Далекий другой берег озера отделялся от воды желтой полосой суглинка, потом шла ярко-зеленая полоса весенней травы и темно-зеленая посадки вдоль трассы. По ней солидно двигались длинномеры и шустро мотались легковушки. А еще шевелился, покачивался камыш, рябила вода от слабого ветерка - и все. Поплавок не двигался, он уже часа два не двигался. Я пол-апреля на рыбалку вырваться не мог; на природу, на воду, на поплавок посмотреть, в конце-то концов! Вообще, первая рыбалка в этом году. Ну, вот - наслаждайся. А если поплавок молчит, а за спиной у тебя многоэтажки недалекого города, а слева любимый завод (которому наплевать, что я уже ушел из него на пенсию - все равно травит) оживляет пейзаж громадным факелом из полосатой трубы и черными клубами дыма, то такой отдых на природе, если не клюет...

- Ну как, клюет?

Я полуобернулся - на раскладном стульчике не покрутишься. Мужичок среднего роста, с сумкой и удочкой, ждал ответа.

- Ни фига. Часа два уже сижу.

- А на что ловите?

- Я не ловлю, я только наживляю. Пробовал и червя, и на хлеб...

- А я хлеб с маслом делаю, - говорит мужичок. - С подсолнечным. И хлеб должен быть черный.

- Да, - поддерживаю разговор, - с нерафинированным. Я еще и чуть-чуть чеснока добавляю. Карась это любит.

Мужичок пошел дальше, а я проверил червя на крючке (хороший червь, жирный, сам бы ел) и снова закинул. Поплавок все-таки перемещался: то ли слабое течение у берега было, то ли ветерок помогал. Покачивались высокие, сухие, еще прошлогодние стебли камыша и шевелилась зеленая нынешняя поросль, хотя и был это вовсе не камыш, а рогоз, но стали почему-то люди называть рогоз камышом, и мало уже кто знает про эту путаницу. «Шумел камыш, деревья гнулись» - и точка. Хотя, размышлял я, в слове камыш что-то шелестящее, занимающее много места, а рогоз - как шилом под ребра. И тут я обнаружил, что поплавка-то нет! Филолог, туды его! Да нет - вот же он, чуть в сторонку отнесло.

- Клюет?

Я оборачиваюсь: стоят парень с девушкой, сразу понятно - муж и жена, и сразу понятно, что все у них нормально, раз они и на его рыбалку вместе - удилище-то у него в руках одно.

- Все перепробовал - и без толку. Но - поднимаю палец - главное - участие в самом процессе. Удачи вам!

Они синхронно улыбнулись, а я, услышав всплеск там, метров за тридцать, где трава уже на воде, успел заметить, как рыба падала в воду, и от этого падения расходились круги, и не от какой-нибудь мелочевки, а крутые такие, рыбка ведь кило на два, не меньше, сыграла. А это уже жить веселее намного, раз рыба играть начала. И, значит, хватит этой ерундой поплавочной заниматься, фидер будем закидывать и наживку подберем, не скупясь, сейчас лучших червей нацепим, начала рыба ходить, начала...

Я натолкал в пружину фидера прикормку да тот же хлебный мякиш - и пахнуло от него чесночком, хорошо так пахнуло, а ведь совсем немного добавлял, чтобы запах был, раздвигаю спиннинг - большой сначала - этот мне больше нравится, хотя и маленьким закидываю нормально, но на большом катушка качественная, надежная. Немного подумал: то ли бойлы к фидеру цеплять, то ли хлеб, но решил: червей будет лучше. Насажу так, чтобы шевелились, так оно лучше будет.

Ну вот, полетели снасти, куда надо, и не в самую траву, а рядышком, и лишняя леска подтянута, и спиннинги закрепил так, чтобы видно было, когда леска станет натягиваться, вот тогда и подсекать, тут, главное, ушами не хлопать... Теперь сядем на свой стульчик раскладной и ждать будем, когда леска, уходящая от кончика удилища в воду, станет натягиваться, и я представил, как там, за сорок-пятьдесят метров, карп схватит червя и потянет его в сторону, не чувствуя еще опасную жесткость крючка, вот тут как раз и подсекать надо...

