Южная звезда
Загружено:
ЛИТЕРАТУРНО-ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ ЖУРНАЛ № 1(6)
Николай Радчук
 ЗАПИСКИ КАМЕНЩИКА

Мокрый день

I

Дверь вагончика раскрыта настежь. Из нее тянется струя табачного дыма. Внутри - одуряющий букет всевозможных запахов. Кто-то похмелился. Кто-то побрился, а потом умылся одеколоном. Кто-то начистил кремом ботинки. Кто-то курит дорогие душистые сигареты, кто-то - дешевые и тоже душистые. Но главный запах, оправа для всех этих запахов, - это запах носков и портянок, развешанных над печкой. Эти запахи встречают каменщиков каждый день. Еще нет восьми, и бригада переодевается и готовится к работе. Все это сопровождается шумом, стуком, смехом и крепким матом.

Вдруг гвалт стихает, и даже тот, кто стоял спиной к двери, понимает, что пришел бригадир. Кто угодно и как угодно ни относился бы к бригадиру, хоть на секунду, а замолкнет и постарается понять, с каким настроением тот пришел. От этого будет зависеть теперь его собственное настроение на этот день.

- Здорово... Здравствуй... Привет... Будем жить...

Бригадир со всеми здоровается за руку. Это традиция. Так поступает не только бригадир, так делают все. И как бы далеко и неудобно ни сидел кто-то, а все равно к нему потянется рука и состоится хотя бы прикосновение или хлопок по плечу.

- Чем сегодня заниматься будем? Кран, похоже, работать не будет.

- Вот сука этот Семенов, он в квартире ремонт затеял, а я из-за него на горбу кирпичи таскать должен.

- Да погоди ты, может, Стас от него отмазался.

- Не отмазался. Я вчера, когда с работы уходил, слышал, как главный Борману жаловался, что Семенов совсем оборзел и много хочет.

- Ну, ничего. Борман потасуется, и они, как говорится, консенсус найдут.

- Пока они консенсус искать будут, у тебя пупок, тот, что сзади, треснет.

- Что вы лаетесь, может, мы сегодня этажи чистить будем. Вон и погода, гляди, - дождь пойдет.

- Передавали кратковременные осадки.

- У нас в Северо-Западном брызгал маленько, я даже хотел зонтик взять.

- А я взял на всякий случай.

- Стас идет...

- Здравствуйте, братцы-тунеядцы, алкоголики, - приветствует прораб Стас бригаду, прислонясь к дверному косяку и не заходя в вагончик. - А накурили - дышать нечем. Как вы тут сидите?

Сам он то курит, то нет.

Те, кто рядом со Стасом, бурчат:

- Здоров.

- Привет.

Те, кто подальше, огрызаются:

- Ты бы хоть раз по-человечески поздоровался.

- А что, я не прав? Ты вчера как зюзька шел.

- Это после работы, тебя не касается.

- Плотники еще переодеться не успели, а ты уже готов.

- Надо уметь кошку е...ть.

- Я тебе, умельцу, устрою...

Такое начало не предвещало ничего хорошего. Если Стас начинал с ругани, то следующая новость была еще хуже. Это мужики знали точно.

- Что делать будем? - вступил в разговор бригадир, чтобы поскорей сменить тему и чтоб мужики не раздраконились, потому что ему потом придется их успокаивать.

- О, и ты здесь? - Стас сделал удивленное лицо. - Почему опаздываешь? Я не пойму, почему вы его бригадиром держите? За то, что он сам пьет и вам разрешает?

- Да ладно тебе.

- Что ладно, что ладно? Когда опаздывать перестанешь?

Бригадир смотрит Стасу в глаза.

- Начальство не опаздывает, оно задерживается, - ехидничает кто-то.

Стас злится на бригадира, ему непонятен фундамент, на котором стоит бригадирский авторитет. Половина бригады не хуже бригадира читает чертежи, другая половина гораздо лучше может вести кладку, а командует все-таки этот старый пьяница. Стасу еще хочется поругаться, чтобы выговориться, чтобы, когда придет из котлонадзора Семенов, принимать кран, у него не было сил ругаться с ним. Но время бежит неумолимо, и Стас чувствует, что говорильня эта ни к чему не приведет, а мужиков пора гнать на работу. Он вздыхает с таким видом: что, мол, с вами, пропащими, разговаривать. Потом, набрав полную грудь воздуха, со сверкающими глазами зычно произносит:

- Так, слушай мою команду! Сегодня будем бетонировать лестницу в квартире Бормана. Я ясно выражаюсь?

- Вот это новость так новость, вот это глушанул так глушанул.

Все затихли в немом вопросе, и каждый про себя соображает, как может очутиться бетон в этой злополучной, всем известной опалубке между пятым и шестым этажами.

Стас выдерживает паузу, молчит. Молчит и бригада. У всех муторно на душе. Такая злость на всех: и на плотников, которые эту опалубку поставили, а бетон таскать не будут, и на Семенова за то, что не принял кран. И на Стаса, который нашел для каменщиков работу, пока стоит кран. И на Бормана - за то, что ему вздумалось иметь квартиру в двух уровнях с собственной лестницей.

- Объясняю подробности. «Миксер» вываливает бетон возле прорабской. Таскайте его к подъемнику, потом, по шестому этажу, до места. Вопросы есть?

Если расшифровать, это выглядит так: от того места, куда будет вываливаться бетон, в первый корпус - метров шесть и на один метр по ступеням вверх. Восемнадцать метров - корпус, затем вниз по трапу на метр (метр вверх или вниз равен 10 метрам по горизонтали - перемещение грузов, СНиП). Еще метров пять-шесть до подъемника. На шестом этаже надо достать ведра с бетоном из ящика и протащить из одного корпуса в другой примерно метров пятьдесят и опуститься вниз на три метра. Если перевести все в горизонтальную плоскость, то получится 140 метров. Одно ведро бетона весит так же, как 2,5 ведра воды. А «миксер» возит примерно восемь тонн.

Образно - это то же самое, что с ведром воды пройтись километров пятнадцать...

- Он же схватится быстрее, чем мы его перетаскаем!

- Не переживайте, «миксер» будет стоять, сколько надо, и будет его молотить.

- Тьфу, черт! Хоть что-то приятное услышал...

- Еще вопросы будут?

- Да какие там еще вопросы?..

И дальше пошли так любовно сохраняемые в народе слова и наречия.

- Ну ладно, ладно, Санек. Все равно никто не будет долбать твой лысый череп, никому это не хочется. Мы с тобой внизу останемся. Пойдем лучше дорогу посмотрим. Целый день по ней топтаться будем, может, трап надо подремонтировать, а то ты еще сослепу куда шандарахнешься, - уговаривал, посмеиваясь, бригадир особо расшумевшегося старого рабочего. А всем остальным сказал: - Ведра почистить надо, чтоб лишний груз не таскать.

Выйдя из бытовки, он глянул на небо. Оно было покрыто тучами. Подошел к трапу, оглядел его, надавил на каждую перекладину. Вроде все нормально, выдержит.

Вошел в здание. Большая комната приспособлена под временный склад. Здесь штабель досок. Одна валяется на проходе, еще несколько торчат абы как, можно споткнуться или зацепиться за них.

- А ну, Сань, давай, берись. - И сам взялся за один конец доски.

Они забросили подальше эту доску, поправили другие. Теперь два человека, несущие груз, могут свободно разойтись. Прошли в следующее помещение. Огляделись: проход свободен. В углу комнаты на большой куче ветоши лежит пес. Это Нафаня. Когда его привезли на стройку маленьким щенком, он был такой лохматый и смешной, как домовенок из мультфильма. Нафаня живет на стройке года два и чувствует себя здесь хозяином. Тут хоть и ограничения, но своя территория, на которую не смеют ступить чужие: ни люди, ни собаки. Нафаня быстро запоминает, кто на стройке свой, а кто чужой. Почему-то очень не любит людей в форме. Если мимо ворот (а днем на стройке ворота всегда открыты) проходят военные или милиционеры (особенно), он обязательно заворчит или залает. Может, кто-то его надрессировал, а может быть, у него свои счеты. Может, видел, как отстреливают бродячих собак. Нафаня за территорию стройки никогда не выходит, хотя возможностей у него для этого предостаточно.

- Нафанька! Привет!

Обычно Нафанька подбегал, помахивал хвостом, подставлял голову, чтобы его погладили. Но в этот раз только приподнял голову, стукнул два раза хвостом и остался лежать.

- В такую погоду даже Нафанька не хочет со своего места вставать, - пробубнил Николай, дыхнув перегаром.

Он приплелся следом за бригадиром и Саней. Бригадир глянул на него и посочувствовал - как же тому сейчас плохо, и от этих мыслей его самого как-то покоробило.

Они прошли дальше, спустились по бетонным ступенькам, пиная ногами осколки кирпича, щепки и кусочки досок, которые могут попасться под ноги.

- А дождь все же пойдет. Чувствуете, вроде как роса по лицу?

- Уже и снегу пора выпасть. Декабрь, как-никак.

- Ты дачу докопал?

- Одна грядка осталась. В прошлое воскресенье пошел, думал, докопаю. Подхожу к даче, а сосед машет: иди, помоги. Пошел, как не помочь соседу. Я думал, перетащить или поднять чего, заходим в домик, а он и показывает: «Гляди, - говорит, - боюсь, не одолею. Помоги». Что делать, душа слабая. Помог. Одну выпили, другую достали. В общем, хорошо мы с ним накопали.

- Хоть бы вы не напоминали! Тут и так душа горит, - сказал Николай и потер грудь рукой. - Бугор, может, по чуть? - И он показал большим и указательным пальцами, по скольку предлагается выпить.

- Из тазика? - пошутил бригадир, глядя на расстояние между пальцами. - Ты и так у Стаса на крючке.

- Бугор! - просительно. - Ты ж понимаешь!

- Да я-то понимаю. А ты понимаешь, как нам сегодня пахать придется? Тут и так хоть бы не сдохнуть.

- Я, наверное, сдохну.

- Дело хозяйское. Пирожков поедим.

- С чем пирожки? - вступил в разговор Саня, услышав последние слова. Он уже недели две не пил и теперь отъедался и отпивался молоком. - Я бы с капустой съел.

- Колек! Скажешь бабе, чтоб на твои поминки специально для Санька пирожки с капустой испекла, да побольше.

Саня обалдело смотрит то на одного, то на другого.

- Санек, вот ты интересный! Вроде здесь, а вроде нет.

- Да я задумался.

- Вот профессор, блин, - сплюнул Николай в сердцах. - Я тут бугра колю, чтоб похмелиться. Думаю, Санек поддержит, а он задумался. О чем?

- Да так, о своем.

- О девичьем.

Николай горестно пошел в сторону бытовки. Бригадир и Саня закурили, постояли и пошли.

Войдя в здание, они увидели, что Николай сидит возле Нафани и гладит пса.

- Эх, Нафаня. Тебе, видно, тоже сегодня хреново, - услышали они его причитания.

II

- Кончай перекур! Начинай приседание! Пошли, пошли, мужики, «миксер» пришел, - бодрым, даже задорным голосом гонит Стас мужиков из бытовки.

Стас - высокий, умный и красивый мужчина с телосложением Аполлона. Прямо сказать, подарок женщине на Восьмое марта. Он это знает. Любит, как бы между прочим, ненавязчиво покрасоваться. Мужикам на это наплевать, горе их заключается в том, что Стас - настоящий трудоголик. Сам ни минуты не сидит и другим покоя не дает. Работу всю за один день сделать готов. Жаль, что ночь наступает и приходится идти домой. Хозяин фирмы за это его ценит, но иногда все-таки дает пинков, чтоб не забывал, кто есть кто.

- Ну, встали, встали. Бугор, чего сидишь?

- А куда бежать? Уже пошли люди.

Стас знает, что бригадир сам распорядится и дело будет сделано, но ему интересно посмотреть, кто с каким настроением выходит на работу, и понюхать, выпили или нет. Бригадир это знает и, выходя последним из бытовки, приостанавливается, чтобы тот мог убедиться в его трезвости, и говорит:

- Ну и подарок ты нам преподнес сегодня.

- А что делать? Сидеть лучше? А закрывать что? - говорит Стас.

- Что ты мне объясняешь?

Оба все прекрасно понимают, в том числе и то, что даже этот их разговор - просто так, разговор ради разговора.

- Ну, давай, Николай, я тебя прошу.

- Да все нормально будет, - говорит бригадир и выходит из бытовки.

Выйдя из бытовки, бригадир про себя отметил, что морось усилилась.

Саня тащит два ведра бетона.

- Пошла вода в хату! - приветствует его бригадир.

- Пошла! - сказал Саня и бодро улыбнулся, показывая, что хоть ему и под пятьдесят, а он еще мужик крепкий, и такой груз для него нипочем.

Возле прорабской тарахтел «миксер». Груша уже остановилась, выплюнув на асфальт примерно 0,2 куба бетона. Молодой парнишка из разнорабочих накладывал бетон в ведра.

«Молодец Стас! Подсобников дал», - отметил про себя бригадир.

Здесь, внизу, бетон таскали втроем: бригадир, Саня и Николай. Тот, кто начинал первым, должен был сделать три рейса, остальные по два, затем перекур, пока ведра доедут до шестого этажа на подъемнике. Там их вытаскивают, загружают пустые. Пустые ведра опускаются. И все повторяется. Пять-шесть минут суматошной ходьбы, затем перевод дыхания, встряхивание рук, перекур на ходу.

Морось усилилась. Телогрейки покрылись мелким бисером. Такие маленькие-маленькие капельки-шарики держатся на плечах, не скатываются и не впитываются. Если их попробовать стряхнуть рукой, то рука становится мокрой, а на одежде остается след.

Прошло полтора-два часа, одежда отсырела и снаружи, и изнутри. Снаружи от дождя, изнутри от пота. «Миксер» освободился на четверть.

- Нафанька наш заболел. У него, наверное, чумка, - сказал Николай во время очередного перекура, намекая, что чумку у Нафаньки надо лечить водкой. Он еще не расстался с мыслью похмелиться и знает, что бригадир - кошатник и собачник и это его может разжалобить. - Смотри, как трясется.

Нафанька, свернувшись в тугой клубок на своей куче ветоши, действительно трясется. Бригадиру вид больного пса щемит сердце. Ему уже порядком надоела эта отупляющая однообразная беготня, и он сдается.

- Ладно. Только ради Нафаньки.

- Я сейчас, - радостно говорит Николай.

