Южная звезда
Загружено:
ЛИТЕРАТУРНО-ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ ЖУРНАЛ № 2(7)
Сергей Телевной
 РЕПЕЙНИК

Сухостой прошлогоднего репейника гнездился на пустыре у автостоянки. Стебли бурой накипью соцветий сплелись с отпрысками почерневших побочных кустов. Вместе с прочим мусором сплетение бурьяна прятало оскал железобетонной плиты. Именно на эту замшелую до халвичного цвета глыбу наткнулась малышка-«Окушка», опасливо объезжая х-образный перекресток.

- Хоп, твою мать, - заругалась Натка.

«Окушка» беспомощно зависла на бетонном гребне. Натка, ошарашенная, выскочила из балансирующей машины. «Ока», непристойно растопырившая колеса, опросталась постыдной лужицей воды и масла, возводя евразийского разреза фары на бетонную коробку десятиэтажки. Пустырь упирался в дом, где жила Натка, и распространялся аж до первых лестничных площадок.

Вначале, услышав консервный скрежет, десятиэтажка в мещанском любопытстве встрепенулась чешуей застекленных лоджий.

- Натка с третьего подъезда машину бабкину грохнула, - пробежалось с разной степенью восторженности по кухням и прихожкам.

- Она конкретно тупит... - Тут же был поставлен диагноз.

Однако, не увидев ничего кровопролитного, панельный дом продолжил свою внутриутробную жизнь - с бранным скрежетом лифтов, кислотной отрыжкой мусоропроводов, мутными гербариями настенных и напольных плевков. На «Окушку» уже никто не обращал внимания.

- Я думал, уежачилась по-настоящему, - сокрушался пивоваренной наружности охранник с автостоянки. Его напарник по сторожке, что на курьих, но металлических ножках, разглядывал через бинокль то ли Натку помятую, то ли аварийную «Оку».

- Ребята, помогите!.. - выдохнула Натка.

Один из охранников начал было осторожно спускаться по ребристой лесенке, но потом почему-то передумал. Гулко хлопнул дверью сторожки.

Натка побрела через пустырь к десятиэтажке, с трудом волоча ноги и отмахиваясь от ситуации плетьми рук.

Нужно было найти кого-то из соседей, кто бы на машине сдернул с железобетонного гребня «Окушку».

Бабушка, постыдная тайна Натки, сейчас обитает в доме для престарелых на окраине города. Она определила ее туда через фальшиво сердобольных соцработников - не безвозмездно, конечно.

- Внученька, мне там будет хорошо, - успокаивала бабушка, жалостливо смотря снизу вверх.

Изуродованная старостью, она понимала, что ее убожество и беспомощность тяготят близких. Натка в глубине души тоже так считала и постоянно хотела вырваться из пропитанного старческим духом обиталища. Хоть куда-нибудь. Потому при случае с нескрываемым удовольствием примкнула к блистательно разнузданной Регинке и ее изменчивой, как времена года, компании. Контрамаркой, обеспечивающей беспрепятственный «въезд» в Регинкино сообщество, стала «Ока». Пусть и полуигрушечная, но все же машина. Бабушка, участница трудового фронта и неутомимая активистка, сумела получить при поддержке высокого народного избранника машину как якобы инвалид войны.

Еще недавно искрящаяся первородной покраской и химически благоухающая дерматиновыми сиденьями «Окушка» повысила ее статус. Бабушка, вкусившая в свое время околономенклатурной жизни в невысоких местных верхах, болезненно хотела, чтоб Натка была «в обществе».

- Нателла, внучка, вот тебе машина, ты должна «въехать» в политбюро, - наставляла отставная активистка. «Политбюро», по-бабушкиному, - высший свет.

Именно «Окушка» давала право быть Регинкиной подружкой. А сейчас она несуразно взгромоздилась на злоторчащий «постамент». Так подло бьют тупорылые бритоголовые гопы коваными ботинками. Однажды около «Интуриста» ей от них досталось. А вообще-то удар все-таки больше похож на Регинкин - остроносым сапогом. Такое умение помогало выживать в мужских компаниях. Регинка работала в основном в среде держателей окрестных магазинов. И лишь изредка она выходила на проспект им. Профессионального революционера. Недвусмысленно дефилировала по печатным пряникам тротуара - по маршруту коммерческой любви. В том числе и днем, как, например, сегодня.

И надо же было Натке проезжать нынче мимо? Надо ж было сегодня встретиться с Регинкой, особо вредоносной в дни ежемесячных недомоганий. Она нервно взмахнула рукой, тормознула «Окушку».

- Под друга дней моих критических не хочешь? - спросила прокуренным голосом Регинка. - Вон под того друга. Видишь джип?

- Уж так и поверила, что это твой критический друг, - усомнилась Натка.

- Я отвечаю, без базара!.. - Непонятно было: понтуется Регинка или нет.