 Через какое-то время я подумал, что, может, рыба и не играла вовсе: может, ее паразиты замучили... У человека когда зубы болят, он и на стенку полезет. А если еще будет молчать, как рыба, то вполне можно подумать, что он такой резвый от хорошего настроения...

А на обозримом краю земли, там, за посадкой, по трассе двигалась фура, и даже с такого большого расстояния было видно, что вся она желтого цвета - и тент, и кабина. И я почему-то подумал, что не знаю, какой цвет любила мать...

И тут справа в камыше что-то захлюпало, захлопало по воде - утки частенько так пошумливают, когда две-три вместе собираются - правда, шум был такой, что хотя бы одна утка размером с бегемота должна быть. Вдруг кончик удилища большого спиннинга дернулся! Обреченно понимая, что раньше надо было подсекать, раньше, я подсек и потянул удилище на себя, чтобы и из травы снасть высвободить, и почувствовать: а вдруг не поздно; а потом стал крутить рукоятку катушки - теперь-то все равно наживку проверять надо, да и поменять на свежую лучше. И тут дернуло и зачастило, задробило и еще раз хорошо так дало знать, что есть, есть там рыба, вот такие моменты и называются счастьем рыбацким, а сачка-то у меня с собой нет, возле берега надо не вверх тянуть, а пониже, а то не дай бог, сорвется еще...

- Как рыба? - слышу голос за спиной и думаю - какая рыба, отцепись, не до тебя сейчас!

Вон уже по поверхности воды трава, нацепившаяся на фидер, подтягивается, а за пучком травы, за фидером, она, родная, идет, лишь бы не сошла с крючка, да не дать ей в камыш уйти, не дадим, не дадим, ага, вот боком извернулась, блеснуло широко чешуей, и понимаю, что карп это, и не маленький, и рядом он уже, и я наклоняю спиннинг пониже и тащу его над близким дном на берег - нет у меня сачка и не было, пока и так управляемся...

Подхватываю пальцами карпа под жабры, так надежнее, но чувствую: что-то не так было, не так… На всякий случай - для подстраховки - шагнул от воды подальше и в садок его, красавца, хороший все-таки попался. А теперь можно и на этого любопытного поглядеть, правда, я сначала садок с карпом в воду отнес и пока опускал садок в воду, понял, что меня удивило: этот человек спрашивал: «Как рыба?», словно он в столовой находился. Такой интонации у рыбаков не бывает.

Да и не рыбак он вовсе, с первого взгляда понятно. Ну кто на рыбалку так одеваться будет: на ногах какие-то сандалеты-плетенки (это в начале мая-то месяца), а из остальной одежды рубашка-распашонка и шорты из непонятной ткани. Хотя в любых тканях я ни бум-бум - мне это триста лет не стучало. А вот то, что он весь мокрый и мелко челюстями стучит - это как понимать? А одежда выглядит сухой. Разделись, чтобы искупаться? Выходит, это он тут рядышком плескался? В мае-то месяце?! Везет мне на интересных людей! На беглых клоунов из дурдома...

Парню на вид лет двадцать пять, прическа нормальная, без выпендрежа, вообще-то приятное лицо и фигура уже сформировалась - похоже, вышел уже из того возраста, когда весной хвастаются: «А мы уже купались»...

- Ты чего в воду полез?! - Господи, рыбалка ведь только-только началась, и чувствую, что закончилась: не оставишь его так, заболеет же - ну я его сейчас в такси и лети пташка, откуда прилетела. И сразу - мысль: сюда такси не проедет...

- Я случайно, я не лез, - отстучал зубами этот стра­далец.

- А почему тогда одежка сухая?! - чересчур громко спрашиваю я.

- Одежка?

- Одежка, одежка, - захватываю пальцами его рубашку на груди и ощущаю: сухая. И чувствую, что кричать уже не буду: как-то перехотелось.

- А правда, почему - сухая?

- Материал водоотталкивающий...

- Лучше бы он озероотталкивающий был - мечтаю я и командую: - Значит, так: ты начинаешь приседания - греешься, а я быстро все собираю и выходим к асфальту, я по дороге такси туда вызову...

