Москва - для всех, но с москвичами тесно! Любой ворвавшийся в белокаменную столицу постигает эту истину очень быстро, уже в аэропорту или на вокзале… А вот законные обитатели Москвы, москвичи - просто на диво! - очень и очень терпимы ко всем этим туристам, командировочным, учащимся… ко всем, вплоть до «лимиты»! В любви не объясняются, это да, но… Сравните, например, уровень брюзжания, крепость выражений питерца и москвича по поводу «понаехавших» - и сами все поймете!

Что такое «лимита»? Это вымерший ныне демографический термин, обозначал в советский период истории приезжих батраков с временной пропиской, аналог современных гастарбайтеров.

Зимой (днем, ночью она всегда в огнях) Москва, в основном, серого цвета, зато с весны, ближе к маю, и до октября - сплошь зеленая, светлая, Питеру не чета!

…Это случилось давно, еще в прошлом веке. На дворе весна в полную силу, апрель, однако до всяких там цветочков и клейких листочков все еще не близко. Лук - отчаянный патриот Ленинграда, но и Москва ему весьма по душе. И когда Луку выпала оказия смотаться в Москву, он не колебался ни секунды: во-первых, командировочные, во-вторых, в Москву он приедет в пятницу, все дела сделает быстро-быстро-быстро, но обратно уедет только в ночь на понедельник, то есть выходные провеселится в компании Генки Свирса, старинного друга с армейских времен. И в третьих - прикольно будет встретить день рождения в Москве, а не как обычно!

Командировка была проста: заехать в две точки, взять в первой документы, в дополнение к уже имеющимся, отвезти в другую точку, в главк на «Авиамоторной», получить там справку «сдал-принял»… - и всё!

Но с главком получилась небольшая заминка: Лук, выправив пропуск, поднялся на четвертый этаж ровнехонько к началу «перерыва на обед». А для советского инженера, тем более сотрудника главка, обеденное время - святыня отнюдь не из последних. Так что - стоп машина. Да еще, небось, час придется накинуть на дополнительные документооборотные ритуалы… Что тут поделаешь, надо ждать.

Будущий писатель Лук к тому времени уже вовсю баловался сочинением стихов, пока еще не подозревая о фатальной пагубности выбранного пути - вот и сейчас он творил, прикладывал воспаленным сознанием слово к слову, строку к строке… Стих о Москве шел туго, мешала суета аборигенов.

Большой и светлый холл четвертого этажа напоен весенним солнцем, шумом и весельем, сотрудники главка празднуют обеденный перерыв: играют в пинг-понг на двух столах, болтают, смеются, обсуждают усвоенные калории, рассказывают свежие «антиалкогольные» анекдоты про Горбачева и его дурацкий сухой закон… Обычный день, обычная контора…

Лук опустил сумку с документами на пол, прислонился спиной и затылком к зелено-эмалевой стене…

«Привет тебе, вместилище богов,

Любительница свежего мясца!

Я талию Садового кольца

Пришел пощупать с невских берегов!»

Последующие образы никак не давались в строку, и Лук маялся, уже зная по опыту, что эта маята ненапряжна, что все получится, все на место встанет, главное - терпение…

Пожилая тетка-вахтерша по этажу вязала носки, поглядывая поочередно то в книжку писателя Тургенева, то на скорбное лицо командировочного провинциала, и, видимо, прониклась к нему неглубоким сочувствием:

- Молодой человек! Ну, что вы так загрустили!? Чем стену подпирать, вышли бы на свежий воздух, на Москву бы посмотрели! Сумочку можете здесь у меня пока оставить, никто ее не украдет. Право слово - у нас в Москве есть на что посмотреть, есть чем полюбоваться. Дождик закончился, а вернется - так в музей сходите. У нас очень хорошие музеи. Третьяковка. Вам надобно обязательно побывать в Третьяковской галерее.

Лук вынырнул из творческих мук и строго оглядел окружающую действительность. Угу! Тетя! Главное сейчас - не ухмыльнуться невовремя!

- Да, я знаю, да, очень хочу! Культурная среда, и вообще… А… а у нас в областном центре тоже есть музеи, и тоже хорошие. Я люблю в них бывать.