Она подошла к джипу, поцарапалась траурно-фиолетовым маникюром в затонированное окно. Стекло опустилось, оттуда всплыл поплавком мраморный затылок. Регинка манерно откинула легкоатлетическую ножку, окунулась по грудь в прорубь окна. Вынырнула довольная, бросила:

- Поедешь за нами... - И исчезла в утробе джипа.

На сегодня особых планов не было, но общаться с Регинкой и ее черножесткими ибн-дружбанами не хотелось. Регинка, сучка гладкошерстная, видимо решила подставить. Сама с ее физиологическими сбоями должна обходить за версту мужиков, ан нет! И вот теперь, судя по всему, Натка за нее должна расхлебываться и расплескиваться нектаром любви. Она, конечно, не чистоплюйка из кружка кисейных барышень, но ей всегда претили репейные ближнезарубежные усы и специфический духман, забрызганный дорогим одеколоном. Однако, она следовала в «фарватере» джипа, даже когда он, разметая дорожную шелуху «Жигулей» и «Москвичей», несся под красный свет.

Джип с Регинкой повернул в микрорайон. На хуобразном перекрестке, недалеко от дома, машина почти уперлась скуластым бампером в другой джип. Черные тромбы заткнули местную транспортную артерию напрочь.

И Натка решила «сдернуть» от Регинки - как раз момент. «Пошла она козе в трещину! - решила она. - Ишь, мурая...» «Окушка», натужившись, перевалила через бордюр. Отряхнувшись от грязи на тротуаре, поехала через мелкотравчатый, подсохший на ветру пустырь. И тут - на тебе, напоролась! Нет чтобы этот сучий репейник объехать, пижама штопаная, поперлась напрямую...

Запищал пейджер: «Наталка, ты куда пропала? Приезжай срочно. Регина».

- Козлы вонючие, небось видели, как въежачилась. - Помятая, тупо болящая грудь позволила ругнуться только вполоборота. - Не могли помочь...

Она добрела до своего дома. В нос ударил кошачий запах подъезда. На первом этаже сразу нажала на звонки трех квартир.

Вынырнул, вероятно только из постели, Ромик, сомкнув на сквозняке прозрачные коленки. Объяснил: машина папенькина стоит без аккумулятора, так что помочь они не могут. Пробежалась еще по этажам. Кислоглазая пьянь по имени Коляныч, коптящий небо вместе с задрипанным «Москвичом», с третьей попытки уяснил, чего надо.

- А магарыч будет?

- Будет, будет...

- А давай сейчас, - еле ворочал языком Колян.

- Ты дело сделай сначала!

- Потом сделаю...

- А не пошел бы ты на фунт в глубину!..

- К-кошелка ты... - завершил Коляныч диалог и хрястнул дверью перед носом.

Она заскочила к себе в квартиру. На книжной полке, в стойбище «Классиков и современников», истлевали несколько сотенных купюр неприкосновенного финансового запаса, оставшегося от бабушки. Судорожно прошелестела жухлой листвой классиков, пока в Козьме Пруткове не нашла НЗ.

- Придется раскошелиться, - рассуждала вслух. - Надо дать этим толстомясым. - Имела в виду охранников с автостоянки.

Снова запищал пейджер: «Нателка, ты кошелка! Куда пропала? Мы ждем тебя возле Табора. Регина.»

Табор - соседний квартал, где живет и торгует всякой шамурой и наркотой вольное цыганское племя под игом тамошнего барона. Натка раздумала тратить деньги на пивных толстяков. Если Регинка в Таборе, туда пять минут ходьбы. Пусть, мокрощелка, выручает. Напряжет своих черножестких. Из-за нее же, пискучки, угрохала машину!

Выходя из квартиры, бросила взгляд в зеркало и отшатнулась от изображения бесполого всклокоченного существа. С жидко-кристаллическими глазами и матовыми губами она казалась единокровной сестрой куклы Барби неопределенных лет. Плечом толкнула рыхлую - в допотопном дерматине - дверь. Сгусток тупой боли, угнездившийся в груди, вдруг пронзил все тело. Натка присела от неожиданности. Расхотелось куда-то бежать, что-то делать с машиной. Если б «Ока» была собственной, плюнула бы на все, просто отлежалась бы. Может, что-то внутри отбито. Но машина была все-таки бабушкиной. Как ей теперь скажешь про аварию?

«Да никак!» - беспричинно разозлилась она на бабушку.

Она направилась через двор, мимо хоккейной коробки, хранящей с зимы обмылки льда на площадке и клинопись на бортах типа: «Спорт - спирт - СПИД - пид...» Нашла время читать эту фигню! Вот вступила в собачье дерьмо...

- П-т-фу!.. Блин! - выругалась полупечатно, обтирая об обесцвеченный бурьян следы жизнедеятельности животных. - Чтоб подохла вся эта псарня вместе с хозяевами...

Джип Регинкиных черножестких корешей стоял сразу за углом цыганского квартала. Невдалеке безнадежно и безрезультатно завывал застрявший в кювете «Москвич»-«каблук». Машина, кажется, была чем-то перегружена. Озабоченный водитель периодически выглядывал из кабины под колеса.

