Южная звезда
Загружено:
ЛИТЕРАТУРНО-ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ ЖУРНАЛ № 3(68)
Геннадий Ефиркин
 «Дай-ка твой билет...»

…В 1990 году я учился в Ленинградском государственном университете на специальном факультете, открытом всего два года назад. На этом факультете спешно готовили психологов, экологов и социологов. На базе имеющегося первого высшего образования за девять месяцев интенсивного обучения, сдачи экзаменов, написания дипломной работы и ее защиты, можно было получить второе образование по перечисленным дефицитным тогда еще профессиям. Я специализировался по экологии, близкой мне по роду моей работы в Бурятии. А работал я тогда методистом районного Дома пионеров по туризму и краеведению, то есть приобщал школьников к миру горных и пеших походов, которыми занимался еще со студенческих времен. Попал же в Ленинград благодаря лучшему другу в моей жизни Жене Кошкареву.

Дело было в том, что зная про такой специальный факультет в МГУ, я был зачислен туда по собеседованию, возвращаясь летом 1990-го года из месячной поездки по Великобритании. И сообщил об этом письмом Жене в Киргизию, где он жил тогда с семьей, изучая, как биолог, снежного барса в горах Центрального Тянь-Шаня. Женя в ответном письме посоветовал: «Гена, езжай в Ленинград. Там лучшая школа экологов в стране». И я, особо не раздумывая и всецело доверяя другу, закончившему уже такой спецфакультет в МГУ, минуя Москву, прилетел тогда к первому октября - началу учебы - напрямую в Питер.

Декан этого факультета профессор Жуковский, увидев гарантийное письмо об оплате учебы, полученное от министра образования Бурятии, зачислил меня в группу экологов. Да еще, учитывая тематику моей будущей дипломной работы, дал свободный график посещения занятий. Воспользовавшись этим, я много раз ездил в Москву, слушая лекции ведущих экологов и в Московском госуниверситете. Сдружился там и с Николаем Николаевичем Дроздовым, иногда засиживаясь с ним за кофе на его кафедре, и даже насмелился пригласить его в Бурятию снять у нас очередную передачу «В мире животных». Позже все это осуществилось...

Итак, судьба в очередной раз одарила меня счастливейшим временем жизни - студенчеством! У меня, уже в который раз, был студенческий билет с 50%-й скидкой на проезд поездом и 30%-й скидкой на самолет. Я слушал лекции ведущих ученых в ведущих вузах страны, имел свободу перемещений и время для многих других не менее важных дел.

Как-то в конце октября меня вызвали прямо с лекции в деканат и дали телефонную трубку. Я услышал родной голос Жени Кошкарева.    

- Гена! Я - в Москве. Приехал на предзащиту диссертации. Отпросись с занятий, приезжай. Пять лет не виделись! И сообщи мне номер поезда - я встречу…

Я так и поступил и уже вечером в сиянии многочисленных вокзальных фонарей мой бесценный друг обнял меня на перроне Ленинградского вокзала в Москве! Купив мне обратный билет на завтрашний вечерний одиннадцатичасовой скоростной поезд, мы уехали на край Москвы в пустую квартиру его друзей-биологов, работавших тогда по договору в заповедниках США. Почему-то отчетливо врезался в память номер вагона на картонном жетоне моего обратного билета - № 1.

И была бессонная ночь в общении, в упоении рассказов друг другу о том, что не могли вместить наши письма. Бутылка вина, прихваченная по пути, так и осталась только начатой. Нам не надо было вина! Мы были пьяны от встречи друг с другом! И наступил следующий день…

Так и не сомкнув глаз, мы поехали по Москве. Женя решил мне показать в столице то, что считал важным и нужным. Не на Красную площадь с комплексом ее достопримечательностей, куда сразу же направляются все туристы, а поехали мы сначала на Ваганьковское кладбище поклониться могиле Высоцкого. Что поразило, не надо было даже спрашивать, где это кладбище находится; от павильона станции метро до входных ворот по бокам дороги плотно стояли люди с цветами. Также не надо было спрашивать где могила Высоцкого: гигантский ее цветник с сотнями горящих на ней свечей находился в 20-30-ти метрах от входных ворот. Ставя свои свечи и цветы, мы услышали ворчание пожилой женщины, смотрительницы могилы, о том, что по пять-шесть грузовиков цветов увозится с этой могилы ежедневно…

Потом Женя повез меня в палеонтологический музей им. Орлова. От этого музея у меня тоже остались неизгладимые впечатления. Тем более что нам сказочно повезло: в фойе перед началом осмотра Женя узнал ведущего палеонтолога страны, кажется по фамилии Жегалло, точно не помню, и мы присоединились к группе высокопоставленных правительственных чиновников, для которых он проводил экскурсию.

