Южная звезда
Загружено:
ЛИТЕРАТУРНО-ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ ЖУРНАЛ № 4(61)
Антон Лукин
 Дождливым вечером

Панкратий Егорович лежал на печи и тихонько постанывал. Иногда завывал в голос, когда на него подолгу не обращали внимания. Маленький, щупленький, в свои семьдесят лет выглядел хило, неважно, но силы в нем были. Со старухой еще держали скотину, корову, правда, лет как десять назад продали - тяжело уже, но коза имелась. Еще Панкратий Егорович держал кур и очень любил своего разноцветного красавца петуха. Стоило тому только расправить крылья, выпятить грудь и важно поквокать, как куры-дурехи тут же бежали к нему. Панкратий Егорович поправлял кепку и, прищурив один глаз, улыбался:

- Заставишь мою старуху так же. Щас!

По вечерам у Панкратия Егоровича прихватывало ногу. Еще в юности настудил. Теперь лежа на печи, укрывшись полушубком, пытался отогреть. К постоянным легким болям старик уже привык. Но случалось, хотя и не часто, что ногу ломило невыносимо, тогда тот бранил ее, окаянную, благим матом. Старуха натирала самогоном и медом ногу, обматывала полотенцем, плескала немного в кружку и давала старику. Тот выпивал, быстро хмелел и засыпал.

Сегодня, как обычно, Панкратий Егорович лежал на печи, укутав ноги полушубком, и поглядывал в окно. Шел дождь, на улице было хмуро и сыро, и на душе тоже тоскливо. Старуха его, Августина Серафимовна, сидела на кровати и, склонившись, ловко работая спицами, вязала. Внук Степка сидел рядом за столом и читал книгу. Страсть как любил читать. Приехал погостить к деду с бабкой и прихватил с собой целую свору книг. Мальчишка в двенадцать лет был не по годам умен, и Панкратию Егоровичу нравилось того слушать.

Старик снова закряхтел, застонал в голос. Хотел, чтобы на него обратили внимание. На него обратили.

- Сильно болит? - спросил Степка.

- Ишо как, - старик был рад.

- Давно бы в район съездил с кем-нибудь, в больницу, глядишь, и вылечили бы ногу-то, - посоветовал внук.

- Как же, вылечат там. Дождесся.

- Отчего же не вылечат? Поди не глупые люди работают. Может, на процедуры какие прогревательные направили бы или мазь какую-нибудь выписали.

- Мазь… Что мне их мазь. Мне вон старуха самогоночкой натрет ногу-то, вот те и лекарство. Лучше всех ваших мазей, - старик посмотрел на жену. - А ежели немного и внутрь плеснуть, то вообще никакая зараза не пристанет.

Августина Серафимовна пропустила мимо ушей реплику больного. Панкратий Егорович понял, что самогона ему сегодня не нальют. Не сказать, чтобы он частенько выпивал, но в такую вот дрянную погоду, когда на душе тоскливо и одиноко, перед сном грядущим кружечку бы пригубил.

- Папка мой вон тоже всю зиму с зубом мучился. И домучился. Весной пошел в больницу - вырвали. А гляди, сразу обратился бы, поставили пломбу, и зубик цел.

- Зюбик, - протянул старик. - Зубов их вон скока. Один вырвешь и не заметишь. А у меня ног всего одна пара. Оттяпают по колено ишо.

- Ну тебя, - Степка махнул рукой и взялся снова за книгу. - Глупость какую-то молотишь.

Панкратию Егоровичу стало даже обидно, что от него отмахнулись. И он решил сменить тему. Разговаривать ему хотелось. За беседой было не так тоскливо.

- Чаво это ты там все читаешь? - обратился он к внуку.

- Роман.

- Про любовь, что ли?

- Ну, можно и так сказать.

- Мал ишо про любовь-то читать. Поди «женилка» ишо не выросла!

- Чего не выросло? - Степан оторвался от книги.

Бабушка тоже перестала вязать, посмотрела на деда.

- Ты чаво это языком-то завертел, как собака хвостом, - спросила старуха. - Не слушай его, Степочка, дурака старого. Не слушай.

Панкратий Егорович заулыбался, засиял весь. Обернулся на спину, широкой ладонью потер губы, не переставая улыбаться. Его веселило то, что он смог утереть начитанному внуку нос. Оказывается, не все ты, парень, знаешь. Про это, пожалуй, в книгах не пишут. Степан, догадавшись, что дед смолол очередную глупость, отвернулся к окну.

Полежав немного на спине, старику стало тошно, и он снова повернулся на левый бок.