Вахтерша переглянулась с прыснувшей рядом девицей, улыбнулась вежливо...

- Вот как? Это очень хорошо, что любите бывать в музеях, молодой человек. И какие же у вас в областном центре музеи?

- А разные. Эрмитаж, Русский музей, Казанский собор…

Тетка замерла, постепенно усваивая услышанное, а пространство вокруг нее уже затрепетало вразнобой смешками и хохоточками окружающих.

Главное - не ухмыляться! - Лук знал за собой это глумливое выражение лица, которое мгновенно, с пол-оборота выводит из себя ни в чем не повинных собеседников…

Тетка же не виновата в Луковом ехидстве, она искренне добра ему хотела!..

Ой, блин! Нет, он сейчас не выдержит и сам захохочет вслед за этими. Нельзя!

Но Лук устоял. Ему помог в этом какой-то парень, настольный теннисист, по виду ровесник. Он спросил, Лук ответил, парень брякнул-звякнул связкой ключей и махнул рукой, приглашая Лука в глубины коридора, к недрам своего кабинета. Оказывается, именно от него зависели подписи и печати на нужной справке…

Отдать питерскому пришельцу Луку десять минут из обеденного перерыва - это подвиг, и москвич Валерий Сергеевич его совершил!

«Все-таки москвичи - странные ребята, - ревниво подумал Лук, - у нас бы вряд ли…»

Справка в кармане, рядом с обратным билетом на поезд, теперь он свободен, и можно ехать к Генке Свирсу, на предмет совместного поглощения культурных и иных потребностей.

- Вы абсолютно правы, спасибо вам за дельный совет: побежал я в Третьяковку!

Но вахтерша, внимательно считающая петли под спицами, не услышала извинительных луковых слов.

Лук солгал: в Третьяковке он уже бывал, дважды, в прежние приезды, а сейчас надлежало ехать на Таганскую площадь и найти там Свирса, который зарабатывал на жизнь, торгуя овощами с лотка.

Нашлись и договорились так: Генка заканчивает работу через два часа, а Лук пока побродит в округе, город поглядит.

- Порядок, сейчас подхватим перед театром Куприяна, Димку, познакомитесь заодно, и вперед; все уже куплено, две по ноль семь и полдюжины пива. Блин, сумка тяжелая, вдвоем понесем. А ты где ходил?

- Да-а… Шел себе, шел, куда глаза глядят, смотрю: ул. Большая Коммунистическая! Дай, думаю, ул. Малую Коммунистическую найду… по примеру питерской топографии…

Свирс заржал, едва ли не до груди отвесив квадратный подбородок:

- Нашел?

- Куда там!

Столица - это столица: всегда и во всем впереди, всегда начеку! Москва раньше всех чутко уловила и осознала: сокрушительные ураганы первого года антиалкогольной кампании свое отбушевали, стали рутинными и формальными, народ постепенно приспособился к новым реалиям, в общем и целом вернувшись к прежнему уровню потребления… Но добывать стало сложнее, и ассортимент заметно оскудел.

Сложнее - да не для всех! Генка трудится на продовольственном фронте, их овощной магазин - сосед «гастроному», все друг друга знают, так неужели Генка будет в километровых очередях давиться?

- …Рад познакомиться! И куда едем?

- Взаимно. К Свирсу, конечно же, на Большой Сухаревский, это недалеко!

Валентина Тихоновна, мама Генки, уехала к гости к родственникам на два дня, и уже никто не мог помешать Димке Куприянову и Луку дурно влиять на ее непутевого сына.

В апреле световые дни заметно подрастают в сравнении с зимой, но пока друзья доехали, да пока водку остудили, салаты порезали и Куприян курицу в духовке пропек (его коронка - гусь или индейка, но это очень долго), да пока стол накрыли - вот уже и стемнело. Свирс, чтобы скоротать ожидание, взялся названивать знакомым девицам, на предмет пригласить экспромтом, но не сложилось. Ну, раз на раз не приходится, бывает.

Поэтому веселились по-холостяцки, втроем, под магнитофон и телевизор, а больше болтали о чем придется. Лук и сам не прочь языком почесать, но сегодня тон задавал новый знакомый Лука, Димка Куприянов, тертый москвич, потомственный театрал и неиссякаемый баечник.