- А почему сюда нельзя - заповедник?

- Потому что нельзя. Летать они еще не умеют.

- Понимаю.

...Мы идем быстрым шагом по тропинке, которая после вчерашнего дождя еще не везде просохла, и опасаюсь, что он может упасть - и кто нас тогда в такси возьмет? Иногда ноги скользят на сыром суглинке, разъезжаются в стороны, но наконец мы выходим на сухое, и я слышу:

- Мне завтра утром обязательно надо быть на том же месте...

- На каком? - хотя я отлично понимаю, на каком.

Мы уже идем рядом, и я замечаю, что дрожать он перестал. Мое раздражение от прерванной рыбалки уже затихло - все равно скоро темнеть начнет, да и парень этот вызывал какую-то симпатию.

- Давай ты сначала домой доберешься, - продолжаю я - а потом уже планы будешь выстраивать. Надо обувь в порядок привести, неудобно все-таки грязь в салон тащить, - деликатно предлагаю я, хотя мне тут рядом, я домой и так дойду...

И чищу туфли о траву, и замечаю - не проявляет мой подопечный никакой активности, но и сандалии его чистить не надо, вроде это не он за мной на тропинке пыхтел, а по воздуху летел, аки ангел. Но лицо у него... Такие лица у детей бывают, когда за все надо отвечать самому, а папа с мамой потом еще добавят.

- Что, тоже - грязеотталкивающие?

- Да. Вы мне поможете?

- Я как раз этим и занимаюсь, - отвечаю ему и набираю номер такси. И, услышав: «Такси «Пятнашка» слушает», сообщаю куда подъехать и быстро, чтобы успеть до «ждите», спрашиваю у диспетчера: - Через сколько будет?

- Он тут, рядом, сейчас будет.

Мы выходим на поворот асфальтированной дороги, и, действительно, подкатывает «пятнашка». Усаживаю своего клиента:

- Адрес своего... дома знаешь? Деньги есть?

И уже таксисту: - Сколько у вас такса?

- Ну, так это смотря куда ехать. Может вам за город надо...

Парень смотрит на меня, как на живодера. И молчит.

- Куда тебе ехать надо, ты можешь сказать?

Парень молчит.

Оживляется таксист:

- Ложный вызов оплачиваем?

- Я вам все объясню, - у парня несчастные глаза, наверное, только такие серые глаза могут быть такими несчастными, а я стараюсь сообразить, что же теперь делать...

- Оплачиваем или едем? - тон уже повышенный...

- Едем! - кричу я и говорю свой адрес.

Таксист удивленно хмыкает и смотрит на меня:

- Ну, так едем?

И я сажусь в такси, сажусь рядом с этим не до конца согревшимся парнем (потому что на переднем сиденье сидеть рядом с таксистом почему-то не хочется), умащиваю на колени свою рыбацкую сумку, а на сумку пакет с рыбацкими сапогами и думаю, что весь мир - дурдом…

Две минуты езды - и мы дома, и мы идем к моим воротам, к калитке, а таксист наблюдает - интересно ему, видите ли. Наверное, удивляется, что на воротах никакой вывески нет...

Уже стемнело, и я не сразу попадаю ключом в замочную скважину, потом командую:

- Заходим.

- Но мне обязательно надо утром на том же месте быть... Привязка к нему...

- Ну, надо, значит, будешь. Тебя как зовут?

- Виктор - произносит он с ударением на второй слог.

Ну надо же, - с иронией думаю я, - Виктор...

- Ты меня Иванычем зови, я постарше буду...

Уже в доме замечаю, с каким интересом он все осматривает. Ну, вроде до этого человек в пещере жил - и на тебе - в нормальный дом попал... Хотя, конечно, стульчики жена давно хочет заменить на другие, но меня и эти вполне устраивают.

Так размышляю и стелю постели - на всякий случай заранее. Как хорошо, что жена к внукам поехала. А то что обои в прихожей возле вешалки потертые - тоже не смертельно - я тут рукой опираюсь, когда обуваюсь - ну, они и вытерлись...

