик, а жена учительница. Она сразу же стала говорить, как ей не хочется возвращаться, как тоскует постоянно в неметчине по Родине. Но вскоре сбилась с этого мотива и принялась рассказывать о страстях в родной Пензе. Причитала о пустых прилавках магазинов, о преступности и хулиганах, о плохих дорогах и прочих тяготах пребывания в отпуске. А потом принялась хвастаться.

- Ах, какой Дрезден красивый старинный город! Ах, до чего же нам повезло с местом службы! - стрекотала она. - Гарнизон замечательный! Недавно удачно купили подер­жанную «Волгу», надо будет перегнать домой. Служить осталось год, но если повезёт, то ещё немного задержимся в Германии…

Под эту неумолкаемую болтовню соседки не заметил, что состав тихо, без рывков поехал. Но вскоре встали, и довольно надолго. Как пояснил Эдику лётчик, специальные деповские бригады меняли колесные пары с широких советских на узкие европейские.

Потом летчик вышел покурить, а некурящий Эдик постоять за компанию.

Поезд вновь тронулся, за грязноватым окном замелькали аккуратные европейские пейзажи: подстриженные газоны, поля и лужайки сменяли аккуратные перелески и рощицы.

Эдик вдруг увидел на полянке несколько зайцев, не смог удержаться, дёрнул майора за рукав и воскликнул:

- Зайцы! Погляди-ка! Это же настоящие зайцы бегают вдоль дороги! Да посмотри же ты!

- Ну и что? Эка невидаль - зайцы, кролики, суслики! Ты и оленей увидишь, и лис, только не зевай.

Вблизи железнодорожного полотна, огороженного аккуратной изгородью, сновали, скакали, прыгали и тут и там десятки зайцев. Заворожённый обилием непуганой фауны, Громобоев таращился на мелькающие красивейшие пейзажи, и вскоре действительно он заметил юркнувшую в кустарник лисицу и пасущихся на полянке грациозных рогатых зверей, не то оленей, не то косуль.

- Оху…!!! - только и смог вымолвить Эдуард. - Откуда их тут столько?

- Поля опрыскивать дустом и дефолиантами не надо, тогда зверьё будет жить и плодиться. Да чтобы браконьеров было поменьше, и не давить зайцев машинами, и не палить во всё живое почём зря! - сказал летчик.

...Следующей ночью прибыли во Франкфурт. Не в тот настоящий большущий город Франкфурт, что раскинулся по берегам реки Майн, а в наш, в «советский», бывший гэдээровский, что на Одере. Поезд шёл дальше на Берлин, но туда Эдуарду сейчас было не нужно, а нужно было каким-то образом попасть в город Магдебург.

Было темно, но даже в темноте он невольно полюбовался нетипичным для Советского Союза вокзалом, построенным в готическом стиле.

В здании капитан нашёл патруль, и начальник подробно рассказал, как найти комендатуру.

- Не торопитесь, там до утра никого нет! Ночь, люди отдыхают, утром приходи, после шести часов!

- А что мне делать до утра?

- Спать. Садись на лавочку и дремли, как все.

Делать нечего, пришлось прикемарить у окошка на лавочке.

В полупустом и гулком здании ютились с вещами несколько таких же, как он, бедолаг. Оставив чемодан на попечение соседа, капитан вышел на привокзальную площадь. Прохладный ночной воздух незнакомой страны слегка пьянил. Уснуть так и не удалось.

Едва забрезжил рассвет, Эдуард пошел в указанном патрулём направлении. По пути с интересом разглядывал здания старинной постройки: с мозаикой, с ажурными витражами, с разнообразными остроконечными башенками, с просторными балконами. Ну вот она, та самая Европа!

Пришел рано. Дождался появления первого офицера, помощника коменданта по ВОСО (военным сообщениям), получил проездные билеты на немецкие поезда до Магдебурга. Билеты были выданы с пересадкой и почему-то через всё тот же Берлин, до которого он мог добраться ушедшим поездом. Ну да властям лучше знать, почему так заведено.

- А как мне найти дорогу? Я же в немецком ни в зуб ногой? - спросил Эдик.

- Спрашивай на английском, - ухмыльнулся помощник коменданта.

- Да и с английским у меня такие же успехи… - пробормотал Эдик.

- Язык до Киева доведёт, а тебя до Магдебурга, - ухмыльнулся старлей. - Ты ведь офицер! Не переживай, все как-то добираются и не теряются. К тому же многие немцы знают русский, да и нашего брата тут как собак нерезаных. Не пропадёшь…

Пока капитан Громобоев находился в комендатуре, полностью рассвело и стало не по-весеннему жарко. Он шел по перрону вокзала, ориентируясь по указателям с трудночитаемым готическим шрифтом, подолгу разбирал информацию на многочисленных информационных табло, наконец нашёл необходимый поезд на Берлин. Сел вовремя, даже успел по пути прикупить в магазинчике пару банок пива. В последний раз (вернее сказать, это был единственный раз в жизни) Эдуард пил баночное пиво вместе с офицерами из разведцентра и военными советниками по дороге из штаба армии в советское посольство в Кабуле.

Громобоева мучила жажда, поэтому, едва он устроился в сидячем купе без указания места и лишь с одним попутчиком, первым делом утолил жажду. Но пиво моментально вышло обильным потом.

- Товарищ, а вы заполнили билет? - спросил сосед по купе.

Попутчик, несмотря на то, что Эдик не произнес ни слова по-русски и при входе учтиво поздоровался: «Гутен таг!», мгновенно вычислил земляка.

- Ой! Забыл!

- Сейчас будет контроль, поставьте дату в билете, - тот ткнул пальцем в бумажку. - Иначе оштрафуют!

Он показал свой заполненный проездной билет.

Эдик поставил дату и выпил вторую банку пива.

- Куда едем? В первый раз в Германии?- спросил по­путчик.

- В Магдебург. Надо будет сделать пересадку в Берлине. Не подскажете, как попасть на нужную станцию для пересадки?

Сосед оказался тоже военным, из штаба группы войск в Вюндсдорфе, человек бывалый и знающий. Он подробно рассказал, как перебраться с вокзала на вокзал, каким трамваем, где купить и как пользоваться билетами. Эдик слушал, кивал, запоминал, благодарил.

- Главное - нечаянно не уйти или не уехать в Западный Берлин. Это сейчас запросто, стену ведь сломали. Формально немцы уже почти объединились, осталось дело за малым - объединить валюту. А если вдруг заблудишься и на старой границе заметут особисты, тогда сразу говори - прощай, Германия!

...Центр Берлина ошеломил Громобоева. Никаких следов военных разрушений, никакой обветшалости, всюду чистота и порядок, отсутствие мусора. И хотя попутчик подробно пояснил, как действовать, Эдик сбился с намеченного маршрута. Но услужливые и доброжелательные немцы подсказали дорогу жестами и знакомыми по фильмам о войне словами типа: хальт, цурюк, линкс. К тому же в транспорте было много указателей и объявлений, а заслышав русскую или украинскую речь, Эдик сразу спешил к говорившим и уточнял, верно ли он едет.

Все обошлось - не потерялся, нашёл необходимый вокзал и поезд.

...В Магдебург поезд прибыл в шестом часу утра. В вагоне Громобоев переоделся в парадную форму: рубашка, китель с орденами, брюки, фуражка. Высокому начальству следовало представиться как положено, при полном параде: порядок есть порядок.

Магдебург был большим восточногерманским городом, центром земли или, если говорить по-нашему, областным центром. Эдик никак не мог привыкнуть к новому временному поясу, поэтому путался в часах и постоянно сверял свои часы с вокзальными. Уже рассветало, на площади вовсю трудились дворники, а всходящее солнце своими лучами начинало освещать шпили и крыши домов. Город изумил его шумом и гамом. Едва он сошёл с платформы и вышел из мрачного и величественного кубического здания вокзала, как к нему подвалили три «в сиську» пьяных немца, протянули ополовиненную бутылку местной водки и загоготали:

- Рус! Комрад!.. Дринк! Шнапс!

Немцы выглядели так, словно они сбежали из бродячего цирка. У каждого на голове чёрный цилиндр, на теле верх от фрака, низ без брюк - лишь длинные трусы. В руках мужики держали какие-то веники, тросточки со звоночками или колокольчиками.

- Найн! - только и сумел сказать растерявшийся Эдик, иных слов он не вспомнил.

- Найн рус камарад! Дринк, дринк! - настаивали пьяные немецкие товарищи. - Водка! Дойч водка! Карашо!

Громобоева выручил советский военный патруль и подоспевший немецкий полицейский. Вояки повели Эдика в сторону комендатуры, а полицейский энергично помахал дубинкой перед сизыми носами земляков. Подвыпившие доказывали, что всё в порядке, они лишь миролюбиво предлагали выпить. Полицейский через начальника патруля спросил, нет ли у офицера претензий к шаромыгам, капитан ответил: конечно, нет, не отнимали ведь, а наоборот, дружески угощали…

В это время мимо них проехала черная карета с открытым верхом, плотно набитая подобными же празднующими и веселящимися пьяницами, и все как один были в чёрных цилиндрах и во фраках, но без брюк. Вместо брюк - шорты или просто цветастые трусы. Карета была запряжена парой лошадей, украшенная венками из цветов и листьев и длинными разноцветными лентами. Немцы дико вопили, горланили задорные песни, пили из горла пиво и водку, провозглашали какие-то тосты и громко смеялись. Веселое трио неудачливых искусителей раскланялось перед суровым полицейским, они приветливо помахали Эдику и устремились к карете.

- А что это за балаган? - Громобоев проводил пьяниц удивлённым взглядом. - Клоуны в цирке шапито перепились?

- Сегодня у них весёлый праздник - день пьяного мужика! Или, если точнее сказать, - день холостяка.

- Хороший праздник, - одобрил Эдик.

- Он уже завершается, основное гуляние было ночью. Все неженатые мужчины пьют и радуются жизни. Хорошо, мы подоспели, а то бы ты и глазом не успел моргнуть, как они тебя в хлам напоили. Это у них отработано…

- Спасибо, конечно, но я думаю, что не дался бы! - усмехнулся Громобоев. - Ведь все-таки кто кого победил? Мы их или они нас?

- Да кто его знает, судя по уровню жизни, - ухмыльнулся старший лейтенант. - Тебе куда? В штаб армии?

Эдик кивнул и уточнил:

- Мне надо попасть в политуправу.

- Все едино, они находятся в одном месте. Мы немного проводим, это частично наш маршрут. А то вдруг опять другие холостяки пристанут с выпивкой. А потом, чтоб ты не заблудился в переулках, укажем направление движения. Дальше будут заселённые нашими виллы и дома, и уже не потеряешься…

/Глава 3

Штаб Третьей ударной армии размещался в симпатичном комплексе, состоящем из особняков и вилл, огороженных забором с несколькими проходными и контрольно-пропускными пунктами. Громобоев миновал одно КПП, второе, третье и лишь после этого оказался в политуправлении. Дежурный майор сказал, что начальник полит­управления генерал Нехайло пожелал побеседовать с новичком лично.

Эдик посидел час в приёмной, и наконец-то был вызван на аудиенцию.

В огромном кабинете за столом, покрытым зелёным сукном, восседал дородный генерал-майор. Сердитый начальник был без кителя, в рубашке с погонами. Он сидел под вентилятором, смотрел начавшуюся прямую трансляцию заседания Верховного Совета СССР, обливался потом и вытирал лицо и лысину большим носовым платком. При словах о поэтапном и постепенном переходе экономики на рыночные отношения генерал Нехайло буквально изрыгнул ругань.

- Ревизионисты! Соглашатели! Предатели! О чём они говорят! Товарищ Сталин бы этого премьера давно уже расстрелял…

Свирепый генерал выключил звук и забросал вопросами капитана:

- Как поживает мой друг генерал Никулин? Говорят, его в Главпур переводят? Что нового в округе?

Эдик неопределённо пожал плечами. Откуда он, простой капитан, мог знать планы руководства по продвижению по карьерной лестнице своего злейшего врага. А про себя даже ругнулся: вот ведь каналья этот Никулин, на глазах растёт, шагает вверх по должностям!

- Не могу знать, товарищ генерал, я был два месяца в отпуске, потом в дороге…

- Не генерал, а товарищ член Военного совета армии, - поправил его генерал. - Генералов у нас много…

- Виноват, товарищ ЧЛЕН Военного совет, - поправился Эдик, слегка выделив и сделав упор на слове «член». - Меня отправлял в Германию, проводил собеседование и инструктировал полковник Семёнов.

- Не знаю такого, - чуть подумав, ответил тот. - А как вообще жизнь в Ленинграде?

Эдик внутренне ухмыльнулся и сдуру ляпнул, не смог удержаться:

- Демократы победили на выборах…

- Ах, дерьмократы победили! И чему ты радуешься, капитан? А? Отвечай! Хочешь, чтобы я тебя отправил обратно?.. Так это мне легко сделать!.. Встать! Смирно!

Эдик вскочил и вытянулся во фрунт. Он никак не ожидал такой реакции.

- Вы спросили, и я ответил! Просто констатировал факт…

- Так я тебя могу сегодня же развернуть обратно домой! И констатируй дальше свои факты. Присылают черт знает кого! Хотят разложить последний оплот Советской Армии! Откуда вас таких только берут!

Эдик загрустил. Дело пахло керосином. Он явно попал из огня да в полымя. Тут, по всему видно, заповедник развитого социализма в худших его идеологических проявлениях.

Разозлённый член Нехайло водрузил тонкие очки в металлической оправе на хищный нос и уставился сквозь них, не мигая, на опростоволосившегося капитана.

- Так что с тобой делаем? Может тебя, капитан, действительно сразу отправить обратно? Чтобы не заносил в армию заразу… Что скажешь?

- Предлагаю отправить согласно выданному мне предписанию к месту службы… - уныло ответил Громобоев, чувствуя, что его служба в Германии оказалась, как ни у кого другого, короткой.

- Ладно, посмотрим на твоё дальнейшее поведение. Я вижу, что наград у тебя много, думаю, дали их не зря. А лишнюю дурь мы из тебя быстро выбьем! Ступай в кадры! И лучше мне на глаза впредь не попадайся…

Генерал Нехайло вновь включил звук телевизора погромче, от души выругался на реплику какого-то депутата о частной собственности на землю и предался, видимо, своему излюбленному занятию: слушать трансляцию, быть недовольным, беседовать с телевизором и материться.

...Теперь ехать предстояло совсем недалеко и недолго. Кадровик-майор выдал предписание и билет в город Цербст, где базировался мотострелковый полк. Громобоев напряг извилины, что-то знакомое слышалось в названии этого населённого пункта, но никак не смог припомнить. «Ладно, на месте разберусь», - решил он.

...Через час капитан очутился в городе Цербсте, именно там, куда и следовало прибыть. Он вышел из вагона и огляделся. А куда двигать дальше? Заметил в конце платформы низкорослого худощавого майора.

- Дружище! Не подскажешь, как пройти в полк?

Майор оглянулся, посмотрел на Эдика и уточнил:

- Надеюсь, тебе надо в пехотный полк, а не в авиационный? Ибо летуны находятся далеко за городом.

- В пехоту! - обрадованно закивал Эдуард. - Я прибыл в танковый батальон по замене.

- А-а-а, так ты коллега, - усмехнулся майор, приглядевшись. - Говоришь, что прибыл по замене? Это здорово!

Новый знакомый протянул руку и назвался:

- Владимир Странко! Я зампотех танкового батальона. Мы тебя уже заждались!

- Эдуард Громобоев! - Эдик пожал протянутую руку. - Это точно Цербст? Городок какой-то очень маленький. Захолустье Восточной Германии?

- Захолустье?.. Ну, ты, брат, даёшь! Или не знаешь истории своей Родины? Это ведь знаковый город для России! Здесь родилась и выросла великая русская императрица! Катя номер два!

- Эва как!

- Вот тебе и эва… Цербст - родина Екатерины Великой!

- А ты чего топчешься один на вокзале? Меня под­жидал?

- Делать мне нечего кроме как замполитов разных встречать! Я жену жду из Мариуполя, она должна на днях приехать, сообщила о выезде, вот и хожу регулярно к поездам. Вот сегодня не прибыла.

- И ведь точно Цербст! - внезапно воскликнул Эдуард, припоминая. - Ах, твою медь! А я-то ещё в Магдебурге подумал, что мне это название знакомо! Верно, программа истории восьмого класса! Эк, куда меня занесло! Транзитом из города, где Екатерина Великая правила, в город, где она родилась!

Майор усмехнулся, похлопал Эдика по плечу.

Они не спеша прошли через исторический центр, и по пути Громобоев таращил глаза на разнообразные и почти не повторяющиеся старинные здания, на замок, в котором родилась дама, преобразовавшая Россию, на вывески магазинов, на витрины. Под ногами лежала мостовая, выложенная камнем, и подошвы сапог иногда даже проскальзывали на гладких булыжниках брусчатки, стертых миллионами подошв за многие века.

- Непривычно всё? Европа!.. Ничего, скоро освоишься. День-другой, пока я холостякую и мне делать нечего, могу устроить тебе экскурсию по городу. Если, конечно, ты этого хочешь.

Тут взгляд Эдика упал на старые, истёртые трамвайные рельсы, словно замурованные в мостовую, которые почему-то резко обрывались на середине площади.

Он спросил:

- У немцев рельсы закончились? Или наши пионеры стащили на металлолом?

Странко усмехнулся:

- Согласно легенде, в доме возле ратуши жила бабушка, не то Гиммлера, не то Геринга. Трамваи бегали, громко трезвонили, дребезжали, и когда бабуся стала совсем старенькой, весь этот шум ей мешал спать. Она попросила внучка прекратить безобразие и дать ей покоя. Высокопоставленный фашистский внучок свою бабушку очень любил, поэтому выполнил её пожелание - ликвидировал трамвайное движение в центре. Для старушки наступил покой, а рабочим стало неудобно добираться на заводы. Может быть поэтому в Цербсте зачахла промышленность, и в войну его практически не бомбили. Говорят, на него упала всего одна американская авиабомба. Город американцы брали, обошлось без штурма, поэтому все здания целёхонькие. Потом, когда янки вывели войска, сюда вошли наши части, эта территория в соответствии с Ялтинскими договорённостями о разделе Германии должна была входить в советскую зону оккупации. Время шло, сменились власти, но трамваи с тех пор так больше и не ходили через центр. Так одна старушка нарушила единую систему транспортного сообщения целого города…

...По прибытии в часть Громобоев представился командованию и первым делом прибыл на беседу к замполиту полка.

Подполковник Патрушенко с виду был милым дядечкой, широкоплечим, крупноголовым, добродушным. Он сразу побеспокоился о жилье для семьи вновь прибывшего офицера и пригласил к себе в кабинет заместителя командира полка по тылу.

- Иван Федорович! Что у нас есть свободного в жилом фонде для заслуженного офицера? Только называй квартиры самые приличные…

- Надо подумать, - сурово сдвинул брови зампотыл, закатил глаза и смешно зашевелил губами. - В четырёхкомнатную квартиру предшественника майора Иванова мы его поселить, конечно же, не можем.

- Верно, не можем. Эдуард Николаевич, поясняю: майор Иванов у нас был отец-герой, у него четверо детишек, самая многодетная семья гарнизона. Вернее, отцом-героем он так и останется, но уже в России. А у вас, как я понимаю после ознакомления с личным делом, лишь жена и одна дочь.

Эдик кивнул, а зампотылу продолжил размышления вслух.

- В новом ДОСе квартиры заняты, поэтому если селиться в двухэтажные коттеджи… Но даже не знаю… там любая квартира нуждается в хорошем ремонте...

- А эсэсовская башня? - спросил Патрушенко.

- Это можно! И точно! На первом этаже освободилась двухкомнатная, можно хоть сейчас вещи заносить, - обрадовался зампотылу. - Если нет возражений, тогда я сейчас же распоряжусь!

- Вот видите, Эдуард Николаевич, как всё удачно складывается, квартиру мы вам подыскали прямо рядом со службой, можно будет больше времени уделять личному составу. Сейчас начальник службы КЭС выдаст ключи, быстро размещайтесь и потом знакомьтесь с батальоном.

- А почему эта башня эсэсовская? - уточнил Громобоев.

Замполит хитро усмехнулся в пышные чёрные усы и пояснил:

- Вы же рассмотрели архитектуру наших казарм? Они построены во времена Кайзера Вильгельма. А позже тут стоял эсэсовский полк. О-о! Эти стены многое могли бы рассказать - безмолвная история немецкого милитаризма! Выгляньте в окно - и увидите возле плаца, перед штабом, домик в готическом стиле? Заметили?

Эдик кивнул, он действительно даже залюбовался, проходя мимо, этим строением из старого красного кирпича, покрытым коричневой черепицей, с высокой, но словно бы слегка обрубленной высокой башенкой по центру и с двумя остроконечными башенками пониже по бокам, с флюгерами на шпилях.

- Ваша квартира будет в боковом флигеле, - уточнил тыловик и выдал ключи. - Это бывшая военная кирха и квартира капеллана. После победы расквартированные здесь наши части её немного переоборудовали: снесли крест, убрали культовые излишества за ненадобностью, разделили зал на квартиры. Так что теперь это ваше жильё...

Капитан поднялся по трём массивным каменным ступеням под небольшой навес, повернул ржавый ключ в замке и вошёл на лестничную площадку. В этом свое­образном подъезде на первом этаже был длинный Г-образный коридор, сразу у входа дверь первой квартиры, а в глубине в дальнем углу виднелась вторая квартира. Он оказался в помещении с высоким сводчатым потолком, пахнуло вековой, а может быть и полутора- вековой историей.

«Запашок, однако…» - загрустил Громобоев.

Затем Эдуард другим большим ключом открыл внутренний замок и вошёл в квартиру. Ого!.. Да тут настоящий музей! Длинный разветвлённый коридор, большая кухня, две комнаты, совмещённый санузел: раковина, потускневшее от времени старинное зеркало, массивный унитаз и рядом с ним огромная проржавевшая ванная. Высоко над головой нависали серые потолки на уровне примерно пяти метров, однако оттуда вместо большой люстры на длинном шнуре свешивалась одинокая лампочка. В стенах были прорублены высоченные и одновременно узкие четырёхметровые окна. Ни дать ни взять настоящая келья! Полы в квартире местами были паркетные, местами деревянные, а в кухне и коридоре бетонные. В углу большой комнаты выпирал встроенный в стену камин с изразцами. И комнаты и кухня чистые, но абсолютно пустые, даже без казённой мебели, одни лишь голые стены.

Капитан внёс чемодан в комнату, в ту, что поменьше, и для себя и привидений изрек вслух:

- Товарищ капитан, добро пожаловать в логово СС! Приветствую вас, духи!

Громко произнесенные слова отразились от стен, окон и потолков гулким эхом, эти звуки повторились пару раз, постепенно затихнув.

- Ау! Эй! Эхо! - вновь воскликнул он шутливо.

Эхо отозвалось рычанием и гулом.

«В такой квартире одному спать жутковато», - подумал Громобоев, толкнул чемодан в дальний угол и поспешил в казарму, знакомиться с батальоном...

...Эдик быстро освоился и в полку, и в батальоне. Командиром танкового батальона оказался типичный хохол: круглолицый, усатый, крупный, пузатый - подполковник по фамилии Перепутенко. Комбат был горласт, криклив и шумен, но на самом деле оказалось - добрейшей души человек. И замкомбата Михаил Толстобрюхов - копия комбата и внешне, и по характеру. Начальник штаба отсутствовал - он поступал в академию, поэтому за него работал новичок, который тоже прибыл лишь накануне. Стройный, рослый, со щёгольскими усиками помощник начштаба капитан Семён Чернов, можно сказать, был земляком Громобоева и приехал сюда из дыры под названием Каменка. Эдик хорошо знал эту Каменку, бывал в ней много раз. Этот соседний с его бывшим полком гарнизон находился между Выборгом и Ленинградом.

Громобоев заикнулся было комбату о приёме должности у предшественника, на что Перепутенко, разгладив усы, с ухмылкой ответил:

- Было бы забавно на этот приём должности посмотреть! Наш Алексей Петрович в полку месяца четыре носа не показывает, всё в полях с женой и тремя детьми трудятся…

- Как это в полях? С семьей живёт на полигоне? - не понял Эдуард, нахождение офицера в полях подразумевало службу на стрельбище или на танкодроме.

- Ну что ты! Наш бывший замполит отродясь на полигонах не бывал, говорит - ему они противопоказаны, - усмехнулся замкомбата Толстобрюхов. - Иванов на плантации, у немцев полевой сезон начался! Они всей семьёй клубничку сейчас собирают, денежки зарабатывают.

Громобоев хотел сам отправиться на поиски квартиры Ивановых, но майор Толстобрюхов вызвался проводить.

- Петрович мне денег изрядно задолжал, третий месяц никак выцарапать не могу, увиливает, а с тобой будет повод зайти.

Они вышли через парадное КПП и очутились в компактном и уютном военном городке. По обе стороны дороги стояли ряды аккуратных одинаковых трёхэтажных двухподъездных, серого цвета, домиков, покрытых тёмно-коричневой черепицей.

- Дома у нас стандартные, по восемнадцать квартир, - пояснил Толстобрюхов. - Перестроены и уплотнены после создания гарнизона сразу после войны. Говорят, из одной немецкой квартирки сделали по две наших. А есть ещё две новых современных пятиэтажки. Их заселили два года назад. Там более комфортно, и живут в основном начальники и «блатные». А здесь проживают прочие семьи из нашего полка и полка летунов. Лётчиков по утрам увозит автобус за двадцать километров от города на аэродром, и возвращаются они после ужина.

Под разговор узкой улочкой миновали военный городок и завернули за угол. От перекрёстка тянулся ещё один ряд таких же, как и их гарнизонные, одинаковых домов, но покрашенных в более светлые тона.

- А тут проживают под нашей заботой и защитой немецкие товарищи: полиция, пожарные, мелкие партийные клерки. И здесь же семья нашего замполита. Как Ивановы тут очутились - никто не ведает. Этот хитрован Лёха вообще-то умудрился прослужить в полку семь с половиной лет, вместо положенных пяти…

- Значит, он настоящий пройдоха? Шмекер! - коротко охарактеризовал Эдуард.

- Угадал, - усмехнулся Толстобрюхов. - В самую точку!

Перед подъездом на каменном бордюре, вплотную к аккуратной цветочной клумбе и травяному газону, стояла подержанная «Волга» чёрного цвета, салон которой был доверху набит вещами.

- Никак уже собрались! Смотри, как плотно упаковал барахлишко, прямо под завязку, - констатировал Толстобрюхов. - Видимо, завтра-послезавтра Петрович двинет в путь или переберётся на какой-нибудь фольварк, ближе к земле, к новой работе.

Он уверенно постучал в дверь на первом этаже, затем толкнул её. Оказалось не заперто.

- Никогда не закрываются. От кого? Ведь тут воров нет... - пояснил он капитану. - Да и что у нас немцам воровать? Сапоги и портянки? Или страшную военную тайну?

В захламлённую барахлом прихожую навстречу офицерам вышел высокий, худощавый, на вид почти измождённый тяжким трудом и жизнью мужчина в чёрных трениках с отвисшими в коленках штанинами и в засаленной футболке непонятного цвета. Бритва лица майора Иванова явно не касалась примерно неделю, а последняя расческа в его космах и лохмах, по-видимому, сломалась и того раньше.

- Миша! Ну что такое! Я же сто раз говорил, что завтра верну тебе твою тысячу! Отчего такое недоверие?

Эдик с любопытством огляделся. Всюду царил бардак и беспорядок, казалось, что обитатели этой квартиры бережно сохраняли следы давнего погрома. На полу под ногами скрипело битое стекло, всюду пыль, из обстановки лишь старая, покосившаяся и дышащая на ладан мебелишка: обшарпанный платяной шкаф без дверей, сервант с треснутыми стеклами, облупленные стены со следами ковров, диван без ножек (ножки заменяли стопки из томов сочинений Ленина). В центре большой комнаты лежали сваленные в кучу тюки с вещами. Хозяйка и дети на кухне пили чай и с подозрением посмотрели на незнакомца.

- Да не шуми ты, Петрович! Я к тебе по делу. Вот это твой сменщик, капитан Громобоев! - пояснил Толстобрюхов. - Желает принять у тебя дела и должность, привёл познакомиться. Поэтому я заодно, дай, думаю, зайду и заберу денежку, чтоб ты не бегал по полку, как гончий пёс, высунув язык, меня разыскивая…

Предшественник с унылым видом пожал руку Эдуарду, почесал заскорузлым пальцем сельского труженика переносицу и жалобно посмотрел на замкомбата.

- Мишаня! Вечером деньги отдавать плохая примета…

- Ничего страшного, я не суеверен. Давай-давай, смелее, Алексей Петрович…

Иванов тяжело вздохнул, бочком протиснулся мимо тюков в другую комнату, долго шебуршал, и было слышно, как он там напряжённо пыхтел и сопел. Наконец, вернулся.

- Тебе старыми или новыми?

- Смеёшься, прохиндей? Откуда у тебя новые? Или полиция уже помогла обменять народные бумажки на буржуазные бундесы? - с недоверием переспросил Мишка.

- Шучу я, - ответил тот. - Думаю, вдруг клюнешь и попросишь…

Михаил неспешно пересчитал свою возвращенную с великим трудом тысячу восточногерманских марок в мелких купюрах. Заметил оставшиеся деньги в руке Иванова и спросил:

- Петрович, а зачем тебе марки ГДР? Их ведь скоро не станет? В России не обменяешь!

- А кто сказал, что я завтра сразу домой уеду? Мы ещё месяц поработаем в госхозе, поживём за городом. Потом обменяю марки на бундесы и уеду. Две машины загрузил, два прицепа, но кое-что надо ещё прикупить домой. Поставим палатку, потрудимся, чуток подкопим на до­рожку…

Майор Иванов посмотрел на Громбоева и с нескрываемой тоской в голосе произнёс:

- Эх, как я тебе завидую, Эдуард! Сколько можно дел было бы провернуть в новых экономических условиях…

- Тебе мало семи лет? - ухмыльнулся Толстобрюхов.

- Да я за полгода бы повторил бездарно прошедшую семилетку! - ответил Иванов и, подхватив под локотки офицеров, вывел их на улицу. Тут его словно осенило, он хлопнул себя по лбу и затараторил:

- Слушай, Эдуард, ты ведь безлошадный! Может быть, мой «Трабант» купишь? Давай покажу и даже прокачу. Он за углом стоит. Машина в очень хорошем состоянии, за тысячу марок куплена в том году, но тебе уступлю за восемьсот…

Михаил не выдержал:

- Побойся бога, Петрович! Кому сейчас нужен твой «Траби», да ещё за восемьсот марок! Тем более, у сменщика получка будет аж в июле. Он сейчас точно не покупатель.

- Не вмешивайся не в своё дело! - Иванов сердито одёрнул замкомбата. - А ты не слушай его, Эдуард, всё равно посмотри на аппарат.

Они подошли к горбатой маленькой машинке, размером с «Запорожец».

- Было время, когда она считалась неплохим транспортом. Давайте, садитесь, довезу до полка. Сразу оцените качество!

Петрович распахнул дверцу для пассажиров, сам сел за руль. Толстобрюхов уселся на заднем сиденье, заполнив его целиком своим телом, а Громобоев примостился, скрючившись возле водителя, и почти упёрся коленями в подбородок.

- Машина неказистая, но хорошая, - не унимался Петрович и с надеждой предложил: - Подумай, капитан, я ещё уступлю, скину цену…

- Да он через пару месяцев себе десятилетнего «Форда» купит! - сказал Толстобрюхов.

- Десятилетнего! А этому «Траби» всего три года…

- Не слушай его, Эдуард. Это пару лет назад по ГДР рассекали сплошь «Варбурги», «Трабанты», а «Волги» и «Жигули» считались роскошью. Теперь немцы от них как можно скорее избавляются, а наши простаки скупают.

- Ну, раз так, тогда прощайте, - обиделся Иванов и резко затормозил возле КПП.

- А как же сдать дела? Документацию? - опешил Громобоев.

- Эдуард, какие вам нужны документы и какая передача дел? В столе у Васьки-писаря всё возьмёшь и просмотришь, он этим занимался последние полтора года! - Иванов смахнул внезапно набежавшую слезу рукавом и вымолвил: - Ну, что же, прощайте, не поминайте лихом!

- А как же проставиться за отъезд? - не выдержал Толстобрюхов. - Не хорошо, не по-офицерски это!

- Откуда деньги взять? На какие шиши кутить, Миша! - Иванов умоляюще скрестил сжатые кулачки на груди. - Ты же у меня последние средства забрал! Можно сказать, оставил деток без хлеба…

- Деток… - хмыкнул замкомбата. - Такие лбы вымахали, ростом выше тебя и пашут в поле наравне с мамой и папой. Да ну тебя! Сквалыгой ты был, Петрович, таким и остался!

Толстобрюхов сердито махнул рукой на Иванова и увлёк за собой Эдика. ..

...Очень удачно совпало, что Громобоев и Семен Чернов приехали в полк одновременно, с разницей в два дня, поэтому они проставились сослуживцам в складчину на пару, денег ведь было совсем мало. Капитаны наскребли по двадцать марок, набрали вина, водки и пива, а закуску добыл из полковой столовой знающий «все ходы и выходы» Толстобрюхов. Много ли служивому народу надо,не жрать ведь пришли: бочковые солёные огурцы и помидоры, жареная картошечка с тушёнкой да рыбные консервы. После первых трёх тостов Эдик и Семен рассказывали о себе, старожилы в ответ делились информацией о полку. Гульнули на славу, почти до утра. Сёма похвалялся, что ему посчастливилось во второй раз попасть служить в Германию с небольшим перерывом на посещение Ро­дины.

- Обожаю эту страну! Я здесь лейтенантом начинал, в мотострелковом полку под Дрезденом. Ох и покуролесили мы в своё время на славу… Хотите, расскажу вам одну занятную байку?

- Конечно, хотим! - за всех ответил сильно подвыпивший Толстобрюхов.

- Давай, Семён, не томи, рассказывай, - поторопил нового приятеля Громобоев.

- Тогда слушайте, а ты, Эдик, мотай на ус да сам впросак не попадай. Жили мы в общаге, в каждой комнате по три человека, в тесноте, да, как говорится, не в обиде. Провожали как-то в отпуск одного лейтенанта, не помню уже ни имя, ни фамилии, пусть будет Петя. Жадный был до жути, но выпить на дармовщинку не дурак! Набилась полная комната народу, пьём своё пиво, а он, герой дня, проставляться не желает. Мы за столом сидим, смотрим на него, а Петя неторопливо ходит по комнате от кровати к шкафу, вещи в чемодан пакует и бутылки со шнапсом, и ликёрами разными для подарков многочисленной родне укладывает. Скучно нам стало, решили сами ему отвальную устроить, заодно и пошутить. От угощения Петя не отказывается, на ходу выпивает, почти не закусывает и всё складывает, складывает свои шмотки. Ну, а мы Пете всё подливаем и подливаем водки да пивом запить предлагаем. Вскоре уезжающий окончательно окосел и рухнул спать. Захрапел. Тогда мы открыли его чемодан, вынули все вещи и бутылки, а вместо них наложили полный чемодан брикета. Поясняю тому, кто не в курсе, - у немцев это что-то типа прессованной угольной пыли.

Эдик кивнул головой, мол, понял.

- Утром дружно идём его провожать на вокзал, по дороге снова поим пивом, вроде как опохмеляем, и в результате опять накачиваем его хорошенько, а сами по очереди чемодан за него несём, якобы товарищу помогаем по-дружески. Шутим, подбадриваем, желаем Пете скорейшего возвращения, заносим поклажу в купе, загружаем, поднатужившись, вдвоем чемодан на верхнюю багажную полку, прощаемся, обнимаемся, уходим. Поезд тронулся, захмелевший Петя завалился сразу спать и продрых до нашей границы, полякам ведь досмотр наших поездов пофиг. В Бресте нашему лейтенанту надо делать пересадку, он с трудом вытаскивает на вокзал чемодан и начинает проходить таможенный контроль. Инспектора спрашивают: что везёте в чемодане? Отвечает - вещи и подарки. Ему говорят - откройте. Открывает и впадает в ступор: вместо импортных вещей и бутылок его чемодан наполнен доверху брикетом! Таможня тоже в недоумении, интересуется, что это за груз, мол, какие-то странные у вас, товарищ офицер, подарки. Лейтенант трясётся с похмелья, да и не на шутку перепуган, пытается оправдываться. Собралась вся таможня, пытаются понять, что это за провокация? Возможно, таким образом производится проверка бдительного несения ими службы? Уточняют: что спрятано в одном из брикетов? Наконец, Петя догадывается и отпирается - объясняет, что был нетрезв, провожали друзья, наверняка глупо пошутили. Сперли ликёры и подсунули для веса уголь. Таможенники, естественно, сначала не верят, приносят молоток и заставляют лейтенанта разбить первый брикет. Всем любопытно, какая же в брикетах спрятана контрабанда. Петя колотит, и от усердия первый кусок разбивает едва не в пыль. Проверяют на вкус и запах - никаких наркотиков, золота, самиздата либо чего другого запрещённого. Ладно, говорят, дроби следующий брикет. Дробит - и в этом тоже лишь угольная пыль. Следующий, но снова всё тот же результат. Поглазеть на этот цирк собралась не только таможня, но и пограничники, и милиция, и даже местное железнодорожное начальство. Толпятся вокруг, смотрят, хихикают, дают ценные советы. А перепачканный в угольной пыли Петя сидит на табурете, потеет и обречённо продолжает колоть кусок за куском. Говорят, что служивый народ долго со смеху покатывался и несколько месяцев пересказывал всем знакомым эту забавную историю. Конечно, все быстро поняли, что это действительно дружеский недобрый розыгрыш, но порядок есть порядок: заставили разбить каждый брикет.

Воротился из отпуска наш Петя злобный как чёрт, хотел даже подраться или отомстить. А с кем именно драться? Со всеми? Кому отомстить? Можно нарваться на новые неприятности. Так ему и сказали - не будь жадным. А водку и ликёры, пока он был в отпуске, мы, естественно, оприходовали. Не пропадать же добру!