Через десять минут троица собралась в вагончике. Наливается водка в маленький пятидесятиграммовый стаканчик, да и то чуть больше половины. Себе Николай налил полный: душа ведь горит. Отщипнули по крошке хлеба. Закурили.

- Ну, пойдем Нафаньку лечить.

Николай надел рукавицу, сграбастал капроновый стаканчик, и тот скрылся в его руке. Бригадир с Саней вытащили пустые ведра из ящика подъемника и пошли следом за Николаем.

- Санек, ты мне помоги, подержи его, - обратился Николай к Сане.

Подсобника на месте не оказалось, и бригадир стал набрасывать в ведра бетон. Саня взял Нафаньку за голову и раздвинул ему пасть. Пес глядел грустными глазами в глаза присевшему к нему Николаю.

- Ничего, ничего, Нафанька, щас мы тебя подлечим.

Николаю уже стало лучше, и он искренне желал Нафаньке того же. Он выплеснул водку псу в пасть. Пес дернулся, чтоб выплюнуть, но Саня держал его за голову. Тогда он зачмякал языком, и у него обильно потекла слюна, глаза его расширились, и грусть сменилась ужасом.

- Ну все, пусть теперь полежит, - сказал Саня.

В это время появился Стас. Он был в брезентовом плаще с капюшоном, уже достаточно промокшем.

- Что вы там собрались?

- Да вот, Нафанька заболел. Лечим.

Стас что-то пробурчал насчет лекарей и прошел мимо, думая о чем-то своем.

...После двух-трех подъемов троица опять заскочила в вагончик. Опять выпили по чуть. Опять отщипнули по крошке хлеба, опять закурили.

Теперь закружилась еще одна карусель.

Бетон - водка. Бетон - водка.

- Гляньте, Нафанька ожил!

Пес действительно стоял с сияющими глазами и радостно помахивал хвостом.

- Может, он догнаться хочет?

- Ты, кстати, стакан после него хоть сполоснул?

- А я что, ему стакан к губам, что ли, прислонял?

- Значит, нет! Вот паразит.

- Да сполоснул, сполоснул.

- Что ты брешешь!

- Водка все бациллы уничтожает. И собачья слюна лечебная. Я в детстве, если оцарапаюсь где, всегда своему кобелю давал полизать, чтоб быстрее заживало, - вступил в перебранку Саня, чтоб разрядить обстановку.

- Дожили, с кобелем из одного стакана пьем. Ну, Нафаня, ты теперь нам и брат, и коллега, и собутыльник!

Нафаня, услышав свою кличку, подскочил к бригадиру поласкаться. Бригадир сначала потрепал его чуть-чуть по загривку, затем погладил. Дотронулся до носа. Нос был мокрый и холодный.

- Говорят, жизнь собачья. Да у него жизнь лучше, чем у нас. Я вот смотрю на него, и мне завидно. Сытый, спит в тепле, выпил и не боится, что ему прогул поставят, - высказался Николай.

- А ты, бедный, перепуганный, вчера нажрался и сегодня похмелился с перепугу, - упрекнул его бригадир.

Разговор этот продолжался уже на ходу. Неся бетон или возвращаясь с пустыми ведрами, они старались не отставать друг от дружки, чтобы не потерять нить разговора. Разговаривать на ходу, да еще с ношей, тяжело, но не говорить - еще тяжелее. Водка грела изнутри, в голове проносились мысли одна ярче другой и возникали различные великолепные образы. Теперь было наплевать, что дождь идет сильнее, что тело-грейка потяжелела, что по груди и по спине стекают струйки то ли дождя, то ли пота.

- Ты собаке позавидовал. А я недавно смотрел по телевизору про Израиль, про кибуцы ихние, так вот, я коровам позавидовал. Лучше бы я коровой в Израиле родился, чем в России человеком. У каждой на шее датчик висит, и каждую секунду за ней компьютер следит, какая у нее температура, не болит ли у нее чего. Купают без конца, кормят. Кто у нее дедушка, бабушка, все записано. Дети какие у нее...

- Да ты не горюй! Ты и здесь скотина, а не человек.

- Быдло все мы!

- Вон Стас идет, и он тоже быдло.

- Нет, Стас не быдло!

- Это кажется, потому что ты - старая кляча водовозная, а он вроде коня породистого, да уздечка на нем покрасивее, а поставь нас всех перед губернатором, так он и фирмача нашего тоже за быдло посчитает, хотя, по правде сказать, и сам такое же быдло, как и мы.

- Ну, тебя растащило, у тебя все - быдло.

- А что, не так? У нас и президент - быдло, и до него какие были правители - тоже все по породе быдло. Потому так и живем, что быдло быдлом командует. Из грязи в князи повылазили, а теперь выпендриваются иностранными словами, харкают в народ: вот, мол, какой я образованный, вам там, за печкою, меня не понять. Один перестраивать взялся то, чего сам не строил, другой реформирует: «Результаты реформы скажутся впоследствии, понимаешь ли». Он уже сформировал счет в Швейцарском банке, и внукам хватит, а мы результатов реформы будем ждать. Он - в ящик, а мы без штанов. Уже забыл, когда в отпуске отдыхал. Не знаешь, как дожить от получки до получки. Мы еще прилично зарабатываем по сравнению с другими. Я удивляюсь - как это еще пенсионеры до сих пор не перемерли?

- Да мрут они, мрут, и рождается меньше, чем умирает, это всем известно. Ты мне объясни, как тогда понять слова президента: «Я люблю русский народ» и так далее...

- Очень просто могу объяснить. Вот смотри. Вот, допустим, колхоз. Вот - председатель. Вот - две-три отары овец. В одной отаре на овцах шерсть длиннее и гуще. Вопрос: какую отару будет любить председатель? Конечно, ту, где шерсть получше, чтоб состричь побольше. Вот так и президент русских любит, потому что с них больше состричь можно, чем с остальных!

- Обед! Обед! - кричит кто-то сверху.

- Для президента, как для председателя, все мы бараны, на одно лицо, - и русские, и чукчи. Это только чабан всех своих овец знает и всех жалеет. А у нас такого чабана нет.

- Как это чабан может знать всех овец в лицо? - вступил в разговор Петр, человек сугубо городской, он только спустился вниз и слышал последние слова.

- А ты как думал? Конечно, знает, и чужих сразу видит, если прибьются к его отаре, - подключается к разговору Виталик. Он родом из деревни и только после армии осел в городе, но родные у него в селе, и он регулярно, два раза в месяц, навещает отчий дом.

- А-а-а, - многозначительно вздыхает Петр: что, мол, с вами поделаешь, один - врет, другой - поддакивает.

- О! Мы там, наверху, всухомятку топаем, а они тут мочат, - сказал Виталик, почуяв запах спиртного.

- Вот именно! Вы там наверху сухие, а мы полдня под дождем, - парировал Саня.

- Ну так что, бугор, может, сообразим к обеду?

- Я уже Серегу послал. Пошли в бытовку. Нечего тут тасоваться, в вагончике натоплено.

Бригадир повесил над печкой промокшую телогрейку и расправил плечи... Прошел в конец стола, сел на свое место. В бытовку заходили отставшие, бросали мокрые рукавицы на сетку, которая была пристроена над печкой.

- А вон гонец!

Все радостно оглянулись, задвигались, уступая дорогу.

- Ты у кого брал? - спросил Николай у Сергея.

- У Светки.

- А я у Вальки.

- Я ей сто пятьдесят должен. Чего ж я к ней пойду, она опять про долг начнет вспоминать, - говорил Сергей, доставая из рукавов и из-за пазухи бутылки.

- Какая разница, у Светки или у Вальки, одна «паленка», из одной бочки.

- А сколько ж вы сегодня усугубили?

- Две.

- На троих?

- Нет, на четверых. Сегодня Нафаня у нас в доле был.

- То-то я смотрю, он так радостно сигает.

- Это он сейчас сигает, видал бы ты, какой он утром был.

- Спасибо Нафаньке! А то я никак бугра не мог уговорить, - сказал Николай.

- Серега! Ну давай, наливай! А то аж вот тут слюна стоит. И жрать охота, - говорит Василий.

- Обойдешьси. - Сергей подает стакан бригадиру. Василий жадным взглядом провожает стакан. Что поделаешь, его очередь - третья. Сергей и сам не против поскорей бы выпить, но такой уж у него характер. Он все делает неторопливо, но четко и надежно. Он и кирпичи кладет так же. Со стороны глядеть - вроде медленно, а к вечеру та-а-кой угол выведет, и кирпичики лежат ровненько, один к одному.

- Быть добру, - сказал бригадир и выпил. - Виталик, сколько залили?

- Чуть больше половины. Теперь легче будет, меньше по ступенькам ходить.

- Ходить меньше, и сил тоже меньше. У меня уже и так руки болят...

- А у меня что-то в поясницу стрельнуло.

- Ну, заныли... Давайте теперь каждый докладывайте, у кого что болит!

- Да что вы, мужики, то о работе, то о болячках. Давайте лучше о бабах.

- Во, блин, ему все одно на уме.

- Ну, а что я, мужики, виноват, что ли, что я такой?

- Ну и расскажи сам.

- А что рассказывать? И рассказать нечего.

Василий ни одной юбки не пропустит, у него на баб и на водку слюна одинаково течет, а рассказывать он или не умеет, или не хочет, зато слушает с умилением.

- Я Наташу Королеву и Винокура теперь видеть не могу, - вдруг заявляет Николай.

- Хорошая баба, красивая.

- Я по телевизору видел, как Винокур рассказывал, как она, такая маленькая, хорошенькая, со строителями расправлялась. Они, говорит, стоят, такие мужланы здоровенные, а она, маленькая, изящная, между ними, и гоняет их и не боится, мне аж страшно за нее. Что мы, звери что ли, чтоб нас бояться? Вот стерва, я представляю, как она над мужиками издевалась.

- Вот юморист хренов. А когда ты это смотрел?

- Да как-то на днях.

- Я тоже видел, - сказал бригадир.

- Ну времена настали! Повылазили на сцену - ни рожи, ни кожи, ни голоса. А бабки молотят - будь здоров!

- Не бабки, а баксы.

- Какая разница!

- Пугачиха осталась, я балдею, когда она поет «Позови меня с собой».

- А это еще хорошая - «Все мы, бабы, стервы: кто у нас не первый, тот у нас второй».

- Это точно, второй, только они не помнят, в каком десятке.

- Серега! Там осталось еще чего, а то вот закуска пропадает и обед скоро кончится.

- Все, четыре было. - Сергей еще раз пересчитывает пустые бутылки.

Василий горестно вздыхает и жалобно смотрит на бригадира.

- Может, еще парочку возьмем?

- Нет, хватит, еще «полмиксера» таскать, а то попадаем. Если сегодня не забетонируем, Стас нас поубивает, - строго отвечает ему бригадир.

Оба они при этом лукавят. Бригадир точно знает, почему Василий последним вошел в бытовку. Потому что они с Сергеем каждый день перед обедом бегают в пивную и там выпивают по стакану, запивают пивом, а потом, пока идут к бытовке, жуют жевательные резинки, чтобы отбить запах. Как они выражаются, пиво без водки - деньги на ветер. Бригадир делает вид, что не знает. Василий обладает редкой способностью пить водку, как лошадь воду, - ведрами. Но если вдруг возникает какая-то ситуация, грозящая ему неприятностями, он моментально трезвеет. Может, это у него выработалось, когда он служил в Афгане, а, может, просто Бог да родители постарались. И бригадир, и Василий знают, что еще выпьют. Они выпьют потом, когда выйдут опять работать, но тогда уже каждый будет как бы сам по себе и сам будет отвечать за свое состояние. Если же добавить сейчас, здесь, всем вместе, то никто уже не захочет больше выходить, всем станет на все наплевать. Сегодня хорошо, а завтра - хоть потоп. Но лестницу надо залить за один раз. Иначе может получиться большой скандал. Бригадир это прекрасно понимает и боится не за себя, а за бригаду. Сам он бояться давно отвык. Нет, сейчас нельзя расслабляться.

Мужики с надеждой смотрят на бригадира. Всем кажется, что какие-то 50 или 100 граммов - делу вовсе не помеха, тем более, они все знают, что если бригадиру попало на жало, то продолжение будет, но бригадир неумолим.

- Я сказал - хватит! Давай в картишки перекинемся, пока время есть.

Мужики, горестно вздыхая, начали собирать недоеденное обратно в сумки. Стол через десять минут свободен, и по нему шлепают карты.

- Вот вам напоследок трех червей! Что скажешь, Паша?

- Не буду дивиться, нехай козерится. - Паша тянет с колоды карту.

- О-о-о! - радостно кричит он. - Король с десяткой, не хотел?

- Ха-ха-ха. Ну, чертулай, напугать хотел? И туза вашего поссать сводим, кидай, кидай, Виталик. Все, партия наша. Колек, считай очки, - ликует Паша как ребенок. Он азартный до одури игрок.

Виталик в сердцах кричит на Саню.

- На хрена ты с трех пошел, знал же, что у меня туз?!

- Как же я просчитался, не заметил, что дама не выходила? - оправдывается Саня.

- Дама, дама, одни дамы на уме. Вот козел старый!

- Ха-ха-ха, - ликует Паша, - а ты молодой...

Паша - мужик маленького роста, но голос можно разделить, и на двух здоровых хватит. Виталик и Саня встают, уступая место другой команде.

- Выходи строиться, - стучит по вагончику Стас.

- Да рано еще!

- Какое - рано? Показывай, сейчас шапкой накрою. Давай, давай, мужики, выходи.

- Еще десять минут обеда.

- Какого обеда, поели уже все, бетон не ждет, - нудит Стас.

Он стоит снаружи перед окном и пинает вагончик ногою.

- Давай, давай, выходи! Время, бетон схватывается!

- Да что ему за десять минут станется?

- Давай-давай, - специально нудным голосом канючит Стас.

- Вот гад, все равно не отцепится. Поднимайте, мужики, задницы, - говорит бригадир и встает сам.

Мужики, матерясь кто во что горазд, начинают натягивать на себя свои шердыки. Возле печки свалка: кто-то стянул, нечаянно или нарочно, чужие рукавицы, поцелей и посуше, и старается доказать, что вот эта дырка именно от его пальца.

Стас продолжает снаружи долбать вагончик, приговаривая:

- Давай-давай...

- Стас, рукавицы давай, эти уже на дырах!

Стас перестает стучать в вагончик, идет к двери, чтоб убедиться, действительно ли рукавицы в плачевном состоянии. Рабочие начинают выскакивать ему навстречу и совать рукавицы под нос. Да, рукавицы действительно не фонтан. И тут Стас улавливает запах, выдохнутый сразу из десяти глоток.