Первый полушок, полустресс я получил от «колодца Вернадского», с которого начинался осмотр музея. Идея этого колодца возникла у знаменитого на весь мир ученого Вернадского, а воплотил её в жизнь академик Орлов. В огромном фойе по ступенчатой лестнице мы поднялись под его потолок и заглянули в круглый колодец 15-20 метровой глубины. Диаметр его был 8-10 метров. Чистое зеркало такого же диаметра было на потолке над ним и такое же на дне колодца, а по круглым стенкам ярусами была представлена в рисунках история жизни на Земле. И эта пачка ярких рисунков, через зеркала многократно отражаясь в себе самой, создавала ощущение, что ты смотришь в бездонную трубу, испещренную кольцами. И у любого человека, смотревшего в колодец, тут же возникала мысль: жизнь на планете Земля повторялась бесчисленное количество раз!

Грустновато, конечно, стало, но дальнейшая двухчасовая экскурсия по уникальным залам, по богатству экспонатов не уступавших Нью-Йоркскому и Берлинскому музеям, логически и неопровержимо подтверждала основной вывод из «колодца Вернадского»: венец природы - человек, беспрерывно воюя друг с другом, совершенствуя оружие, добирался до атомного и уничтожал всю существующую жизнь в глобальном ядерном конфликте…    

Однако мрачное настроение после музея, оставившего навсегда душевные зарубки, рассеялось как только мы оказались на улице: яркое не по-осеннему солнце и друг Женька рядом - такое счастье! Мы побродили по Арбату, тогда очень притягательному в духовном плане, посидели в какой-то закусочной кавказцев - друзей Жени. Друзей у моего Жени было и есть великое множество! Его открытость, прямота, жизнь только по совести как магнитом притягивала и притягивает до сих пор к нему людей…            

На улице Горького недалеко от Кремля, на Центральном Почтамте, нас на удивление быстро соединили с моим домом в далеком Еравнинском районе республики Бурятия. И мы проболтали с моей женой, вырывая друг у друга трубку в тесной кабинке более получаса: телефонный разговор стоил тогда копейки, а Женя был когда-то свидетелем на моей свадьбе, как и я у него. И я сообщил домой, что выезжаю сегодня в 11 часов вечера…

Незаметно прошло время. Мы еще что-то смотрели, обсуждали. Обсуждали и сидя на том же Ленинградском вокзале, где меня Женя встретил сутки назад. Еще там находятся Ярославский и Белорусский. Оба мне памятные: на первый я приехал когда-то шестиклассником в начале января 1968-го года в составе группы из Бурятии проездом во всесоюзный пионерский лагерь «Орленок» на Черном море, со второго уезжал нынче летом в Великобританию по частному приглашению моего друга писателя Джона Стюарта.

Сидим с Женей на скамейке в зале ожидания и минут за двадцать до отхода поезда он мне и говорит:    

- Гена, дай-ка твой билет.                                

Взяв его, тут же быстро куда-то ушел и через минут пять принёс другой, такой же твердокартонный жетон, но на следующий, последний скоростной поезд, отходящий в 12 часов вечера… Они, помню, шли с интервалом в один час, начиная с восьми вечера.                    

- Посидим еще часок - сказал Женя. Не наговорились.

Еще один час пролетел незаметно и Женя проводил меня к поезду. Я еще махнул ему тогда из окна моего вагона, чтобы он уезжал и не ждал отхода: добираться до квартиры, где он остановился, было далеко, а в час ночи метро в Москве закрывалось.

Женя ушел, а я, сев в кресло сидячего вагона, которых было по три справа и слева от центрального прохода, и, опустив спинку, мгновенно уснул. Сказались почти двое бессонных суток. Я не помнил, как садились опаздывавшие пассажиры, как тронулся и набрал свою скорость мой скоростной поезд. Я крепко спал.

