инетповесть

1

«...Нет, не окно Пётр прорубил. Он распахнул настежь дверь чёрного входа. А чтобы не устыдиться самобытности своего народа, непохожести его на другие цивилизованные, не растеряться перед надменной Европой, живот решил положить, но этот чёрный вход превратить в парадный, не хуже, а лучше им виденных на иноземщине, дабы встать вровень, а то и выше чванливых европейцев, отчего и вложил весь свой недюжинный азарт в возвеличивании собственного я через этот город...».

Так думал Летописцев, неспешно идя по Дворцовой набережной, любуясь каменной красотой зданий и отмечая вокруг многоязычный восторженный гомон туристов.

Воистину Петра творенье - не Россия, нет, - творенье России завершил Иван Грозный, - а вот этот город на холодном берегу. И его никто никогда у Петра не отнимет, хотя на него, как и на Россию, на её безмерные и богатые просторы посягали, посягают и будут посягать не только завистливые государства-соседи, но и свои затаившиеся иномышленники, которым чужое всегда милее своего...

Э, брат, куда тебя понесло, - усмехнулся Летописцев, но мысли цеплялись одна за другую, и он не стал сопротивляться их течению.

...Питер - Петра творенье...

Ах да, не Питер. После сегодняшней встречи с читателями, подошёл к нему мужчина того неприметного вида, который так ценится во всякого рода службах тайных и вкрадчиво произнёс:

- Могу я сделать вам замечание?

И в этом скорее утверждающем, чем вопрошающем вопросе уже прозвучал ожидаемый ответ.

Ну как же, он всегда готов: любое выступление перед публикой - это добровольное разоблачение своих помыслов, обнажение тайного, выдача интимного... А коль уж обнажился, изволь не строить из себя недотрогу.

- Конечно, можете.

- Вот вы назвали наш город Питером, сразу выдав, что вы - провинциал.

-  Так оно и есть, я - провинциал, - подтвердил он, давно уже утвердившийся в уверенности, что все столицы созидаются именно провинциалами, которые своей активной деятельностью, как правило, и формируют тот самый деловой и культурный климат, которым так гордятся утратившие жизненный потенциал и амбиции коренные жители столиц.

- Мы ведь не зря отстаивали название нашего города - Санкт-Петербург, - с нескрываемым пафосом перед свершившимся почти три десятилетия назад фактом переименования советского Ленинграда произнёс он. - А Питером наш город называли аборигены, которые жили окрест... Так что мы - санкт-петербуржцы...

Сказал это гордо и торжественно. И, явно довольный выполненной миссией, отошёл. По поводу прошедшей встречи он ничего не сказал...

2

- На сегодня ты свободен, - сказал бывший Десантник, майор запаса, пребывая в энергичном возбуждении словно для контраста с улыбчиво-задумчивым молчаливым бывшим Подводником, капитаном второго ранга запаса, уравнявшимся нынче в одном звании - «писатель».

Летописцеву казалось, что эти двое - противоположные стороны своей новой профессии-призвания.

Из Десантника энергия рвалась наружу, он её, судя по орденам, весьма эффективно выпускал в горах Афгана, затем в антипиратских вояжах в южных морях, а когда случался перерыв между дальними плаваниями - на встречах с читателями. Подводник же словно всё время накапливал эту энергию и, в отличие от Десантника, на встречах не рассказывал о смешных ситуациях - может быть, оттого, что весь юмор о морском быте и отношениях людей там, на морской глубине в маленьком железном корабле, оставлял в своих книгах...

- Чем планируешь заняться? А то может на троих...- предложил бывший Десантник, пронёсший этот рецепт восстановления душевного равновесия через годы непростой армейской и гражданской службы.

Бывший Подводник лишь мотнул отрицательно головой: в его службе стрессы снимали иначе, отсутствие свежего воздуха исключало запахи перегара, отчего такой привычки у него не было, и за компанию он мог себе позволить лишь пригубить чего-нибудь не слишком дурманящего.

Что же касается Летописцева, то он несколько лет назад как-то незаметно завязал с этой вредной привычкой безжалостно убивать время. Может быть, поняв важность каждого трезвого мгновения этой жизни, а может, потому, что досрочно выпил отпущенную ему на всю жизнь бочку. Или же эта бочка была не очень большой.

- Пожалуй, я лучше посмотрю город, почти тридцать лет не был... - произнёс он как можно твёрже, решив не объяснять своё нынешнее отрицательное отношение к любому напитку, содержащему возбуждающий градус.

- Ну тогда разбегаемся.

Бывший Десантник уложил в сумку оставшиеся после раздачи автографов книги и заторопился к друзьям, которые, как он пояснил, всегда составят компанию в отличие от, ладно уж, гостя - ему простительно, но от обитателя подводного мира такого отрицания продолжения взаимоприятной и обоюдополезной беседы он не ожидал.

- Куда нам с нашими подводными узлами за воздушной пехотой угнаться, пыли к своим собутыльникам, - по-дружески отреагировал тот.

- Я всегда утверждал и утверждаю: созерцание русалок развращает и отвращает от здорового мужского коллектива, - отпарировал бывший Десантник, который всегда последнее слово оставлял за собой.

И разошлись в три разные стороны...

3

По гороскопу Летописцев не любил власть.

В прежней стране - СССР, где он родился, вырос и выучился, он потрудился почти два десятилетия в идеологических органах этой самой власти. Политического целомудрия, естественно, не уберёг, но если приходилось делать для газеты отклики на выступление генсека или прочих членов политбюро, прятался за псевдонимами или за фамилиями тех, кто наоборот жаждал отметиться своей приверженностью партийным верхам. А таких было достаточно. Но подобное «чистоплюйство», как без обиняков говорил ему многоопытный в интригах ответственный секретарь, раскусивший его «антипартийную и антисоветскую сущность», рано или поздно обязательно выйдет ему боком. И до поры до времени не открывал никому эту чужую тайну, а выдал её в перестроечные годы, когда беспартийному Летописцеву вдруг предложили занять номенклатурное место - заменить ответственного секретаря, и потребовалось срочно вступать в партию. Вот тогда тот, как истинный коммунист, не смог поступиться принципами и приоткрыл своё досье, отвоевав место под солнцем... И пришлось бы Летописцеву уйти с волчьим билетом, если бы уже не завязались первые цветы скорых плодов дисидентства и не обветшало всё партийно-государственное строение.

А время было столь динамично, перемены столь кардинальны и стремительны, что даже отлаженный партийно-бескомпромиссный механизм уже давал сбои. Собственно, скоро и вступать в доселе всемогущую партию уже не было никакой нужды; страна вдруг резко сменила курс, окончательно разуверившись в построении рая на земле - коммунизма.

Так что эта нелюбовь была взаимной.

Вот в ту пору смуты он и приехал в первый раз в это творенье Петра. Но тогда совсем не разглядел замысла творца, не очаровался, подобно иноземным туристам, концентрацией уникального прекрасного на столь малых размерах: он приехал в гости к знакомому и опальному сибиряку, ставшему петербуржцем, к Философу, занесённому с енисейских на невские берега несколько лет назад неблагоприятными для карьеры директора школы, а теперь дворника и официального диссидента, ветрами в этот вольнолюбивый и изначально беременный всякого рода революциями город. Тот, написавший так и не принятую по причине несоциалистической темы (что-то о православии) кандидатскую диссертацию и работающий дворником - по бартеру (это слово только что стало модным), за комнату в коммуналке, уже ощущал с этим городом неразрывную связь.

Коммуналка была на берегу Мойки, оттого все туристические объекты Летописцев тогда обходил по утрам, не особо вглядываясь в них. Больше любил созерцать воду: Неву, каналы, чаек, рыбаков...

К обеду Философ заканчивал свои дворницкие дела, Летописцев возвращался из своих забегов по окрестностям или из Эрмитажа, куда не мог не ходить, и они пускались в путешествие по знакомым Философа: монархистам, демократам, художникам, литераторам и невесть ещё по кому. И везде говорили, говорили, говорили... Теперь уже не о генсеках и партии, не о цензуре и КГБ, не о прочитанном запрещённом, а больше о будущем, которое с каждым днём светилось заманчивее, чем даже в своё время для их дедов коммунизм...

А город уже был на революционных сносях. Невесть откуда появившийся провинциал Демократ вдруг очаровал своими словесными пассажами думающих мужчин, а женщин пленил ласкающим притягательным тембром голоса, и петербуржцы отдали ему свои голоса, без всякого сожаления заменив им всю партийную рать Смольного, правившую в городе с прежних революционных октябрьских дней. Одним из главных обещаний Демократа тогда было обещание о возвращении городу исконного названия...

Выходит, этот человек, сделавший ему замечание, в те давние дни был такой же молодой и такой же азартный как и он, и так же, как и он, верил в светлое будущее, но под другим названием - в капитализм...

И возможно они встречались тогда...

4

Художник - косая сажень в плечах, тельняшка и бритый затылок - больше был похож на вэдэвэшника из фильмов о советской армии. Его комната-мастерская была загромождена приставленными лицом к стене картинами в простеньких рамках и без них, а в центре большой комнаты высилось нечто, очевидно сделанное его же руками, похожее на большой и высокий табурет. На нём стояла распечатанная бутылка водки и открытая банка кильки в томате, ещё не тронутая. Художник добавил к ним буханку чёрного хлеба, получился неплохой натюрморт.

Впрочем, об этом подумал один Летописцев.

Философ же констатировал:

- Продал за деревянные... Значит в Отечестве осталось... Валютных не было?

- Были, как всегда... Но дамочка уж больно хотела...

- И что же продал?

- Гришу-десантника...

И ушёл на общую кухню за двумя недостающими стаканами.

- Это он одинокой экзальтированной согражданке продал портрет товарища-десантника, - пояснил Философ.

- Так он всё-таки десантник, - отчего-то обрадовался Летописцев.

- Ну да, был... А Гриша - олицетворение женской незамужней мечты...

Вернулся Художник, сдвинул три стакана, привычно скользнул горлышком над ними, не пролив ни капли и наполнив каждый ровно наполовину.

- За Гришу. Чтобы жилось ему с ней, как мечталось.

И выпил, не ожидая их.

Летописцеву захотелось увидеть если не Гришу, то хотя бы портрет, но он вовремя понял, что неразгаданная загадка привлекательнее разгаданной...

Художник вдруг уставился на Летописцева.

- Давай тебя напишу...

- Зачем? - удивился Летописцев.

- Продам, - ответил Художник, поднимая с пола под табуретом плотный лист бумаги. - Тоже какая-нибудь сердобольная купит... Дадут, конечно, меньше, чем за Гришу, ты не фактурен, но в тебе что-то есть... для баб...

И начал размашисто расчерчивать лист.

- А что в нём есть такое, что их привлекает? - спросил Философ, заев кильку коркой хлеба. - У Гриши - фактура, а у него?

И с интересом посмотрел на Летописцева.

- Глаза, - коротко ответил Художник

Философ ещё раз взглянул на Летописцева.

- Пожалуй... Но я вас не познакомил. Это мой товарищ из провинции, первый раз в северной столице...

- Испугался? - складывая линии в овал, спросил Ху­дожник.

- Чего я испугался?.. Ничего не испугался...

- Ну нет так нет, - охотно согласился Художник, отложив недописанный портрет. - Потом закончу... Давайте выпьем.

И снова наполнил стаканы наполовину.

- Я вас решил познакомить, - зачем-то сказал, выпив, Философ.

- Ну и правильно, - одобрил Художник. - Все люди - братья.

- А могу я что-нибудь купить из работ? - Летописцев обвёл взглядом отвёрнутые картины, понимая, что сгорает от любопытства.

- Тебе я не продам, - неожиданно заявил Художник.

- Почему?

- Плохое не предложу, а за хорошее запрошу больше, чем у тебя есть...

- А если конкретно...

- Что конкретно?

- Если я назову, кто мне нужен.

-Ты знаешь, что там есть?- повёл Художник рукой в сторону картин.

- Догадываюсь.

- Говори, - не удивился Художник.

- Ты можешь продать Демократа?

- Кому он нужен?

- Как кому? - удивился Летописцев. - А народ? Он его выбрал.

- Действительно народу нужен, - не совсем уверенно произнёс Философ. - Ведь проголосовал...

- Совокупно - да... А порознь? - многозначительно изрёк Художник.

- Ты неисправимый индивидуалист, - резюмировал Философ, явно мало пьющий.

- Я - уголь времени, - почти трезво произнёс Художник.

Все замолчали, осмысливая услышанное.

- А кто же тогда я? - спросил Философ.

- Придумай сам.

И опять замолчали.

Задумались.

Но в голову ничего умного, соответствующего моменту и теме не приходило.

- Ничего, теперь построим общество без запретов и партий, - брякнул Летописцев. - Свободное и открытое.

- Не получится, - возразил Философ. - Будут другие запреты и другие партии.

- И это неправильно, но неизбежно, - неожиданно трезво сказал Художник, убирая пустую бутылку на пол. - А мне пора работать...

... Ну как тебе Художник? - спросил Философ, когда они трезвели на набережной Невы.

- Пожалуй, он прав, - помедлив, произнёс Летописцев.

- В чём?

- В том, что мы не знаем, кто нам нужен...

5

Монархист был стариком. В отцы не годился, но старшим братом мог быть.

Может быть, оттого, что был седовласым.

Но это на первый взгляд, потому что когда он прошёл-пробежал им навстречу, энергично пожал руки и столь же стремительно ушёл за старинный, явно чуждый для этого помещения, стол, Летописцев усомнился в своей оценке его возраста. Но за пятьдесят ему было точно, и он чем-то походил на киношного Владимира Ильича Ульянова-Ленина. Ему даже показалось, что говорит тот с такой же картавинкой. Правда, это было просто слуховой галлюцинацией - дикция у Монархиста была идеальная, отработанная выступлениями перед единомышленниками.

Летописцева он словно не видел, хотя Философ первым делом их представил друг другу, обращался исключительно к Философу, словно продолжал прерванный разговор. Но и Летописцев тут же забыл имя-отчество того и больше разглядывал сейчас подвал, куда они спустились, без внимания слушая, что тот говорит.

- Первым делом следует восстановить дворянство, вернув ему все привилегии. Это золотой фонд нации, который преступно забыт, разбросан по стране и миру... Да-да, и по стране в первую очередь - далеко не все покинули страну после революции и победы большевиков, вы посмотрите «Бархатную книгу» - сколько славных имён, и не все бежали, не все утратили потомство, большинство пережили революционное лихолетье и даже тридцать седьмой год, хотя это был бесжалостный каток исторической предопределённости. И наша задача теперь их разыскать, объединить и передать Отечество...

Они с Философом сидели на длинной деревянной скамье, приставленной к холодной кирпичной стене, Монархист еле был виден из-за дубового с массивными гнутыми ножками, по-видимому, дворянского стола, а за его спиной красовался расшитый яркими нитками матерчатый герб Российской империи. Летописцев подумал: сколько труда стоило так его вышить, и мысленно похвалил мастерицу, способную на это.

А ещё за спиной Монархиста был прикреплён Андреевский флаг и прикноплено несколько бумажек, прочесть которые отсюда он не мог. Остальные стены этого подвала были свежевыкрашены в голубой цвет, который в электрическом освещении казался грязноватым.

- Нет, мы не будем делать глупость, не станем им, то есть нам, ничего возвращать из бывшего в собственности, пусть все дворцы так и остаются народу, но именно эти люди, хранящие в генах талант управления, должны вести народ в будущее, они должны стоять у кормила власти...

Летописцев вопросительно взглянул на Философа; туда ли они попали. И Монархист перехватил этот взгляд, усмехнулся в пока ещё чёрные усы, пригладил ладонью прихваченную сединой бородку.

- Ну с вами мы об этом договорим позже, я вижу наш гость заскучал... Ему неинтересно.

- Отчего же, - неожиданно для себя возразил Летописцев, - очень даже интересно, мы все озабочены сегодня гаданием о будущем...

- Вот именно, гаданием, - тут же подхватил Монархист. - А не следует гадать. Нужно понимать, что будущее у этой страны может быть только как монархия с царствующей особой. И это не противоречит прогрессу, а наш император встанет вровень с иными царствующими особами. Слава богу, живы ещё потомки царских кровей, потомки наших великих предтеч, есть кому быть помазанником. И вы, Юрий Юрьевич, - теперь он опять смотрел на Философа, - должны... Нет, вы просто обязаны перед Богом отразить это в своих трудах. Помазанник Божий - вот кто истинный поводырь, вождь народа, вот кому дано вывести наш народ после семидесятилетнего блуждания...

- У нас атеистическая страна, - напомнил Философ. - Потребуется время, чтобы она вновь вернулась к вере.

- Ничего, это произойдёт, вероятно даже быстрее, чем воссядет монарх, но произойдёт... Вера ведь совсем не исчезла, её только накрыли веригой атеизма, но она живёт в народе...