- Эй, Натка, пипетка одноразовая! Ты где шляешься! - Это гладкошерстная Регинка высунула свой паяльник из окна джипа.

- Да я... - Натка не успела закончить злую фразу.

- Знаем, знаем, что ты врюхалась, - перебила Регинка. - Сейчас поедем и вытащим. На вот только этот пакет, оттащи в дом барона, и поедем.

Не успела Регинка сунуть пакет, как застрявший «Москвич» взревел и через доли секунды уже затормозил возле джипа. Из его утробы выскочили омоновцы в масках. Черножесткий, что был за рулем джипа, уже распластался руками на капоте и зиял мраморным затылком.

- Отдел по борьбе с незаконным оборотом наркотиков, - прозудел у него над ухом невесть откуда взявшийся гражданский. - Вот и приехали...

Регинка, превратившаяся на глазах в перепуганную малолетку, обхезавшаяся до полусмерти, с пакетом в руках и уже в наручниках, скулила:

- Дяденька, это не мое...

- Уметайся отсюда, прошмандовка! - гаркнула маска Натке.

Та метнулась прочь. Полквартала бежала, не чувствуя ног и боли в груди. Лишь в висках стучало наотмашь хлесткое: «Прошмандовка, прошмандовка». Только Сашка Тупяков, по-школьному - Тупорылый, так ее обзывал после того, как в 9 классе она ему отказала. Потом он сцепился один с ее компанией, пытавшейся с ним разобраться «за прошмандовку».

«Прошмандовка... прошмандовка». Конечно, это был тупорылый Сашка. Хотя говорили, что его убили в Чечне. Бесцветные глаза в прорези маски, куцые пальцы на автомате. Это был явно Сашка. Значит, не убили, значит, жив. А Регинка - сука паршивая, наркоту совала. А Сашка выручил... А ты его - тупорылый, а он тебя - прошмандовка...

- А не пошла бы я на фунт в глубину!.. - взвилась Натка от осознания ситуации и от боли в груди.

Надо перетянуть грудь платком, решила она. Встала, бросила взгляд в окно. Там, на пустыре, вокруг «Оки» суетились несколько человек. И среди них... бабушка. Откуда?!

Она сбежала вниз, поспешила к машине. Почти протрезвевший, похожий теперь на актера Караченцова, Коляныч стоял наизготовку с тросом, закрепленным к его «Москвичу». Два пивных толстяка с автостоянки поддомкратили «Оку». Всем процессом руководила «шустрая, как электровеник», бабушка. (Так она любила говорить о себе.)

Оказывается, Ромик со сквозными коленками позвонил в дом престарелых, наябедничал бабуле. Та, не сказав тамошним сиделкам-смотрелкам ни слова, «зафрахтовала» первую попавшуюся машину, примчалась к своей Нателле на выручку.

- Давайте, ребята, тащите машину на стоянку, - дала она команду, когда «Окушку» удалось сдернуть с железобетонной плиты. - Я завтра расплачусь...

- Уе.., бабка, отсюда! - беззлобно ругался Коляныч, тем самым давая понять, что работает безвозмездно. - Трос сорвется, как вмандяхает!..

- Да я сейчас расплачусь, - заспешила Натка внести свою лепту в операцию и зашелестела неприкосновенными сторублевками. Толстяки со стоянки, в отличие от Коляныча, гонорар за усилия получить были вовсе даже не против.

- Дай сюда. - Бабушка взяла деньги и расплатилась с помощниками не так щедро, как хотела она.

- У-у какая! - как бы по-детски обиделся один из них.

- Ребята, фонари-то выключите, день-деньской на дворе, - дала в ответ ЦУ бабуля, - как раз сэкономите на бутылку. - И, не обращая внимания на возражения толстяков, обратилась к ней. - Ну что, внученька, пойдем... Я уж сегодня у тебя переночую.

- Бабулечка, родненькая, пойдем домой! Я тебя больше никуда не отпущу... - Натка повела ее домой, не обходя жадно цепляющийся за одежду репейник.

- У-у, какая бабуля, - со старомодной интонацией протянул один из сторожей, явно зауважав деятельную «гостью из прошлого».

Избоченившиеся фонари, несвоевременно погашенные пивными толстяками, подслеповато проследили за удалявшимися. Под их покровительством осталась настрадавшаяся «Окушка» в ряду нескольких легковушек с расквашенными мордашками. Им, фонарям, в принципе, было все равно, что на аккуратном задике «Окушки» - ученическое «У». А вот Натка чувствовала себя провинившейся ученицей. Самозабвенно вдыхала своим резным носиком старческий дух бабулькиной одежонки и думала о Сашке-омоновце, оказавшемся совсем и не тупорылым, а отличным парнем.

Над истоптанным репейником и взрытой чернью пустыря выстилался весенний, почти без химдыма, ветер.

Перепечатка материалов размещенных на Southstar.Ru запрещена.