- Ты вот книг стока набрал с собой, неужто все прочтешь? - Панкратий Егорович глянул на внука. - Чаво молчишь?

- Не мешай.

- Было бы чаму мешать, - старик покашлял в ладонь. - Это, конечно, не картошку окучить да травы накосить.

Степан посмотрел на деда.

Работать Степка и впрямь не любил. Не за этим приехал в деревню. И постоянно увиливал от работы. То с ребятишками на реку убежит, то на сушилах с книгой затаится.

- Что же, по-твоему, и читать вовсе не нужно?

- А чаво их читать-то?

- Чтобы дремучим не быть.

- Батюшки, - захорохорил дед. - Я вот до своих годков дожил, не читамши, и ничаво, как видишь, живой.

- А Шекспира знаешь?

- Чаво?

- А Чехова, Пушкина?

- Это который с кудрями был? - старик призадумался. - Знамо конечно. Что я, по-твоему, совсем, что ли, неуч. Он еще сам себе памятник смастерил.

- Да не смастерил, а воздвиг. И не из бронзы, а неруко­творный.

- Эт как?

- Читать для этого нужно, чтобы знать. Вот как!

Августина Серафимовна улыбнулась. Ее радовало, что внук у ней смышленый малый, идет в ногу со временем. В отличие от деда, она никогда не препятствовала, чтобы тот читал. Грядки и сама польет, чего мальчонку зря тревожить.

Панкратий Егорович призадумался, почесал лысину, перевернулся на спину, тяжело вздохнул.

- Завтра забором будем заниматься.

- С кем? - Степка оторвался от книги.

- Ясно дело с кем. Будем старую рухлядь разбирать да за баней складывать.

- Не такая уж это и рухлядь.

- Те бы только от работы увильнуть... Чаво на рыбалку-то не ходишь?.. Хоть бы окуней наловил, мы бы с бабкой зажарили.

- Комаров кормить.

- Посмотрите, какие мы! Уж не съедят.

Степан на это ничего не ответил.

Старик, посмотрев на светлый затылок внука, что-то непонятное пробубнил и перевел взгляд в дальний угол, где стояли его сапоги. Вспомнился младший сын Филипп, Степкин отец. Вообще, у них со старухой большая семья: шестеро детей. Один утонул. Двух недель не дожил до восемнадцатилетия. После выпускного с ребятами пошли встречать рассвет на реку. Вся компания изрядно пьяная. Кому-то взбрело в голову окунуться. Полезли все. А кровь-то молодая, горячая. Давай соревноваться, кто реку переплывет. А она широка. Трезвый с трудом осилишь расстояние, не то что хмельной. Вылавливали потом троих. Среди ребят был и сын Панкратия Егоровича Димка. Вот, оказывается, как беда внезапно подкрадывается, а затем со всего размаху бьет наотмашь. Так намного больней. Когда готовишься, когда ее ждешь, еще есть силы ей противостоять, а тут праздник, радость… Да ведь молодые какие - еще жить и жить. У Августины ноги тогда отказали от горя, все лето пролежала не вставая, да и у Панкратия в сорок лет виски посеребрились.

Панкратий Егорович снова повернулся набок, посмотрел на старуху.

- Дождь идет ишо? Не слышу.

Августина Серафимовна посмотрела в окно.

- Приутих, но еще моросит.

- Грибы нынче пойдут, - старик громко кашлянул в ладонь. - Плесни полкружки. Не усну видно.

- Опять разболелась? - старуха сквозь очки посмотрела на супруга.

Чего-чего, а обманывать тот не умел. Смолоду никому не врал.

- Да так. Терпимо.

- Вот и терпи. Нечего.

- Пить вредно, - вставил свое слово Степан.

- Понимал бы чаво, - старику стало обидно.

- А чего тут понимать. Тут и так все ясно. Алкоголь разрушает клетки мозга, печени и приводит к раковым заболеваниям...

- Пошел ты.

- А ты не огрызайся, - вступилась Августина Серафимовна за внука. - Умные вещи толкуют, а ты ишо бранишься.

- Умные вещи-и! Чаво бы понимал. От горшка два вершка! - Панкратию Егоровичу и впрямь до боли в животе стало обидно и горько, что за какую-то паршивую кружку о нем говорят как о заядлом алкоголике.

- Многие бытовые ссоры, в том числе и с летальным исходом, как раз и происходят по вине алкоголизма. Кто-то выпил, показалось мало, ему бы еще, да не дают, он в драку, а рука тяжелая… Отсюда выводы, - умно изложил внук.

