/Вместо предисловия
Молодой рабочий секретного завода Василий был ранней пташкой, он любил утро. Особенно летом. Он не любил автобусной толкотни и на работу на свой секретный завод ходил пешком. Не торопясь. Наслаждаясь свежестью утра и игрой нежаркого еще солнца.
В то утро он как обычно шел знакомой улицей вдоль монастырской луговины, сохранившейся, не застроенной, не тронутой, когда увидел, как по противоположному тротуару почти вровень с ним идет сухощавый человек. Он сразу узнал его - это был академик Сахаров. «Но отчего не на машине и без охраны?» - удивился Василий, озираясь. Ах, нет, была и машина, были и охранники. Машина ползла по улице метрах в двадцати позади, и тут же шагали два плечистых молодых человека в одинаковых пиджаках и светлых рубашках.
Так они и шли - Василий по одной стороне улицы, а академик по другой. Один раз Сахаров посмотрел в сторону Василия, и, рассеяно улыбнувшись, кивнул. Василий в ответ снял летнюю кепчонку и тоже кивнул.
У стенда «Они мешают нам жить и работать» Сахаров остановился и внимательно прочитал о нехороших горожанах, которые всем мешают жить и работать. Потом так же остановился у стенда пожарной охраны, прочитав, где что загорелось и от чего. Потом у стенда, на котором вывешивали газету «Правда». Правда «Правду» академик читать не стал. Наверное, за завтраком уже прочитал, решил Василий.
А потом Василий свернул налево, к проходной завода, а Сахаров пошел прямо - к управлению. Больше они никогда не встречались.
Потом, позже, Василию доводилось слышать разные байки про бытовую рассеянность академика. Про то, как оставшись один, - жена уехала в отпуск, - он пытался жарить сухие, неотваренные макароны. Как приходил на работу в ботинках разного цвета и даже в двух - один спереди, другой сзади! - галстуках. Василий в таких случаях важно говорил: «Не знаю, не знаю, ничего такого я в поведении академика не заметил…»
Неизвестно, вспоминал ли когда-нибудь ту встречу академик Сахаров. Вряд ли. А Василий вспоминал ее всю жизнь…
/День за днём
Дядя Вася жил в соседнем подъезде, в «двушке» на втором этаже. Когда мы познакомились, было ему под шестьдесят, он любил свою работу и рыбалку, боялся заболеть алкоголизмом и своей жены. И хоть был простым фрезеровщиком, но любил выражаться фигурально и философски. По утрам, когда мы время от времени сталкивались в подъезде, он мог взять меня за пуговицу и сказать:
- Жизнь просто-таки кишит парадоксами. Например, круглый дурак рождает плоские мысли.
Мы сидели на скамеечке под старым дворовым тополем и наблюдали. По двору, истошно квохча, вперевалку бежала курица. За уворачивающейся курицей, весело припрыгивая, нёсся породистый пёс жильца из седьмой квартиры художника Аполлонова. За псом, неловко спотыкаясь, семенил сам Аполлонов. За художником с прутяной метлой мчалась хозяйка курицы Анна Ивановна. Смотреть на это было забавно.
- Вот упрощенный пример нашей жизни, - прокомментировал происходящее дядя Вася. - Все бегут, много азарта, шума и энергии. Но зачем? На самом деле Джеку курица не нужна, Аполлоныч его покормил и он сыт. Аполлоныч знает, что Джек курицу не съест, но ему неудобно перед Ивановной. И Ивановна знает, что пёс курицу не съест, но её раздражает интеллигент-художник, который ни хрена не работает, только картинки малюет, а деньги загребает лопатой, и пёс у него мясо жрёт…
Курица, наконец, ухитрилась проскочить в щель под дверью сарая. Пёс удовлетворённо гавкнул и побежал спасаться от наигранного гнева хозяина к его жене. А Анна Ивановна, стукнув метлой по дворовой пыли, вроде бы про себя, но так чтобы слышали все, пробормотала:
- А еще очки носют… тттилигенты…
Двор сонно затих.
Мы помолчали.
Потом дядя Вася вздохнул:
- Да-а, жизнь тянется до-олго, а пролетает в одно мгновенье…
Фрезеровщик дядя Вася и старший научный сотрудник НИИ Ферапонтов, которого на досуге все звали не иначе как Ферапонтыч, очень любили ходить на рыбалку. Они забрасывали удочки и забывали про них. Они пили водочку и интеллигентно разговаривали на разные темы, а иногда даже дискутировали:
- Ах, как же вы не понимаете, на российской почве всегда взрастали и будут взрастать истинные таланты, - говаривал, почитывавший на досуге Ключевского, Карамзина и Розанова Ферапонтов, - сама почва России способствует появлению гениев!