- С этим соглашусь, - сказал Философ. - Но вот что касается восстановления монархии - не вижу предпосылок. История циклична, но всё же...

- Это будет не совсем так, как было, - перебил Монархист. - Смотрите, в Англии - королева, в Испании - король, в Японии - император... Это символы страны и олицетворение надзора за правящими... Когда есть надзор за теми, кто имеет власть, народу спокойнее... Демократия рано или поздно, но обязательно приводит к революции, вседозволенность всегда разлагает общество и разваливает государство.

- Ну нам ещё до демократии далеко, - заметил Летописцев, постепенно втягиваясь в разговор.

- И было бы прекрасно, чтобы до неё мы так и не дошли, - повернулся к нему Монархист. - А вы согласны со мной?

- В чём?

- В том, что я говорил...

- Мне кажется, создать новое дворянское собрание - это утопия, - твёрдо произнёс Летописцев.

- Да что вы, какое дворянское собрание?.. Просто во власть должны прийти люди с хорошим генетическим кодом; никакая кухарка никогда, сколько бы её не учили, не сможет управлять не только государством, но и вообще управлять...

- Но история знает немало примеров, когда из низов...

- О чем вы говорите! - не дал завершить фразу Монархист. - Это всё советская пропаганда. Если покопаться в родословных, то в каждом из таких примеров мы обязательно найдём семейную тайну незаконнорождённого... Вы не задумывались, почему после революции большевики  - а между прочим все их главари были совсем не из низов - так противились сохранению памяти о своих корнях, так выпячивали пролетарское происхождение и фактически сделали полстраны безродными... Вот вам и ответ на ваш вопрос... Покопайтесь в истории семей тех, кто нами правил ещё совсем недавно - я не сомневаюсь, вы найдёте немало интересного и неожиданного. Если, конечно, найдёте, потому что революционеры в первую очередь начинают войну против прошлого... Вы согласны со мной?

- Вы заставили меня задуматься...

- И это замечательно, - расцвёл Монархист. - В этом сегодня и заключается моя роль. Присоединяйтесь к нам, я не сомневаюсь, что среди ваших предков были далеко не простые люди.

- Я попробую это выяснить, - сказал Летописцев.

Но почти сразу же забыл об этом, как только они вышли на улицу, где бурлило настоящее, устремлённое в будущее и совсем не ощущалось прошлого.

И спросил Философа, зачем тот познакомил его с Монархистом.

- Иначе ты наш город не поймёшь, - сказал он.- В нём сейчас прошлое рвётся наружу подобно перебродившему вину... И многое рано или поздно выйдет из подвалов, ведь столько лет мы жили с одним вождём и нас кроили по одному лекалу. И совсем не задумывались, что и где зреет…

6

Он вдруг так ясно вспомнил тот свой визит на эти берега. И другие встречи, может быть, не столь поразившие его, но, несомненно, как-то сказавшиеся, повлиявшие на последующие события не только его жизни, но и страны...

И слова Философа вспомнил. Про вождя и лекало...

А ведь и сегодня они живут с новым вождём уже столько же лет, сколько с любителем наград Леонидом Ильичом... И годы, когда тот был на самом верху властной пирамиды, ещё совсем недавно называли застоем. А вот в последнее время отчего-то всё чаще стали упоминать как расцвет социализма, от которого следует многое взять...

И отсчёт нынешней власти, как и сто лет назад, начался именно здесь, на этих берегах.

Он окинул взглядом невский простор - СКОЛЬКО раз видел это нынешний вождь.

Как часто стоял он здесь «дум великих полн»...

И как всё начиналось тогда, тридцать лет назад...

На златом крыльце...

Ленинград бродил.

Незаметно для постороннего взгляда, потаённо, богемными вечеринками или интеллигентными посиделками после дневной суматохи, когда можно было сменить опостылевшую или пока ещё терпимую, но нелюбимую службу во всякого рода больших и маленьких, значимых и не очень значимых учреждениях, на бодрящие беседы с единомышленниками. В отличие от южной, привыкшей гудеть по любому поводу, а то и без него, северная столица не привыкла расплёскиваться впустую, не вызрев, не осмыслив, не поверив в необходимость свершаемого.

Пока же она ещё только бродила на самой начальной стадии, выражая это едва заметной пеной. Но ему, как разведчику, уже не надо было ничего объяснять, он ясно слышал пузырчатый шорох приближающегося всплеска. Мартовский референдум фактически констатировал выход из состава СССР вслед за прибалтами, Грузией и опорной республики Союза - РСФСР, руководить которой теперь должен был президент. Июнь определил, кто займёт этот пост в стране, а также выявил градоначальников двух столиц, отдав предпочтение представителям демократического движения.

Предложение от давнего знакомого, у которого он был когда-то студентом, пришлось к месту и ко времени. И вполне его устраивало. Во-первых, в его новые должностные обязанности входило то, чем он занимался на своей прежней работе: собирал информацию, анализировал, делал выводы, вычленял главное... Что же касается умения хранить тайны и держать язык за зубами, то этому он обучался, можно сказать, всю свою предыдущую жизнь. Ничего нового. Если не считать новизны перемен, происходящих в стране.

С его бывшим университетским преподавателем, а теперь непосредственным начальником, общий язык они нашли быстро.

- Давай сразу без всяких субординаций, - сказал тот, выйдя из-за массивного стола и протягивая руку для пожатия, подчёркивая этим свою демократичность. И, словно прочитав его мысли, добавил: - Можешь за глаза звать меня Демократом. Всё равно ведь кличку какую-нибудь прилепите, так лучше самому выбрать... К тому же вон, за границей уже по связи современной, компьютерной переписываются, а имена-клички другие придумывают, прячутся на всякий случай... Садись. - Возвращаясь на своё «мэрское» место, продолжил: - Вот тебе как лучше - Немцем или Чекистом назваться?

Откинулся в кресле, прищурившись, глядя на него, не скрывая довольства собой и вот этим отношением к своему новому помощнику, сотруднику мэрии, члену его команды. И предлагая сразу же выстроить отношения - если не близкие, то предельно откровенные, не допускающие никакого закулисья, никаких интриг. И он это понял, так же сиюминутно определив Демократа, раз уж он сам так себя окрестил, как своего человека, коллегу по будущим совместным делам...

Постарался придать своему лицу такое же довольное выражение:

- Чекистом, конечно, какой я Немец...

- И то правда. Хотя эти берега ой как много немцев перевидали...

Мэрское кресло скрипнуло (надо бы заменить), освобождаясь от груза, его сиделец подошёл к окну, постоял, окидывая взглядом туманный город, продолжил, не оборачиваясь.

- И правили они немало лет... Но завоевать, как мечтали, так и не смогли... Нет, Чекист тоже не очень... Слушай, а может, Резидент?.. Два в одном... На мой взгляд, точнее не бывает, ты ведь за границей не только клубом заведовал.

Выжидающе посмотрел на подчинённого.

- Резидент так Резидент, - согласно наклонил голову тот.

Демократ вернулся в кресло.

- Не мне тебя учить - ты в вопросах, которые тебе по должности решать, больше моего знаешь. Дружить теперь начинаем со всем миром. Горбач хоть и коммунист, но железный занавес порвал в клочья, а попутно ещё и стену берлинскую свалил. Мы нынче друзья со всеми и, прежде всего, с нашими бывшими врагами,так что дружи... Но с пользой для нас.

Мэр замолчал, задумчиво уставившись во что-то за его спиной.

Он же, обегая взглядом разложенные на столе бумаги, ждал конкретики, сформулированных задач, которые ему предстояло решать. Но, похоже, какими должны быть эти новые дружеские отношения с бывшими врагами, Демократ до конца ещё не понимал.

- С остальными в команде подружись, - напутствовал тот, усаживаясь за стол и пододвигая с себе пухлую папку с накопившимися на подпись бумагами. - Нам всем вместе лямку тянуть, и я не допущу, чтобы вразнобой шли. Все по-военному - в ногу и все - одним крепким кулаком. - Он выбросил вперёд сжатый кулак, тоном, каким совсем недавно призывал с трибун, закончил: - Мы должны оправдать доверие.

И уже когда он был у двери:

- Да, обрати внимание на нашего эксперта. Мой аспирант, талантливый мальчик. И преданный. Он у меня доверенным лицом был. Ты его особо не гоняй, опыта у него нет, учи, он хоть и медлительный, но въедливый, не быстро, но въезжает. Я думаю, со временем будет тебе верным помощником.

И, словно прочитав его мысли, добавил:

- А кличка у него - Кандидат.

- Хорошо, - наклонил он голову, принимая пожелание, хотя аспиранта этого видел всего несколько раз и то мельком. Теперь, похоже, придётся знакомиться более плотно. Возможно, что мэр что-то ещё увидел в Кандидате кроме преданности...

А тот вдруг разговорился:

- А каковы наши петербуржцы, а? Показали, чего хотят, отстояли историческую справедливость. Кто город заложил - того имя и носить ему... Пусть утрутся коммунисты... Ещё пару лет, и их на духу здесь не будет. Будет демократическая столица новой России - Санкт-Петербург...

- Уже есть, - негромко отозвался он - неловко было как-то молча уходить.

- Народ своё слово сказал... Ну иди, работай.... Если что непонятно, вопросы будут, заходи без церемоний, будем решать вместе...

Наконец он закрыл за собой дверь.

И чуть не столкнулся с Кандидатом. Тот явно торопился к своему научному руководителю - а ныне мэру - и благоговейное выражение его лица свидетельствовало о глубочайшем почтении к тому.

- Вы - руководитель нашего комитета, - выпалил, давая понять близость его отношений с главным работонанимателем.- У меня есть предложение...

- Подходите, - он вскинул правую руку, взглянул на часы. - Через полчаса я буду готов к разговору.

- Зайду.

Кандидат мягко, но уверенно приоткрыл дверь и исчез в кабинете.

Он выбрал свою профессию по призванию, хотя усилиями диссидентов репутация этой организации была существенно подмочена, и некоторые из его сокурсников и знакомых, после его выбора места работы, перестали прежнего товарища замечать. Но он не очень огорчился этому предательству - первые годы службы были интересными, обогатившими неведомым прежде знанием того, что для многих было и надолго ещё останется секретом. И это узнавание тайного ещё более укрепило его в правильности избранного дела. Он не сомневался, что нет ничего значимее и выше служения родине. И вовсе неважно, кто и как правил страной, где он родился и вырос - важно, как он сам будет исполнять свой долг. Что же касается росказней о миллионах репрессированных при Сталине, за которого фронтовики, и его отец в том числе, поднимали стаканы в День Победы, а один из его дедов в своё время был поваром у генералиссимуса, то теперь он уже точно знал, что никаких миллионов не было, а вот заговоры против власти и Сталина действительно были. Правда, были и завистливые доносчики, и ретивые следователи, да и ощущаемый всеми цейтнот мирного времени наличествовал, когда не было желания разбираться, а страх заставлял сгребать всех под одну гребёнку... Когда лес рубят - щепки действительно летят, никуда не денешься... Что правда, то правда, немало безвинных пострадало в те предвоенные репрессивные дни, но за это уже старшие товарищи, их предшественники повинились перед народом...

Он знал, что среди его коллег есть и те, кто отслеживает-опекает диссидентов, но это направление было далеко от того, чем занимался он. И не сомневался, что в числе инакомыслящих наряду с идейно заблудшими есть и реальные враги его народа, его страны, а значит, и лично его, охотно принимающие подачки из-за рубежа и мечтающие о своём бегстве в капиталистический, противостоящий его родине  мир...

Да, он тоже был гражданином своей страны, жил её проблемами, многим был недоволен, со многим, что диктовала партия, не соглашался, но, во-первых, даже вообразить не мог, что из-за этого можно предать родину, а во-вторых, спорил исключительно сам с собой, не делясь своими сомнениями по поводу правильности правительственных решений даже с женой, потому что как сотрудник госбезопасности и коммунист не мог себе позволить высказаться против власти даже в самом близком кругу. Но анекдоты на острые злободневные темы слушал и сам рассказывал, потому что это был рабочий материал и обсуждение их не возбранялось. Они были индикатором отношения народа к власти и служили исключительно для анализа состояния общества.

Окончание очевидно затянувшегося правления Брежнева произошло ожидаемо и никаких потрясений не обещало. Ставший генеральным секретарём Андропов, с которого он брал пример все эти годы, был родственен ему не только по службе, но и по духу, по пониманию необходимости перемен. Он, как и его сослуживцы, воспрял, ожидая значимых решений, отдавая себе отчёт, что именно на их ведомство в первую очередь и ляжет нагрузка по поддержанию начинаний бывшего руководителя комитета, а теперь вождя, предвидя интересную работу и успешное продвижение по службе. Но тому было отпущено править до обидного мало времени, и он только разворошил не желающую никаких перемен номенклатуру, объединив власти предержащих в молчаливом, но ожесточённом сопротивлении и организации саботажа в исполнении спускаемых сверху решений. Уж кто-кто, а чекисты знали об этом лучше всех остальных. И видели масштабы...

Выдвижение старого и немощного Черненко на освободившийся пост главы государства окончательно убедило последних оптимистов в недееспособности верховной власти обновиться, настроиться на решение назревших проблем. Это была попытка реванша уходящего, отживающего взгляда на будущее страны. Организация, в которой он служил, стала терять былую значимость, но по инерции ранее запланированное исполнялось, а в этом уже запланированном была и его командировка в ГДР...

Потом были пять лет жизни за границей, наконец-то та работа разведчика, о которой он когда-то мечтал. Это было ново, интересно. Он на практике оттачивал мастерство, совершенствовал знание не только языка, но и менталитета немецкой нации, который столь однобоко считается исключительно прагматичным. И чем больше узнавал нацию, давшую миру Гегеля и Гёте, Бисмарка и Гитлера, Маркса и Канта, тем больше находил общего со своим славянским менталитетом, способным также воспринимать и заражаться философскими глубинами, также верить в свою предназначенность для исполнения миссии, касающейся всего земного шара, только в силу своих необъятных, в отличие от немецких, просторов совсем не прагматичного. И всё более ему казалось, что в далёкой древности они были одним народом - не случайно же царствовала Екатерина и столь проникновенно понимал Ленин учения Маркса. Разделившись, эти две составляющие приобрели разный опыт выживания, но не утратили общности цели. И как в одной семье порой родные братья до крови выясняют, кто же из них главнее, так и два их народа никак не могут согласиться с подчинённостью одного другому. Правда, был период в их совместной истории, когда на какое-то время выяснение старшинства было забыто...

Может быть и теперь наступил новый период замирения после большой кровопролитной ссоры, - думал порой он. И верил, что так же думает новый, молодой и в добром здравии, с симпатичной и умной женой, которую не надо было прятать, генеральный секретарь его партии и новый правитель его страны. И хотя до него доходили известия о том, что происходило на родине, и он соглашался со своевременностью ускорения и гласности, он всё же жил иными заботами. И никак не мог согласиться с тем, что Горбачёв - плохой политик, что тот простодушно верит обещаниям лицемерных, взращённых на законах капитализма, то есть узаконенного обмана, лидеров западных стран, делает то, что ему советует железная леди стародавней страны-соперницы, соглашается с обезоруживающими предложениями президента США. Но уверенность в прозорливости вождя таяла, Горбачёв скоро стал напоминать ему выслуживающегося солдата, мечтающего во что бы то ни стало понравиться командиру. Он, и не только он один, воспринимал все уступки как сдачу плацдарма кровью и титаническим трудом завоёванного предыдущими поколениями советских людей. Кровью его отца, наконец...

На его глазах началась деморализация армии. Бесславно была закончена война в Афганистане. Выполнявшие интернациональный долг и получившие в награду перевод на спокойную мирную службу в Европу, боевые офицеры с орденами и медалями, не понимающие, отчего их война, их раны, гибель их товарищей теперь ставится им в вину, не могли понять и просидевших в здешнем европейском благополучии коллег, озабоченных добычей буржуазных материальных благ. А когда одним росчерком пера Верховного Главнокомандующего их всех, со всеми вопросами и непониманием, со всем армейским имуществом, вдруг сдали, оголяя военные городки на политой кровью их предков земле, пошли в разгул...

Впрочем, в разгул постепенно уходила вся страна...

Всю систему государственного устройства - а он это хорошо понимал - окончательно и бесповоротно сбило с прежнего наработанного ритма.

Он вернулся домой, когда нужно было немедля засучивать рукава и спасать страну.

Основными сотрудниками комитета, который Резидент возглавлял и в функции которого входило налаживание связей с теми самыми капиталистами, с кем не так давно ему пришлось вести тайную войну, были знакомыми мэра с тех времён, когда тот ещё был рядовым демократом. Так что выбор был сделан до него, ему же нужно было оценить способности каждого и найти посильное каждому направление деятельности. И он начал с того, с чего его учили всегда начинать - с изучения персональных досье, и пока знал о каждом из них по скудным анкетным данным. Ну и немного из своих источников. Теперь предстояло не только разобраться, что каждый из себя представляет, но и в какой-то мере раскрыть способности, найти наиболее эффективное их приложение в решении стоящих перед комитетом задач.