- И к чему ты мне эту байку рассказал? - с недоумением поинтересовался Эдик. - Я вроде бы ничего не зажал для сослуживцев. Сейчас как раз проставляюсь…

- На будущее, чтобы не был скопидоном, не жлобился, - пояснил нравоучительно рассказчик.

- Сёма, не умничай! Ты же знаешь, я, в отличие от тебя, даже урезанную получку не получал! Жду первого июля и сижу на бобах…

- Знаю, знаю, но на будущее эту притчу все-таки запомни… - снова ухмыльнулся Чернов. - А вот твоего предшественника хорошенько проучить не помешало бы…

- Не обижайтесь на сирого и убогого, - усмехнулся Толстобрюхов. - Нашего куркуля-масона Иванова не исправить и не переделать.

...Наутро голова у Громобоева трещала и раскалывалась, ему казалось, что ночью её подменили раскалённым чугунком. И ведь сколько раз давал себе зарок - не смешивать напитки! Но нет, не удержался! Захотелось дегустировать невиданные и не питые прежде «Мозельские» и «Рейнские» вина, отведать противную немецкую водку «Корн» и запить этот мерзкий шнапс прекрасным баварским пивом.

Нашёл в себе силы: побрился, умылся, чертыхаясь, побрел в батальон.

В дверях казармы столкнулся нос к носу с Толстобрюховым. Михаил на службу тоже чуть припозднился, и вид у него был тоже неважный, даже хуже, чем у Эдика, потому что майор накануне каждую рюмку «шлифовал» банкой пива.

- Замполит! Ты жив? - прохрипел Михаил. - А я, кажется, скоро умру… Наверное, прямо сейчас…

- С трудом, но пока жив, однако состояние премерзкое. И кто только придумал эту водку? Убил бы гада! - тихо пролепетал Эдик, но и без ответа было ясно, каково его самочувствие.

Они медленно поднялись по лестнице, зашли в канцелярию.

- Эх, Эдик! Не водку надо ругать, а коктейли! - пробурчал Толстобрюхов. - А ещё лучше пить домашний самогон. Натур продукт!

- А почему моим состоянием никто не интересуется? - обиделся Чернов, низко склонившийся над столом, заваленным бумажками, и крепко прижимающий холодный гранёный стакан ко лбу.

- Сёма, по твоему лицу и так всё ясно, - ответил замкомбата, скрипя зубами. - Ладно, молодёжь, буду вас лечить! Пойдем-ка заниматься спортом!

- Какой нахрен спорт, - простонал Чернов. - Голову бы поправить… Еле-еле на стуле сижу…

- Ах, да, вы же не в курсе! Поясняю, позаниматься спортом в лексиконе нашего полка означает сходить в пивной кабачок, который находится на территории немецкого спортивного клуба, а клуб этот вплотную примыкает к нашему стадиону. Там есть узкий проход - прямо в немецкий кабак. Наш полк в этом отношении уникален! Я думаю, другого такого не найти во всей Западной группе войск. Мало того, что стоим практически в самом центре города, так его ещё и окружили питейными заведениями. Сволочи и мерзавцы эти фрицы! Мы их покорили, а они нас споили! И продолжают спаивать! Старожилы говорят, что казармы нашего полка - это старые казармы немецкого учебного полка из состава дивизии СС «Мертвая голова». И нам все эти злачные места от них по наследству достались. Запоминайте: «поработать на технике», в лексиконе технарей означает посидеть в гаштете немецкого садоводства напротив парка боевых машин. Сходить в санчасть - вовсе не обязательно идти за таблетками, скорее всего офицер хочет заглянуть в бар, который примостился снаружи, с улицы, как раз напротив медпункта. Помимо немецких питейных заведений у нас есть ещё и своё офицерское кафе, оно расположено в помещении вместе с магазином, возле главного КПП, только вход с другой стороны, и открыта кафешка после двадцати часов, но этот вариант на крайний случай. Выбор там невелик, да и пиво дороже, чем у немцев. Ну, что, хлопцы, идём, займемся спортом?..

Под разговор о «культурных достопримечательностях», Толстобрюхов повёл таких же, как и сам, несчастных страдальцев в спортивную пивную. Денег у капитанов после «проставы» уже не было ни пфеннига, но майор щедро угощал, тем более что цены смешные, почти даром, да и восточные марки в настоящее время никто из офицеров не жалел. Через месяц обе Германии объединяли валюты, о количестве обмениваемых денег и о курсе обмена для советских военнослужащих никто пока не объявлял, а немецкие власти затянули эти переговоры. Явно вели политический торг.

Они прошли через вытоптанное солдатскими сапогами футбольное поле, прошмыгнули в узкий проход между заборами, спустились по лесенке из серого камня, вытертого многими тысячами офицерских пар сапог, и оказались перед одноэтажным приземистым строением лимонного цвета.

Бар был светлым, чистым и красивым, отделан в современном стиле. Вдоль стен клубного гаштета были развешены десятки спортивных грамот, на полках стояли кубки, а под стеклом - многочисленные медали. Пиво лилось рекой, здоровый образ жизни у этих «спортсменов» явно был не в почёте. Зал был примерно на десяток столиков. Толстобрюхов выбрал тот, что ближе к массивной дубовой стойке.

- Курт! Гутен морген! Неси по две кружки пива и по два дупелёчка корна. Шнеллер!

- Карашо, мой друг! - ответил мордатый кёльнер, кивнул седой взъерошенной головой своей помощнице, и та быстро принесла на подносе заказ.

Несмотря на утро посетителей было довольно много, но в основном за столиками сидели пенсионеры. Эти красноносые завсегдатаи не спеша пили пиво, задорно гоготали и шумно что-то обсуждали. Из музыкального автомата, стоящего в дальнем углу, звучала лёгкая мелодия.

- Интересно, о чём фрицы горланят? - поинтересовался Эдик.

- О политике, о курсе марки - о чём же ещё! - усмехнулся Толстобрюхов. - Сейчас все об этом только и говорят. Через месяц объединяются денежные системы, вот они и переживают - удастся ли в капиталистической стране легализовать накопленные при социализме денежные средства. Тем более что, наверняка, надо будет заполнять какие-то декларации, общаться с налоговыми службами. Впрочем, и наши вояки тоже эти темы обсуждают. Даже в политотделе и в партучёте лишь об этом судачат. Информация точная, из первых уст - моя жена у них трудится машинисткой, никакой идеологии в умах, одни марки!

- Ну и пусть, ты разве не болтаешь о деньгах?

- А что мне болтать о них? У меня никаких накоплений, всё спрятано в мешках… под глазами, - хохотнул Мишка. - Будет у нас бундесмарка - хорошо, не будет - жалко, но что поделать…

Офицеры залпом проглотили шнапс, запили пивом, и Толстобрюхов велел кёльнеру повторить по две порции пива и добавить закуски.

- Эдик, сейчас я вас угощу замечательным местным угощением - айсбаном!

- Что это такое?

- Ножки молочного поросенка с тушёной капустой. Уверяю, пальчики оближешь и язык от восхищения проглотишь!

Закуска действительно была превосходной: сочное мясо таяло во рту, и душистая капуста умялась как настоящий деликатес. Айсбан очень понравился капитанам, как, впрочем, и пиво.

- Живут же люди! - крякнул Эдик, выцеживая содержимое третьей кружки, и продолжил с завистью: - Когда же мы по-человечески заживём?

Толстобрюхов разошелся, велел Курту еще принести пива, а к нему жареные колбаски и солёные орешки.

- Сколько я тебе должен? - спросил Эдуард, внезапно погрустнев и пытаясь подсчитать расходы. - Мы, наверное, получку пропили!

- С ума сошел? Успокойся, какие счеты! Тем более весь заказ стоит не более двадцати марок.

Громобоев даже опешил, он никак не ожидал, что роскошная закуска и выпивка могут быть столь дёшевы. А с другой стороны, если это перевести на советские деньги…

- Да, брат, жить тут можно, питьё не дорогое. Но есть и минусы в дешевизне. Растолстеешь и от обильного возлияния потеряешь потенцию. Фрицы тут через одного импотенты! Хорошо бы тебе изучить обычаи, старайся особо не кутить. Запомни одно важное правило поведения в питейных заведениях - никогда не стучи молоточком по тарелочке! - и Толстобрюхов многозначительно показал пальцем в сторону странного прибора на столе: металлический бубен и молоточек, прикреплённые тонкими цепочками к Г-образной подставке.

- Что это? Орудие шамана? А зачем они тут находятся? - с живостью спросил Эдик и с интересом потрогал блестящий хромированный диск. - Прогонять камланием злых винных духов?

- Слушайте! Расскажу вам, друзья, одну забавную и поучительную историю. Три офицера нашего полка поехали провожать в отпуск своих жён и детей на лето на Родину. Приехали в Берлин, посадили семьи в поезд, пустили скупую мужскую слезу, в знак грусти от разлуки с сужеными, помахали платочками и тотчас же рванули на радостях в гаштет, «спрыснуть» разлуку с любимыми на целое лето. Вошли, сделали классический заказ по дупелю шнапса и по кружке пива, хлопнули мгновенно всё это залпом, и захотелось повторить. Мы же не умеем пить размеренно и спокойно, это немец может целый вечер уныло сосать по глотку из кружки пиво, цедить граммами рюмку и задумчиво курить. Нашему брату нужна скорость, темп и количество!

- Это правильно! Что за глупость обнюхивать одну рюмку весь вечер… - согласился Громобоев.

- Верно! И в том ресторане кельнер метался по залу и никак не желал обращать внимания на слегка подвыпивших шумных русских, размахивающих руками. Наши глядят, а на столе висит тарелочка, такая же, типа бубна, под ней молоточек. «Стукнем в неё, может быстрее прибежит», - предложил один приятель. Сказано - сделано, стукнули. Официант действительно сразу подошёл к столику. Ребята повторили заказ, а соседи немцы стали им одобрительно подмигивать, улыбаться. «Видишь, оценили нас, нравится, как мы умело пьём», - сказал один офицер. «А давайте покажем немчуре, как могут гулять русские офицеры. Пусть учатся!» Парни хлопнули залпом, ударили вновь в бубен. Немец-официант сразу же тут как тут. «Ещё повторить», - говорят хлопцы. Немцы-соседи улыбаются, показывают в знак одобрения большие пальцы. Гвардейцам неймётся, снова бьют в бубен. Официант говорит, мол, может быть, хватит товарищам офицерам? «Что ты понимаешь, Ганс, - заявляют они, - ты не знаешь крепости русского человека! Наливай ещё!» А весь зал встал и одобрительно зааплодировал. «Смотрите, оценили фрицы!» - обрадовались приятели и снова колотят в бубен. Но наглый и бесцеремонный немец вместо водки и пива принёс счёт. Смотрят - батюшки! Твою-то мать! Полторы тысячи марок! Откуда? За что? Оказывается, каждый удар молоточком - угощение всего заведения! А ресторан большущий, примерно на триста человек. Поэтому немец и переживал, хватит ли у господ офицеров наличности. Командиры схватились за головы, полезли по карманам, наскребли требуемую сумму, выгребли скопленные и припрятанные от жён заначки, но рассчитались. А потом всё лето перебивались с хлеба на воду. Ни тебе пива, ни тебе развлечений.

- Ты, наверное, был одним из них? - ухмыльнулся Эдик. - Очень живописно и достоверно рассказываешь…

- Да нет, одним из них был наш комбат Паша Перепутенко, - подмигнул Эдику раскрасневшийся Толстобрюхов. - Только не расспрашивайте его об этом, он сердится, не любит вспоминать эту историю. Учитесь на чужих ошибках!

/Глава 4

Громобоеву было скучно и довольно неуютно обитать одному в этом готическом замке, в прошлом культовом сооружении, поэтому он пригласил для проживания составить компанию капитана Чернова. Можно ведь пожить коммуной, пока жёны не приехали. А чтоб приятелям уж совсем было не скучно, к ним подселился Андрюха Кожемяка - помощник начальника штаба полка по строевой, как и они, вновь прибывший, и тоже из Ленинградского округа. Капитаны Чернов и Кожемяка были шапочно знакомы ещё по прежнему месту службы и вместе прибыли в часть.

К ним на огонёк каждый вечер заглядывали то Толстобрюхов, то Странко. Порой забегал комбат. А то собиралась и вся весёлая гопкомпания. Временные холостяки накупили объёмную хозяйственную сумку немецких вин на пробу и пару ящиков разнообразного пива. Комбат Перепутенко не одобрил выбора. Он внимательно изучил бутылочные этикетки десертных и сухих вин, крякнул и с презрением покачал головой.

- Вы сдурели чи шо? Хто ж пье эту сладкую и кислую бурду? Так дело не пойдет!

Подполковник достал вместительный лопатник и протянул Эдику деньги:

- Вот тоби марки - купи нормального питья! Потом сочтёмся…

Пришлось Громобоеву докупать коньяк и водку.

- Вот це другое дело! - обрадовался комбат, заглянувший следующим вечером к ним в «коммуну». - А то не знаешь, заходить к вам чи ни. Чисто як дамочки форсите.

- Павел Степанович, нам хотелось попробовать настоящих вин, провести, так сказать, дегустацию, - оправдывался Эдуард.

- Та шо тут дэгустироваты? Обыкновенное кислое пойло, а коли питы так питы! - внушительно изрёк комбат и одним глотком залудил стопку водки.

- Вино по пять марок - пойло? - возмутился Кожемяка. - Ну, знаете ли…

- И знать не хочу! - отрезал комбат. - Наливай горилки, а то уйду!

...Соседями Громобоева в этой старой соборной башне были три семьи. Две жили этажом выше, и вход к ним был с другой стороны, а рядом на площадке обитала довольно своеобразная и странная семейка. Глава этого семейства, артиллерийский капитан Вася Черкасов, был сильно контужен в Афгане, любил выпить и жене своей уделял внимания постольку поскольку. Зато эта Элеонора, а попросту Эллочка, наоборот, усердно интересовалась мужчинами и даже попыталась навязать свои услуги трём холостякующим капитанам. Однажды поздно вечером, уже хорошо подвыпив, она пришла попросить сигаретку и огоньку. Одета Эллочка была в почти прозрачный и невесомый халатик, уставилась на початую бутылку вина и замялась у порога. Пришлось предложить присоединиться к компании. Одним стаканом капитаны отделаться не смогли и достали вторую бутылку «Рейнского». Эллочка бесцеремонно уселась на табурет, забросила ногу на ногу, халатик, естественно, распахнулся. Эллочка притворно ойкнула, но, вместо того чтоб прикрыться, наоборот раздвинула пошире ножки.

- Парни, хотите? Будете? Ну же… смелее! - проявила настойчивость Эллочка, покачиваясь на табурете и нахально поглядывая сквозь стекла очков. - Хоть по одному, хоть все сразу. Почти даром, всего двадцатка - и можно драть меня до самого утра …

- Гм-гм… Денег нет, - за всех ответил, прокашлявшись, Чернов.

- Как хотите. Но я в кредит не даю, - пробурчала недовольная Эллочка.

Капитаны нервно хохотнули, но, несмотря на соблазн, всё же отказались от её навязчивых услуг - и денег нет, да и мало ли чем соседка может их наградить…

Эллочка залпом допила вино и, пошатываясь, ушла, бурча на ходу что-то про засилье гомиков...

Так что соседи у Громобоева были своеобразные и шумные. Регулярные потасовки порой переходили из квартиры на площадку или даже во дворик и завершались руганью под большущим старым клёном. Обычно на шум прибегал дежурный по полку и патруль, чету Черкасовых ругали, стращали, скандалисты возвращались в квартиру к застолью и продолжали распивать дальше.

Васю Черкасова интересовали лишь маленький сынишка да длинная, тощая тёмно-коричневая собака такса. Сын удостаивался внимания по трезвости, а таксу Марту сосед-артиллерист обожал, кормил вкусностями, играл с ней и регулярно выгуливал. Вася купил её за большие деньги у знакомых немцев и регулярно дрессировал. Из-за Черкасова и его таксы на территории полка почти не было кошек. Он натравливал и науськивал собаку на каждого забежавшего на территорию части кошака, а Марта умело душила их. Поначалу Василий сам ловил котов, притаскивал для таксы, тыкал дико орущего мурлыку ей в морду, жертва рычала, царапалась, и собака загрызала противника. Как пояснял Черкасов соседям, шокированным этим живодёрством, он с помощью таксы собирался выживать в голодающей России: охотиться на лис, зайцев и прочих зверей... И верно говорят офицеры в полку, что Вася был сильно контужен на войне, что с него, убогого, взять…

А страшненькая, очкастая, тощая Эллочка вместе с более молодой и гораздо более симпатичной подружкой блондиночкой Маринкой, женой лейтенанта, медика, с утра пораньше отправлялись на подработку на вокзал. Эта парочка садилась в пригородные и дальние поезда и каталась туда-сюда. Бизнес продвигался успешно: минет по-быстрому пьяненьким работягам и прыщавым юнцам, секс с остро нуждающимися в нём похотливым пассажирам в степенном возрасте. Тело ежедневно неоднократно шло в дело: стоя в тамбуре, сидя на лавке, лёжа на лавке. Девицы несли и убытки, потому что давали мзду полицейским, кондукторам и делились с мужьями, чтобы те особо не выступали. Но большую часть марок они оставляли себе на тряпки и косметику. Вечером возвращались, прикупив спиртного и закуски, ничуть не стесняясь ни мужей, ни соседей. А затем Вася, хорошо подвыпив и дойдя до нужной кондиции, принимался учить её уму-разуму. Близорукая супруга обычно теряла в потасовке очки, пыталась убегать от еле стоящего на ногах супруга и лишь умоляла не портить «вывеску»:

- Не тронь лицо, скотина, мне завтра на работу ехать!

На эти просьбы пьяный капитан в ответ громко крыл матом, обзывая её последними словами, и заявлял:

- Ах ты, проститутка! Шалава! Ну, да ничего страшного! Ты работаешь не лицом, а дырками, паскуда!

Но всё же соображал и старался лицо слишком не портить, бить кулаками по менее заметным частям тела: по рёбрам, по плечам, по заднице. А в особые дни, когда на него вдруг снисходило вдохновение, валил Эллочку в траву и стегал портупеей.

- Скотина, - визжала та, - я же теперь ни прилечь, ни присесть не смогу!!!

- А ты не присаживайся и не подкладывайся, стоя работай! - ухмылялся Вася ...

Майор Стронко каждый день, как автомат, по часам, отправлялся на вокзал встречать супругу. На третий день пребывания в полку Эдик увязался за ним, хотелось оглядеться, посмотреть поближе, как живут немцы.

- Пошли, конечно, вдвоём веселее гулять, - не возражал Владимир. - И расскажу о городе, и достопримечательности покажу.

Они вышли через второе тыловое КПП, завернули за угол и очутились перед старинным замком. Перешли через мост над ручьем, который в своё время был рвом с водой, прошли через каменную арку в распахнутые крепостные ворота и оказались во дворе хорошо сохранившегося замка. Капитан с волнением в сердце ступал по мощеным булыжником кривым дорожкам.

- Наверное, по ним ходила в детстве юная целомудреная графиня Катька? Думаю, это именно эти камни с тех пор уцелели и сохранились, и они должны помнить отпечатки её ног, - заметил Громобоев. - Володя, как думаешь, ведь наверняка с той поры брусчатку не перекладывали?

- Вполне возможно, я как-то об этом не задумывался, - ответил тот. - Пошли скорее к поезду, а не то опоздаем! Не последний день в городе, успеешь обнюхать все эти мхом покрытые камни, исходишь и облазишь все закоулки!

Подошли к перекрёстку. Дорога была пуста, но на светофоре горел красный.

- Стой, не позорь меня, и так немцы говорят, что мы нарушаем порядок. Сейчас загорится зелёный, тогда и пойдем. Видишь, дряхлая старушка стоит рядом и косится на тебя, резвого и нетерпеливого. - И, когда двинулись на зеленый, похвалил за терпение: - Ну, вот! Можешь ведь! Экзамен на цивилизованного человека ты сдал!

Прошлись вдоль вереницы магазинчиков, изредка останавливаясь и разглядывая ценники. За стеклами виднелись полки и стеллажи, которые ломились от обилия одежды, обуви, вещей и аппаратуры. Бакалейные лавки соблазняли разнообразием ассортимента, лишь колбасные отделы пустовали.

- А почему нет колбас?- поинтересовался Эдик. - Я вчера видел, что в витрине-холодильнике лежало десятка два сортов. Закончилась?

- Немцы её в субботу на переработку отправляют. Никто не станет покупать в понедельник лежалый товар с прошлой недели.

Громобоев был в шоке. О таком в России и мечтать нельзя.

- Но скоро всего этого товара в магазинах не будет, - сказал Странко.

- Как это не будет?

- Первого июля произойдёт объединение валют и единого торгового пространства. И прощай, продукция ГДР!

- И ничего в лавки не завезут? Не может быть!

- Завезут, но уже капиталистическую продукцию… Все будет с новыми лейблами и сделано по иным технологиям. Мне знакомый немец вчера об этом говорил. Смотри на цены, запоминай, через пару недель их сравним…

Действительно, через неделю торговцы закрыли магазины на ремонт. Государственную торговлю приватизировали, меняли витрины, персонал. Эдуарду зарплату за июнь и июль не выдали, финансист заявил, что получка будет новыми деньгами - бундесами, западными бундесмарками. Громобоев не возражал, он был готов потерпеть, ведь особых расходов у холостяка не было: питался в столовой по продовольственному аттестату, а пивом угощали приятели.

И вот наступило первое июля. Как и ожидалось, жизненный уклад маленького городка, да и всей Германии, резко поменялся. Народ словно сходил с ума, хватали всё подряд: японские и корейские телевизоры, видео- и стереосистемы, вещи. Началась эра потребления, республика влилась в иную цивилизацию. Жизнь изменилась и у немцев, и у русских.

Первая получка была двойной, и Громобоев сразу набрал дефицитной аппаратуры: видеодвойку, стереосистему, кассет с порнухой, которые завезли появившиеся откуда-то прохиндеи иммигранты. Этот ушлый народ, бежавший из Советского Союза в прошлом и позапрошлом десятилетиях, представляющий разные национальные меньшинства СССР, организовал стихийные рынки вокруг частей. Командиры велели их гнать, приходил патруль, начальники шумели, пытались употреблять власть, но что можно сделать на территории чужого государства с гражданами этой страны или с беженцами? Торговцы отойдут чуть в сторону, вновь развернут лотки - и все дела. Впрочем, командиры и сами покупали у них «колониальные» товары, ведь у них вещи были пусть и без гарантии, явная контрабанда, но зато много дешевле, чем в немецких магазинах.

/Глава 5

Пока Громобоев холостяковал, у него была масса свободного времени, поэтому он обошёл компактный Цербст вдоль и поперёк, за исключением промышленных окраин: сфотографировал памятники, старинные здания, полюбившиеся пейзажи. Однажды он спросил у зампотеха, что это такое виднеется вдали, позади парка боевых машин, огороженное полуразрушенной старой стеной. Странко пояснил, мол, там кладбище военнопленных, зверски замученных фашистами в концентрационных лагерях. Эдик был любопытен и решил проверить, так ли это, ведь фашисты вроде бы в лагерях трупы сжигали, а тут настоящее огороженное кладбище.

Для начала заглянул в автопарк, отметился, что побеседовал с механиками, и быстро зашагал по проселочной дороге. Дошёл до кладбища, отворил покосившуюся решетчатую калитку на ржавых воротах. За стеной во все стороны тянулись ровными рядами могильные холмики, поросшие густой травой. Вдоль стен высились раскидистые многолетние липы, ясени, клёны, дубы. Под сенью могучих деревьев действительно покоились русские воины-мученики. Громобоев окинул взглядом захоронения - не меньше тысячи! Вгляделся в потемневшие и покрытые плесенью надгробия, многие из которых заросли мхом. Прочитал и поразился: лейб-гвардии штабс-капитан, ротмистр, урядник, есаул, унтер-офицер, нижние чины в звании рядового!.. На большущем могильном камне хорошо сохранилась надпись: «Их благородию господину полковнику, от офицеров и нижних чинов». Фамилии на могильных камнях чаще были чисто русские: Филатов, Пименов, Лебедев, Алексеев, Попов. Но попадались и надгробия люда явно не из простых: Шром, барон Ридигер, Каралис, Зверлинг, Венгловский, Измайлов… Покоились военнопленные все вперемешку, не по статусу, не по рангу и не по чину, не по алфавиту. Смерть уравняла всех воинов, и хоронили, очевидно, по годам. Вот небольшой ряд четырнадцатого года, следом ряды пятнадцатого. Больше всего было могил шестнадцатого года. Крайняя дата захоронений была датирована апрелем восемнадцатого.

Громобоев брёл между холмиков не торопясь, читал надписи, размышлял и вдруг наткнулся на однофамильца, а может и дальнего родственника, кто его знает? На потускневшей табличке было выбито: «Георгиевский кавалер, унтер-офицер гродненского пехотного полка Трофим Громобоев». Ниже даты: родился в одна тысяча восемьсот девяностом, принял мученическую смерть от ран и болезней в январе восемнадцатого года.

Капитан сорвал росшие рядом с десяток полевых цветов и положил на могилу героического предка-однофамильца. Затем на тропке он нашел старинную солдатскую медную пуговицу с двуглавым орлом и положил в карман.

Он вернулся в автопарк и рассказал о своём любопытном открытии.

- Странно, - хмыкнул Странко. - Почему-то в полку все уверены, что это кладбище иной войны, последней.

- И неужели никто не удосужился дойти до него и положить цветочки? Хотя бы в День Победы?

- Поглядите-ка на него, какой выискался красный следопыт-тимуровец. Чего это ты на меня волну гонишь? Больше всех надо? Люди служат, работают, возможно, текучка их заела.

- А замполит, парторг, комсорг? Им ведь за это деньги платят! Эти только и горазды, что с трибун болтать об угрозах империалистов. Я там однофамильца нашёл - унтера Громобоева. А может быть даже дальнего родственника или прапрадеда? Мы ведь живших прежде наших дедушек никого из предков обычно не знаем. Вот ты, например, помнишь имя хоть одного своего прадеда?

- Прадеда, говоришь? А как это хоть одного? Прадед, он и есть прадед…

- Их как минимум должно быть четверо, по папиной линии и по маминой!

- А-а… ну, да, ну да, оно конечно верно, - заметно было, что зампотех явно напрягал мозг, соображая и пытаясь вытянуть из глубин памяти хоть какие-то имена. - Честно - не знаю! Были у меня два дедушки: Миша и Саша. А по отчеству я их не называл, поэтому… не знаю… И чего ты пристал ко мне! Можно подумать, ты знаешь прадедов имена!

- Знаю! Василий и Мартемьян! И прапрадедов знаю! Терентий! А до него был Сафон! А дед Сафон был почти ровесником Пушкина, даже старше поэта на четыре года! Вот! Но это по одной родовой ветви, а их ведь должно быть четыре…

- Врешь, поди, на ходу выдумал! Или ты из недобитых дворян? - не поверил Странко. - Это только графы да бароны племенную родословную ведут на двести-триста лет назад.

- Я из самых что ни на есть обычных крестьян! Только свой род не забыл и помню, мне бабка рассказывала! Родня была ссыльная, каторжная, беглые, ни царя не любили, ни большевиков. Сибиряки, свободолюбивые, вольные землепашцы! Крепостного рабства не знали, в холопах не ходили! Лишь при Сталине сумели их сковырнуть с земли и пустить по ветру, растоптать в лагерную пыль. И этот здешний Громобоев с именем Трофим вполне мог быть нашим родичем. А я не в курсе, кто он, и это меня злит. А ты никого не помнишь, и тебе пофиг…

- Отстань! Я живу нынешним, а не прошлым! Мне вот, например, сегодня надо жену встречать, а не по старым кладбищам шастать да болтать попусту. Бывай!

Странко отодвинул разгорячившегося Эдика в сторону и зашагал в сторону города.

Служба в полку шла ни шатко ни валко, потому что никакой боевой работы не было вообще. В первых числах июля, как гром среди ясного неба, вдруг прошла информация, что их Ударная армия выводится из Германии самой первой в группе войск. Предписано убыть домой до конца года! И ни самой гвардейской дивизии, ни её полков уже к ноябрю не будет существовать. Танки - в Сибирь, боеприпасы - передать в другие части, имущество - в Белоруссию. Военный народец впал в прострацию, все ведь надеялись немного послужить, наслаждаясь свалившимся на них изобилием.

Первые эшелоны с вывозимым военным имуществом потянулись домой уже в конце июля. Генералы пообещали не оставить выводимых офицеров без квартир. Поступил приказ: офицеров и прапорщиков по выводу и расформированию частей в обязательном порядке отправлять служить туда, где у них есть жильё. Выходило так, что Эдику через несколько месяцев предстояло вернуться к старым недругам в свой округ, где его совсем не ждали.

Месяц назад Эдуард выслал официальный вызов своей семье на жительство за границей по месту службы, и вот, наконец, жена и дочь должны были приехать. Накануне в квартире прошла прощальная пьянка, их весёлому офицерскому общежитию пришёл конец. Временные соседи Кожемяка и Чернов с видимым неудовольствием собрали барахлишко и пообещали после обеда, до приезда семейства Громобоевых, выселиться и прибраться в покидаемых апартаментах.

А Эдуард после утреннего полкового построения и батальонного развода отправился на вокзал в Магдебург. Взводный Щеглов вызвался помочь встретить семью, а заодно обкатать, опробовать старенький пятнадцатилетний «Форд», да и у самого были в большом городе дела: надо заскочить на автомобильный рынок, прикупить запчасти. Машина была не новая, но в отличном состоянии, скоростная, и Эдик наслаждался комфортной поездкой: он впервые ехал в просторном салоне иномарки. Лейтенант легко и без усилий выжимал из «Форда» сто двадцать километров в час.

Прибыли как раз вовремя, встретились с Ольгой и Ксюхой на платформе и поспешили скорее к авто. Жена и дочь выглядели ошалевшими: чужая страна, незнакомая речь, иная жизнь. Маленькая дочка с любопытством крутила головой и никак не могла понять, почему все люди вокруг каркают и чирикают.

- Папа, почему они говорят как птицы? Не могут по-человечески?

- Это у них язык такой, немецкий, - пояснил ей Эдуард.

Он подхватил объёмистые чемоданы и потащил к машине.

Сразу домой не поехали, а немного покатались по городу, лейтенант организовал своеобразную экскурсию. Потом погуляли по торговым улицам, пока он приценялся на разбраковке к запчастям. Ольга была в шоке от чистоты, порядка и красоты. А известие о скором возвращении выбило из равновесия - ехала надолго, планировала, что на несколько лет, а что вышло? Можно чемоданы и вовсе не распаковывать! Хотя, в принципе, и три месяца - тоже срок немалый! Успеешь и прибарахлиться, и отведать деликатесов, и продегустировать напитки, купить машину и аппаратуру. Как говорится, приобрести полный джентльменский набор советского «оккупанта».

По прибытии в часть Эдуард в первую очередь познакомил Ольгу с офицерскими дамами танкового батальона: с комбатшей и заместительшами. Офицерши каждое утро уходили на заработки и сразу привлекли к труду Громобоеву. До обеда они собирали на полях в немецких кооперативах огурцы и получали зарплату в двадцать марок в день, плюс приносили бесплатные огурчики для дома.

Семья Громобоевых остро нуждалась в валюте, поэтому рано утром дочку оставляли в квартире одну досматривать сны, а потом велели смотреть мультики по заранее включенному видеомагнитофону. Конечно, не совсем одну, а на попечение солдата-писаря Васьки. Под работающий телевизор Ксюха просыпалась, играла в куклы, рисовала, потом солдат-нянь приходил, напоминал о завтраке, скармливал ей йогурт. Если девчушка капризничала и отказывалась - съедал сам. Чтобы добро не пропадало…

А капитан Громобоев ежедневно на рассвете уезжал вместе со всем батальоном на ликвидацию запасного района сосредоточения. Солдаты вручную лопатами закапывали отрытые посреди соснового бора и протянувшиеся на сотни метров окопы, десятки блиндажей и капониров, а офицеры собирали в посадках грибы. Маслят в этот год уродилось видимо-невидимо. Рядом с укрепрайоном на многие километры раскинулись поля, засаженные хмелем, ходи между рядов и не ленись нагибаться. Да и в молодом ельнике встречались и колонии маслят, и волнушки, и опята, и сыроежки. Немцы грибы почему-то не собирали, наверное, не понимали в них…

Эдик вместе с сержантом-помощником набирал каждый день полную плащ-накидку грибов, а Ольга приносила корзину огурцов. Картошкой разживались в солдатской столовой. Каждый день, завершив работу, управление батальона накрывало по очереди стол, то у Странко, то у Толстобрюхова, то у Перепутенко, то у Эдика, и отмечали любой повод. Почему-то чаще собирались в квартире Громобоевых.

В эти дни семьи цербстского гарнизона экономили на всём, на чём могли, за исключением выпивки. На пиве никто не экономил. Как можно? Пиво - это святое!

В тот августовский день майор Странко ворвался в штаб батальона, словно бежал от урагана. Зампотех был ужасно злым, выглядел каким-то помятым, на лице были отчётливо видны пара ссадин и синяк. Он схватил Толстобрюхова за руку и потянул в каптёрку. Там майоры некоторое время о чём-то громко говорили, а затем быстро направились к выходу.

- Эдик, мы в городок, а потом на спортивную площадку, если о нас будет спрашивать комбат, - крикнул зампотех на бегу.

- Помощь нужна? Вы до спортивного гаштета? - подмигнул им Громобоев.

- Отстань! Сейчас не до шуток, - буркнул Странко и с силой хлопнул дверью.

Оба заместителя словно в воду канули и не показывались в казарме до самого вечера. Впрочем, комбату было не до них, он занимался купленным накануне грузовичком. Майоры появились лишь после ужина, ближе к отбою, и пригласили Громобоева на выпивку. Эдуард живенько собрался, и они поспешили на выход. Вскоре офицеры сидели в уютной беседке за столиком летнего гаштета, и Странко поведал о случившемся. Оказалось, супругу зампотеха пытался изнасиловать начальник физподготовки полка. Эта сволочь жила этажом выше, и офицеры, пока не было жён, почти год приятельствовали. Начфиз Фёдор регулярно заходил обменяться видеокассетами, послушать музыку, попить пива, поболтать. Но с приездом жены Странко Валентины он особенно зачастил. Так как зампотех часто отсутствовал ночами, то приходы соседа по вечерам ему не нравились, Володя сказал об этом спортсмену, но тот лишь ухмыльнулся и даже выразил обиду и недоумение. Красавчик Фёдор был закоренелым холостяком. Хорошо сложенный атлет, циничен, нагл, самоуверен, пользовался популярностью у многих полковых женщин.

- Сам виноват, прикормил змея! Пока Вальки не было, мы сдружились, а как она приехала, то этот кобель на неё стойку сделал, слюнки пустил! А Валюха и сама хороша, любит хвостом покрутить!

Эдик опешил. Все знали об их дружбе со спортсменом и считали приятелями не разлей вода, и вот на тебе - фортель! Майор Советской Армии - насильник!

- Вчера я уехал ночью горючку воровать и продавать, а эта гнида заявилась ко мне домой. Жена говорит, что Фёдор был хорошо под шофе, видимо для храбрости, и сразу начал домогаться. Моя Валька хоть и вертихвостка, но баба честная и порядочная. В итоге у спортсмена вышел полный облом: получил коленом по яйцам, кулаком в нос да ногтями по всей морде. Этот подонок ей лишь халатик порвал, свалил на пол, но заломать так и не сумел. Моя шаболда ударила его по башке удачно попавшей под руку пустой бутылкой, потом добавила настольной лампой и убежала из квартиры в штаб полка. Патруль прибыл, дверь нараспашку - всюду следы борьбы, разгром, но никого нет. В своей квартире спортсмена тоже не было. Командир полка велел разыскать, посадить под арест и срочно отправить в Союз. Снарядили на поиск патрули, те долго искали, но не нашли.

- А ты нашёл? - спросил опешивший Громобоев.

- Конечно! Я же знаю все его явки, повадки и привычки. Мы с Толстоуховым нашли пьяного Федьку на немецком стадионе, он под зрительской трибуной сидел и из горла бутылку корна глушил. Отмутузили его хорошенько. Вот же гадёныш! Завтра или послезавтра его с позором вышлют, и домой не на машине своей поедет, а поездом, потому что его машину я сжёг. Нашёл с кем шуточки шутить!

Странко погрозил кулаком в пустоту и выпил подряд одну за другой три рюмки шнапса.

- А про какую горючку ты давеча обмолвился? - поинтересовался Эдик, отхлебнув пива. - Повтори-ка, что ты воруешь? Где и как?

- Дизтопливо! Соляру…

- Как это? Да как ты можешь… - опешил Громобоев, никогда в жизни не покушавшийся на государственное добро.

- А так! Могу и всё! Этой ночью полный топливозаправщик немцам слил - десять тонн.

У капитана даже перехватило дыхание, ведь этим откровением зампотех делал его вроде бы своим невольным соучастником. Как быть? Не сообщать руководству - вроде покрываешь, доложить - значило предать приятеля, заложить!

- Да не бзди ты! Подумаешь, десять тонн… В полку сейчас такое творится, рассказать тебе всё в подробностях, так у тебя волосы встанут дыбом.

- А ты расскажи…

- Много будешь знать, мало будешь жить. Я и так зря проболтался. Расскажу, честное слово, но позже, через пару месяцев, в конце октября…

- И ты мне о хищениях так спокойно говоришь?

- Ага! И ты, главное, не рыпайся, не пытайся что-то изменить, командование полка в курсе. А не то не сносить тебе буйной головы…

Тем временем вывод близился и становился всё реальнее, за август и сентябрь полк сровнял с землёй все свои полевые укрепления в запасном районе, машинами вывезли в другие части содержимое складов, дембелей уволили, а молодых солдат отправили в соседние части. Младшим офицерам стало нечего делать, и от безделья они резались в карты и нарды, носились по авторынкам в поисках дешевых машин. Для офицерш работы тоже стало гораздо меньше, овощи на полях и фрукты в садах госхозов закончились, поэтому самые крепкие и сильные из них переключились на тяжёлый труд - на уборку хмеля.