- Ну, почему же не понимаю, - пожимал плечами дядя Вася. - Почва - да, способствует… Говн… навоза в ней с избытком…
За вечерним домино под крики ребятишек, гонявших в пыли консервную банку, дядя Вася рассказал новый анекдот:
- Михаил украл на заводе двенадцать гвоздей. Григорий на этом же заводе украл двенадцать вагонов с металлом. Вопрос: кто из них депутат Государственной думы?
Ферапонтов выбрал из заборчика домино в ладони нужную костяшку, аккуратно пристроил её к черной в белую крапинку змее на столе и научным голосом сказал:
- Всё в мире относительно: день открытых дверей в университете - это нормально; день открытых дверей в какой-нибудь Бутырской тюрьме - уже несообразно…
Дядя Вася покачал головой:
- Тебя с твоими сухими учеными мозгами, Ферапонтыч, всё время не туда сворачивает. Это же совсем не про то анекдот. Вот послушай еще один. Ленивый крестьянин Иван выращивает помидоры и сдает их оптом по четыре рубля за кило. А трудолюбивый работник Ахмед реализует эти помидоры по тридцать рублей за килограмм. Вопрос: у кого из них большой черный Мерседес и красивый дом на Рублёвке?
- Нет, Василий, это ты мыслишь поверхностно, не чувствуя глубинной сути вещей, - всё таким же научным голосом возразил Ферапонтов. - Ведь Иван действительно ленив, он не хочет бороться с Ахмедом за место за прилавком, не хочет торчать за прилавком день-деньской, торговаться за каждый рубль. Он получил свои четыре рубля с килограмма, купил водочки - и свободен…
- А кто тебе ближе, Ферапонтыч? - спросил один из игроков.
- Иван, конечно, - не задумываясь, ответил Ферапонтов. - Но это уже другой вопрос; как я уже и сказал - всё относительно…
Несмотря на вечернее время, было еще жарко и, словно перед грозой, душновато. Говорить не хотелось, и дискуссия увяла…
Дядя Вася вышел из подъезда, когда сумерки выползли из сиреней и доминошники уже доканчивали третьего козла.
- Чо так засиделся дома-то, дядь Вась? - спросил кто-то из молодых.
Дядя Вася помолчал, потом сказал печально:
- Сейчас по телевизору передавали… Оказывается, всего через каких-нибудь семь миллионов лет Млечный путь столкнётся с Туманностью Андромеды. И Земле капец. Ужас! Как жить на белом свете, ребята!?
Дядя Вася в одиночестве пил пиво на дворовой скамейке. Домой ему не хотелось, дома была жена и по телевизору ничего хорошего не показывали. Увидев меня, он вдруг загадочно сказал:
- А ты знаешь, что великий русский художник Левитан родился в бедной еврейской семье?..
И чего только не услышишь за доминошным столом. Вот на днях…
- Ну, тэкс, у нас дублик - «три-три», трешник…
- Так вот, на счет Лох-Несса…
- Да что ты мне толкуешь тут про Неси из озера Лох, ты еще расскажи мне про памирского Етти, ети его… Ты думаешь, неизведанное только где-то за горами-за морями? А в соседнем Арзамасе самое удивительное событие Аркадий Гайдар? Вот и ошибаешься… Смотри чего ложишь, помухлюй у меня…
- Да я случайно…
- Как же, случайно! Дак вот, жена моего двоюродного брата…
- Кольки, что ли?
- Кольки… работает в нашем краеведческом музее. И знаешь, чего они там нашли? Нашли старинную бумагу, в которой рассказывается, что во времена Петра Первого случилась у нас в Арзамасе страшная буря; ветер, град, дождь, гроза… И вот вдруг с неба упал змей! Большой, с головой, как у крокодила, с перепонками вроде крыльев, страшный…
- Живой?!
- Неа, мертвый. Весь город сбежался смотреть на чудовище. Ну, попы завыли, что, мол, дьяволово отродье, и надо его сжечь немедля. Но как раз тогда Петр издал указ, что если где что чудесное или несообразное обнаружится, чтоб под страхом смерти не уничтожали, а везли в Кунсткамеру - это музей такой.
- Знаю, знаю, в Питере.
- Опять дублик! «Пять-пять» - начинай опять. Ну вот, служивые люди этого змея измерили, осмотрели и вот тогда эту бумагу, которую в архивах нашли, и составили. Ну змея натурально заспиртовали в огромной бочке, и тихим ходом с попутным обозом отправили в Питер… Ну ходи, чего ты.
- Ну и что?
- Да ничего. Не доехал змей до Питера. Пропал где-то по дороге. Ходи давай.
- Как же?
- Да так… Я думаю, зря они его в спирте везли. Думаю, где-то по дороге мужики эту бочку распатронили. Выпили спирт. И ищи-свищи…
- Да-а-а… А какая сенсация была бы!
- Ну, и так сенсация. Столько всего в газетах понаписали про этого змея, как бумагу-то эту нашли. Да вот посмотреть бы на него, а - фиг!
- Жалко.
- Ну да… Вот если бы он на Копенгаген упал или на Лондон, может бы сейчас в музее каком вместе со скелетами динозавров красовался.
