/Детство
Дед шил шапки
И пел песни.
А я сидел на столе
И ел картошку.
Пахло кожей
И тёплым мехом.
А на стене
Висела карта мира.
И два портрета
С той картой рядом.
А на них -
Два моих дяди,
Одеты в солдатскую форму,
Чему-то задорно смеялись…
Давно дед сшил
Последнюю шапку.
Давно дед спел последнюю песню.
А со своих портретов
Смеются геройски дяди…
Смеются
Из моего детства.
***
Запах «Красной Москвы» -
 середина двадцатого века.
Время - «после войны».
 Время движется только вперёд.
На углу возле рынка -
 С весёлым баяном калека.
Он танцует без ног,
 он без голоса песни поёт…
Это - в памяти всё у меня,
 У всего поколенья.
Мы друг друга в толпе
 Мимоходом легко узнаём.
По глазам, в коих время
 мелькает незваною тенью
И по запаху «Красной Москвы»
 В подсознанье своём…
***
В полковой библиотеке благодать.
Я шагаю вдоль родной литературы.
Далеко. Сержанта не видать.
Рядом Пушкин и Белинский хмурый.
Марширует с песней батальон.
Вместе с песней в небесах летаю.
В русскую поэзию влюблен,
Шагом строевым овладеваю.
Я читаю, и мечтаю, и брожу.
Возвращаюсь на вечернюю прогулку.
И стихов как будто не пишу,
Только сердце бьется слишком гулко.
***
А вы из Луганска? Я тоже, я тоже...
И память по сердцу - морозом по коже,
Ну да, заводская труба не дымится.
Морщины на лицах. Границы, границы...
И прошлого тень возле касс на вокзале.
А помните Валю? Не помните Валю...
А всё-таки, помнить - большая удача.
И я вспоминаю. Не плачу и плачу.
Глаза закрываю - вот улица Даля,
Как с рифмами вместе по ней мы шагали.
Но пройденных улиц закрыта тетрадка.
Вам кажется, выпито всё, без остатка?
А я вот не знаю, и память тревожу...
А вы из Луганска? Я тоже. Я тоже.
***
По улице Советской
 иду, иду, иду…
И длится сон, как детство,
 и память на ходу
Выхватывает фото
 полузабытых лет,
Где что-то или кто-то
 знакомы или нет,
Кто лучше, а кто - хуже,
 Кто хоть чужой, но свой.
Где тот, кому я нужен,
 кивает головой.
Где явь сильнее фальши,
 а сны еще легки.
Где чудеса не дальше
 протянутой руки.

***
В своих безбожных небесах
«Шестидесятники», устав от волейбола,
Поют Булата, слушают «Спидолу»,
Читают. Женя, Роберт и Андрей…
Но небеса - темней, темней, темней.
И мрак предательством пропах.

Внизу всё тот же неуют.
Чапаевцы, как тени в пыльных шлемах,
Плывут куда-то с капитаном Немо,
И с косами - не ангелы стоят,
И не понять - кто прав, кто виноват,
И что там у костра поют.

Ломают памятники в дым,
И те, кто в небесах, понять не могут,
Зачем, куда, в какую путь-дорогу
Собрались те, кто, перепутав след,
Осваивают тот и этот свет,
Где страшно мёртвым и живым.

***
Едем, едем… Кто-то кружит.
Кто - петляет по спирали.
И следит - не сесть бы в лужу,
Чтобы вдруг не обогнали.
А дорога-то щербата.
Проезжаем чьи-то даты,
Чьи-то хаты, казематы…
В небе скачет конь крылатый.
А дорога - не цветами,
Вся усыпана камнями,
Изборождена следами,
И пропитана веками, и годами,
 и часами…
И слезами вся дорога,
Как святой водой, умыта.
Скользко. Смотрят все под ноги.
Сеют звезды через сито.
В спешке звёзд не замечают.
Звезды падают на землю.
А дорога мчится дальше.
А из звёзд растут деревья

***
Из одной провинции в другую…
Далью занавешено окно.
Раньше знал - топор плывёт в Чугуев.
А теперь не знаю - всё равно.

В хоре пел «В коммуне остановка».
А теперь мурлычу «всё пройдёт».
В незабытых снах всё было ловко.
В жизни всё всегда наоборот.

***
Чужая речь становится своей,
Родная речь родною остаётся.
Вдали от пророссийских тополей,
Поближе к обжигающему солнцу.

И средиземноморская жара
Внимает жгущим пушкинским глаголам.
И, кажется, «пора, мой друг, пора»
Понятней здесь и грустным, и весёлым…

***
И, в самом деле, всё могло быть хуже. -
Мы живы, невзирая на эпоху.
И даже голубь, словно ангел, кружит,
Как будто подтверждая: «Всё - не плохо».

Хотя судьба ведёт свой счёт потерям,
Где голубь предстаёт воздушным змеем…
В то, что могло быть хуже - твёрдо верю.
А в лучшее мне верится труднее.