Проснулся от тишины. Открыл глаза. В вагоне было светло. Значит - утро, отметило мое сознание. Посмотрел налево - лес. Посмотрел направо - лес. Стоим в лесу. В вагоне было слышно лишь дыхание спящих пассажиров, кто-то похрапывал. Встав, я пошел по центральному проходу в тамбур. Отрыл почему-то незапертую входную дверь справа по ходу поезда, выглянул. Сквозь легкий, полупрозрачный, начинающий подниматься утренний туман проявлялись лишь ближние к вагону деревья. Посмотрел вдоль состава. Из многих тамбуров увидел также выглядывающих людей. Потом заметил, что вдоль вагонов по направлению ко мне бежит женщина в железнодорожной форме и говорит, чтобы все закрывали двери и что поезд трогается…

Не до конца проснувшись, я вернулся на свое место. Легкий толчок и мы тронулись. Но почему-то скорость поезд не набирал: мы двигались примерно со скоростью пешехода. Пассажиры в вагоне начали просыпаться, кто-то покашливал. Было видно, что кончился лес. Началось поле…

И минут через пятнадцать-двадцать, когда я снова начал дремать, вдруг все пассажиры моего вагона с возгласами соскочили со своих мест и прилипли к окнам!...

Я увидел за окнами такое, чего не видел ни в одном документальном фильме о войне! Груды искорёженных дымящихся вагонов, множество бегающих солдат-санитаров с носилками, огромные и обычные вертолеты, сидящие невдалеке, различная техника! Полным ходом шли спасательные работы: людей извлекали из вагонов! Что же случилось?    

Оказалось, что мой одиннадцатичасовой скоростной поезд на полном ходу врезался во встречный товарняк!!! Из всего состава там мало кто остался жив! Такой силы было столкновение! Тепловозы и первые вагоны представляли собой бесформенные груды железа. В них не выжил никто!… До сих пор вижу эту жуткую картину: дымящиеся вагоны, санитары с носилками, садящиеся и взлетающие вертолеты и солдаты, солдаты… И пассажиры нашего вагона, сгрудившиеся у окон и смотрящие на последствия крупнейшей железнодорожной катастрофы! Вот почему мы стояли в лесу…

Прибыв в Ленинград под вечер вместо положенного утра, я сразу кинулся в ближайшее почтовое отделение и отбил домой телеграмму; «Я в Ленинграде, Гена». Что бы стало с моей женой одному богу известно, если бы она, зная, что я выехал этим поездом, узнала, что именно он и попал в катастрофу: в вечернем выпуске программы «Время» сразу же передали сообщение об этом происшествии…                            

До сих пор я вижу Женю, его протянутую руку и слышу его слова:    

- Гена, дай-ка твой билет.

/Кровная родня

В конце апреля, набрав и подготовив группу из старшеклассников и нескольких преподавателей из разных школ своей родной Еравны, я выехал в одно из красивейших мест Восточных Саян - район пика Мунку-Сардык, который находится на границе с Монголией. Не один раз, еще студентами, мы бывали здесь. Да и позже приезжал, прилетал из разных мест Союза с разными группами в эти сказочной красоты верховья Иркута, делал кольцевой поход по его притокам и, по возможности, поднимался на самую высокую вершину в Восточных Саянах - Мунку Сардык (3491м).    

И на этот раз маршрут проходил там же. Мы добрались до пограничного поселка Монды рейсовыми автобусами, а оттуда, на следующий день, друзья-геологи помогли заброситься на попутной машине на начало нашего маршрута - устье Белого Иркута. Тогда еще не было асфальтированной дороги до Монд и грунтовки на Зун Халбу. И, вероятно, поэтому было в сохранности зимовье на левобережной террасе в 200-300 метрах от современного моста на Белом Иркуте. Это зимовье много лет давало приют альпинистам, туристам, охотникам. Выручило оно тогда и нас: мы не стали разбивать лагерь при заезде и расположились на первый ночлег в нем.

Время еще позволяло и, пообедав приготовленной традиционной лапшой с тушенкой, мы налегке пробежались на разведку по ущелью Среднего Иркута до первого ледопада, который находился примерно в полутора-двух километрах от зимовья.                                