- Да, не там упал. Не угадал. Но как же они его пили, спирт из бочки? Я бы после змея побрезговал.
- Ну да больно ты брезговал в прошлый раз, когда Васильич…
- Ну, это другое дело…
- Ничего не другое. Рыба!
Мы сидели на скамеечке и смотрели, как мужик на спецавтомашине подцепляет мусорный бак, как дёргает рычажки на борту машины и бак поднимается, заваливается и мусор с грохотом летит из бака в кузов. Мелкий сор и бумажки ветром сносит в сторону от кузова, и дворничиха сердито поджимает губы. Когда мусорщик уезжает, дворничиха начинает мести сор и материться. Матерится она громко - на публику.
- Такое дело, - подает вдруг голос дядя Вася. - Плохой работы не бывает. Профессий плохих не бывает… И произведений не бывает плохих… Литературных или там художественных. Такое дело… Вообще в мире плохого мало. Наций, наций плохих не бывает. И религий… Люди бывают плохие, вот дело какое… Вот в чем беда…
Дядя Вася и Ферапонтыч скучали над удочками «с самого с ранья». Категорически не клевало. Вода зыбким зеркалом отражала молодой камыш, сонные ивы, стройные сосны, дальше - невесомые облака; утренняя свежесть уходила, и песчаная полоска вдоль воды начала наливаться июньским зноем.
Дядя Вася подобрал с песка старую сосновую шишку, не унесенную половодьем, и обреченно бросил её в воду. Шишка булькнула, и ровные круги пошли по перевернутым соснам, камышу, заставили ожить облака.
- Жизнь - как эти круги на воде, - сказал вдруг дядя Вася, - нужно всё время что-то бросать, чтобы они были. Перестанешь - и нет их, как и не было…
- О-о-о! - помолчав немного, оценил Ферапонтыч, - да-а-а…
- Знаете, что я вам скажу, - дядя Вася задумчиво выпустил струйку дыма в листья тополя, под которым мы стучали костяшками домино. - Человеческая жизнь - это кот в мешке! Тебе её взяли да и всучили, не спрашивая, не объяснив, что это, зачем, чего с нею делать? Разница только в том, что от кота в мешке отказаться легко, а попробуй, откажись от жизни…
- Тьфу на тебя, - разозлился Ферапонтов, - сидели, ничего такого, и на тебе, думай теперь!
- А ты не думай, - блеснул золотой фиксой в щербатом рту Витёк из соседнего дома, - рыба!!!
Эх, хорошо нагрянуть в родную деревеньку, хоть на денёк. Бредёт дядя Вася по улице, не нарадуется. Ласточки кричат над головой, пудики в пыли то ли ссорятся, то ли играют, крапивой пахнет и смородиновым листом вперемежку с банным дымком. Тётя Маня навстречу бредёт задумчиво.
- Тёть Мань, ты что задумалась?
- Да вот, тапки купила, хороши тапки, тока они мне малы.
- А ты зачем купила малы-то?
- Ну… Велики-то у меня уже есть!
Лето. Огурцов уродилось! Девать некуда. Идет дядя Вася по селу, в проулке среди тазов и банок тетя Маня.
- Тёть Мань, чего делаешь?
- Да вот огурцы солю. Огурцов-то ноне - не знай, куда девать… Не выбрасывать же…
Постояла, посмотрела на горки огурцов в тазах и, разведя руки, вздохнула:
- В крайнем случае, солёными выбросим…
Дядя Вася, вернувшись однажды из санатория, рассказал историю, которая долгое время не давала мне покоя, бередила душу и воображение.
В один из евпаторийских санаториев родители привезли сиамских близнецов, сросшихся грудными клетками, а когда срок путевки кончился, не приехали за ними. Бросили. Близнецов усыновил главврач санатория. Он очень полюбил их. И тут выясняется, что совершенно необходима операция по разделению близнецов. Не оперировать - умрут оба. Оперировать - умрет один. Но который?
Чем завершилось дело, дядя Вася никогда не узнал - путевка кончилась, и он уехал. Но неподъемная тяжесть выбора поразила меня; мне было очень жаль доктора, которому предстояло одного из близнецов обречь на смерть.
Один мой однокашник пошел в военное училище. А когда его спрашивали, почему? Отвечал не знаменитым: есть такая профессия - Родину защищать. Он говорил: не нужно принимать решений; тебе приказали - ты выполнил. И все!
Но это, конечно, иллюзия. Жизнь рано или поздно поставит тебя перед выбором, как того врача из Евпатории, и этот выбор придется делать тебе самому…
- Дядь Вась, в чем смысл жизни?
- Жизнь - это разбег перед прыжком в неизвестность.
- Нет, а серьёзно?