- Алкоголики, - гневно восклицает он, - на водку вам денег не жалко, а на рукавицы жалко. Вперед, и в таких поработаете. Поубивал бы всех. Где там ваш бугор? Он еще живой?

- Здесь я. Все нормально.

Стас смотрит на него, оценивает. Вроде не шатается. Добьют бетон, решает он. А вслух говорит:

- Я же тебя просил!

- Стас, все будет о’кей! - защищает бригадира Паша.

- Так, все, пошли, пошли, - командует Стас и сам идет в сторону «миксера».

Достав пустые ведра из ящика подъемника, бригадир, Николай и Саня пошли вслед за Стасом, остальные вереницей потянулись в подъезд.

- Санек, что ты нам перед обедом про быдло хотел рассказать? У тебя получается, что все - быдло.

- Это не у меня получается. Это так на самом деле.

- Нет, ты уж, пожалуйста, объясни нам, недотепам.

- Горбачев - сын комбайнера. Кто он по породе? Быдло.

- Зато он два института закончил.

- Ну и что? Хоть три. Сын льва - львенок, сын шакала - шакал. Сын царя - царевич, сын мужика - мужик. Мужик - быдло, значит, и сын его - быдло.

- Интересно у тебя получается.

Они навалили полные ведра бетона и пошли, гремя сапогами и похрустывая суставами.

- А Ельцин кто, по-твоему?

- Ельцин - прораб. Как был когда-то прорабом, так им и остался. Корячится, строит из себя главного инженера, а сам- прораб-прорабишко. Где б чего списать да пропить, ну, иногда мужикам чего подкинуть, чтоб не галдели.

Болят ноги, ноют плечи. Кажется, что руки уже скоро будут доставать до земли, так их уже ведра оттянули, а пальцы начинают потихоньку разжиматься, и кажется, что, если б надо было сделать еще шаг или два, то они бы не выдержали и уронили ведра. Но вот он, спасительный ящик, и ведра в очередной раз отъезжают наверх. Можно курить и продолжать беседу.

- Ну все-таки, кто Ельцин, по-твоему?

- Я его биографией не интересовался. Я же сказал, что он прораб, что, по-моему, сути не меняет. Был бы он князь, он бы себя по-княжески вел, по-княжески дела решал и словом своим дорожил.

- Были бы князья хорошие, их бы в 17-м не стали вешать.

- Семья не без урода, только судят всегда по самым плохим.

- Надоели вы мне с царями, князьями, давай лучше «догонимся», - вступил в разговор Николай.

Он мужик практичный, ему эта философия ни к чему. Ему бы утянуть что-нибудь со стройки, что в сумку поместится и может дома пригодится. В крайнем случае, оглушить себя водкой и таскать опостылевшие ведра, ни о чем не думая.

- У тебя деньги есть?

- Есть.

- Ну, возьми пару.

- Я мигом.

- Иди, сами притащим.

- Дождь этот заколебал, у меня телага уже насквозь.

- У меня уже в штаны по спине затекло, скоро, наверное, в сапогах хлюпать начнет. Ну что? Скоро вы его зальете? - крикнул бригадир Виталию, который перегнулся через перила, забирая ведра из ящика подъемника. - А то нас уже дождем залило!

- Скоро! Остались две ступеньки и площадка, - ответил Виталик.

- Ни хрена себе, скоро. Еще с полкуба надо таскать!

- У меня уже спина колом стала.

- Сейчас Колек придет, допинг примем.

Спотыкаясь и тяжело, до хрипа, дыша, они потащили очередную партию ведер. Когда поднимали ведра наверх, подошел Николай.

- Перекур! Мы пойдем чуть подсушимся, - крикнул бригадир тем, кто был на шестом этаже.

Войдя в бытовку, бригадир снял телогрейку (она была насквозь мокрая, и только под мышками остались сухие места), повесил ее над тэном так, чтоб она хотя бы посильней нагрелась, высохнуть за перекур все равно не успеет. Попробовал рубашку - мокрая от пота.

Сели спинами к тэну, выпили водки. Закурили. От тепла по спине приятная истома. От одежды идет пар.

- Глянь, как руки трясутся.

- Чего ты жалуешься, у самого все трясется, налей еще. У меня судорога начала пальцы сводить.

- Чего удивляться, рукавицы насквозь и дужкой пальцы передавливаются, вот они и мерзнут.

- Хорошо-то как, возле печки согрелся и уже счастлив.

- Если б сказали: выбирай - бетон таскать или здесь ночевать оставайся, я бы лучше тут ночевать остался, лишь бы не выходить больше.

- Губа не дура, я бы тоже так.

Бах. Это кинули чем-то сверху по вагончику.

- Звонок, пошли.

- Ну давай еще, на дорожку.

- Наливай.

- Чего вы там расшумелись? Погреться не даете! - бригадир пытается выглядеть бодрым. Задирает голову, но не может рассмотреть кого-нибудь отдельно. У него в глазах как будто бегущая строка, только слева направо. - Фу! - вздыхает он и опускает голову - лучше не смотреть, а то голова закружится. Взяв пустые ведра, идет за бетоном. Навстречу ему, тяжело дыша, идет Саня. Телогрейка у него сползла на плечи и оголила шею, которая, кажется, стала еще тоньше и длинней. Голова тянется вперед, тянет за собой шею со вздувшимися жилами и венами, а шея, вытянувшись до невозможности, тянет за собой тело, из которого свисают руки, держащие ведра. Ведра плывут в нескольких сантиметрах от земли. Тело кончается полусогнутыми ногами, которые, не выпрямляясь и не сгибаясь, каким-то невообразимым способом меняются местами, цепляясь за землю.

Бригадир накидал бетона в ведра, ощутил, как заныли пальцы от предчувствия встречи с дужками ведер. «Вперед!» - скомандовал он сам себе и запел про себя: «Будь проклята ты, Колыма», - песню, которую услышал еще в детстве и которая пошла с ним по жизни бок о бок. Схватил с остервенением ведра и потащил их к подъемнику.

Он не заметил, как на каком-то круге Саня ушел в бытовку и завалился спать. Последний бетон они таскали вдвоем с Николаем, и когда прозвучала команда «Конец», телом он еще был на стройке, а душой и мозгами - неизвестно где...

Вредная старушка

- Теперь по пивку не грех!

- Маринка, наверное, извелась уже. Ждет, ждет... Когда ж эти гады придут пиво пить?

- Смотрит в окошко - пуста дорожка.

- Обидели женщину. За весь день ни одной кружечки не выпили. У нее из-за вас дебет с кредитом не сходится.

Бригада переодевается после рабочего дня. На стройке получилась заминка, и Стас подкинул мужикам работенку на стороне. Строители - народ на подъем легкий. Пошли и сделали. Хозяин остался доволен. Расплатился сполна. Поделился с бригадиром своими планами на будущий год. Бригадир доволен, но вида не показывает. Хорошо такого заказчика иметь, но и себе цену сбивать не надо. Отвечает неопределенно.

- Дожить до весны надо, а там посмотрим.

Да и какие могут быть долгосрочные планы в наше время? Случай сводит, случай и разводит.

На дворе осень. День выдался на славу. Дал бы Бог всегда так. Солнышко ласково греет, не печет, как летом. Ветерок тоже легкий такой. Дохнет, да и опять затаится, будто котенок маленький играется. Лучшего и желать нечего.

- Хороший сегодня денек. И «бабки» есть, и время есть пивка попить. Петруха, ты долго копаться будешь? Надоело ждать, когда переоденешься!

- Чего ко мне пристал? Вон бугор только начал! Его подгони.

- А... Бугор всегда последним. Он не в счет.

- Иди, Виталик, очередь займи...

- Какая очередь? Там нет никого!

- Ну, скажи, пусть наливает. А то ждешь три часа, пока она кружку нацедит.

- Ну, я тогда пошел...

Виталий ушел. Он большой любитель пива. Будь у него возможность, он кроме пива никакие жидкости не употреблял бы...

- Сколько вас можно ждать? Уже пиво прокисает! - радостным криком встречает он бригаду. Перед ним на прилавке - шесть бокалов и горка сушеной рыбы. Он уже прихлебнул пива и теперь дербанит рыбешку. В окошко выглядывает Марина, приветливо улыбается.

- Прикидывает, сколько мы ей сегодня оставим, - тихонько говорит Петр Николаю, и громко: - Здравствуй, Мариночка! Здравствуй, спасительница. Ох, умираю от жажды.

- Здравствуйте, здравствуйте, мальчики! - еще шире расплывается в улыбке Марина, бывшая учителка, а ныне - продавец.

- Ты начинаешь потихоньку зверинцем обзаводиться, - говорит ей Николай.

- Каким зверинцем?

- Ну, как каким? Слоны, павлины, крокодилы... Вот кот уже есть! - указывает Николай на серого котенка, сидящего под прилавком.

- Ведет себя культурно. Не орет, - говорит Александр и кидает под нос котенку кусок рыбки.

- Приблудился с утра. Может, заберете? Хороший котенок.

- Нет уж! Спасибо. Меня жена вместе с котенком из дома выгонит.

- Сегодня не выгонит! - говорит Александр, намекая, что сегодня они несут домой деньги.

- Если сегодня не выгонит, значит, завтра не пустит, - отшучивается Николай.

Пьют мужики пиво. Треплют рыбу и языки. Хорошо! К ларьку подходит старушка с внучкой-дошкольницей.

- Здравствуй, Мариночка! Хлебушек у тебя свежий?

- Здравствуйте, теть Шур. Только привезли.

- Бабушка, жвачку купи, - просит внучка, поднимаясь из-под прилавка и прижимая к лицу котенка.

- Надоели мне эти ваши жвачки! Дай, Мариночка, ей конфетку какую-нибудь! Пусть отец с матерью тебе жвачку покупают, если у них ума нет!

- Брось его, Светочка! Он бродячий. Неизвестно откуда пришел, - говорит Марина девочке.

- Да пускай берет. У нас нет дома кошки, - разрешает старушка. - Как вот эти нерусские поселились рядом, так и кошки у нас перестали водиться.

Услышав слово «нерусские», мужики перестали болтать.

- А какие нерусские, бабка? - обратился Николай к старушке.

- А Бог их знает. Может, армяне. Может, азербайджане.

- Заливаешь, бабка, они кошек не бьют.

- Может, кошки у них цыплят воруют? - вставил Виталий.

- Нет у них никаких цыплят. Просто они ненавистные такие, - сказала старушка и, вдохновленная всеобщим вниманием, продолжила: - У нас с ними забора нет, только канавка по меже. Смотрю, сидит ихняя девочка в канавке спиной ко мне. Да ты, Марина, знаешь ее. Она года на два помладше нашей. Слышу, котенок кричит. Я к ней подхожу, смотрю - она его одной рукой за шею держит, а другой - палочкой от чупа-чупса глаза ему выкалывает. У меня аж сердце захолонуло. «Ты что же это делаешь?» А она на меня поднимает глазки такие большие, черные, невинные, и говорит: «Он же русский...» Тут мать ее из дома выскочила, по-своему залопотала. Схватила ее за руку и утащила в дом. А я так и осталась с котенком. Так он и пропал потом, слепой... Вот как они поселились, так и не живут у нас кошки.

- И откуда ты взялась, бабка, со своим рассказом? - тихо сказал Николай Петру.

От благодушного и радужного настроения не осталось и следа. Где правда? Где ложь?

- Я сегодня пораньше обещал прийти, - сказал Александр и сунул бокал в окошко, не заказав повторение.

- Мне тоже пора. Вчера жене обещал, что сегодня полку на кухне прикручу, - сказал бригадир.

Марина с грустью смотрела, как мужики стали совать ей бокалы...

Минут пять шли в сторону остановки молча.

- Чтоб ее черти побрали с ее чурками, - выматерился в сердцах Николай. - Так все хорошо было. И надо ж было этой бабке припереться!

- На рынке одни черные морды...

- Кстати, они не только черные бывают. Я в прошлое воскресенье пошел с женой на базар. Смотрю, две рыжие бабы сидят, торгуют. Думаю, у своих куплю. Подошел поближе, а они по-своему базарят. Вот, блин, и тут ошибся!

- Набрехала все это бабка!

- Может, набрехала, но мне вот что обидно - зачем тогда они русский язык учат и едут сюда, если русских так ненавидят?

- Русских все они не любят и насмехаются, - да и наживаются на русских.

- Беженцы хреновы. Понаехали. Коттеджей настроили, а я на месте живу, как ишак пашу - и все с голой жопой.

- Русский язык им нужен для общения между собой и с нами. Не будет же калмык армянский учить или осетин карачаевский...

- Во-во, мы, русские, пашем, налоги платим, их выкармливаем. У нас один-два дитя, а у них по пятнадцать. Это ж сколько надо зарабатывать, чтоб всех накормить, одеть?

- Да ты ж их и кормишь. У них же жены - матери-героини, а твоя одну родила.

- Куда мне их рожать и где мне их делать? В однокомнатной?

- Пить надо меньше, - ехидным бабьим голосом говорит Александр.

- Эт точно! Надо меньше пить и есть тоже.

- Помереть бы скорее...

- Да брось ты, Николай! Чего ты расходился? - успокаивает Петр.

- Чего - брось? Я вот сам даже толком не знаю, кто я по национальности, кого только у меня в родне нет. Начинали турки и хохлы, а потом и поляки, и осетины, и карачаевцы были, а в оконцовке русский получился! Я говорю, думаю и живу по-русски. Почему эти едут сюда и начинают нам здесь свои права качать?! Скажи мне, почему? Кто их сюда звал? Один армян как-то жаловаться начал: «Я в одних трусах из Баку уехал, кое-как полдома купил». Я ему говорю: «Трусы, наверное, золотые были». Он обиделся. А мне не обидно?

- А я по радио недавно слышал. Один еврейский поэт говорит: «Где вы сейчас найдете филистимлян и финикийцев библейских, мы вот, евреи, и сейчас живем и еще ходим по той земле, по земле праотцев», - и это он говорит на русском языке. Это он говорит в тот момент, когда идет самый настоящий геноцид русского народа. Если так будет продолжаться, через сто или двести лет другой еврей скажет на английском или французском языке о том, что когда-то были русские, как сейчас этот говорит о филистимлянах.

- С евреев мир начался, ими и кончится!

- Если бы знали наши прадеды, каково ихним внукам придется, не стали бы они за этот Кавказ биться да землю здесь пахать...

