Южная звезда
Загружено:
ЛИТЕРАТУРНО-ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ ЖУРНАЛ № 2(71)
Андрей Самоделов
 Пятница. Пятнадцатое

Когда декабрь перешагнул половину, когда я надеялся на снег и метели, правда, вопреки ожиданиям моросил дождь, - Дима, мой старый знакомый, предложил покататься по области: ему по работе, мне за компанию.

Я как сейчас помню, - не хотел. Почему не хотел? Дело в том, что на каждый день, учитывая, что я нигде не работаю, у меня имеется план, - чтение литературы и попытки хоть что-то да написать. Но вот что написано за последнее время, вспомнить не могу. Жизнь не балует сюжетами, и на выдумку не мастак.

Тем не менее, - я сижу в машине. В салоне пахнет бензином, и мы движемся по городу, притормаживая перед медлительным рейсовым автобусом. Вот-вот свернем влево, выедем на объездную дорогу, а уже там, на этой дороге, и дышать станет легче и обзор приятнее. Но пока о приятности и легкости остается только мечтать. Древний радиоприемник молчит. Помалкивает и Дима, посматривая то в сторону, то в телефон, но с каким-то одинаковым выражением лица, - невозмутимым.

Разговора в дороге не получается. Обыденность, наверное, разбавлять должен я, это и называется «за компанию» или «для компании». Но человек я неразговорчивый, поэтому разбавлять эту обыденность будет не мой язык, а факт моего присутствия.

Через час нам все же удалось поговорить, - обсуждали машины, добавляли их в будущий гараж: «Хотелось бы вот эту, всегда нравилась, посмотрим короче», - меланхолично мечтал Дима, а я, направив палец на обгоняющий нас внедорожник «Land Rover», с уверенностью заявил: «К тридцати годам куплю. Всегда нравилась. Не веришь? Если не куплю к тридцати годам, дам тебе пятьсот долларов! Нет, погоди, тысячу, тысячу долларов!».

Дима поддержал спор и крепко пожал руку. Спор этот дает соответствующую мотивацию. Если задуматься: могут ли быть сомнения в этой уверенности? Знаете, могут. Кажется, все это я наплел для поддержания живого разговора.

Наконец мы покинули город. По сторонам плыли поля, кое-где островками лежал снег. Сосновые леса, синевшей линией на горизонте, то пропадали в сырой и бесцветной дымке, то вновь появлялись.

В лесу делали свое дело лесорубы. Загружались древесиной КрАЗы, рабочие поджигали огромные кучи из хвойных ветвей. Вместо огня курился густой белый дым. Два раза я открывал окошко, чтобы почувствовать запах. Крепкий запах, сладковатый Для чего я это делал? Вполне вероятно, использую этот запах в каком-нибудь рассказе. Мне давно хотелось написать что-то про лес.

Итак, первая точка. Санаторно-курортное учреждение. Во всяком случае, так написано на плане объекта. Дима исчез в неизвестном направлении с накладными, долго его не было. Вылез и я. Окоченели ноги в осенних туфлях, я паниковал. Курил.

Когда вышел хамоватый грузчик, разминая хрустящие костяшки, начали разгрузку. Вслух считали количество коробок. Из склада все время орала женщина: «Закрывай дверь! Не май месяц!», затем какой-то глухой хлопок дверью, похожий на взрыв, и шарканье обувью: «Санстанция! Санстанция! - настороженно кричала неизвестная нам дама, впрочем, досталось и нам. - Где ваши халаты? У вас должны быть белые халаты! Халаты ваши где?».

Мы загадочно переглянулись.

На склад одним прыжком вскарабкался молодой паренек, вероятно, водитель. Подавая картонные ящики грузчику, который с особой деликатностью, поглаживая, складывал их на тележку, я услышал:

- Пока не принимаем, - ждите.

- Так мне подъезжать? Нет?

- Я же русским языком сказала, - ждите!

- Почему?

- Потому что! Двери закрывайте.

Я немного затормозил с ящиком.

- Не спи - замерзнешь! - крикнул грузчик и указал глазами в фургон, на коробку с надписью «Бонус», - это нам? Нам, да?

- Нет, - ответил я, абсолютно не зная для кого эта коробка.

- Точно? Уверен?

Я ничего не ответил.

- А если мы сейчас сделаем звонок, уточним? - сказал тот, делая акцент на слове «уточним», словно пугая.

В разговор вмешался Дима, разлаживающий в начале фургона упавшие коробки:

- Да, - крикнул он, - ваша коробка. Ваш бонус. Забирайте...

…Следующая выгрузка оказалась в трех километрах от первой. Пахло свежим хлебом.

- Вы это, ребята, - нудил и возмущался очередной грузчик, частенько шмыгая носом, - вы быстрее как-нибудь умеете, нет?

Рядом стояла полная женщина, принимала товар, зачитывала количество коробок:

- Яблочный сок - десять коробок, - отвлеклась на сигнал телефона, прочитала сообщение, продолжила. - Яблочный сок - десять? Десять. Так, сок морковный - семьдесят две пачки. Коробки по двенадцать пачек, это значит семьдесят два на двенадцать. Шесть коробок морковного сока. Что там следующее. Так. А следующее у нас… горчица. Сорок восемь банок горчицы.