- Я на старости лет сделал вывод, что смысл жизни - в поисках смысла жизни. Это один ответ. Другой - в самой жизни, то есть ни в чем. Третий, самый банальный - в поисках своего предназначения; кто поймёт, для чего он родился - тот счастлив, впрочем, третий ответ закольцовывается с первым. И еще такой ответ: смысл жизни в том, чтобы старательно избегать думать над вопросом: в чем смысл жизни? Многим это удается... А совсем серьёзно… Жизнь - это разбег перед прыжком в неизвестность.
Из окна на втором этаже донеслось:
- Ну, зачем ты цветное вместе с белым положил, скажи мне на милость? Зачем ты вообще взялся, чего не умеешь? Эх, ты, статуй гипсовый!
Хлопнула подъездная дверь и к скамейке вышел «статуй» - смущенный дядя Вася.
- Постирать хотел, - пожал он плечами. - Хотел как лучше… Вот правильно ведь, не надо браться не за своё дело.
- Дядь Вась, я тут недавно в книжке прочитал: «Они постоянно ругались, но никогда не ссорились». Эт про вас с тётей Люсей. В молодости ты её, наверно, любил очень, раз терпишь…
- Почему любил? - искренне удивился дядя Вася, - я и сейчас люблю…
- Эх, а что оно такое - любовь? - неожиданно вздохнул щербатый Витёк из соседнего двора. - Даже и не поймёшь…
- Да чего тут понимать, - махнул рукой дядя Вася. - Вот женщина твоя случайно пукнула, а тебе розами пахнет. Вот тогда - любовь…
Никто не возразил…
В доме поселились новые жильцы. Толстый, угрюмый полковник с женой. Полковника с тех пор видели всего несколько раз и то мельком, когда он садился в подъезжавшую за ним машину, а жена уже успела со всеми перезнакомиться.
- Очень активная женщина, - сказал о ней Ферапонтов, когда они вдвоем с дядей Васей курили под старым тополем и смотрели на апрельскую суету грачей.
Грачи громко ссорились из-за веток на починку гнёзд, что настраивало на философские раздумья о роли социума в жизни индивидуума. Именно в этот момент к ним и подошла энергичная полковница.
- Так, соседи, пора подумать и о субботнике! - бодро завела она разговор. - Смотрите, сколько хлама во дворе! Я вот думаю, на следующие выходные всех пригласить, - и она помахала листочками с текстом, набранным на компьютере. - Как вы на это смотрите?
- Видно будет, - пожал плечом в ватной телогрейке дядя Вася, а Ферапонтов промолчал.
Полковничиха направилась к подъездам с намерением расклеить бумажки, а мужики смотрели ей вслед.
- Какой субботник, - сказал, наконец, дядя Вася, - снег ещё во всех углах, грязь только развозить! Еще недели две ждать надо… - и помолчав, добавил, - недалёкая женщина.
- Да, - согласился Ферапонтыч, - поэтому далеко пойдёт. Вот увидишь.
- А я спорю?
Дядя Вася и Ферапонтыч часто спорили. Иногда просто так, ради спортивного интереса, «для тренировки серого вещества», как говорил Ферапонтов. И дядя Вася любил читать, и Ферапонтов был книгочеем. Очередная книга иногда и становилась яблоком раздора. Вот и на этот раз они не могли сойтись в оценке Паоло Коэльо. Дядя Вася говорил, что книжки у него поучительные и философские. А Ферапонтыч ругал дядю Васю за наивность и сравнивал творчество модного Коэльо с рассказами для детей Льва Толстого. Только для взрослых детей… Дошло до повышенных тонов.
Спор этот происходил в присутствии мужичка из соседнего двора - щербатого Витька.
- Без писателей вообще можно прожить, - посверкивая фиксой, вклинился он в дискуссию, желая примирить друзей. - Вообще непонятно, за что они деньги гребут. Вот без денег не проживёшь, без бабы плохо, а книжки-писатели - тьфу! Нашли о чем спорить.
Ферапонтыч с дядей Васей от неожиданности замолчали, а потом дядя Вася сказал:
- Да ты пойми, неумный, писатели и журналисты, актёры и художники, музыканты, да вообще люди творчества - это витамин для организма под названием Человеческое общество. Без этого витамина человечеству грозит цинга!
- Духовная цинга, - поддержал Ферапонтыч, - понимаешь ты это?
- Да ну вас, - махнул рукой Витёк, - сами ругаетесь, а сами… - и направился к пивнушке.
- Ферапонтыч, ты всё-таки научный сотрудник, - сказал дядя Вася, подходя к столу под летним тополем. - Так вот объясни мне одну штуку.
- Давай попробуем, - пробормотал Ферапонтов, не отрывая взгляда от шахматных фигур; поскольку столик хоть и был доминошным, но иногда на его поверхности возникала и шахматная доска. - Что за штука?
- Ну, ты знаешь, есть такой феномен - лента Мёбиуса…
- А да, забавная штука, - оживился Ферапонтов, - лента с одной стороной… казус такой физический…
- Как это - с одной стороной?! - в свою очередь оживился щербатый Витёк, который, несмотря на свою бомжеватую внешность и неистребимую тягу к крепкому алкоголю, любил и неплохо знал шахматы. - Так не бывает.