Впрочем, как это делать он хорошо знал по прежней работе...

Он обвёл взглядом сотрудников, членов его команды, как это принято стало теперь говорить, но не торопился начать знакомство, всем своим видом - откинувшись в демократично-расслабленной позе в кресле, в рубашке с растёгнутым воротником, с улыбкой благодушия на лице, как он сам это представлял, - давая понять, что настроен не столько на деловой, сколько на дружеский разговор. И затянувшаяся пауза была как нельзя кстати - он мог оценить выдержку каждого.

Эту паузу прервал вошедший Кандидат. Склонив голову на его приглашающий жест занять своё место, прошёл к пустующему стулу не близко, но и не далеко от начальствующего стола, почти посередине, признавая тем самым свой статус ценного, но не ответственного работника.

И эту осторожность, скрывающую чинопочитание и боязнь допустить ошибку, не смогла замаскировать деловитая напряжённость взгляда. Он видел, ощущал это напряжение, сочетавшее и высокомерие, и угодничество одновременно. И не удивлялся: качества каждого человека закладываются в детстве. Судя по анкетным данным, можно было не сомневаться, что, родившиеся в одном городе, они росли не только в разных районах, но и в разных социальных группах. Он - потомок крестьян, внук повара, пусть и по-своему знаменитого, готовившего для важных чинов и даже для вождей, сын рабочего, ветерана войны, вырабатывал свою шкалу ценностей среди сверстников, детей таких же заводских рабочих, на улице. Кандидат был из другой породы - профессорский сынок, внук партийного функционера. Так что хотя дальше в глубь веков и у профессорского сынка корни крестьянские, да вот вершки разные у них... К тому же он моложе. В дети, правда, не годится, но разница в дюжину лет определяет их отношения как учителя и ученика...

Ближе всех к нему - его заместитель, Колхозник. Выражение лица деловое, соредоточенное, выражающее готовность воспринимать услышанное и принимать как руководство к действию. И одновременно требующее почтительного уважения. Это понятно: он старше на десять лет, больше прожил - больше пережил. К тому же поднялся с самых низов, добившийся всего не родством или связями, а исключительно личными качествами. Колхозником его окрестили из-за немалых лет причастности к труду крестьян, хотя от забот крестьянских он уже давно отошёл. Но, если разобраться, жилка в нём точно крестьянская: отец его был в тридцатом году раскулачен и выслан из Курганской области в Мурманскую. Ну а сын трудовой стаж для поступления в институт зарабатывал слесарем рудника. Но в технический вуз не пошёл, гены всё же сказались - закончил сельскохозяйственный институт, потом восемнадцать лет - путь от молодого специалиста до генерального директора объединения совхозов. И в период ускорения и перестройки - председатель горисполкома, первый секретарь горкома, заведующий отделом сельского хозяйства обкома партии, первый заместитель председателя облисполкома. За шесть лет - стремительный марш по четырём должностям - значит, что-то в нём есть, востребованное обстоятельствами и временем перемен...

Дальше - Борода. Его ровесник, хотя выглядит солиднее, фактурнее. Рафинированный интеллигент по происхождению, как и Кандидат, но человек из другого слоя: папа - морской офицер и учёный, мама - филолог и редактор. И сын не лыком шит - три высших образования; и технарь, и гуманитарий, и физик, и лирик - всё в одном симпатичном, располагающем к общению лице. К тому же ещё и статейки пописывает...

Наш Человек в противовес не нашей фамилии, доставшейся ему от родителей-немцев, по возрасту ближе к Кандидату. Он из семьи технарей. Экономист по образованию. Немного практики в НИИ, аспирантура, младший научный сотрудник... В комитете он - начальник отдела. Одержим экономическими реформами. Это сегодня востребовано. У реформаторов свой круг, ребята амбициозные во главе с Рыжим, революционно настроенные... Ну что же, все революции, как и перевороты, делались именно в Санкт-Петербурге, а с традицией трудно бороться...

Вот уж кто из рабочей семьи, так это Португалец - отец и мать работали на металлургическом завода. Правда, он выбрал профессию с металлом не связанную, учился на филолога и изучал языки: французский и португальский. Два года переводчиком в Мозамбике во время гражданской войны, два года в Анголе - тоже на войне... Можно сказать, родственная душа... В Ленсовет попал случайно, срочно потребовались специалисты, знающие португальский. А уже оттуда - в комитет.

С Португальцем они, можно сказать, давние знакомые по работе в университете. Правда, он моложе. Разница в возрасте - семь лет. По должности - главный специалист, но с перспективой на выдвижение...

- Название комитета вы все знаете, какие функции на нас возлагаются - объяснять нет нужды. А вот о ближайших задачах стоит поговорить, - наконец прервал Резидент затянувшуюся паузу. - Название у нас новое - мэрия, но функции старые: обеспечивать жизнеспособность города...

Сказал и усмехнулся этому своему бюрократическому словотворчеству. Продолжил уже не так пафосно.

- Вы сами знаете положение дел. Перемены в стране необратимы и вполне сравнимы с революционными. - Он задержал взгляд на напрягшемся Колхознике, уже догадываясь, что именно в нём найдёт главного оппонента своему видению будущего и продолжил. - Хотим этого или не хотим, но нам с вами придётся учиться у капиталистов... - обвёл быстрым взглядом подчинённых-сослуживцев, запоминая реакцию каждого, чтобы потом проанализировать и найти правильный подход. И, уже глядя на Крестьянина, утвердившись в скрытой оппозиционности того, закончил: - К сожалению, без внешней помощи, без капитала, без зарубежных партнёров для нас, родившихся, выросших и потрудившихся в социалистической стране, перейти в новую экономическую формацию, в капитализм, который мы с вами не любим, но вынуждены всё же признать его состоятельность, невозможно. Вот для решения этой задачи установления деловых контактов и международных связей и создан наш комитет. И наша с вами задача - приложить всё умение, знания, опыт предыдущей работы, чтобы не только установить деловые отношения с зарубежными партнёрами, но и не дать на себе нажиться. Основа капитализма - выгода, и пока мы учимся, придётся со своей стороны за выгодой не гнаться. Не сомневаюсь, что это нашим зарубежным партнёрам очень понравится, нажиться на нас постараются все...

Мельком отметил, как согласно кивнул Португалец - он тоже за «занавесом» не прятался, познал и оборотную сторону долго загнивающего, но так и не загнившего к этому времени капитализма. И даже заразившего своим товарным изобилием сплочённый, но уставший от повального дефицита практически всего, советский народ.

- Главная задача на сегодня - не позволить развалить страну ни внешнему врагу, ни внутреннему, - и тут же поправился, вспомнив о своей новой гражданской должности. - Конкретно наша с вами задача - не допустить паники или сбоя в жизнедеятельности города. Денег в городском бюджете практически нет, помощи из Москвы ждать не стоит, если что оттуда и перепадёт, это всех потребностей не закроет, поэтому задача комитета обоюдоострая...

Он помолчал, интригуя.

- С одной стороны продавать то, что они хотят купить - а мы можем продать не в ущерб себя, и закупать то, что необходимо нам. С другой - завлекать капиталистов с их мошной, убеждать вкладываться в производство, в наши предприятия. - И упредил возражения: - Технологически мы отстали, но специалистами и перспективами нашего рынка можем заинтересовать... Но первостепенная - задача найти партнёров для закупки продуктов и тех товаров, которые у нас в дефиците, а у них в изобилии. Считаю, что проблем с этим не будет, они сами заинтересованы в нашем рынке. Но хочу обратить внимание эксперта по внешним связям, - он остановил взгляд на Кандидате, - очень тщательно изучите законодательство тех стран и, прежде всего, нашего главного партнёра, Германии, с представителями которых будем заключать контракты. Да и всем нам надо это знать независимо от направления работы. Что же касается задач каждого, я отдельно с каждым из вас в ближайшие дни встречусь, и мы обсудим задачи и конкретные направления деятельности.

Август 1991 года стал переломным, фактически военным месяцем, поторопившим ещё не определившихся с политическими пристрастиями, не занявших ту или иную сторону невидимых, но уже возведённых баррикад, граждан страны. Обласканный и даже заласканный лидерами западных стран и заморского гегемона до утраты понимания реальности первый президент самой большой социалистической страны, флагмана строителей коммунизма на решительные действия был не готов. От назревших проблем, решения которых он не видел или не находил в себе сил на их реализацию, он улетел дышать морским прибоем, надеясь, что всё утрясётся само собой, как случалось и до этого. А может просто решил предоставить возможность действовать другим, чтобы затем либо одобрить, либо осудить эти действия.

В его отсутствие был спешно и тайно создан привычно коллегиальный орган, правда, теперь под непривычно-новым обозначением ГКЧП - Государственный комитет чрезвычайного положения. И этот ГКЧП объявил о том, что берёт власть в свои руки. Но правящая партийная система уже не имела той жёсткой хватки, азарта, той силы мечты, а может быть прежде всего самой мечты, которая была у основателей этой партии, и захват власти больше напоминал пародию или опереточный акт. И, согласно законам этого жанра, появился реальный претендент, способный продекларировать бунтующему народу свои августовские тезисы...

Могучий харизматичный уралец, ныне президент РСФСР, засидевшийся за спинами старших товарищей сначала в провинции, а затем и в столице, не испугавшись окрика: «Борис, ты не прав!», вдруг вывернулся из-за спин членов ГКЧП и повёл народ за собой.

В Смольном в эти дни деление суток утратило смысл. Это было тягучее время полубодрствования-полусна, в котором вся команда Демократа ощущала себя штабом одного из фронтов, на которых решается судьба страны и, естественно, судьба будущего каждого из них. И начальником штаба этого фронта был Резидент. Правда, по совместительству пришлось вспомнить и навыки взводного, - он с автоматчиками персонально отвечал за жизнь мэра. Главнокомандующим, естественно, был сам Демократ, который сразу же определил, по чью сторону баррикад он находится, выступив по телевидению искони революционного города с призывом дать достойный отпор путчистам, срочно созвать чрезвычайный съезд народных избранников могучей державы, а если путчисты будут сопротивляться народной воле и чаяниям, объявить всеобщую бессрочную забастовку. И в конце выступления выразил уверенность в том, что мировое сообщество поддержит протестующий народ.

И на следующий день ленинградцы-петербуржцы действительно вышли на многочисленную демонстрацию, не давая никому повода усомниться, чью сторону они заняли. Эта поддержка северной столицы сыграла свою роль в дальнейшем развитии событий в южной. По приказу спасовавших путчистов войска из Москвы ушли, инициативный президент РСФСР издал указ о приостановлении деятельности компартии, а спустя пару месяцев, как раз накануне 74 годовщины Октябрьской революции, следующий указ  - уже о запрете её деятельности.

Демократ, как впрочем и решительный, в отличие от президента страны, уралец, и их соратники, жаждущие демократических перемен, и тот же Резидент, сделавший свой непростой выбор не в пользу путчистов, хотя тех поддержало немало его, теперь уже окончательно бывших, соратников-сослуживцев, пережили непростые часы в своей жизни. Но именно в эти часы, дни Резидент впервые в жизни понял то, что подспудно осознаёт каждый военный человек - готовность при необходимости пожертвовать своей жизнью ради других... И познал вкус победы.

Правда, в полной мере пережить то, что переживали фронтовики-победители, и в их числе его отец, в мае сорок пятого года, он не смог; но она всё же была, эта важная и опьяняющая победа, которую одержали он и все, кто был рядом с Демократом и с новым лидером страны. И когда уже стало очевидно, что новых попыток возврата к старому можно не опасаться, позволил себе в делах возглавляемого им комитета ту самую безрассудную непогрешимость победителя, которая зиждется на уверенности в гарантированной победой безнаказанности...

К тому же страна, и это носилось в осеннем воздухе, была устремлена в перемены, торопясь избавиться от тягостного ожидания изменений. В Москве продолжил работу внеочередной съезд народных депутатов, на котором уже очевидный лидер - президент РСФСР - провозгласил программу революции. Или контрреволюции...

Был дан старт на глобальные судьбоносные перемены, и поверившие в их благостность стали работать в полную силу, преодолевая препоны суетливого безвластия, нарушая ещё не отменённые, но уже явно устаревшие законы, не ожидая ни новой конституции, ни новых законов...

Демократ благоволил перед монархией. Но об этом мало кто знал. Войдя в политику на волне демократических преобразований, он априори был заклеймён ярым сторонником демократии и придерживался этого амплуа в своих публичных выступлениях и даже в поведении. Но втайне тосковал о монархической цельности власти, о ясной и понятной каждому человеку иерархической структуре управления, скреплённой волей не множества безликих властолюбцев, а одного, призванного, помазанника... И став во главе пусть пока не страны, но большого многомиллионного города, который по численности и экономическому потенциалу превосходил соседние карликовые страны, он ощущал себя таким призванным. И в этом его большом городе-маленькой стране он теперь мог и стал выстраивать ту самую иерархию управления.

Но всё-таки не хватало зримого примера, не было полного понимания внутреннего состояния этой призванности, той самой твёрдой опоры, на которой, на его взгляд, и держалось трёхсотлетнее царствование Романовых. И ему просто необходимо было понять, проникнуться этим состоянием. Вот почему он пригласил приехать теперь уже не в большевистско-коммунистическую страну одного из живущих потомков царской ветви князя Владимира Кирилловича. И даже помог с въездом, потому что тот был единственным из многочисленных потомков древа Романовых, рассеянных по миру, не принявший никакого гражданства, продолжавший считать себя гражданином той России, которая канула в Лету как раз в год его рождения...

Был ноябрь.

Ленинград, ставший благодаря Демократу Санкт-Петербургом, привычно туманился и продувал его жителей и гостей влажными ветрами.

Князь, которому было уже за семьдесят, приехал в Россию с женой Леонидой Георгиевной. Князь был высок, моложав и сентиментален. Княгиня широка, приземиста и деловита. Князь считал, что Господь оказал ему перед кончиной великую милость, позволив посетить Россию, и даже завещал похоронить себя в Петропавловской крепости.

Княгиня же была устремлена в будущее, интересуясь возможностями создания своего дела в наконец-то отказавшейся от социализма стране, более охотно общалась с московским мэром, уже постигшим премудрости успешного бизнеса, знакомилась со стремительно богатеющими на запасах недр новыми русскими. У неё были виды на собственный, семейный, царский бизнес...

Дочь Мария и внук Георгий трепетной любви к стране предков не испытывали и не очень-то понимали князя. Они родились и выросли в другом мире, а кровь их была существенно разбавлена кровью материнской ветви грузинских Багратионов. Выросшая во Франции, будучи в первом браке за американским финансистом Кёрби, родив тому Елену, спустя пару лет Леонида Георгиевна развелась, вновь вернулась в Европу и в сорок восьмом году в Испании познакомилась с князем Владимиром. Они тайно обвенчались.

Мария Владимировна родилась в пятьдесят третьем году, когда матери было уже тридцать девять лет. А сына Георгия она родила в восемьдесят первом году от принца Прусского Франца-Вильгельма Гогнцоллерна...

Изучая биографии сановных гостей, Резидент ещё раз утвердился в мысли, что два великих народа, которые на протяжении своей истории жили друг с другом то в войне, то в дружбе, связывают некие непостижимые человеком узы. Словно братьев, родившихся без учёта желания каждого из них и постоянно соперничающих в отстаивании своего старшинства. И доведись возродиться монархии, тут же, как встарь, шалея от просторов и богатств России после европейской тесноты и скудости недр, до конца не понимая, как совладать со всем этим, но желая владеть, ринутся в Россию представители педантичной нации. И думал, в отличие от восторженного этой встречей с царственными особами мэра-Демократа, что подобного допускать не следует. Но понимал, что именно немецкие богачи-бизнесмены охотнее всех прочих начнут вкладывать деньги в новую, теперь похожую на них капиталистическую Россию...

Князь с домочадцами были желанными гостями первого президента России, которому князь после провала путча несмотря на ностальгию по монархии направил письмо с пожеланиями успехов в строительстве демократического государства. И княгиня видела большие перспективы для продвижения своего внука, который - со временем, чем чёрт не шутит  - вполне может стать и президентом - а это почти монарх - богатейшего и безмерного государства...

И хотя подобные предположения звучали в кулуарах пока пусть с ироничной улыбкой и категоричным отрицанием подобной возможности, тем не менее, никому будущее не ведомо, кроме Всевышнего, а Георгий молод...

Во всяком случае Демократ допускал такую возможность, пусть и не в близком будущем...