- Что ты тут такого невиданного увидел? В вашем доме, наверное, по-другому все обставлено?

И вот тут он выдал такое, что я не знал: обижаться на этого чудика или смеяться.

- Представляете, у вас здесь, как в музее, но все руками можно трогать - прямо с каким-то восторгом сообщает Виктор.

Насчет того, чтобы все руками трогать - это он, пожалуй, перехватил, но обижаться на этого восторженного не получается. Мы тут четыре года назад такой ремонт сделали, а он: «Как в музее»...

- Ладно, - объявляю я, - торжественная часть закончилась, сейчас будем кушать и лечиться.

- А я не заболел, я здоров, - отвлекаясь от изучения окружающей обстановки, сообщает Виктор.

- А вот про это не надо, - строго выговариваю ему, - вот это как раз не тебе решать, а специалисту. Тебе сколько лет?

- Двадцать четыре круга.

- Чего???

- Вокруг Солнца.

- Ааа…

Значит, будем лечить...

Валидол ни к чему, анальгин - тоже, бутылка водки в холодильнике - дождалась все-таки. И размер нормальный: ноль семь - то что надо. Сейчас водку делают с такими пробками с шариками, что в них перец не засунешь, да и перца в наличии не оказалось, пойдет и так. Картошку с мясом в микроволновку - жена наготовила перед отъездом, чтобы с голоду не помер...

- А там, на стене, фотография вашей матери?

- Да.

- Вы похожи, - сообщает Виктор.

Я молчу. Уже два года прошло. Скажи кому, что глаза у матери на портрете стали грустными и осуждающими - пальцем у виска покрутят. У каждого человека к портретам ушедших свое отношение, но про это не рассказывают. Слова тут ни к чему. А еще, бывает, они опаздывают. Слова.

Запищала микроволновка, и я оживляюсь:

- Иду, иду, - это микроволновке и Виктору, - прошу к столу, чем богаты, тем и рады, фу-ты ну-ты, огурчики же есть, вот память-то, в холодильнике солений целая банка - живем! Кто сказал, что мы без жены ничего не приго­товим?

- Мне обязательно завтра надо...

- Да будешь ты там, будешь! Вышел со двора - налево и вперед - и через пять минут ты на берегу - там разберешься? Чего ты так колотишься?

- Я могу очень отца подвести... Понимаете? Я был уверен... Где-то сбой был...

- Садись, Виктор, - успеешь еще объяснить.

Тот оглядывает стол, задерживает взгляд на салфетках - а как же, думаю - вещь полезная, надо - и сам возьмешь, скручиваю голову лекарству и спохватываюсь: вилки забыл... Ну, все наконец.

- Ну, - торжественно объявляю, - подняли! За твое здоровье!

Какое-то время мы молчим, за окном темнота, и тишина нарушается далеким собачьим лаем, а у нас тут только хруст огуречный. Все-таки мозги человеческие странно устроены, или, может быть, только у меня так? Вот с какой стати я решил, что у него родителей нет? Пожалуйста - отец у него. И беспокоится за отца - нормальный парень.

- Я у вас спросить хочу. Это очень важно - глаза у него очень серьезные, не иначе судьба, нет - судьбы мира решаются...

- Ты говори, я слушаю. А вообще, закуси нормально, а потом скажешь - и не стесняйся, не люблю я, когда стесняться начинают...

Виктор слушается, жует, и, когда рюмки снова наполнены и оприходованы, он дает мне понять: прививка от столбняка не всегда помогает.

- В ваше время возникло философское направление о неконечном эволюционном развитии. Точнее, я уверен - оно обязательно должно быть, потому что были люди, которые это поняли первыми. Понятно, что я не о самом начале спрашиваю, но уже начиная с Тютчева есть такие строчки: «Душа не то поет, что море, и ропщет мыслящий тростник» - уже тогда понимали, - на время он замолкает, но только чтобы прокашляться, и опять этот юноша с горящими глазами (где-то я читал, что они и есть самые опасные) продолжает. - Нельзя отрываться от природы, это отрыв от эволюции, это тупик! Это шкатулочная цивилизация: снаружи красиво, и внутри все есть, а пути нет! Атомное конструирование - прорыв, громадная экологическая польза, но...