Солдаты, чувствуя безнаказанность и попустительство командования, понемногу наглели. Так уж исторически сложилось, что с годами в этом городе благодаря их гвардейскому полку выросла мощная армянская община. Ежегодно несколько армян из числа солдат и сержантов умудрялись жениться на молодых и не очень молодых немках. Земляки подыскивали неходовую и несимпатичную «кобылку», не пользующуюся спросом у коренного населения, подводили на случку к бойцу, который был не прочь остаться жить в Германии, а дальше дело техники... Но всё равно солдата отсылали дослуживать в Советский Союз. Однако вскоре подруга вызывала любимого обратно по приглашению в фатерлянд,  в итоге происходило воссоединение сердец, и начиналось производство гибридного потомства: с большими горбатыми носами, нордическими лицами и южным горским темпераментом. В годы перестройки этот процесс в Цербсте принял черты заводского конвейера. Примерно двадцать или тридцать армян стали армяно-немцами, приобрели гражданство ГДР, а теперь уже и объединённой Германии.

Каждый вечер к воротам обоих КПП съезжались на автомобилях и мотоциклах представители «коренного» немецко-армянского населения, привозили очередных похотливых потенциальных невест и знакомили их со своими земляками. Как говорится, готовили почву для увеличения этноса. Бороться с этим национально-освободительным движением брачно-сексуального характера было трудно, а главное - бесполезно…

/Глава 6

Лето как-то очень быстро пролетело, и наступил сентябрь. Время неумолимо отсчитывало дни, приближающие полк к полной ликвидации, а военных к возвращению в родную бытовую неустроенность, в голод и холод. Военный народец был близок к панике, особенно нагнетали истерию их жёны.

В тот тёплый осенний вечер Эдик заступал дежурным по полку. Наряд - самое бестолковое времяпровождение: ни выпить, ни личные дела сделать, типа поисков машины или добычи какой-нибудь гуманитарной халявы-помощи от братского немецкого народа.

Громобоев ужасно не любил ходить в наряд дежурным по полку. Ночью не спишь, бродишь по части, следишь за порядком в казармах, гоняешь с прилегающей территории армян, проверяешь караул, шатаешься по постам, где какой-нибудь придурок часовой спросонья может в тебя нечаянно пальнуть. Гораздо интереснее быть начальником патруля, можно хотя бы по городу пошататься. А дежурный по полку ограничен территорией за четырьмя стенами, да ещё должен три раза за сутки проконтролировать приём пищи. Исходя из всего выше сказанного, настроение у Эдуарда было паршивым, а погода, наоборот, шикарная: осеннее солнышко светило по-летнему, птички пели, хорошо было бы сейчас рвануть на речку, на пляж, а ты, вместо того чтоб отдохнуть и развлечься, должен сидеть в дежурке, считать пистолеты, патроны, проверять документацию. Тоска зелёная!..

В помещение бочком протиснулся взволнованный взводный Щеглов, заступивший начальником караула. Вид у него был какой-то взъерошенный, глаза навыкате, волосы дыбом, лицо серое. Громобоев нахмурил брови: ну прям не старший лейтенант Советской Армии, а какой-то заплутавший в городе тролль или леший.

Взводный нервно подмигнул пару раз и поманил его за дверь.

- Ну, чего тебе? - недовольным голосом спросил Громобоев, оторвавшись от проверки документации.

- Тс-ш-ш! Товарищ капитан! У нас ЧП! Орден пропал!!!

- Какой орден? Чей орден? - не понял Эдуард. - Что ты несёшь?

- Орден, товарищ капитан, пропал! С боевого знамени части!

- Что? Как пропал? Куда пропал?

- А я знаю? Одного ордена из трёх полагающихся нет на месте, и все дела…

- Ты караул уже принял?

- Принял, но не совсем, я пока ещё не расписался. Надо что-то делать. Я осматривал полотнище знамени через пластиковое ограждение и вижу: вроде как дырочка и пустое место там, где орден должен висеть. Хотя, может быть, мне только кажется…

- Крестись, если кажется! - погрозил кулаком Щеглову капитан и поспешил на пост.

Посмотрели через закрытую пластиковую пирамиду так и сяк, вроде бы одного ордена на знамени действительно недоставало.

- Надо бы вскрыть пирамиду, - продолжал тараторить Щеглов. - Предшественник просит молчать, но я не хочу на себя вешать это дело. А вдруг завтра всё вскроется и меня потом не сменят?

Громобоев в задумчивости поскрёб затылок, ошалело посмотрел на старого дежурного по полку, замученного бессонной ночью замполита-артиллериста, и принял решение докладывать. Ведь если что, завтра самому будет не смениться! Эдик подошёл к майору Симоненко и прошептал на ухо ужасную новость. Майор чуть отстранился и спросил:

- Это такие дурацкие шутки теперь в ходу у танкистов?

- Да нет! Я серьёзно…

Майор с проскальзыванием сапог о начищенный до блеска паркетный пол рванулся к боевому знамени, возле которого уныло топтались старый начальник караула, два разводящих и задержанный на посту часовой со сменным караульным.

- Где? Показывай! - набросился он на артиллериста-лейтенанта.

Лейтенант прилип щекой к прозрачному пластику и показал пальцем на красную шелковую материю.

- Вроде бы тут должен был быть…

- И какого ордена вроде бы недостаёт?

- А я их знаю? Раньше было три - вижу два...

- Как это случилось? - взвыл майор.

- Да его давно нет, - ответил молодой лейтенантик. - Все друг другу говорили, что орден в ремонт сдали…

- В какой нахрен ремонт? Запись в постовой ведомости есть?

- Нету… - шумно выдохнул воздух лейтенант, понимая, что попал в историю, вернее в настоящую переделку.

Майор-артиллерист с досады швырнул фуражку на пол.

- Придурок! Как с такими деятелями можно дальше жить и служить? Вокруг сплошные идиоты! Скажи на милость, ну какой может быть ремонт?

- А я знаю? Может, застежка отвалилась? Мне про ремонт на той неделе взводный сапёр сказал. Мол, один орден, кажись, в ремонт забрали и скоро вернут. Все друг другу говорили по смене…

- Кажись! Расстрелять бы тебя показательно перед строем!

Эдик осмотрел остроконечную стелу из плексигласа, в которой стояло боевое знамя части, и заметил, что задняя стенка деформирована и слегка отгибалась, и если её чуть отжать штыком, то туда могла пролезть ладонь.

«Вот прохиндеи! Ах, жульё! Точно, спёрли! Конечно, какой ещё ремонт ордена? Явно украли немцам на продажу! А крайнего, того, кого командиры назначат главным виноватым, наверняка снимут с должности и досрочно отправят в Союз», - мелькали мысли в голове Громобоева.

Крайним быть не хотелось. Наоборот, хотелось ещё немного пожить за рубежом. Если пропажа замечена и о ней знают несколько человек, то нужно, конечно же, срочно докладывать.

С тяжелым сердцем Эдик снял трубку и набрал номер квартиры начальника штаба. Подполковник Фетисов вначале тоже не понял, о чём речь.

- Какой такой орден?

- Или Кутузова, или Богдана Хмельницкого! Точно не понятно, плохо видно.

- Капитан, ты не пьян? Не шутишь?

- Никак нет, трезв! Какие могут быть шутки в отношении боевых орденов, товарищ подполковник?

- Голову с тебя сниму, капитан! Приду и оторву собственными руками! Ах вы, мерзавцы!

Громобоев обиделся и громко возразил в ответ:

- А я при чём? Я только заступаю на дежурство…

Подполковник грязно выругался, бросил трубку. Эдуард аккуратно положил трубку на рычаг и посмотрел на предшественника тот продолжал молча нервно курить у открытого настежь окна, усевшись на вытертом сотнями офицерских задниц дубовом деревянном подоконнике. Время от времени из его глотки вырывалась серия витиеватых ругательств. Спустя пару минут в штаб ворвался запыхавшийся Фетисов, одетый в спортивный костюм и в домашних тапочках.

- Показывайте, негодяи! Живо ведите к знамени!

Возле поста номер один продолжали уныло топтаться два солдата и два сержанта. Пост этот был теперь - не поймёшь, ещё под охраной или уже нет, одни не хотели принимать, вторые не желали более стоять, ведь пора сменяться и на ужин. Начальник штаба сломал большую сургучовую печать, вскрыл пирамиду, вынул кумачовое гвардейское знамя, с силой взмахнул им, во всю ширь разворачивая полотнище. На плотной бархатной материи действительно тускло поблёскивали лишь два ордена.

- Б...!!! - ругнулся Фетисов. - И верно, нет ордена Кутузова второй степени…

- Что нам делать? Принимать пост? - спросил Щеглов с надеждой на то, что в караул нынче заступать не придётся.

- Чёрт побери! Конечно, принимать, но указав в ведомости недостатки. А с этими охламонами сейчас будем разбираться…

- Как написать в постовой ведомости? Утрата ордена со знамени?

- Мудак! Не вздумай ничего такого идиотского накарябать! Ты с ума сошёл?

- А как тогда? Какой текст написать? Уточните…

Начальник штаба замялся, напрягся, зажмурился и промямлил:

- Ну, как-нибудь иначе, нейтральнее: типа нарушен пластиковый корпус и отсутствуют детали на знамени. Ступайте в караулку и ждите, мы сейчас с командиром полка что-нибудь придумаем…

Подполковник Фетисов снял телефонную трубку, набрал номер командира и, вытирая обильный пот со лба носовым платочком, дрожащим голосом доложил. В трубке некоторое время была тишина, потом раздалась длительная тирада матов, которую слышно было даже на расстоянии. Полковник Бунчук мигом примчался в штаб и тоже не по форме: в трико и в шлёпанцах, от него слегка пахло спиртным, видимо оторвали от ужина. Командир замер возле боевого знамени в задумчивом напряжении. Помимо примчавшегося командира штаб постепенно стал наполняться старшими офицерами: поспешили прибыть зам. командира, замполит, майор-особист, секретарь парткома, комбат Перепутенко, начальник артиллерии и командир дивизиона… Все топтались в холле в сторонке, нервно курили и помалкивали.

- Дежурный! Почему курят в штабе? Чего столпились и галдите, как вороны? А ну марш все на улицу! - заорал командир.

Офицеры, испуганно вжав головы в плечи, торопливо потянулись к выходу.

- Когда этот орден видели в последний раз? - строго спросил Бунчук начальника штаба полка.

- Надо посмотреть по записям, по постовым ведомостям, - ответил Фетисов. - Думаю, он пропал не раньше девятого мая. Точно! На девятое мая знамя выносили на торжественное построение…

Командир полка и заместители закрылись в кабинете и продолжили обсуждать создавшуюся щекотливую ситуацию. Действительно, как быть? Что будет за утрату? Какое наказание и кому? Понятно, что ничего хорошего за это не будет, но что именно будет плохого? Известно, что при утрате знамени часть расформировывается! А если утрачен лишь орден? Не лишат ведь почётных наименований: «Гвардейский! Черниговский, Краснознамённый, орденов Кутузова и Богдана Хмельницкого». Ведь ордена Богдана Хмельницкого и Боевого Красного знамени по-прежнему в наличии... И хотя жить гвардейскому, в прошлом боевому и заслуженному, полку оставалось меньше трёх месяцев, но знамя-то придётся скоро передавать: дела в архив, знамя - в музей или тоже в архив на вечное хранение. Как можно сдать боевое знамя полка без одного ордена? Никак!

- Чёрт! И ведь орден довольно-таки редкий! Ладно бы Красного знамени, этих орденов много, а где найти Кутузова? - стонал Фетисов. - Награда полководческая, давали крупным военачальникам, от комполка и выше…

Замполит полка метался из угла в угол и истерично бормотал:

- За что! Ну за что? Почему это произошло именно со мной? Ведь я только получил назначение в политотдел дивизии… Почему это случилось именно со мной!..

- Не хнычь, как баба, утри сопли, - оборвал его командир. - Времени у нас мало, но надо что-то предпринять. Кто крайний - тот пусть и выкручивается! Майор Симоненко! А ну, подь сюды!

Замполит артиллерийского дивизиона затушил примерно десятую выкуренную сигарету о подошву сапога и понуро поплёлся на зов.

- Прошляпили боевую святыню! Мерзавцы! - бросил ему обвинение в лицо командир. - Хорошо хоть само знамя не просрали!

- Вы же знаете, это не мы. Танкисты просто первыми забили тревогу…

Полковник хмуро сопел, потел, лицо его побагровело.

- Знать бы, кто этот негодяй, удушил бы собственными руками выродка!.. Значит так, если не хочешь досрочно отправиться домой, должен добыть орден! Не знаю где и не знаю как… Достань: купи, укради... Езжай в Союз, шустри, но чтоб через десять дней орден был! Начальник штаба выпишет тебе из реестра номер этого ордена, надо будет перебить номер найденного на номер нашего.

Майор Симоненко стоял с окаменевшим лицом, затем медленно приложил руку к козырьку фуражки и вышел.

Вскоре артиллеристы командировали в Одессу самого ушлого взводного-одессита, который взялся выполнить задачу. Этот старший лейтенант обошёл скупки, комиссионки, сборища коллекционеров - орден стоил дорого. Тогда он заказал знакомому гравёру-еврею копию ордена Кутузова. Несколько дней работы подпольных мастеров - и заказ был выполнен, изделие было почти как настоящий орден, сделанный фабрикой Гознака. Вскоре знамя полка было успешно сдано в архив Министерства обороны вместе с боевыми тремя орденами. Никто не заметил подмены настоящего фабричного ордена Кутузова кустарным муляжом.

/Глава 7

В начале октября наступило долгожданное для большинства немцев событие - день объединения Германий. Хотя это было не то равноценное объединение на паритетной основе, которое задумывали под давлением народа власти ГДР, а как раз наоборот, полное поглощение одного государства другим. Командованием была объявлена повышенная боевая готовность. Полковник Бунчук велел усилить наряды и ужесточить пропускной режим.

В обед Эдик с Ольгой решили пройтись по магазинам. Ксюха увязалась за ними. Они не спеша прогулялись мимо замка, завернули к ратуше, миновали торговые ряды лоточников, перешли через дорогу и притормозили у автомобильного салона под открытым небом. На небольшой площадке теснилось два десятка новых и подержанных автомобилей: «Ауди», «Форд», «Опель», «Фольксваген», «Сааб». Эдик морально уже приготовился к возвращению, оставалось прикупить транспортное средство - шмотки и аппаратуру надо как-то вывозить, не на руках же тащить. Он надеялся на последнюю получку и что удастся найти нечто ездящее и подешевле. Главное дело, чтобы машина дотянула до Питера. В этом салоне дешёвого транспорта не было.

- Этот магазин не про нас, - пробурчал Громобоев. - Надо будет на автомобильную свалку ехать и там выбирать хлам поприличнее.

Ольга грустно вздохнула в ответ, погладив ладонью по капоту серебристого «Опеля».

Пока супруги рассматривали надраенные до блеска машины, неугомонная Ксюха вскарабкалась на яркие качели. Через дорожку от салона стояли пять разнообразных детских качелей-каруселей на пружинах в виде зайца, муравья, медведя. Аттракционы были рассчитаны на одного ребёнка или на двоих, рядом крутилась и низкая круглая карусель с сиденьями. Дочка за пять минут перепробовала все эти блестящие игрушки и, в конце концов, уселась на серого зайца, крепко схватившись за его длинные уши. Громобоев постоял пять минут, но обеденное время подходило к концу.

- Всё, хватит, пошли домой, - распорядился он, - нам пора возвращаться.

- Ещё хочу! - захныкала Ксюха.

- Я сказал - хватит! В другой раз!

- Пока, зайчик, я к тебе позже приду, - пообещала девочка и нехотя отпустила пластиковые серые уши полюбившейся игрушки.

Громобоевы быстро добрались домой, переоделись, Эдик взял за руку Ксюху и поспешил в штаб, а Ольга на работу к немцам, перебирать гуманитарную помощь.

Капитан велел писарю Ваське присматривать за дочкой, а сам повёл бойцов, заступающих в наряд, на инструктаж. Через час, когда вернулся, не обнаружил Ксюхи в кабинете.

- Васька! А где моя дочь? - спросил он у писаря, который тщательно заполнял вместо отсутствующего начальника штаба журнал боевой подготовки.

- Не знаю, может быть, она пошла домой?

- Я же велел смотреть за ней! - разозлился капитан и поспешил домой.

Дверь была на замке, а во дворике ни души: ни на лавочке, ни на клумбе, ни под раскидистым клёном. Громобоев прошёлся по плацу, обогнул пьедестал монументального танка «Т-34», но и за ним Ксюхи тоже не оказалось. Быстрым шагом пересёк плац и вошёл в солдатскую чайную. Но и там ее не было. Прибежал обратно в казарму, велел писарю и дневальным обойти все казармы и столовую, сам сбегал на стадион. Тщетно! Шкодная дочурка словно сквозь землю провалилась!

- Ох, я тебе задам трёпки, когда разыщу! - пообещал вслух капитан. - Выпорю как сидорову козу!

Поиски силами трёх солдат не увенчались успехом. Тогда он доложил комбату, и Перепутенко велел построить батальон и потом разослал бойцов во все концы городка. Солдаты обшарили каждый угол - впустую. Прошёл ещё час бесплодных поисков.

- Надо докладывать Бунчуку, - принял решение Перепутенко. - Пусть командир строит весь полк, и будем продолжать поиски за пределами гарнизона. Мало ли что может случиться, ведь она девочка… - буркнул подполковник. - Везде встречаются всякие моральные уроды…

Эдик при этих словах комбата взвыл, выматерился и побежал к дежурному по полку. Там он встретил Ольгу, которая уже была в курсе пропажи дочки.

- Как ты мог! Не уследил за ребёнком! Безответственный! Её, наверное, украли! - громко рыдала она, размазывая слёзы по щекам. - Сегодня наверняка попытаются устроить какие-то провокации немецкие фашисты! Не найдем - тебя убью и на себя руки наложу!

- Ты сама Ксюху так воспитала, делает, что ей вздумается, - нервно огрызнулся Эдуард.

Встревоженный командир полка велел офицерам по тревоге поставить в строй до последнего солдата, затем проверить чердаки, подвалы, каптёрки, бытовки, складские помещения. Вскоре полк выстроили на плацу.

Уже стемнело, подходило время ужина, над ротами стоял гул. Проказницу Ксюху знали почти все бойцы, ведь она жила в самом центре полка, ежедневно гуляла по плацу, везде и всюду болталась, со многими солдатами разговаривала. Слишком была энергичная и общительная девочка…

Эдик снова побежал на второе КПП. Как назло в наряде стояли разгильдяи - представители армянской диаспоры из зенитного дивизиона. В помещении было накурено, гремела музыка, стоял гогот.

- Эй, вы маленькую девочку не видели? - громко спросил у дневальных Громобоев.

Не по форме одетые и расхристанные бойцы заявили, что никто через КПП не выходил.

- А ну живо привести себя в порядок! Застегнуться, заправиться! Посторонние - марш отсюда! - раскричался капитан на эмигрантов.

В глазах тех застыло немое удивление. Они не привыкли к такому обращению по отношению к себе.

- Что вы тут делаете? А ну марш за территорию части! У нас ребенок пропал! Моя дочка! Видели её? Выходила? Что молчите? Сейчас полиция приедет разбираться с вами!

Солдаты дружно забормотали, что не надо орать, мол, они ничего не видели, а их немецкие земляки поспешно ретировались к машине.

- Начальник, не шуми, мы уже уезжаем, - примирительно заявил мускулистый предводитель диаспоры. - Мы тут ни при чём, у нас свои дела…

Эдик на всякий случай записал номер отъезжающего автомобиля. Поспешил на главное КПП. Навстречу ему торопливо шёл Странко.

- Как ты потерял дочь, болван? - набросился на него майор.

У них с Валентиной детей не было, и за два месяца зампотех привязался к Ксюхе, постоянно баловал её мороженым, шоколадом, конфетами и игрушками.

- Я наряд инструктировал, - взвизгнул фальцетом Эдик.

- Осёл! Тебе больше всех надо? Службист хренов! Для этого есть ротные и начальник штаба! Где она может быть? Соображай!

Громобоев в сердцах швырнул фуражку о землю.

- Ума не приложу! Всё обыскали! Высеку - на жопу месяц не сядет!

Зампотех отвесил Эдуарду лёгкий подзатыльник:

- Моли бога, чтоб жива была, а то болтаешь - высеку, выпорю!

В этот момент ворота КПП распахнулись, и на территорию части въехал, гудя пронзительной сиреной, зелёно-белый полицейский «Опель».

- Ну, наконец-то додумались наши командиры полицию вызвать! - обрадовался Странко. - Надо будет им фотографию Ксении дать для розыска! Её фото у тебя с собой есть?

- Нет, но я сбегаю домой, если что.

Они поспешили наперерез автомобилю и едва не попали под колёса. Машина резко затормозила, и из неё вышли два сурового вида офицера полиции.

- Гутен таг! - поприветствовал немцев Странко. - Кляйне киндер! Чилдрен! Гёрл! Девочка пропала! Шоб вы вмэрли со своим объединением, - затараторил майор на нескольких языках.

В этот момент полицейский распахнул заднюю дверцу машины, и из неё выпорхнула весёлая Ксюха, довольная собой и поездкой на красивом автомобиле с сиреной. Громобоев подхватил на руки, вначале поцеловал в нос, а потом перегнул через колено и от души врезал по тощей заднице ладошкой.

Полицейские от неожиданности замерли, широко рази­нув рты.

- Ты что делаешь, - возмутился Странко. - Не бей ребёнка! Хочешь, чтобы тебя привлекли к суду за рукоприкладство и грубое обращение? У немцев это запросто!

Странко на ломаном немецком языке через пень-колоду принялся пояснять, что это перепуганный отец, который уже несколько часов разыскивает своего ребёнка, у него шок и тому подобное. Полицейские покачали головами, погрозили пальцами и папе и дочери.

- Некарашо бить киндер! - громко по-русски произнес старший. - Ваш девочкк оччшен смелый и смышлёный ребёнок!

- Где вы её нашли? - спросил, переходя уже на русский язык, майор Странко.

- Её нашла семья пенсионеров, - пояснил немец. - Они увидели на качелях безнадзорного ребенка, спросили, чья она, а та лопочет по-русски. Старики привели девочку в полицейский участок, ну а мы поспешили к вам. Знали бы, что будете лупить малышку, - не отдали бы!

- Это он от радости и от счастья, - заверил полицейских зампотех. - Русский офицер почти обезумел от пережи­ваний!

Офицеры крепко пожали немцам руки и ещё раз горячо поблагодарили за спасение ребёнка. Полицейские продолжали недовольным тоном что-то бормотать о безответственности русских родителей, затем сели в авто и уехали.

Как раз в этот момент в городе начался праздничный салют, в небо взметнулись огни сотен фейерверков, и стало светло, как днем. В Цербсте послышались возбуждённые крики радостных немцев. Затем патриотически настроенные граждане затеяли стрельбу петардами и хлопушками, которая продолжалась не один час, а празднования бюргеров в гаштетах затянулись до утра...

Как только Ксюху нашли, комбат Перепутенко сразу доложил об этом командиру полка, и полковник Бунчук велел расследовать обстоятельства дела. Эдик допросил, вернее вполне по-доброму, без ремня, расспросил, дочку, как она попала в город.

- Я прошла через калитку, - пояснила она. - Потом по улице до красивых качелек. Вы ведь мне днём не дали покачаться на зайчике!

- А как же ты переходила дорогу?

- Как учили, на зелёный свет!

Понятное дело, солдаты-разгильдяи прошляпили Ксюху, она ведь ростом ниже подоконника, а сидевшие в будке дневальные её и не заметили. Наверняка пока армяне слушали музыку, болтали с земляками, ребёнок спокойно вышел через открытую калитку. Командир полка объявил по три наряда каждому дневальному, обругал Громобоева матом, чтоб тот следил за слишком самостоятельной трёхлетней дочкой, и кроме этого велел всем офицерам строго-настрого запретить своим детям любого возраста самостоятельно гулять по городу.

/Глава 8

В последнее время в семейных отношениях четы Громобоевых всё пошло как-то наперекосяк. Видимо, сказывалось предчувствие возвращения в голодный Ленинград, и к тому же на это неприятное и тревожное ожидание возвращения домой накладывалась слякотная осенняя погода. У Эдика совсем пропало настроение. Ах, эти нервы, нервы…

Навалилось всё одно к одному: неприятности по службе, опостылевшая квартира, напоминающая общагу или проходной двор, куда регулярно вламывались приятели по пути между штабом полка и казармой, каждодневные семейные ссоры. Квартира требовала капитального ремонта, жить в этом перестроенном протестантском соборе было неуютно, да ещё и с дурными соседями (алкаш-живодёр и проститутка). И сильно удручало систематическое безденежье. Они экономили, копили марки на машину. Правда, вместо автомобиля на первую совместную получку супруги сдуру, поддавшись телевизионной рекламе, купили микроволновку. И хорошо бы хорошую, так ведь нет - угораздило взять бракованную!

А как её было правильно выбрать, если мало кто знает - как она должна работать! Чета Громобоевых это новое чудо бытовой техники лишь в рекламе видела да на витрине магазина. А крикливая и завлекательная реклама ежедневно и по нескольку раз призывала обывателей - купи, купи, купи! И Эдуард загорелся. Получил очередную - предпоследнюю - получку, отправился в магазин электротехники, не удержался - приобрёл. А ведь действительно с ней должно быть комфортно: поставил тарелку супа из холодильника, минута - и готово, кушай! И не надо разогревать всю кастрюлю на газовой плите.К тому же жена уши прожужжала о том, какая это незаменимая и удобная вещь на кухне. Принёс домой. Включил в сеть - молчит! Не гудит, зараза, и не светится. Жена в слёзы! Посыпались упрёки! Опять разругались вдрызг. Отнёс тут же обратно - продавцы брать не хотят, потому что сами немцы не знают, как она должна работать. Эдуард битый час на пальцах и при помощи десятка немецких слов, типа «хальт» и «капут», доказывал непригодность приобретённого товара. Продавцы положили кусочек сахара внутрь печи - не греется. Поставили стакан на тарелку - не греется. Собрали настоящий консилиум - это была первая микровелле, проданная в их магазине. Эдуард умолял, упрашивал, пояснял жестами, что жена кастрирует, если не сдаст бракованную вещь. Немки-продавщицы хихикали, краснели, шушукались. Еле-еле, но уломал их, и товар все-таки обратно приняли.

Едва сумел сдать микроволновку, вернулся домой с деньгами, а тут новая напасть - вдруг откуда ни возьмись огромная крыса завелась в квартире. Да не просто в квартире - оказывается, эта мерзкая тварь в унитазе живет! Ах она, сволочь водяная и говняная. Вот же эсэсовский туалетный выкормыш! Вечером Ольга поспешила в санузел по нужде, а мокрая серая тварь на краю унитаза сидит и своими глазенками-бусинками на неё пялится. Жена в крик, Ксюха визжит, крыса - бульк, нырнула и была такова. С этого момента Ольга стала бояться ходить одна в туалет, но и Эдик стоять у дверей караульным не нанимался. Честно говоря, ему самому после этого случая стало жутковато садиться на «эсэсовский» унитаз. Теперь капитан старался лишний раз в казарме все дела сделать.

Из-за крысы переругались вдрызг. Ольга зудит, мол, иди и меняй квартиру, требуй у начальства нового жилья, ведь офицеры уезжают и квартиры освобождаются. Можем хотя бы месяц пожить в хорошем современном доме. Действительно, новая пятиэтажка, в которой проживали «блатные» офицеры полка, постепенно начала пустеть.

Громобоев пошел к командиру - тот пообещал подумать. Вернулся домой с посулом, мол, Бунчук пообещал, через неделю переселимся - получил поток упрёков в мужской беспомощности. Обиделся и ушёл на службу до позднего вечера, пусть сидит в квартире одна и боится…

В конце октября в полк пришла телефонограмма из управления кадров - срочно отправить в штаб список офицеров, которые недовольны карьерным ростом. Зачем? Для беседы. Командующий армией сам лично будет с ними общаться в Магдебурге! Забавно. А почему бы не съездить и не побеседовать, тем более домой лишний раз идти неохота.

Помимо себя Громобоев включил в список взводного - Щеглова, парень шесть лет на взводе, давно пора роту принимать, и ротного Хакимова - этот роту давным-давно перерос, лет пять уже как готовый начальник штаба.

Комбат посмотрел список и удивился.

- А ты-то с какого боку среди недовольных? Молодой, перспективный! Всего три года замкомбата!

- А меня академии лишили и два ордена зажали. Со службой в Германии обманули - прислали вместо пяти лет лишь на пять месяцев. Издевательство какое-то, я же не мячик от пинг-понга: бам-бам, туда-сюда. Свинство! Я тоже недоволен, и мне есть что высказать генерал-лейтенанту Чечематову.

...В штаб армии прибыла огромная толпа офицеров со всех частей, человек двести. Командарма воочию Эдик увидел впервые. Чечематов оказался высокий холёный дядька, примерно лет пятидесяти, большеголовый и, как настоящий генерал, пузатый. Морда широкая, мясистый нос крючком, глаза наглые. Какой-то полковник крикнул: «Смирно!» Генерал сердито оглядел собравшихся, дал команду «вольно» и велел садиться. Вместе с командармом за столом президиума уселся член Военного совета генерал Нехайло, тот самый, который отодрал Громобоева в первый день службы. Хмурый командарм прошелся по сцене актового зала, важно заложив руки за спину, и презрительно оглядел собравшихся. Немного многозначительно помолчав, генерал начал разговор.

- Как я понимаю, тут собрались недовольные службой? Хотя чему же вам быть довольными? Скоро на Родину едете…

В зале пронесся шумок недовольного ропота.

- Или вы домой не хотите? Есть такие, кто не хочет? Родину не любите, мерзавцы?

Офицеры принялись ещё громче перешептываться.

- А вот я, например, с удовольствием уезжаю, надоела чужбина, неметчина эта проклятая…

 Эдик был в курсе, что генерал отправлялся к новому месту службы - командовать военным округом на Украине. Конечно, еще бы он был не доволен назначением! Вышестоящая должность, хорошая квартира, служебная машина, генеральская дача, сытный паёк…

- Вот многие из вас жалуются, что роста служебного у них нет. Засиделись старшими лейтенантами, капитанами, майорами - хотите званий, должностей. Похвально, правильное желание! А что вы сделали для того, чтобы стать генералами? А? Ничего! Вот ты, седой капитан! Встань, артиллерист!

Командующий ткнул большим толстым пальцем в офицера-артиллериста, сидевшего в первом ряду. Капитан встал, одернул китель.

- Капитан Карцев. Командир противотанковой батареи.

- Ну, хорошо, противотанкист. Сколько лет комбатом?

- Семь…

- Семь лет! Кошмар! А жена есть?

- Так точно, женат! Живём пятнадцать лет.

- Кем жена работает, что окончила?

- Медучилище, медсестра.

Генерал прямо-таки засиял, глаза у него заблестели, и он одобрительно кивнул.

- Так и знал! Молодец, садись. А у тебя, старший лейтенант? Кто ты такой, кто твоя жена?

- Командир мотострелкового взвода старший лейтенант Патраков, - доложил офицер. - Жена - швея.

Генерал аж прихлопнул в ладоши от счастья.

- Ну вот, все верно! Смолоду делаете ошибки, женитесь бестолково, а потом пеняете на судьбу, обвиняете начальство. К примеру, взять меня! Я кто? Командующий армией и без пяти минут командующий округом!!! Мне лишь сорок пять лет! А почему я так быстро вырос?

- Почему? - не выдержал и спросил майор из того же первого ряда, примерно ровесник Чечематова.

- Да потому, что правильно женился! На дочери кандидата в члены Политбюро Кузнецова! А кто женится на доярках и поварихах, тот так и останется в капитанах и майорах!

Зал зашумел, офицеры громко зароптали.

- Разговор окончен, все свободны! - скомандовал командующий. - Идите и думайте! Хотя о чём вам уже думать, поздно…

Генералы ушли со сцены, следом за ними из зала гомонящей толпой вышли негодующие офицеры. Собрались в курилке, задымили. Некоторое время стояла гнетущая тишина, военный люд размышлял, потом кто-то прервал молчание отборным матом в адрес командарма.

По дороге домой обсуждали наглого и бесцеремонного генерала. То, что он хам, самодур и наглец, было известно всем и ранее, но что до такой степени не умён… Да он просто ушлый проныра и ловкий карьерист! И такие полководцы, случись война, поведут войска в бой?

Толстобрюхов с ухмылкой выслушал пересказ встречи и похлопал Эдика по плечу:

- А чему удивляться? Такие бесценные кадры в верхах повсеместно! Именно подобные карьеристы и прохиндеи сплошь и рядом руководят Советской Армией!

Мишка достал из тумбы стола бутылку «Наполеона», предложил выпить и забыть о «паркетных» генералах. Хороший бренди заметно улучшил настроение Громобоеву, но неприятный осадок от общения с руководством все равно остался...

Каждый день немцы и иммигранты пригоняли к военному городку подержанные машины. И чего только не привозили! Советские «Волги» и «Жигули» были самым ходовым товаром из-за низкой цены. Но все же среди массы разнообразных предложений преобладала подержанная автотехника разных стран мира: немецкие добротные и престижные «Мерседесы», «БМВ», «Ауди», более дешевые «Фольксвагены» и «Опели», раздолбанные и поэтому уже не дорогие «Форды». Были шведские «Вольво», «Сааб», японские ««Тойоты», «Мазды», «Ниссаны», корейские «Хундаи». На новые машины у офицеров и прапорщиков денег не было, поэтому пяти- шестилетние машины были особым шиком, признаком богатства, чаще брали двадцатилетние «телеги».

Каждой подогнанной машине устраивался коллективный просмотр. Особенно всех удивил секретарь парткома майор Третьяков. Полковой партийный лидер приобрел на какой-то автомобильной свалке древний «Ситроен». Забавная машина: едва заводился мотор, сразу на рессорах поднимался кузов над колёсами, сначала спереди, потом сзади. Едва мотор глушится, кузов сразу опускается вниз. Наверное, так придумали, чтобы не перетрудились амортизаторы? Кто его знает, зачем французам была нужна эта хохма. Но было забавно, обступившие «Ситроен» зеваки- зрители следили за манипуляциями партийного «босса» со своей машиной и подсказывали:

- Коля, подпорку подставь, домкрат не забудь, а то мало ли, не поднимется.

- А вдруг она, как лягушка, прыгать начнёт?

- Поддай ей кнута, Николай!..

Стоило офицеру купить машину, он сразу становился в понятии командования социально опасным, так как мог быть потенциальным беглецом на Запад. Перед расформированием в полк пришла директива: как можно быстрее отправлять семьи и офицеров на Родину и следить за их перемещениями по Германии, не давать болтаться вне пределов гарнизонов, не допускать пересечения старой границы двух Германий.

Первыми «сделали ноги» две подружки - поездные проститутки. Они тихонько собрали шмотки, взяли детей, сели в поезд, проходящий через Магдебург на Мюнхен, и были таковы. Соседка Эллочка накануне бегства громко скандалила с мужем, потом был очередной мордобой. Так с подбитым глазом она и сбежала вместе с подружкой Маринкой, пока их подвыпившие мужья спали. Живодёр капитан Черкасов не сразу заметил пропажу супруги, только примерно на третий день, когда окончательно протрезвел и понял, что дома давно нет ни жены, ни ребёнка. Командование провело расследование, провинившихся и не уследивших за жёнами мужей, артиллериста и медика, экстренно выслали, но не следом за ними, а в противоположном направлении - на Украину. С отъездом кошкодавов Черкасова и его таксы Марты уцелевшие окрестные коты заметно осмелели и стали появляться в полку. А в политотделе забили тревогу: этак всем понравится бежать, границы ведь больше нет! После падения Берлинской стены любой мог переодеться в гражданскую одежду, купить билет и сесть в поезд, следующий на запад. Катись себе на все четыре стороны, и никто ведь у тебя не спросит документы! Замполиты в частях составили списки неблагонадёжных и морально неустойчивых, и патрули были отправлены проверять по квартирам. Эдику досталась семья старшего лейтенанта Ванюгина, взводного из мотострелкового батальона. Этот давно переслуживший свою должность офицер был первым в списке бесперспективных - тридцати трёх лет от роду, а всё «Ванька-взводный». Хоть и не выпивоха, но откровенный лентяй и бездельник.

Парторг Николай Третьяков, капитан Громобоев и три солдата разведывательного взвода были направлены к его домику замполитом полка. По плану убытия семейство Ванюгиных должно было покинуть гарнизон две недели назад, но почему-то они всё ещё не уезжали. Требовалось выяснить, зачем и почему тянут время и сидят дома, если надо - оказать помощь в отъезде.

Квартира взводного «карьериста» располагалась на втором этаже. Свет в окнах не горел, окна были плотно зашторены, и за ними внутри помещения не наблюдалось никаких признаков жизни. Патрульные перекрыли подъезд и чёрный ход, а офицеры поднялись на площадку. Секретарь парткома постучался - в ответ тишина. Третьяков занервничал, стукнул ещё раз и приложил ухо к двери - за ней кто-то тихо ходил. Ага! Значит, есть живые, но затаились! Парторг принялся колотить в дверь руками и ногами. Наконец, дверь отворилась, и на пороге появился заспанный, небритый и взлохмаченный Ванюгин. Взводный стоял босой, в трусах и выцветшей майке. Старший лейтенант был хмур и трезв, но лучше бы был пьяным. Раз Ванюгин трезвый, значит, может свободно передвигаться, причём куда угодно, например в любую сторону Германии и даже дальше на Запад.

- Вы почему до сих пор не уехали домой? - сразу вместо «здравствуй» накинулся на него Третьяков.

Взводный почесал косматую, давно немытую, неухоженную шевелюру, зевнул и равнодушно ответил:

- Денег нет…

- Как это нет денег? Вы же расчёт получили?

- Ну, получил… Но все марки давно потратил. Теперь зарабатываю, чтобы уехать отсюда домой в родной Брянск.

- Какие заработки? Какие деньги? У вас бесплатный проезд на поезде!

- Поездом поедет жена и дети, а я отправлюсь на машине. Сейчас на бензин зарабатываю, хмель у немцев в госхозе собираю.