Яркое весеннее солнце, непередаваемой бездонной голубизны небо, вертикальные стометровые стены ущелья с его синеватым полумраком, заросшие в человеческий рост верблюжьей колючкой склоны - все это мои еравнинцы видели впервые и их восторгам не было конца! Показал им и выходы каменного масла, этого уникального лекарства, и каждый добыл его себе понемногу. Восхищение вызвал и вид самого ледопада с голубыми колоннами льда высотой до пятнадцати метров. Здесь я рассказал и показал всем, как тактически преодолевается это препятствие. Подробнее заострил их внимание на возможной ситуации, связанной с падением сверху камней: какой сигнал подается и как надо в этом случае себя вести, чтобы не пострадать.

Вроде бы все всё поняли, и мы, где шагом, где бегом, прыгая по камням, быстро вернулись к зимовью.

Вечером по поводу 1-го Мая был праздничный ужин с тут же приготовленным походным тортом из раскрошенного печенья со сгущенкой.

Наступило второе мая.    

Дежурных поднял в шесть часов утра. Через полчаса - общий подъем, а в начале восьмого группа уже вышла на маршрут. Было очень важно и необходимо пройти ледопад в утренние часы, когда еще не начало таять.

Мы подошли к ледопаду. Сбросили рюкзаки. Согласно намеченному плану я поднялся с нижней страховкой наверх по скале справа от ледопада. Навесил основную веревку, закрепив ее верхний конец за выступ скалы. По ней ко мне быстро поднялся Иван Верхушин, молодой преподаватель физкультуры из моего села. Мы вдвоем подняли сначала все двенадцать рюкзаков, а затем приступили к подъему группы. Ребята поднимались сами, но уже с верхней страховкой. Пока все шло нормально. Уже двое парней, забрав свои рюкзаки, ушли от ледопада дальше за скалу. И вдруг!..

Когда я в третий раз сворачивал дополнительную страховочную веревку, чтобы сбросить ее вниз, где-то высоко над головой раздался грохот! Взглянув вверх, я увидел большую массу камней, летящих прямо на нас! Причиной этого камнепада мог быть даже один единственный камень или камешек, стронутый с места каким-нибудь пробежавшим зверьком. А дальше - цепная реакция. И эта масса камней сейчас летела на нас!

Громко крикнув: «Камень!», я схватил стоявшего в метре от меня Ивана, рывком дернул к скале и прижал его так, что поранил ему лицо! И прямо на то место, где он только что стоял, упали камни. Грохот бьющихся друг о друга и об лед камней, продолжался несколько секунд! Спину, руки секло разлетающимися мелкими осколками! Затем затихло. Лишь запах гари, оставшийся от высеченных искр…

Заглянул за перегиб, вниз, под ледопад! Только что перед этим, когда поднимался второй ученик, видел, как нарушив мои инструкции, ребята столпились у конца веревки. Еще крикнул им всем тогда, чтобы немедленно ушли под ледопад и выходили по одному. Камни всегда отыграют от стены и улетят дальше.

Смотрю вниз. Там - никого. Ребят не видно за потеками льда. Слава богу! Но переведя взгляд от ледопада по ущелью дальше, увидел, что кто-то лежит и судорожно бьет ногами! Кто-то убегал от камней!    

Буквально через несколько секунд я оказался рядом с ним, пролетев по веревке вниз пятнадцать метров без верхонок! По всем законам я должен был ободрать ладони своих рук до костей! Но у меня не оказалось ни единой царапины! Я где-то читал, что в моменты такого стресса от человека может отскочить даже остро наточенный топор!

Подбежал. Парень, это был взрослый из Ульдурги, крайнего западного села района, только что застонал: болевой шок прошел. Вокруг разбрызганная кровь, военный бушлат, лицо - в крови! Где? Куда попал камень? Ищу! Приподнимаю к себе на колено. Переворачиваю. И тут с его головы упала шерстяная шапочка и взгляду открылась страшная рана прямо на затылке! Зажав фонтан бьющей из раны крови ла­донью, кричу наверх:

- Ива-а-а-ан!

Выглянул Иван из-за перегиба ледопада.

- Аптечку! Быстро!    Пока он с парнями, уже поднявшимися наверх, развязывал рюкзаки в поисках аптечки, крикнул Жаргалу, физруку из Тужинки, стоявшему под ледопадом.

- Жаргал! Помоги!

Жаргал подбежал. В этот момент рядом упала аптечка. Быстро накладываем повязку. Бинты закончились, но кровь сочится!        