Дима искал следующие коробки, подавал мне.

- Вы бы сначала подготовились, потом бы подъехали, ну, что вы… это самое, детский сад! Ну, в самом-то деле! - надоедал очередным нытьем грузчик.

Дима молчал, его терпению и невозмутимости можно было позавидовать. А я злился, злился на эти необоснованные претензии: я же не грузчик. Уже потом мне казалось, что грузчик этот, тертый калач, - тему понимает. И что более вероятно, хотел получить возможность самому искать нужный товар в фургоне и возможность что-нибудь украсть.

…Едем дальше, следующая точка за сорок километров от второй. Молчим.

И снова поля. Знакомые и родные сосновые леса, «КрАЗы». Причудливые домики, белые коровники, силосная башня, водонапорная башня. Одинокая изба в поле, протянутая нить до березы с белым бельем. «А ведь живут. Не пустует домик, - думаю я. - Лес рядом. Река. Хорошо-то как!», - но уже начинается железный мост, кирпичные гаражи, въезжаем в город.

- Так, - заговорил Дима, о существовании которого я уже и забыл, - ищи улицу Ленина. Увидишь - дай знать.

- Это улица Толстого.

- А вон там, на табличке, что там написано?

- Написано… улица Белинского, так секундочку, следующая Гоголя. Да, улица Гоголя.

- А вон та?

- Пока не вижу.

- Ну?

- Что «ну»? Подожди, я же не вижу.

- Быстрее, быстрее, - торопил и злил меня Дима.

- Горького вроде бы, да, улица Максима Горького. Слушай, - проговорил, зевая, - до чего же культурный город!

- Что?

- Да так, ничего.

Телефон Димы разрывается: не успеваем. Дима нервничает, суетится. Атмосфера накаляется, внимательность, так необходимая в дороге, терялась в названиях улиц, проезжающих машинах и бегающих туда-сюда пешеходах.

Правда, порадовала погода. Сквозь свинцовые тучи высматривало солнышко. И даже как-то потеплело. Лужи, словно кусочки зеркал, отражали бледно-голубое небо. И кажется весь мир в какую-то секунду словно стал улыбаться. Но улыбка была не долгой, все померкло, отсырело и погрузилось в мрачные и серые тона.

- И принесите мне накладные, - проговорила заведующая на следующей выгрузке, красивая женщина, лет сорока. - Ну, где там ваши накладные?

Вместо грузчиков я сам носил коробки. Накладную принес последним заходом, по накладной мы искали необходимый груз: хотели выиграть время.

Бегая туда-сюда, почувствовал, что устал.

- Вы невнимательны, молодой человек. Две лишние, - деликатно огорчила меня заведующая, протягивая две баночки, добавив: - А могла бы и не отдать!

Взяв этот консервированный товар, благодарить, не спешил. Отдышался от своей беготни, призадумался. Призадумался о том, как говорить, а не что говорить, - я умею играть. Тем более там, где тебя никто не знает.

- Нет, не ошибся, - внезапно начал я, рассматривая баночки, и продолжил тактичным и четким голосом. - А понимаете в чем дело? А дело у нас в том, что вы провели подсчет, - согнулся и показал, постукивая по каждой упаковке пальцем, - по вот этим фасовкам, где в каждой фасовке, - находится по двенадцать банок кукурузы. Якобы находится. Я правильно говорю? Следите за моими действиями? Так вот, каков наш следующий шаг, - если мы снимем две эти фасовки, отодвинем, и посмотрим на вот эту, предпоследнюю, то увидим следующую картину, - видите? Незаметно да? Считаем. Десять банок, не двенадцать, - десять, - и после паузы, добавляю, - а мог бы и не отдать!

Через минутку, прокручивая в памяти свой монолог, интонацию, напыщенные жесты, я сделал неутешительный вывод: пустозвон.

…Едем дальше.

Мы выиграли тридцать минут. Но мобильник Димы продолжал шуметь примитивной заводской мелодией: «Где тебя носит? Неужели нельзя быстрее! Ты можешь чуть-чуть поднажать? Такое чувство, что пешком идешь, ей-богу!».

Мы подскочили на какой-то кочке. Дима резко затормозил, я схватился за ручку на двери. Испуганно таращусь на Диму, спрашиваю взглядом: что случилось? Тот молчит. Наступает мертвая тишина, которую нарушает только наше сопение и шелест курток.

- Знаешь,- начал я, когда мы вышли из машины. - Будь на твоем месте, я бы все кинул к Чёртовой матери, - кроме шуток. Звонки. Спешки эти. Позвонил бы начальству и сказал: «Машина там-то, ключи там-то! Берите, развозите, словом, делайте что хотите!», - и ушел бы в сторону автовокзала.

Дима внимательно выслушал меня. Но ничего не сказал. Вытащил из машины синий рабочий халат, красный домкрат и разводной ключ: мы наехали на бордюр и разрезали заднее колесо.