- А вот, смотри, - Ферапонтов оторвал от лежащей тут же газеты длинную узкую полоску, свернул её в кольцо, но перед тем как соединить края, один край развернул на сто восемьдесят градусов. - Вот теперь у этой ленты одна сторона.
Дождавшись пока восхищённые фокусом Витёк и болельщики тщательно проверят феномен, дядя Вася продолжил:
- Да, так вот, лента - это ведь часть плоскости? А если мы возьмём не часть, а плоскость вообще? Что будет?
- Как, плоскость вообще? - не понял Ферапонтов.
- Ну, лента будет не в сантиметр шириной, а уйдёт в бесконечность. Но раз часть плоскости можно свернуть в ленту Мёбиуса, то и вся плоскость должна сворачиваться. Не может же у части иметься одно свойство, а у целого другое. Вот я и спрашиваю, что будет?
Все посмотрели на Ферапонтова. Тот долго молчал, потом сказал:
- Надо подумать, - и кивнул Витьку, - ты пока ходи, давай, чего рот разинул.
Игра продолжилась, но все видели, что Ферапонтыч не на доске, глаза его затуманились, смотрели сквозь фигуры, и партию Витьку - впервые за многие годы - он с треском продул.
- Ты, дядь Вась, ему почаще такие вопросики подбрасывай, - улыбнулся во весь свой неопрятный рот довольный Витёк.
А Ферапонтов какое-то время сидел задумчивый, от матча-реванша отказался, и, в конце концов, сказал дяде Васе:
- Жаль я в этой сфере не силён… А вот ты зря в своё время в институт не пошёл. У тебя мозги исследовательские, нестандартно мыслишь.
И все с уважением посмотрели на дядю Васю, а Витёк аккуратно сложил газетную полоску и молча спрятал её в карман своего потрёпанного пиджачка.
- Вот, смотри, - дядя Вася развернул газету и зачитал: «В преданиях местных жителей Большачка - это огромного роста женщина с распущенными волосами, в белых одеждах, которая показывается людям примерно в полдень в одном и том же месте. О том, что предвещает её появление, в народе бытует несколько вариантов…»
- Ну и что? - я догадывался, что сосед не зря вынес эту газетку, и не ошибся.
- Я её видел.
- Кого?
- Большачку. Хочешь - верь, хочешь - не верь, но - видел.
Я знал дядю Васю давно и знал, что к мистическим настроениям он не склонен и сам посмеивается над подобными историями. А тут говорил хоть и несколько смущённо, но серьёзно.
- Ты же знаешь, мы деревенские, это отец когда-то в город переехал, на завод устроился, я тут и родился, но с малолетства все лета проводил в деревне. Вот шла жатва. Дядька мой деревенский, отцов брат, на комбайне работал с утра до ночи. А то и ночью. Каждый день бабка давала мне узелок с обедом, и я бежал на дорогу, ловить порожнюю попутку. Какой-нибудь шофёр меня обязательно подбирал и отвозил на поле. Иногда по дороге ещё какой-нибудь мальчишка присоединялся. Или девчонка. А потом назад на груженой возвращались, зерном пахнет, пыль из-под колёс…
В узелках у нас что было. Хлеба большая горбушка - ржаного. Реже лепёшка. Яйца, в русской печке печеные - вкуснятина, это тебе не на газу в кастрюльке… Да, ну огурцы - или свежие, или солёные, картофелин несколько штук, опять же печёных, бутылка молока, тряпочкой или газеткой заткнутая… Что еще…
- Колбаса, - подсказал я.
- Ты что, - колбаса! Колбасу в те поры в деревне и по большим праздникам не видели. Бывает, мяса кусок, или курицы, соль, конечно, лук зелёный или репчатый. Дядька сырой лук не любил, так что я зеленый носил. Садились тут же у комбайна и прямо на стерне обедали. Фуфайку какую-нибудь бросишь, чтобы не кололась… А один раз ночью…
- Погоди, - придержал я дядю Васю от дальнейшего впадения в детство, - ты про Большачку хотел…
- А, да! - Ну, вот как-то жали не так далеко от села, и я пошёл к дядьке пешком, напрямки. И есть там такое место, про которое говорили, что там плохо что-то. Ну, старались туда без дела не ходить. Ребятишки смеялись, конечно, над этим. Гагарин в космос слетал, а тут такие суеверия, косность… Вот я там и шёл - тропка выходит на круглый холм, на холме кольцом берёзы, внутри кольца - поляна, тоже круглая и трава там высокая. Ну иду, прохожу под берёзами, а в центре поляны остановился. Красиво очень мне показалось. Берёзы высокие, стройные, шелестят, трава шёлковая, небо синим кругом над головой в зелёной кайме берёзовых верхушек, а в вышине невидимые жаворонки заливаются. И такая благодать. Я узелок поставил, да в траву и повалился - так хорошо было. Смотрю, как облачка по небу бегут, кузнечиков слушаю, не жарко, ветерок веет, травой и полем пахнет, комбайны где-то недалеко стрекочут, машина гуднула… Я вдруг понял, не знаю даже, как это описать, что вот это вот - и есть счастье. Вот бы вечно так всё шло и шло. А что будет дальше - хорошее?