Сам же он так и не смог разгадать наследственную силу спокойного и излучающего уверенность, лишённого всяческого налёта игры в этикет, с видимой выношенной всей жизнью любовью к так и не ставшим для него родными берегам Невы, князя. Но постарался хотя бы этим многозначительным спокойствием походить на него...

Декабрь поставил точку в неопределённости с суверенитетами. Президенты РСФСР, Украины и Председатель Верховного Совета Белоруссии подписали Беловежское соглашение о создании Содружества независимых государств. А накануне нового 1992 года первый и единственный президент СССР подписал указ о сложении с себя полномочий уже фактически несуществующей страны. И в тот же день Верховный Совет РСФСР принял Закон, по которому Российская Советская Федеративная Социалистическая Республика стала Российской Федерацией. И собранная первым президентом России команда реформаторов энергично взялась за построение капитализма.

Первый этап реализации реформ начался с распродажи не только сырьевых ресурсов, но и всего, на что был спрос. В том числе он был и на военную технику. Эйфория, вера в лучшее, богатое будущее, витали в воздухе и в этом бесшабашном веселье реформаторы избавлялись от того, что ещё совсем недавно представляло самую главную ценность для страны. И Резидент вспомнил, как уходила из Германии базировавшаяся там многие годы образцово-показательная группировка советских войск, оставляя обжитые городки, бросая технику, меняя всё, что только можно было на подержанные машины и прочий дефицитный в СССР ширпотреб. Эта бездумная распродажа военного имущества ему не нравилась, но он не мог сопротивляться общему психозу желания быстрого обогащения, приобретения давно вымечтанного, заразившему весь командный состав, и тоже кое-что привёз, оправдывая себя примером старших по званию. Но это отступление от усвоенных и искренне разделяемых им принципов бескорыстного служения родине в какой-то мере и подтолкнуло к разочарованию своей профессией и увольнению.

Теперь он видел этот же психоз и в цивильной жизни, в которой к тому же служение отчизне понималось каждым по-своему. И с горечью осознал, что неразумно сопротивляться общему течению - к тому же столь бурному, словно прорвавшему непреодолимую прежде преграду, - а нужно приспособиться и к новым ценностям, и к новому темпу жизни...

Перед руководимым им комитетом стояла задача не допустить сбоя в обеспечении города продовольствием, а необходимые продукты были в изобилии только за пределами страны. Но рубли, стремительно обесценивающиеся, становящиеся «деревянными», западных коммерсантов не интересовали, а валюты не было. Но в изобилии были лес, нефть, металл... Комитет выдавал лицензии на экспорт этих востребованных материалов в обмен на поставки продовольствия, которое затем закупал. И как не старались проверять и перепроверять каждого экспортёра, немало было тех, кто обещанного не исполнял или безбожно завышал цены, ссылаясь на безудержную инфляцию.

Демократ сумел себя поставить перед Москвой, он был в хороших отношениях с президентом, добился большей, чем другие города и регионы, самостоятельности, и мэрия под его началом с каждым днём брала под свой контроль всё больше и больше городских структур, быстро привыкших к вольнице безвластия.

Комитет под руководством Резидента расширял деловые контакты. Знания и пятилетний опыт зарубежной жизни, да и профессия помогали ему обходить ловушки, на которые столь хитры капиталисты, но не всё он мог охватить, не всех проконтролировать. Нарождавшиеся не по дням, а по часам частные торгово-посреднические фирмы и фирмочки, желающие получить лицензию на вывоз тех же лесоматериалов, нефтепродуктов, металла множились, сами находили покупателей за рубежом, и отследить всех было невозможно. Но несведущим наблюдателям со стороны эти проблемы были не видны. Зато в глаза бросались суммы, осваиваемые комитетом по внешним связям. Депутатам города в честность и бескорыстие его сотрудников и, прежде всего, председателя комитета, не верилось. За примером ходить далеко не надо было: в Москве вовсю хозяйничали оказавшиеся вдруг не у дел «полковники». Они лихо торговали тем, на что был спрос и страну лихорадило в перепродажах не только сырья, но и импортных сигарет, спиртного, неведомых прежде продуктов, джинсов... Никто из народных избранников не сомневался, что бывший сотрудник госбезопасности, нынешний руководитель комитета, с ними связан. К тому же легче всего можно было приструнить возомнившего о себе мэра, выбив из его команды опорный комитет.

В этом не сомневалась представитель Петербургского Госсовета при Верховном Совете России и руководитель депутатской группы, следящей за деятельностью комитета, активистка народного фронта, общепризнанная Бабушка Русской Демократии. Группа проверила деятельность комитета и пришла к выводу, что тот нанёс ущерб городу ни много ни мало в сто миллионов долларов. А посему его руководителя необходимо было не только увольнять с должности, но и судить. Отчёт депутатской группы был утверждён малым советом Петросовета. И материалы переданы в контрольное управление администрации президента.

Демократ вызвал Резидента к себе в кабинет, велев секретарше никого не впускать и не отвлекать телефонными звонками.

- Я на месте исключительно для президента, - сказал он тоном, не допускающим никаких возражений.

Потом плотно прикрыл дверь и широким жестом пригласил:

- Садись, где тебе удобно.

Резидент выбрал первый от мэрского стола стул.

- Что у нас с продовольственными контрактами? - задал ожидаемый вопрос Демократ, удобно располагаясь в мэрском кресле, что свидетельствовало о его настрое не на короткий разговор.

- Людей не хватает, - коротко отозвался Резидент.

- Отчёт Бабушки читал? - перешёл к делу мэр.

Резидент знал эту воинственную старушку, сменившую почётную и уважаемую профессию педагога - она была доктором геолого-минералогических наук и преподавала в вузе - на политическую суету. И, перехватив пару раз взгляд, каким она смотрела на него, он не сомневался, что доведись быть её студентом, ходил бы в явных нелюбимчиках. Да и он к ней симпатий не испытывал.

Кивнул утвердительно.

- Не сомневаюсь, читал внимательно. Поэтому спрашиваю: помимо того, о чём я знаю, собственной инициативы в отношениях с коммерсантами из сотрудников комитета никто не проявлял?

- За своих ручаюсь, - твёрдо ответил он. - Проколы были с фирмами, не всех смогли проверить, отследить...

- Перестраховывайся по возможности. Сам знаешь, в мутной воде все норовят рыбку половить, - неожиданно вспомнил мэр народную мудрость. - Даже с твоей профессиональной подготовкой и опытом объегорить могут. И покровителей нечистоплотных хватает. Были ходоки?

- Были. С рекомендацией из Москвы, из ближнего окружения...

Мэр помолчал, обдумывая услышанное.

- Их не завернул?

- Пока проверяем...

- Вычислишь от кого конкретно, скажешь. Вместе подумаем как быть... Нынче трудно найти тех, кто о стране печётся, каждый о своём кармане думает. Но всё в меру должно быть... Сотрудники зарплатой довольны?..- и, не ожидая ответа, продолжил: - Ты не скупись, есть возможность - поощряй. Прикормленная собака верней служит... Но не позволяй, чтобы сами искали или с чужой руки кормились.

Сравнение сотрудников с собаками Резиденту не понравилось. Но он был согласен; воруют больше от неудовлетворённости оценкой труда, чем от корысти. И его подчинённые знали, что он не пощадит того, кто свой карман с государственным перепутает.

- Ты о Бабушке не думай, спокойно работай. Но держи в уме. На будущее... Я своих не сдаю. Бабушкой я сам займусь. Да и с депутатами пора уже разобраться. - И окинув Резидента оценивающим взглядом - посвящать ли того в ведомое только ему, решил, что можно. - У президента есть желание от этих болтунов избавиться. Двоевластие для нашей страны добром никогда не кончалось. А у нас сейчас как перед смутным временем - с одной стороны азиатчина хазбулатовская с депутатами-бездельниками в прошлое тянет, с другой - президент с командой новое окно в Европу прорубает. А мы ему помогаем... А Бабушка со своими соратниками по дремучести своей не понимает этого, чужих блох ловит... Сейчас главное не воров отлавливать, они испокон веков при власти ошиваются, всех за руку не ухватишь, а эту самую власть не отдать говорунам... Ты работай, не опускайся до завистников, я в Москве поговорю. Но на всякий случай подчисть там, где можешь...

Резидент согласно кивнул.

- И запомни, своих мы никогда не сдаём...

Шли первые месяцы истории новой страны - теперь не большого Союза Советских Социалистических Республик, сложенного некогда из пятнадцати республик мечтателями большевиками-коммунистами, а одной из них, имеющей, правда, тысячелетнюю историю, которую реформаторы по молодости лет поторопились отбросить за ненадобностью, объявив об открытии самой первой страницы истории новой страны. Президент нового старого государства собирал свою команду, градоначальники двух столиц торопились набрать свои - не слабее, а по возможности и круче, понимая, что рано или поздно придёт и их час брать в руки скипетр. Отдавали предпочтение неофитам, не имеющим неразрывной связи с прежней партийной номенклатурой, способной воспринимать новое, и жаждущим карьерного восхождения. Особенно много амбициозных и, в общем-то, толковых карьеристов - а теперь это слово уже не звучало осуждающе - было в научных и высших учебных заведениях.

По Питеру ходили слухи об экономистах-революци­онерах, лидером которых был кандидат наук и доцент по прозвищу Рыжий, сынок начальника кафедры марксизма-ленинизма одного из военных училищ, порвавший отношения с компартией, членом которой был - и даже, вроде бы, с отцом. Эти революционеры, подобные всем предтечам, самоуверенно заявляли, что знают, как наконец-то догнать и перегнать так и не загнивший за многие годы строительства социализма капиталистический мир и быстро заменить неэффективную плановую экономику чудодейственной рыночной. Они заверяли, что стоит только перестать планировать и контролировать исполнение, как рыночные механизмы сами всё отрегулируют. Нужно лишь помочь народиться первым отечественным капиталистам... И не мешать им, самым смелым, самым предприимчивым, жаждущим богатства и способным обогатиться, а следовательно и выстроить капиталистические отношения. Именно эти, первые, пусть даже приобретшие собственность не всегда праведным путём, - богатство праведникам не даётся, - станут локомотивом нового строя. И ни в коем случае не нужна никакая советская уравниловка. Пусть наконец-то каждый урвёт по своим способностям...

Рыжий умел заразить и воодушевить аргументированностью суждений, незыблемой уверенностью в истинности собственного понимания реформирования экономики, в основе которого приватизация, то есть щедрое одаривание каждого гражданина страны толикой общего богатства. Но только на этом начальном этапе все будут уравнены, каждому достанется по одному ваучеру-удостоверению на нежданно свалившееся богатство, равное двойной мечте каждого советского труженика - стоимости двух автомобилей «Волга».

В общих чертах Рыжий представлял как всё должно выглядеть, в частностях же готов был перенимать опыт старших товарищей-капиталистов и, невзирая на учёную степень, прилежно у них учился. Начало нового десятилетия он встретил заместителем, а скоро стал первым заместителем председателя исполкома Ленсовета.

У Демократа он был главным экономическим советником. Мэр видел в Рыжем человека, способного сотворить экономическое чудо, подобное японскому, и везде, где мог, расхваливал его проекты преобразований и этим даже заинтересовал Генерального секретаря Центрального комитета КПСС, а затем первого и последнего президента СССР. Но тот так и не успел проникнуться гениальными идеями реформатора.

Президент несколько урезанной страны Демократу поверил, призвал Рыжего в южную столицу возглавить Государственный комитет страны по управлению всем государственным имуществом. А так как всё вокруг, за исключением личных подворий и квартир, ещё было государственным - значит, по управлению всем, что было изобретено, построено, произведено предыдущими поколениями. И тот так доходчиво донёс свою идею реформирования до президента новой старой страны, что спустя всего несколько месяцев из министров был переведён в заместители председателя правительства. А главной опорой президента, председателем правительства в это время был его сверстник и соратник по научным исканиям Рыжего, внук советского писателя-большевика. Задачей Рыжего была разработка программы приватизации...

Председателю правительства принадлежала идея шоковой социальной терапии. Рыжий её поддержал, внеся весомую лепту в то, чтобы шок этот имел и соответствующую анестезию для способных к капитализму, облегчающую воспитанному на бескорыстных и человеколюбивых идеях обществу безропотное принятие несправедливости первичного накопления капитала.

О том, что эта анестезия может быть отвлекающей, чтобы не дать возможность большинству населения принять участие в дележе общего богатства, мало кто думал. А вот у Резидента в силу профессионального подхода мелькнула было мысль о грандиозном обмане большинства населения страны, но он привычно не торопился делиться этим, а лишь кивал на восторженные отзывы мэра о своём бывшем подчинённом, который теперь совершал экономическую революцию в стране. Кивал, хотя ему очень не нравилось, что в отделе технической помощи и экспертизы, созданном Рыжим, работали американские специалисты, он не сомневался - сотрудники ЦРУ - кто же упустит такую возможность вмешаться во внутренние дела своего потенциального противника...

Но, как и все государственные служащие, он должен был спускаемые сверху решения воплощать в жизнь, и  если одна из главных целей приватизации - формирование слоя частных собственников - ему не импонировала, то против стабилизации финансового состояния страны или социальной защиты населения он ничего возразить не мог. Как и против привлечения иностранных инвестиций, чем его комитет, собственно, и занимался.

Кандидат постарался на совесть - всё-таки он был прилежным студентом и вдумчивым аспирантом и научился юридическим многоходовкам, запутывающим любого не поднаторевшего в юриспруденции человека. Естественно, у Бабушки Русской Демократии и у её коллег по депутатской группе было предостаточно других забот и не хватило ни времени, ни желания на все витиеватые ходы Кандидата найти свои контраргументы. Он подвёл под все операции комитета юридическую базу, да и свидетельствовал с непогрешимым выражением лица о том, что никакого злого или какого иного умысла ни у председателя комитета, ни у кого из его сотрудников не только в делах, но даже в мыслях не было.

Но тем не менее выводы комиссии с рекомендацией если уж не возбуждать уголовное дело, то хотя бы уволить председателя комитета, были предоставлены мэру. Ознакомившись с ними и с запиской Кандидата, Демократ вызвал Резидента. Как всегда в приватных разговорах велел секретарше ни с кем его не соединять и не отвлекать, если только не случится что-нибудь экстраординарное. И велел сделать кофе на двоих.

Этот кофе из звонкой фарфоровой чашечки, напоминающей дорогой антиквариат из царских покоев, он отпивал мелкими глотками и бросал взгляды на внимательно читающего выводы депутатов Резидента. Записку Кандидата тот сразу отложил в сторону, давая понять, что её содержание знает. Наконец дочитал, поднял глаза, и Демократ спросил:

- Ну, есть что сказать?

- Лучше чем Кандидат я бы не ответил...

- Мой аспирант, - не преминул напомнить Демократ.- Да и тебя я своим учеником считаю. Пора и тебе о диссертации подумать...

- У меня профессия ненаучная,- с улыбкой заметил он.

- Ну да, с твоей профессией известности и признания не дождёшься... Но теперь ты человек публичный, так что можно и за славой погоняться. А научное звание, в отличие от государственных наград, и рубля не девальвирует... Пей кофе пока не остыл.

Резидент осторожно поднял чашку, сделал пару глотков.

- Непривычно из такой посуды?.. - усмехнулся Демократ. Добавил, вкладывая в слова ведомое только ему: - Ничего, не боги горшки обжигают, научимся... - И, небрежно отодвинув мизинцем чашку, продолжил. - Рекомендации этих бездельников я, естественно, проигнорирую. Но должен тебя предупредить: врагов у нас немало не только здесь, но и в Москве. Начальник контрольного управления администрации президента нашу Бабушку уважает, а она ему, как я понял из нашего с ним разговора, наплела много чего. А он не понимает, что сейчас законника из себя корчить не следует, жить по закону можно только ничего не делая. Но, думаю, он долго не задержится на этой должности... Да и не до тебя нынче, президенту надо депутатам их место указать, иначе это двоевластие страну погубит... - И, перехватив взгляд Резидента, спросил: - Ты к драке готов?

- А она будет?- не отвёл тот взгляда.

- А как ты сам считаешь?

Тот помедлил, потом кивнул.

- Ну вот сам себе и ответил. И я думаю, уже скоро...

Демократ продолжал формировать свою команду из профессионалов, не зашоренных идеологическими и экономическими догмами социализма. Кого-то он знал давно, как было с Кандидатом, фактически его учеником и Резидентом, которого запомнил ещё студентом или же в чью способность пробивать собственные идеи поверил, как было с Рыжим. Кого-то по рекомендации тех, кому он верил. Так за Князя замолвил слово Резидент: они были знакомы давно, служили в одном подведомстве. Опыт специалиста по внешним связям в вузе и сотрудника аппарата экономического советника посольства за рубежом вполне отвечали требованиям мэра к руководителю отдела комитета по экономическому развитию. Что же касается Финансиста, то тот был кандидатом экономических наук, а значит теоретически подкован, работал заместителем председателя комитета по экономической реформе в исполкоме и сохранил эту должность в комитете мэрии.