- Рубаху! Жаргал, рви рубаху!

Бинтуем, бинтуем. Все! Кровь остановлена. Первое - сделано!

Дальше что? Да! Надо гонца! Сразу послать гонца на трассу, в Монды.

- Иван! Надо бежать.

Иван был кандидатом в мастера по легкой атлетике и, спустившись с ледопада, уже помогал в конце перевязки.

- Беги! На трассу. Не встретишь машины, беги до поселка! К Генке Шубину, моему другу и сокурснику. Помнишь, у кого ночевали? Он организует машину!

Иван поднялся. С ним попросился один десятиклассник, сказав, что не переносит вида крови. И они убежали. Иван, оставив позади этого парня почти сразу на дороге, не останавливаясь, пробежал все 30 километров (!) до поселка и к вечеру санитарная машина уже была на Белом Иркуте.    

А что же сделали мы? Мы с максимальной осторожностью доставили нашего пострадавшего до зимовья, используя в качестве носилок двойной туристский коврик: чет­веро по углам, пятый придерживал сзади. Не прошло и получаса, как он был в тепле зимовья. Сменили ему одежду на сухую и для снятия стресса от полной потери зрения, заставили выпить спирта. Оставив с ним одного участника, поредевшая группа еще раз сходила до ледопада и принесла оставшиеся рюкзаки. Связали настоящие носилки по всем правилам спасательной техники. Через несколько часов, под вечер, в зимовье вошла фельдшер из Монд. Осмотрела пострадавшего, поставила ему обезболивающий укол и, успокоив нас, не трогая повязку, сопроводила его с частью команды до поселка. Уже в темноте мы подъехали к дому моего друга. А друг, сделав еще один рейс на своей машине, привез остальных.    

Расположившись на просторной кухне, врач начала менять повязку. Приподняв последний слой бинтов, она вдруг быстро закрыла рану, снова завязала и с волнением сказала, что его надо срочно в Кырен, в районную больницу!    

- Скорее! Пока у него еще «светлый промежуток» и пока он в сознании!    

А до Кырена было еще 90 километров! По неасфальтированной дороге с рытвинами и ухабами! Как назло за всю ту ночь мы не могли найти ни одной машины, а в дежурной санитарке не было бензина. Не шли машины и из Оки. И мы всю ночь ни на минуту не давали уснуть нашему пострадавшему! Держа его голову на коленях, говорили и говорили с ним по очереди. Лишь под утро Гена Шубин перехватил вахтовую машину с солнечной обсерватории, направлявшуюся в Иркутск! Водитель подъехал к его дому и наша группа с носилками и врачом к полудню добралась до райцентра Тунки. В пути сопровождавший нас фельд­шер через каждые полчаса ставил пострадавшему обезболивающие уколы. Надвигался кризис и боли не оставляли его уже ни на минуту…

 Сдав нашего парня в приемную двухэтажного хирургического отделения, приняли решение, что вся группа со старшими возвращается домой. Руководитель - Жаргал. А я остаюсь в больнице до конца, что бы ни случилось! И уже через час рейсовый автобус с ребятами ушел в Слюдянку.    

А я остался в Кырене. И конечно не знал тогда еще ничего. Не знал, что через полчаса главный хирург выбежит из рентген-кабинета со снимками и буквально прикажет мне не отлучаться ни на миг! Не знал, что на втором часу сложнейшей пятичасовой операции срочно понадобится донорская кровь, и что я сдам ему своей по максимуму! Не знал, что операция будет идти с постоянной консультационной связью с нейрохирургами Улан-Удэ. Не знал, что на девятый день мой парень снова увидит мир и его зрение полностью восстановится и что, почти заново научившись ходить, есть, пить, мы только к концу мая вернемся домой. Не знал и того, что уже в середине июня я буду гулять на его свадьбе, гордясь своей новой многочисленной кровной родней среди бурят! И, наконец, не знал и того, что позже он со своей славной женой и двумя красавицами-дочерьми будет жить в Улан-Удэ. Ничего этого и многого-многого другого я еще не знал…            

А пока из рентгент-кабинета выбежал главный хирург больницы Кырмыгенов и, увидев меня, по-военному строго сказал.                     

- Ни на шаг отсюда! Дело очень серьезное. Жди.

Перепечатка материалов размещенных на Southstar.Ru запрещена.