- Я шо, по-твоему, драться с кем собрался? Удумал!

- Драться не драться, а к инсульту рано или поздно приведет. Тем более в твоем возрасте.

- Это у вас там в городе мрут как мухи. Потому как дрянь всяку хлыщут. Бодягу. А самогон, если по-домашнему и для себя, полезней родниковой воды будет.

- Все же…

- Вот те и все же! Ясно дело, у вас там пьют ведрами да с пеленок, потом валяются в подворотнях. А ежели мужик всю жизнь в поле на комбайне да на тракторах отработал, неужто ему под старость лет и выпить нельзя? Кружка в день ему положена.

- Прям уж и положена? Откуда такие выводы?

- А у тебя?

- В журнале «Здоровье» читал, да кое-что по биологии проходили, - ответил Степка.

- Я твои книги сожгу завтра все, чтобы голову чепухой не забивал.

- Ну, чаво ты ерепенишься, как воробей старый? - вмешалась Августина Серафимовна.

- Ну вас, - буркнул Панкратий Егорович и, матюгнувшись себе под нос, перевернулся на другой бок, к стенке.

В избе стало тихо. Старик уткнулся носом в подушку. Вспомнился снова Филипп, младшенький. Панкратий любил о нем вспоминать. Вот уж кто действительно его понимал, так это Филипп. Вообще тот с самого детства рос парнишкой добрым и заботливым, последнюю рубаху готов был отдать. Как-то раз принес с улицы котенка подбитого, одноглазого. Ну куда его? У самих кошка пятерых принесла. И все же нет, не выкинули, уговорил. И ведь вымахал какой. И не подумаешь, что когда-то был озябшим комочком шерсти. Пусть и одноглазый, а кот был справный. Оказался крысоловом. Всех крыс в избе извел. Долго он прожил у них, как к родному привыкли. Как-то раз захворал сильно и пропал. Не редкость, когда кошки перед смертью издыхать уходят в чужие места. Гордые животные.

Припомнилось старику и то, как однажды отправились они с Филиппом в лес по грибы. Полные корзинки набрали. И только собрались обратно чалить, как вдруг из-за кустов малинника медведь показался. Посмотрел на двух перепуганных грибников, повел носом, внюхивая вокруг себя воздух, и пошагал дальше. Вот уж страху-то натерпелись.

А рыбалку-то как Филипп любил! Уж никогда не откажется с отцом поутру на реку пойти. А бывает, и сам, хоть и на ночь приедет погостить, а возьмет лопату с вечера, червей приготовит и к отцу, так, мол, и так, не уважите компанию составить. Сроду ни с какими книгами не сидел.

«Книголюбы, мать их. Все они лоботрясы. Взяли моду с книгой валяться сутки напролет. С каких это пор видано, чтобы летом, в ясну погоду с книгой лежать, словно других дел не найдется. Лодыри - это их замашки, я, мол, не отдыхаю, я с книгой, и отстаньте от меня... Чехова мы не знаем. Он что, мне ваш Чехов, картошку вскопает или травы накосит, чтобы я его знать должен был!» - старик про себя ругнулся.

Августина Серафимовна перестала вязать. Встала с кровати, обула галоши, вышла.

Старик перевернулся на спину. Посмотрел в окно. Дождь прошел.

Видно, в хлев направилась.

Внук по-прежнему, подперев голову одной рукой, сидел за столом с книгой.

- Поди, знаешь, где бутылку прячет?

Степан оторвался от книги.

- Сходи кружку набери. Что-то на душе тос­кливо.

- Сейчас на душе тоскливо, а завтра голова бо-бо, - ответил внук.

- Значит, придется забор до лучших времен отложить, - схитрил Панкратий Егорович.

Услыхав такую новость, Степка быстро вышел в сени.

Вернулся, протянул старику кружку и подал малосольный огурец.

- Может сала отрезать?

- Не надо.

Панкратий Егорович в несколько глотков опустошил налитое, занюхал локтем, затем надкусил огурец.

- Хороша-а, - изрек он. - Бабке только ничего не говори.

- Ясное дело, мне же и попадет.

Старик улыбнулся. Степан, убрав кружку, опять уселся за стол и взялся за книгу. Панкратий Егорович, немного покряхтев, отвернулся к стене.

...А забор все же разобрать нужно. Завтра с утра пораньше работенка для него имеется. Внука тревожить не станет. Пусть читает, может и правда, каким ученым станет.

Перепечатка материалов размещенных на Southstar.Ru запрещена.