При необходимости Демократ менял штатное расписание, вводя новые должности для нужных ему людей. Так у него появился ещё один заместитель, он же председатель комитета по социальным вопросам, Футболист. На самом деле тот профессионально футболом не занимался, был болельщиком, а учился в своё время на судового механика, но проникнуться любовью к своей профессии ему так и не довелось; в советское время был выдвинут на работу в исполком районного совета, перестроечные годы встретил председателем райисполкома, затем продолжал служить обществу на том же месте, но под новой вывеской - главой администрации, откуда и был приглашён мэром, с которым у него были дружеские отношения.

Демонтаж прежней системы, который правительство реформаторов решило осуществить в самые короткие сроки посредством шоковой либерилизации цен, породил гиперинфляцию и стремительное обнищание населения. Напряжение в обществе росло так же, как и инфляция -  стремительно и неудержимо. Набирали силу и сепаратистские настроения в национальных регионах.

В апреле 1992 года съезд народных депутатов отказался ратифицировать беловежское соглашение о разделе трёх бывших республик. Противостояние исполнительной и законодательной властей нарастало. Стороны усиленно набирали приверженцев, и личная преданность президенту в столице или руководителям регионов стала самым главным критерием при приёме на работу в исполнительные структуры.

Народные избранники всё больше верили в собственную значимость и заявляли о парламентской республике как о более приемлемой для страны формы правления. Всё очевиднее становилось, что в стенах Государственной думы страны зреет заговор, в основе которого, как пояснял своим сотрудникам Демократ, лежали не столько разногласия во взгляде на будущее страны, сколько запоздалое прозрение «бездельников-депутатов», которые за словопрениями не заметили, что имущество страны принадлежит не им, и теперь спохватились.

У Бабушки Русской Демократии с отчётом, инкриминирующим нарушение закона Резидентом, случился фальшстарт. Но именно благодаря ему Демократ был в числе первых руководителей регионов, кто определился со своим отношением к президенту и сторонникам парламентской республики. С последними он теперь непримиримо боролся, используя все доступные методы. С теми же из депутатов, кто занимал сторону президента и имел влияние старался сблизиться, поделиться громадъём планов, продекларировать свои принципы надёжности деловых и человеческих отношений и перетянуть, если не в свою команду, то на свою сторону.

Но главное было выстроить отношения с начавшим возникать крупным бизнесом, невзирая на не совсем законное или даже криминальное его происхождение. Выстраиванием этих отношений, и весьма эффективно, занимался комитет по внешним связям.

Мэр оценил верность Резидента и теперь, выезжая по делам или по приглашению за границу, нередко оставлял его исполнять его обязанности.

Шок от реформ оказался настолько болезненен, что президент решил выпустить пар народного возмущения, сменив главу правительства. Молодые реформаторы отошли в тень, внутренние проблемы страны взялся решать бывший нефтяник, которого тут же окрестили Стилистом. Его косноязычие, идущее от привычки употреблять крепкие русские слова-связки, тоже способствовало стравливанию пара недовольства не хуже чем шаманские пасы телевизионных целителей и призывы к халявному обогащению в финансовых пирамидах.

Но всё это лишь оттягивало неизбежное столкновение в борьбе за власть. И оно произошло осенью 1993 года. Верховный Совет во главе с его председателем и вице-президентом страны выступал против реформ и к этому времени уже набрал большое число сторонников. Двоевластие достигло своего пика. Считая, что депутаты хотят узурпировать функции исполнительной и судебной властей, президент издал указ о поэтапной конституционной реформе, которую начал с роспуска съезда народных депутатов и Верховного Совета.

Президиум Верховного Совета на своём заседании этот указ исполнять отказался.

Фактически это было начало гражданской войны - правда, пока только в Москве. И кровь действительно была пролита. Белый дом с укрывшимися в нём депутатами был окружён верными президенту войсками и обстрелян танками. Попытка захвата телевизионного центра, чтобы призвать народ к неповиновению президенту, у сторонников переворота не удалась. Москвичи не поддержали народных избранников. Бунт был подавлен, президентский указ исполнен.

А следом был распущен и депутатский корпус Санкт-Петербурга.

Теперь вместо мэрии городом управляло правительство, которое возглавлял его председатель, бывший мэр Демократ. Резидент пошёл на повышение, стал заместителем председателя и одновременно продолжал руководить комитетом. А должность первого заместителя Демократ неожиданно для многих отдал Коммунисту, бывшему до этого председателем комитета по городскому хозяйству. Тот приглянулся Демократу деловой хваткой и профессиональным опытом - начинал с мастера строительного треста, а дошёл до управляющего этим трестом, затем был заместителем начальника, главным инженером жилищного управления. Ну а то, что так и остался приверженцем коммунистической идеи, которая судебной властью была признана неподсудной и деятельность коммунистической партии была вновь возобновлена, вполне компенсировалось местом рождения в далёкой Якутии, куда была выслана в тридцатые годы его мать, по происхождению из ингерманладских финнов. Так что Демократ надеялся, что со временем сможет убедить того пересмотреть своё отношение к большевикам-коммунистам. Да и к утопической идее построения всеобщего счастья на земле.

В новой же урезанной и уже не социалистической стране поспешно была принята Конституция. Период беззакония закончился. Обнищавшее население постепенно забывало о дефиците продуктов и вещей - невостребованные новым экономическим укладом инженеры, преподаватели, строители и прочие представители интеллигенции создали новую прослойку общества - «челноков», которая с внушительными баулами товаров бесстрашно и неустанно пересекала границы. Но возник новый дефицит. Дефицит деятельных людей, профессионалов. Причём людей с новыми взглядами, а значит, в первую очередь идеологически непорочной молодёжи. Но у молодых не было опыта, и нужно было так формировать управленческую команду, чтобы энергия молодости уравновешивалась опытом и знанием профессиональных тонкостей управленцев советской страны. И в правительстве города появился Прокурор.

Прокурор был из опытных: работал прокурором, начальником юридического отдела концерна, заместителем начальника юридического отдела горисполкома... Теперь же возглавил юридический комитет города.

А директором департамента недвижимого имущества стал Аспирант. В какой-то мере тот подвёл Демократа, который был его научным руководителем, закончив аспирантуру, но так и не защитив диссертацию. Но зато теперь имел возможность под началом уже непосредственного начальника набраться практического опыта на одном из сложных участков: недвижимое имущество манило новоявленных капиталистов, как нектар пчёл.

Изменились и задачи. Инстинкт самосохранения тех, кто пришёл на смену партийной номенклатуре, диктовал необходимость возвращения процессов в рамки законности и подчинённости бюрократическому аппарату, то есть им. Отношения с нуворишами или новыми русскими, как их окрестили в народе, сложившиеся в период безвластия и беззакония, в которых явно присутствовала зависимость от держателей капитала, теперь не могли устроить власть и даже представляли опасность для неё. Уже было очевидно, что те, кто, как правило, противозаконными или даже уголовно наказуемыми способами, сумели захватить в личную собственность некогда принадлежащее всему обществу, настроились иметь в такой же собственности и власть. Деньги, обобщённые словом рынок, стали устанавливать в стране свой порядок, в котором теперь всё, включая места во властных структурах, продавалось и покупалось. Москва первой продемонстрировала, к чему это ведёт - здесь олигархат уже без всякого стеснения устанавливал свои законы.

Демократ понимал, чем это чревато, и не только не хотел - не мог себя представить на побегушках какого-нибудь невесть откуда взявшегося денежного туза или главаря криминальной группировки. Своей властью он делиться не хотел ни с кем. И требовал от своей команды жёсткого противостояния с капиталом, чтобы ни у кого не возникло никаких сомнений, кто в доме хозяин.

- Я отдаю себе отчёт, насколько с нашей нищенской зарплатой велик соблазн обогащения - признавал он если не на каждой планёрке, то через одну. - Но должность каждого из вас сегодня - это долговременные инвестиции, более надёжные, чем любые другие. Пройдёт не так много времени, и не вы этим малиновым русским, а они будут вам завидовать. Подкупать будут, подарки дарить... Там, где можно, не отказывайтесь. Но и не подставляйтесь, у юристов консультируйтесь, они подскажут... Но и никаких поблажек, никаких послаблений, всё по закону... Чтобы комар носа не подточил... И выстраивайте отношения так, чтобы ваша власть цены не имела... Ну а если подставитесь, не обессудьте. Хотя своих я не сдаю, но с законом ссориться не собираюсь...

И этому совету внимали.

Когда страна большая, трудно успеть уследить за всем, что в ней происходит не только в эпоху перемен. А уж когда идёт на слом привычный уклад жизни, рвутся связи, там, где прежде не было, возникают новые границы - диссонанс становится катастрофическим. И в непримиримом хаотичном перемещении человеческих судеб консолидируются и сталкиваются противоборствующие приверженцы созидания и сторонники разрушения...

В северную столицу в середине лета съехались спортсмены на Игры доброй воли. Одним из организаторов этого жеста миролюбия был Резидент. А на Северном Кавказе в самопровозглашённой республике Ичкерия в это время всё необратимо шло к братоубийственной войне. Но от готовившегося к демонстрации дружелюбия и спортивного соперничества города на Неве это было так далеко, что воспринималось чем-то менее значительным. Правда, в силу своей прежней профессии Резидент иллюзий благоприятного разрешения возникших там сепаратистских настроений не питал. Хотя и не сказать, чтобы думал об этом постоянно. Он жил другими заботами, отлаживая многофункциональный механизм большого спортивного состязания, во время которого спортсмены, прежде всего зарубежные, а также зрители должны были получить исключительно положительные эмоции. А ещё - и это было самое главное - нужно было позаботиться о безопасности, а в расхристанной стране, в криминализированном обществе это было непросто. Так что это был экзамен на его умение оперативно реагировать на любую ситуацию.

Примером для подражания были Олимпийские игры в восьмидесятом году в СССР. Ему тогда было двадцать восемь лет, он уже служил, но в равной степени считал себя и разведчиком, и спортсменом. Оттого сейчас вдвойне переживал, чтобы прошло всё без происшествий и победила советская команда. Он хорошо помнил то чувство гордости, с которым смотрел на улетающий в вечернее небо огромный талисман той Олимпиады, доброжелательного медведя. С миллионами людей разных стран и наций в тот день он пережил единение и светлую грусть прощания с чем-то очень дорогим. И память большого объединяющего праздника осталась навсегда. Ему хотелось, чтобы эта же светлая объединяющая радость была пережита и теперь на играх, которые пройдут в его родном городе.

Он как никто другой знал, что любые международные спортивные соревнования - это не только состязание спортсменов, но и противоборство тайных служб. Зачастую успехи в том невидимом никому, кроме посвящённых, противоборстве бывают даже более значимыми для страны, чем завоёванное количество медалей. И во многом это зависит от организаторов. Спортсмен заслуженно получит свою медаль, искренне порадуется, поднимется на пьедестал, но не менее, а, может быть, даже более важно, с каким чувством покинут игры те, кто формирует общественное мнение. На его взгляд олимпийские игры в прежней социалистической стране остались в памяти гостей благодаря не столько спортивным достижениям, сколько атмосфере взаимоуважения, пережитого чувства чего-то светлого, радостного, происходящего с ними и вокруг них, с чем, как и с косолапым талисманом олимпиады, до слёз не хотелось расставаться...

У Игр тоже был свой талисман - пушистый и ласковый котёнок Петя... Хотя основатель города никак не походил на котёнка...

Помимо организационных у Резидента была и ещё не менее важная задача - опекать капиталистического медиамагната. Добрый отклик в изданиях, принадлежащих ему, вполне можно было соотнести с медальным пьедесталом. И он старался, припомнив свой зарубежный опыт, предугадывать желания зарубежного гостя и выкладывать утратившие ценность секреты. Медиамагнат, считавший себя не меньшим разведчиком, чем те, кто занимался этим профессионально, задавал всё более сложные на его взгляд вопросы, но на каждый получал вполне удовлетворяющий его ответ.

Вообще этот довольно молодой заместитель председателя правительства уникального и красивого, почти европейского города, медиамагнату нравился. Он производил впечатление человека компетентного, и, что самое главное, был одновременно по-европейски независим и в то же время гостеприимен. Но всё же он решил проверить, насколько этот бывший разведчик может быть честен и, выбрав благоприятную минуту расслабления своего сопровождающего, вдруг провоцирующе спросил:

- Как сложно совмещать обязанности одного из хозяев этого города, возведённого императором Петром и советского разведчика?

И уставился на заместителя хитрого лиса Демократа, не сомневаясь, что тот бы точно вывернулся: по корням европеец, дед по отцу - поляк, бабушка - чешка...

Думал, смутил этим вопросом, уже сам себя поставил на пьедестал победителя в этой мысленной схватке, но тот, нисколько не смутившись и не отводя взгляда, словно своему непосредственному начальнику, со вздохом признался:

- Тяжело... Но приходится...

И магнат, помедлив, осмысливая услышанное, сообразил, что после такого ответа лучше всего будет перевести всё в шутку:

- Да, спорт есть мир...

- Спорт - это тоже политика, - продолжал его удивлять представитель власти бывшей социалистической страны. - Вам понравились наши Игры?

И магнат правильно понял, его ответ должен быть таким же прямым, каким был ответ собеседника.

- Игры - да... Мне понравились... - И, подумав, добавил: - И вы мне тоже понравились... Вы способный и компетентный парень...

Сказал так, отдавая себе отчёт, что после этих слов издания его медиаимперии не найдут ничего плохого в новой стране, которая теперь стала похожа на знакомые ему европейские страны...

В декабре 1994 года в Ичкерию вошли войска федералов.

И в декабре же Демократ попал в опалу.

Сам же учил подчинённых не подставляться, брать пример с разведчиков - с того же Резидента - они хорошо просчитывают комбинации противника, и не забывать заповедь сапёров - ошибиться можно только один раз. Учил, да вот сам подставился, не смог скрыть свои претензии на президентский пост. Надеялся, что немощный президент на выборы не пойдёт и назовёт его своим преемником, но ошибся  - того уже обложили московские претенденты, окружила заботой, распространяющейся на всю страну, семья, выстроив защиту непреодолимую. И хотя при личной встрече заверил Демократ президента в своей верности и поддержке, если тот пойдёт на второй срок, но ближайшее окружение уже видело будущим преемником исключительно своего выдвиженца и, зная боевитость и настырность Демократа в достижении своей цели, предприняла контрмеры.

Повод нашёлся, казалось, в самом безобидном деянии главы правительства города - в распределении квартир. Словно ни он, ни его сотрудники не имели права жить в условиях, соответствующих их статусу и делам. Но у Генерального прокурора других забот словно и не было; олигархи страну не растаскивали, сепаратисты не делили, и опасней Демократа не было никого. Вместе с Телохранителем президента он взял расследование под свой контроль.

А на носу были не только президентские, но и местные выборы, и их теперь никак нельзя было проигрывать.

Резидент возглавил предвыборный штаб Демократа. А конкурентом - скорее, спаринг-партнёром, выступил его первый заместитель, Коммунист. Вот ведь: пригрей змею на груди...

- А если поразмыслить, не так уж плохо выиграть у коммунистов. Наконец поставим точку в споре капиталистической и коммунистической идеологий, - обыграл эту ситуацию Демократ. - По всем фронтам побъём, президент в стране, а мы в нашем городе...

Но и воспрянувшие после подполья коммунисты выставили кандидатом в президенты своего лидера.

Резидент наметил общую концепцию предвыборной кампании, но следить за реализацией намеченного у него не было времени - надо было и обязанности исполнять. И вносить коррективы не получалось: предвыборная машина уже набрала ход. Но ближе к финишу ему всё яснее становилось, что не настолько прочны позиции Демократа, как казалось. За прошедшие пять лет произошли существенные перемены в обществе или, как теперь было принято говорить, в электорате. Революционный пафос перемен утратил своё эйфорическое воздействие, демократический идеал потускнел, шоковая терапия, приведшая к обнищанию большинства населения и появлению олигархов, стала визитной карточкой реформаторов-демократов. И город, недовольный и этой властью, опять бурлил. Канувшие в совсем недалёкое прошлое пустые магазины и дефицит самого необходимого в СССР не мешали начавшейся реабилитации советского прошлого. Коммунисты без труда находили кого и за что критиковать.

И всё же по всем опросам перевес был на стороне Демократа, хотя подавляющего большинства он, по прогнозам, в первом туре набрать не мог. Так и получилось: две идеологии, старая и новая, олицетворением которых для электората стали Коммунист и Демократ, разделили горожан почти поровну. А во втором туре вопреки прогнозам Коммунист набрал почти на два процента голосов больше и стал губернатором города, который благодаря его предшественнику и недавнему начальнику Демократу вернул себе имя Санкт-Петербурга.