- Когда я пацаном был, собиралась родня. Кого только среди них не было! Встречались, рады друг други были. Ни вера, ни национальности между ними не стояли. Они умерли, и Советский Союз умер. Самое страшное, что мы, их дети и внуки, не смогли сохранить их любовь и бережливость, терпение, наконец, друг к другу. Мы очерствели или стали равнодушны, мы даже по телефону общаемся очень редко, не говоря уже о встречах за столом. Мы предали их своим равнодушием, корыстью и честолюбием. Не этому они нас учили. А мы стали жить по инстинктам, как звери. И этот инстинкт самосохранения в борьбе с жизнью и властями сыграл с нами злую шутку.

- Я вот сколько себя помню, все мне долдонят, что я должен. Я обязан. А кто мне что-то давал? Зато шкуру с меня драть все горазды, а не могут содрать, так уговорят. Сам отдашь. Они, несчастные, понаехали и дома построили. Почему мы не можем себе дома построить? Вот скажите, есть у кого знакомый каменщик, который себе коттедж построил? А...

- Эх, жаль, что у меня среди евреев родни нет, а то укатил бы в Израиль. Здесь я хохол, на Украине - москаль, для поляков и турок тоже враг, наверное. А ведь они мне родственники, я их душу... - выматерился Николай.

- А ты в армию к евреям запишись. У них война. Им солдаты нужны.

- Староват я для армии.

- На одну атаку и тебя хватит. Тут на них работаешь, там за них жизнь отдашь. Более-менее приличный конец. Может, наградят. Жаль, конечно, что ты награды своей не увидишь.

- Нет уж. Лучше я здесь на старости лет буду бутылки собирать, чем за них воевать. Я их так же, как своих родственников, терпеть не могу...

Перешли по мостику через речку, стали подниматься на горку.

- Ну, мы с Андрюхой на «семерку». Пока! - сказал Виталий.

- Бывайте...

- Счастливо...

- Что-то мне, Петь, муторно стало. Давай на рынке сойдем, по соточке накатим?!

- Нет, Колек, на рынке менты суровые. Можно загреметь.

- А ты что, брезгуешь? - шутливо говорит бригадир. - Там самый лучший вытрезвитель на Северном Кавказе. У них на дощечке нацарапано. Сам видел.

- Ты, бугор, отстал от жизни. Они дощечку в «Цветмет» сдали. У них там теперь кинокамера и дальняк, как в лучших домах.

- А волки остались?*

- И волки на месте, и могилка на бугорке. Все по семейному, уютно. Народу, как всегда, полный комплект. Желаешь освежить воспоминания? Пойди с Кольком, по соточке накати...

- Нет, я уж как-нибудь дома помучаюсь. Вон, «пятнадцатый» идет! Кто со мной? Ну, пока! Я побежал. Завтра у Стаса встретимся...

Перед праздником

Седьмого марта, после теплых февральских окон, опять наступили холода. По строительной площадке ветер гонял колючую пыль. После обеда подул западный ветер и с хмурого неба стали опускаться редкие снежинки. Каменщики беспокоились:

- Эх, что же они кирпич не везут?

- Ты видишь, снег пошел. Дорогу заносит!

- Сегодня зарплату обещали... Как вмажу!

- Вмажешь! Кирпич привезут, и будешь до семи выгружать.

- А я вмажу - и буду выгружать хоть до двенадцати.

- Когда же, блин, это кончится: как получка или выходной, так работай до усеру. Хоть целый день просиди, а чтоб ночью работал!

- Сегодня посидели... Спина уже не гнется, - говорит Сергей и, положив мастерок на стену, упирается обеими руками в поясницу, пытаясь выпрямиться: - Аж круги темные в глазах стоят.

- Бугор целый день напрягает, чтоб раствор выработали, пока кассирша не приехала.

- В этом месяце хорошо получить должны...

- Бугор довольный! Говорит, если б старые времена были, ему бы орден дали, а нам - по медали...

- Орден Сутулова, медаль Загибайлова!

- У нас на БАМе бугру орден Дружбы народов дали, а нам - по медали.

- И на груди его могучей одна медаль блистала кучей!

Снег разошелся не на шутку. Сыпал и сыпал, и похоже было, что это надолго.

- Природа, и та против бабского праздника!

- Я в детстве всегда матери цветы дарил на Восьмое, только тогда мы в лесу подснежники собирали, а иногда даже фиалки. Тогда все на местах было, а теперь даже природа свихнулась!

- Пойди завтра поищи.

- Вон подснежники привезли! Сейчас насобираете, - говорит Сергей и показывает рукой в сторону ворот.

Все смотрят, как в ворота заезжает «шаланда» с кирпичом, покрытым снегом.

- Стоял где-то, гад!

- А вон и другой!

- У того в кассетах!

- Фу-ух, я думал, и тот навалом.

- Саня, сколько времени?

- Половина нашего.

- Вон и кассирша приехала!

- То никого, а то все сразу!

- Тебе, блин, не угодишь. Все не так.

- А что ж она не могла раньше приехать?

- Ей, наверное, Стас или главный команду дали, чтобы раньше полпятого не приезжала.

- Вась, крикни стропалям, чтобы очередь заняли!

- Почему народ грустит, за получкой не бежит?! - задорным голосом кричит бригадир, поднявшись на перекрытие. - Случилось что? Или раствора много еще? - уже серьезно спрашивает он.

- Раствора чуть-чуть осталось, вон у Сереги. Кирпич пришел.

- Тьфу, вашу мать! Кирпич! Ну так пошли скирдовать... Что, первый раз, что ли? Вот, блин, горе великое. Сереж, вы с Виталиком оставайтесь. Раствор доработайте и будете принимать кирпич. Поставите вон туда и туда, - сопроводил слова жестом. - Остальной - вон на то перекрытие. Понятно?

- Понятно, - кивает головой Сергей.

- Что ты, старый хрен, топчешься, а вниз никак дорогу не найдешь? - похлопывает бригадир Александра Ивановича по спине.

- Хм! Нашелся молодой, - отзывается тот. - На два года моложе!

- Зато у меня седых три волосины, а у тебя, наоборот, только три черные.

- Седина в голову, а бес в ребро! - констатирует Василий, намекая на что-то.

Спустились вниз. Бригадир собрался залезть в кузов КамАЗа. Стас сказал:

- Николай, надо Людмиле на подарок собрать!

- По сколько?

- Да по десять решили!

- Ладно, соберу.

С подколами и приколами, бригада дружно складывает кирпичи на поддоны прямо в кузове. Затем краном снимают и отправляют наверх, откуда из темноты в свет прожекторов врывается снег густыми и частыми хлопьями.

- А красота какая! - восторгается Павел, любуясь снегопадом.

- Мотал я эту красоту, второй раз рукавицы выжимаю.

- Сват, давай по маленькой? Я сейчас у Димона займу. Вон он идет, деньги щупает.

- Полчаса подождать не можешь? Скоро наша очередь, - говорит бригадир с укором.

- Не могу. Аж слюнки текут! Да пока она поднимет... Я мигом, - оправдывается Василий и прыгает через борт.

Бригадир от досады только махнул рукой.

- Ну какая разница, Николай, пятнадцать минут раньше - пятнадцать позже. Все равно же выпьем. Получка, как-никак, - говорит Александр Иванович.

- Ишь ты какой скорый, а кассеты кто будет выгружать? Пашка и Петя? Ты ж при деле будешь, тебе некогда.

- С Васькой и выгрузим! - хвастливо говорит Александр Иванович.

- Вот и хорошо, а то я переживаю, кого назначить.

Мужики радостно смеются. Всем очень понравился такой оборот. Да разве найдется желающий выгружать кассеты в то время, когда остальные уже сидят за столом в теплой бытовке?

«Шиза непредсказуемая!..» - Александр Иванович про себя ругает бригадира.

- Сань, да ты никак взгрустнул, - добивает его тот. - Сейчас Васька прибежит, а ты его обрадуешь, какое вам от меня доверие выпало. Нет, не от меня. Ты ему оказал. Извиняюсь...

Мужики хохочут. Все начинают комментировать, как Васька обрадуется такому почету. А тем временем Василий подбежал к Дмитрию:

- Димок, дай пятнашку! Получку получу, отдам.

- Да что ж тебе такое нетерпение?

- Давай, Димок, не жмись! Что ты какой-то невеселый? Получка ведь, - говорит Василий, перетаптываясь с ноги на ногу.

- Какая там получка! - говорит Дмитрий.

- Что, закрыли мало?

- 30 процентов зажали!

- Какие 30 процентов? Ничего не пойму, - перестает топтаться Василий.

- Семьдесят процентов зарплаты дали, а тридцать в следующем месяце обещают отдать.

- Брось, Димон, не горюй! Все уладится, - берет тот деньги и убегает в сторону ларька.

- Давай по одному за зарплатой, наша очередь подходит, - командует бригадир, видя машущего рукой Андрея, который стоит в очереди возле прорабского вагончика.

Павел спрыгнул с машины, пошел к прорабской. С другого борта на машину влез Василий с сияющей физиономией:

- Ну что, сват, быстро?!

- Как ты ни торопился, Санек все равно быстрей оказался. Успел тебя на шабашку сосватать! - ответил ему бригадир.

- Что такое, сват?

- Будем кассеты выгружать!

- А... Да мы их по-быстренькому укокошим. На, держи, сват! - и сует Александру Ивановичу в руку пластиковый стаканчик.

«Уже вмазал, - подумал, глядя на него бригадир, - Бутылка уже открытая».

- Да погоди ты! А закусить? - пытается противиться Александр Иванович.

- На вот, пожуй, - сует тому в руку жевательную резинку.

- Бугор, будешь? - обращается Василий к бригадиру.

- Нет. Я уж потерплю. Спасибо за уважение!

- Бугор, что за херня! Мотал я эту контору! - кричит Павел, подходя к машине.

- Ты чего, Пал Палыч? - Бодрым голосом отзывается бригадир, а у самого по душе заскребли кошки. Паша даром орать не будет.

- Получку не всю дают!

- Как это не всю?

- А мне Димон уже сказал! - заявляет Василий.

- А что ж ты молчал?!

- Когда бы я говорил? Я думал, вы уже знаете.

- Чего рассказывать? Говорят, денег на материалы не хватает, ну и, чтоб простоя не было, за нашу зарплату материалы покупают. Да вон, видишь, Стас возле вагончика всем рассказывает!

- То-то я смотрю, народ кружится, не расходится.

- Вот падлы, по четыреста долларов за квадрат продают квартиры, и все у них денег нет! - в сердцах высказался Володька и выматерился.

- Бугор, пойди разберись!

- Чего разбираться? Уже поздно. Только лишний раз полаяться пойти. Вот новость, блин! Как снег на голову. Андрей, Паша, идите наверх, смените Сергея с Виталиком. Паша, посмотри там. Если места нет, то кассеты здесь, на площадке разгрузим... Пошли, Санек, гроши получать. Думал я, разбогатею в этом месяце, да, стало быть, рылом не вышел. Не видать моим барышням крутых подарков...

Возле двери прорабской они остановились послушать, как Стас оправдывается в сложившейся ситуации. Александр Иванович первым пошел к кассиру. Стас объяснял «непонятливым» рабочим, что фирма о них очень беспокоится, чтобы они не остались без работы и куска хлеба, что зарплата в этом месяце у всех и так хорошая и то, что немного не доплатили, так это даже рабочим на пользу. В следующем месяце можно будет заработать еще больше, потому что материалов будет в достатке, а зарплату возместят в следующем месяце обязательно.

«Интересно, он хоть сам верит в то, что говорит, или заведомо врет? - думал бригадир, глядя на Стаса. - Неизвестно, что будет в следующем месяце. Доллар вон как растет, и цены за ним. Хороший ты все-таки пес, Стас. Хозяйский интерес свято блюдешь».

В этот момент от кассирши вышел Александр с унылым видом, и бригадир вошел в вагончик.

- Здравствуйте. С наступающим вас праздником, - поздоровался он с кассиршей и бухгалтершей, сидящими за столами, которые стояли в виде буквы «г». Возле кассирши лежали кучи пакетов и пачки денег, возле бухгалтерши - стопки ведомостей. Бригадир назвал фамилию, но бухгалтерша уже и так отыскала, сколько он должен получить по одной ведомости, и теперь начала искать в другой. Бухгалтерша поблагодарила за поздравление и извиняющимся тоном начала объяснять то, что бригадир уже слышал от Стаса.

- Не везет нашим женам, никак они порядочного подарка не получат, - сказал бригадир, давая ей понять, что ее оправдания ни к чему.

- Да-да, но вы не расстраивайтесь, как говорится, дорог не подарок. Дорого внимание. Можно что-нибудь скромненькое подарить. Главное, чтоб от сердца...

«Ты сама, наверное, из скромности себе в нос кольцо золотое не вставила, а то больше уже и вешать некуда. Учишь меня», - подумал бригадир. Расписался во второй ведомости, сгреб со стола деньги и, попрощавшись, вышел.

Навстречу ему шел Владимир Панин.

- Володь, надо крановой на подарок по десятке скинуться.

- Да пошла она... Кто она мне? - сказал Володька и проскочил мимо.

- Ну и козел ты, Вован!..

Александр сцепил последние две пачки кассет.

- Пустые будем загружать?

- Водила сказал, не надо, после праздников заедет утречком.

- Ну и хорошо. Баба с возу, кобыле легче.

Войдя в бытовку, бригадир увидел на столе закуску и стаканчик, гуляющий по кругу.

- Оперативно сработали!

- Долго, что ль, умеючи, - потирает руки довольный Сергей.

- Мужики, надо крановой по десятке сброситься, она же у нас женщина, не забыли еще?

- Какой базар? Надо так надо!

- А где Быков?

- Пошел к Стасу разбираться. Я за него дам, - сказал Виталик.

Бригадир собрал деньги и пошел в прорабскую. Навстречу ему пронесся Быков, матерясь на чем свет стоит, чего он себе никогда не позволяет.

- Ты чего, Вовчик?

- Да пошли они, суки. Пусть подавятся!

«Пойду деньги отнесу, потом разберусь, кто его так достал», - подумал бригадир.

К кассирше еще стояла очередь, но Стас уже был в своей половине вагончика. Приоткрывая дверь, бригадир услышал последние слова главного инженера: «Я не собираюсь менять кровати, если проститутки не дают доход!» «О чем это он?» - подумал бригадир и вошел. Ему представилось интересное зрелище. За столом с недовольно-отрешенным видом сидел главный инженер, а Стас собирал со стола деньги. Банкнотами всевозможного достоинства были усыпаны и стол, и пол.