- Посмотри, что там, в фургоне, сложи, если что попадало, - попросил меня Дима, что-то добавив, но я не услышал.

Что сделал я? Я действительно сложил все эти ящики и коробки. Уселся на поддон, снял туфли и стал наматывать на ноги целлофановую ленту - видел этот способ в какой-то передаче по выживанию, честно сказать - работает. Утеп­лил и вернул казалось бы отмороженные ноги к жизни. Все это я проделывал при открытом фургоне. Какое мнение сложилось у водителей проезжающих машин, остается только гадать. Если кто-то слышал историю про машину на проезжей части, где парень в фургоне с коробками обматывал ноги целлофановой лентой, знайте, что это правда. И знайте, что всему есть логическое объяснение. Но если кто-то скажет, что какой-то сумасшедший обматывался до самых колен, - чистейшая ложь, не верьте!..

Пока Дима менял колесо, а я, естественно, боролся за выживание,- мы потеряли час.

Дима, вытирая грязные руки обрывком майки, устало произнес:

- Слушай, - и замолчал на каких-то секунд двадцать, - сегодня не пятница тринадцатое?

Я задумался. Вспоминал.

- Да, - пятница. Но не тринадцатое, а пятнадцатое.

Он даже как-то разочаровался.

…Следующая точка, она же последняя, мне понравилась. В этом населенном пункте имелись самобытные и длинные домики из черного бруса. Не все домики отличались идеальным состоянием и приличным видом: один, как я помню, врос по самые окна в землю, второй, полусгнивший, нежилой, имел провалившуюся крышу. Парочка таких домов была переделана в магазины с вывеской «Горячий хлеб», покрыта штукатуркой и покрашена в бледно-розовый цвет, тем не менее форма и количество окон намекали на истинную сущность такого вот домика. Увы, к какому отрезку белорусской истории принадлежит сие строение, узнать не удалось, а очень этого хотелось.

Я бы и спросил, не трудно, но на этой точке возник конфликт.

И ругали нас на чем свет стоял. Брали в руки коробки и ругали. Озабоченно читали этикетки и ругали. Гневно разрывали картонную упаковку, считали - три, шесть, двенадцать и продолжали ругать, брань как проливной дождь.

В чем суть скандала, я уже сказать не могу, ибо был до такой степени уставшим, словно пьяным, что, кажется, протягивая коробку, видел не коробку, а красивые сны. И там, в этих снах, где образы сегодняшнего дня переплетались, мерцая, исчезали, я почему-то был не то хозяином, не то помещиком, и у меня имелась конюшня и точно такой вот длинный из бруса дом. И был там лес, сосновый такой, и любил я вставать по утрам, когда солнце вот-вот всходило и озаряло все красным оттенком. И была там река широкая такая, летом пряталась в густом тумане, закрывалась плакучими ивами, а зимой покрывалась льдом. И зимние сугробы по колено, а не дождь и грязь, как сегодня.

Понимаешь, осознаешь, что всего этого хочется для себя. Не тот случай, когда загораешься от каких-то дорогих вещей ради собственного тщеславия. Например, дорогих внедорожников «Land Rover», ради которых готов спорить на огромные суммы денег, которых тоже нет.

Если так подумать, расставить все по местам, то это даже не мечта, а средство. Самое настоящее средство для достижения тщеславной и эгоистичной цели. Проспорил, получается?

Может и проспорил. Но именно сейчас, удерживая в руке коробку печенья, я отсеял множество суррогатных грез, оставив одну, для души. Думаешь, как мало нужно для счастья, и как много времени, чтобы это понять! Открытие это происходило под аккомпанементы матерного оркестра.

Темнело. Загорались цепочки фонарей, окошки, фары автомобилей, а я терялся в мыслях: что есть сон, что реальность, а что мечта.

- Позвольте-с коробку, ваше благородие! Вы уж извините нас за это недоразумение. За этот пренеприятнейший конфликт-с! Домой рабочему человеку надобно, время позднее, усталость, уж не первый десяток разменяли на своем веку!

- Эх, это ты заканчивай, брат, полно! Все мы люди, все понимаем-с! Все по одной земле ходим, и солнце для каждой души живой одинаково светит. Что почем знаем-с!

- Желаю вам всякой удачи, ваше благородие!

- Это пожалуй.

- До свиданья!

- И это пожалуй.

За окном чернота. Дальний свет фар выхватывал дорогу, ускользающую разметку, название нашего населенного пункта, - кажется и легче на душе стало, но в ту же минуту чувствуется какой-то новый тяжкий груз на сердце.

Я все думал про свои мечты, которые с легкостью отсеял. Теперь же во мне бурлило сомнение: чего тут больше? Мудрости, позволяющей назвать вещи своими именами, отсеяв незначительные грезы, прочистив дорогу значительным, или, - покорности перед безжалостной судьбой и, в какой-то мере, вероятным будущим?

И почему я склоняюсь больше ко второму варианту, нежели к первому? Кто мне объяснит?

Ясное дело - никто. Только ты сам.

Перепечатка материалов размещенных на Southstar.Ru запрещена.