Секретарь парткома велел Ванюгину одеться и явиться в штаб. Через полчаса старшего лейтенанта под конвоем разведчиков привели на беседу к командирам.

- Мы ведь на той неделе, как многодетной семье, собрали вам сто марок! - разозлился замполит полка. - Как не стыдно, товарищ старший лейтенант, заявлять, что нет денег?

- Я не вру! Денег действительно нет, мы потратили и ваши сто марок! Разве мои дети кушать бананы не имеют право? Они тоже хотят фрукты!

- Нахал! Немедленно отправляй семью домой в свой Брянск! - раскричался комполка. - И сам убирайся туда же!

- Увы, товарищ полковник, но деньги мы проели. Дайте мне ещё три дня подзаработать.

В конце концов, под конвоем разведчиков и особиста жену и трёх детей старшего лейтенанта все же доставили к поезду и сопроводили до Франкфурта-на-Одере, а с самим Ванюгиным на стареньких «Жигулях» до польской границы доехал пропагандист…

/Глава 9

Вскоре после празднования объединения страны полк приступил к погрузке танков и прочей техники на платформы. Эшелоны массово двинулись на восток: через Восточную Германию, Польшу, далее по Белоруссии и Украине куда-то в район города Кривой Рог. Выводимой техникой пополняли местную дивизию, а кто желал в ней служить, тоже мог туда убыть.

Наконец, наступила очередь танкистов. Офицеров и прапорщиков батальона, каждого с двумя-тремя солдатами и с флажками в руках, расставили на перекрестках и поворотах, чтобы, не дай бог, тяжелые танки не раздавили какого-то зазевавшегося немца-пешехода или легковую машину.

Командир полка на совещании, как обычно, ругался, громко кричал, требовал то одно, то другое, а комбат Перепутенко с ним долго препирался. Весь спор заключался в том, сколько литров солярки должно быть в топливных баках.

- Обеспечить безостановочное движение! Чтоб ни в одном танке топливо не зависло! - шумел полковник Бунчук. - Наша задача - загрузить технику быстро и в срок. Танки на платформы загоняют командиры рот лично, а то, не приведи господи, механики свалят машину. Тепловоз подадут в шестнадцать, начало движения эшелона в двадцать. Караул сопровождения должен быть готов в пятнадцать часов: вещи, продукты, оружие, документы. Комбат, вы лично отвечаете за успешную погрузку!

Перепутенко определил Эдуарду особо опасный участок перегонного пути: перекрёсток асфальтированной дороги с просёлочной, ведущей в какую-то деревню. На асфальт накинули настил из досок, чтобы траками не повредилось шоссе и чтобы немцы потом не начали судебную тяжбу за порчу покрытия. По обе стороны дороги стояли солдаты с флажками, прямо по центру, на осевой разметке, а на обочине сам Громобоев. Капитану велено было следить за бойцами, чтобы они бдили, а не улеглись в траву дрыхнуть. Регулировщиков обрядили в белые каски с красными звездами, в светлые комбинезоны с белыми светоотражательными рукавами, и каждому вдобавок дали по флажку и белому жезлу с полосками. В стороне в теньке под соснами стоял топливозаправщик, и в нём дремал Странко, зампотех должен был заправлять заглохшие танки или ремонтировать, если кто-то вдруг остановится и не дотянет до платформы. Все группы регулировщиков выставили заранее, примерно за час до начала марша. Командир полка проехал на «уазике», проверил готовность на маршруте, что-то прокричал из кабины, не останавливаясь, и скрылся в клубах пыли. Убедившись, что всё готово, полковник Бунчук дал по радиостанции команду на начало движения. Вдалеке за лесом послышался громкий рёв моторов, и вскоре на дороге показалась первая грохочущая машина. Один за другим мимо Эдуарда со страшным грохотом и скрежетом проползали эти бронегиганты. Командир полка безостановочно носился на своем «уазике» взад-вперёд от полка до станции, что-то громко орал, грозил всем кулаком. Вдруг один из танков, не доползя пяти метров до шоссе, выплюнул выхлопной трубой чёрное облако копоти, движок судорожно затарахтел, захлебнулся, и бронемонстр замер. Наступила напряжённая тишина.

Как назло рядом с постом регулировщиков во главе с Громобоевым оказался командир полка. Полковник Бунчук выпрыгнул из «уазика» и громко заверещал:

- Замполит! Что за муйня! Почему танк заглох? Почему не заправили как следует технику?

- А я знаю? Я что, начальник ГСМ? - отругнулся капитан. - Моё дело регулировать.

- Вот и регулируй! Но ты должен вникать во все вопросы! В том числе и боевой подготовки, и вопросы подготовки техники на марше!

- Я вникаю и знаю, что все машины готовы и исправны. Может быть, топливо некондиционное, или его не долили, или украли…

Командир затопал ногами, весь затрясся, и даже фуражка упала с его большой головы в придорожную пыль.

- Да как ты смеешь! Молчать! Я разберусь с вашим батальоном и накажу всех подряд! Сплошные болтуны и демагоги!

В этот момент бензовоз дал задний ход, и зампотех, чертыхаясь, вместе с солдатами принялся доливать в баки солярку.

- Майор Странко! Живее! Погрузка идёт, а вы тормозите движение! Я же велел проследить за заправкой топлива. Накажу!!!

Тот небрежно, через плечо, не глядя в сторону Бунчука, матюгнулся и громко и внятно произнёс:

- Да пошёл ты на…

Командир снова затопал ногами, смачно ругнулся в ответ, вскочил в машину и куда-то уехал, словно бы по точно указанному зампотехом адресу.

- Вовка, ты очумел? Кэпа послал. Он точно тебя сегодня грохнет.

- Не грохнет, ты не знаешь наших отношений.

- Каких ещё отношений?

- Не мешай заправлять танк, иди и регулируй движение. Видишь, немцы стоят и сигналят, мне нужно пять минут, можешь им пока открыть проезд.

Эдуард дал команду солдатам пропустить машины, и несколько стареньких «Трабантов» и «Варбургов» переехали по дощатому настилу и поспешили по своим делам.

Странко дозаправил танк, бронемашина чихнула, завелась и, лязгая траками и катками, медленно уползла за поворот. Майор сел в бензовоз и, проезжая через шоссе, задорно подмигнул Эдику, приветливо помахав рукой. Зампотех уехал следом за глохнущим танком, а Громобоев остался стоять на обочине. Ещё целый час он глотал пыль и считал танки: тридцать шесть, тридцать семь… сорок… наконец, прополз последний. Но нет, вдали показался тягач БТС с монументальной «тридцатьчетверкой» на сцепке. Теперь можно было сниматься с поста. Подъехала «техничка», загрузились, и все направились на погрузку. К тому времени, когда Эдуард добрался на станцию, на хвостовую платформу эшелона по эстакаде вползал последний танк батальона. Хорошо поддавший спирта комбат Перепутенко обнимался с командиром полка и, оживленно жестикулируя, болтал всякую служебную и неслужебную чепуху. Разбирали нюансы погрузки танков, обсуждали сиськи стоявшей в сторонке немки-железнодорожницы. Рядом покачивались на нетвердых ногах такие же подвыпившие зампотех полка и Мишка Толстоухов.

Громобоев вылез из «Урала» и увидел сюрреалистическую картину: тягач втягивал на платформу следом за собой стянутый с полкового постамента «Т-34». У «памятника» были заварены сваркой катки и траки, поэтому он не двигался, а полз и бороздил гравий и бетон, словно цеплялся за последний плацдарм и не желал покидать Германию, завоёванную им в далёком прошлом.

- Хоть и не числится он за полком, а не оставим супостатам нашу славную и героическую прославленную «тридцатьчетверку»! - рявкнул Бунчук. - Верно я гутарю, Павло?

- Конечно, правильно! Хрен фашистам, а не памятник! - поддержал командира полка. Перепутенко, пьяненько хихикая. - Давайте, товарищ полковник, на посошок! Чтоб техника хорошо дошла на Родину!

Комбат заметил подъехавшего Эдуарда и замахал ру­ками:

- Эй, замполит, всё в порядке? Иди к нам…

- Да ну вас всех… - ответил капитан, хмурясь и не приветствуя начальственных собутыльников. Отошел в сторону и присел на засохшую траву. Он был недоволен и раздражен дневным хамским поведением командира полка и не хотел с ним пить. Странко тем временем проследил за работой солдат: как они закрепляли технику на платформах, проверяли закрытие люков танков, кабины автомобилей. Караул сопровождения в составе капитана Зайнуллина и трёх сержантов уже грузился в теплушку.

Громобоев попрощался с начальником караула, командиром второй роты и с сержантами. Ротный накануне вернулся из дому, успел в срок перегнать машину с добром и уже отправил семью поездом. Сейчас Зайнуллин убывал из Германии безвозвратно, и после передачи эшелона с техникой он должен был принять должность замкомбата в новой дивизии, а сержанты после разгрузки сразу по домам - на дембель. Вот кто был настоящим счастливчиком!

Следующим вечером Громобоев по каким-то делам забрёл в штаб и стал нечаянным свидетелем искреннего горя Бунчука. Полковник в комнате дежурного по полку разговаривал по телефону и в этот момент от приятеля узнал страшную весть - немцы хотят купить «тридцатьчетверку»!

Оказывается, командир танкового полка в Дессау не утянул на буксире в уходящий последний эшелон памятник времен войны, а продал за хорошую цену коммерсантам. А этому ушлому немцу требовался ещё один танк времен войны в хорошем состоянии. Давал сто тысяч бундесмарок.

Полковник Бунчук позеленел лицом, громко взвыл и швырнул форменную фуражку о пол. Потом чуть помолчал и громко простонал, обращаясь к замполиту:

- Нет, ну ты представляешь, какие наши соседи суки! Проклятая немчура купила у них танк! Фрол Иванович мне сейчас позвонил и сказал, что они сейчас к нам вот-вот должны уже подъехать, посмотреть нашу «тридцатьчетвёрку» и прицениться. Что мы им покажем? Пустой постамент? Какой же я идиот! Это же надо так лопухнуться! О, а как я, старый дурень, радовался вчера, что удалось утянуть и погрузить этого железного мастодонта! Кому он на хрен нужен, да ещё в Кривом Роге? Ведь его там просто переплавят на металл! А здесь бы танк ещё постоял в частном музее, туристов радовал…

- Не отчаивайся, Сеня… - пытался утешить его зам­полит.

- А я отчаиваюсь! И я буду отчаиваться! Это же надо - сто тысяч! Мы могли бы себе ещё по одному новому «Мерседесу» купить!

Начальники понуро побрели на КПП встречать впустую приехавших немецких гостей, а Эдик поспешил к Странко поделиться услышанным разговором.

Он нашел майора сидящим в канцелярии батальона, перед ним лежала кипа путёвок, промасленных грязных бумажек и разных формуляров. Володя проводил какие-то вычисления на калькуляторе, записывал цифры в столбик, сверял с журналом и тетрадью. Он явно подбивал какой-то баланс.

- Какие успехи, счетовод? - весело спросил Громобоев. Его прямо-таки распирало желание рассказать и поделиться услышанным разговором в штабе.

- Отчёт по ГСМ делаю, не мешай. Помолчи пять минут.

- Ага, махинации никак не удаётся скрыть!

- Заткнись, а то дам в ухо! Я же говорю - пять минут тишины!

Странко стучал пальцем по калькулятору, складывал цифры, суммы сверял с блокнотиком и перепроверял, а его не типичные для технаря тонкие, словно у пианиста, длинные пальцы быстро бегали по кнопочкам.

- У-ф-ф! - наконец-то звучно выдохнул майор, захлопнул журнал, сложил тетради и формуляры в стопку. - Ну, наконец-то всё готово!

- Неужели сошлось? - усмехнулся Эдик. - Не усохло, не утряслось, не пролилось?

- Тютелька в тютельку! Точно, как в аптеке! Комар носа не подточит…

- Раз так, значит, что-то точно украли - скажет вам любой прокурор!

Странко усмехнулся и покачал головой.

- Не скажет! Дивизионный прокурор - толковый мужик, он свою долю уже давно получил. Ладно, пошли, ударим по пиву, а по дороге расскажешь, а не то боюсь, ты лопнешь, эк тебя разбирает.

Эдик хотел было обидеться, но передумал, очень хотелось поделиться, и начал излагать суть разговора начальников, а Володя, не прерывая, молча слушал капитана и на глазах мрачнел и суровел. Едва Громобоев умолк, как он зло и коротко произнёс, словно выплюнул:

- Вот ведь козлы! Крохоборы! Когда же им станет достаточно? Всё им мало, мало, мало!

И зампотех действительно плюнул на плац.

- Ага! А ведь каких патриотов накануне из себя изображали! - обретя поддержку, радостно затараторил капитан. - Напились вчера на погрузке и без умолку друг перед другом бравировали показным патриотизмом. Павлиньи хвосты распушили!

- Это они умеют. Кругом одна ложь и очковтирательство, и вокруг нас, мой друг, одни жулики и воры. Вот ты ведь наверняка все последние недели меня осуждаешь и думаешь: ах, какой Странко нечестный и неприличный! Жулик! Да без ведома и без разрешения командования я и шагу бы не ступил в сторону! Думаешь, ночами не сплю и на свой страх и риск самостоятельно каждую ночь вожу немцам то пять, то десять тонн соляры? К твоему сведению, нужного немца мне указал зампотех полка. Моя доля - лишь одна шестая часть, а весь риск в деле - мой. Если полиция заметёт, все начальники откажутся, заявят, мол, не в курсе. Никаких накладных и товарно-транспортных, никаких пропусков и путёвок на выезд машины. Дежурным по КТП дают команду из штаба, чтобы они меня выпускали, а я им потом за это презент привожу. Знаешь, сколько стоит литр дизтоплива у немцев?

- Вроде бы марка…

- Верно, примерно так, а вот я продаю скупщикам на заправку по пятьдесят фенешек. Зарабатываю на этом тысячу марок за ночь - больше месячной майорской получки. Думаешь, почему танки глохли? Да потому что баки-то в них были пустые! А по документам в каждом залито по горловины, почти по две тонны! Вот и считай! Должно было быть восемьдесят тонн в танках плюс домой уехали пустые заправщики. А сто тонн мы успешно продали. Ну-ка, умножай мафиозные барыши!

- Не нукай, не запряг! Иди-ка ты знаешь куда!

- Да не сердись…

- Украли пятьдесят тысяч марок?

- И это только с нашего батальона! А ещё ведь было топливо других мотострелковых батальонов и дивизионов: бензин для машин и БТРов, соляра для самоходок, «Шилок», БМП. В общем, я готов к досрочному убытию домой, и чем быстрее, тем лучше. А вот ты если даже тут останешься служить, то и за три года столько не заработаешь…

Громобоев вытаращил глаза и слушал товарища разинув рот. Он просто опешил от того, что творится в полку.

- А если узнает об этом комдив? Не сносить тебе головы!

- Чудак-человек, шестая доля комдива и ещё одна доля прочим штабным: начальнику ГСМ и зампотеху дивизии. Я же говорю - создана целая мафиозная сеть и хорошо продуманная схема. Учти, все это придумано не мной! Я лишь мелкий исполнитель, меня взяли в долю.

- И комбат в курсе? И Мишка Толстоухов?

- Конечно. Им тоже упало в карман чуток, «детишкам на молочишко».

Громобоев не знал, что сказать и как дальше себя вести. Он не мог и не хотел больше ни говорить с товарищем, ни пить.

- Ну, ты сволочь, Вовка.

- Я? Ничуть. А выпроваживать меня в Союз под сокращение армии - это порядочно со стороны государства? На эти деньги я себе квартиру должен купить. У тебя вот есть жильё, а у меня нет. И дадут ли его, неизвестно. И потом, попробуй я отказаться, нашли бы другого исполнителя, а меня в двадцать четыре часа бы выперли домой, чтобы не сболтнул лишнего. Ну, что, правдоискатель, пойдем в гаштет? Ударим по пиву? Угощаю. Пропьем чуток ворованных денег? Давай нанесем мне финансовый ущерб!

- Надеюсь, пиво будет не отравленное, не уберёшь свидетеля? Точно не встанет баварское поперек горла?

- Да какой ты свидетель? Так… болтун. По бумагам отчетность ведь совпадает. И руководство эти отчеты подпишет, а я ещё и копии сниму для себя, на всякий случай…

...Сидя в гаштете, Эдик успокоился.

- И все равно, ты, Вова, жулик! - произнёс Громобоев, осушив залпом второй бокал. - Ворюга!

- Я знаю. А пиво на жульнические деньги в горле не застревает?

- Ничуть! Решил наносить посильный материальный урон вашему воровскому клану. Твоё здоровье, мер­завец!

Эдик поднял бокал, и приятели звонко чокнулись. Странко хитро усмехнулся и отпил пива из своего бокала.

- Но даже после этого угощения передачи носить тебе в тюрьму я не буду…

- Типун тебе на язык, - чертыхнулся Странко и хорошенько поплевал через левое плечо. - Болтун! Каркаешь, как ворона! Кстати, через неделю я уже уеду домой. Ни одна собака меня не найдет! Рапорт об увольнении из армии уже написан, заявление о выходе из партии я подал. Не хочу взносы платить в твёрдой валюте!

- Жалко?

- Конечно, жалко, - искренне признался Владимир. - Зачем мне ваша партия на гражданке? Партия бизнесу не помощник!..

Надо сказать, что в полку, в дивизии, да и по всей выводимой армии, после съезда КПСС и выхода из партии Бориса Ельцина пошло поветрие: не платить взносы, сдавать партбилет и выходить из партии. За то, что несколько десятков офицеров полка бросили партийные документы и вышли из КПСС, Николая Третьякова, полкового партийного секретаря, хорошенько взгрели.

Партийным секретарём Николай стал совершенно случайно. Он служил замполитом зенитного дивизиона, по новым веяниям в партийной жизни страны выборы секретаря парткома объявили на альтернативной основе. Прежний парткомовец, зануда, стукач и льстец, майору Третьякову выборы проиграл с треском и злой как чёрт уехал по замене в Казань. А Коля начал бороться за правду-матку, восстанавливать ленинские принципы внутрипартийной жизни, чем сильно досаждал командиру и замполиту. Этот марксист ратовал за справедливость, не угождал руководству, взял на контроль распределение дефицитных товаров, регулярно проверял склады. В ходе своей нелегкой войны получил несколько служебных взысканий за мелкие упущения, вдобавок его карьере навредила и пачка сданных партийных билетов да большая задолженность по взносам. Всем заменщикам стало жалко попусту валюту отдавать. Майору Третьякову в политотделе объявили выговор и записали на выезд в Союз в числе первых. Как говорится, попал Коля под раздачу…

/Глава 10

С выездом домой живодёра капитана Черкасова и бегством на Запад соседки-проститутки Эллочки дом опустел, и помимо Громобоевых в нём остались жить лишь привидения. По ночам раздавались скрипы и вздохи, ветер завывал в мансардных окнах шпилевидных башенок, черепица на крыше ходила ходуном. Эдуард несколько раз подавал рапорт о предоставлении другого жилья, без крыс и теней убиенных фашистов. Командир полка отмахивался, мол, месяц можно потерпеть, но, наконец, смилостивился и дал ключи от трёхкомнатной квартиры в новой пятиэтажке.

Эдик взял десяток солдат, и они за один заход перетащили аппаратуру, диван, два стола, две тумбочки и вешалку из прихожей. Ценного имущества было не много, в основном всё временное.

Едва он перетащил свой нехитрый скарб, его срочно вызвали в штаб. Запыхавшийся посыльный ворвался в незапертую квартиру и громко выкрикнул:

- Товарищ капитан! Я вас полчаса разыскиваю, а вы, оказывается, в новой квартире! Замполит полка рвёт и мечет, требует к себе!

...В кабинете Патрушенко сидели два знакомых капитана, оба тоже были ветеранами войны в Афганистане. Офицеры что-то быстро писали.

- Громобоев! Где вас черти носят! Мне нужно срочно о вас докладывать и документы сегодня же нарочным отправить. По гаштетам, что ли, шатаешься? Днем с огнём не найти!

- А что случилось?

- Первый и главный вопрос: вы в Германии служить хотите?

Что за глупый вопрос? Кто же не хочет, особенно в свете новых экономических обстоятельств. Зачем спрашивать, когда ответ и дураку ясен. Эдик надеялся дотянуть до конца ноября и получить ещё одну получку, чтобы купить «Жигули» и увезти на машине аппаратуру и вещи. На другую, более дорогую, скопить никак не получалось.

- Конечно, хочу! Надеюсь уехать в декабре! - ответил Громобоев. - Хотя по плану наш батальон ликвидируют двадцатого ноября, а то и раньше.

- Ха! Двадцатого! Это твой комбат губу раскатил! Первого ноября тут не будет уже ни одного солдата, а до седьмого ноября и офицеров в батальонах не останется! Мечтатели!

«Вот черт!» - чертыхнулся про себя капитан.

- Но вам дается шанс, - произнёс подполковник Патрушенко с выражением на лице, на котором была видна откровенная зависть. - Вы можете ещё послужить некоторое время…

- Что я должен сделать? Продать душу? - ухмыльнулся Громобоев. - Записаться на сдачу органов?

- Ну, такие жертвы не нужны. Если желаете, надо просто написать рапорт о согласии на перевод в другую часть на равнозначную должность. Пришла разнарядка на пять офицеров, прибывших в полк в этом году по замене. Заменяют воинов-интернационалистов и «чернобыльцев». Три замкомбата и два ротных. Вы счастливчики! Ну, так как? Желаем остаться? Или надо посоветоваться с женой?

- А чего её спрашивать! Согласен!

- Тогда пишите рапорт, заполняйте анкету, и вперед: бегом по службам. Берите полный расчет, получайте предписание и в новый полк. Ваша новая часть стоит… - Замполит полка порылся в бумажках и продолжил: - В городе или деревеньке под названием Цайц. Хрен знает, где это место находится. Вроде бы там стоит танковый полк, должность - замполит танкового батальона.

Придя домой, Громобоев огорошил супругу.

- Не врёшь?

Эдуард отрицательно покачал головой, и на лице его засветилась лучезарная улыбка.

- Я уже рапорт написал, тебя не спросив. Хотя, если ты против…

- Громобоев, ты псих? Конечно, хочу остаться!

- Тогда собираем манатки. Завтра я уезжаю на новое место, а через несколько дней вернусь за вами на машине.

Ольга заглянула в календарь. Принялась что-то подсчитывать.

- Сегодня двадцать восьмое октября. Я видела на подъезде объявление - десятого ноября отключат воду и электричество в квартирах. Успеем уехать?

- Думаю, успеем, - заверил жену Эдик и помчался оформлять документы.

...В штабе его ждал Кожемяка с пачкой бумажек. В глазах приятеля читалась зависть. Андрей прояснил ситуацию и ввёл Эдика в курс дела, почему ему и другим товарищам выпало счастье.

- Этой зимой, как обычно бывает в ноябре-декабре, офицеры подали рапорта на поступления в академии, и тут вдруг на тебе - объединение Германии. Летом они уехали сдавать экзамены, в июле-августе успешно поступили, а в это время вместо марок ГДР получка пошла в бундасах, на которые можно купить и машины, и аппаратуру, и шмотки. А в Москве что делается? Талоны, купоны, дефицит! В магазинах длинные очереди и пустые прилавки, того и гляди, голод начнётся! Жёны быстро смекнули, да и мужья тоже сообразили, дружно отказались учиться, написали рапорта и поехали обратно в Германию. Об этих любопытных фактах написали в газетах, и поднялась шумиха. Мол, как же так, офицеры, особенно политработники, предпочли карьеру и учёбу на жизнь в капиталистической стране! Променяли идеи на валюту! Какой скандал! Об этой шумихе узнал начальник Главного Политического управления и велел всех хапуг и рвачей вернуть обратно! Генерал Лизичев так и распорядился: не хотят учиться - ладно, но хрен им, а не Германия! И действительно приказал всех срочно откомандировать во внутренние округа. Пока они поездом ехали в свои части, их обогнал приказ о замене. А на кого заменить? Чтобы не заморачиваться, решено набрать из нашей выводимой армии группу вновь прибывших и прослуживших менее полугода ветеранов войны и ликвидаторов аварии на Чернобыльской АЭС. Ты, Громобоев попал в число этих двадцати счастливчиков! Радуйся!

- Не журись, Андрей! Думаю, в Ленинграде ещё встретимся…

- Может быть… - ответил с завистью Кожемяка. - Эх, а мы через десять дней с Черновым погрузимся в свои старенькие машинёшки и поедем домой. Я за свой десятилетний «Форд» спокоен, надёжный аппарат, а вот как Сёмка на убитых «Жигулях» доедет до границы - даже не знаю… Придётся брать на буксир, если что…

На следующее утро, в шестом часу, Эдуард в приподнятом настроении уже ехал в неизвестный ему Цайц, который опять следовало найти самому. Но сначала предстояло попасть в Намбург, где размещался штаб дивизии. Капитан предусмотрительно купил в привокзальном кафе сардельку с булочкой, густо намазал её горчицей и кетчупом. Запил завтрак пивом, не смог себе отказать в удовольствии - купил пару банок. До штаба добираться предстояло несколько часов, с двумя пересадками, запах наверняка за дорогу выветрится, а раз так, то можно было слегка расслабиться, тем более что режим жёсткой экономии марок окончился!

В вагоне скорого поезда было жарко, и Громобоев расстегнул плащ-пальто, сверкнув на солнце орденами: ему опять предстояло ходить представляться командованию, а этот ритуал предусматривал парадную форму. Вначале скорый поезд домчал его до Лейпцига, а потом другой, медлительный и скрипучий четырехвагонный состав, напоминающий пригородный трамвай, довёз в Намбург. Далее по приметам, характерным для советских гарнизонов, он добрался до штаба дивизии.

Войдя в старинное, серого цвета, здание, Эдуард отметился в кадрах, оставил там свой багаж, узнал у дежурного, где находится начальник политотдела, встал у дверей с табличкой «полковник Косьяненко» и стал ждать начальство. Прошло полчаса, и от нечего делать Громобоев принялся изучать стенд лучших офицеров дивизии. Не обнаружил ни одной знакомой физиономии.

Внезапно его размышления прервал неприятный скрипучий голос.

- Капитан! Почему не приветствуешь старшего по званию!

Эдуард резко развернулся на каблуках - перед ним стоял маленький усатый полковник с колючими глазами, который свирепо играл желваками и таращился на него. Казалось, он пытается испепелить взглядом провинившегося или насквозь пробуравить чёрными зрачками. Громобоев узнал начальника политотдела - его фото висело на другом стенде, среди фотографий командного состава армии и дивизии в фойе первого этажа. Капитан резко приложил руку к фуражке и отдал молодцевато честь.

- Кто таков? - вновь рявкнул полковник. - Повторяю вопрос: почему не приветствуешь старшего по званию?

- Я читал информацию на стенде, смотрел фотографии, - начал оправдываться капитан.

- Не заметил он! Начальство надо замечать даже спиной! Интуитивно чувствовать его приближение! Ты откуда взялся, нахал?

- Капитан Громобоев, замполит танкового батальона. Прибыл из Третьей Ударной армии для дальнейшего прохождения службы.

- Нет такой должности - замполит! - вновь зарычал полковник.

- Виноват, заместитель командира батальона по политической части.

- То-то же! Ладно, зайдешь через полчаса! Я пока занят, - буркнул полковник и скрылся за дверью.

Обескураженный таким негостеприимным приёмом, Эдуард простоял не полчаса, а все сорок минут, и лишь потом постучался и вошёл. Полковник сидел, вальяжно откинувшись в кожаном кресле, и читал свежий номер «Правды». Рядом на большущем письменном столе лежала ещё целая стопка газет и журналов.

- Сказано же было - через полчаса! Прошло сорок минут! Почему опаздываем? Где болтаемся?

- Я стоял за дверью, ждал приглашения.

- Ах, вам особое приглашение нужно! Может быть, ты нам одолжение делаешь тем, что прибыл служить? И нечего передо мной рисоваться орденами! Мы тут тоже как на переднем крае, стоим на передовых рубежах холодной войны! Ордена орденами, а тут служба! Много понаехало вас с афганской войны, таких нахалов! Ладно, езжай в полк, там посмотрим, каков ты в деле, а то ведь живо отправлю домой в Союз!

Полковник снова раскрыл газету, давая понять, что разговор на этом окончен. Эдик козырнул, вышел из кабинета.

...Новый город Эдуарду сразу понравился. Военный городок размещался на высоком холме, и пока Громобоев преодолел крутой подъём, шагая по дорожке от расположенного в низине вокзала, то даже взмок. Помимо танкового полка в Цайце был расквартирован ещё и артиллерийский полк, друг от друга их разделяло шоссе, а между воинскими частями раскинулся жилой массив из десятка пятиэтажных типовых домов стандартной современной советской постройки. В центре городка стоял большой немецкий супермаркет под названием «Деликат».

Поначалу в батальоне Эдик чувствовал себя слегка не в своей тарелке, прежний замполит майор Власов тянул время и никак не хотел уезжать. С ним он в первый же день познакомился в кабинете комбата. Подполковник Дубас с искренним сочувствием смотрел на закадычного приятеля, нервно курившего в углу возле окна. Эдик постучался, вошёл в кабинет, назвался, комбат улыбнулся в ответ и тоже представился.

- Можешь ко мне обращаться по имени-отчеству - Станислав Вальдасович! Уверен, что мы сработаемся с таким боевым офицером и позже поближе познакомимся. А пока что, политбойцы, идите, сдавайте-принимайте свои бумажки, мне надо к занятиям конспект подготовить. Ты, Серёга, не принимай происшедшее близко к сердцу, береги нервы, так до инфаркта или инсульта недолго себя довести! Хватит переживать.

Комбат выбрался из-за стола, сочувственно похлопал по плечу товарища и выпроводил их из кабинета.

Как ни пытался майор Власов отвлечься от грустных мыслей, но ничего не помогало, с его лица не уходило выражение беспросветной тоски. Громобоев не стал тянуть кота за хвост и пудрить мозги и без того обиженному судьбой и убитому горем майору, переложил пачку тетрадей с документацией с одного конца стола на другой, мимоходом заглянул в Ленинскую комнату. Убедился - стоит ли, вернее сказать, имеется ли в наличии. А чего ей будет, стоит. Да и куда она денется? Потом Громобоев принял по акту телевизор и радиоприёмник, и на этом закончили.

Весь день Эдик продолжал знакомиться с сослуживцами. На должности начальника штаба батальона был майор Иванников, а зампотехом - майор Бордадым. Так удачно совпало, и голову не надо ломать, запоминая по именам, кто есть кто, потому что оба были Иван Ивановичи. А Иванникова сослуживцы в шутку называли тройным Иваном. Заместителем начштаба служил капитан Хайям Гусейнов, кстати, тоже ветеран войны в Афгане, а замкомбата был тридцатилетний новоиспечённый капитан Фёдор Ницевич. Как позже пошутил комбат Дубас, в батальоне настоящий интернационал: литовец, азербайджанец, два кацапа, хохол и бульбаш.

Познакомились и сразу в бой: всем управлением пошли в ближайший гаштет обмыть приезд нового сослуживца и проводить старого. За пивом Сергей пересказал свою грустную историю неудачной попытки пожить при капитализме, уже слышанную ранее Эдиком в общих чертах. А Громобоев, наоборот, поведал о нежданно-негаданно свалившемся на него счастье - остаться в Германии за неделю до планового убытия домой. Выпили по несколько кружек пива, и все разбрелись по домам: Сергей собирать вещи и готовить машину на отъезд, а Эдик осматривать выделенную ему квартиру, куда предстояло перевезти семью.

Прошла неделя после ознакомления с батальоном и полком, наконец Громобоев заикнулся о переезде семьи из Цербста. Нужна была грузовая машина.

- А из прежнего полка тебе разве транспорт не дадут? - удивился Дубас. В его планы никак не входило гонять единственный батальонный «Урал» через всю Германию. - Довольно странно тебя провожают…

- Какая машина! Там и полка-то уже нет! Не знаю, остался ли в гарнизоне ещё кто из наших офицеров или всех уже выперли. Теперь там одни лётчики хозяйничают, но они машину наверняка не дадут, я из их командования никого не знаю. Да и летунов тоже выводят домой параллельно с нами, только на пару месяцев позже. Исправные истребители уже улетели, остались лишь разукомплектованные…

Комбат тяжко и обречённо вздохнул и велел командиру взвода обеспечения прапорщику Зверлингу оформить путёвку на выезд батальонного «Урала».

- И где находится твой Цербст? - буркнул Дубас.

- Километров примерно двести…

Комбат даже присвистнул: расход топлива получался большим.

- Сам-то дорогу найдешь? - для приличия поинтересовался Дубас.

- Сюда ведь нашел. Всё как обычно: язык до Киева доведет, - отшутился Эдуард, - а если к языку приложить карту местности, то наверняка доедем…

Утром чуть свет Громобоев и водитель, рядовой Колыванов с редким именем Никанор, выехали из автопарка. Завтрак взяли сухим пайком. Паёк был немецким (каша, паштет, галеты) из гуманитарной помощи. Рядовой Колыванов по местным дорогам в районе Цайца и Намбурга колесил не раз, а вот за пределы этой территории даже в сторону Лейпцига он ни разу не ездил. Громобоев развернул карту, углубился в изучение маршрута и, поглядывая в окно на указатели, подсказывал солдату, чтобы не проскакивал нужные повороты. Пару раз они всё-таки свернули не туда, но к обеду добрались до Цербста.

Полк был гнетуще тих и пуст. На КПП ни души, ворота распахнуты настежь, заезжай и выезжай кто хочет! По плацу ветер гонял опавшую листву, обрывки бумаг и газет. Окна жилых домов выглядели как амбразуры дотов, без штор, а у многих отсутствовали и стёкла.

Эдуард выбрался из кабины и прошёлся по безлюдной улочке. Навстречу капитану попались лишь пара собак, да голодная кошка мяукала на дереве. Людей не было никого, словно все вымерли. Пересёк пустой плац, зашёл в свою казарму - ни души! Двери канцелярий, каптёрок и кабинетов распахнуты настежь, всюду валялся хлам и брошенные, ненужные вещи. И штаб его встретил мёртвой тишиной. «Похоже, солдат для погрузки вещей уже не найти», - понял Эдик и двинулся по направлению к дому.

Жена и дочь сидели в кофтах и куртках в подготовленной к переезду квартире и буквально тряслись от холода. В дальнем углу спальни лежали узлы с вещами и коробки с аппаратурой.

- Папочка приехал, - обрадовалась Ксюха и бросилась на шею. - Он вернулся, не забыл о нас!

- Мы тут уже испереживались, а тебя всё нет и нет! - сказала Ольга с упрёком. - Вывод ускорили, городок пуст, осталось примерно пять семей, если не меньше. Лётчики уехали жить в казармы авиагородка, тут лишь эмигранты шарахаются, какие-то подозрительные бродяги да пьяные немцы. Кто-то по ночам стучится в двери, если не отзовёшься, грабят пустые квартиры. Полиция иногда приезжает, забирает тех, кто попадётся. Повесила на днях бельё сушиться на веревке во дворе - так спёрли полотенца и простыню. Поехали скорее отсюда!

Эдик вместе с солдатом погрузил в кузов два дивана, стол, аппаратуру, мелкое барахло, затем все вместе они забрались в кабину и тронулись в путь. Машина быстро пересекла старинный уютный, симпатичный городок. Эдик окинул прощальным взглядом малую родину Екатерины Великой, мысленно попрощался, и они выехали на шоссе.

Ехали-ехали, и вдруг на повороте Никанор не стал сворачивать, а как ехал прямо, так и помчал дальше, ломая частокол и сминая проволочные ограждения. Благо, обочина была не крутая и без дренажной канавы, поэтому «Урал» лишь чуть подпрыгивал на ухабах и не перевернулся. Водитель встрепенулся, широко раскрыл глаза и принялся крутить рулём. Они снесли ещё одну низкую изгородь, намотали на бампер колючую проволоку, влетели в глубокую лужу, но, врубив пониженную передачу, сумели выползти из грязи на обочину и выбрались на дорогу.

- Никанор, сволочь, гони! - заорал Эдик. - А то сейчас появятся хозяева, вызовут полицию и арестуют!

Они промчались без остановки еще полчаса, потом капитан велел тормозить. Полиция не гналась за ними следом, а значит, повезло - проскочили.

- Уснул, мерзавец! - зарычал на водителя Громобоев.

- Глаза закрылись малёха, - виновато оправдывался боец, размазывая по щекам сопли и слюни.

- Ты чуть нас всех не угробил! - продолжал ругаться Эдуард.

- Виноват, не выспался, машину к выезду готовил…

Капитан кинул взгляд на дочь и жену, те продолжали крепко спать.

- Ладно, живи пока что… - вздохнул Эдуард с облегчением, потому что всё обошлось и ни они, ни машина не разбились. - Только больше не спи, уж постарайся - довези нас живыми!

/Часть вторая

/Глава 1

Первый месяц службы в новой части - это знакомство с людьми и гарнизоном. С дисциплиной в этом полку дела обстояли хорошо. А вот замполит полка не понравился с первого взгляда, неприятная и скользкая личность, хотя боевой побратим, служил в агитотряде в районе Кундуза. Моложавый майор Статкевич немного комплексовал, мол, его незаслуженно обделили с наградами, вместо двух «Красных звезд» лишь орден «За службу Родине». Да и ладно, чёрт с ним, никогда за всю свою службу Громобоеву не везло с непосредственным политическим начальством. Зато он сразу подружился с пропагандистом полка майором Ваней Червинским, выпускником артиллерийского училища. Этот офицер тоже случайно, как и Громобоев, через комсомол попал на политическую работу. Жгучий брюнет с роскошной шевелюрой, кареглазый, он был сердцеед гарнизонных любвеобильных дамочек. И фигура у него была внушительная: почти двухметрового роста, сажень в плечах, кулаки пудовые - типичный украинский богатырь. Ему бы пушки катать или молотом махать, а не бумажки писать. Иван не задавался, не выпендривался, не умничал, а, хитро улыбаясь в усы, в день знакомства пригласил в кабинет, затем с шуточками и прибаутками достал из сейфа закуску и непочатую бутылку бренди. Рассказал несколько забавных баек о сослуживцах, посоветовал с шефом быть осторожнее, держать ухо востро и не вестись на откровенные задушевные разговоры.