- Шикарно зажили! Может, меня уборщицей возьмете? - попытался пошутить бригадир, но сразу понял по кислому виду Стаса, что шутки тут неуместны. Решил поскорее уйти. - Вот, Стас, деньги Людке на подарок от нашей бригады. Н...да! - еще раз глянул на пол, замусоренный деньгами (такое ведь и не каждому доведется наяву увидеть!), и поскорее пошел к своим.

- Мужики, чего я сейчас видел! И во сне не приснится! Зашел к Стасу, а у него весь вагончик деньгами засыпан.

- Да это я главному в морду кинул эту получку! Пусть подавится! - сказал Быков.

- Ну ни хрена! Во дает! Тебе что, не нужны?!

- Кинул бы здесь, я б собрал, - сказал Василий. - Зачем главному? Лучше бы мне!

- Ничего вы, дураки, не понимаете. Что с вами разговаривать! - с горечью сказал Быков.

Тепло и водка уже сделали свое дело, и большинству это событие показалось забавным. Одни стали восхищаться Володькиным поступком, другие насмехаться. Потом, пока переоделись и уселись за стол, оказалось, что Володька и Виталик ушли.

- Ну что? Как говорится, пора выпить за милых дам! - сказал бригадир, когда все уселись и притихли.

- С превеликим удовольствием, - отозвался Василий.

Мужики сидели, пили, шутливо бранились между собой. Если кто-то обращался к бригадиру, тот кивал головой, а на самом деле был погружен в свои мысли. Вспомнил, как подошел к нему еще в начале строительства главный инженер и спросил: «Ну что, к Новому году два этажа сделаете?» Он тогда, чтоб не оказаться пустобрехом, ответил: «Надо подумать». «Думать - это привилегия умных людей, а ваше дело исполнять!» - сказал главный и важно пошел по объекту. Бригадиру только и осталось, что выматериться ему вслед.

Бригадир обводит глазами своих друзей. «Деньги в кармане зашелестели, и уже не важно сколько. Главное, что есть наличные. Сегодня все короли, все богачи, а дня через два не каждый на кружку пива найдет. Что это? Дурь от нищеты или нищета от дури? Если власти не отберут, то жены уж точно вычистят. Жене подарок надо купить. Упрекнула, зараза, что ей никогда цветы не дарил, это надо так нагло брехать! Ведь дарил сколько раз - и по поводу, и без, а она: «Не помню!» Ну не помнишь, и не надо! Значит, и дарить нечего не стоит. Подарки тоже чем-то заслужить надо, а иначе это уже вымогательство. Грабеж почти. Дочери подарю, а ей нет! Перебьется, непомнящая. Все равно забудет! Меня на 23-е вместо подарка грызла, вот и я ей так же сделаю!»

- О чем задумался? - толкает бригадира Александр Иванович. - Брось! Давай выпьем! Как там Пушкин сказал: «Выпьем с горя, где же кружка? Сердцу станет веселей!»

- Как ты прав, Саня! Вроде праздник на носу, а пить только с горя хочется. Когда мы с радости выпьем?!

- На поминках! - сказал Саня и поднял палец вверх.

- Выпьем! На День строителя! Соберемся, уедем куда-нибудь на пруд, от всех подальше, там и выпьем.

- Ты фильм «Морозко» помнишь?

- Конечно!

- Вот там Настенька и Марфушка. Скажи честно, на кого больше наши жены похожи?

Александр Иванович задумывается, вспоминает.

- Настенька хорошая. Марфушка отвратительная.

Водка делает мысли вольнее, язык откровеннее.

- Хотелось бы сказать - на Настеньку... Вообще-то, раньше как Настеньки были, а теперь - вылитые Марфушки, особенно, когда умытые.

- Вот и я так думаю. Только понять не могу: когда они Марфушками стали? Может, это мы их довели?

- Чем же мы их довели? Чем мы виноваты? Тем, что спать домой приходим? От зари до зари пашем.

- Ну вот хотя бы тем, что сидишь вот тут, пьешь, домой не идешь...

Александр отстраняется от бригадира и смотрит ему в глаза, соображая, всерьез тот говорит или опять прикалывает.

- А что, я не имею права и посидеть спокойно с друзьями, отдохнуть после работы?.. Да у меня так ноги гудят, что я боюсь до дома не дойти.

- Ладно, ладно, верю. Смотри только, а то ноги отдохнут, а с головой напряг будет!

- Вечно ты с приколом каким-нибудь. К тебе с душой, а ты с подковыркой, - обиженно говорит Александр Иванович.

- Да я просто так. Проверяю, в каком ты состоянии.

- Во-во. Вечно ты проверяешь!

- Да не обижайся. Должность у меня такая, а может, привычка.

- Вот где у меня твоя привычка! - проводя рукой по горлу, говорит Александр Иванович. - Достали вы уже меня. Дома - жена, на работе - ты. Как ты думаешь, почему я пью?

- Откуда мне знать?! Я чужие мысли не читаю, - говорит бригадир.

- Да потому, что жизнь эта беспросветная мне не в радость! Потому, что каждый день как робот - одно и то же делаю. Но я же не машина! Я же человек, мне еще что-то, кроме смазки и горючего, надо! А у меня для другого уже нет ни сил, ни времени! Я от этой работы морально устаю даже больше, чем физически! Мне надоедает быть винтиком, песчинкой, ничтожеством, мне хочется вырваться из этого мира... Ты можешь себе позволить отдых где-нибудь на курорте?

- Нет, не могу.

- Вот и я не могу. Вот и хочется иногда дорогостоящую поездку заменить быстродействующим и сравнительно недорогим средством. Водкой. Как говорится, дешево и сердито. Раз, и отъехал.

- Приезд с каждым разом все хуже и хуже...

- На работе - ты, дома - жена, так бы вот отъехать, чтобы вас обоих больше не видеть... Бабы наши, наверное, думали, что за принцев замуж выходят, а мы - обыкновенными мужиками оказались. Вот они бесятся...

- А сами они кто? Принцессы, что ли?

- Советская власть расшалавила русских баб, они прав нахватались, а про обязанности забыли. Вот черт, забыл, как это называется - феминизм или эмансипация, а... какая разница!

- На Западе они сами зарабатывают, сами за себя в кабаке платят. А у нас только права качать умеют. Да думают, как бы у мужика отнять или поделить то, что он заработал. Хороша эмансипация!

- Я вот что думаю. Настенька - это идеал русской женщины. Жены. Красивая. Красивая даже не в смысле лица и фигуры, это в какой-то мере отражение моды, традиций и личного вкуса, в конце концов. «Красивая» когда-то в русском языке означало «здоровая», «крепкая здоровьем». «Красная» - пышущая здоровьем. А посмотри вокруг! Много их таких - здоровых? Да откуда им взяться? У них печени больные от зависти, а головы - от злости и забот, которые они сами на себя взвалили. Жена должна быть терпеливой и любящей, тогда и сама будет любима. Покорная, скромная, и муж тогда будет ее любить и дорожить ею. И в доме достаток будет. Ведь недаром говорили - «с милым и в шалаше рай»... Марфушка нашего времени - это результат эмансипации. Это то, что получается из женщины, когда она пытается самостоятельно решить все житейские проблемы. Она наглая, предприимчивая, сварливая, не дающая себя в обиду. Вроде бы неплохие качества, чтобы добиться в жизни успеха. Но в результате оказывается: богатство - это труха и нет любящего мужа. Да и кто может любить такую сварливую бабу? Нет семьи. Нет тихого семейного счастья, для которого, собственно, и существует женщина. Они возомнили, что могут воспитывать нормальных детей в неполных семьях, без мужей. А спросили они у своих детей - как, хорошо им без папы? Хоть какого, но чтобы собственный. Матери-одиночки - они такие же преступницы, как и государство, их породившее. В результате - спившиеся мужики из-за своей ненужности, невостребованности и невозможности бороться с этим злом. Наркомания и проституция - разве это не результат воспитания Марфушек? Одинокие сварливые старушки на лавках вдоль домов, обсуждающие и осуждающие всех и вся. И никому из них никогда не придет в голову, что во всем этом виноваты в большей степени они сами.

- Библию не дураки писали, они тогда еще сказали, что жена в покорности к мужу должна быть. Вот знаешь, почему в церкви мужики головной убор снимают, а бабы в платках должны быть?

- Нет.

- Да потому, что мужик сразу перед Богом ответственность несет, а баба покрыта платком. Платок - это знак покорности мужу. Муж для нее является посредником перед Богом, и напрямую Бог с ней не будет говорить!

- А наши себя выше мужиков поставили, вот и нет толку.

- Россия - женского рода! В гербе - и то две головы, каждая в свою сторону глядит и видит то, что видеть хочется, а что плохое, так это другая голова виновата.

- Это матери-одиночки нарожали отморозков, а они теперь правят. Ну скажи, разве может нормальных детей воспитывать одна баба? Ну, одна из сотни, не больше.

- Никогда безотцовщина никому на пользу не шла. Я сам сиротой вырос, знаю, как без отца плохо.

- Теперь эти одиночки бизнесменками стали. Наглючие, беспардонные. Пойди по ларькам, глянь - все курят, матерятся, и пьют - если не каждая, то вторая точно. Ну как их любить? Что в них женского?

- Нашим бабам волю дай, они бы нас, как амазонки, перебили.

- Они и так мужиков - будь здоров! - гробят. Куда дальше? Посмотри, на лавках одни бабки сидят. Извели своих мужиков, а теперь нас обсуждают. Кто куда пошел, когда пришел.

- Слушаю я, и мне вас жалко. Ничего вы в бабах не смыслите! Их любить надо! - вступает в разговор Василий.

- Знаем мы, как ты их любишь! Сегодня одну, завтра - другую.

- Что ты знаешь? А знаешь ты, что когда я со своей познакомился, так только от одного вида ее пьяный был, только о ней подумаю, а у меня уже голова кружится. Вот какая любовь!

- Это она тебя приворожила.

- Тебе все не так. Ты со своими приметами заколебал. То не с той ноги встал, то «не свисти», - огрызается Василий. - Надо праздновать, пить за них! За то, что они есть! А вы - суд какой-то устроили! Наливай, Серега! Что усы развесил? Пал Павлыч, тебе не стыдно их слушать? Что ты молчишь?

- А пускай болтают, мне слушать интересно, - отзывается Пал Павлыч.

- Снег... кружится... Летает... летает... - говорит врастяжку бригадир, глядя в окно. - Прости, Вась, нет настроения веселиться. Если бы ты знал, как мне тошно. Больно. Как будто кто-то давит сердце в кулаке.

- У меня тоже так бывает, - говорит Александр Иванович, - давай выпьем, полегчает, - и поднимает свой стакан, стучит им по бригадирскому.

- Давайте, мужики! За удачу! - говорит бригадир, как бы встрепенувшись, и одним глотком выпивает свой стаканчик.

Водка, охладив горло, проскочила внутрь. По сердцу прошло приятное тепло, и оно вроде как оттаяло, и стало легче, а тепло поднялось выше и затерялось в голове...

По хрустящему снегу вышли за ворота. Огляделись по привычке: прохожие прикрывают лица от липучих снежинок.

- Ментов не видно.

- Дорога домой свободна!

Начали прощаться: одним - направо, другим - налево. Потом еще раз прощались, потому что одним ехать вверх, другим - вниз. Прощались, весело хлопали друг дружку, крепко жали и трясли руки. По сторонам не смотрели. В подошедший троллейбус дружно и весело втолкнули бригадира. Когда за бригадиром захлопнулась дверь, он обернулся и увидел, что позади его улыбающихся и приветливо машущих руками мужиков стоят трое милиционеров.

- Ах, чтоб вас... - выматерился он.

«Как же мужиков выручить?! Может, на следующей остановке выскочить? А что я смогу? Самого заметут! Вот гадство! Может, обойдется? Может, они просто так...»

Напрасно бригадир тешил себя и успокаивал. У милиционеров ведь тоже свои проблемы, а пьяные мужики очень кстати, чтобы эти проблемы решать...

Хорош болтать!

- Ну что ты там копаешься? - спросил Александр Иванович, страждуще глядя на Василия и держа подпрыгивающий стакан в руке.

- Да флажок оторвался! Чтоб ему... - сказал Василий.

- Что, колотун бьет? - посочувствовал ему Перов. - На, ключом попробуй.

- Обойдусь, - огрызнулся Василий и вцепился в пробку зубами.

- Ему щас только ключом и попадать, - сделал заключение Александр Иванович и опрокинул стакан в рот. И хотя стакан был налит только до половины, водка пролилась ему на бороду, так как справиться с дрожью в руке ему все-таки не удалось. Отдавая стакан Перову, он другой рукой растер остатки по бороде.

- Быть добру, - сказал Перов.

Василий, стукнув по горлышку зубами, сделал несколько судорожных глотков прямо из бутылки.

- Дай закурить, - обратился он к Перову.

Все трое затянулись. Помолчали...

- Ну, давай, а то бугор придет, - начал поторапливать Александр Иванович.

- Да погоди ты. Пусть провалится.

- Чего годить! Ты знаешь, за что Кутузову глаз выбили?

- За что?

- За то, что посуду держал. Давай, Вась, наливай. Мне что, я стакан выпиваю - бугор не замечает, что я выпил. Мне вас жалко. Он вас трахать будет.

- Пожалел волк кобылу, - сказал Василий.

- Конечно, ты всегда в одной поре ходишь, вот бугор и не замечает, - высказался Перов.

- Ну! Вась! - И Александр Иванович опять стал постукивать Василия в то место, где у него была спрятана бутылка. - Давай, дергаем да разбегаемся.

- Вечно ты, как голый в баню! - приподняв бутылку, Василий отмерил и налил Александру Ивановичу.

- Ну вот и добро, - радостно глядя на стакан, сказал тот.

- Загрызть-то у нас есть чего? - спросил Василий.

- Угу, угу, - закивал головой Александр Иванович. - Я припас. Я же знаю, что вам загрызть надо. Мне что, я и снегом могу, - и протянул кусок хлеба Василию.

Перов вздрогнул плечами, но промолчал.

Тот утвердительно кивнул. Они выпили. Остатки Василий опять спрятал за пазуху. Стали жевать хлеб.

- Я смотрю, ты, Миш, никогда не болеешь, - заискивающе обратился Александр Иванович к Перову.

- А с чего болеть? Мы вчера всего по пузырю на нос выпили.