И вот только я это подумал, как всё изменилось. Главное - тишина. Полнейшая. И так всё странно. Ни кузнечиков, ни жаворонков не слышно, трава замерла, берёзы застыли… Словно мне уши заткнули, или будто я на дне озера оказался. Смотрю - ветра нет, а облака по небу в три раза быстрее несутся, даже мне показалось, что облака на месте стоят, а это поляна вместе со мной летит куда-то! Ох, я и испугался! И, главное, пошевелиться не могу, даже головы не повернуть. И тут краем глаза вижу, как из-за берёз вышла высокая, очень высокая, женщина в белом балахоне с капюшоном и идёт мимо меня. Сердце у меня заколотилось, только бы, думаю, не заметила! А почему не хочу, чтобы заметила, и сам не знаю. Но не хочу. И вдруг она лицо ко мне поворачивает, а лица… нету! То есть что-то есть, как бы и глаза, и рот, и даже прядь волос из-под капюшона, но размыто, словно сквозь марево - не узнать. Я весь потом холодным облился и при этом меня в жар бросило, как такое может быть - не знаю, но было. А Большачка шаг как будто призамедлила и в голове у меня такое началось! Даже и не опишешь. Как будто мне в мозги что накачивать стали… В общем, потом, по жизни, как только что мне предстояло серьёзное делать или решить что-то, на меня такое же вот состояние на секунду-другую накатывало, и знаешь, сразу становилось ясно, как быть. И ни разу еще не ошибся. Вот помнишь, меня пару лет назад в бизнес звали? Миша-Чужой лично приглашал. И деньги большие светили, а я - все ещё удивлялись - не пошёл. Василий Иванович пошёл. И через полгода убили его, помнишь?
Эту историю я помнил, действительно, было такое…
- Ну вот. Случайность?.. Да-а… тут Большачка вдруг капюшон скинула, а на лбу пятна, она руку подняла, а на кисти нескольких пальцев нет. И вдруг как дунуло, гул пошёл, думал, берёзы переломятся! Зажмурился я и с травы как ошпаренный вскочил. Смотрю, а вокруг всё по-прежнему: никакой Большачки нет, как не было, кузнечики безмятежно стрекочут, жаворонки пуще прежнего заливаются, березы шумят, и облака по небу потихоньку шкрябают… Схватил я узелок да как дёрну на звук комбайнов. Хотел дядьке всё рассказать, но не смог, язык не поворачивался… Так никому и не рассказал, тебе вот первому… Я потом всё думал, думал - к чему же это она мне показалась. Перед этим-то её у нас, говорят, видели в сорок первом, прямо перед войной. А тут что? Потом только понял - это она к Перестройке показалась. Предупреждала…
Я смотрел на дядю Васю, а он смотрел куда-то в далёкое прошлое застывшими глазами, давно потухшая папироска меж пальцев едва заметно подрагивала, а на лбу серебрились бисеринками капельки пота.
А было не жарко. Вечер уже был…
- Да нормальное у нас государство, - вклинился в разговор щербатый Витёк, - не хуже, чем при Союзе. Там одно, тут другое…
- Вот именно, как всегда, поставили перед выбором между плохим и очень плохим, - вздохнул дядя Вася.
Ему грозит пенсия и он понимает, что это будет не та пенсия, на которую он рассчитывал «при Союзе».
- Знаешь, подумай прежде, чем говорить, - обратился к Витьку Ферапонтыч. - Ответь мне, как называется государство, в котором полицейский офицер получает в четыре раза больше, чем профессор?
Витёк подумал, нахмурив шершавый лоб, и вдруг весело догадался:
- Полицейское государство!
Стоял ясный морозный день. Очень морозный. Вокруг солнца явственно просматривалось бледное гало, а тополя вдоль улицы легонько потрескивали. Даже голуби, воробьи и синицы попрятались где-то по чердакам. Мы вышли из подъезда одновременно, и дядя Вася, направляясь к своей старенькой заиндевевшей «копейке», спросил:
- Подвезти? Если, конечно, заведусь.
Я пошутил:
- Прежде чем вставить ключ в зажигание, помолись - и заведёшься.
- Нет, не буду, - серьёзно ответил дядя Вася.
- Почему?
- Знаешь, Бога лучше лишний раз не беспокоить. Не обращать на себя внимания. Живёшь потихоньку и живи. А то попросишь что-нибудь, он присмотрится-присмотрится, да и скажет: такой говённый человечек, а еще и просит чего-то, и бац! Не-ет, к Богу надо лишь при крайней нужде.