- Я в Германии второй раз служу, первая командировка была на севере, потом пару рокив на ридной Украйне послужил и снова сюда вертанулся.

- Везет тебе, - ухмыльнулся Эдик. - Восточнее Днепра службы нет?

- А зачем? Я не намерен отсиживаться в тылу, например в каком-нибудь Забайкалье, мы ведь тут, как часто говаривает наш начпо Касьяненко, кстати большой мерзавец, на передовых рубежах обороны социализма. Теперь и подавно, мы, можно сказать, в плотном кольце войск НАТО. А в первый раз со службой повезло меньше, я попал на север, под Росток. Полк был расквартирован в глухом лесу, до ближайшей деревеньки десять километров. Каждый день утренний развод с построением на плацу всей дивизии: офицеры с полевыми сумками и противогазами, солдаты с вещмешками и ОЗК. Первый час общей строевой подготовки, индивидуальная шагистика по квадратам и пошереножно, потом прохождение торжественным маршем, с песнями. Семьи еженедельно в обязательном порядке дружно топают на собрания женсовета, то общегарнизонные субботники, то воскресники, то митинги и прочие для них увеселительно-трудовые мероприятия. Одно было настоящее развлечение - киношка в Доме офицеров. Поэтому и не поймёшь, где находишься: то ли на Урале, то ли в Сибири, кругом леса и болота, а выезд в ближайший город с разрешения начальника гарнизона раз в полгода, если повезет. Наш полк - санаторий по сравнению с тем. И так вышло, что по долгу службы я сдружился с начальником районной полиции: то одно дело, то другое, всегда ведь что-то случается. Солдат на машине в аварию попадет, местные жители на полигон забредут или кто-то что-то по мелочи стащит. Мы наладили с этим Гансом контакт, помогали друг другу. Я немецкий знаю хорошо, да и жена у меня преподаватель иностранных языков, поэтому, случись что, командир меня к немцам отряжал решать дела и улаживать проблемы. Эх, сколько было совместно пива и шнапса выпито, сколько сосисок съедено! Охота, рыбалка, шашлыки - лучшего друга у меня даже среди своих не было. Это предыстория... Подходит срок мне меняться и возвращаться домой, а что моя семья в Германии видела? Ничего! Военный городок, полигон, соседний немецкий посёлок, даже скорее большая немецкая деревня, и леса вокруг гарнизона, ах, да, забыл, ещё вокзал во Франкфурте. Приедешь домой, а рассказать и нечего. Пригласил я перед расставанием Ганса в гости, пиво пьем, обнимаемся, задушевно прощаемся, чуть ли не целуемся. Под распитие горячительных напитков и пустые разговоры, предлагаю ему осуществить вояжи друг другу в гости: он к нам с семьёй под Ровно, а мы с ответным визитом к нему, заодно тогда сможем толком посмотреть всю Германию. А для претворения в жизнь этой затеи надо прислать друг другу официальные приглашения. Вижу по глазам - загорелся желанием, ему самому интересно побывать в местах, где его дед воевал. Обнялись, пожали руки и к завершению вечеринки хорошенько надрались шнапсом. Через год, как и договаривались, я пригласил семью Ганса в гости, долго обивал пороги разных учреждений, справки собирал, чтобы друзья-немцы смогли посетить СССР. Объяснял всюду, что этот товарищ настоящий немецкий коммунист, крупный полицейский чин - начальник полиции района. Дали разрешение! Встречаю моих немцев на вокзале, а прибыло всё семейство: Ганс, фрау и киндеры, две дочки. Везем их за двести километров в моё родное село на такси. Немцы в восторге от природы и от воздуха: охают, ахают, весело щебечут. С дороги сразу в нашу домашнюю баньку, из баньки сразу в речку и снова в парилку. Квасок в предбанничке, потом первача по стаканчику для здоровья и в хату. Тату и мати уже стол накрыли, который ломится от яств. Родичи выставили всё, шо могли: порося в жаровне целиковый, запечённые гуси и утки, копчёные куры, кровяные колбаски, яйца домашние, свежие овощи с огорода, и огурчики малосольные, картопля печеная, жареная, варёная с укропчиком, сало трёх сортов, грибочки разные, карасики жареные и запеченные, щука фаршированная, дюжина разнообразных салатов…

Эдик непроизвольно сглотнул слюну и вздохнул, сделал выразительные глаза и умоляюще попросил:

- Ваня!!!

- О, то ж! А ты думал! Вкусно рассказываю? Смачно? Нравится? - обрадовался Иван и достал из тумбы бутылку шнапса, стаканчики, нарезал кусок сала с чесночком. - Захотелось к тому столу?

- Даже дух захватило!

- Сам не могу усидеть на месте, хочу обратно к тому столу. Это словами не передать, это надо снедать!

 Новые приятели живенько стукнулись стаканчиками, выпили, закусили. А Иван, пережёвывая, продолжал свой аппетитный рассказ.

- Ах, какой у нас самогон! Да не один, поставили на стол самогон трёх сортов! Вино, водку и коньяк купили для немцев, на всякий случай, так фрау продегустировала все до единой домашние наливки. Ганс после баньки уже знает толк, пьёт первач. Никакую казённую дрянь они, естественно, пить не стали. Весь отпуск потребляли только натуральные сельские напитки. В общем, славно погуляли. Накачали и Ганса, и его жинку до полной невменяемости. Утром я не успел опохмелиться, а к нам во двор шасть! стучится ближайший сосед. Привет, говорит, Иван-красный командир. Как твоё життя? Добре, говорю, тильки башка трещит. «О то-ж! Слышал я, у вас гости из заграницы». Киваю, да, немцы. «А можно ко мне их? Хочу угостить, пообщаться с культурными людьми». Почему нельзя? Можно… Вечером веду немцев к соседу. Тот тоже не ударил в грязь лицом, стол не хуже нашего уставил закусками и напитками. Хорошо посидели, с тем же результатом - Ганса на руках в хату принесли. Утром сходили мы с немцем на речку освежиться, полежали в прохладной воде, ожили. Возвращаемся, а у ворот другой сосед. «Привет, Иванэ! Как дела? Слыхал, у тебя гости из неметчины? И у Мыколы они гуляли тоже. А ко мне можно? Уважь!» И так понеслось… За отпуск мы с немецкими гостями смогли обойти лишь малую часть села, а кому не удалось заполучить семейства Ганса в свою хату, долго потом обижались на меня и на тату. Стали мы собирать их в обратную дорогу - загрузили дюжину сумок и торб. Сало такое, сало сякое, мясо копчёное, грибочки, рыбку вяленую и, конечно же, в поезд бутыль самогона, столь полюбившегося немецкому товарищу. Уехали гости дорогие, теперь вроде как наша очередь с ответным визитом ехать. Намекаю поздравительной открыткой, немцы тоже отвечают открыткой, мол, помним, и присылают вызов. Подгадываем отпуск летом и приезжаем своей семьёй: я, жена и наша дочь. Ганс встречает, подкатывает к поезду на служебной полицейской машине, привозит домой, там нас ждут все знакомые немцы: бургомистр, партийный секретарь, полицейские. В гостиной лёгкий фуршет: шнапс, вино, пиво, прохладительные напитки, на закуску крохотные бутерброды - канапе, жареные тосты, орешки, сухарики. Я половину бутербродов одним махом между первыми приветственными тостами съел. Жрать с дороги охота, хоть и неудобно, но потихонечку один за другим под разговоры уплетаю. Жена в бок пихает, мол, имей совесть, не позорь меня, скоро сядем за стол - набьёшь брюхо, а пока разговаривай с людьми. А как разговаривать, когда в брюхе урчит?! Бутерброды скоро кончились, быстро допили пиво и шнапс, ещё некоторое время весело пощебетали, и вскоре гости разошлись. А наш друг Ганс тем временем предлагает ложиться спать. Лежу голодный, ворочаюсь, в желудке урчит: я ведь слегка пьян и очень голоден. Тихо ругаю жену, что помешала перекусить. Она сама, бедняжка, ни крошки не съела, все соблюдала политес и тактично болтала с немочками. Ладно, думаю, утром хорошо позавтракаем, полегчает. Потом по плану надо будет мчаться осматривать достопримечательности Берлина, заскочить в Потсдам, полюбоваться на дворец Сан-Суси. Но завтрак был снова лёгким. Гансова фрау опять нам пожарила по тосту, сделала кофе, мы с женой переглянулись, быстро перекусили и помчались на вокзал. Я еле-еле дотерпел! Заскочили в привокзальный гаштет, с ходу набрали полную тарелку жареных колбасок, три порции айсбана, умяли всё, словно с голодного края сбежали! Наконец-то наелись, а то бы помер и не доехал до тех дворцов. Весь день провели в поездах да на ногах, а я от этих прогулок чуть жив и ноги с трудом волочил к вечеру. Семья Ганса нас терпеливо ждёт к ужину: бутылка шнапса, пиво, сардельки и колбаски с капустой. Хозяева натянуто улыбаются, выпили, поболтали чуток и спать - сил нет, умаялись. Утром опять торопимся на экскурсию. Завтрак - снова тосты с кофе. Слегка перекусили и бежать на вокзал. Вечером приезжаем - смотрю, фрау косится на нас и губёшки свои узкие змеиные ещё тоньше поджимает. Морда у неё дюже недовольная, будто животом мучается. «В чём дело?» - спрашиваю друга. Ганс глаза виновато отводит и тоже мнется, но выдавливает из себя наконец-то сбивчиво: «Понимаешь, комрад Иван, крайне накладно нам содержать тебя и твою семью. Мы вышли из бюджета. Фрау недовольна». Достает листок бумаги с расчётами, вижу, куча цифр ровными столбиками. Бубнит что-то, а я суть не улавливаю, кровь к голове прильнула, ни хрена не соображаю. «Разумею, друг Ганс! - отвечаю я ему. - Нам и завтраки не нужны. А уехать не можем, что поделать, мы ведь на месяц планировали, мы вас не стесним, главное - ночлег, будем с утра до вечера по музеям мотаться». Вижу, немец мгновенно просветлел лицом, радуется. «Иван, ты не обижаешься?» - «Да нет, полный порядок. Однако же я не экономил на гостях, тебя и фрау месяц радушно и хлебосольно принимал». Сказал я ему это весёлым, слегка язвительным тоном, а у самого на душе кошки скребут. Ну, думаю, скотина, жрал у меня в три горла кур, мясо, сало, самогон отборный пил, а тут поджаренного куска хлеба ему жалко.Немец сделал морду официальной и заявляет: «Комарад Иван, это была твоя собственная инициатива, и я тебя так щедро угощать не принуждал». Еле-еле вытерпели мучения и столь напряженное и тягостное гостеприимство. Собрали чемоданы и домой. Ганс довёз до вокзала на служебной машине, снова мнется и с напряжением в голосе вопрошает: мол, друг Иван, ты не в обиде? Я махнул рукой, на том и расстались. На душе от этой поездки было не радостно. Доехали до Бреста, забежали в привокзальный ресторан и скорее обедать!.. Это я к чему рассказываю. Не для того, чтоб опорочить того немца - обычный фриц, вполне нормальный. Взять тысячу бюргеров, они его легко поймут и не осудят, скажут, всё верно сделал, бюджет семьи - святое дело! Они нормальные по-своему, а мы по-своему. Очень разные мы. Европа - нам её не понять! Поэтому я в этот срок службы в Германии на то, чтоб завязать русско-немецкую дружбу, лишнего пфеннига не потрачу. Друг мой Эдуард, не верь клятвам немцев в искренней дружбе. Они люди не плохие, но глубоко рациональные. Другие они… Ну, вздрогнули ещё по одной?..

/Глава 2

Сытая жизнь в Германии на воинский контингент действовала разлагающе, все как с цепи сорвались: покупали, покупали, покупали. Легковые и грузовые машины, теле- и радиоаппаратуру, бытовую технику, вещи. Наступила настоящая эра массового потребления. Реклама по немецкому телевидению действовала зомбирующее, и, завидев какую-то новую вещицу, надо или не надо, но женщины бросались её покупать. Так Ольга купила мороженицу и йогуртницу, которые после пары раз использования по назначению дальше стояли без дела. Конечно же, окунувшись в это изобилие, никто из воинского контингента не хотел возвращаться домой. Кому в здравом уме придёт в голову вернуться в голодные края, к пустым прилавкам, в чисто поле без жилья? Да, все мы любим Родину, и ностальгия мучает, но всё же в разумных пределах. Особенно рационально было начальство, каждый руководитель высокого и малого ранга с трибуны хотя и вопил о патриотизме, а на деле первым набивал карманы деньгами, перегонял машину за машиной домой, создавая стартовый капитал, загодя готовясь к выходу на пенсию.

Командиром танкового полка был коренной москвич, выпускник московской «кузницы генеральских кадров» имени Верховного Совета СССР полковник Кубасов. Этот военачальник был бессовестный и прожженный циник, к тому же очень жёсткий в обращении с подчинёнными. Полковник ежемесячно откомандировывал одного, а то и двух прапорщиков в Россию для перегона приобретенных им машин и, помимо самих автомобилей, набивал полные салоны вещами и продуктами. Когда Громобоев приехал в новый полк, радуясь возможности послужить ещё некоторое время за границей, комбат Дубас в первый день рассеял все иллюзии:

- Эдуард, особо можешь не радоваться, месяца через четыре мы все за Серёгой Власовым последуем, наша дивизия стоит в плане первой на вывод в Гвардейской танковой армии…

Но это известие можно было перефразировать иначе, оптимистичнее: не всего четыре месяца, наоборот, целых четыре месяца сытой и комфортной службы. Четыре месяца - это четыре оклада, на которые можно купить приличную машину и ещё немного прибарахлиться.

...Эдик давно мечтал встретиться с афганскими друзьями-приятелями, которые служили неподалёку в пехотном полку в Галле. По достоверным сведениям в этом гарнизоне находился его бывший фронтовой комбат Владимир Пустырник, ротный Игорёк Лукашенко и минометчик Витька Степашкин. Рядом-то оно рядом, да ехать недосуг - служба! И вот однажды, через месяц после переезда в Цайц, замполит полка направил Громобоева в штаб армии на сборы. На обратном пути капитан сделал небольшой крюк и заскочил в этот самый образцово-показательный полк. Спросил на КПП, как найти Пустырника, дежурный подсказал и велел быстрее проходить: в полку ждали комиссию из Ставки западного направления. Вокруг полка и на его территории действительно наблюдалась какая-то нервная суета. Эдик разыскал казарму первого батальона, но своих боевых товарищей не нашёл. На вопрос, где сейчас комбат, злющий начальник штаба, взъерошенный и нервный майор, пояснил, что и сам бы не прочь знать, где же он!

- Третий день на службе не появляется!

- Что, всё так плохо? - спросил Эдик.

- Хуже не бывает, я устал уже его покрывать. Который день куролесит. Перед бойцами неудобно, ведь боевой командир, орденоносец, недавно вывел батальон в передовое подразделение, мы были лучшими в дивизии и даже в армии! А сейчас… он даже днём порою не по форме и в тапочках в казарму забредает…

- Всё понятно, узнаю стиль руководства, первый год всех отодрать, отлюбить, застроить, приручить, а второй год почивать на лаврах, пользоваться плодами былых трудов и держаться на плаву былой славой.

- Вот-вот, - буркнул майор. - Вся слава в прошлом…

- Как мне найти Петровича?

- Может быть, дома спит с бодуна, а возможно, пьёт с афганскими дружками-собутыльниками.

- Лука тоже запил?

- Ага! И Степашкин тоже. Говорят, что этот бесценный кадр жену на днях топором по подъезду гонял. А тебе, капитан, что за дело до них? Кто таков?

- Скажем так - боевой друг. Я его бывший замполит батальона Эдуард Громобоев.

- А-а-а… Ну, всё ясно, наслышан, не раз рассказывал о тебе, как чуток подопьёт. Нахваливал, расписывал, какая ты героическая личность, выращенная им. Эх, знать, ты выведешь их из строя окончательно и надолго.

- Что ты, честное слово, обещаю не пить. Может, и всю компанию вытяну из запоя.

- А вот это маловероятно, - усомнился майор.

Громобоеву с таким спитым, недееспособным коллективом пересекаться не хотелось, хрен вырвешься от них живым, а коль удастся ускользнуть, то не раньше, чем через неделю. Но попытка не пытка, может быть, есть шанс, что Владимир Петрович отсыпается в своей квартире?

Он пошёл по указанному майором адресу, однако боевого друга дома не было, а вместо него хмурая супруга. Жена комбата Лариса Васильевна сразу вспомнила Эдика, он заезжал к ним домой проездом через Ташкент. Несмотря на обстоятельства нынешней встречи, обрадовалась, передала привет от старушки мамы, которой Эдик в прошлый, трехлетней давности, приезд из Кабула очень понравился. Громобоев частенько бывал гостем у тёщи комбата, когда лечился в госпитале. Если удавалось вырваться, приходил чаёвничать и нахваливал её героического зятя. Лариса Васильевна пригласила разуться-раздеться, усадила капитана пить чай с вареньем и мёдом, разложила военные фото­графии.

- И где эта шайка прячется? - спросил Эдик. - Где их логово?

Она даже всхлипнула, но быстро взяла себя в руки и утёрла платочком слёзы.

- Кто их знает, думаю, пьют у какой-нибудь бабы. Таскаются, кобели, где ни попадя, себя и нас, жён, позорят. Ну да ничего, осталось недолго гулеванить, пара месяцев и домой.

- Бросьте, какие там пара месяцев? Это мы, намбургцы, вскоре выводимся, а вам служить да служить…

Лариса Васильевна с удивлением посмотрела на Громобоева и спросила:

- Ты разве не в курсе? И в полку начштаба не сказал ничего?

- Нет, а что стряслось? Народ бегает, суетится, комиссию какую-то ждут.

- Ох, допрыгается Вова! Высокие начальники приедут, а комбата на месте нет! Лишится своих любимых усищ! У нас ведь жуткое ЧП - сбежал командир Айзенахского полка.

- Куда бежал? Кто сбежал? - не понял Эдик.

- Ладно, расскажу по порядку, это ведь уже не военная тайна, - усмехнулась Лариса Васильевна. - Тем более завтра-послезавтра это событие станет достоянием гласности, и до вас доведут приказ.

Полчаса она рассказывала о происшествии в армии, и с каждой минутой Эдик всё более шалел от услышанного.

Дело обстояло так. Командир соседнего полка, по фамилии он даже недостоин упоминания, сорокалетний офицер в звании полковника, нрава был крутого и служака отменный. Он был дюже принципиален, въедлив, суров, часто даже подл. Впрочем, не хуже и не лучше других: обогащался, как мог, покупал и продавал машины, вроде бы вместе с зампотылом, приторговывал топливом, стройматериалами, углем. Обо всём этом ходили, конечно, лишь сплетни и слухи, но, как говорится, нет дыма без огня. Позавчера этот комполка объявил сбор по тревоге, выстроил всёх на плацу и велел начальнику штаба провести проверку, дескать, я чуть позже подойду. Проверились раз, другой, стоят, ждут. Прошло примерно полчаса, а полковник не идёт. Начштаба решил пойти и лично доложить о готовности, заходит в кабинет - комполка нет на месте. Спрашивает у дежурного, тот говорит, не знаю, где командир, он взял пакеты, что вскрываются на случай войны, все шифры, кодировки, чемодан с секретными документами и ушёл. «Как ушёл? Куда ушёл?» - недоумевает начштаба. Дежурный лишь пожимает плечами. Начштаба побежал на плац, думает, возможно, они как-то случайно разминулись? Но на плацу командира как не было, так и нет. Замполит тоже в растерянности, но все продолжают стоять и чего-то ждать, а вдруг командиру что-то в голову взбрело этакое самодурское? Потоптались немного, потом позвонили домой, но и дома его нет. Тут идёт дежурный по парку в столовую, спрашивает у своих сослуживцев, чего стоят. Ему объясняют, что ждут командира. «А чего его ждать? Он на «Урале» с командиром автороты и водителем уехал. Минут тридцать уже как убыл за ворота части».

Доложили начальнику штаба полка, тот стал в ещё большем недоумении - полная ерунда какая-то происходит. Куда командир поехал? Зачем? Если уехал, то где тогда секретные документы?

Доложили полковому особисту. «Контрик» прибегает, руки и ноги трясутся - не понимает, что за бред несут офицеры! Вдруг появляется водитель-солдат, он пешком пришёл с окраины города, и поясняет: командир роты велел идти в полк, сказал, они с комполка решили проехать на полигон самостоятельно.

- Трезвые? - спрашивает контрразведчик.

- Трезвые и очень веселые. С ними были и бабы какие-то… - добавляет боец.

Особист хватается за голову. Надо срочно докладывать командованию и в особый отдел дивизии о пропаже документов! И что тут началось! Боец продолжает рассказывать в подробностях, о том, что на городской улице их ждал «Мерседес», а в нём сидели две молодые женщины. Какие? Не ведает, но точно не жена ротного, потому что он её хорошо знает в лицо. Давай проверять, кого нет в гарнизоне из женщин. Собрали в клуб членов семей и выяснили - нет жены командира миномётной батареи и нет жены одного молодого взводного. Выходит, что и сами сбежали, и своих старых жён поменяли на новых. А помимо секретных документов беглецы-предатели загрузили в кузов «Урала» ПТУР и новый переносной зенитный комплекс. Заехали в городок, прихватили любовниц - и были таковы. А до бывшей уже, не охраняемой границы с ФРГ всего-то двадцать километров, и уже не перехватить. В общем, тщательно подготовили и заранее спланировали план бегства, хорошо продумали всё до мелочей. Даже семейные деньги каждый прихватил с собой.

Командование армии по поводу беглецов даже запросы никуда делать не стало. Кого спрашивать и о чём? Позвонить в Бундесвер или НАТО? Не смешно! Спросить в БНД (западногерманская разведка) или в ЦРУ?..

Эдик слушал неторопливый рассказ Ларисы Васильевны, широко раскрыв рот. Вот это да! Вот это номер! Дальше некуда, это называется «приплыли»… Значит, наступило полное разложение армии, если командиры полков бегут с документами, продают секреты Родины за бундесмарки…

- Сегодня уже объявили приказ Главкома: наказать всю дивизию - ускоренными темпами, в первую очередь отправить наши полки домой, поменять местами с вашей дивизией. Так что мы уедем на Украину до конца февраля.

- Петрович ведь не по этой причине пьет?

- Конечно же, нет, разве боевым орлам нужна причина? Хотя нет, по их словам, причина в этот раз уважительная... Как же Володя её на этот раз сформулировал? Кажется, так: очередная годовщина начала ввода войск в Афганистан. Вечно они то ввод обмывают, то вывод… А про скорое возвращение домой он, может быть, ещё и не знает…

/Глава 3

Итак, возвращение семьи Громобоевых в сырой, промозглый Ленинград вновь откладывалось в свете пикантных событий, произошедших в Галльской дивизии. Командование части, чтобы хоть что-то предпринять и обезопасить себя, собрало семьи, замполит провёл беседу, полковой контрразведчик капитан Чабан постращал, что всех предателей покарает суровая рука органов государственной безопасности. Довели до сведения офицеров секретный приказ: руководство полка и дивизии уже снято с должностей, а начштаба и особист уволены из армии. После беседы велели каждому военнослужащему и члену семьи расписаться на листочках об ознакомлении с приказом, о недопустимости посещать Западную Германию, об ответственности мужей за поведение жён, а жён за поведение своих мужей. Много разных документов в тот день они подписали и, шушукаясь и посмеиваясь, разошлись по домам.

Раз полк не выводится - остановили ликвидацию полигонов и запасных районов, возобновили боевую подготовку. Первым делом провели командирские сборы с комбатами и заместителями: тактика, физподготовка, занятия по химзащите, стрельба, вождение. Начальник штаба вывез офицеров на полигон в грузовом «Урале», в нём все пропылились, перепачкались. Когда завершились занятия по плану первого дня и машина вернулась, у ворот КПП их ожидал сюрприз. В полк приехали для «налаживания дружбы» солдаты Бундесвера. Впрочем, ещё вчера они были солдатами немецкой народной армии. Делегация прибыла на новеньком комфортабельном автобусе «Мерседес», с кондиционером, все чистенькие, опрятные, смотрят через стекла во все глаза и видят, как через борт грузовика выпрыгивают грязные, запыленные офицеры. Моложавый комбат второго батальона даже матюгнулся в сердцах.

- Твою же мать! Опять мы показываем себя второсортными людьми! Такой терпеть позор на глазах этих соп­ляков!

На следующий день решили в гарнизон не спешить возвращаться, чтобы не сталкиваться вновь с «туристами» из Бундесвера и не позориться, и после занятий по пути с полигона завернули в деревенский кабак, чтобы выпить шнапса. Одноногий хозяин гаштета Курт был давним другом гарнизонных офицеров. Немец любил рассказывать, как чудом спасся, хотя и оставил в заснеженной России свою левую ногу. Выпили по первой и пригласили к столу бывшего фашиста.

- Курт! А ты помнишь Сталинград? - ехидничал майор Бордадым, хлопая по спине немца. - Не забыл русский мороз?

- Яволь! Помнишь! - посмеивался Курт. - Остаток мой нога хорошо помнит, а второй половина этой нога давно умер.

- Выпьем за мир? - предложил Ваня Червинский. - За дружбу простых людей: русских и немцев!

- Прозит! - поддержал тост Ивана старый немецкий солдат. - Только я не был в Сталинград. Я служил бундесмарин, матрос на катер, на Дунае. Если бы я быль пехота, то и второй нога не унёс бы из ваш Сталинград. Не быль я ни в этот страшный город, ни даже близко рядом. О, майн гот! Война - это плохо! Мир - карашо!

Участники сборов приехали в гарнизон за полночь, хорошо набравшись и оставив уйму денег в дружественном гаштете хитрого немца.

...В начале января пришла директива - о поощрении ветеранов афганской войны. Кто-то в Министерстве обороны схватился за голову, что мало получено орденов и медалей за прошедшую войну. Пока воевали - жалели и лишали, рвали представления к наградам по поводу и без повода, войска вывели - и вдруг спохватились. В документе было сказано, что представить повторно всех не получивших награды, если в личном деле имеется представление на орден или медаль либо со свидетельских слов сослуживцев.

Эдик сразу в строевую службу - хочу!

- Что ты хочешь? - не понял кадровик.

- Восстановления справедливости! Мне звезда героя не пришла, обделили, а дубликат наградного листа в моем личном деле имеется.

Кадровик побледнел, вспотел и замахал руками.

- Ты хочешь, чтобы я тебя представил к званию Героя Советского Союза? Очумел? Разве я Председатель Президиума Верховного Совета? Или его заместитель? Иди, водички выпей, совсем ты сдурел, капитан.

Громобоев пошёл к замполиту. Стройный, моложавый майор Статкевич по идее должен был понять Эдуарда: сам ведь воевал. Но капитана ждало полное разочарование, замполит зачитал Эдику выписку из приказа командира части о ходатайстве к награждению лишь двух офицеров: самого Статкевича к Красной звезде и того, кто помогал ремонтировать личные командирские машины перед отправкой домой, - начальника автослужбы. Этого к ордену «За службу Родине».

- Извините, товарищ капитан, но вас мы в список включать не стали, мы вас ещё плохо знаем. Может быть, как-нибудь потом… И вообще, надо себя зарекомендовать… Полк начинает вывозить боеприпасы в Союз, первый эшелон уходит через три дня, и вы назначаетесь начальником караула второго эшелона от вашего батальона. Комбат Дубас предложил вашу кандидатуру.

«Вот спасибо, комбат! Удружил!» - подумал Громобоев, откозырял и направился в батальон объясняться.

Дубас подтвердил своё решение.

- Все верно, я дал добро. У нас по плану скоро весенняя проверка, потом учения - Иванников, Бордадым и Ницевич должны к ним готовить документацию. А ты ведь фронтовик, настоящий боевой офицер, всегда готов к бою…

Станислав Вальдасович, говоря о ратной юности Эдуарда, слегка ухмылялся, а остальные заместители зарылись в бумажки, ведь никто не хотел катить в Россию, тем более, что как только границу Германии пересечешь, так с того дня начальник финансовой службы марки сразу перестанет начислять и получка будет урезанной.

Делать нечего. Громобоев выбрал из седьмой роты толкового сержанта Лысака и трёх дисциплинированных молодых солдат и занялся подготовкой к выезду. Предстояли большие хлопоты: собрать вещи, продукты, посуду, сделать ящики под оружие и боеприпасы.

Жена запричитала: дескать, вот опять бросаешь меня одну.

- Ольга, не дури! Не я добровольно уезжаю, меня насильно уезжают. Командование - чтобы я про липовые ордена начальства не бухтел, да и комбат с ними заодно, желает своих любимчиков при себе держать. Мы ведь в гарнизоне без году неделя, случайные и временные, нам даже квартиру в коммуналке выделили. А за то, что без скандалов уеду, комбат обещал выбить отдельное жильё.

Жена поплакала, пострадала и успокоилась.

- Да деньги впустую не проматывай! Хватит транжирить! - наставлял её Эдуард. - Не успеваю получку получить, как уже занимать надо! Так мы машину никогда не купим.

Действительно, стоило маркам попасть в руки Ольге, как она хватала на распродажах дешёвые кофточки, майки, рубашечки. Замучила скупкой тряпья и разнообразного барахла. И тут дочь слёзно и на полном серьёзе попросила папу привезти зайчика.

- Какого ещё зайчика? - удивился Эдик.

- Обычного: русского, белого, дикого, а я его приручу. Сейчас ведь дома снег лежит, зайчики мёрзнут и по полям в белых шубках бегают…

Громобоев опешил. Как быть? Что ответить? Поцеловал в нос и пообещал:

- Ладно, если попадётся - привезу!

...Рано утром капитан прибыл в штаб полка на инструктаж, расписался во множестве журналов, получил сопроводительные документы, проездные на обратный путь по России и по Германии. Подполковник Касеев вышел на плац проверить готовность выездного караула, придирчиво осмотрел оружие, патроны, форму, тулуп, валенки.

- Вещей у вас много, тащить тяжело, но ничего, сейчас погрузите всё в «Урал», а потом по возвращении поможем. Как приедете, сразу звоните с вокзала, и вас встретит дежурная машина, - пообещал начштаба. - А теперь живее, в машину, с места погрузки уже доложили: вагоны опечатаны и эшелон уже готов к отправке. Как говорится, с Богом!

На грузовой платформе Громобоева встретил с распростёртыми объятиями нервничающий Ницевич.

- Где пропадаешь, Эдуард? Я начал подумывать, что ты дезертировал! А мне совсем не хочется вместо тебя ехать, - пробурчал широкоплечий молодой капитан. - Десять вагонов загружены, опломбированы зампотехом, теплушка оборудована.

Эдик заметил метавшегося далеко в голове состава и о чём-то горячо спорившего с немцами-железнодорожниками Бордадыма.

- Принимай хозяйство, милости просим! - усмехнулся Ницевич.

- Федя, а может ты вместо меня? - пошутил Эдик. - Или же Иван Иваныч?

Ницевич даже невольно поёжился от мыслей о возможности покинуть тёплые немецкие края и уехать в холодную февральскую Россию, замкомбата крепко стиснул квадратные челюсти, проскрежетал зубами и поторопил товарища:

- Давай, загружайся поскорее, не задерживай от­правку…

Просторная теплушка была перегорожена пополам: жилая и служебная. В жилой части - два ряда двухярусных нар и под слуховым окошком койка для начкара, печка-буржуйка с трубой, выведенной в крышу, во второй, большей половине с отодвигаемыми наружу дверями, находился продуктовый склад на долгую десятидневную дорогу, вещи, посуда, вторая печка. Ворота пересекала пополам прибитая широкая доска, чтоб караульным было за что держаться во время движения. Эдик послал разводящего проверить пломбы, а сам проследил за погрузкой оружия. Сержант быстро вернулся и доложил, мол, всё в полном порядке. В голове состава громко загудел тепловоз, сигналя о готовности к движению.

- По местам! - рявкнул Громобоев, поправляя перетягивающую бушлат портупею с висящим на ней пистолетом в кобуре. Затем обнялся на прощание с Ницевичем и запрыгнул на подножку начавшего движение вагона.

Поезд быстро набрал ход, караульные встали в дверном проёме, глазея по сторонам и весело переговариваясь. Город промелькнул стороной в считанные минуты, пора было организовывать службу.

- Караул, строиться! - скомандовал Эдик. - Сержант Лысак! Приказываю: в двадцать два ноль-ноль ежевечерняя проверка и отбой. После каждой остановки вновь проверяешь солдат по списку.

- За каким лешим? Зачем? - удивился сержант. - Нас всего-то четверо, чего считаться-то?

- Отставить разговорчики! Проверять, чтоб не расслаблялись! Раз-другой не проверишь - и точно кого-то потеряем. Отстанете от эшелона - потом не найти! Мы ведь за границей. А потеряетесь в России - сочтут дезертиром! Приступай, проводи проверку.

Бурча себе под нос матерки, бубня что-то про самодурство и армейский тупизм, Лысак построил бойцов и начал читать список.

- Аленичев!

- Я…

- Гришин!

- Здесь…

- Отставить! - одернул нерадивого бойца капитан.

- Ну, я… - буркнул вечно всем недовольный солдат.

- Без ну! - строго произнёс Громобоев.

- Я! - поправился солдат.

- Пикоткин!

- Я!!! - рявкнул самый бравый дисциплинированный караульный.

Сержант доложил капитану, что все на месте.

- Это хорошо, а то отставший от вагона остался бы без ужина. Кто умеет хорошо готовить?

Руку поднял всё тот же добросовестный Пикоткин.

- Замечательно! Сегодня и на все дни поездки дежурным по кухне назначается рядовой Пикоткин. Остальные несут дневальную службу по очереди у дверей. Пока можете ложиться отдыхать…

Колёсные пары весело застучали на стыках рельс, поезд мало-помалу набрал ход, проехал через Намбург, и вскоре вагоны с боеприпасами перецепили к другому составу, который направлялся в сторону Лейпцига. На стоянках Громобоев выставлял часовых нести службу путём патрулирования по обе стороны эшелона, а кашевара Пикоткина - у входа в караульный вагон. Главное дело было вовремя бойцов снимать с постов, чтоб успели вернуться до начала движения. Едва локомотив давал сигнал, как разводящий Лысак свистел в свисток и матом подгонял бойцов быстрее бежать к теплушке. Порою, если зазевались, им приходилось заскакивать в вагон на ходу. Вскоре позади остался древний и прекрасный Лейпциг. Через распахнутые двери вагона солдаты вместе с Громобоевым озирали остающиеся позади аккуратные и ухоженные города и посёлки, когда ещё выпадет такой случай - пересечь всю Германию.

Вечерело. С заходом солнца заметно похолодало, тем более что юг Саксонии остался позади и началась холодная Померания. Прошло примерно чуть больше суток пути, и вот уже показался берег Балтийского моря - порт Мукран. Всю Германию они пересекли очень быстро, немцы явно давали «зелёную улицу» для эшелона с боеприпасами, чтобы взрывчатые вещества поскорее покинули территорию их страны. На припортовой железнодорожной станции Громобоев нашёл помощника военного коменданта, сделал отметку о прибытии, тем временем эшелон загнали на охраняемую территорию вблизи таможни. Караул сдал оружие в оружейку, солдат поместили на ночь в казарму, а Громобоева - в офицерское общежитие.

- Паром прибудет завтра, - пояснил ВОСОвец. - Разгрузится, и сразу начнем загонять вагоны. Пока отдыхайте, как понадобишься - вызову.

Действительно, рано утром, едва солдаты успели помыться и позавтракать, как прибыл паром, и началась суета. Отправляемых эшелонов с грузом было несколько, в общей сложности в трюм загнали примерно сотню вагонов. Эдик заполнил за себя и за солдат декларации, ему поставили печать в паспорт, а солдатам в военные билеты и на командировочные предписания, и толпа военных поспешила занять места в чреве парома. Офицерам предоставили пассажирские каюты на четверых, солдатам - общее большое помещение. Бойцы съели сухой паёк и завалились спать на расстеленные матрацы. Громобоеву захотелось посмотреть на море. Один из начальников караула, оказалось, хорошо владел немецким, поэтому сумел договориться с капитаном. Тот разрешил подняться на палубу, подышать, и четыре офицера поспешили наверх. Паром уже отошёл далеко от берега, и взору Эдуарда открылся бескрайний морской простор. Он в самом раннем детстве несколько раз отдыхал с матерью на Черном море, помнил, как учился плавать по-собачьи со спасательным кругом, как глотал солёную воду набегавших волн, как ловил скользких медуз. Но то было обычное плескание возле берега. Давно это было, и в памяти почти ничего не сохранилось. Дожив до своих тридцати лет с гаком, Громобоев, к своему глубокому сожалению, так ни разу и не выходил в открытое море даже на катере. Теперь же он был в настоящем открытом море, и лишь вдали виднелась еле заметная береговая линия, а вокруг медленно покачивались холодные волны свинцового цвета. Не успели офицеры насладиться морским пейзажем, как старший помощник капитана велел спускаться вниз: чиф (старпом) опасался, что сухопутные вояки замёрзнут, простынут и заболеют. Пришлось подчиниться судовому начальству.

- Как там сверху, товарищ капитан? - спросил Громобоева образцовый солдат Пикоткин. - Красиво?

- Море как море, - напустил на себя этакую бывалость Эдик и усмехнулся: - Ничего особенного.

- А я ни разу не видел моря, - взгрустнул солдат.

- Какие твои годы, ещё увидишь, - заверил его офицер.

- Страшновато, я плавать не умею, - признался Пикоткин. - А вдруг мы тонуть начнем?

- Не бойся, этот паром не потопляем, да и спасательные круги всюду висят. Лучше поспи, пока есть возможность.