- Я так не могу. Я хоть сто грамм выпью, утром все равно колотит.

- Значит, ты уже свою бочку выпил, теперь в чужую лезешь, - сказал Василий.

- А кто знает, какая она у кого, бочка? Может, я со дна собираю, - сделал вид Александр Иванович, что не понимает намека, а в отместку спросил у Василия: - Как вчера до дому добрался? Жена не бухтела?

- Да нет. Все нормально, - сказал Василий, отмахиваясь от воспоминаний.

...Проснулся он сегодня утром на полу в прихожей, в одежде, только разутый. Долго не мог понять, где он, что это за квартира, но потом ему стали попадаться на глаза знакомые вещи. Да ведь это ж его квартира!

- А, сука! А, тварь! Бросила, как собаку, у порога! Ну, я тебе! - Он начал вставать.

На шум выскочила жена, как будто только и ждала, когда он очнется.

- Что, зараза! Не могла раздеть? В постель положить?

- Не ори! Детей напугаешь!

Василий замахнулся на нее и зашептал:

- Как да-ал бы тебе в лоб!

- Бей, бей! - Жена напряглась и подалась вперед: - Как бы я тебя, бугая такого, дотащила? Я тебя даже перевернуть не смогла. Удивляюсь, как ты до дома дошел!

- У тебя всегда отговорка найдется. Всегда права. Как всегда, я виноват! - прорычал он жене.

- А кто? Я, что ли, виновата? Интересно, что бы ты сказал, если бы я хоть раз так явилась?..

- Ну что, идем? А то мужики базарить будут, - прервал воспоминания Александр Иванович.

- Идем, - сказал Василий, доставая бутылку.

Разделил на троих, а посуду выбросил в сугроб под окно. Закурили.

- Что, сволочи, похмеляетесь?! Все работают, а они здесь пивбар устроили! - как гром среди ясного неба раздался голос бригадира, который появился в дверях.

- Ты что, Петрович, мы так, отлить заскочили... - засуетился Александр Иванович.

- А стакан для чего? Соревнуетесь? Кто же победитель, если не секрет?

Перов крутил в руках стакан и не знал, что с ним делать.

- Ты, Миша, запомни: если еще хоть раз принесешь им похмелиться, выгоню из бригады. И не хлопай губами, у них самих духу не хватит на похмелье оставить. Ты, видать, много зарабатывать стал, что поишь их?

- Дядь Коль, да...

- Не мямли, а запомни, что я сказал. Все. Иди работай. Я потом еще с тобой разберусь.

Перов, трахнув стакан об пол, вышел.

- Ну а ты, друг мой любезный, - повернулся бригадир к Александру Ивановичу, - возомнил себя крупным специалистом. Думаешь, не обойдемся без тебя? Ты, может, думаешь, что я не вижу, что ты каждый день на работу заквашенный приходишь? Ошибаешься. Я думал, ты один пьешь, а ты, значит, себе уже компанию сколотил. Молодец! Знаешь, мне жену твою да пацанов жалко, а то бы я тебя давно выгнал. Все смотрел на тебя. Думал, может, одумаешься, да, видно, напрасно, только время потерял. Тебя надо на лечение отправить.

- Сам пойди полечись, - озлобился тот.

- Мне это ни к чему, а о тебе, видно, надо позаботиться. Сам ты, я вижу, не можешь остановиться.

- Чего ты обо мне заботишься? Что ты в душу лезешь? Какое тебе до меня дело? Видал я таких, знаешь, где?

- Я таких, как ты, тоже видел. И таких там больше.

- Что, мешаю я тебе? Съесть решил? Давай, давай. С пацанами легче. На него цыкнул, он и выскочил как ошпаренный, - сказал Александр Иванович, намекая на Перова. - Что, не так? Правда всегда глаза колет. У самого пятый разряд, а набрал со вторыми да третьими, чтоб побольше хапать. Конечно, с четвертыми разрядами тебе мешаются.

- Да, вот теперь я вижу. Тебе точно лечиться надо, ты уже свихнулся от водки.

- Смотри, как бы тебе чего не свихнули...

- Иди в бытовку, проспись. Мы с тобой потом поговорим.

- Могу и совсем уйти. Пойду кину заявление...

- Дело хозяйское, никто тебя за руку хватать не будет.

- И пойду.

- Иди, иди ради Бога, - сказал бригадир, а про себя подумал: «Никуда ты, дружок, не денешься!»

Александр Иванович, дрожа от злости, выскочил.

- Ну что, Вася, беседовать будем или сразу трудотерапией займемся? - обратился бригадир к Василию.

- Да что беседовать, и так все ясно. Я сам думаю, как бы мне завязать. Ты знаешь, что со мной было? - И пока они поднимались по лестнице на рабочий этаж, рассказал бригадиру о своих злоключениях.

Наверху все трудились, в том числе и Александр Иванович, который пристроился на внутреннюю стену рядом с Сергеем.

- Послушайте, мужики! Что я расскажу, - громко произнес Николай. - Иду я в воскресенье по Южному рынку, - ходил сигареты покупать. Слышу крики: «Держи! Держи вора! Вон того, в красной рубахе!» Смотрю, бежит парень. Пригибается, чтобы как-то из толпы не высовываться, то через лотки скачет к продавцам, то опять на проход к людям. Высокий, худой, в красной рубашке, в черных брюках, в черных очках и коротко остриженный. Я думаю: «Поймать его - как два пальца... Или ножку подставить, или просто кулаком сбить». А кроме погони, никто его и не пытается ловить. Удивительно это мне стало, и я начал переживать за парня, как это, знаете, в футболе бывает, когда нападающий к воротам прорывается. Забьет или не забьет... Так и здесь: поймают или не поймают. Думаю, все едины. Все мы воры в той или иной степени. Беги, браток, беги. Взял и отвернулся, а то потом, думаю, еще будет кто гавкать, что мог поймать, да не стал. Пусть менты бегают, они за это получают. Беги, браток, беги. Только шагов пять прошел, парень этот меня обежал и с мужиком передо мной столкнулся. Он этого мужика, похоже, толком и не видел, потому что голову пригибал, и мужику прямо в нос встрял. Затоптался парень на месте, прямо передо мной. Так бы треснул кулаком по затылку - и готов, отбегался. Да, думаю, на хрена мне это нужно, чтоб потом об этом всю жизнь помнить. Бог всем судья, и не мне в это лезть. Все по чуть виноваты, что этот парень вором стал. Кинулся опять парень бежать. Я глянул - мужик нос двумя пальцами зажал, задрал голову и стоит. Сам виноват. По базару идешь, а не по бульвару, тут не место для ротозеев. Пошел дальше. Впереди, в толпе, красная рубаха мелькает. Вот, думаю, балбес, не мог другую надеть. Так его хорошо издалека видно! Мимо погоня пропыхтела, баба нерусская и мужик. Слышу, какой-то торговец говорит: «Да... Его поймай! А его друзья потом тебя поймают!» К выходу подошел, народ бредет, как всегда. Не знаю, убежал или поймали...

- Сколь, веревочка, ни вейся, все равно придешь к концу, - пропел Александр Иванович.

- Это слишком грустно. Я вам сейчас повеселей расскажу, - начал Павел. - Встретились на кладбище по случаю похорон трое старых друзей. Стали вспоминать былое, считать, кто ушел, а кто остался. Гроб с покойным стоял возле вырытой могилы в окружении родных, могильщики суетились на другом конце кладбища. Чтобы не слушать причитания, друзья решили пройтись. Идут, памятники рассматривают. Смотрят, на одном, беломраморном, портрет еще одного ихнего старого друга. Под портретом выбито: «Сергей Каштанов», - чуть ниже: «Я отъехал, вы остались» - и все. Стоят друзья, памятником любуются, Серегу вспоминают... «Это надо же, и Серега уже там, а ведь какой крепкий мужик был!» - «Я его давно не видел. Чем он занимался?» - «Одно время таксовал, потом чем-то торговал...» Постояли, повздыхали. На поминках покойного друзья изрядно помянули и разошлись. По дороге домой один вспомнил, что у Сереги Каштанова, чей памятник они сегодня видели, была прехорошенькая жена. «Надо сходить, проведать вдовушку, - решил он. - С пустыми руками идти неудобно. Купить бы ей цветов? Опять как-то не к случаю. Пришел поминать - и с цветами». Решил купить вина. Крепленого. И яблок. С ними можно и за упокой, и за здравие. Как решил, так и сделал. Подойдя к Серегиной квартире, надавил на звонок. Звон получился продолжительный и требовательный. Дверь распахнул Сергей. Удивление друга видеть надо было. «Серега, мы же тебя похоронили», - пролепетал он от неожиданности вместо речи, которую заготавливал для вдовы. «Кто это мы? Ты меня хоронил?» - «Нет. Я думал, ты скоропостижно...» - «Знаю я вас, поминальщиков. Ты не первый уже. Не меня ты поминать пришел, а вдову утешать. Приласкаться хотел». - «Ты что, Серега! Сам себе памятник поставил?» - «За свои бабки что хочу, что и ставлю».

Паша замолчал.

- Ты не про себя это рассказал? - спросил Петр.

- Брехня! Кто себе памятник ставить будет? - сказал Перов.

- У меня соседка лет пятнадцать назад себе поставила.

- Ну признайся, Паша. Вдова эта хорошенькая? Можешь познакомить? - просит Василий.

- Хотите, мужики, я вам сказку расскажу? - подал голос Александр Иванович.

- Да ты мне с утра уже рассказывал! - отзывается бригадир.

- Бугор... Не трожь его. Пусть расскажет! - просит Виталик.

- Идет медведь по лесу, - начал Александр Иванович. - Ягоды собирает. Подлетает к нему сорока: «Эх, Мишка, Мишка! Что же ты ягоды собираешь, когда по реке рыба валом прет? Пошел бы наловил да наелся до отвала свеженькой, вкусненькой», - затараторила сорока. Послушал ее медведь, и захотелось ему рыбки... «А что? Наверное, схожу. Порыбачу».

Идет медведь к речке, сорока над его головой по деревьям скачет. Рассказывает, какая рыба по речке плывет. Навстречу им лиса: «Куда это ты, Мишенька, собрался?» - «Мишенька на рыбалку идет. На реке, говорят, рыба валом прет!» Лисице рыбки захотелось. «Мишенька, можно, я с вами пойду? Я буду считать, сколько ты рыбки наловишь». «Иди, если тебе охота», - отвечает медведь. «Мишенька, а ты мне одну рыбку, махонькую, дашь за то, что я считать буду?» - «Да ладно уж, дам», - отвечает медведь. «Тогда и мне одну рыбешечку, Мишенька, ведь это я тебе сказала, что рыба пошла», - затарахтела сорока. «И тебе дам», - соглашается медведь.

Пошли они дальше. Навстречу им волк. «Куда, Мишенька, собрался?» - «Мишенька на рыбалку идет. По реке, говорят, рыба валом прет!» - затарахтела сорока. «Мишенька мне рыбку пообещал за то, что я посчитаю, сколько он наловит», - сказала лиса. «И мне Мишенька рыбку пообещал, за то, что я ему сказала, что рыба по реке прет», - тарахтит сорока. Захотелось и волку рыбки. «Михаил, возьми меня на рыбалку. Я вот за этими жуликами послежу, чтобы они больше рыбки не съели. А за это мне рыбку дашь». «Да ладно уж, дам», - вздохнул медведь.

Пришли к речке. Полез медведь в воду. Начал рыбу ловить да на берег выбрасывать. «Одна рыбка, вторая рыбка», - считает лиса. Видит, медведь увлекся и не слушает, как она считает. Вцепилась лиса зубами в рыбину и замолчала. Посмотрел на нее волк: «Лиса уже свою долю ест, почему и мне свою долю не съесть?» Глядя на них, сорока тоже схватила себе рыбину. Медведь увлекся рыбалкой, кидает рыбу из речки через себя и не смотрит, что на берегу делается. «Давай, волк, еще по рыбешке съедим, - говорит лиса. - Вон их сколько медведь наловил». «Давай, - соглашается волк. - Хватит и медведю». Взялись они рыбку потрошить, а лиса еще и в лес таскать начала. Сорока тоже наклевалась от души, еле-еле на сосну взлетела. Глядь, а по тропинке к речке человек с ружьем идет. «Охотник! Охотник! - затарахтела сорока. - Ах, я такая красивая, надо подальше от охотника держаться!» - и улетела в лес. Услышали ее стрекот волк и лиса и тоже в лес убежали. Медведь в речке плюхается, увлекся, кроме рыбы ничего не видит, ничего не слышит.

Вышел охотник на берег, смотрит - медведь рыбачит, а на берегу рыба прыгает. Подошел, взял несколько рыбин, положил в сумку и ушел. Уморился медведь, да и замерзать уже в воде начал. «Эх, хватит ловить. Всю не переловишь! Пора и покушать! Буду на берег вылазить».

Бежал по лесу заяц и выскочил на берег реки. Вышел медведь из речки голодный, холодный, смотрит, на берегу две маленькие рыбешки лежат, и над ними заяц сидит. «Ах ты, косой! - задохнулся медведь от злости. - Как ты посмел мою рыбу сожрать?!» - «Что ты, Мишенька! Я вообще рыбу не ем!» - оправдывается заяц. «Так я тебя сейчас накормлю, - озверел медведь. - Еще врать мне будешь!»

Кинулся медведь на зайца, но заяц - поскорее в лес. Начал медведь крушить все, что на глаза попадалось. Уморился, сел на камень и думает: «Зачем я на эту рыбалку ходил? Лучше бы ягоды собирал».

- Вот это точно про нас! Про мужиков русских! Пашешь, пашешь, всем вокруг прибыль, а сам опять с голым задом, - делает вывод Николай.

- Менты - волки поганые!

- Пресса - сороки болтливые. Тут плохо, там хорошо. А везде хорошо, где нас нету, - делает заключение Павел.

- Если медведь - народ, кто же тогда охотник?

- Да это ж правительство!.. Ободрали народ, и горя нет. Как-нибудь перезимует...

- У тебя, Санек, сказки, и те политические, - говорит бригадир.

- Все сказки или про политику, или про любовь! - отвечает Александр Иванович.

- Какие сказки про политику? - спросил Виталик.

- Ну хотя бы эта: «Была у зайца избушка лубяная, а у лисы ледяная».

- Какая же тут политика?

- Да очень простая. Ты помнишь, кто лису выгнал?

- Помню. Петух!

- Хорошо, что помнишь! Петух у славян означал огонь! Огонь - это восстание! Вот заяц взял, да и сжег свой дом вместе с лисой. Что скажешь, разве это не политическая сказка?