- Димыч, класс! Курица очень удалась! Да с корочкой! Поздравляю!

- Служу Мельпомене!

Как ни странно, алкоголь им почти не мешал, все трое поддаты, но и все трое в относительном разуме - такое не часто бывает в квартирных пьянках.

- Оу, ни фига се! Почти полночь на дворе. Всё, товарищи злопыхатели и антисоветчики! Еще одну историю выдам - и я поехал!..

- Еще по одной, ты хотел сказать?.. Куда ты торопишься, завтра же выходной?

- Не, не, не! Это у вас выходной, а мне с утра на работу, и субботнее опоздание к утреннему спектаклю мне не простят. Да и выпито все. Короче, слушайте… А, да! Свирс её и так знает, он свидетель!.. Если перейти Большой Устьинский мост, в сторону Замоскворечья, а на Комиссариатском мосту через Водоотводный канал глянуть направо, то можно увидеть горбатый мостик. Как он официально именуется, я не знаю...

- А давай по карте посмотрим, где-то у меня была…

- Гена, я смотрел, на карте нет. Но это не важно. Короче, есть старое московское поверье, с хрущевских еще времен, что в лунную ночь на нем можно встретить нечистого и даже попробовать договориться. Местность этому весьма способствует: Замоскворечье, Третьяковка, Лаврушинский 17, в общем - самый чертоприимный район. Да еще и Кулишки на противоположном берегу Москва-реки…

- А это, между прочим, те самые: у черта на Кулишках! Скажи, Димыч!?

- Вот-вот. Кстати говоря, брат-близнец этого моста не более чем в километре через Яузу в районе Серебрянической набережной. Только перейти по нему нельзя, он застроен и намертво перекрыт.

- Дима, не отвлекайся от нити рассказа, а то Лук уже запутался в названиях!

- И вот, в одну прекрасную зимнюю ночь все совпало: мы с Генкой, мистическое настроение, отсутствие достойных барышень под рукой, у каждого по полбанки во лбу горит, полная Луна, безымянный мостик в пределах прямой видимости… и жажда поговорить с нечистой силой! Идем, такие, волнуемся.

- А дело было глубокой ночью.

- Да, часа в три, в январе! Волнуемся, но робости ни малейшей, грусть и отвага распирают молодые сердца. Восходим на мост, приближаемся к высшей точке его, к самой середине. И вдруг!.. Стоит!.. К нам спиной!.. Рослый такой, выше Генки на голову, а меня на полторы! И тут меня адский холодок прошибает, и я уже ни с кем, ни о чем не хочу договариваться!.. Я хочу повернуться и тихо уйти с моста. Но Генка пьянее моего, и он восклицает громовым голосом:

- Эй, любезнейший!..

- Тот постепенно разворачивается вокруг своей оси, затем, притормозив от услышанного обращения на один буквально миг, направляется к нам. В этот момент и Гену Свирса, Фауста нашего, наконец, пробило, а я - так вообще почти протрезвел! Я кричу: ходу, Гена!.. И мы побежали!..

- Ага, конечно! Ты пролопотал что-то невразумительное и понесся вдаль, как толстый заяц! Ну, и я вынужден был… чтобы ты не потерялся один… А я только и хотел спросить: «что стоит душа моя?»

- И так же вынужденно обошел меня на четыре корпуса! Короче, этот черт гнался за нами почти до Большого Устьинского моста, с которого я начал свое повествование! Только снег визжит под ногами, только клубы пара срываются с искаженных ужасом губ, и насквозь прошивают душу зловещие посвисты за спиной!

- А что это был за черт такой, и хотя бы как он выглядел, кроме того, что здоровый?

- Обыкновенно выглядел. Морда кувалдой, валенки - во! - как прохоря у дяди Степы, дубинка из кулачища почти не выглядывает. Лунный свет отражается на погонах сержантскими лычками… Там не особенно рассмотришь! Упорный такой ментяра! Бегун! И если бы догнал, то либо сожрал с угрями, благо их много на челе моем, либо меня точняк выгнали бы с работы! Свирса-то ниже лотка не сошлют, а вот я… Вы бы знали, господа хорошие, какие интриги царят у нас в монтировочном цехе… Театр есть театр… Но он не догнал.