Дядя Вася забрался в «копейку», повернул ключ, стартёр застонал, поднатужился, двигатель хрюкнул разок и замолчал. «Копейка» не завелась.
- Ну и что, - махнул рукой дядя Вася, - ну и на автобусе проедемся, не баре.
И мы, подгоняемые укусами мороза, потрусили к остановке.
- Славянин… Европеец… Все люди одинаковые и все люди такие разные, - дядя Вася уже минут пять задумчиво глядел на шахматную доску, не решаясь двинуть фигуру.
Очень соблазнительно выглядел конь щербатого Витька, но, судя по отсутствующему взгляду Витька и его блуждающей улыбке, таилась тут какая-то опасность, какой-то подвох. Да и Ферапонтыч скроил не простую мину, а ободряющую, или предостерегающую... Не поймёшь.
- Русский от европейца физиологически совершенно не отличается, а вот психологически, а точнее сказать, духовно отличается кардинально, - изрёк, наконец, Ферапонтыч, которому прискучила несообразительность друга.
Витёк подсовывал обыкновенный гамбит, и как его не видел дядя Вася - было загадкой.
- А в чём разница-то? - отвлёкся от созерцания соблазнительного коня дядя Вася. - Одни только общие слова.
Он сбил-таки коня с его клетки и тут же с треском проиграл.
Витёк довольно сверкнул золотой фиксой и повернул доску к Ферапонтычу.
- Чтобы понять разницу, - сказал Ферапонтыч, расставляя фигуры, - советую перечитать «Войну и мир» Льва Николаевича Толстого, и «Улисса» Джеймса, не знаю как по отчеству, Джойса.
- А он из чьих? - вклинился Витёк.
- Из ирландских, - ответил Ферапонтыч.
...Недели где-нибудь через две в этой же компании дядя Вася доложил Ферапонтычу:
- Прочитал я твоего «Улисса»…
- Да ну! - удивился Ферапонтыч. - А я не смог, даже половины не осилил, бросил. Ну что, понял, в чём разница? Русский, как правило, рефлексирует, любит поковыряться в душе, в своих сомнениях, непременно ему надо знать, в чём смысл именно его жизни. А европеец всё же больше думает о бытовой стороне, о бытовых взаимоотношениях, он даже в литературе более физиологичен, заметил?
- Да всё это можно сказать проще, - пожал плечами дядя Вася. - Русский думает о духе, а европеец о брюхе.
- Довольно упрощенно, - хмыкнул Ферапонтыч.
Но щербатому Витьку такая формулировка очень понравилась…
- Наши древние предки жили лучше нас, - размышлял вслух дядя Вася, глядя на застывший поплавок. - Проще и правильнее. Радовались солнцу, восхищались радугой, боялись грозы, мечтали оказаться за горизонтом. В плохую погоду спали, в хорошую охотились… Завалил мамонта - и счастлив. А у нынешнего человека одна настоящая радость - деньги…
- Всё гораздо хуже, - после долгого молчания ответил Ферапонтыч. - Ты пойми, что мамонт древнего человека - это те же деньги.
- Ах, ты ж! - шлёпнул дядя Вася ладонью по коленке.
Дядя Вася, вороша по доминошному столу костяшки, сказал, обращаясь главным образом к Ферапонтычу:
- Сегодня услышал в рекламе: «Вы всё ещё думаете?!» Да-а, как не старается наше телевидение оболванить население, по-прежнему встречаются люди, которые всё ещё думают…
- Знаешь, - пожал плечами Ферапонтыч, - а мне кажется, что телевизор здесь ни при чём. Всегда есть люди, которые всё ещё думают, и люди, которые не задумываются.
- Вот именно, встрял в разговор Витёк, - я вот, например, уж полдня думаю…
Дядя Вася и Ферапонтыч удивлённо повернулись к Витьку и синхронно поинтересовались:
- О чём?!
- Да вот у кого бы стольник стрельнуть на пиво?..
- Видишь ли, на самом деле весь род людской делится на три категории, - задумчиво сказал Ферапонтыч, - всего три.
- И какие же? - полюбопытствовал дядя Вася.
- Все люди делятся на... - Ферапонтыч сделал паузу, - карьеристов, романтиков и болото. Карьеристов и романтиков примерно поровну, но болота в два раза больше, чем карьеристов и романтиков вместе взятых. А может, и в три.
- Наверное, это не касается людей творческих профессий, ученых, - решил подискутировать дядя Вася.
- Нет, к сожалению, это касается всех, - вздохнул Ферапонтыч. - как мне подсказывает житейский опыт и многолетние наблюдения, карьеристов и болота в творческой среде примерно столько же, сколько и в любой другой.
- И к какой же категории относимся мы с тобой? - поинтересовался дядя Вася.