- Да... - чешет голову Виталий в задумчивости.

- Опять вы за политику! - упрекает Василий. - Бугор, расскажи, как ты сутенером был.

- Я уже рассказывал. Один похмелился и теперь готов до вечера сказки рассказывать, а другие уши поразвесили. Скоро машина с раствором придет, а у нас свободных ящиков нет. Ну-ка! Давайте пошевеливаться. Хорош болтать...

Заботы бригадира

Проснулся бригадир с каким-то непонятным и неприятным предчувствием. А все из-за сна. А приснилось ему вот что. Входит он в автобус. Места свободные есть. Прошел вперед, сел. Выглянул в окно налево. Глядь, а вдоль железнодорожного полотна то ли кутята, то ли котята бегут. Чувствует, будто и под ним рельсы стучат. Думает: «Я же в автобус садился, а это или поезд, или трамвай». Стал по сторонам осматриваться. Похоже, в трамвае едет. «Почему все на меня смотрят?» Глядь на себя, а он в одних трусах, а рядом на сиденье эти самые то ли кутята, то ли котята... И проснулся. Лежит и соображает, то ли он еще в трамвае едет, то ли на постели лежит. Если приснились кутята, это хорошо. Если котята - плохо. А голый почему?

Поднялся, пошел умываться. С некоторых пор умывание стало проблемой. Раньше, бывало, пошел, умылся - и все. Теперь умывание иногда превращается в муку. Согнуться над раковиной, оказывается, не так уж просто. Приходится немного приседать и, стоя с прямой спиной, брызгать водой из ладоней на лицо. От такого умывания по всей ванной получаются лужи, жена потом ругается, удивляется и поучает, как надо умываться, чтобы брызги не летели в разные стороны.

Потом завтракал, слушал радио, что синоптики скажут. Погода за окном хорошая, и никаких изменений не обещают. Ну и хорошо. Узнав, что случилось в крае, а от жены - что случилось в подъезде и его окрестностях, вышел из квартиры. Взглянул на соседскую дверь. Новую поставили. Прикурил сигарету и бросил спичку. Вместо того чтобы потухнуть и упасть на пол, спичка, вдруг выписав какую-то невероятную кривую, нырнула в замочную скважину.

- Ах, чтоб тебя!

Бригадир нажал кнопку звонка. Дверь открыл сосед, заспанный и недовольный. Стоя в одних трусах, щурился на Николая. Он работал сантехником в ресторане и, наверное, совсем недавно пришел домой.

- Слушай, Славик, у тебя ничего не горит? - спросил Николай, заглядывая в прихожую и пытаясь увидеть злополучную спичку.

- А что у меня может гореть? Я в четыре со смены пришел и сразу спать лег!

- Да?! Значит, мне показалось.

Славик высовывает голову на лестничную площадку и нюхает, потом недовольно говорит:

- Только твоей сигаретой воняет!

- Ну извини, Славик. Мне, значит, показалось.

- Да ладно. Жалко, сон перебил. - Славик закрывает дверь.

«Вот тебе и кутята-котята», - думает бригадир, спускаясь по лестнице. Была бы у Славика такая дверь, как у Полянских, тогда бы спичка к нему не залетела, и спал бы себе спокойно. Какие двери, такие и люди за ними живут. Нет, наоборот, какие люди живут, такие и двери. Вот эта дверь обита дерматином. Когда-то означало, что за ней живет благополучное семейство. Им не хочется слушать, кто ходит по лестнице, и они в состоянии обить дверь дерматином заново, если какой-нибудь хулиган порежет. В более ранние времена двери обивали дерматином изнутри. Это тоже когда-то означало благополучие и достаток, но тогда еще были времена, когда дерматин с двери могли запросто украсть. Сейчас и за теми, и за другими дверями поселилась нищета. Двери без дерматина уже начали облазить. ЖЭК давно уже не делал ремонт в подъезде. Внизу эти двери побиты, и видно, что их часто пинают ногами, что хозяевам их давно уже наплевать на все и на всех, что за такой дверью всегда можно выпить.

Вот дверь филенчатая, покрытая лаком. Открывается она наружу, за ней находится еще одна, прежняя дверь. Тут большие глазки и не менее двух хитроумных замков. Это двери молодые. Новый показатель благополучия. Эти - металлические. В них тоже большие глазки, чтобы получше обозревать площадку, хитроумные замки. За ними живет страх за благополучие. Неприветливо и подозрительно смотрят жильцы этих квартир на своих соседей, если их захватят в момент открытия двери. Вымученно улыбаются в дежурном приветствии. Боятся они своих соседей, считая каждого вором, да и не без основания, потому что нет-нет, да и входит в облезлые двери чужое добро и вылетает через форточки дымом, перегаром да наркотическим кумаром. Боятся за большинством дверей и милиции, а за то, что боятся, еще и ненавидят.

А вот и главная дверь, парадная. Дверь в подъезд. Вечно наполовину разбитая и всегда раскрытая. Эта дверь от приблудных воров защищает лучше всяких кодовых замков, которые в последнее время стали входить в моду. Ну скажите, какой уважающий себя вор войдет в такую дверь в поисках добычи?

Однажды как-то террористов испугались и решили главную дверь охранять. Да вот богатых мало числом, и платить за охрану они не захотели. Другие - пьяные домой приползают. Им, как говорится, все до лампочки. Кроме старушек некому дежурить. Посидели, посидели те, подежурили, пока были теплые летние вечера, жизнь прошлую повспоминали да соседей обсудили. Потом вечера похолодали, и старушки решили, что им тоже терять особо нечего. Вот и осталась опять парадная без охраны.

Проходя мимо окон кума, Николай глянул на кухонное окно. Занавески не шевелятся, значит, кума не в духе. То, что ее не видно, не значит, что она не видит. Кума видит все. Кто, что, куда, когда и зачем... Она всегда в курсе всех дворовых дел...

На остановке влез в автобус в самом прямом смысле. Не стыдно, что ботинки нечищеные, какая теперь разница, чищеные или нет? Даже не поймешь, кто по ним ходит...

Но вот и доехал. Зашел к мастеру.

- Николай, надо сегодня срочно одно дельце сделать, чтобы плотников не задерживать, - говорит Стас.

- Что, опять пилястры доложить? - высказывает бригадир предположение.

- Ну вот! Ты и сам догадливый!

- Да е-пе-рэ-сэ-тэ! - кричит бригадир.

- Ну тише, тише! Что ты орешь, я не глухой.

- Да я ж тебе говорил. Давай сразу сложим! Как туда теперь кирпич, раствор подать? Сварной там железок навтыкал! Как мы теперь среди них просунемся?

- Просунетесь. Надо! Ты понимаешь, надо!

- Я понимаю, что надо! Я не понимаю, почему мы должны извращаться из-за чужой дури?! Почему нельзя было сделать сразу кладку по проекту? А сварной потом и лепил бы свои швеллера.

- Потому что нельзя было! - хмурит брови Стас. - Кончай грузить!

Особенно Стасу не нравится, что упоминается сварщик, который убедил его делать так, как сделали, - и не посоветовались с бригадиром каменщиков.

Признаться вслух в том, что он свалял дурака, ему не хочется. И сварщик у него в большом авторитете. Сварщик он, конечно, классный, и трудоголик, как и Стас, плохо только, что возомнил себя руководителем и дает Стасу советы. Стас, вместо того, чтобы взять на стройку еще сварщиков, пытается обойтись одним этим, и из-за него получается ерунда и иногда очень неприятные нестыковки.

Бригадир выпускает длинную тираду матов и замолкает. Кричи не кричи, все равно ложить надо каменщикам, никто за них это делать не пойдет.

- Саня, иди на восьмой этаж, будешь мне сигналить. А ты, Виталик, с Петром идите на седьмой, будете принимать. Я - на крышу, буду Людке маяковать.

Дав распоряжение Михаилу, что цеплять в первую очередь, что во вторую, бригадир поднялся на крышу. С крыши открывалась великолепная панорама. Северо-Западный район возвышался над лесом стеной, сверкающей на солнце. Юго-Западный район, окутанный туманом и выхлопными газами, казался одним единым домом. Зато на восток и на юг смотреть можно до самого горизонта. Вон на юге, на горизонте, огромное облако, через которое смутно пробивается очертание горы. Это Эльбрус. «Раз в облаке, это хорошо, - подумал бригадир, - значит, еще такая погода постоит».

На своем опыте он убедился: стоит Эльбрусу показаться во всей своей красе, так жди перемены погоды, и чаще всего не в лучшую сторону.

На востоке небо чистое. Солнце еще низко, зима, как никак, но глаза слепит так же, как и летом.

«Дзинь, дзинь», - звонит крановщица и возвращает бригадира в настоящее.

- Ну что вы там, готовы? - кричит он, заглядывая вниз.

- Принимаем! - отвечают ему снизу.

- Давай!

Трудность этой операции заключается в том, что крановщица, кроме бригадира на крыше, не видит никого. Груз надо подать на противоположную от крана сторону здания и поставить на площадку размером чуть более одного квадратного метра. Только-только умещается один поддон с кирпичом. А затем на место поддона поставить ящик с раствором.

- Кареточку вперед!.. Еще чуть-чуть!.. Так, теперь майна! Стоп! Кареточку назад!.. Стоп! - командует бригадир.

- Вы там поосторожней! - кричит он вниз.

- Майна! - кричат снизу.

- Майна! - кричит бригадир крановщице.

Виталий с Петром аккуратно ставят поддон на место.

«Слава Богу, - думает бригадир, - полдела сделано. Теперь еще раствор поставить».

Виталий с Петром начинают высвобождать стропы из-под поддона. Бригадир смотрит вниз - от строящегося здания до забора шесть-семь метров. За забором - тротуар, по нему, звонко отстукивая каблучками, прошли девушки. С этой стороны забора видна полоска снега.

- Вира! - кричат снизу.

- Вира! - кричит бригадир.

То ли Петр раньше времени отпустил строп, или сам он у него вырвался, но вдруг строп, скручиваясь, цепляется за верхний ряд кирпича на поддоне и несколько кирпичей начинают падать. И в это самое время внизу появляется человек.

- Бойся!!! - не своим голосом закричал бригадир. Человек внизу побежал к забору. Один кирпич ударился об землю, подпрыгнул и, догнав беглеца, ударил его по ноге. Человек свалился на снег.

- Да это же Степа. Бугор плиточников!

Степан лежал под забором, схватившись рукой за ушибленное место. Каменщики побежали вниз. Бригадир, убедившись, что строп больше ни за что не может зацепиться, скомандовал крановщице, чтобы отвела стрелу в сторону. Он не стал говорить ей, что случилось. Она не виновата. Зачем расстраивать человека.

- Люда, перекур! - и пошел вниз.

Когда он подошел к Степану, тот, со страдальческой гримасой потирая опухшую ниже колена ногу, рассказывал уже в который раз, как все случилось. Рабочие прибегали по одному, по двое, и все спрашивали: «Как?»

- Слышу, наверху загремело. Глядь вверх. Кирпич летит, бац по ноге. И вот... - Он убирает руку и показывает все растущую опухоль.

- Что-то ты, Степа, пургу гонишь, - сказал бригадир. - Я же видел, как кирпич от земли отскочил, а потом тебя по ноге ударил. Вон, даже вмятина на земле, куда он ударился. Да если б он тебя сразу по ноге с седьмого этажа ударил, ты бы сейчас здесь сидел, а нога твоя вон там валялась!

Степа попытался возражать, но на лицах окруживших его мужиков появились улыбки. Всем стало радостно, что Степа легко отделался.

- Ты за каким хреном сюда пришел? - спросил его бригадир. - Полгода никто сюда не ходил, а ты вот как раз вовремя появился. Что ты тут забыл?

- Хотел посмотреть - мраморная крошка осталась еще?

- Ну, осталась?

- Да есть немного, - невесело сказал Степан, зачерпнув горсть крошки из кучи, на которой он полулежал.

- Да тут на памятник запросто хватит! - пошутил кто-то.

Степан вымученно улыбнулся.

Мужики начали шутить, поздравлять Степана со вторым рождением, похлопывать по плечу и разглядывать его ногу.

- Ты «скорую» вызвал? - спросил бригадир у Стаса, стоявшего чуть в стороне и хмуро наблюдавшего за происходящим.

- Вызвал. Как же это случилось?

- Да черт его знает! Стропы, видал, какие скрученные? Я сам не понял как. Вроде все нормально шло, а потом - круть...

- Эх... - вздохнул Стас, думая, как же ему теперь все это оформлять и улаживать. - Что за чертовщина у меня на стройке водится? На Семена брусок с пятого этажа упал, Саньку «грушей» чуть не придавило, на этого кирпич, а по мелочам... и вспоминать не хочется. Надо батюшку позвать, пусть объект освятит.

- «Скорая» приехала!

Потом все молча смотрели, как врачи сделали Степану обезболивающий укол. Помогли ему допрыгать до машины и, пожелав удачи и скорейшего выздоровления, пошли по своим рабочим местам.

- Вот чертовы каменюшники - одного угробили. Кто следующий? - встретил каменщиков плотник Дмитрий, добродушный толстый здоровяк.

- Наверное, ты, Димон, будешь! В тебя уж не промахнемся!

- Ха-ха-ха, - засмеялся плотник и пошел по своим делам.

...Василий, Петр и Саня ведут кладку южной стороны здания. Вдалеке, на горизонте, виднеется Эльбрус с шапкой облака над ним. «Дзинь-дзинь» - позвякивают мастерки. Все молчат. Каждый по-своему обдумывает и переживает происшедшее утром. Когда произошло это ЧП, Василий, как и все, сходил посмотреть, а затем, воспользовавшись тем, что бригадир отвлекся, быстренько с Сергеем смотались в пивную. Там приняли по сто пятьдесят и запили пивом. Теперь ему уже наскучило это молчание, и он решил поддразнить верующих Петра и Саню.

- Вот так. Живешь, ходишь на работу, деньги зарабатываешь, чтобы семью кормить, а тут тебе кирпич - бац по голове! Бог послал, - начинает Василий и ждет, что будет дальше. Кто клюнет.

- Человек предполагает, а Бог располагает, - говорит Петр.

- Чем Степа Богу не понравился, что он его кирпичом? - задает вопрос Василий.

- Бог его знает, - отзывается Саня.

- Дурак ты! И твой Бог вместе с тобой, - делает неожиданный вывод Василий.

Мужики молча продолжают класть кирпичи.