...В тот прощальный вечер Демократ был в оптимисти-чно-приподнятом настроении. Он начал свою прощальную речь с того, что отметил высокий профессионализм всех, кто с ним работал в эти непростые годы возвращения города и страны на цивилизованный путь развития.

- Я не сомневаюсь, что каждый из вас будет востребован в будущем и займёт высокие посты не только в городе, но и в стране. И о каждом из вас там, где это нужно, хорошо знают, - сказал он. - Ну а я отдохну от суеты, а потом вернусь. И мы с вами ещё поработаем... Новое государство нам с вами надо строить, не отдавая никому.

И ничем не попрекнул Резидента, хотя тот винился, считал, что нельзя было пускать на самотёк кампанию после первого тура. Но уж слишком сладкоречивы были политтехнологи, вообразившие себя если не всемогущими, то уж волшебниками точно. И сделал для себя вывод: никогда больше не полагаться на специалистов подобного рода.

7

Такой расхристанной Летописцев столицу не видел прежде никогда, хотя бывал в ней проездом или с остановкой на несколько дней много раз, начиная с самой первой, когда ещё подростком приезжал сюда в гости с отцом к его фронтовому другу. От той поездки в памяти осталось посещение ГУМА - он даже не мог представить, что магазин может быть таким большим, на целую улицу, - и фотографирование у царь-пушки и царь-колокола, когда какой-то иностранец, к которому они обратились, долго не мог понять, как нужно сфотографировать их с отцом на «Смену-2», и что-то сделал не так, потому что фотография, где они вдвоём стоят перед царь-пушкой, не получилась. А вот он у царь-колокола  - его фотографировал отец, вышло замечательно.

Тогда, в шестидесятые годы, и потом во все последующие визиты Москва была чистой, многолюдной и чопорно-строгой. Во всяком случае таким он запомнил этот город. А москвичей - гостеприимно-необязательными, когда касалось деловых отношений. Уже взрослому знакомый москвич показал ему настоящую Москву старых улочек и тихих дворов и дал рецепт от этой необъяснимой для него необязательности:

- Ты на нас не обижайся, вас столько сюда каждый день приезжает - и все с просьбами, всем что-то надо. Если всё обещанное выполнять, ничего другого не успеешь... Ты, если тебе что-то очень нужно, на обещания не покупайся, не уходи, не уезжай, пока обещанное не выполнят. А то ведь для нас - гость за дверь - и всё, о чём он просил, забыли...

Этот совет ему очень даже пригодился...

Теперь он Москву не узнавал.

То что она утратила привычную плакатно-кумачовую праздничность и перестала пестреть лозунгами, напоминающими о цели движения народных масс и о невидимых из толщи этих масс, но очевидно шедших впереди вождей, неожиданностью не было: на дворе конец девяностых. А вот обилие рекламы, не призывающей, как лозунги, к победе коммунизма, в котором будет изобилие всего, а навязывающей это самое изобилие, зачастую с наглой самоуверенностью, заведомо обманывающей, скоро стало раздражать. И весь вид столицы, неухоженной, помятой, словно после большого загула, производил впечатление утраты чего-то важного. Было чувство какой-то невидимой, но подсознательно ощущаемой разбалансировки всего в совокупности, словно прежнюю упорядоченность движения всех в одном направлении сменило хаотическое метание уже не единой массы движущего народа, а множества мелких масс невесть кого...

- Это издержки твоего социалистического образования и жизненного опыта, - сказал Математик, выслушав его сентенции, когда французский коньяк «Наполеон» был почти выпит и разговор принял форму импровизации. - Всё элементарно просчитывается, в основе всего сущего - математика... При развитом социализме уважали интеграл, или проще - прежде всё складывалось, а потом уже делилось условно всем поровну. Сейчас у нас недоразвитый капитализм и в почёте дифференциал, то есть всё сложенное прежде теперь делится...

- Но уже не поровну, - закончил за него Летописцев.

- Это естественно, на всех поровну - это уже не капитализм будет... А мы возврата не хотим, потому что человек - функция линейная...

- А народ может быть волнообразен, - не сумел сформулировать по-математически правильно свою мысль Летописцев и пояснил, - то есть не обязательно идёт только прямо...

- Теорема перехода линейной функции личности в волнообразные завихрения общества очень проста, но её никто не может решить...

-Почему? - после паузы по инерции спросил Летописцев, осознавая, что коньяк не способствует ясности ума.

- Это очень сложно объяснить, - дал понять Математик, что тоже не расположен к продолжению серьёзного разговора. - Я, пожалуй, заварю кофе...

И, покачиваясь, ушёл на кухню...

Математик представлял интересы агентства Летописцева в столичных деловых кругах в дневное время, а в ночное, на основе разработанного им математического алгоритма накопления капитала, торговал воздухом, войдя в постоянный телефонный контакт с «чёрными полковниками». Так он называл неведомых и пока не виданных им собеседников, которые предлагали ему пока ещё дефицитные заморские вина и даже спирт, импортные сигареты, одноразовые шприцы, а взамен просили красную ртуть, алмазы - на худой конец струю кабарги и прочую экзотику, о которой он не имел никакого понятия, но неустанно по ночам накручивал диск телефона, пытаясь связать никак не связывающиеся стороны в многомиллионных сделках. В конце-концов он зацепился за всемогущих «полковников», которые самолётами везли в страну спиртное и сигареты, а заодно и продавали эти самые самолёты, и с каждой потенциальной сделки отсчитывал и записывал в блокнот свои миллионы. Столбик цифр получился внушительным, но до заключения реального контракта дело никак не доходило: то подводили «полковники», то покупатели оказывались неплатёжеспособными.

Для Летописцева же он организовал встречу с американским бизнесменом русского происхождения, в начале девяностых уехавшим прежде на землю обетованную, а затем перебравшегося в Соединённые Штаты по причине разочарования в отсутствии масштаба обогащения на его прародине. Этот новый американец теперь возглавлял маркетинговую компанию и проявлял особый интерес к состоянию воздушного транспорта и аэропортов страны, из которой он когда-то с такой радостью уезжал.

- Все перспективы сегодня здесь, - категорично утверждал он, воздевая палец с массивным золотым перстнем. - Но вы этого не понимаете, потому что жили в заповеднике, а когда поймёте, будет уже поздно - такие как я будут править этой страной.

Он готов был заключить договор с агентством на детальное изучение южных аэропортов.

Летописцев в разведке не служил, но интерес к очевидно стратегической отрасли показался ему не совсем коммерческим, да и бахвальство бывшего соотечественника не понравилось, и он попросил повременить с подписанием договора. И вот теперь с Математиком они завершали анализ встречи французским - не ахти, армянский лучше - коньяком. И Математик, написавший, но не успевший в бывшей державе защитить диссертацию о каких-то интегральных переменных, теперь штудировал теорию вероятностей и утверждал, что с каждым безрезультативным контактом он приближается к заветному миллиону, конечно же, зелёных - деревянные под ногами валяются, но за ними лень нагибаться...

- Не надоело ещё воздух гонять, на телефонных переговорах разоришься...

- В любой бизнес нужно прежде вложиться.

- И бизнес-план составить, - подсказал Летописцев, посетивший несколько лекций американских волонтёров-просветителей и уже понявший, что подобные правила подходят какому угодно, но только не русскому бизнесу. - И много ещё будешь вкладывать?

- Просчитываю. Заковыристая формула получается, пока не вижу решения. Очень много непредвиденных вероятностей, нестабильна прогрессия, - мудрёно и несколько несвязно попытался пояснить Математик.

- А чего мудрёного. - Летописцев вспомнил расхожую формулировку русского бизнеса. - Всё просто; встречаются двое таких как ты, бьют по рукам, а потом разбегаются: один ищет продавца, другой - покупателя...

-На посредниках вся рыночная система строится, - не совсем уверенно произнёс Математик. - Вот выведу формулу...

Летописцев хотел было призвать Математика вернуться к реалиям, но передумал... Никто не учится на чужих ошибках, только на своих...

Он уже переболел этой детской болезнью недоразвитого капитализма - жаждой стремительного обогащения, - уже догадывался, что с каждым днём локотки соседей-бизнесменов будут впиваться всё острее, мечты новоявленных кандидатов в миллионеры рассеются и останутся в строю только те, кто зацепится за что-то конкретное, ощутимое, реальное, за те же нефть или хлеб... Жаль, что ему не дано ни первое добывать, ни второе выращивать...

- Вся надежда на руку рынка, которая всё отрегулирует, - отчего-то вдруг вспомнил мантру, которую твердили на самом верху те, кто самоуверенно вёл их в этот самый рыночный мир.

- Рынок - это арифметика, а экономика - это высшая математика, - не очень разборчиво, но пока ещё связно и понятно произнёс Математик. - Таблицу умножения мы, конечно, выучим, но поймём ли интегрально-дифференциальные уравнения - вопрос...- И, воздев палец кверху, с пафосом добавил: - Ту би о нот ту би...

8

Математик организовал встречу с «чёрным полковником». Они пришли в гостиницу «Москва», где тот снимал два номера ровно в полдень, как было оговорено, но у «полковника» был неожиданный и незапланированный, но очень важный гость, как пояснила встретившая их моложавая женщина лет пятидесяти в строгом сером брючном костюме. Она извинилась за босса и попросила подождать в номере, напоминавшим по обстановке приёмную перед кабинетом средней руки начальника, предложив кофе, от которого Летописцев отказался, а Математик, полночи гонявшийся за призрачными миллионами и теперь засыпавший на ходу, с воодушевлением согласился и, выпив, вновь стал безудержным оптимистом.

Потом женщина ушла по каким-то делам, а Математик напомнил Летописцеву, что «полковник» крутит большими деньгами, а главное - имеет связи на самых верхах и ищет надёжных партнёров в провинции, поэтому и согласился на встречу.

Какими делами крутит этот самый «полковник» он сказать не мог, потому что знакомы они были исключительно по телефону.

- Он может наладить поставки всего, что хочешь, - в который раз говорил Математик, настраивая Летописцева на быстрое обогащение, а не на совместное производство тех же лекарственных трав, над чем Летописцев уже работал и именно для этого производства искал партнёра. Но об этом он говорить Математику не стал, согласно кивая в ответ.

Наконец ожидание закончилось, вернувшаяся женщина, ещё раз извинившись от имени шефа, предложила пройти в ресторан, где тот их ожидает. И, видя недоумение, сказала, что уже время обеда - и более пояснять ничего не стала.

На невысказанный вопрос ответил сам «полковник», оказавшийся бывшим главным инженером одного из оборонных предприятий, продукция которого в одночасье стала никому не нужна. Он был ровесником Летописцева, невысоким, худощавым, неторопливым в движениях и разговоре, явно привыкший говорить лишь то, что уже хорошо обдумал.

- Приношу свои извинения, но вот так, за обедом, даже удобнее знакомиться. У меня, увы, язва, а она заставляет жить по расписанию и по режиму. Вы не стесняйтесь, заказывайте всё, что пожелаете, а я - что позволительно...

Математик пожелал пообедать по-настоящему, признавшись, что в его домашнем холодильнике шаром покати, а с утра «во рту ни маковой росинки». Летописцев заказал кофе с пирожным.

- Я с вами заочно знаком, - сказал «полковник», окинув Летописцева внимательным взглядом. - Немного знаю и о вашей фирме, у вас ведь филиал здесь, в Москве... И место на бирже...

Летописцев бросил взгляд на Математика, но тот окончательно предался себаритству, перейдя от мясного ассорти к отливающей масляной желтизной солянке.

- Недавно начали осваивать это купеческое ремесло, - уклончиво отозвался Летописцев, не особенно веривший в успешность брокерского бизнеса и уступивший напору своих подчинённых, убеждённых, что все деньги нынче на бирже.

- Это прозорливое решение, - заметил «полковник». - Первоначальный капитал легче всего заработать на посреднических операциях. Но и пролететь тоже проще.

- Я торговать не умею, - признался Летописцев, чтобы сразу направить разговор в нужное русло. - Этим занимается мой заместитель. Я настроен на непосредственное производство...

- Производство чего? - заинтересовался «полковник».

- Идей много, - уклончиво ответил Летописцев.

- Да, действительно, сейчас мы живём за счёт других, на импорте, но рано или поздно должны будем вернуться к собственному производству. Но сейчас это без поддержки государства невозможно. А государства тоже пока нет, как и ясных исполняемых законов... - «Полковник» внимательно посмотрел на Летописцева и после паузы негромко добавил: - Но боюсь, что к тому времени ни места в мировой экономике, ни нужных специалистов для собственного производства у нас в стране не останется...

- Поэтому и нельзя откладывать всё на потом, - неуверенно сказал Летописцев, не ожидавший столь пессимистичного вывода. - И производить лучше, дешевле, чем на западе...

- При нынешним состоянии нашей экономики это невозможно, - твёрдо произнёс «полковник» и взглянул на часы. - Я бы вам посоветовал всё же идеи пока отложить и обратить внимание на биржевые операции. - Он поднялся из-за стола. - И извините, но у меня встреча в правительстве. Ещё раз извините, что так всё вышло. Давайте встретимся завтра...

- Я улетаю сегодня вечером.

- Тогда пусть ваш представитель, - он кивнул в сторону Математика, допивающего кофе и, казалось, совсем не слушавшего их, - созвонится и назовёт день, когда вам будет удобно... Вам ведь недалеко лететь?

- Пару часов.

- Недалеко... Мне домой дольше... - улыбнулся, словно вспомнив что-то хорошее. - Не теряйтесь, нам есть о чём поговорить... Но настоятельно советую, обратите внимание на биржевые операции. Сейчас время первичного накопления капитала, а оно не бывает праведным, богатыми становятся не те, кто умнее, а кто больше этого хочет. Но такие люди не умеют делать ничего полезного - кроме денег, естественно. А к собственному производству хотя бы самого необходимого, чтобы не потерять независимость страны, мы вынуждены будем прийти. Вот тогда стране нужны будут ваши идеи. Но не сейчас... Главное, не растеряйте веру в ожидании этого времени и наработайте необходимый капитал. И не брезгуйте лёгкими деньгами... Но я надеюсь, на эту тему мы с вами ещё поговорим...

Конфетки-бараночки

Всё-таки социализм был хорош тем, что начальство уходило, а подчинённые оставались. Новые времена принесли не только новые нравы, но и веяния. Теперь начальство уходило со свитой или с командой, как стало принято говорить. И приходило новое со своей свитой родственников, друзей, знакомых, которые занимали должности повыше, поближе к рычагам управления финансовыми потоками и тоже окружали себя своей свитой. Неизменным оставался только самый низ, непосредственные исполнители, винтики в государственной машине. Бывшему заместителю губернатора и руководителю проигравшего предвыборного штаба в новом составе правительства места не нашлось.

Неожиданно позвонил Якут. Год назад их, прежде незнакомых друг другу, свёл случай. У Якута дочь, студентка, заболела, он позвонил своему давнему другу-земляку Коммунисту, но того не оказалось на месте. Вот и вышел на другого заместителя Демократа, на Резидента, попросил помочь, устроить в хорошую больницу. Особого труда ему это тогда не составило, а отношения с управляющим делами президента сложились самые доверительные.

- Ну что, ты теперь безработный или уже знаешь куда пойти? - спросил тот в лоб, так и не привыкнув к столичным обтекаемым полунамёкам.

- Не определился.

- А в Москву не хотел бы? - опять же напрямую спросил.

- Какой лейтенант не мечтает стать генералом, - с саркастической улыбкой, которую собеседник не мог видеть, ответил он.

- А куда бы ты хотел?

- Чтобы других не подвести и на своём месте быть.

- Конкретно можешь сказать?

- Думаю, что в администрации президента лишним бы не был.

- Хорошо... Я переговорю с кем надо... А ты пока отдыхай - переедешь, времени расслабиться не будет.

Обнадёжил и пропал.

Позвонил, когда уже ждать перестал.

- Добро получено, указ готовится, так что собирай чемоданы...

Начал собирать, забыв народную мудрость: не кажи гоп, пока не перепрыгнешь... Теперь в Кремле - не то что при советской власти - на одном месте долго не задерживались: прежний резерв, взращённый на коммунистических ценностях, как и рубль, обесценился, а нового, соответствующего теперешнему политическому строю, воспитать пока не успели, поэтому вкус власти давали пробовать всем, кто желал и под рукой оказался. И тасовали как хотели.

Пока ждал вызова, сменился руководитель администрации. Теперь её возглавил Рыжий. Вроде земляк и тоже не без помощи Демократа поднялся, соратник, но указ выбросил в корзину, сказал, что должность, на которую уже решили было Резидента поставить, упраздняется.

Финансист, уже давно в столицу перебравшийся и работавший под началом Рыжего, вслед за ним тоже в администрацию заместителем перешёл. Земляку, с которым работал в команде Демократа, он помочь хотел. Убедил Рыжего в нужности Резидента.