- Ты - романтик, а я болото! И не спорь, - замахал Ферапонтыч на пытавшегося возразить дядю Васю. - Ты вот работу свою любишь, на выборы регулярно ходишь. А я на выборы уж лет двадцать не хожу.
- А я хожу! - радостно вклинился в философию щербатый Витёк, - несмотря на то, что там теперь даже пиво не продают на участках.
- А ты - карьерист! - отрубил Ферапонтыч.
- Я?! - изумился Витёк. - Почему?!
- На выборы ты ходишь, потому что начальника своего боишься. А ещё баню ему строил, сам хвастался.
- Да, и где же моя карьера? Как ходил в слесарях, так и хожу!
- Не всем карьеристам удаётся сделать карьеру. Просто ты мелкий карьерист, неудачливый. Твоя карьера - выгодные заказы получать, будучи у начальства в фаворе.
- Слушай, а на ком же тогда всё держится, на чём мир стоит? - задумчиво спросил Ферапонтыча дядя Вася.
- Как на чём? - удивился Ферапонтыч. - На болоте, конечно. И по этому болоту скачут карьеристы и романтики. Чтоб не утонуть.
Витёк раскрыл рот, тоже задумался и вдруг громко заржал.
- Ты чего? - в один голос спросили Ферапонтыч и дядя Вася.
- Да представил себе, как мы с дядь Васей по болоту скачем. Как лягушки…
Дядя Вася сдул квасную пену с края пластикового стаканчика и повернулся к Ферапонтычу:
- Скажи парадокс.
- Парадокс.
- Да нет, - поморщился дядя Вася, - скажи что-нибудь парадоксальное.
Ферапонтыч на секунду задумался, потом сказал:
- Самая мирная профессия - военный.
- Обоснуй.
- Все войны начинают политики. А заканчивают их военные. Не зря говорят, что военные «стоят на страже мира». Если вокруг знают, что в стране крепкая армия, против неё никогда не начнут войну. Армии пугают друг друга своей силой и так сдерживают конфликты…
- Да-а-а, - покачал головой дядя Вася, - а самая немирная профессия - учёный. Ты, Ферапонтыч!
- Я понимаю, о чем ты говоришь, - Ферапонтыч отхлебнул. - Действительно, почти всё, что придумывают ученые, так или иначе встраивается в военную тематику…
- Я, конечно, православный, - дядя Вася прислушивался, как из-за луговины доносится колокольный перезвон восстановленного храма. - А ты разве нет? В душе?
- В душе - да, - Ферапонтыч пожевал скептически губами. - Но считаю, что церковь должна жить бедно. Считаю, что нужен один красивый богатый храм в Москве, ну, Храм Христа Спасителя, и по одному в крупных городах - как символы веры, и всё. Остальное всё, что дают прихожане свыше «прожиточного минимума», церковь должна отдавать тем, у кого этого минимума нет. Бабушкам, которые на морщинистой ладошке считают копеечку, прежде чем купить батон или пакет молока, инвалиду, про которого забыло государство, сироте… Если по-другому - значит, безнравственно.
- Может быть, может быть…
- Новый анекдот, - провозгласил Ферапонтыч, подходя к доминошному столу. - Упала вилка на пол и давай валяться!
Дядя Вася усмехнулся, а Витёк пожал плечами:
- Ну и чё, ну упала и валяется, а чего ж ей ещё делать-то? Не смешно. Вот я вам лучше про Василия Ивановича расскажу.
Но Ферапонтыч про Василия Ивановича слушать не стал. Махнул рукой и пошёл в магазин за хлебом…
Какого счастья просят люди? У Бога, у рока, у судьбы, у фортуны… Богатства, здоровья, власти, любви… Иному понадобится вся жизнь, чтобы понять, какого счастья нужно по-настоящему просить.
На днях у дяди Васи погибла внучка…
Как же он радовался и гордился, когда стал дедом… И вот… А погибла внучка глупо. Полезла за какой-то яркой вещицей на шкаф, и опрокинула его на себя. Одна из полок пришлась на шейку, много ли пятилетнему ребенку надо? Спасти девочку не удалось…
Ночью перед похоронами дядя Вася рубил и жег во дворе проклятый шкаф…
На кладбище мы с Ферапонтычем стояли в толпе и старались не смотреть ни на игрушечный гробик, ни на камнем застывшего сына дяди Васи, ни на мать девочки с совершенно безумными глазами. Я стоял, глядя на землю, вынутую из могилы, и всё повторял про себя: «Боже, дай мне самого главного счастья: чтобы мои дети похоронили меня!..»
И думал о том, что мои родители при всех их несчастьях и трудностях жизни, оказались счастливыми людьми. Они увидели, что их дети выросли и стали самостоятельными; они знали, что будут похоронены детьми, а дети будут жить дальше… И бабушка с дедушкой были счастливыми людьми, их похоронили их дети и внуки.
«Боже, дай мне счастья быть похороненному моими детьми, - бормотал я про себя и не мог остановиться. - Только не наоборот, Боже!»
|