Южная звезда
Загружено:
ЛИТЕРАТУРНО-ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ ЖУРНАЛ № 1(62)
Алексей Заревин
 Валька

Слушалось дело об алиментах.

На месте ответчика сидел Ефим Лукин, крепкий черноволосый мужик лет сорока с недельной щетиной на широких щеках и суровым взглядом из-под густых бровей. Своим видом он являл оскорбленную невинность и несогласие. Ноги его были скрещены, руки переплетены и уложены на умеренное чрево, на лице читалось презрение с недоумением, ноздри с шумом втягивали и выпускали спертый воздух зала заседаний.

Истица, немолодая женщина по имени Лизавета, одной рукой нервно теребила кончик платка, другой гладила по волосам сидящего рядом мальчугана.

Мальчугана звали Валькой, было ему от роду восемь лет. Как Ефим, он был черноволос и не согласен: казалось ему, что батю обижают, и виновата в этом мать, которая хочет за здорово живешь засудить отца. Валька сердился, уворачивался от материнской ладони и глядел на Лизавету с показной досадой. Еще чувствовал Валька неясную тревогу, что вроде из-за него сыр-бор, и, хотя это факт неочевидный, избавиться от виноватости не получалось. Вот и батя на него не смотрит… Чего не смотрит-то? Это ж мать судит, а он ни при чем!

Отца Валька не знал и почти не помнил. Из всех детских впечатлений осталось ощущение чего-то родного, надежного. Помнил только, как мать подсаживала на печь, а там его, крохотного, подхватывали большие теп­лые руки, укладывали животом на загорелую волосатую грудь и укрывали спину шершавыми ладонями. Валька изо всех сил прижимался к бате, хватал губами твердые волосы отцовой бороды, вдыхал запах махорки и пота, да так, распластавшись, и засыпал.

- Слушается дело… - скороговоркой зачастил секретарь.

В первые дни войны Ефим бросил работу в колхозе, уехал в Ворошиловск, устроился на завод и получил бронь. Изредка наезжал домой, но в августе сорок второго город оккупировали немцы, и визиты прекратились.

Зимой сорок третьего фашистов выбили, город переименовали в Ставрополь, а к весне Лизавета родила сына. Ефим вернулся домой, и в сорок четвертом его все-таки забрали на фронт, Вальке еще и двух лет не исполнилось.

Лизавета честно ждала мужа с войны, и не поддалась даже на ухаживания председателя колхоза, которого полгода оккупации прятала в погребе.

Объявился Ефим только через три года, чужой, неприветливый. Преподнес китайский шелковый платок и рассказал, что в городе у него давно вторая семья, а приехал только затем, чтобы объясниться и дать Лизавете полную свободу. С тем и отбыл обратно в Ставрополь.

Месяц Лизавета ревела, выслушивая советы подруг, как отомстить изменщику и его подколодной змее. Зазывали ее и к бабке-ворожее, дескать, суженого вернет, а полюбовнице сделает небо с овчинку; предлагали помощь отчаянных городских ребят, мол, так отметелят, заречется на сторону глядеть... Лизавете, однако, несмотря на боль и смертельную обиду, хватило рассудка отмести эти предложения.

Самый дельный совет дал спасенный ею председатель: подавай, мать, на алименты. А чего? Сына растить надо: обуть, одеть, в люди вывести, и все одна. Если, говорит, решишься, сгоняю в город, все разузнаю, а время придет, отвезу в суд на своей машине.

Судиться с мужем стыдно, это правда, - размышляла Лизавета, - а Валька чем виноват? Отца у парня нет и уж не будет, пусть хоть так…

В общем, убедила себя принять позор ради сына.

- Ваш ребенок, Ефим Григорьевич? - спросил судья, когда секретарь замолчал.

Ответчик скосил взгляд на Вальку. Мать шепнула в ухо «Встань...» и потянула за ворот вверх. Валька слез со стула, хмуро поглядел на батю.

Ефим отвел взгляд и твердо ответил:

- Нет.

Не признал! Да как же… Почему?! Мать для поездки в город нарядила - сам себя не признаешь. Рубашка в горошек дурацкая, штаны наглажены, а главное, волосья зачесаны, прилизаны! Как же его такого признать?

Валька сел на место, убедился, что мать смотрит в другую сторону, быстро взъерошил волосы на макушке, вскочил и выпалил:

- Батя, а так признаешь?

По залу побежали бабьи вздохи вперемешку с мужицкими смешками. Ефим поглядел на сына, дернулся, втянул носом воздух, закрыл глаза, уронил лицо на ладони и резко выдохнул. Лизавета скривилась, закусила губу и заскулила. Судья задумчиво снял толстые очки в роговой оправе, постучал ими по столу, поморщился и тихо произнес:

- Не стыдно, товарищ Лукин?

В зале повисла тишина, слышно было только муху, бьющуюся о стекло за тяжелой бархатной шторой.

Судья снова постучал очками по столу.

- Истица, какова желаемая сумма алиментов?

Лизавета перестала скулить, робко встала, оглянулась, ища поддержки.

- …адцать …ать! - донеслось с последнего ряда, где сидела председателева жена, - Двадцать пять!

- Двадцать пять рублей? - вопросительно ответила истица, стоя к судье вполоборота.

Судья нацепил очки, переложил какие-то бумаги, нашел нужную и погрузился в чтение. Через минуту он встал и огласил:

- Постановлением городского суда гражданин Лукин Ефим Григорьевич обязан ежемесячно выплачивать истице пятнадцать рублей вплоть до достижения совершеннолетия их общим ребенком. Копию постановления направить по месту работы гражданина Лукина.

Солнце заливало пыльные улочки краевого центра, кипел белым цветом каштан.

Лукин скрутил папироску, прикурил, выпустил носом белый дым.

- Батя!

Ефим резко обернулся. Валька, румяный от смущения, стоял в пяти шагах, мял в руках кепчонку.

- Батя, это все мамка. Я бы никогда… - отчаянно прошептал он.

- Поди сюда, - сказал Ефим.

Валька приблизился. Вдохнул запах махорки и новый незнакомый аромат крепкого одеколона. Хотел обнять отца, но оробел, только вымолвил:

- Прости, батя…

Ефим провел ладонью по черным волосам и сипло сказал:

- Все. Иди, мальчик. Ступай.

Перепечатка материалов размещенных на Southstar.Ru запрещена.