Мощная судовая машина равномерно гудела, корпус парохода сотрясала лёгкая вибрация, транспорт неторопливо пересекал Балтику с запада на восток. Плыли сутки или чуть больше. Капитан парома позволил ещё раз подняться на палубу офицерам и даже взять с собой солдат. Бойцы не галдели, как обычно бывает, когда собирается толпа, а смотрели зачарованно на волны и брызги, поднимаемые с водной поверхности ветром. Но вот на горизонте показалась Клайпеда, и плавание завершилось. Родина! Дома! Хотя какая Литва теперь Родина, ведь прибалты спят и видят, как поскорее сбежать, выйти из состава Союза. В республиках было и так уже года три неспокойно, а тут ещё, как назло, месяц назад разогнали толпу демонстрантов возле республиканского телецентра, были раненые и один погибший. «Лишь бы не было провокаций и попыток захвата вагонов!» - размышлял Эдик, спускаясь с парома.

Прошли пограничников, таможню, и караулы сразу попали в цепкие лапы коменданта вокзала. Майор велел занять оборону возле вагонов и не подпускать к ним литовских буржуазных националистов.

- А не националистов можно подпускать? - пошутил один из начальников караула.

- Тут все националисты! - сказал, как отрезал, майор. - Бдительно охраняйте и ждите каждый свой паровоз.

- Долго ждать? - полюбопытствовал все тот же начкар. - У нас каждый день простоя - неполученная валюта.

- Не знаю, - честно признался комендант. - Это ваши проблемы. Попробуйте сами договориться с железнодорожниками.

Майор-комендант закурил какую-то вонючую дрянь, ругнулся несколько раз матом по адресу литовцев и удалился.

Эдику совсем не улыбалось сидеть неделю на этой далёкой от конечной цели станции, он велел сержанту выставить караул, а сам пошёл искать, с кем можно пообщаться, поговорить по душам и ускорить решение проблемы. Возле здания железнодорожного вокзала стоял, ощетинившись пулеметом в сторону города, старенький БТР-60. Громобоева обуяло любопытство, и он прошёлся по центру Клайпеды. Всюду ходили военные и милицейские патрули, обстановка была напряжённой. Возле телецентра стоял другой БТР, на асфальте громоздились вповалку бетонные блоки, рядом с входной дверью дежурил милиционер с автоматом. Эдуард впервые видел, чтобы милиция была вооружена автоматическим оружием. Хотелось подойти, расспросить, узнать об обстановке в городе, но напряженное лицо служителя порядка не располагало к беседе, и капитан удержался. Вернулся обратно и зашёл в фойе вокзала, дежурная по вокзалу послала на сортировку, с сортировочной станции направили в депо - искать машиниста маневрового поезда. Никто не отказывал, но никто и не горел желанием сотрудничать с военными. Несколько раз он прошёл по замкнутому кругу, наконец, отыскал железнодорожников, согласных помочь. Это была интернациональная бригада: русский, поляк, литовец, белорус. Пока маленький локомотив катался туда-сюда по рельсовым хитросплетениям, сцепщик и машинист весело переругивались в тесной кабине на темы национального вопроса.

- Ну, посуди сам, какие у нас могут быть проблемы, - теребил Эдика за рукав шинели молодой помощник машиниста. - У меня жена русская, у Яниса - хохлушка, Стасис - наполовину татарин. Не прислала бы Москва тех провокаторов и чекистов, не было бы никаких столкновений и жертв. Возле телецентра в Вильнюсе погиб один человек, и тот оказался почему-то лейтенантом КГБ, переодетым в гражданку. Странно, не так ли? Вдруг неизвестно кто начал стрелять по демонстрациям, люди начали пропадать неизвестно куда. Неспокойно как-то от присутствия военных и тайной полиции. Зачем устраивать эти провокации? Они лишь озлобляют людей и отталкивают республику от России.

- Мы простые трудящиеся, нам главное, чтоб была работа, а нас буржуазными националистами обзывают, - поддержал товарища сцепщик с простой русской фамилией Смирнов и нерусским именем Янис.

Эдуард слушал, кивал, поддерживал разговор байками и политическими анекдотами, а пролетарии предложили глотнуть самогонки местного приготовления. Выпили по паре рюмочек для укрепления дружбы. Благодаря их суете и стараниям, вагоны капитана Громобоева были быстро прицеплены к составу, следующему на Белоруссию. Остальным начальникам караулов столь удачно и быстро решить проблему отправки не удалось.

Белоруссию промчались за сутки, почти без остановок и ранним утром прибыли в Смоленск. Эдуард отправился искать коменданта, оставив за старшего сержанта Лысака.

- Повнимательнее, а то мало ли жулья на товарной станции. Подумают, вдруг из Германии гуманитарку вывозим. Да не спать, оружие не потеряйте!

Поправил на боку кобуру с пистолетом и зашагал в сторону зданий. Отлучился капитан лишь на пятнадцать минут, столько он затратил на то, чтобы поставить отметку о прибытии и убытии, воротился обратно - а вагонов уже след простыл, и лишь вдали виднелся огонь хвостового вагона. Поезд неспешно катил на восток.

- Куда угнали вагоны, что тут стояли? - спросил он у стрелочницы.

- Да на следующий перегон отправили. Тебе куда надо ехать? Какая конечная станция? - спросила капитана дородная женщина в железнодорожной форменной рабочей куртке.

- На Ржев.

- Садись на автобус и кати на выезд из города.

Женщина назвала сортировочный полустанок, где формируются составы в том направлении.

- Я бы и на такси сел, были бы деньги, - махнул рукой с досадой Эдуард. - Да у меня нет ни рубля, ни копейки. Я из Германии еду.

- Была бы лошадь - одолжила бы. А так ничем помочь не могу, - хохотнула женщина. - Топай по шпалам, никуда твои вагоны не денутся, догонишь. Тут километров семь-восемь.

И Громобоев пошёл в указанном направлении. Сначала быстро, почти бегом, взмок, запыхался, сбавил ход. Впереди время от времени маячили преследуемые вагоны, поезд часто останавливался на стрелках, сортировался, сцеплялся, расцеплялся, поэтому не пропадал из поля зрения, а встречные сцепщики и стрелочники подсказывали, по какой из веток ему идти далее. Через три часа он нагнал свой эшелон. У караульной теплушки метался перепуганный сержант.

- Товарищ капитан, мы уж и не чаяли вас найти. Как быть дальше - не знаем, то ли бечь на станцию, то ли отцепляться от состава. Мы же без накладных на груз, без денег, и вообще, пропадём без вас. Дезертирами быть не хочется, как назад-то в полк без документов смогли бы вернуться?

Капитан хмуро пробурчал нечто одобрительное о действиях состава караула, ругнул железнодорожников за суету, что быстро отправили вагоны, а мысленно попенял себе: зачем попёрся ставить печать в комендатуру. Теперь ни шагу в сторону, надо - сами найдут, придут и отметят.

Вскоре поезд дернул вагоны, караульные быстро забрались в вагон, а Эдик снял шинель, сапоги и растянулся в блаженстве на нарах. Ох и устал же он за день скакать по путям…

Ночью эшелон прибыл в Ржев, тепловоз сразу отцепился и укатил прочь. Маневровым локомотивом вагоны загнали в тупик на каком-то полустанке, и наступила тишина, только было слышно, как потрескивают и поскрипывают на морозе ветки и деревья. На рассвете вокруг теплушки началась суета. Эдик продрал глаза и шумнул на караульного.

- Пикоткин! В чём дело? Что за гам? Почему посторонние возле вагона?

- Это не посторонние, товарищ капитан! Это бабы пришли за продуктами.

- Мы разве международная гуманитарная организация? Самим жрать нечего, - буркнул Громобоев. - Гони всех прочь.

Какая-то бойкая женщина выругалась и громко крикнула:

- Больно грозный ты, командир! Мы же не задаром, не побираемся, а за деньги покупаем!

Оказалось, предприимчивый солдат уже продал две металлических пятикилограммовых банки топлёного свиного жира.

- Я же говорил, что жир надо брать на складе, а вы сомневались, товарищ капитан. Мы на вырученные деньги сейчас хлеб купим в местном сельпо и продукты. Давайте я мигом сбегаю, пока нет паровоза, эти тётки сказывали, что магазин где-то рядом.

Действительно, жевать сухари давно опостылело, целую неделю о них зубы ломали, поэтому Эдик быстро накинул шинельку на плечи и с радостью поспешил вместе с бойцом затовариваться.

За пределами теплушки стоял крепкий морозец, снега вокруг рельсов было навалено почти в рост человека - настоящая зима! Пришлось скорее застегнуться на все пуговицы, это тебе не юг Германии с плюсовой температурой и дождями. По тропке дошли до деревянного низенького одноэтажного здания, выкрашенного в зелёный цвет, с облупившейся вывеской «Продмаг». Вошли, огляделись - полки магазина были абсолютно пусты. Эдик испытал настоящий шок - после германского супермаркета попасть в нищую продуктовую лавку.

- Епть! - только и смог вымолвить Эдик. - А где еда?

- Куммунисты сожрали, - усмехнулась разбитная грудастая продавщица. - Что вы хотели купить, солдатики?

- Хлебца, - ответил Пикоткин.

- Хлеб у нас разбирают с утра!

- А сейчас что? Вечер? На часах десять… - произнёс капитан, мельком взглянув на свои «командирские» котлы.

- Утро - это значит в восемь утра. Хотите хлеба - приходите к открытию, баба Маня час назад последние две буханки купила.

Громобоев вновь повертел головой в поисках хоть чего-то съестного, но так и не нашёл.

- А сладости есть? - не унимался солдат. - Может, конфетки в загашнике какие… завалящие…

- Конфеты, милок, никуда у нас не заваливаются, - строго ответила молодица и подмигнула: - Берите вот огурцы, говорят, под водку вкусные!

Делать нечего. Водка бойцам не полагалась, но раз иного ничего не было, купили банку огурцов, все-таки добавка к жареной картошке на обед…

На станции Громобоеву сообщили, что эшелон оставлен в тупике до ночи, потому что на базе хранения сейчас разгружают вагоны предыдущего эшелона и все подъездные пути заняты. Пришлось солдатам продолжать мёрзнуть на постах, шагая туда-сюда вдоль путей по обе стороны эшелона. Ответственный за кухню и освобождённый от несения службы рядовой Пикоткин сидел у буржуйки, чистил слегка подмёрзшую картошку и рассказывал Эдуарду про свою жизнь до армии.

- Я, товарищ капитан, своё детство провёл в лесу. Отец работал лесничим, и дом наш стоял в глубине чащи, к нам шла узкая дорожка, по которой только телега могла проехать, и поэтому людей я почти не видел. Когда меня отвезли впервые в сельскую школу, то я из неё сбежал после второго урока: непривычно, что столько много людей. Особенно тяжко для меня было на переменах: шум, гам, носятся, орут. Первое время постоянно болела голова. Как только уроки заканчивались - я скорее спешу в лес. Упаду в траву на опушке, раскинув руки, смотрю в небо и отдыхаю, прихожу в себя. С трудом отучился восемь классов и в село больше ни ногой. А тут новая напасть - армия эта ваша.

- Не моя, а наша, - поправил его Эдуард.

- Ладно, пусть будет наша. В армии оказалось ещё страшнее и тяжелее. Я ведь и паровоза никогда не видел вживую, и на автобусах не ездил. А тут такая страсть - столько техники! Определили в танковую учебку - в казармы нагнали народа почти тысячу, танки на полигоне гусеницами грохочут, орудия стреляют. Жуть! Каждую свободную минуту я прятался в берёзняк у забора, хотелось побыть одному и подумать. Как только с ума не сошёл? Голова снова заболела! Это теперь я попривык, а первые месяцы так хотел драпануть обратно домой, в лес! Хрен бы меня там нашли. Батя на присягу приехал и велел терпеть! Вот я и маюсь уже почти год, эх, скорее бы в лесничество вернуться…

Солдат продолжал ещё что-то забавное рассказывать из своей жизни бирюка и нелюдима, но Громобоева сморил сон.

Ночью подогнали маневровый тепловоз, и вагоны поползли по узкоколейке в глубь глухого заиндевелого, заснеженного леса. Через пару часов добрались до места назначения. Какой-то сержант по приказу офицера побежал принимать эшелон и вскоре вернулся с дурной вестью. На одном вагоне с верхнего люка на крыше сорвана пломба.

- Может быть, всё на месте, в сохранности, но кто знает…

Эдуард в сердцах грязно и витиевато ругнулся.

- И что нам делать?

- Ждать, пока разгрузим, пересчитаем. Дня два уйдет на это, - ответил местный офицер. - Ставь на довольствие бойцов в столовую, сели их в казарму, а сам размещайся в общаге. В солдатской столовой покормят, если денег нет. Обычно ваши из Германии все без денег приезжают. А ты как?

- Я пуст, собирался в спешке и как-то не подумал… - развел Громобоев руками.

- Жалко, - искренне расстроился старший лейтенант. - В следующий раз обязательно привези чего-нибудь. Мы же не за просто так возьмём, мы купим...

Пару дней из вагонов выгружали ящики в машины, потом пересчитывали снаряды, а Эдуард все эти дни нервничал и переживал, чтобы всё сошлось. Не должно быть недостачи, загружали под контролем Бордадыма и Ницевича, да и в движении охраняли бдительно. И все же тревожился, а вдруг?.. Сошлось! В штабе базы хранения какие-то начальники подписали накладные, отметили командировку, и караул поспешил обратно домой, точнее сказать, к месту службы, в Германию.

/Глава 4

Поезд из Советского Союза прибыл во Франкфурт среди ночи, поэтому караул переночевал на вокзале, дожидаясь поезда на Лейпциг. Солдаты дружно храпели, лёжа на лавках, по очереди охраняя имущество, а Громобоеву не спалось. Капитан искренне радовался, что всё удачно завершилось, без происшествий: снаряды сдал, автоматы и патроны в целости и сохранности, солдаты вели себя замечательно, без замечаний и нарушений воинской дисциплины.

Эдик невольно расслабился и слегка потерял концентрацию. Утром едва открылся привокзальный буфет, капитан купил на всех свежих сосисок в тесте, колы бойцам и пару банок пива для себя. А тут как раз и поезд подали. Загрузились с котомками и ящиками в вагон. Мурлыкая песенку, Эдуард поглядывал в окно и любовался ухоженными городками, «причесанными» перелесками, ровными, хорошими дорогами.

В вагон вошла бригада немецких железнодорожных контролёров. Вначале они подошли к солдатам, сидящим ближе к выходу, сержант кивнул на старшего. Дама с сумкой и компостером подошла и, поздоровавшись, спросила:

- Гутен таг! Битте, билетен!

- Гутен так, - ответил ей Эдик и протянул проездные на пятерых человек. - Битте, фрау.

- Найн билеттен! - вдруг заверещала кондукторша, и к Громобоеву устремилась вся бригада из четырёх человек.

И только тут капитан осознал, что совершил непростительную промашку, рано расслабился! Он позабыл проставить дату, а проездной без даты - недействителен! Как Эдик ни умолял, немцы были непреклонны - билетов нет, плати штраф. Громобоев пояснял, что и денег тоже нет. Контролеры пообещали вызвать на ближайшей станции полицию или русский офицер должен подобру-поздорову высадиться. Делать нечего, пришлось на какой-то станции под кудахтанье контролёрши вытащить на перрон большую металлическую шкатулку-сейф с патронами и автоматами, ящик с посудой, караульные тулупы. Немцы составили протокол, но проездной так не отдали, конфисковали. Вот же проклятые педанты!

 «Чёрт подери! И как я мог забыть про дату в билете! - укорял себя Громобоев. - Что делать? Как теперь добираться до гарнизона? Билеты на всех стоят примерно сто марок, а денег нет!»

Немцы-пассажиры, стоявшие на перроне, посматривали на незадачливых военных с грудой барахла с усмешками. Капитан сообразил: спасение может быть только одно - найти воинскую часть, свои непременно помогут. Или хотя бы будет возможность позвонить в часть. Подошёл к дежурной по вокзалу, та неплохо понимала по-русски и даже немного говорила, и они успешно объяснились друг с другом на двух языках. Но женщина расстроила офицера, сказав, что русских воинских частей в городе нет.

- Блин горелый! - ругнулся капитан. - А где-то рядом есть наши вояки?

- Частей нет, но в нашем городе размещён госпиталь. Пройдете прямо, свернете налево, потом направо и за перекрёстком увидите большой серый особняк.

Громобоев поблагодарил эту отзывчивую фрау и поспешил по указанному адресу. Действительно, через десять минут он оказался у серого высокого забора, окружающего трёхэтажное здание, нашёл ворота с большими красными звездами. Спросил у бойца, как пройти в штаб. Опять повезло! Майор, начальник строевой части, был порядочным и отзывчивым человеком.

- Надо позвонить? Пожалуйста, звони! - он снял телефонную трубку с аппарата и распорядился: - Светочка! Соедини товарища, с кем ему надо, пусть поговорит.

Эдуард через пять коммутаторов дозвонился в свой полк, благо знал все нужные позывные. И телефонистки в этот день, на удивление, были в хорошем настроении, не кобенились и соединяли без лишних разговоров. Начальник штаба полка обрадовался, что караул выполнил поставленную задачу, но Громобоев его радость тут же погасил, пояснив, что влип в историю с проездным, и попросил прислать за ним машину.

- Куда?.. Ого! Далеко! - проворчал подполковник Касеев. - Лучше попроси у медиков проездной. А уж мы тебя на вокзале вечером с поезда обязательно встретим.

Майор-строевик выслушал просьбу незнакомого капитана и замялся.

- Понимаешь, приятель, мне не жалко, я тебе выдам проездной, только как ты мне его вернёшь?

- Пришлю почтой…

- А не обманешь? Не забудешь? У меня ведь строгая отчётность, а я сдаю дела. Через месяц наш госпиталь расформируют - выводимся в Белоруссию.

- Честное слово, завтра же вышлю на ваш адрес.

Майор открыл сейф, выдал Эдуарду под расписку талончик, написал на бумажке адрес госпиталя, пожал руку и попрощался.

- Извини, друг, но даже чая не предложу. Дел - море! Зашиваюсь!

Громобоев поспешил на вокзал, вдруг сейчас очередной поезд пройдёт на Лейпциг. Нашел информационное табло, оказалось, что поезд прибудет по расписанию через два часа. Эх, значит, на дневной «подкидыш» из Лейпцига до Цайца не успеть.

Минутная расслабуха - и дальше пошла сплошная невезуха. После обеда прибыли в Лейпциг, но их поезд уже ушёл. Опять промаялись пару часов на вокзале. Как пошла полоса опозданий, так до самого конца, и тепловоз с двумя вагонами из Намбурга на Цайц отправился только вечером. И на вокзале их караул никто не ждал: ни тебе дежурной полковой машины, ни батальонной. Естественно, про них забыли. Таксист на шикарном «Ауди» предложил подвезти. Двадцать марок! «Нет, спасибо, пешком дойдем, - отказался капитан. - За двадцать марок мы до Берлина дотопаем!»

Пришлось караулу волочить ящики в гору на себе. Бойцы пыхтели, потели, матерились. Брели почти полтора часа, проголодались, выбились из сил, но дошли. Эдуард чувствовал себя почти героем: ведь они не пропали ни в недружественной Литве, ни в снегах под голодающим Ржевом, ни в Германии. А начальник штаба равнодушно выслушал доклад, уткнувшись в бумажки и не глядя на Громобоева, велел сдать документы и идти отдыхать... Ну и ладно! Пусть приём был не особо тёплым, зато и без ругани и упрёков. Хорошо, когда всё хорошо кончается!

Эдик заскочил на часок домой и обратно в полк, сдать постовые ведомости и написать отчёт. Комбат обрадовался, что караул успешно выполнил задачу и вовремя, без происшествий вернулся. Офицеры засели в канцелярии и хорошенько обмыли это дело. Разошлись по домам поздно вечером, но Эдику и Хайяму показалось мало.

- Пошли ко мне! - хорохорился капитан-азербайджанец. - Познакомлю тебя с семьёй.

- Неудобно, ведь уже поздно, - попытался отказаться Громобоев. - Твоя жена будет ругаться. И мне бы надо дома сбросить десятидневный половой напряг…

- Успеешь ещё, сбросишь. И что ты такое сейчас сказал? Как может жена ругаться? Это же женщина! Она должна знать своё место! Сейчас ты увидишь, как меня дома встретят. Я мущщына! Хозяин в доме!

Увильнуть от продолжения выпивки не получалось, но можно было превратить это дело в семейное мероприятие. Эдик звякнул по телефону с КПП домой и велел Ольге прий­ти к Гусейновым и не ломаться, ведь их квартира лишь двумя этажами ниже.

Офицеры шумно вошли в подъезд, громко делясь воспоминаниями о прошедшей войне, собеседников было хорошо слышно, поэтому едва Хайям нажал на кнопку звонка, как дверь сразу распахнулась. Их явно давно поджидали.

- Женщщына, - громко и гортанно произнес он, вваливаясь в квартиру. - Живо накрывай на стол, мы с другом будем кутить! Я всю семью Громобоевых пригласил в гости! Сейчас к нам придут его жена и дочь. Живее шевелись и не смотри на меня так, словно ты пантера!

Вначале глаза Гульнары сделались большими и злыми, потом она прищурилась, что-то громко и резко сказала на родном языке, Хайям гуркнул в ответ ещё громче, и в квартире действительно началась суета по хозяйству.

- Может быть, поможем? - попытался сгладить неловкость Эдуард.

- Сиди! Отдыхай! Мы мужчины… - отмахнулся Хайям.

Пока бывалые фронтовики рассматривали фотоальбомы, стол накрывался по-восточному, быстро, словно скатерть-самобранка, и в этом процессе Гуле помогали малыши - сын и дочь.

- Ох, будет завтра скандал, - прошептал Хайям на ухо Эдику. - Видал, как она зыркает на меня, накрывая на стол. Готова растерзать! Наши женщины послушны при посторонних, а стоит тебе уйти, она мне такую задаст трёпку! Потом придётся умасливать её подарками.

- Так, может быть, мне лучше пойти домой? Зачем тебе скандал?

- Ты что, сиди! Я ведь мущщына! Сказал - сделал! Пусть знает свое место… Если мущщына привёл гостя - значит, так надо!

Вскоре пришла Ольга с Ксюхой. Женщины остались разговаривать на кухне, дети ушли играть в спальню, а Хайям разлил по рюмкам водку, открыл балкон и закурил в комнате. После третьего тоста офицеры принялись бороться на руках, в пылу борьбы слегка дали друг другу по носам, потом понесли в разговорах всякую несусветную чушь, а затем, уже сильно набравшись, принялись вспоминать войну. Кто больше воевал, как воевал, где воевал…

- Слушай, Хайям! А ты, правда, хочешь сбежать в Западную Германию? - вдруг ни с того ни с сего брякнул Эдик. - Мне велели за тобой следить, а мне это надо? Делать мне больше нечего! Наши замполит и особист - законченные идиоты! Нашли стукача, дебилы…

- Брат! Куда бежать? С чего они взяли?

- А я знаю? Видно, есть информация…

Хайям резко схватил бутылку и налил по половине стакана. Снова выпили.

- Я бы, наверное, остался, ведь тут в Германии хорошо, сытно. Купил бы автобус и возил туристов в Турцию и на Кавказ. Да жаль, никак нельзя мне эмигрировать, мне отец письмо написал, что приходили люди из Народного фронта, спрашивали про меня. Они всех ветеранов афганской войны по спискам из военкомата вычислили и отправили в Карабах воевать. Мол, опыт есть, давайте защищайте землю предков. Сказали отцу, что меня ждет должность командира пехотного батальона. Опять под пули?! Я ведь танкист, какая пехота? Наверное, танков пока что нет, не купили ещё у русских. А армяне, говорят, уже прикупили несколько штук. Так что не видать мне мирной жизни хозяина автобуса на международных рейсах…

Эдик посочувствовал нелегкой судьбе Хайяма и сквозь пьяный угар одновременно порадовался, что товарищ не подставит их с комбатом, не станет перебежчиком, как армянин-лейтенант из соседнего артиллерийского полка.

- Честное слово, я бы и сам утёк сюда в Германию, вернее сказать, дальше на Запад, - спьяну проболтался о своих мыслях Громобоев. - Ты бы видел, какая голодуха в России! Продуктов ни хрена нет, в магазинах шаром покати! Эх, сковырнуть бы эту блядскую власть! Установить настоящее народовластие, тогда бы зажили по-человечески!

- Как её сковырнёшь? - выпучил свои глаза-маслины Хайям. - Почти семьдесят пять лет стоит и ещё сто лет простоит!

- Но сила у неё уже не та, - продолжал пьяную болтовню Громобоев. - Я ведь почему в армию пошёл? Мы с тремя друзьями в юности начитались о декабристах, хотели в суворовское училище в Москву податься, потом в военное училище, поднять мятеж, вывести войска на Красную площадь, построить в каре и на штурм! Уверены были - народ сразу поддержит. Дурни! Молодо-зелено, ветер в башках…

- Какой народ? Ты где видел этот народ? Стадо трусливых баранов! И солдаты бы твои сразу разбежались. Вот если бы под рукой была «дикая дивизия»…

Громобоев с интересом посмотрел на Гусейнова, приятель не поднял на смех и не осудил его детско-юношеские прожекты. И про «дикую дивизию» хорошая мысль…

- Ну, это я уже потом осознал, а в училище мы продолжили заниматься этой маниловщиной, создали полуподпольный кружок по изучению марксизма. Смешно сказать, но в военных училищах преподаватели неодобрительно относились к чтению трудов классиков, было принято просто списывать цитаты с методичек или чужих конспектов. Меня в троцкизме чуть не обвинили! Любой думающий, размышляющий, особенно среди военных, подозрителен…

Гусейнов пьяно таращился на Эдика, тщетно пытаясь понять, что такое болтает замполит батальона.

- Не слушай меня, давай лучше выпьем, - одернул сам себя Громобоев. - И стены, бывает, имеют уши. Как говорит народная мудрость: что знают двое - знает и свинья!

- Надеюсь, о свинье - это не в мой мусульманский адрес? - резко завёлся азербайджанец.

Эдик отрицательно покачал головой и поднял стакан:

- За дружбу!

Бутылка опустела. Из кухни высунулись две женские головы. Ольга пробурчала недовольно:

- Может быть, хватит? Добавки не будет!

- Вот гадюки, - пробурчал Хайям. - Всё-то они отслеживают, ни минуты покоя.

Пришлось сворачивать застолье и прощаться. Хайям несколько раз пьяно облобызал Эдика, попытался галантно поцеловать ручку Ольге, погладил растопыренной пятерней Ксюху по голове. Потом он пригрозил своей жене кулаком, что-то громко прокричал на родном языке и мгновенно рухнул без чувств на диванчик в прихожей. Вечер удался на славу!

Спускаясь по лестнице к квартире, Ксения вдруг задала вопрос Эдику:

- Папа, а почему у этой нерусской девочки неприличное имя?

Капитан был крепко пьян, плохо соображал и переспросил:

- Какое еще неприличное?

- Все так говорят, и я даже не знаю, как к ней обращаться, называю просто девочкой. Ты сам, папа, знаешь, что имя её неприличное!

Только тут до Громобоева дошло, он замедлил шаг, смутился и густо покраснел. Из создавшегося положения надо было как-то выходить. Имя у младшей Гусейновой было действительно ещё то для слуха русского человека - Пюста. Хайям ему как-то пояснил, что Пюста - это по-азербайджански цветок.

- Ксюша, а ты называй её цветочком, цветком. Пюста - цветок.

- А девочки и мальчики её по-другому называли, - не унималась Ксюха. - Они говорят, что она…

- Дуры и дураки твои девочки и мальчики, - резко оборвал дочку Эдик, не давая вырваться нецензурному выражению из уст неразумного ребёнка. - Она не русская, потому и имя странное. Запомни - цветок! И всем подругам передай, а не то её папа Хайям прознает об этом и всем уши оборвет. Видела, какой он бывает сердитый?

Ксения шмыгнула носом в знак согласия, а Эдуард подивился, насколько просвещены гарнизонные дети в том, что им ненужно или по возрасту рано знать.

...Утром голова страшно трещала, и хоть на службу идти совсем не хотелось, а куда деваться - воинский долг! Еле дотянули с Гусейновым до обеда, сбежали на часок раньше опохмелиться пивом. Пошли в дешёвый гаштет возле полиции. Спустились с горки и увидели, что брусчатка снята, дорога разрыта, у обочины валяется ржавая труба.

- Ну, началось, - пробурчал Хайям. - Скоро западная немчура весь город перекопает. Мало им работы на дорогах, все и без того хорошие автобамы переделывают, теперь за канализации взялись. Ох и развезут тут грязь на неделю! Придётся обходить, крюк делать на полверсты. Не посидеть толком в кабаке, надо будет раньше уйти.

Приятели выпили по две кружки пива, Эдик светлого, а Гусейнов тёмного, и пошли вдоль главной улицы, разглядывая витрины магазинов, прицениваясь к вещам, продаваемым с лотков турками, китайцами и прочими иммигрантами. Увлеклись, забылись - и обратно в полк они идут по ремонтируемой дороге. И… о, чудо! Дорога была идеальная, подъёмный кран загружал ржавый обрезок трубы в машину, а рабочий аккуратно вколачивал деревянным молоточком последние булыжники в брусчатый тротуар. Капитаны даже остановились, полюбовавшись на спорую работу каменщика.

- Ничего не понимаю! - воскликнул Хайям. - Как можно за два часа трубу уложить и дорогу сделать?!

- Выкаблучиваются! И всё-то они делают на совесть, - восхитился умелой организацией труда Громобоев.

- У нас бы дорогу раскопали на месяц, а уложив трубу, забросали б как попало яму, и все дела, - продолжал бубнить Хайям. - И половину средств бы спёрли…

- Это потому, что немцы живут по законам! - принялся объяснять Эдик. - Я читал в газете, что у них так положено: ремонтная контора берет подряд на работу на определённый срок, например на три часа. Прежде чем начать работу, всё надо спланировать: экскаватор и экскаваторщика, самосвал, сварщика, трубу купить, крановщика и каменщика заказать. Вырыли, отрезали, вварили, засыпали, заделали. Видимо и тут, каждый рабочий прибыл к указанному в наряде времени, сделал свое дело и убыл на другой объект. Если что не так - штраф. Бургомистр оштрафует, а депутаты больше подряд на работу не дадут.

- И всё равно - так не бывает. Как в сказке: по щучьему велению…

- Но оно именно так! Или ты глазам своим не веришь?

- Верю, но продолжаю дивиться! Я ведь долгое время служил в разных русских городах. У вас как положено работать? Перекрыть воду, разрыть котлован и всё бросить на месяц. То труб нет, то сварщика или экскаватора, а то и всех вместе. Потом спустя рукава возьмутся за дело, зароют к зиме или к весне или вообще яму бросят не огороженной посреди дороги. Это так же, как проблема с канализационными люками: видимо, для того люк посреди дороги на асфальте сделан, чтобы его время от времени забывали закрыть! Люк - ловушка для зевак…

/Глава 5

Жизнь каждого простого советского человека незаметно протекала своим чередом в ежедневной суете малых дел и событий, а тем временем в мире происходили глобальные перемены, потому что страна и весь лагерь социализма трещали по швам, размеренная жизнь летела в тартарары. Бывшие братские страны дружно сбежали из Варшавского договора и покинули СЭВ, а в Югославии заполыхала гражданская и межэтническая война. Прибалтийские республики демонстративно отозвали своих депутатов из парламента и тихо игнорировали распоряжения центра. Средняя Азия, и ранее не особо утруждавшая себя уплатой налогов, нынче и вовсе перестала платить в казну, наоборот требуя масштабных дотаций. А Кавказ бурлил шумно, с резнёй, с погромами, со стрельбой. Президент и Верховный Совет, пытаясь спасти монополию на власть Коммунистической партии, назначили референдум с вопросом о сохранении СССР. Командирам и политорганам были спущены указания обеспечить поддержку линии партии.

Кудасов и Статкевич собрали комбатов и заместителей, поставили задачу - победа единства СССР должна быть подавляющей. Назначили честнейшую и независимую счётную комиссию во главе с секретарём парткома. Солдаты проголосовали как обычно: построились, дружно прибыли к избирательному участку, проголосовали. Члены семей, те, кто до обеда поленился прибыть на участок, - по вызову агитаторов. Поздно вечером Громобоев зашёл в кабинет замполита полка доложить о стопроцентной явке семей батальона и стал нечаянным свидетелем явного мухлежа. Настоящего преступления! На просторном рабочем столе Статкевича лежали в стопках бюллетени для голосования, одна пачка побольше, вторая поменьше, третья ещё тоньше. Большая стопа была тех, кто «за», поменьше - «против», немного «воздержавшихся» и испорченных голосов. Статкевич и парторг перечёркивали и портили листы, где голосовали против Союза, делая их недействительными, либо стирали резинкой карандашные галочки и ставили жирные отметки в нужном квадратике черной пастой. «Напёрсточники» шикнули на Громобоева и велели выйти прочь. Понятное дело, чёрные дела надо делать в тишине и наедине…

Ольга мыла на кухне посуду, а Эдик совместно с Ваней Червинским переписывал видеокассеты. Они задумали по возвращении домой открыть видеосалоны-кинотеатры. Хороший бизнес! Работа по снятию копий была не пыльная, нужно лишь сходить в город и взять в немецком прокате видеокассету хорошего качества, вставить её в видик, в другой видеоплейер кассету с плохим качеством, но с русским озвучиванием, потом сиди и монтируй запись для себя. По комнате были раскинуты связки шнуров, параллельно работало четыре аппарата! Занятие довольно нудное и требующее внимания, звук не всегда совпадал с изображением. Иван рассказывал Громобоеву историю, как они с женой не пустили в лагерь дружбы с немцами свою двенадцатилетнюю дочь Олесю.

- Пропал залог, сто марок! - сетовал майор.

- А почему вы не отпустили дочку? Побоялись конфликтов? - недоумевал Эдик. - За немецкими детьми должны хорошо следить.

- Мы с трудом пробили эту путёвку и даже заплатили половину стоимости. Полезный лагерь для улучшения языковых знаний, ведь вокруг одни немецкие дети и воспитатели. Дочка принесла список вещей, необходимых взять с собой, мы его прочитали и сразу отказались от этой затеи. Десятым номером в списке стояли презервативы. Представляешь? Олеське всего двенадцать, тринадцать только исполнится летом, а ей велят прихватить с собой пачку презервативов! Дочка в слёзы, но жена уперлась и не пустила…

Вдруг на кухне раздался громкий вскрик, Ольга вбежала в комнату, побледневшая как смерть, уставившись на безымянный палец.

- Что случилось? Порезала руку?

- Камушек потерялся… - чуть слышно вымолвила она. - Бриллиант…

- Как потерялся? - не понял Эдик.

- Я мыла тарелки, смотрю, а на перстне нет камушка. Соскочил в раковину и улетел. Смылся вместе с мусором. Наверное, крепление ослабло…

Приятель посмотрел на Громобоева и удручённо покачал головой.

- Плохо дело! Говорят, пропажа бриллианта к несчастью.

- Ваня, не каркай, - отмахнулся Эдуард. - Не болтай и не отвлекайся, следи за звуком и изображением! Мне через час кассету надо идти сдавать. Ерунда это всё и глупые суеверия!..

На следующей неделе начиналась намеченная планами весенняя проверка. Каждый день в полку суета: стрельбы, вождения, тактика и сдача зачётов по прочим дисциплинам. Стволы танковых пушек и артиллерийских орудий от непрерывной стрельбы раскалялись, на полигоны падали многочисленные авиационные бомбы - это старалась авиация, всё то, что не успевали вывезти эшелонами, расстреливалось и подрывалось.

В тот тёплый погожий денёк батальон должен был сдать зачёт по вождению танков. Громобоев попросил комбата освободить его от экзамена, так как никогда прежде современный скоростной танк «Т-80» не водил. Нельзя же сдавать экзамен на незнакомой технике!

- Я же пехотинец. Случалось, на прежнем месте службы в Союзе водил медлительное старьё типа «Т-55».

- Где же ты служил, в какой далёкой дыре? Ты бы ещё «тридцатьчетверку» освоил… - усмехнулся Дубас.

- Служил под самым Питером, - ухмыльнулся Эдик. - «Тридцатьчетверок» не было, а вот за рычагами «ИС-3» доводилось посидеть.

Комбат был занят контролем очередных заездов и прохождением механиками-водителями препятствий, он отмахнулся от Эдуарда и велел:

- Просто так прокатись, как сумеешь. Поставлю тебе троечку. Но будь аккуратнее.

Громобоев поспешил на исходную. Там с секундомером в руках стоял проверяющий подполковник из штаба армии и экзаменуемые офицеры.

- Садись в этот крайний танк, - попросил его Ницевич. - Мне надо на «мастера» сдать, а в нём сиденье не фиксируется, во время движения сидушка может отстопориться и упасть. Ты ведь поедешь тихонько, тебе всё равно.

Эдуард кивнул в знак согласия и уступил машину Фёдору: надо так надо. По команде занял место в танке, завёл и поехал. Вначале на первой передаче, потом на второй, на третьей. Машина оказалась лёгкой в управлении, маневренной и скоростной. «А чем я хуже Ницевича, попробую дать результат», - мелькнула шальная мысль, и капитан прибавил газу. Машина разогналась, впереди показалось препятствие - танковый ров. Эдик снял ногу с педали газа, но танк и не подумал сбавить скорость - как пёр, так и пёр. На старых модификациях стоило сбросить газ, как бронемашина плавно и неспешно вползала в яму, а на этой вышло всё наоборот, недаром движок вертолётный - не танк, а гоночный болид! Многотонная «восьмидесятка» на скорости всей своей мощью жестко влетела в ров, так же на скорости вылетела, подпрыгнула и снова плюхнулась. Вторичное приземление на гусеницы после прыжка оказалось жёстким, от удара сиденье, как и предупреждал Ницевич, действительно слетело с крепления, и Громобоев ощутимо ударился копчиком о металл. В глазах потемнело, тело пронзила острая боль, ноги отнялись и потеряли чувствительность. Он заглушил двигатель. Наступила тишина, которая зазвенела в ушах. Капитан прижал ларингофоны к горлу, нажал на тангенту, запросил вышку танкодрома и простонал в эфир о том, что сильно ударился и не может пошевелиться.

- Сам доехать сможешь? - нетерпеливо прокричал комбат. - Что у тебя там стряслось?