- Где он? Покажи мне? - не унимается Василий и смотрит вверх. Там только синее-синее небо. Взгляд его опускается и упирается в облако над Эльбрусом. - Может, он там, на Эльбрусе, сидит? Он на одной вершине, а Аллах - на другой? Сидят, между собой лаются, а внизу наши с чеченцами бьются... Что молчишь?

Петр терпит. Он убежден: Бог терпел и нам велел. Саня не выдерживает, хочет как-то смягчить разговор.

- Мне когда плохо бывает, я иду в церковь. Попрошу Бога, все и исполняется.

- Ну ты дурак! Ну дурак! - злится Василий. Он задирает вверх голову и кричит: - Ну где ты, курва, был, когда я по Афгану на перебитой ноге бежал? Что же ты мне не помог?

- Вася, может, потому ты здесь, что он тебе все-таки помог?! - вступил в разговор подошедший бригадир.

Василий обрадовался новому собеседнику.

- Колек, ты Библию читал?

- Читал.

- И что ты там вычитал?

- Пить надо меньше!

- Один бокальчик пивка, а то в горле пересохло, как на Степу посмотрел.

- Конечно, смерть без причины не бывает.

- Ну что там о Боге написано?

- Не знаю. Я сам там Бога не нашел, что я тебе сказать могу?

- Зачем тогда нам советуешь Библию почитать?

- Много там мудрого и полезного написано.

- Пробовал я раза два, дальше первых двух страниц терпения не хватает. Скука одна.

- Не знаю. Я два раза с удовольствием читал, да и сейчас иногда заглядываю.

- А вы видели, в Италии религиозные лидеры всех конфессий собрались, чтобы помолиться всем вместе Богу, чтобы мир на земле был, и доказать, что все религии в мире о мире заботятся, никто на войну не настраивает. Там и христиане, и мусульмане, буддисты, иудеи, и еще какие-то из африканских племен, - вступил в разговор Саня.

- Да видел я, как папа римский приехал. Тысяча полицейских сопровождала. Еле шевелится. Да если ты такой святой, зачем тебе охрана? И с Богом поскорей встретишься. Ему бы помереть, а он все властью насладиться не может, остальное ему ведь не под силу, - хихикает Василий, намекая на свою излюбленную тему.

- Атеистов там нет. Им ведь некому молиться. Разве что здравому рассудку, так эти мракобесы все равно не поймут! Подумать только, третье тысячелетие на носу, а они о Боге толкуют. Тьфу! - сплюнул бригадир.

- Тьфу! - сплюнул Саня, ругая себя. Вот нагадал им! Как бы чего еще хуже услышать не пришлось. Прости, Господи!

- Народ уговаривают: терпи, работай, живи честно. Ни один поп не пришел к каменщикам работать, честным трудом хлеб насущный зарабатывать, а сами вон какие морды отъели, да еще между собой скубутся, приходы делят. У нас в селе, матушка рассказывала, поп холодильник украл, - сказал Василий.

- Проповедуют правильно, вот только никто по заповедям жить не хочет - или не может. Вокруг - обнищание душ. Какую они могут внушить веру или надежду, если сами в грехах погрязли? Скоро, наверное, вместо икон на Руси в рамках в святых углах будет красоваться доллар. По большому счету, ерунда все это - и боги, и доллары.

- А что, если бы и вправду Христос на Землю вернулся?

- Я бы ему не позавидовал. Его бы в первую пятницу - опять на крест. Чтобы под ногами не путался. И ждали бы потом, когда опять вернется. А вообще-то здорово было бы с ним встретиться, вот человек был!

- Вино любил пить. Даже из воды его делал! Да и баб возле него всегда крутилось... Вообще-то ничего мужик был, правильный, - мечтательно говорит Василий.

- Я тебе о высшем, душевном, человеческом, а у тебя опять свое на уме, - сердится бригадир. - Душа, дух и перегар - все едино.

- А ты что, в Бога верить начал?

- Нет. Если б один Бог был и все в него верили, может быть, тогда и я верил бы. А так - вон их сколько! Иисус, Аллах, Будда, а сколько еще всяких там, по мелочам... На небе для богов места мало, куда еще душам лезть.

«Прости их, Господи, - думает Петр. - Вот дурни!»

- Самые лучшие боги были у древних греков! На людей похожи, винца выпить, баб потрахать не дураки были. На таких и помолиться не грех, - говорит Василий.

- Тебе главное, что баб!

- Конечно! А куда без этого денешься?

- Сват! Вот что я тебе скажу, - опять вступает в разговор Александр. - Ты постоянно находишься в состоянии тоскливого ожидания сексуального удовлетворения. Во! - выдохнул он, довольный тем, что ему удалось это сказать.

- Как-как ты сказал? Ну профессор! Сам придумал? Ну-ка, ну-ка, повтори еще раз. - Василий в восторге уставился на Александра.

- Николай! Как здесь каналы открывать? - зовут бригадира с противоположной стороны здания.

- Сейчас подойду! - кричит он в ответ. - А ты все-таки хорошо вмазал! А, Вась? Признавайся! Уж ты богов достал, они скоро с небес попадают от твоих базаров!

- Ни-ни! Ни капли в рот, ни сантиметра в ж... Ты что, бригадир! Только пива...

- Знаю я твое пиво! Чтобы к вечеру стена стояла!

- Какой базар? Сам понимаю! Может, и перекроем. Правда, сват? - уже к Александру обращается Василий.

Бригадир ушел и теперь вместе с Андреем разбирается в чертеже, откуда и куда идет какой канал...

- Бугор ушел, теперь и поговорить не с кем! И в горле сушняк стоит! - как бы про себя говорит Василий.

- Наумничал с три короба, - бурчит Петр.

- Как у вас только совсем глотки не пересохли от таких разговоров, - говорит Александр.

- Нет, Санек, это не от разговоров. Это от того, что выпил мало! Надо добавить. Я сегодня от переживаний выпил!

- С перепугу! - добавляет Петр, и они с Александром смеются.

...Вечером, проходя мимо прорабской, бригадир обратил внимание на какой-то странный мерцающий свет. Заглянув в окно, он увидел Стаса, стоящего с отрешенным лицом. Перед ним на столе горела свеча. А боком к окну стоял здоровенный священник. Тень от него закрывала другую половину вагончика и шарахалась в пламени свечи из одной стороны в другую.

- Чтоб вас черти побрали! - выругался бригадир и пошел на автобусную остановку...

Пока ехал домой, заново переживал и обдумывал все происшедшее. Вывод получился неутешительный. Но все-таки могло быть и хуже. «Надо бокальчик пива пропустить», - решил он, выходя из автобуса.

В недавно открытом пивном баре все столы были заняты. Взяв бокал пива, бригадир стал озираться по сторонам: куда бы ему присесть, чтобы другим не мешать и чтобы ему не мешали? «Вон две барышни сидят, пойду возле них притулюсь».

- Разрешите, девушки, возле вас пивка попить?

Та, что сидела лицом к нему, подняла оценивающий взгляд.

- Пожалуйста, - и сделала приглашающий жест рукой, в которой между пальчиками была зажата сигарета.

- У вас сигареты не найдется? - обратилась к нему другая, сидевшая с ним на одной лавке.

- Найдется, если вас такие устроят, - достал из кармана пачку «Нашей марки».

Прикурили.

«Немного старше моей дочери, а какая-то полинявшая, но довольно-таки красивая», - отметил, глядя на нее.

- Что вы так на меня смотрите? - спросила она.

«Жалко мне тебя. Такая молодая, а такая потрепанная», - подумал он, а вслух сказал первое, что взбрело в голову:

- Хорошо вам, молодым, отдыхаете и волнений особых не испытываете.

Говоря это, он отвел глаза в сторону и увидел, что за соседним, через проход, столиком сидит парень и не сводит взгляда с его собеседницы.

- Это вы напрасно так говорите. Мы тоже волнуемся и переживаем.

- О чем же, если не секрет?

- Нам любви не хватает.

- Не вам на это жаловаться. Вон как смотрит на вас парень в белой рубашке из-за соседнего стола.

Она повернула голову. Парень понял, что речь идет о нем, и, подбодренный ее взглядом, поднялся, подошел к девушке, начал о чем-то с ней шептаться.

Бригадир докурил сигарету. Уходить не хотелось. Девушка с парнем куда-то исчезли.

«Возьму еще бокальчик», - решил бригадир.

- Не могли бы вы и мне повторить, а то вот подружка куда-то отлучилась! - просительно произнесла девушка.

- Конечно, - ответил он.

Когда принес пиво и уселся на свое место, девушка начала благодарить его. Подошел парень и спросил, куда делась его соседка слева.

- Спроси у нее, - кивнул бригадир на девушку, допивая свое пиво.

Парень присел рядом с девушкой и стал записывать в записную книжку то, что она шептала ему на ухо.

«Вот так у молодых, быстро проблемы приходят, быстро и уходят, не то что у меня». - Он допил пиво и вышел из кафе.

- Эй, а куда та телка в черном ушла? Как с ней встретиться? - обратился к нему побритый наголо парень.

- Да я откуда знаю? - ответил ему бригадир.

- А что, это разве не твои бабы?

- А с чего ты взял, что они мои?

- Ну ты же с ними сидел, базарил.

- Да мало ли с кем я сидел, - сказал бригадир, делая ударение на слове «сидел».

- Если не даешь баб, тогда давай кольцо!

Бригадир стоял спиной к стене, тыл был в безопасности. За парнем в двух-трех шагах стояли его друзья.

Он весело ответил:

- Ты что, очумел? На, с пальцем отгрызи!

- Серый, отстань от него! Видишь, мужик не при делах! - сказал кто-то из друзей бритоголового. - Пошли отсюда.

Они повернулись и перешли на другую сторону улицы. Николай подождал, пока они не исчезли, и повернул в сторону дома.

- Ну, дожил! За сутенера меня приняли! Мужикам расскажу, со смеху помрут! - вслух произнес он.

...Утром его встретил Стас и радостно объявил:

- Я вчера батюшку приглашал, он всю стройку освятил и все, что во дворе находилось, и машины освятил, и твою тоже, а то у нас какая-то чертовщина творится!

- Спасибо. Спасибо, - сдержанно поблагодарил бригадир и подумал: «Деньги тебе, дураку, девать некуда. Нашел чего, мою «коросту» святить! Вы сами черти, в первую очередь! Ты да главный! Ради хозяйской прибыли готовы мужиков в гроб загнать...».

Плиты ложатся...

Сегодня идет монтаж плит перекрытия. Александр Иванович и Петр расстилают по стенам раствор и монтируют плиты. Бригадир внизу, под ними, таскает лестницу и командует, что нужно сделать с той или другой плитой.

- Сань, вторую от окна по своей стороне стукни. Так... Хорошо... Теперь пятую.

Слышатся удары кувалды, и бригадир видит, как из-под плит выдавливается раствор и они оседает.

- Все! Хорош! Эта сторона отлично! Теперь, Петь, с твоей стороны третью и четвертую поднять!

Плита со скрежетом приподнимается.

- Дайте мне раствора, - кричит в щель бригадир и начинает подкладывать раствор под плиту. - Майнай!

- Ты руки убрал? - интересуется Петр.

- Да. Убрал.

- Майна! - раздается сверху.

Плита, издав звук поцелуя, опускается на место.

- Нормально. Давай следующую.

Все повторяется заново.

- Ну как? - встретил бригадира Александр Иванович, когда тот поднялся к ним на перекрытие.

- Да... Пойдет. Могло быть и хуже. Плиты, сам знаешь, какие. То пропеллером, то с пузом.

- Формы под плиты, наверное, еще с коммунистических времен остались. Сколько ж можно ими работать?

- Эх, люблю плиты монтировать! - говорит бригадир, потягиваясь и оглядываясь по сторонам.

Петр хмыкает.

- Чего ты ухмыляешься?

- А чего ж не любить? Плиту кинул - стольник. И напрягаться не надо. Вон, сегодня на две с половиной штуки накидали.

- Нет, Петя, я не про то. Ты посмотри вокруг. Красота какая. Город - как на ладони. Вот он, весь перед тобой!

- Да он и раньше такой был.

- Нет, Петь, такой, да не такой... Перекрытие - это итог твоей работы. Это рубеж, который ты уже перешел, и все, что было на пути к нему - и плохое, и хорошее, - все осталось позади. Это - как подъем на вершину горы. Можно наконец перевести дыхание, покопаться в багаже, который накопился в пути, выбросить ненужное, полезное положить поближе. Перекрытие - это как бы промежуточный финиш. Это новый старт к новым высотам. Это новые надежды. Надежды, что на новом этаже будет только хорошее, что не повторятся старые ошибки. Это новый горизонт, ты по-иному уже смотришь на город вокруг, на товарищей, стоящих рядом и любующихся открывшейся новой панорамой. Даже воздух на новом перекрытии чище и свежей. Мне всегда радостно становится на душе. Кажется, будто сил прибавляется. Хочется сделать что-то такое, большое и хорошее, чтобы всем тоже было хорошо. Чувствуется уверенность в себе, в своих силах, в деле, которому служишь, которому отдаешь свою жизнь...

Петр с лукавой улыбкой закурил сигарету. Александр Иванович тоже закурил, затянулся и, выдохнув дым, грустно сказал:

- Для меня перекрытие ассоциируется с Вавилонской башней: как этаж-два сделали, так кто-то из бригады ушел, а как дом достроим, так и все разбежимся. Никого из нас не волнует - достроим или нет. Главное для нас - это ведь пока платят, до того и строим.

- Да ну вас! - обиженно махнул рукой бригадир и пошел по перекрытию, наступая на углы плит и проверяя, не качаются ли.

- Я вот думаю: придет время, уйдем в небытие мы, поколение строителей-пьяниц, но после нас останутся дома и дворцы, все то, что мы подержали, подняли и поставили на свое место своими руками! Иногда даже у самого дух захватывает, когда гляжу на многоэтажное многотонное здание, когда вспоминаю, что все это, как минимум, дважды было поднято десятью парами рук. Мы не знаем, о чем думали и говорили коллеги - строители пирамид, собора Парижской Богоматери, Московского Кремля. Какими они были? Какая им была награда за их прекрасные творения? Палка надсмотрщика? Кусок хлеба? Чем они отличались и чем были похожи на нас? На нас, шагнувших из второго в третье тысячелетие?

- Давай, Саня, лучше швы в плитах забивать, а то бугор сделает нам что-то большое и хорошее, - останавливает его Петр.

Перепечатка материалов размещенных на Southstar.Ru запрещена.