 Я сижу неподвижно, а он говорит, говорит, а я думаю, что надо бы закусить, но я сижу и слушаю... Слушаю... бум... бум... бум...

- Я убежден, что должна была образоваться общность людей, которые это понимали. Понимаете, мне очень нужны такие факты. Мне очень надо отцу помочь. В планетном координационном совете знаете, сколько будут перестраховываться? А почему вы не кушаете?

 Лучше резко не двигаться. Надо как-то сменить тему. Привел домой гостя на свою голову. Надо же «В ваше время возникло». Да у меня после школы дороги с Тютчевым очень далеко разошлись, да и в школе... Тему, тему менять надо...

- А тебя как отец называет - Виктором? - ну не нравится мне почему-то это ударение, и хочется рассказать ему анекдот про неудачника, спрашивающего у неба, за что его так, а с неба голос отвечает: «Ну не нравишься ты мне!» Какая дурь только в голову не придет...

- Отец у меня старается строгим быть, - как-то очень по-взрослому щурится Виктор, - и Виктором зовет, и Виком.

А я почувствовал, что зря я себя так накрутил. Любит он отца. Любит. Поэтому и возбужденный такой. Можно отдохнуть. И я еще наполнил, чтобы не просто так сидеть...

- Вы понимаете, есть два философских направления: у наших оппонентов поддерживается только один вариант развития - технократический. Они утверждают, что атомное конструирование может полностью обеспечить наши потребности в питании и в ликвидации отходов, а альтернативные источники энергии...

А у меня мелькнуло - да разве это плохо? Но если это оппоненты... Не будем лезть на рожон...

- А кем твой отец работает?

На миг он растерялся.

- Координатором...

- И что он координирует? - не отстаю я.

- Я же говорил... Он координирует процессы изучения неконечной эволюции. А наши оппоненты утверждают, что жизнь сама заставляет искать правильный выход, и потому их теория жизнеутверждающая, а у нашей теории прецедентов в истории не было! Ну как же не было?! Как не было? Да был же Шкловский! О развитии, усталости и смерти цивилизаций - читали? Про железных коней, на которых мы доедем лишь туда, куда можно доехать - тоже было - читали?

Захваченный врасплох, я резко дергаю головой, что означает такое же резкое отрицание. Какое-то время стараюсь слушать внимательно, а вдруг еще что-нибудь спросят, а я не выучил, что задавали... Школа вспомнилась...

- Были ведь единомышленники, - продолжается сотрясение воздуха, - не один Тютчев это понимал, не один Шкловский, все за экологию переживали, а движения, общности... Как это у вас... хартии, нет - партии, партии эволюционного развития не было? Не может такого быть - эти данные убрали просто, потому что они мешали технократам... Теоретическое обоснование нужно! Да ведь сама экология планеты подсказывала...

И, пока он шумел, я вспомнил, что тему лучше поменять и продолжил:

- А сам ты кем работаешь?

- Я? Я стажер. Мы с братом отцу хотим помочь, но у нас допуска нет. А без допуска… - он вздыхает. - Вот и пришлось так, пока мы с братом на дежурстве...

Ну, с этим-то все понятно - думаю я - если допуска нет, то нагорит по первое число, а то и на весь натуральный ряд, и еще останется. Влезли куда-то пацаны, куда их лезть не просили…

- А может, обойдется? - спрашиваю, жалко парня все-таки...

- Там на одни вычисления знаете, сколько энергии уходит? Корректировка постоянно функционирует - ничего ведь на месте не стоит. По возвращении вся накопительная система в центре пустая будет... И все напрасно, не учли что-то...

- А мать тебя как называет?

Этот ребенок килограмм на семьдесят смущается, ерзает на стуле, покачивает головой и после всех этих телодвижений выдает, наконец:

- Она ласково называет...

- Знаешь, Витек, что я тебе скажу - а у самого, чувствую, глаза влагой наполнились - родители головы вам с братом не снимут, родители - они и есть родители. Но ты! Запомни - я колочу пальцем по столу - запомни!!! Мать не обижай! Не груби, понимаешь?! Самому потом боком выйдет...