- Вряд ли. Ног совсем не чую.

- А, чёрт тебя дери! - выругался Дубас. - Сейчас «санитарку» вышлю…

Эдик открыл люк, выполз наружу, лёг на броню, спину пронзали тысячи острых и раскалённых игл.

Громобоев простонал и сполз с танка на землю. Потёр рукой поясницу, подёргал ногами. Каждое движение вызывало пронзительную боль. Он перекатился на живот - стало ещё хуже. Посучил ногами, перевернулся вновь на спину.

Вскоре к танку, подпрыгивая на ямах и кочках, подкатила «таблетка». Из «санитарки» шустро выскочил тощий капитан-военврач, следом через боковую дверцу выкатился упитанный боец-санитар, держа за металлические ручки видавшие виды брезентовые носилки. На эти носилки пострадавшего аккуратно уложили, хоть травмированный капитан и попытался ковылять самостоятельно.

- Теперь лежи уже! Доездился… Спине сейчас покой нужен. Не дергайся! - велел медик. - Если хочешь после выписки бодро ходить и мужиком быть - не ерепенься и поменьше шевелись! С позвоночником шутки плохи!

От этих слов спина заболела ещё сильнее, к боли физической добавилась боль душевная: кто же себе такое пожелает - стать обездвиженным инвалидом в тридцать лет?! В этот момент к месту происшествия примчался запылённый танк, из-за рычагов выскочил Фёдор и принялся оправдываться:

- Я же тебя предупреждал, что сиденье отлетает при толчках! Зачем разогнался? Ведь сам же говорил, что просто прокатишься, не на оценку! На кой тебе нужна классность? Зачем тебе второй класс? За него в Германии не платят!

- А тебе зачем? - простонал Громобоев, пытаясь хоть что-то цензурное сказать сквозь боль, хотя в мыслях были только маты по отношению к карьеристу Ницевичу.

- А мне для поступления в бронетанковую академию! У меня ведь нет иконостаса орденов на груди, как у некоторых, и родственники мои все из крестьян.

Громобоев неудачно пошевелился на носилках, и его поясницу мгновенно пронзила боль, да такая острая, что слёзы ручьями брызнули из глаз.

- Ох, мля! - простонал капитан. - Медик! Да сделай хоть что-нибудь! Поскорее…

Доктор переглянулся с Ницевичем, велел водителю аккуратно сдать назад, открыли заднюю дверь и с помощью Фёдора и санитара загрузили пострадавшего в «санитарку». Боец захлопнул дверцу, дал газу, и «таблетка» запрыгала на кочках. Каждый прыжок отзывался в спине острой болью.

- Ноги чувствуешь? - прокричал сквозь грохот военврач.

Эдик пошевелил пальцами и чуть согнул ноги в коленях - снова пронзительная боль, в спину вогнали острые иглы, а возможно целый кинжал. Громобоев вновь взвыл и простонал:

- А то! Конечно, чувствую! Будто режут или сверлят.

- Значит, не так плохо, как могло быть. Это очень хорошо, что ты боль чувствуешь. Мы еще попляшем на твоей свадьбе!

Эдику было нестерпимо жалко себя, и он клял армию, загубившую здоровье, слёзы текли из глаз ручьями, но, понимая, что медик его ободряет шуточками, простонал:

- Да я уже женат, поэтому не сплясать.

- А кто сказал, что брак - это навсегда и нельзя сплясать на следующей твоей свадьбе? Только захоти…

- Ну, если так, тогда ладно. Ловлю на слове, потом припомню обещание о диких плясках…

В дивизионном медсанбате Громобоева быстро осмотрели, аккуратно перегрузили в другую машину и без промедления повезли в армейский госпиталь за сотню километров в город Веймар. Прежде Эдуард бывал несколько раз в Веймаре, в штабе танковой армии, но добирался своим ходом, приходил ногами, а теперь его везли лёжа. Красивый и старинный был этот город, с прекрасной средневековой архитектурой. Здесь родились и творили несколько всемирно известных писателей и композиторов. Именно тут после разгрома Германии в Первой мировой войне и отрешения от власти Кайзера Вильгельма была учреждена так называемая Веймарская республика. А ещё в окрестностях города размещался вышеупомянутый печально известный концентрационный лагерь смерти Бухенвальд, с его газовыми камерами, печами крематория.

/Глава 6

Пока добрались до госпиталя, наступил вечер. В приёмном отделении покалеченного осмотрели, опросили, пощупали, потрогали, сделали рентген, вкололи обезболивающее, закатили на каталке в коридор и оставили мучиться до утра. Врачи ушли по домам, в отделении на посту осталась лишь дежурная медицинская сестра да мечущийся туда-сюда дежурный врач.

- Сестра… - жалобно позвал Громобоев. - Сестра! Подойди…

- Ну, чего тебе, боец? Что стонешь? - сердито бурча, накинулась пожилая женщина на неугомонного больного.

- А почему я лежу в коридоре, а не в палате?

- Радуйся! В коридоре - не в морге! - юморнула медичка.

- Радуюсь… Но я не боец… я капитан… - обиделся Эдуард. - И все-таки, почему лежу в коридоре, а не в палате?

Медсестра порылась в бумагах, взяла историю болезни, удостоверилась в правдивости слов больного и на некоторое время задумалась. Сказала «чичас», ушла куда-то, затем вернулась, ведя за собой хлипкого вида бойца в больничном одеянии. Вместе они вкатили каталку в какую-то переполненную палату и оставили в центре прохода.

- Полежи тут до утра! Может тебе утку принести?

Эдик отрицательно замотал головой.

- Есть не хочу, всё болит…

Медсестра невольно прыснула.

- Эта утка не съедобная, а для сбора мочи.

- А-а… тогда неси… - жалобно произнес пострадавший, и из его глаз выкатились жалостливые к самому себе слёзы.

...До утра капитан Громобоев пролежал в солдатской палате на шестнадцать койко-мест в центре прохода семнадцатым пациентом. Время от времени о его лежбище спотыкались больные бойцы, крепко задевали, и эти толчки отдавались в спине и вызывали боль. После завтрака объявилась необъятная в талии санитарка, со столь же необъятной злостью на окружающий мир и особенно на этих задохликов, пролёживающих бока на казённых харчах, вместо того чтоб отдавать долг Родине доблестной и добросовестной службой. Швабра в её руках небрежно обмела пыль между койками, и всё было хорошо до тех пор, пока она не упёрлась задом в дужку мешающей её движению кровати.

- Ити ж твою душу! - выругалась тётка. - Чего разлёгся тут? А ну подвинься!

- Не могу, спина болит, - простонал Громобоев.

- Спина у него болит! А у меня тоже хребет ломит, особенно на погоду, но я ведь работаю. Подвинь свою койку, кому сказала!

Санитарка явно не собиралась униматься в своем уборочном рвении, поэтому Эдик из последних сил прошипел что-то нецензурное и велел убираться вон.

- Тетя, он офицер, - подсказал санитарке какой-то боец-задохлик, и шумная баба, осознав свою промашку, бочком-бочком покинула палату.

Добравшись до поста, она на всякий случай уточнила, кто это лежит не на месте, крепко прикусила длинный язык и, убедившись в правоте солдатика, быстро переместилась наводить чистоту в другое помещение, а именно в кабинет начальника отделения. Там она долго пыхтела, бурча о беспорядке, натирая видавший виды линолеум, пока врач не попросил прекратить терзать пол.

- Прекратить? Да я одна на отделении за порядком слежу! Везде форменный бардак, - заявила санитарка. - Замкомбата в палате с солдатами лежит, мыкается, сердешный, и никто к нему на помощь не идёт, не лечит.

Хитрая санитарка таким простым способом решила себя обезопасить от потенциальной жалобы на свою недавнюю грубость.

- Какой ещё замкомбата?

- А я почём знаю? Капитан, танкист. Валяется брошенный на проходе посреди солдатской палаты, работать мешает.

Доктор потребовал принести медицинскую карту, а медсестра сразу вспомнила, что забыла сообщить начальству о новом пациенте. Доложила, получила нагоняй, а завотделением отправился на обход. Так или иначе, после осмотра Громобоев очутился в более комфортабельной палате для восьмерых пациентов.

...Лечение протекало медленно и болезненно. Медленно, потому что вставать пациенту строго-настрого запрещалось, а лежать пришлось только на спине. И никаких движений, поворотов, приподниманий и попыток вставать. Жить такой аморфной жизнью Громобоев не привык. Особенно угнетало отправление естественных надобностей.

- Если хочешь быть здоров - слушаться меня и выполнять! - велел подполковник-травматолог. - Примерно месяц придется полежать на спине, потом начнем осторожно поворачиваться на бок, а затем аккуратненько - на другой. А вставать разрешу месяца через полтора, не раньше. Все зависит от динамики, но будем надеяться на лучшее…

Травмированный капитан не выдержал и яростно застонал, а травматолог потрепал ласково и утешительно по руке больного и пошутил:

- Зато в бездвижимости есть и плюсы - отоспишься за всю предыдущую бурную жизнь…

Эдуард получил дозу обезболивающего укола и впал в забытье, наконец-то он смог действительно заснуть, а то ночь накануне была ужасным и мучительным кошмаром. Спал чутко и нервно, часто пробуждаясь, ощущая ноющую боль, вновь отключался на некоторое время, словно впадал в беспамятство. Ночь накануне как в бреду. Проснувшись вновь, он застонал от острой боли и давления в мочевом пузыре. «Опять придётся просить проклятую утку!» - подумал Эдик с содроганием и энергично нажал на кнопку вызова сестры...

Следующим утром Громобоев чуть ожил и, хотя боль не отступала, осмотрелся по сторонам. Нового соседа сразу поприветствовали старожилы, начали с ним знакомиться. Слева у окна обитал старлей Олежка с переломом ног и тазовых костей после неудачного прыжка из окна квартиры чужой жены, обитатели палаты в шутку величали его «суп-набор». Соседом справа у самой входной двери был прапорщик Вася со сложными переломами рук и новым прозвищем «Бриллиантовая рука». Напротив лежал лейтенант Дима, разбившийся на личном авто, с переломами ноги и руки -«Гонщик». Рядом с лихачом стояли койки капитана по имени Семён, сломавшего обе пятки -«Беспятый, и майора Тараса Остаповича - «Тарас Бульба», со спицей в загипсованной по самое плечо руке. А у второго окна грустил подполковник Михаил Михайлович - Михалыч, со сломанными рёбрами, укутанный в корсет, словно в кокон. Одна койка пустовала - утром выписали выздоровевшего.

И тут в палату с шумом и гамом ворвался какой-то рыжий и вихрастый, с до боли приметным обликом. Рыжий говорун кого-то Эдику напомнил. Но кого?

- Громобоев! - громко и радостно заорал прямо с порога оглядевшийся новичок. Рыжий быстро похромал от дверей к капитану, опираясь на палочку, и раскрыл объятия, чтобы заграбастать лежачего. - Жив курилка! А мне говорили, тебя в Афгане грохнули!

Эдик всмотрелся в лицо вновь поступившего. О! И точно! Да ведь это бывший однокашник Юрка Ануфриенко! Землячок из одного выпуска военного училища, но из параллельной роты.

- Отец Ануфрий! Ты ли это! - проскрипел Эдик, морщась, и предостерегающе вытянул перед собой руки. - Аккуратнее! У меня спина сломана.

- А попроще ты болезнь или травму не смог придумать, для того чтобы задержаться в Германии? - хохотнул Юрка. - Ну, ты, брат, постоянно даёшь жару! По-иному не можем? То грудь в крестах, то голова в кустах?

- На вождении танка повредился. Компрессионный перелом первого поясничного, - пожаловался Громобоев. - Как не вовремя свалилось на меня это несчастье.

- Везёт тебе, боевая травма. А у меня бытовуха - дома со стремянки месяц назад упал. Эх! Никакой компенсации не получу, одни только вопли начальства. По второму разу ложусь, долечиваться. Значит, будем вместе болеть? Это хорошо! Будет теперь с кем и в карты поиграть, и водочки выпить! Верно я говорю, коллеги?

Пациенты палаты одобрительно закивали. Всем наскучило тихо лежать и тупо пялиться в потолок, пересказывая друг другу старые, пошлые анекдоты.

- Юрка, дай только чуть оклематься, сейчас не до карт, не до шахмат и к стакану не тянет.

- Скажи ещё и не стоит! - не поверил рыжий. - Видали фрукта!

- Увы! И не стоит… - подтвердил Эдик с огорчением догадку приятеля и с грустной миной на лице пробормотал: - И хорошо, что не стоит! Чего без толку стоять-то, только одеяло впустую поднимать…

С этими словами Громобоев приподнял одеяло, заглянул, убедился в своей правоте и снова тяжело вздохнул…

На второй день приехала санитарная машина из полка и прибыла целая делегация: жена, замполит полка, замкомбата и начмед. Майор Статкевич осведомился о состоянии, посочувствовал, а затем пробубнил о том, что из-за этого происшествия ухудшились показатели по травмам. Ну что взять с человека, когда он полный мудак?

Начмед полка деловито осмотрел больного, пощупал руки и ноги, спросил про чувствительность конечностей и ушёл пообщаться с врачами. Ницевича, как оказалось, назначили проводить расследование, и они вместе с Громобоевым надиктовали удобные для всех показания. Фёдор тщательно записал слова пострадавшего на листочки, а Эдик под текстом расписался. Уходя, Ницевич оставил большой пакет с гостинцами от сослуживцев.

- Хорошо тебе тут! Лежишь в тишине и чистоте, а мы как проклятые мечемся на полигоне.

- Да пошёл ты в п… - беззлобно ругнулся Эдуард.

- Понял, уже именно туда и иду! Мы давно там, только ещё не все это осознали.

Наконец у постели больного осталась лишь заплаканная Ольга.

- Как ты? - жалобно спросила она. - Как самочувствие?

- Сама, поди, знаешь от врачей… - пробурчал Эдик. - Уже полегче, но поначалу думал, что издохну или обезножу. Но, вроде бы, пронесло, повезло. Как говорится, пуля просвистела рядом…

- Я так перепугалась, плакала, ночь глаз не сомкнула…

- И я не спал, спину раскалёнными иглами кололо!

- Аккуратнее надо было ехать, это ведь военная техника, танки…

Эдик чуть пошевелился, спину пронзила боль, и он застонал.

- Что такое? - переполошилась жена. - Болит?

- Конечно! А ты что думала - притворяюсь?!

Ольга вытерла платочком слёзы и спросила:

- Что теперь с нами дальше будет? Служить сможешь?

- Отстань, - разозлился Громобоев. - Дай хоть на ноги встать! Службу ей подавай…

- Не сердись, я ведь за нас всех переживаю.

- Вот и переживай молча! Сама виновата, зачем бриллиант обронила? Верно говорил Червинский - та потеря была не к добру! Ты сюда на поездах часто не мотайся, а то никаких денег не хватит. Будет оказия с санитарной машиной раз в неделю - и хорошо! Привези фруктов, колбасы и сыра, тут такой дрянью кормят - ноги очень даже легко можно протянуть!

В палату вновь заглянул Ницевич.

- «Санитарка» уже уезжает. Ольга, вы остаётесь?

- Оля, поезжай с ними, - велел Эдик, хмурясь. - Только утку мне принеси, чтоб бойца лишний раз не беспокоить…

Прошло некоторое время, и самые острые боли утихли. Под поясницей капитана теперь лежала брезентовая подушечка, набитая песком, которая выправляла сдвинутый позвонок. Время от времени Эдуарда вывозили на рентген - проверяли динамику лечения. Вскоре доктор разрешил поворачиваться на бок, но без рывков и резких движений. Вот тут-то и пошли в ход карты. Преферанс, «кинг» и дурак госпитальным режимом не воспрещались, главное, чтоб не на деньги. Ну, а какие карты без бутылки? Игроков было, как и положено, четверо, и вся тусовка сплотилась вокруг Громобоева и «суп-набора». Михалыч и «Гонщик» лежали в своих койках и пока участия в мероприятиях не принимали, но рюмку принимали, если им подносили, не отказывались. Юрка, заводила и вдохновитель всей инвалидной компании, в магазин бегать не мог по причине сильно болевшей ноги, прапорщик «Бриллиантовая рука» ходить мог, но не способен был ничего взять в руки, поэтому из ходячих оставался только «Тарас Бульба».

- Хлопцы, вы вообще-то ловко устроились! - возмущался майор. - Я, старший по званию, вам, молодым и зелёным, должен за водкой бегать! Непорядок! Ось вам, дуля з маком! - майор сворачивал пальцы в фигу и показывал лежачему коллективу.

- Тарас Остапыч, а ты не бегай - ходи степенно и солидно, как настоящий майор, - балагурил рыжий. - Кроме тебя - остальные совсем доходяги. Не пойдешь ты - играть будем на сухую. А какие карты без водки и пива?

Обречённо ворча для порядка, майор брал пакет под закуску, собирал с товарищей мелочь и топал на выход. Вскоре он возвращался с бутылкой, аккуратно спрятанной под бинтовую перевязь, и с пакетом в руке, в котором на самом дне лежала лёгкая закуска. Снедь экономный «Тарас Бульба» брал на свой вкус, а вкус у него был своеобразный: кусочек сыра, болгарский перец, сельдерей, укроп и петрушка. Выходило, что толком закусить нечем, потому что ни зелень, ни перец Эдик не ел.

- Тю, скаженный! Це ж всё пользительно для организма и вкусно! - наставлял Тарас в первое застолье Громобоева. - Эх, жаль ещё чесночку в госпитальной столовке нема.

- Разве это закуска? Что тут есть? Перец и петрушка - это просто трава! - отнекивался Эдик. - Я их не понимаю.

- Трава - не отрава! А шо тут понимать? Ешь, и все тут дела. И для потенции пользительно, уверяю тебя. Особенно в твоём лежачем положении. Жри, шо дают, кому сказано! - и Тарас Остапович завершил диспут, пододвигая к лежачему товарищу кусок болгарского перца и пучок зелени.

Эдик брезгливо поморщился и попробовал зелёный перец, опасаясь подвоха, что он жгуче горький. Оказалось, наоборот, овощ вполне съедобный и даже приятный на вкус. Затем «Тарас Бульба» поднял стакан и скомандовал:

- Ну, шо, хлопцы, причмокнули!

Этот тост у него был неизменным и очень смешил компаньонов. Какое забавное слово придумал- причмокнули!

- А шо в нём смешного? - недоумевал майор. - Когда горилку пьёшь - завсегда причмокиваешь! Вспомнили? Ото ж! Давайте по-быстрому и ховаем посуду! Сегодня опять эта гадюка Варвара все свои гляделки проглядела, куды я пишов. Стерва! Хочет нас начальнику отделения заложить, шоб подполковник половину нашей палаты повыписывал. И шо за стервозная баба! Видно, ейный прапор её зовсим не топчет!

- Наверняка, - усмехнулся Юрка. - Бабы всегда от этого злые и вредные. Надо ей тоже какую-то пакость устроить.

Юрка раздал карты и спрятал пустую бутылку в тумбочку - как раз вовремя. В этот момент в палату ворвалась не к месту упомянутая санитарка Варвара и закричала:

- Чем это вы занимаетесь? Больничный распорядок нарушаете? Наверняка водку пьёте!

- Сок! То, что доктор прописал! - парировал Олежка-«Суп-набор». - Соки, говорят, очень полезные для здоровья…

К этому моменту на столике, кроме пустых стаканов с запивкой, уже не было ничего. Санитарка все равно хищно покрутила своим клювом, понюхала воздух и помчалась докладывать. Застигнутые игроки быстренько прибрались, выбросили пустую бутылку в мусор, ополоснули в раковине под краном стаканы и продолжили раздачу. Подполковник-травматолог вошёл в палату, понял, что доказать факта употребления нельзя, и принялся распекать лежачих.

- Видно, вам так и хочется стать инвалидами? Чего вы крутитесь и вертитесь! А вы, ходячие, зачем подбиваете лежачих товарищей на нарушение дисциплины! Признавайтесь - пили?

- Конечно, нет, - ответил за всех старший по палате Михалыч. - Напраслину наговаривают! А кто сказал? Варвара? Так это она в отместку за наши шуточки. Пусть она качественнее наводит порядок, чем вынюхивать и стучать. Вон по центру палаты лежит убиенный нами неделю назад контрольный таракан. И это называется уборка? Только и делает, что ходит и жалуется на тяжкую судьбу жены прапорщика да сплетни разносит по госпиталю.

На том конфликт и погасили. Но в ближайшую выписку начальник отделения двух ходячих все же отправил домой, чтоб не было лишнего соблазна нарушать дисциплину. Именно Юрка и «Тарас Бульба» попали под эту метлу, и дружный картёжно-собутыльный коллектив распался. Жить и лечиться после репрессивных мер начальства стало гораздо скучнее. Но к этому времени Эдику уже велели разминать ноги, лёжа делать гимнастику, готовиться вставать.

Прошло сорок пять дней на больничной койке, и доктор разрешил тихонько вставать возле кровати. Боль была ужасной в спине, капитана поддерживали с двух сторон сестра и врач, потому что отвыкшие ноги не держали и подкашивались.

- Что это? Почему не могу стоять? - переполошился Эдуард. - Я не смогу ходить?

- Да нет, вроде бы всё нормально, - успокоил его лечащий врач. - Мышцы ног просто атрофировались. Такое обычно бывает у космонавтов после длительного пребывания в состоянии невесомости.

В палате кто-то не удержался и хмыкнул на это сравнение с космонавтом. Эдик сразу понял, что рискует получить прозвище.

- Будем делать массаж, заниматься на тренажёрах, поделаем физиопроцедуры, и станешь, как прежде, ходоком и бегунком! - пообещал доктор.

Вечером капитан решил не звать дежурную медсестру, самостоятельно сходить в туалет. Он поставил уверенно ноги на пол и рухнул под койку. В спину резко кольнуло, и Эдик даже испугался. Все-таки ещё рано быть самостоятельным, надо воспользоваться услугами медсестры. Когда товарищи поняли, что с ним не случилось ничего страшного, под дружный смех товарищей Михалыч громко крикнул:

- Сестра! Вызывайте аварийно-спасательную команду! «Космонавт» неудачно приземлился!

 И всё же двухнедельный курс интенсивного лечения поставил Громобоева на ноги, постепенно он стал самостоятельно передвигаться, сначала с палочкой до спортзала, на массаж, потом без палочки. Подполковник Михалыч, вставший на ноги после долгих недель одновременного лежания, составил ему компанию на прогулках по госпитальному двору, так они и бродили в обнимку - два ка­лечных.

Минуло два с лишним месяца, началось лето, самочувствие улучшалось, дело шло всё уверенней на поправку и к выписке. Наконец, Эдика отпустили домой. Он переоделся в форму, получил документы на руки и не спеша вышел в Веймар. Громобоев был до того счастлив возможности самостоятельно идти, что даже весело напевал. Вблизи вокзала к нему подскочили два то ли американца, не то англичанина, и бойко залепетали, с надеждой глядя в глаза капитану:

- Дую спик инглиш?

«Конечно, говорю! Что, нас зря в школе и в военном училище учили?» - усмехнулся мысленно Эдик.

- Йес, оф кос!

Англоязычные господа обрадовались, капитан издалека видел, как туристы до него пытались приставать к нескольким немцам, но те ничем не смогли им помочь - прежде в ГДР чаще всего в качестве иностранного языка учили русский. Англосаксы радостно и быстро затрещали скороговоркой, пытаясь что-то уточнить и тыкая пальцем в карту города. Громобоев из их трескотни ни одного слова не понял, ему стало неудобно, он покраснел и извинился:

- Сорри! Ай доунт андестенд!

Лица англоязычных туристов вновь приобрели жалкий вид, они натянуто улыбнулись и побежали дальше искать другого аборигена, хоть чуть-чуть понимающего их не местную речь.

/Глава 7

По прибытии в полк Эдик сдал документы в строевую, медкнижку в санчасть, доложил командованию об окончании лечения. Все начальники улыбались при встрече, по крайней мере, делали вид, что рады его выздоровлению. Сначала капитан доложился Статкевичу о выздоровлении, но тот был занят самим собой, замполит полка похвастался полученным за Афган орденом Красной звезды, естественно, ничуть не сомневаясь, что заслуженным. Громобоев ухмыльнулся про себя, зная, какое активнейшее боевое участие в той войне принимали пропагандистские агитотряды. Командир полка пообещал, что положенный по болезни отпуск можно отгулять при части. А что такое отпуск при части? Это когда вроде бы отдыхаешь, но в то же время рядом со службой, и тебя могут вызвать в любой момент. Можно, конечно, уехать полечиться в санаторий, но тогда не получишь ни пфеннига, ни марки, а только обесценивающиеся на глазах рубли. Эдуард, естественно, выбрал отгулять отпуск в Цайтце.

На гарнизон в эти дни свалились гигантские объёмы гуманитарки. В первый же день возвращения к Громобоеву с загадочным выражением лица подошёл старший лейтенант Шум и поинтересовался здоровьем.

- Как видишь, Вася, жив! Хожу своими ногами, хотя месяц назад переживал, что придётся приобретать инвалидную коляску.

Шум радостно улыбнулся и предложил подкрепить выздоравливающий организм батальонного политического начальства витаминами.

- Какими именно? Немецким ликёром «Кирш»?

- Фруктозой! - оценил шутку и хохотнул взводный. - В полк завезли фуру апельсинов. Расфасованы они в коробки по двенадцать килограммов. Занести вам домой? Зампотыл часть выдал в солдатскую столовую, немного раздали офицерам, а половину командиры придержали, злые языки говорят, Кудасов хочет домой вывезти на приобретенном по списанию «КамАЗе».

- Конечно, заноси! Я фрукты очень люблю! - обрадовался выздоравливающий. - Это как раз то, что нужно для восстановления моего позвоночника и укрепления потенции.

- Ящик?

- Ну что мы будем мелочиться ящиком? Давай два, если, конечно, можно…

- Для хорошего человека сделаем, - заверил Василий.

Вечером бойцы притащили заказ, и Эдик принялся укреплять организм, наполнять витаминами. Насчет потенции Громобоев, естественно, соврал, с этим делом был полный порядок, однако интенсивности, темпа пока не мог держать, в спину кололо и стреляло. Семейство фруктам обрадовалось, и они дружно в три рта употребили за день первую коробку. Утром кожа у жены и дочери покрылась бордовой коркой. Аллергия. А самому Громобоеву хоть бы хны, вторую коробку употребил, как говорится, в одну харю. Попросил добавки, и старший лейтенант с лёгкостью исполнил новое пожелание начальника.

- Но это последняя коробка, больше нет! - посетовал взводный. - Командир и зампотылу спрятали фрукты под замок и никому не дают.

- И хрен с ними, - махнул рукой Эдик. - Жадность фраеров сгубит, не сегодня, так завтра.

- Точно, нехай подавятся. Апельсины же не бульба, - согласился белорус. - Не первой необходимости продукт…

Но сколько бы начальство ни прятало фрукты, под какой замок ни запирай, всё равно возле этого ключа есть ключник и начальник ключника. Полковник Кудасов вскоре заметил, что его личный запас апельсинов тает, а урны в полку и мусорные контейнеры в городке полны апельсиновой кожурой. Да и территория полка тоже порядком загажена оранжевыми ошмётками. Командир решил провести ревизию запаса, заглянул на продовольственный склад и пришёл в бешенство - половины коробок недоставало. Он решил угоститься апельсинчиками и захватить домой пару килограммов, велел вскрыть одну, однако его ждало разочарование - апельсины были обмётаны толстым слоем плесени. Полковник выругался, а прапорщик суетливо раскрыл следующую коробку - результат тот же. Кладовщик шурудил по ящикам, но почти все фрукты уже пришли в негодность. Выходило, что отправляющаяся домой машина пойдёт пустой - гостинцы пропали! Гуманитарная помощь, она и есть гуманитарная, а весь гуманизм заключается в том, чтобы отдать неимущим то, что обеспеченные люди есть уже не будут. Срок хранения фруктов подходил к концу - немцы и подарили их советским военным, ну а жадные командиры умудрились, заграбастав большую часть себе, впустую сгноить.

Не успели в гарнизоне переварить апельсины, как с этой же базы завезли шоколад. И снова каждый постарался себя снабдить впрок, пока начальство не заграбастало. Следом за шоколадной помощью пришла кондитерская - фура, полная тортов! Тортами Громобоева угостил Червинский. Эдик быстренько освободил холодильник и заполнил его пятью коробками, вырванными с боем с продовольственного склада другом Иваном. Дочка наслаждалась сладостями: торт шоколадный, ореховый, бисквит со сливками, фруктовый, ассорти…

Параллельно с продуктовой халявой шла раздача имущества с гэдээровских промтоварных складов, новым бизнесменам требовалось освободить место, занимаемое залежалым товаром. Директор базы предложил забрать имущество бесплатно, но вывезти за сутки, потому что утром прибудет новый груз. Командование отнеслось к этому делу с пониманием, выделило пару грузовых машин и два взвода солдат. Военные работали не покладая рук, до позднего вечера вынося снятые с продаж вещи, но успели освободить лишь половину помещения. Уезжая домой, заведующая сказала, что оставляет склад открытым, мол, забирайте всё.

- Только вот за этой чёрной железной дверью ничего не трогайте, - попросила немка офицеров.

Помахала ручкой и уехала, но на прощанье словно скомандовала «фас»! А ведь не скажи она про дверь, никто бы и не полез туда. А так… Едва её «Опель» скрылся за поворотом, как доблестные вояки уже ломали чёрную дверь. За дверью хранились новенькие шикарные детские коляски, изготовленные в Тайване, и газонокосилки. Всю ночь грузовик метался между складом и полком, вывозя ценный товар. Завозимое добро продавали «с колёс» и растаскивали по квартирам, ведь как только Кудасов прознает, сразу наложит на всё свою загребущую лапу.

Утром немцы прибыли на опустевший склад и к своему ужасу увидели, что та запретная чёрная дверь взломана и помещение пусто. Кладовщики вызвали полицию и помчались в полк выяснять кто украл, и где похищенное. Командир полка был в ярости, мало того что похитили товар, так он ещё и в полном неведении и не в доле. Полковник вызвал лейтенантов и велел показывать, где спрятано награбленное. Последнюю машину солдаты разгрузить не успели, она так и стояла нагруженная, но в основном в ней лежали лишь газонокосилки.

- Идиоты! Зачем вам машины для стрижки газонов? - взъярился Кудасов. - Разве у вас дома есть газоны?

- Сено косить… ответил один из них.

- У тебя есть поместье или усадьба? Лейтенант, да у тебя ведь даже квартиры нет! И не только нет квартиры, но и мозгов тоже! Сказано было немцами за той дверью ничего не трогать?

- Так точно, - потерянно ответил один из лейтенантов.

- Зачем взяли? Ведь это уголовное преступление! Лейтенант, у тебя есть дети?

Второй лейтенант, побледнев, ответил:

- Никак нет, я даже не женат…

- Тогда зачем тебе детская коляска?

- Впрок, на будущее…

- Нет у тебя никакого будущего, - ревел командир. - Вернуть! Немедленно вернуть украденное! Сволочи! В тюрьму захотели? Немка грозится заявление подать в полицию. Мерзавцы! Завтра же откомандирую домой, чтоб вас не посадили!

Полковник вытер пот со лба, прогнал лейтенантов и велел доверенному прапорщику перенести конфискованное из грузовика добро в собственный кунг.

- Возьми одну газонокосилку, а лучше две… или нет - бери три штуки. Одну комдиву подарю. Занеси их, сам знаешь куда, и десяток колясок в упаковке. Остальное вези на КПП, будем возвращать немцам награбленное.

Замполит и парторг полка побежали по квартирам отнимать и изымать коляски. Тот, кто купил за деньги (Эдик тоже приобрёл себе одну про запас за пятьдесят марок), спрятал вещи понадёжнее, а кому досталось несколько штук даром - вернули. Общими усилиями комбатов и офицеров управления большую часть удалось собрать и вернуть, но одновременно что-то прилипло к рукам начальников, наводивших порядок. Уголовное дело по старой дружбе с пока ещё гэдээровской полицией удалось замять. Лейтенантов отправили домой, а солдат перевели в другой полк. Недостачу оплатили бартером - соляркой и бензином для нужд базы, а также недельным трудом солдатской бесплатной рабочей силы.

Едва командование разобралось с ограблением склада и выпуталось из создавшегося щекотливого положения, как на их голову свалилось новое дело. Однажды утром перед КПП полка остановилась кавалькада машин: два новеньких легковых «Мерседеса» и грузовая фура «Мерседес». К командиру полка на приём попросилась делегация из пяти немцев: седой старик, крепкий мужчина и красивая блондинистая женщина средних лет, молодой парень и девушка-переводчик. Сухой и поджарый старик немец с военной выправкой, явно ветеран вермахта, поприветствовал русских командиров, приложив в приветствии пальцы к козырьку кепки, затем крепко пожал по очереди руки Кудасову, Статкевичу и парторгу подполковнику Возняку, естественно, не догадываясь, что этот хмурый седой подполковник - секретарь парткома враждебной коммунистической партии. Представился как барон фон Б…ч. Ныне пенсионер, но в прошлом депутат бундестага, мужчина помоложе - сын, дама - его жена, а тот юнец - их зять.

- В чем дело, что привело вас к нам? - спросил, всё более нервничая, Кудасов, не ожидая ничего хорошего от этого визита, в свете недавней неприятной истории с колясками и косилками.

Немцы сели рядком и, мило и дружески улыбаясь, принялись разглядывать офицеров. Старик был в сильном волнении, говорил громко и пространно, излагая суть дела, а девушка-переводчик старательно переводила, коряво, с ужасным акцентом, но, в принципе, доходчиво.

- Они хотели бы отыскать старшего лейтенанта… - старик вынул из кармана бумажку, тщательно разгладил её и прочитал по слогам фамилию: - Ко-бы-фа.

Командир полка посмотрел на Статкевича, и тот кивнул, мол, есть у нас такой офицер.

- Что он натворил? - спросил Кудасов. - Советские офицеры не подлежат немецкой юрисдикции. Но мы накажем виновного со всей суровостью советских законов!

- Ничего он не натворил! - замахал руками немец. - Наоборот, он героически спас жену моего сына, их дочь и внуков. То есть моих правнуков! Примерно месяц назад на дороге произошла страшная авария: моя сноха (блондинка ещё пуще зардела) не справилась с управлением и на большой скорости врезалась в дерево у обочины. От удара все пассажиры сильно ушиблись, потеряли сознание. Советский офицер проезжал мимо, остановился и вместе с солдатом вытащил Стефанию, её беременную дочь Грету и правнучку Аннет. Едва военные оттащили пострадавших в сторону, как «Ауди» взорвалась. Минута промедления - и все они сгорели бы! А на прошлой неделе у нас случилось радостное событие - Грета благополучно родила правнука. Грета и дети сейчас дома. Мы назвали ребенка в честь спасителя Александром.

Напряжение спало, командир полка заулыбался, ну хоть в этот раз визит немцев не несет неприятности. Предложил гостям курить, достал из сейфа бренди «Наполеон». Срочно вызвали этого Кобыфу в кабинет. Взводный, не ожидая ничего для себя хорошего, примчался к командиру.

- Я думал, ты опять что-то натворил, разгильдяй! А ты вон чего наделал, сукин сын! Ты, оказывается, герой! Гражданское немецкое население спас и помалкиваешь!

Командир, замполит и парторг расслабились, раз проблем и претензий к полку нет. Но не тут-то было, рано они обрадовались. Старик после дружеских объятий с Кобыфой продолжил излагать суть дела.

- В разбившейся машине были все наши наследники, погибни они - оборвался бы весь древний род баронов фон Б…ч! Поэтому мы хотели бы отблагодарить храброго офицера и солдата-водителя. Передайте солдату, пожалуйста, набор подарков. - Немец поставил на стол кожаный кейс и магнитофон в упаковке. - А для вас, обер-лейтенант, за воротами стоит новенький «Мерседес» и фургон, наполненный мебелью, изготовленной на нашей семейной фабрике. Полный комплект для вашей квартиры.

- Спасибо большое, - засмущался офицер. - Но куда мне девать эту мебель? У меня и квартиры-то нет…

Переводчица прошептала на ухо старику, тот улыбнулся ровными белыми зубами (явно хорошими протезами) и протянул конверт.

- Мы ожидали чего-то подобного и приготовили вам ещё один маленький презент, здесь должно хватить на хорошую квартиру в России.

Кудасов, Статкевич и Возняк дружно побледнели. Замполит пулей метнулся в свой кабинет докладывать по телефону начальнику политотдела дивизии о создавшейся щекотливой ситуации.

- Пусть откажется! Прикажите ему немедленно вернуть подарки, нечего брать подачки от всяких фон-баронов! - крикнул в трубку полковник Касьяненко. - Раструбят в своей буржуазной реваншистской прессе об этом, а нам потом отдуваться перед начальством.

Командир полка извинился перед гостями, вывел Кобыфу в кабинет парторга, и там они в три голоса велели взводному отказаться от подарков. Но Кобыфа упёрся и ни в какую.

- Я ведь не украл! - вначале растерялся Александр. - Эти подарки от всего сердца за спасение и риск! Я ведь и сам мог взорваться…

- Сказано - откажись! - бубнил парторг Возняк. - Это идеологическая диверсия!

- Приказываю! - рычал Кудасов.

- Не бери ничего! Мы ведь коммунисты, а этот дед - фашистский недобиток, оккупант! - снова прошипел парторг.

- А вы бы отказались? - вконец растерялся Сашка.

- Конечно! - дружно заявили начальники.

- А я возьму! - решительно заявил старший лейтенант.

Кудасов побагровел и рявкнул:

- Да я тебя в двадцать четыре часа домой отправлю!

- И из партии вылетишь в два счёта… - пригрозил Возняк.

Старший лейтенант с матом швырнул фуражку в угол кабинета и не, пререкаясь, выложил на стол партбилет.

- И отправляй, хрен с тобой, полковник. Разбирайся сам со своим долбанным начальством!

Офицер вышел, хлопнув дверью и оставив командиров самих выпутываться из создавшейся щекотливой ситуации. В парткоме наступила гнетущая тишина, и было слышно, как Кобыфа весело разговаривает в коридоре на ломаном немецком с гостями. Вскоре немцы и офицер покинули штаб, и голоса стихли.