- Под твоё слово, - сказал тот. - Пусть приезжает, какую-нибудь должность ему найдём.

Но предложил совсем не то, на что рассчитывал Резидент - должность директора управления по связям с общественностью...

- Ну какой из меня общественник, - усмехнулся он, напоминая о своей прежней профессии.

Хотел поинтересоваться у Финансиста, за что новоиспечённый руководитель администрации президента так его не любит, но не стал. Предположил, что, вероятно, из-за патологической нелюбви к коммунистам, тем более к сотрудникам госбезопасности. Или же по совету сотрудников госдепартамента страны, чьими советниками он обложился...

А Якут не успокаивался - привык обещанное выполнять. Обещал когда-то президенту порядок в хозяйстве навести, как делал у себя в столице самого холодного региона страны, и слово держал, обновлял Кремль. Вот и пошёл к президенту с просьбой найти подходящее место перспективному работнику - не так давно сам таким был.

- Я за него ручаюсь, - закончил изложение аргументов. - Это исключительно порядочный парень, нам такие в команде нужны. Я всё досье на него изучил, его бывшие коллеги насквозь просветили...

- Я и раньше не против был. - буркнул президент. - Чего с указом затянули. Никакой исполнительности, понимаешь ли, дисциплину подтянуть надо... А теперь Рыжий против. Он только приступил к обязанностям, я ему карт бланш, понимаешь ли, дал... Сам понимаешь, не дело сразу по рукам бить...

Стало понятно: не обойти Рыжего.

- Ну тогда возьму его к себе заместителем...

- Это уж твоё дело, тут я возражать не стану.

Якут позвонил своему протеже, а тот...

- Ну какой из меня хозяйственник...

- Ничего, поработаешь, присмотришься, себя покажешь... У нас тут теперь постоянного ничего нет. Покажешь себя, найдётся и место приличное.

И Резидент согласился.

Место работы было новое, а задачи, в общем-то, не так и отличались от тех, что приходилось решать прежде. Те же организация и контроль, только в большем масштабе: управление делами обеспечивало функционирование всех органов власти, к тому же вело революционный ремонт кремлёвских палат. Направлять подчинённых и контролировать он умел, приоритеты расставить тоже не составляло труда. К тому же круг его обязанностей соотносился и с его юридическим образованием, и с работой за рубежом: он курировал юридическое управление и загрансобственность. И хотя, как и его непосредственный начальник Якут, считал это место пересидным, временным, понимал, что работа на этой должности - своеобразный экзамен, выдержит - откроются перспективы, не сдюжит - так и останется в низовых структурах, поэтому работал как привык, себя не щадя.

Спустя девять месяцев, как только Рыжий перешёл на должность министра финансов, - деньги он больше любил, чем власть, - и забрал к себе заместителем Финансиста, с благословения Якута и теперь уже безоговорочного согласия президента он был назначен начальником Главного контрольного управления.

Эта была структура практически полувоенная, а по понятным ему отношениям людей военных он уже соскучился, оттого взялся за новое дело азартно.

И начал с того, что знал лучше всего: с проверки выполнения оборонного заказа - деньги на это уходили большие, а отдачи не было. В том, что армия всё меньше становится похожа на армию, убеждать его не надо было: начало превращения доблестного советского офицерства в примитивных бизнесменов-торгашей, и прежде всего генералитета, он наблюдал ещё во время службы в разведке. За то, что происходило во время вывода войск из Германии, ему, как офицеру, и по сей день было стыдно, словно он мог тогда казнокрадству помешать. То что характерно было для стагнирующего социализма с психологией «всё народное - это всё моё», с растащиловкой всего, что попадало под руку на социалистических предприятиях, теперь эпидемией охватило и армию. И пример подавали отцы-командиры.

Проверка предприятий, работающих на оборону, подтвердила его понимание, что ситуация за это время только усугубилась: пример гражданских директоров, ставших без всяких затрат, а зачастую за государственные кредиты, владельцами не так давно общенародной собственности, оказался заразителен. Общее незримо превращалось в частное на каждом этапе прохождения денег, и это уже никого не смущало. Министра обороны надо было или отдавать под суд или снимать не медля с должности и ставить на его место того, кто сумел бы навести порядок и прекратить воровство, вернуть былое уважение к армии...

Но это было не в его компетенции, хотя результаты проверки не смогли проигнорировать даже покровители и влиятельные друзья министра. Его с почётом проводили в отставку.

Потом взялся за ещё одну бездонную дыру, куда уходили-утекали-убегали не миллионы - миллиарды - рыбный промысел на самой окраине страны, откуда до любой заграницы: островной или южной, а при желании и вожделенной многими на другом континенте, было намного ближе, чем до собственной столицы. Там, вдали от кремлёвской власти, где рукой подать до алчущих рыбу и морепродукты соседей, сложилась и обогащалась рыбная мафия. Местная власть быстро поняла, чего хотят от неё в столице стоящие над нею чиновники практически всех рангов, в отличие от бывших партократов осознающие свою временность, торопящиеся обустроить собственное материальное будущее. Нашла она точки соприкосновения и с рыбаками, обложив своими налогами; а с чего иначе радовать столичную «крышу», да и себя, - и делала вид, что ничего не видит, не знает или, что поделаешь, виновата, но не может справиться с творящимся беззаконием...

И главный контролёр, в отличие от своего предшественника, с головой влез в камчатские дела, понимая, что вступил в схватку, в которой ему необходима только победа. Но довести начатое не успел.

Лавируя между зарубежными финансовыми опекунами-кредиторами, вдруг возлюбившими Россию, лидерами западных стран, советниками-специалистами по устройству капитализма заокеанского главного жандарма мира (так значилось в партийных документах канувшей в Лету страны) и фактически анархией внутри страны, разрываемой, растаскиваемой центробежными силами, Первый президент России тасовал кадровую колоду, исходя из сиюминутных задач. В Кремле витал дух недоверия и временности, как бывало всегда в смутные годы, на чьё бы правление они не выпадали. Каждый дорвавшийся до власти или получивший её не потому, что был способен властвовать, а потому что оказался вовремя в нужном месте, выстраивал вокруг себя защитный пояс из родственников, верных друзей, сокурсников, земляков, которые в свою очередь окружали такой же защитой себя. Деловые качества значения не имели - все во власти этой новой, усечённой в размерах страны, были новичками-дилетантами, придя из научных лабораторий, вузов, редакций и иных, далёких от непосредственного производства, учреждений... Разве что только Первый президент был в прежней властной вертикали и знал, как должна быть устроена власть. Но именно эту вертикаль он и свергал...

Рыжий, провернувший выгодную для немногочисленных избранных приватизацию, поддерживаемый международными финансовыми структурами и специальными службами заинтересованных стран, к числу верноподданных не относился. Он был для Первого президента чужаком. И чужаком влиятельным. И этот чужак управлял его ближайшим окружением, его двором, который должен был быть одной крепкой семьёй, признающей только одного главного. Негласный закон партийной номенклатуры рекомендовал в случае «подсиживания» выдвигать претендента на повышение. Повышением для Рыжего могло быть только одно. И Первый президент пообещал ему премьерство... Прежде, правда, придётся побыть первым замом, войти в курс дел. И не только...

- Понимаешь ли, надо бы с финансами разобраться... Нищий премьер, как и нищий президент, народу не нужен... А наши зарубежные коллеги уважать бедных не станут...

Рыжий прищурился с привычной, уголками губ, улыбкой, окинул президента понимающим взглядом.

- Я не против с финансов начать...

- Вот и посидишь на двух стульях,- пошутил Первый президент.

И Рыжий хорошо понял, что тот не договорил. Подумал, что ничего у этого уральского увальня не получится, не проколется он на министерстве, а пока финансовые ручейки соберёт в полноводную реку да и возьмёт под свой контроль. И, придёт время, передаст право её беречь своему верному человеку. Ведь именно финансы при капитализме, куда они сломя голову рванули, правят бал...

На освободившееся место главы своей администрации Первый президент назначил Зятя.

Зять прежде был журналистом, сформировался в убеждённого демократа во время работы в «Огоньке», когда тот был самым популярным журналом в стране. Начинал сотрудником, потом пятилетку был заместителем главного редактора и, наконец, стал главным редактором. Правда, руководил он журналом всего год, но это был очень важный год, предвыборный для Первого президента. И как только его переизбрали на второй срок, он забрал Зятя к себе советником по вопросам взаимоотношений со средствами массовой информации. Теперь Зять внушал, рекомендовал, убеждал своих бывших коллег, что и как сообщать народу. Ну, а в нерабочее время в домашней обстановке, в семейном кругу, подсказывал тестю, каких откровений этот самый народ ждёт от президента новой старой страны. И помогал писать книгу.

Наконец книга-исповедь была написана, дочь отцом и мужем и их совместным трудом довольна, тёще тоже Зять пришёлся ко двору (главное, чтобы дочь была счастлива), пора было подниматься по карьерной лестнице выше и менять Рыжего.

На новом месте Зять, набирая свою команду, последовал примеру тестя не на все сто процентов. Опыт работы в журнале дал понимание, что помимо надёжных друзей для того, чтобы шли дела, нужно иметь ещё и способных исполнителей. С этой точки зрения он и стал присматривать себе ближайших помощников, заместителей. И хотя делал вид, что чекистов не любит (всё-таки он демократ и не может простить тридцать седьмой год, ГУЛАГ и прочее), на самом деле он эту контору уважал и прекрасно понимал, какие профессионалы там работают, какой информацией обладают и какими ресурсами владеют. Не случайно именно из их среды вышла значительная прослойка удачливых бизнесменов...

Глава контрольного управления, бывший разведчик и бывший заместитель Демократа обладал всеми качествами настоящего чекиста: умён, немногословен, выдержан, осторожен, не запятнан. Умеет организовать дело, мобилизовать людей. Якут, который перетащил его в столицу и под началом которого тот работал прежде, хвалит. И все его земляки-питерцы, перебравшиеся в Москву и работающие в органах власти, отзываются о нём с уважением. Все, кроме Рыжего. Но мнение Рыжего можно было не брать в расчёт.

А ещё немаловажно, что с прежними товарищами по службе тот отношений не испортил и прежних связей не растерял. К тому же не гнётся перед чинами и должностями. Это Зять, с присущей журналисту интуицией, угадал по первым шагам нового главного контролёра страны, не в пример прежнему руководителю этой службы, его земляку Финансисту. Рискнул же он замахнуться на неприкасаемых... Такого человека лучше иметь рядом.

Но этот выбор должен был одобрить тесть.

Первый президент Зятю верил. К тому же и дочери неприметный, но работящий Резидент, о котором она знала со слов мужа, нравился. И вопрос о назначении того первым заместителем руководителя администрации был решён.

И вдруг кандидат на это значимую должность приближённого к президенту лица, входящих в самый близкий ему круг, позволил себе недопустимое: помог опальному Демократу, арест которого был уже санкционирован, бежать из страны.

...Держали совет втроём. Первый президент не скрывал своего недовольства поступком питерского выдвиженца. Только взяли в оборот Демократа, который невесть что ещё может выкинуть, а то ещё и какой-нибудь заговор устроит  - так нашёлся ведь добродетельный соратник... Хотя не из демократов, но из того же гнезда питерского, привыкшего к интригам да заговорам...

- Но ведь как всё организовал, продумал... Классически провёл операцию вывоза, - не скрывал своего отношения к происшедшему Зять, одобряя не столько поступок своего заместителя, сколько эмиграцию потенциального соперника тестя, на борьбу с которым пришлось бы тратить силы.

- Ты вот, понимаешь, со своей демократией... - недовольно собрал губы в трубочку Первый президент. - Не на митинге, понимаешь... У тебя должна быть дисциплина, как... как в ЦеКа, если что не так - билет на стол...

И усмехнулся, вспоминая, как часто эту фразу слышал от других и повторял сам. Думал вечная такая же, как партия, а вот уже и нет компартии, нет СССР... Первого не жалко, а вот насчёт второго... Может и поторопился, но задним умом все сильны...

А Резидент этот смел - почти как он сам. И организатор хороший, не напрасно его Демократ нахваливал и не отдавал... Пока сам не слетел... с трона...

Питерцы - они все шебутные... С революции. А может, и с самого Петра такие... Какой фундамент заложил...

Карьерой рискует, знает же неписанные законы... Но такая верность тому, кто тебе подняться помог, многого стоит... Это сейчас главный дефицит...

Но с другой стороны, если все сотрудники его администрации или правительства начнут поступать так как хотят, к чему это приведёт...

- Пресечь надо, чтобы другим неповадно было, - наконец пришёл он к выводу.

Но твёрдости в голосе не было.

- А мне нравится его поступок, - вмешалась дочь, позволявшая себе не соглашаться с ним даже при обсуждении государственных дел. - Вокруг нас столько предателей, что каждый преданный человек на вес золота...

- Он из тех, для кого честь превыше всего, - поддержал её Зять. - Говорят, что даже бескорыстен... И слово держит...

- А таких вокруг тебя по пальцам пересчитать, - вставила дочь.

- Вижу, вам он нравится.. Понимаешь ли... - констатировал Первый президент, уже не настаивая на своём. - Предателей хватает... - И, помолчав, уже с явным одобрением произнёс: - А что, он по-мужски поступил, как товарищ... - И с облегчением самоуспокоения: - И у нас теперь забот с беглецом не будет...

Подождал, взвешивая вескость приведённых аргументов, их достаточность для отмены прежнего решения, и, повернувшись к Зятю, закончил:

- Забирай его к себе. Тем более за него и Якут просил... Ты уже думал, чем он у тебя заниматься будет?

- На регионы его поставлю. Там сейчас острее не бывает. Татары на латиницу переходить собрались, дагестанцы служить в армии отказываются. Да и в Чечне не успокоилось...

- А что, понимаешь ли, это его сфера... В профессиональном русле.

- Да и подготовка соответственная, и опыт есть: нашим резидентом был за границей...

- И пусть наши чекисты своему коллеге помогают как следует. И со стороны посмотрит, что там у них делается, в этой нашей службе, фээсбэ, понимаете ли...

- А он с ними плотно работать и будет, вот и посмотрит, - с облегчением произнёс Зять, завершая деловой разговор, и все приступили к семейному ужину.

Не много времени понадобилось новому заместителю руководителя администрации президента, курирующему регионы, для того, чтобы понять; самые острые вопросы без активной работы силовых органов и, прежде всего, чекистов, не решить и ситуацию не исправить. Слишком глубокие корни пустили сепаратистские настроения. Слишком влиятельны и финансово обеспечены, во многом благодаря поддержке из-за рубежа, стали проповедники и эмиссары идеи самостоятельного существования отдельных республик, соблазнительна кажущаяся независимость для местной элиты.

И спустя два месяца он получает новое назначение - директором федеральной службы безопасности страны. Этих двух месяцев Первому президенту хватило, чтобы убедиться в работоспособности Резидента и получить подтверждение отзывам о нём, как о человеке верном слову и умеющим организовать дело.

В родном для него ведомстве, но на должности, о которой он в начале карьеры мог только мечтать, он вновь окунулся в привычную и, как оказалось, желанную атмосферу тайных знаний чужих секретов. Но теперь он смотрел на эту единственную государственную структуру, не утратившую до конца свою организованность и исполнительность, хотя и не избежавшую череды предательств и просмотревшую предателей и несколько утратившую чёткое понимание задач и целей в новой капиталистической стране, как, может быть, на единственную опору нового государства. И ему в первую очередь нужно было дать своим подчинённым, а через них всей службе, чёткий ориентир кому и зачем, во имя какого будущего служить. И нужны были помощники, профессионалы, которые бы разделяли его установки не по долгу службы, а по собственным убеждениям, на которых он мог бы опереться в тех реформах, которые собирался провести.

Спустя месяц после назначения, который ему понадобился, чтобы понять, с кем из прежнего руководства сможет работать, не найдя среди них единомышленников, он предложил должность своего первого заместителя Следователю - соратнику не только по организации, но и коллеге по совместным делам, в его бытность заместителем мэра Петербурга. Следователь в те годы и сейчас возглавлял управление федеральной службы по городу и области. Тогда у них было немало общих забот, часто приходилось взаимодействовать, у него была возможность оценить и организационные способности, и человеческие качества главного чекиста региона. Да и взгляды на то, каким должно быть новое государство, которое им выпало создавать после распада большой державы, совпадали.

На должность заместителя и начальника самого научного департамента анализа, прогноза и стратегического планирования пригласил Профи, о котором вспомнил сразу после назначения. Это был настоящий профессионал. Когда-то они работали в одном подразделении, потом жизненные дороги разошлись, он стал гражданским человеком, а его сослуживец по подразделению комитета государственной безопасности остался верен своей профессии. Работал в резинтуре в холодной Финляндии, в жаркой Кении, а последние годы был заместителем департамента в службе внешней разведки.