Свирс разоблачил рассказчика:

- Полное вранье! Лычки у него вдоль погон шли, старшинские!

…Куприянов ушел, а Свирс и Лук остались. Решили чайком освежиться, но поленились, да и развезло обоих, да и спать пора…

Утро благоволило к молодым людям: в организмах - почти никаких следов от вчерашнего, головы не болят, глаза ясные… Генка пробурчал, было, насчет утреннего пивка, но Лук его пристыдил и напомнил: сегодня Свирс проводит экскурсию по катаевской Москве! Трезвость и еще раз трезвость!

- Или ты уже на попятный!? Ты же обещал мне Патриаршие пруды показать и Мыльников переулок!?

- И покажу. Я, кстати, сам на Мыльниковом ни разу не был, клянусь! Не знаю почему - но, вот, не был! Идем. Чайку лишь заварим по моему рецепту и пойдем! Кстати, с Днем рождения тебя! Но подарка у меня нет.

- Наш налет на литературную Москву - лучший мне подарок. Заваривай давай, утро давно!

Свирс и Лук еще с армейских времен влюбились в «позднюю» прозу Валентина Катаева: «Трава забвения», «Святой колодец», «Алмазный мой венец»… И сегодня решили воочию обозреть московские литературные достопримечательности, описанные Валентином Петровичем.

- А будет время - и в Переделкино съездим, я тебе покажу тот колодец. Я там был один раз. А что!? Непременно съездим! Все лучше, нежели зевачить на этом лубочно-картонном Арбате!.. Но к Арбату мы ужо вечерком, там наверняка девчонок знакомых встретим…

- Геныч! Ты мне Кривоколенный сначала покажи. И Мыльников!..

- Ну, а мы куда идем!? Смотри, оглянись вокруг: мы сейчас на Сретенке, дальше переходим через бульвар на Лубянку, потом через Фуркасовский перебираемся на Мясницкую, потом в твой Кривоколенный, где от старой Москвы уже мало что осталось… Кстати, там недалеко Центросоюз, его Корбюзье строил, тоже покажу! А потом уже опять на бульварное кольцо, к Чистым прудам, и оттуда уже недалеко Мыльникофф… Не устанешь?

Лук фыркнул в ответ… потом еще разок, погромче, чтобы по-настоящему презрительно вышло…

- Гена, ты просто не видел больших городов и не топтал их мостовые!

- Да? Ну, тогда ладно, пошли. На Чистых прудах я знаю одно место, мы там кофейку с пончиками навернем. Там совершенно чудные пончики.

- Принимается, и будет весьма в жилу. Но правильнее говорить - пышки.

- Не спорю. Но в больших городах говорят - пончики.

…Долго ли, коротко - днем, но уже ближе к вечеру - наши путешественники пришли, наконец, на улицу Жуковского, бывший Мыльников переулок, и почти одновременно обнаружили на одном из домов табличку с номером четыре.

…Утром Свирс не поленился, захватил с собою в наплечную торбу краденый из библиотеки журнал «Новый мир» семьдесят восьмого года, где печатался «Алмазный венец», но не было никакой нужды сверяться с первоисточником: вот этот дом, вот это окно, забранное бело-эмалевой решеткой, похожей на лучи восходящего в правом углу солнца. Именно там, в непрозрачной глубине окон, таилась целая россыпь московских литературных алмазиков шкатулки Валентина Петровича Катаева - легенд, баек и воспоминаний, которые, выскочив оттуда, произвели неизгладимое впечатление на Свирса и Лука, и, тем самым, обрекли обоих на вечную любовь к русской словесности, старой и новой.

Друзья стояли на узком тротуаре и просто смотрели на мутные стекла окон первого этажа, на белые, все в уличной пыли, лучи решеточного солнца… Молча стояли, да и о чем было говорить… когда сбылась - вот только что сбылась - одна из маленьких мечт!..

И случилось все это в городе Москве, давно, очень давно, еще в прошлом веке: двенадцатого апреля одна тысяча девятьсот восемьдесят шестого года.