Я замолкаю и, немного погодя, слышу тихое:

- Так я не обижаю...

- Ну вот и хорошо. А за крик извини: нервы ни к черту... Давай еще по одной, - я разбулькиваю по рюмкам остатки.

- И давай за тебя, Витек, нормальный ты парень, честно. Ничего, что я тебя так?

- Вы знаете, я больше не буду. От меня скоро искры полетят.

- Какие еще искры? За тебя.

Пожалуй, мне тоже больше не надо. Я вижу его полную рюмку, а Витек пожимает плечами, разводит над столом руки, и между его ладонями полыхает пламя. И я уверен, что такое пламя не обжигает. И я вижу за этим пламенем, что от него тоже идет сияние. На полярное сияние похоже...

- Как ты это делаешь?! - кричу я. - Ну вы даете! У меня нет слов!

- Отец говорит, это следствие, а не причина, у нас все так могут, - говорит он, - энергию можно и напрямую брать, не обязательно так, - наклоном головы указывает на стол.

А я поднимаю между нами указательный палец и, покачивая им в такт словам, говорю:

- Завтра. Расскажешь. Как. Ты. Это. Делаешь.

И роняю руку вниз, и командую:

- Все! Теперь баиньки.

...Хорошо, что заранее постелил.

…Еще не раскрыв глаза, понимаю - рассвело. А вот сколько сейчас - это нужно приподыматься и смотреть на часы над диваном - светает в четыре, лучи солнышка появятся часов в семь, значит, семи еще нет. Вставать не хочется, и я переворачиваюсь на другой бок. Один мой знакомый часто жалуется: «Почему вчера было так хорошо, а наутро так хреново?» И я вскакиваю, как ошпаренный! Точно! Та комната, где он спал - пуста. Какое-то время смотрю на аккуратно сложенные на подушке простынь и одеяло и начинаю мыслить спокойно. Он предупреждал: утром ему надо обратно, ну и ушел. А дорогу, помню, я ему еще по трезвому объяснил - тут до озера рукой подать.

Иду на кухню, к холодильнику, и останавливаюсь. Ему на то место надо, ему обратно надо...

... Я бегу по улице в туфлях на босую ногу и незастегнутой рубашке, могу не успеть - и вот уже поскальзываюсь на тропинке вдоль озера, добегаю до этого места в камыше и вижу: он стоит по колено в воде и смотрит на меня молча и серьезно, а я кричу ему:

- Витек, я успел! Ты мне вот так нужен! - я провожу рукой по горлу. - Если бы ты знал... - и, зацепившись за какую-то кочку, лечу плашмя вниз, в воду, быстро вскакиваю - его нет, а передо мной в воздухе падает, как-то замедленно падает лужицами вода, лужицы разбиваются на круглые капли-шарики и крупным дождем соединяются с озером.

Я прихожу на это место часто: мне тут спокойнее. И когда на той дальней трассе проезжает фура с желтой кабиной и желтым тентом, сердце начинает биться чаще. Хотя, конечно, такого совпадения не будет, это понятно. Я отвечаю на вопросы проходящих рыбаков и думаю: и чего вам дома не сидится? Хоть ставь табличку: «Не клюет!» Да и не дура она, на голые крючки клевать... Как он тогда сказал: «Бег на месте на своей ступеньке эволюции»? Насчет эволюции - всем до лампочки... Как на ненормального смотрят. Один даже объяснил, что не Тютчев, а Тучев, он раньше инженером на второй автобазе работал... Знатоки...

...Но он должен был меня услышать, ведь видел он меня, по его глазам видно было, что видел...

Зашумели, захлопали по воде крыльями утки, и я вскакиваю, но еще раньше понимаю: это только утки - и опускаюсь на свое сиденье. Когда он появится, я на всякий случай сразу попрошу: «Два года назад, до тринадцатого февраля, только не позже, скажи этому... Мне скажи, чтобы на колени перед матерью встал и...»

- Ну как, клюет?