- Позор! Куда катится армия? - произнёс тихо парторг, потому что надо было что-то сказать.

- Мерзавец! Каков наглец! Он ещё и хамит! - с ненавистью воскликнул командир. - Сейчас же документы оформить и вон отсюда! Отправить под конвоем! Немедленно!

Но, конечно же, никакого конвоя не было. Сам старший лейтенант повёл грузовик, а жена села за руль легкового «Мерседеса», они громко посигналили на прощание и под завистливыми взглядами сослуживцев уехали куда-то на Донбасс, то ли в Горловку, то ли в Артёмовск. Уезжающему домой Кобыфе грел карман конверт с немецкими марками, их должно было хватить на строительство просторного дома…

/Глава 8

На полк спустили разнарядку: подготовить к отправке в Союз всех военнослужащих, призванных из республик Закавказья и Прибалтики, потенциальных беглецов в капиталистический рай. В первой отправке каждый батальон мог избавиться от двух-трёх солдат, отдельная рота - от одного. Итого подготовили к отъезду двадцать одного бойца.

Громобоев позавтракал, надел на поясницу стабилизирующий корсет, который ему прописали носить год, а лучше два, чтобы укреплять спину и оберегать позвоночник, и отправился на службу, как обычно бить баклуши: играть в нарды, болтать с сослуживцами, заниматься бумажками, шугать бойцов. Что-либо тяжёлое и требующее физических затрат он делать не мог, за исключением секса. Но секс - другое дело, это гимнастика, которую, наоборот, делать очень даже полезно.

Дубас вдруг срочно вызвал выздоравливающего капитана к себе в кабинет, вручил ему список отправляемых от батальона двух азербайджанцев, армянина и грузина и велел избавиться от этих разгильдяев и ни в коем случае не возвращаться с ними обратно в батальон. С каждой роты бойца сопровождал взводный, а солдата-армянина из взвода обеспечения - прапорщик Зверлинг. Каким образом комбату удалось превысить строгий лимит, ведь в других подразделениях отправляемых было двое или трое, оставалось тайной.

Моложавый и подтянутый зампотылу полка майор Зверев и строевик долго проверяли имущество по аттестату, личные вещи и документы. Взводные сразу же слиняли по делам, а Эдик проявил мягкость, по доброте душевной отпустил лейтенантов и прапорщика, кого в наряд, а кого на технику, и остался караулить убываемых. И тут выяснилось, что старшим по званию и должности среди сопровождающих от подразделений полка остался именно капитан Громобоев. Строевик под шумок быстренько выписал Эдуарду командировочное предписание, сопроводительные документы на солдат, сунул ему в руки стопку документов, и все начальники разом исчезли. Вскоре подъехал «Урал», бойцов погрузили в машину и вывезли в штаб дивизии. Там ему навязали ещё десяток солдат из отдельных батальонов и рот, снабдили советскими дензнаками на пять дней и сообщили, что командировка быстрая: самолётом до Уссурийска и обратно. Всего и дел-то на копейку, к чему эти ненужные пререкания?

После звонка из штаба дивизии всё тот же шустрый строевик привёз служебный загранпаспорт, отдал пачку исправленных и переделанных документов на отправляемых солдат. Никакие возражения о больной спине на начальство не подействовали - больные в Союзе! Приказ! Пришлось подчиниться волевому решению командира полка. Громобоев позвонил из штаба дивизии домой, сообщил Ольге о вынужденной короткой отлучке, велел не волноваться. Колонна грузовых машин быстро доставила солдат и офицеров сводной группы на ближайший военный аэродром, там солдаты получили сухой паёк на трое суток, офицерам продукты не полагались, но начальник продовольственной службы от щедрот выделил по банке тушёнки и пачке галет. Кто-то из командиров успел метнуться в военторг, купил в дорогу «Смирновки» и «Наполеон», маринованных огурчиков и колбасы - как же лететь на сухую?

На бетонке их ждали четыре военно-транспортных гиганта «Ил-76». Офицеры снова пересчитали бойцов, загнали по аппарели на борт, поругались для порядка с лётчиками и влезли следом за солдатами. В самолете Эдика летело пятнадцать офицеров и у каждого разное количество подопечных, общее число эвакуируемых бойцов было двести двадцать. Именно столько и предстояло сдать в Уссурийске.

Командиры сели в закутке и, пересекая в воздухе границу, пустили три бутылки по кругу, выпили для поднятия духа и за удачу. Что-что, а удача им была ой как необходима, ведь предстояло пересечь просторы необъятной страны и главное - не потерять, не упустить ни одного бойца.

После обеда самолёты один за другим приземлились на военном аэродроме где-то под Ровно и рассредоточились на окраине, на запасной полосе. Лётчики заглушили моторы, выгнали всех пассажиров из грузовых салонов, задраили люки и двери самолётов. Вскоре за экипажами приехал небольшой автобус, и они дружно убыли обедать. Солдаты по землячествам и по призывам расположились табором вокруг бортов, пообедали выданным сухим пайком, а офицеры - чем бог послал, точнее начальник продовольственной службы. Пока летуны с чувством, с толком и расстановкой сытно обедали, наземные службы закрыли коридор, полёты на этот день закончились.

Лётчики вернулись, осмотрели воздушные машины, снова всё закрыли на запоры, пожелали пассажирам спокойной ночи и поехали ночевать в лётную гостиницу. Солдаты расстелили шинели на траве, легли попарно, укрывшись второй шинелькой. Повезло, что у Эдика была с собой плащ-накидка, да сердобольный борттехник сжалился, выбросил вниз с аппарели три матраца, чтоб было на чём командирам спать.

Громобоев снял с себя китель, сложил его себе под голову вместо подушки, накидки хватило, чтобы укрыться троим: ему самому, майору-артиллеристу и майору-связисту, новым товарищам по несчастью. Хотя на дворе было ещё лето, стояла вторая половина августа, но воздух был свеж и прохладен. Эдик лежал на спине, смотрел в быстро почерневшее небо, искал знакомые созвездия и вспоминал бурную боевую молодость. Вскоре ночное небо заволокли тучи, начал накрапывать мелкий дождик. Спящие вокруг самолёта сразу зашевелились, и все промокшие пассажиры устремились занимать уютные места под крыльями и фюзеляжем.

Следующим днём вылет откладывали несколько раз, но наконец-то коридор открыли. Транспортные гиганты дружно с небольшим временным интервалом взмыли в воздух и направились дальше на восток. Следующая остановка была на Урале, на аэродроме на окраине Свердловска. Пока наземные техники обслуживали машины, офицеры водили солдат по очереди малыми группами в туалет.

Потом эскадрилья на два часа приземлилась в Новосибирском аэропорту Толмачёво, опять дозаправились, и снова начались групповые походы в туалеты. На это необходимое дело ушёл почти час. Руководитель полётов дал разрешение на продолжение движения эскадрильи, уже время всем взлетать, но тут случилась заминка: командир борта, который должен был взмыть в воздух первым, сообщил, что пропал солдат-армянин - сбежал из туалета через окно. Сопровождающий вместе с его земляком помчались на поиски пропавшего, но не успел офицер оглянуться, как этот второй боец тоже как в воду канул. Видимо, земляк нашёл приятеля, и армяне рванули на свою историческую горную Родину. Этот невезучий, потерявший людей борт оставили куковать до утра, вдруг милиция отыщет дезертиров, а остальные самолёты взмыли в воздух - путешествие на восток продолжилось. Рано утром «Илы» прибыли на военный аэродром под Уссурийском. Их уже поджидала целая колонна бортовых открытых автомобилей: «КамАЗы», «Зилы», «Уралы». Сонных солдат, измученных долгим перелётом, построили в колонны, погрузили и вывезли на пересыльный пункт. Там уже толпилась группа местных офицеров, каждый стремился протиснуться вперёд, чтоб выбрать контингент получше. А что тут было выбирать, вернее сказать - из кого?

- Вы кого привезли?! - возмущался седой майор-стро­итель. - У нас и своего такого добра навалом! Я-то, грешным делом, думал, что из Германии славян пришлют…

- Держи карман шире, - усмехнулся сопровождающий солдат майор-связист. - Хороший боец нам и самим нужен.

- Я отказываюсь от этих абреков! - заявил один из принимающих.

Пришлось в дело вмешаться какому-то полковнику из штаба округа.

- Товарищи офицеры, хватит кочевряжиться! Границу они уже пересекли, возврату обратно этот контингент не подлежит, и самолёты завтра улетят в Германию пустыми. Берите по-хорошему, ведь план по строительству вам выполнять все равно придётся, а будет ли военкоматами осуществлен осенний призыв в полном объёме - кто знает! Какими силами будете возводить объекты?

С грехом пополам Громобоеву в течение часа удалось избавиться от всей кавказской гоп-компании, получить расписки о передаче и уйти отдыхать. Сопровождающих офицеров поселили в гостинице вместе с лётчиками, и командиры после ужина принялись расслабляться - они честно заслужили отдых.

- Много не пейте, - велел им подполковник, командир воздушного корабля. - Завтра примерно в десять утра вылет. Нажрётесь и, чего доброго, облюёте мне весь грузовой отсек! Учтите, высажу на лету и без парашютов!

- Шеф, не журись, всё будет тип-топ! - заверил командира воздушного корабля майор-артиллерист по фамилии Топорков, поднимая стакан разведённого спирта. - Присоединяйтесь! Я тут на складе у земляка «горючего» раздобыл.

Лётчики не стали кочевряжиться и сели за стол.

- Вздрогнули! - произнес один из пилотов. - За успешное окончание задания и скорейшее возвращение обратно!

- Эх, скорее бы! А то каждый день минус тридцать марок! Командировка эта, будь она неладна, ведь не оплачивается, - согласился с ним майор-связист.

Выпили, повторили, потом третий тост, затем за содружество родов войск - и понеслась душа в рай…

Утро принесло головную боль похмелья и ещё большую головную боль иного порядка. Лёжа включили ящик послушать новости, а оказалось, что каналы телевидения наполнены симфонической музыкой, оркестры сменяли один другого, помимо них на сцене бились в конвульсиях «маленькие лебеди», и более никакой информации. Такая телевизионная сетка бывала и прежде, во время череды кончин и похорон нескольких последних престарелых генсеков. Но вскоре стала понятна причина засилья балета на телеканалах. Появилась заставка с дикторами, которые объявили о важном информационном сообщении, и уже следующая картинка показывала конференц-зал, длинный стол с нервными мужчинами. Узнаваемые все лица: министр обороны, МВД, председатель КГБ и другие высокопоставленные чиновники. Один из них с трясущимися и мокрыми губами и дёргающимися руками начал вещать бред по бумажке. «Ага, да это же вице-президент Янаев, который недавно рекламировал себя настоящим мужиком, на способности которого жена совсем не жалуется», - опознал Громобоев в нервном говоруне и губошлёпе второго человека в стране. Новый лидер страны дал название новому руководящему органу: ГКЧП (Государственный комитет по чрезвычайному положению)! Вот теперь всё встало на свои места и стала понятной причина оркестров и балетов. Выходит, что в Москве начался военный переворот!

- Ша, хлопцы! Я сломался, о чём уже доложил командованию, - заявил командир транспортного авиалайнера. - Бортач, разбирай любой движок! А не то нас наверняка заставят десантников в столицу возить для разгона демонстраций. А я не хочу в этом участвовать! Будем отдыхать, пока в стране обстановка не нормализуется и всё не успокоится.

- А как же мы? - опешил Эдик. - Нам надо обратно в Германию. И желательно поскорее…

- Ваши проблемы, теперь каждый за себя, - буркнул подполковник. - Можете с нами загорать, а можете лететь гражданским бортом до Москвы, никто вас не держит. Владивосток рядом, часа два езды...

/Глава 9

Как сухопутные офицеры ни пытались уговорить лётчика поскорее улететь в Германию, комэск был непреклонен. Никаких вылетов! И вообще, у меня праздник - день рождения тёщи. Пилоты сели за стол и принялись за употребление «шила». Некоторые из сопровождающих присоединились к ним - запили горькую, а кто, пользуясь временной свободой, рванул по бабам.

Громобоев и новый приятель майор Топорков решили попытать счастья и добраться для начала на перекладных до Москвы. А перед тем как покинуть далёкую окраину Советского Союза, офицеры решили прикупить рыбки. Они заскочили по пути в ближайший гастроном и уговорили продать им за двойную цену по паре «хвостов» красной рыбы. Продавщица вынесла через чёрный ход пакет, пересчитала деньги и всучила товар, нахваливая горбушу:

- Вы ж, поди, в России такой рыбки отродясь не ели? Нежная, свежая, во рту тает! Мой муж сам и ловил, и солил. Кушайте, товарищи офицеры, на здоровье…

Товарищи разделили поровну добычу, рассовали по портфелям и помчались в аэропорт. Пока тряслись в скрипучем и жарком «ЛАЗе» слушали во все уши разговоры пассажиров. В основном были слухи и никакой достоверной информации.

- Ельцина чекисты заарестовали и расстреляли! - уверяла одна старушка. - Пострадал, горемышный, за народ.

- Так ему и надо, нечего мутить воду, - буркнула в ответ толстуха.

- Дура ты, Марья! - огрызнулась бабка. - Дурой всю жизнь была, дурой и помрёшь!

- Да нет же! Ельцин жив и на свободе, он в Белом доме делами заправляет! - заверяла бабку молодая женщина, - Я по «вражескому» голосу слышала, он с заявлением выступал.

- А кого же тогда расстреляли? - не унималась бабка. - Я точно слышала, что кого-то утром расстреляли! Уверяю вас, в Расее смена властей не может быть без расстрелов…

- Это Горбачёва грохнули на даче в Крыму, в Херосе! - авторитетно заявил со злостью в голосе дышащий перегаром мужик довольно помятого вида. - Нечего народ мутить, так ему и надо! Затеял свою дурацкую «перестройку», страну пытался Рейгану по дешевке продать.

- А вы бы продали её дороже? - усмехнулся молодой парень в очках. - Что тут продавать? Кому она нужна, корми потом вас, дармоедов и пьяниц…

- Врёшь, мужик, не зная толком ничего! Такие пропитые демагоги балаболят на каждом шагу. Горбачёв жил не в Херосе, а в Форосе. И не расстреляли, а только арестовали, - не унималась молодуха. - Янаев сегодня заявил, что он просто временно отстранён от власти. До суда. Какой вы злой, всё бы вам расстреливать!

- Обязательно! По спискам! Уверен, списки органы госбезопасности уже составили. Тех, кто воду мутил: журналистов, юристов, артистов, политиканов, демократов…

- О Сталине мечтаете? Не боитесь, что самого за пьянки и прогулы на десять лет без права переписки? - поддел мужика парень.

- Иосиф Виссарионович быстренько порядок бы навёл и разобрался с внутренними и внешними врагами. При нём бы я не пил! Я всегда за порядок в стране!

В автобусе началась общая перебранка, сторонников и противников нового порядка было примерно поровну, однако почти никто не хотел в руководство неизвестного Янаева, и лояльная путчу публика предпочла бы во главе страны министра обороны Язова или опального генерала Макашова.

- Нужна твердая рука, даёшь военных к власти! Верно, товарищи офицеры? - обратился к Громобоеву седой благообразный старичок.

- Верно, товарищ! - решил осадить дедка Эдуард. - Я - за! Сейчас бы взвод автоматчиков, остановить этот автобус, подвести к стенке, рассчитать через одного и расстрелять без разбора. Для острастки! Не возражаешь, папаша, для наведения порядка пострадать? За Родину!

- Почему сразу меня? Жидовские морды надо выловить и казнить! И заодно с ними черножопых! А я-то при чем?

- А мне вот ваша морда лица, может быть, тоже не внушает доверия! Или другой какой начальник посчитает, что не так стоишь, не так на него глядишь… Как тогда быть? Ну, что скажешь, готов пострадать за новый порядок?

Дед выругался, отвернулся к окну и замолчал, обиделся, он никак не ожидал получить отпор вместо поддержки у молодых офицеров.

Автобус выплеснул десяток пассажиров на площади перед аэровокзалом и умчался прочь. В фойе аэропорта было тревожно, нескончаемое эхо под потолком глухо гудело тысячами встревоженных голосов. Все хотели скорее добраться домой в это неспокойное время, а рейсы, как назло, задерживались. Несколько вылетов на Москву было отменено, а вот транзитом через Москву до Питера - пожалуйста. И этот рейс вылетал буквально через два часа. Громобоев и Топорков обрадовались возможности вырваться с востока страны ближе к западной границе, поэтому без лишних слов купили два билета и поспешили на регистрацию и посадку.

- В Ленинграде куплю билет до Минска, за любые деньги! - задумчиво произнёс майор. - Надо бы завтра обязательно пересечь границу! Если эти победят, то лучше находиться в Германии, чем в Союзе, там у них будут руки коротки. К тому же если что, можно сразу свалить куда подальше, и без особых усилий. Мой однокашник уже перебрался весной в Ганновер…

- Это как? - не понял Эдик. - Сбежал?

- Зачем сбежал? Сел не в тот поезд и уехал вместо восточного Франкфурта, в другой - Франкфурт-на-Майне, в тот, что на западе. Там попросил убежища, сейчас живёт на «социале» и не тужит…

Поначалу единственной мыслью Громобоева было поскорее попасть в полк, а дальше будь что будет. В Шереметьево он купил пачку газет, но в них были только официальные сообщения, декларации новой временной власти. «Чума на всех вас, - подумал Эдуард, разглядывая портреты нового руководства. - Неужели снова грядёт возврат в семидесятые или, и того хуже, в тридцать седьмой год? Видимо, надо действительно бежать как можно дальше и как можно быстрее! Пока эти сатрапы границу не перекрыли. Хотя я ведь военный, мне выезд не должны запретить в свой гарнизон, я же следую к месту службы…»

В Ленинграде пути-дороги с Топорковым разошлись - майор сразу помчался на вокзал, а Эдик заехал к родственникам. Посидели с тестем за рюмкой, тот рассказал, что с утра не пошёл на работу, а был на митингах у Мариинского дворца и на Дворцовой площади.

- Народу тьма! Все хотят бороться до конца, готовы сражаться с оружием в руках! - с воодушевлением рассказывал Палыч. - И я бы встал под ружье, повоевал с путчистами. Да только где же его взять, это оружие? Зять, у тебя автомат есть?

- Есть и танки, есть и пулемёты, но далеко и отсюда не видно.

- Эх, жаль, тебя с нами нет. Поднял бы хотя бы свой танковый батальон. Говорят, в районе Колпино и под Гатчиной войска давно стоят, ждут приказа войти в город. А в Москве уже и стрелять начали, и народ толпами давят техникой…

- Да, я слышал, - вздохнул зять и со злостью до дна жахнул стопарик водки.

- Завтра снова пойду на митинг. А если будут разгонять и давить, что ж, так тому и быть! Возьму с собой ломик и монтировку, отдам свою непутёвую жизнь в борьбе, но дорого отдам!

Эдик посмотрел с удивлением на работягу-тестя и впервые задумался - а надо ли бежать из страны? Может быть, стоит попытаться бороться за счастье и светлое будущее тут, у себя дома?

...Рано утром тесть и зять пожали на прощание друг другу руки и крепко обнялись, мало ли что случится к исходу этого дня…

Наскоро позавтракав, Громобоев помчался в аэропорт, но билет купил не в Минск, куда ещё вчера торопился, а в Москву. Надумал изменить маршрут в последний момент, отбросив прочь страхи и сомнения.

В самолёте он разговорился с соседом, инженером-конструктором, тот тоже летел специально в столицу в командировку, но решил вначале отправиться на баррикады, защищать демократию. Полтора часа полёта прошли в обсуждении сложившейся ситуации в стране. Инженер Игорь всё время выспрашивал о настроениях в армии, а что знал об этой армии Эдуард? Он ведь служит далеко и сытно, а как себя поведут голодные и озлобленные войска? Кто знает…

/Глава 10

По прилёту попутчики сели в автобус до Москвы, затем на конечной остановке спустились в метро и поспешили к зданию правительства России. Уже на выходе из метро их встретили растерянные милиционеры, которые не знали, как им поступать с наплывом решительно настроенных граждан, поэтому не препятствовали проходу добровольным защитникам Белого дома. Толпы людей потоками стекались со всех сторон к комплексу зданий. Кто-то шёл из любопытства, узнать последние новости и бежать дальше на работу, кто-то постоять в сторонке, понаблюдать, но большая часть была настроена твердо - сражаться за свободу до конца! Первое, что Эдуард увидел на подходе к зданию, - танк «Т-64», увешанный разноцветными ленточками и цветами. Пушка бронемашины была повёрнута в сторону шоссе, станковый зенитный пулемёт расчехлён и заряжен, люки открыты, и прямо на башне лежал боец, а другой солдат сидел, беззаботно свесив ноги в люк механика-водителя, и болтал с девушками. Вокруг сновал народ, кто-то выкрикивал: «Народ и армия едины», «Мы победим!», другие таскали всё, что попадало под руку, возводя баррикады. Укрепления были не прочными, скорее символическими. В разные стороны торчали куски арматуры, громоздились мусорные баки, горкой лежал битый кирпич, стояли выстроенные в цепь автобусы, троллейбусы, бортовые машины. Всюду цветные гирлянды, букеты живых и искусственных цветов. Люди пели песни, шутили, смеялись, народ настроен был победить противника. К дверям старенького «ЛАЗа» тянулись две длинные цепочки возбуждённых людей.

- Что тут дают? - спросил Громобоев крайнего в очереди? - Оружие?

- Идёт запись в национальную гвардию. Может быть, потом нас вооружат, - ответил молодой паренек, на вид студент.

Эдуард на всякий случай занял очередь, но впереди было человек сто, и стоять ему быстро наскучило. Капитан протиснулся ближе к входу в здание. Ворота охраняла группа милиционеров-автоматчиков, и никого внутрь не пропускали.

- Мужики, где бы оружие получить? - спросил он старшего группы лейтенанта милиции.

- Да хрен тут кто что знает! - буркнул милиционер. - Нас самих вчера из Брянска привезли в помощь Ельцину, сутки бессменно на ногах. Будь добр, не мешай, отойди в сторону. Лучше поищи кого чином постарше…

Над входом нависал массивный длинный балкон, на котором был вывешен длиннющий российский флаг-триколор, стояли микрофоны. Балкон руководители обороны превратили в импровизированную трибуну. Как раз в этот момент в один из микрофонов какой-то незнакомый мужчина громко выкрикивал лозунги.

- Кто это орёт? - спросил Громобоев у соседа.

- Депутат. Они тут с раннего утра призывы кричали, на защиту призывают. А чего призывать? Оружие раздайте вместо лозунгов. Что толку идти с голыми руками на танки?

- Это точно, - согласился капитан. - Оборона ни к чёрту, ни окопов, ни капониров, ни ячеек для стрельбы. Танк торчит на виду, без укрытия, его одним выстрелом ПТУРа подобьют! Сожгут, как пить дать сожгут в первые минуты!

- Эх, танкист, что ты нам поясняешь, - пробурчал мужчина в спецовке. - Ты иди да подскажи начальству, эти деятели спрятались в здании за нашими спинами, действительно, хоть бы вооружили. Нас разгонят и их самих ведь тоже перебьют!

- Я уже пробовал, менты внутрь не пропускают, - ответил Эдуард.

Внезапно Громобоева кто-то крепко дёрнул за рукав. Капитан обернулся. Позади него стояла смуглая молодая женщина с микрофоном и взъерошенный черноволосый мужчина с переносной телекамерой.

- Товарищ военный, можно у вас взять интервью?

- Отчего же не дать? Бери, не жалко, дам с удовольствием, - усмехнулся Эдик.

Девица что-то затараторила в микрофон на испанском языке (в училище Громобоев примерно год, но без особых успехов пытался изучать этот язык по самоучителю), при этом активно жестикулируя свободной рукой, потом перевела вопрос на русский:

- Что вас привело сюда, на баррикады? Вы ведь военный и должны быть с войсками, на стороне ГКЧП.

Девушка сунула чёрный мохнатый набалдажник прямо к губам капитана и кивнула, мол, начинай, говори. Эдуард поправил висящую на плече на тонком ремешке скатанную плащ-накидку и, смело глядя в глазок камеры, начал говорить:

- С чего вы взяли, что все военные на стороне этих реакционеров? Здесь на площади присутствует много и военных, и милиционеров, но они не в форме, опасаются увольнения из армии. И лётчики не встали на сторону путчистов, отказались бомбить и обстреливать город. Да и вон те гвардейцы-танкисты пригнали сюда свои танки.

- Как вы считаете, кто победит?

- Победит народ! Должен победить!

- Ну а если все-таки десантники и войска КГБ пойдут на штурм, начнётся стрельба? Что тогда? - не унималась журналистка.

- Будем стоять насмерть! Всё равно победа будет за нами! - высокопарно, но уверенно заявил Эдуард.

- Спасибо! Можете назвать себя?

- Отчего же нет? Могу! Капитан Громобоев, зам командира танкового батальона.

- О! Герой-танкист! - с восхищением произнесла журналистка, проведя по орденским колодкам пальчиками, и когда оператор отвернул камеру, чмокнула капитана в щёку. Эдик в ответ галантно поцеловал ей руку.

- Муча грасиас, сеньор капитано, - сказала испанка.

- Победа или смерть! - Громобоев вскинул в ответ сжатый вверх кулак. - Виктория эн муэрто!

Едва испанцы ушли, к Эдику подскочила девушка с двумя взлетающими на каждом шагу тонкими забавными косичками и затараторила:

- Товарищ военный, товарищ военный! Скорее идите за мной! Я вас провожу к начальнику штаба ополчения.

Громобоев обрадовался, наконец-то он найдёт штаб, и поспешил за ней. Девушка подвела его всё к тому же автобусу, возле дверей которого продолжала тесниться очередь. Рядом с кабиной стоял высокий худощавый полковник в лётной форме и что-то громко пояснял круглолицему майору. Рядом с ними теснились четверо мужчин в гражданке, но, судя по выправке, тоже офицеры.

- Товарищ полковник, - заверещала девица, - я вам нашла ещё одного офицера.

Полковник взглянул сурово на Эдуарда.

- Кто таков?

- Капитан Громобоев, зам командира танкового батальона.

- Полковник Пшеницын, Олег Валентинович, - отрекомендовался полковник, - начальник штаба ополчения. А это майор Федотов, мой заместитель. Командир самообороны полковник Юшенков убыл в Белый дом на совещание. Мы представители движения «Офицеры за демократию».

- Чтобы не было недомолвок, я адъюнкт Военно-политической академии, - строгим голосом назвался Федотов. - Меня зовут Андрей.

- Прекрасно, я тоже замполит! - усмехнулся Громобоев. - И тоже, как и вы, не с той стороны.

Федотов ободряюще потрепал его по плечу.

- Товарищи офицеры, нас тут всего несколько человек военных, остальная толпа сугубо гражданские, которые не смыслят ничего в военном деле, - сказал полковник. - Поэтому я вам ставлю задачу попытаться хоть немного оборудовать позиции по защите передовых рубежей. Капитан, слушай мою команду: бери отряд из пятидесяти человек, вот тебе список, - с этими словами Пшеницын сунул Эдуарду бумажку с длинным перечнем фамилий. - Сейчас подъедут машины с завода «Серп и молот», привезут противотанковые ежи, надо установить их на всех прилегающих дорогах. После выполнения - доложить! Я буду находиться на связи в штабном автобусе.

- Есть! - ответил капитан Громобоев и приложил руку к козырьку фуражки.

К нему сразу подступил молодой мужчина в серой ветровке, в котором Эдуард узнал попутчика в самолете.

- О! Игорь!

- Ага! Я назначен командиром летучего отряда, присвоено звание сотника национальной гвардии. Я ведь сугубо гражданский, работаю в оборонном НИИ инженером, а вы будете наш военспец!

«Забавно, - подумал Эдик и улыбнулся. - Всё как в гражданскую войну, опять военспецы, главное - не расстреляли бы по окончании боевых действий!»

Капитан велел нестройной толпе строиться в колонну по четыре. Мужики дружно загалдели, засуетились.

- Равняйсь! Смирно! Шагом, марш! - скомандовал Эдуард построившейся дружине, и отряд дружно зашагал следом за капитаном на выход с площади.

Они выбрались через проход в баррикаде, и Громобоев объявил перекур. Мужики задумчиво закурили, тихонько переговариваясь и делясь друг с другом тревожными новостями и своими размышлениями. Никакой паники и страха у этих людей Эдуард не заметил. Видимо, отбоялись своё! Вскоре подъехали четыре бортовых «ЗИЛа» с противотанковыми ежами в кузовах и подъемный кран. Капитан указывал, куда сгружать, ополченцы растягивали металлические сооружения, в шахматном порядке перегораживая дальние подступы к баррикаде, на расстоянии примерно ста метров от неё. Наспех сваренные из швеллера и рельс ежи, по полтора-два метра высотой и довольно тяжёлые на вес, имели внушительный вид, казалось, их сделали по старым военным чертежам обороны Москвы от фашистов. Громобоев не только командовал, но и сам брался за дело.

- Отлично поработали, - удовлетворённо сказал капитан Игорю-сотнику через час после начала работы. - Танкам тут не пройти, идем к следующему перекрёстку.

Отряд добровольцев вновь быстро построился и бодро зашагал в указанном направлении.

Выполнив первое задание, ополченцы ближе к вечеру вернулись обратно. Возле автобуса какое-то частное кафе развернуло импровизированную полевую кухню: раздавали чай, кофе, бутерброды, сосиски. Тут Громобоев вспомнил, что с утра ничего не ел.

- Чай и бутерброды капитану, - закричал бойцам заботливый сотник Игорь.

Один из ополченцев, парень богатырского телосложения, метнулся к раздаче, расталкивая руками недовольно ворчащий и толпившийся у столов народ.

- Как линию обороны создавать и налаживать, так вас нет, - ругался бравый ополченец, - а как кухню подогнали, так не протиснуться! Уступите дорогу бойцу, я кому сказал!

Расторопный парень вскоре вернулся к командирам, получив фронтовой паёк, они сели втроем на поребрик, расстелив газету на поваленный столб и разложив на неё бутерброды. Едва Громобоев успел съесть хлеб с колбасой, как к нему примчался запыхавшийся адъюнкт Федотов.

- Приятного аппетита, господа-товарищи! Эдуард, хватит трескать колбасу! Бегом за мной!

- Андрей, не шуми! Я лишь успел первый бутерброд в рот засунуть, - начал оправдываться капитан. - Боевая задача выполнена, по распорядку ужин.

- А я и одного не успел! Потом поедим, новое срочное задание! - зашептал на ухо Федотов. - Тут такое дело, не знаю, с чего и начать…

- С начала, а можно и с конца… - пошутил капитан.

- На нас выдвинули бригаду ОМСДОн из Фрязино! Знаешь, кто это такие?

- Примерно…

- Отдельная бригада милиции специального назначения для борьбы с беспорядками. Спецназ! Настоящие головорезы, мясники… Они уже на подходе к Белому дому! Перед ними стоит задача очистить площадь от мирного населения и подготовить территорию к штурму дворца. Надо их остановить каким-то образом.

- Как мы, безоружные, их остановим, Андрей? - огорчился Громобоев. - У меня, кроме плащ-накидки через плечо, ничего! А лучше бы на нём висел автомат и на поясе подсумок.

- Оружием тут дело не решишь! Автомат или два - только спровоцируют погром и массовую бойню. Они нас в капусту покрошат! Будем пытаться убеждать. Надо командира бригады затащить в Белый дом на переговоры, а там его обработают, уломают, будь уверен!

Федотов, Эдик и ещё один подполковник в гражданской одежде поспешили по дорожке на возвышенность, откуда нарастал гулкий шум. Едва они взошли на пригорок и прошли мимо высоких кустов, перед ними открылась довольно угрожающая картина. Неорганизованная толпа гражданских стояла перед строем закованных в броню милиционеров и громко уговаривала их отступить и не сражаться с народом. Первый ряд штурмового отряда в касках и бронежилетах, прикрывшись большими щитами и с дубинками в руках, угрюмо и напряженно молчал. Достаточно было одного провокационного броска камня... Позади первых рядов отборных, почти двухметровых, милицейских спецназовцев стояли колонны бойцов, вооруженных автоматами. Время от времени кто-то давал команду, и строй с грозным и громогласным рявканьем бил дубинками в щиты. Народ, толпившийся перед спецназом, в нерешительности отступил метров на пятьдесят.

Трое военных парламентёров вышли вперед и направились искать старшего по званию.

- С кем могу говорить? - спросил майор Федотов. - Кто командует передовой линией?

- Капитан Гареев! Я командир роты! - ответил один из милиционеров. - Что вам нужно?

- Кто-то поглавнее, например комбриг!

- Тогда вам нужен полковник Табуев, - предположил милиционер. - Но захочет ли он с вами, мятежниками, общаться?

- Передайте ему, что я прислан президентом России Ельциным и вице-президентом генералом Руцким.

Ротный скомандовал бойцам, воинственно настроенные милиционеры перестали стучать дубинками и умолкли.Безоружные офицеры стояли лицом к лицу перед угрюмым, мрачным строем, а спецназовцы сверлили глазами парламентёров, в готовности по первой команде растерзать смутьянов. Пока что такой команды не поступало, и они не рыпались, хотя у некоторых заметна была, несмотря на свирепость на лицах, некоторая растерянность в глазах.

«Решительны они или растеряны, это дела не меняет, затопчут за считанные секунды, - размышлял Громобоев, под ложечкой неприятно посасывало, и в икрах была неприятная дрожь. Эдуард нашел в себе силы для самоиронии: - Начался синдром Наполеона, поджилки затряслись».

Один из самых крупных и свирепых бойцов рассмотрел орденские планки на груди Громобоева и уважительно спросил:

- Товарищ капитан, случайно не в спецназе служил? Афган?

- Да нет, пехота. А что? Тоже бывал там?

- Так точно! Асадабадская бригада…

- Понятно, я был в сто восьмидесятом, рейдовый батальон.

- Иконостас хороший, видать, довелось многое повидать?

- По-всякому… - ответил Громобоев и решил продолжить разговор, чтоб соседние бойцы слышали: - Давно в бригаде?

- Сразу после дембеля, с восемьдесят восьмого…

- Наверное, хорошо платят?

- Так себе, и получку, как обычно, на месяц задерживают…

В разговор вступил адъюнкт Федотов, он попытался провести первоначальную пропагандистскую работу.

- А что же вы против законной власти идете?

- Да мы не против, - ответил другой боец. - Сейчас не поймёшь, кто законный, а кто нет. Нам велят - мы идём. Приказ…

- Ельцин вчера указ подписал, разрешающий не выполнять преступные приказы, - продолжал адъюнкт. - Подумайте, раскиньте мозгами, начальники подставят под статью, сами в сторону, а вас потом по судам затаскают.

- Да мы и так все время думаем, не дураки! - буркнул «афганец». - Кто ж хочет народ в кровавую кашу месить? Мы же не фашисты! Вы с комбригом поговорите. Он хоть и горячий осетин, но с пониманием.

В этот момент в сопровождении группы офицеров по­явился крупный и мордатый полковник в широченной форменной фуражке на голове «а-ля Пиночет». Большие воспалённые глаза комбрига были слегка на выкате, белки налиты кровью, и своим видом он напоминал свирепого быка.

- Я полковник Табуев, командир бригады! Кто хотел меня видеть? - тяжелым басом спросил начальник.

- Полномочные представители штаба обороны Белого дома, - представился Федотов. - Скажите, с какой целью бригада прибыла к Белому дому?

- Для поддержания порядка и недопущения антиконституционных действий. Анархию мы пресечем и не допустим беззакония! - резко ответил пучеглазый полковник.

- А те, кто вас сюда послал, соблюдают Конституцию? - вступил в полемику с полковником Андрей Федотов. - Президента СССР они изолировали и силой удерживают.

- Я не уполномочен вступать в переговоры с первым встречным! - сказал полковник Табуев.

- Мы парламентёры! Товарищ полковник, с вами хотят встретиться президент России, вице-президент и председатель правительства России. Мы гарантируем вашу безопасность и готовы к ним проводить. Даю слово офицера!

Полковник переглянулся с двумя другими полковниками, они коротко посовещались. Табуев что-то тихо приказал ротному, и капитан выкликнул двух бойцов-громил. Одним из охранников назначили ветерана-афганца из Асадабада.

- Что ж, ведите, поверю вашему слову, - согласился полковник. - Со мной пойдет мой заместитель и два спецна­зовца.

- Не беспокойтесь, всё будет в порядке, - заверил комбрига Федотов и распорядился: - Эдуард, иди на два шага впереди нас, раздвигай народ, следи за разными сумасшедшими, не подпускай никого близко, чтоб обошлось без провокаций.

Эдик и подполковник в гражданке, словно ледоколы, начали руками раздвигать нервничающий народ, освобождая проход.

- Товарищи, пропустите! Граждане, расступитесь! Делегация к Ельцину! Не мешайте движению, не толпитесь!

Зеваки нехотя расступились, но из гущи людской кричали разное, кто приветствие, кто брань, а кто даже выкрикивал угрозы. Девушки всё норовили всучить полковнику-спецназовцу цветы, и одной это удалось. Комбриг принял букет гвоздик и крепко зажал в кулаке. Наконец делегация добралась до решетки перед входом во дворец. Дежуривший там милиционер запросил по рации непосредственного начальника, на зов прибежал суетливый майор не по форме, без фуражки, и увёл спецназовцев во дворец. Парламентёры остались ждать спецназовцев за воротами. Прошло долгих два часа, наконец-то появились довольные и улыбающиеся начальники.

- Товарищ полковник! Что вы решили? Уводите бойцов от площади? - с тревогой и одновременно надеждой в голосе спросил Федотов.

- Генерал-майор, - поправил его Табуев. - Я назначен заместителем министра внутренних дел и отвечаю за порядок на внешнем периметре. Проведите меня назад к бригаде!

«До чего же всё удачно сложилось! - обрадовался Громобоев известию, что угроза штурма миновала. - Повезло этому полковнику! Да и он мужик не промах, оказался в нужное время и в нужном месте!»


Окончание в следующем номере.

Перепечатка материалов размещенных на Southstar.Ru запрещена.