- Ты мне нужен, - без обиняков сказал новый руководитель ФСБ. - Будем восстанавливать то, без чего государство не может существовать.

Профи, также привыкший больше молчать, чем говорить и по собственному опыту хорошо представлявший, с чем им придётся столкнуться при проведении реформ, только одобряюще улыбнулся. Это было обещание надёжной поддержки и опоры во всём, что им придётся сделать.

Третьим заместителем стал Контрразведчик. Именно ему, бывшему недавно начальником собственной безопасности ФСБ, а значит человеком, знающим всю подноготную о каждом сотруднике, потом его заместителем в контрольном управлении, он, после назначения первым заместителем руководителя администрации президента, передал Главное контрольное управление. И тот продолжил начатое им, завершил проверку «Росвооружения». Но не настолько всемогущ был даже Первый президент, давший согласие на это расследование, чтобы мог воспользоваться итогами этой проверки. И политическая карьера Контрразведчика висела за волоске. Уж кто-кто, а Резидент это хорошо понимал, сам пройдя за годы слома старого государства и строительства нового не всегда гладкий путь карьерного восхождения. Контрразведчика, чьё отношение к делу, честность и профессионализм он уже оценил, надо было спасать. Впрочем, если для того это и было огорчительно - всё-таки, как не крути, понижение, новому руководителю ФСБ это был подарок.

Теперь у него были надёжные помощники и чёткое понимание, что и как делать. Но главное - практически полная независимость в принимаемых решениях по реформированию прежней структуры...

Большие тайны и маленькие секреты если и становятся известны многим, то спустя годы, а то и десятилетия. Тайны НКВД, КГБ, ФСБ - одни из самых закрытых и охраняемых. А руководитель этой организации и есть самый тайный советник, к словам которого нельзя не прислушаться.

Первый президент нового руководителя ФСБ слушал и доверял ему. И скоро стал замечать, что тот более сведущ в государственных делах, чем его ближайшие помощники. А стремительно несущийся к завершению второй срок его президентства и некрепкое здоровье всё чаще заставляли задумываться о преемнике. Который бы не развалил страну, балансирующую на грани разделения на отдельные национальные вотчины, а завершил бы собирание её в единый кулак, пусть и существенно уменьшившийся и ослабший. И не сломал бы уже выстроенное им, стоившее ему здоровья.

Был у него на примете и ещё один претендент, но не всё в нём подходит для президентской должности. Умён, выдержан, но мягковат и часто верит на слово...

И уже надо было выбирать...

Главный чекист страны явился точно в назначенное время. Невысокий, стройный не по возрасту, с непроницаемым выражением лица, в котором никакого чинопочитания, лишь внимание и готовность к восприятию того, что услышит.

- Однако выдержка у чекистов, понимаешь ли, - улыбкой встретил его Первый президент, всё ещё оценивая, всё ещё сомневаясь. - Ну и как ситуация у нас в стране...

Надавил на «у нас», догадываясь, что тот знает, зачем вызвал и завуалированно подтверждая это. И по тому как взглянул на него и не отвёл взгляд, уверился, что тот подтекст понял. И отметил, что второй претендент такой интуицией не обладает. Да, честен, выдержан, дров не наломает, порядочен, но нет в нём вот этой тайной силы, нет этой серцевины, напоминающей сжатую пружину, которую не постичь до конца, но которую и не сломать и которую он угадывает в сидящем напротив человеке... Что там в его досье?.. Впрочем, какое досье на главного чекиста, это у него есть на всех, в том числе и на президента... И это знание тайного и поможет его преемнику не идти на уступки тем, с кем он, Первый президент, вынужден в ущерб стране расплачиваться за поддержку...

Но о себе, семье тоже не стоит забывать, тут нужны гарантии...

- Я ведь не простофиля, которого вокруг пальца можно обвести, как некоторые недальновидные считают... Понимаешь ли, - начал он и улыбнулся своей обворажительно-предупреждающей улыбкой. Окинул собеседника пытливым взглядом. - Я ведь всё про всех знаю, даже больше, чем ты. - И опять пристально посмотрел и первым отвёл взгляд.

И эта открытость того, кого он уже почти без сомнений прочил на своё место, ему понравилась. Удивился, за что же его так не любит Рыжий, единственный из всех, у кого спрашивал мнение о главном чекисте. Хотя ничего в подтверждение объективности плохого мнения тот не привёл, кроме каких-то не подтверждённых наветов депутатов Ленсовета ещё в бытность его работы в команде Демократа.

- И я не выживший из ума властолюбец, как тот, кто привёл нашу большую страну к тому, что случилось, - не преминул он помянуть последнего генерального секретаря компартии. - Отдаю себе отчёт, что уже не гожусь, чтобы в полную силу страной править, здоровье уже не то... Ты вот в хорошей форме, можешь себя не щадить ради отчизны. - И вставил, словно мимоходом, необязательное: - И о моей семье позаботишься в случае чего... - И пресёк возможное несогласие: - Уходить мне пора на отдых. Для страны, для народа лучше будет, если придёт энергичный, здоровый, молодой... - И завершил уже без всякого сомнения: - Ты все необходимые ступени прошёл, в администрации поработал, отзывы о тебе хорошие. И нашу опору, службу безопасности, можно сказать, реанимировал, теперь вот все тайны наши знаешь... Отдаёшь себе отчёт, какую ношу взваливает на себя президент, понимаешь ли... - отметил, как тот согласно склонил голову и не стал ждать ответа, продолжил: - Спрятаться не за кого будет, весь как голый, на виду, за всё отвечаешь...

Помолчал, наблюдая за выражением лица того, кому собирался передать страну с её гражданами, бедами, проблемами, с успехами, которые следует развивать и ошибками, которые тому придётся исправлять... Но главный чекист умел слушать так, что ни один мускул на его лице не дрогнул. Но и не возражал, значит уже всё продумал, принял своё галерное будущее...

-Возглавишь пока правительство, присмотришься, кого из министров оставить, кого прогнать. Разберёшься, что у нас с экономикой, а то мне только хвастаются. Партию надо будет возглавить, а потом с моего благословения на выборы пойдёшь... - Помолчав, добавил: - Может, и без выборов обойдёмся... - И наконец спросил: - Какие у тебя соображения, понимаешь? Куда страну поведёшь?

- Буду продолжать то, что уже начато там, где получается. Прежде всего порядок укрепить. Власть должна быть сильной. Наращивать производство до темпов не ниже, чем у соседей... Я подготовлю записку...

- Это правильно... А с чего начнёшь, понимаешь? Это ведь главное, правильно начать, чтобы за тобой пошли, поверили тебе... - многозначительно произнёс Первый президент.

И замолчал, вспоминая сам и давая возможность собеседнику вспомнить недалёкое прошлое, когда именно ему, тогда ещё не президенту, а опальному коммунисту, поверили и пошли за ним.

- Сложить всё вместе надо, собрать страну. - помедлив, ответил пока ещё главный чекист, не задевая самолюбия, не напоминая о той опрометчивой фразе, когда Первый президент пообещал всем местным лидерам суверенитета столько, сколько те пожелают.

Те и пожелали сполна насладиться собственной властью. Вот и пылает Северный Кавказ, Татарстан обособляется, на Дальнем Востоке про республику заговорили, а сибиряки свою республику захотели...

- Это правильно... Тут я переборщил, - неожиданно признал свою опрометчивость Первый президент. - Но ведь тем самым и обезоружил, понимаешь ли... - усмехнулся с хитрецой, победно. - Не дал за оружие схватиться... Только Чечню и проморгали... - окинул преемника оценивающим взглядом и удовлетворённо констатировал - У тебя получится, ты им свободы не обещал, а чекистов у нас привыкли бояться... Указ о твоём назначении председателем правительства я подпишу на днях.

И уже когда преемник шёл к дверям, добавил вслед:

- А что у тебя за отношения с Берёзой?

- Пару раз встречались. Неординарный человек, интересно бывает послушать.

- Ты в ваших профессиональных тонкостях мастер, не мне советы давать, понимаешь ли... Но лучше ты его к себе близко не подпускай. Обманет так ловко, что ты ещё и благодарить его будешь...

Чечня, разделённая сторонниками и противниками отделения, всё ещё бурлила. Но мечта о независимом исламском анклаве становилась всё иллюзорнее. Было очевидно, что Россия не уйдёт с Северного Кавказа, а значит, рано или поздно, но сопротивление будет подавлено. Всё больше сепаратистов, принимавших участие в войне, но не совершивших преступлений, сдавались федералам и сотрудничали с новой прокремлёвской властью.

Но рядом был многонациональный Дагестан, и если его разломать, поднять против федералов, можно ещё надеяться на реализацию идеи... И те, кому терять было уже нечего кроме собственной жизни, вошли в Дагестан, чтобы поддержать сторонников «Исламского государства Дагестан».

Только что назначенный новый федеральный премьер-министр возглавил операцию против боевиков.

Он лучше многих понимал, чем чревато осуществление планов религиозных сепаратистов и считал важным то, что население территорий, куда вошли боевики, без приказа сверху и до вмешательства властей организовало сопротивление. Из ошибок предыдущих лет, хотя он не имел к чеченским кампаниями прямого отношения, он извлёк важный урок: нужно вовремя поддерживать тех, кто видит своё будущее в единой стране. Поддерживать, помогать, способствовать проявлению инициативы и самоорганизации. И ни в коем случае не насаждать силой своё видение, а искать сторонников и единомышленников в национальных элитах. Так как это делали в царской России и в Советском Союзе

Он встретился со старейшинами, с местной властью, населением. И хотя никогда не разрабатывал военных операций, помня лишь то, что когда-то изучал для общего развития - разведчик - это всё-таки не полководец, но верно оценил ситуацию.

Отражение вторжения стало делом самих жителей, показав их отношение к идее халифата, - так он говорил на всех встречах, хотя, конечно же, хорошо вооружённому, имеющему опыт боевых действий многочисленному бандформированию без помощи армии те противостоять не смогли бы.

Но это была переломная, очень важная победа. Давно вынашиваемые и поддерживаемые из-за рубежа планы отторжения Северного Кавказа оказались нереальными.

Он улетал из Дагестана с чётким пониманием, что теперь можно и нужно возвращать к мирной жизни всё ещё бурлящую Чечню и беспощадно добивать бандитов, где бы они не прятались... Даже «мочить в сортире...».

И с выросшим доверием народа к новому премьер-министру, которого Первый президент уже назвал своим преемником.

В последний летний месяц последнего года века депутатами Государственной думы большинством в две трети он был утверждён председателем Правительства. А в конце года изложил своё видение будущего России.

Между этими двумя событиями были месяцы напряжённой работы его советников: учёных, практиков, специалистов в разных отраслях экономики. Он отдавал себе отчёт, какую непосильную одному ношу берёт на себя, но верил в своих единомышленников, соратников, коллег... Верил в поддержку тех, кто уже освоил новые правила взаимоотношений в капиталистической формации. Верил в то, что сможет их убедить (а если потребуется и заставить); своё умение, энергию, уже приобретённый капитал, пусть, как правило, нажитый не собственным трудом и талантом, а приближенностью к тем, кто в своё время общие богатства народа, страны распределял, вложить в укрепление государства... Но с другой стороны, если нынешние олигархи, милиардеры и миллионеры получили в свою собственность «газеты, заводы и пароходы», как писал поэт революции, правда другой, социалистической, значит, это и была цель их жизни, реализация их мечты. И ради её достижения они и боролись с прежним строем и властью, а теперь выгадывали, рисковали, обманывали, убирали конкурентов. Это, конечно же, неправедно, преступно, но во всём мире, на всех материках есть люди, которые молятся именно этому божеству - деньгам, и готовы расплачиваться за владение материальным богатством даже бессмертием души, не страшась судного дня...

Карл Маркс был прав, разглядев в капитализме отрицание человеколюбия. И Ленин был прав, не сомневаясь, что капитализм - это тупик развития человечества. Но социализм тоже оказался тупиком...

Когда-то он, теперь премьер-министр страны, умудрившейся в одно столетие примерить три разные формации, знакомился с философскими теориями развития человечества и сейчас склонялся к тому, что ближе остальных к истине были те, кто говорил о конвергенции, соединении опыта двух формаций в обществе. Правда, это было, да и оставалось сейчас лишь теорией... На практике же страна уже почти десятилетие пребывала в состоянии шарахания между капитализмом с его заполненными магазинами, рыночной экономикой, свободой каждого от всех и всех от каждого, конкуренцией, больше напоминающей драку без правил, беззаконием, насилием, неуверенностью в завтрашнем дне не только бедных, которых с каждым днём становилось всё больше, но и богатых, осознающих неправедность добытого богатства; и так и недостроенным социализмом, который прежде олицетворялся с застоем, впавшим в маразм генсеком, почти закрытыми границами, пустыми магазинами и дефицитом всего, но теперь уже вспоминался стабильностью, безопасностью, верой в государство, уверенностью в дне завтрашнем и даже справедливостью...

Он понимал, что ему выпало непростое время и непростая задача перехода страны на новый уровень развития. А в глубине души жило непроявленное, до конца пока не понятое, но уже зреющее осознание, что ему необходимо найти верный путь не только для одной страны... А для этого нужно было консолидировать все интеллектуальные и физические силы его ближайшего окружения, а через них и народа, и направить в сторону созидания.

Он не сомневался, что всё получится, поставив перед собой и правительством задачу войти в число стран-лидеров по уровню жизни, для чего нужно было приращивать внутренний валовой продукт если не на десять процентов ежегодно, то хотя бы на семь-восемь. А для этого необходимо было соединить универсальные принципы рыночной экономики, возможности современных технологий и свободного, демократического общества с реалиями своей страны. Изменения назрели, они были жизненно необходимы: дикий, а затем олигархический капитализм выпестовал не то общество, о котором мечтали романтики-диссиденты социалистической державы. На смену неправедно разбогатевшим к реальной власти пришёл становой класс любого государства - бюрократический аппарат, не владеющий ничем, кроме фискально-разрешительных функций и, тем самым, владеющий всем. Это был самый подтачивающий государство, самый пессимистичный, даже трагичный вариант развития.

Но изменения, которые придётся осуществлять, он видел исключительно эволюционные, поступательные - никаких более революций и катаклизмов. Но в то же время нельзя и копировать опыт других государств - у его страны всё же свой путь. И традиционными ценностями для россиян были и остаются патриотизм, державность, государственичество, социальная солидарность. Равенство и братство остались в прошлом...

Конечно же, нужно усиливать государственную власть. «Государства там и столько, сколько необходимо; свободы там и столько, сколько нужно». А ещё не на словах - на деле формировать гражданское общество, повышать роль судов, бороться с коррупцией и стимулировать экономический рост всех форм собственности.

А главное - сочетать тактику и стратегию, чтобы не топтаться на месте, решая исключительно сиюминутные задачи...

И нужно было ещё поддерживать село, фактически возродить его, хотя многие советники и члены правительства считали эту отрасль дырой, куда безрезультатно закачиваются деньги. Иное дело сырьевой сектор... А ещё он считал необходимым поддерживать малоэффективные с точки зрения прагматичного капитализма образование, культуру, здравоохранение...

Он вынес тезис о том, что «нездоровые малообразованные и невежественные люди» не смогут намеченные планы осуществить в конец своей программной статьи, отдавая себе отчёт, как непросто будет убедить тех, кто сегодня владеет большей частью некогда общегосударственной собственности и видит в человеке всего лишь инструмент для создания прибыли; заставить раскошелиться, вложить капиталы именно в эти сферы. Он понимал, как трудно будет преодолеть идеологию наживы, идеологию благоденствия одного за счёт многих, занявшую место идеологии коммунистического благоденствия всех, достигаемого общими усилиями, изжить идеологию реального превалирования капитала над человеком, при декларировании, что главной ценностью общества потребления является именно человек.

Он честно отразил в своей программной статье как видел и как понимал реальность, указал, как и через что будет сохранять и усиливать страну, в которой родился, рос, учился, набирался опыта и теперь вот берёт ответственность за её будущее.

И признался, наконец, самому себе, что исподволь готовился к этому. И даже может быть не с переезда в Москву, а с самого начала, с выбора своей профессии, которая позволяла знать то, чего не знало большинство, с верного служения Отчизне... И более осознанно - когда работал в команде Демократа. Нет, тогда он ещё не был готов управлять страной, но большим городом управлял. И, пожалуй, именно тогда возникло это внутреннее понимание своей силы, появилась уверенность, что сможет лучше многих в правительстве, в администрации президента...

В последний день года и века Первый президент передал свои полномочия преемнику, который до выборов должен был исполнять обязанности президента.

В свою очередь преемник в числе первых издал указ о гарантии неприкосновенности бывшему президенту и, естественно, всему немалому семейству, куда входили не только жена и дочь. Но таково было его слово, данное экс-президенту, а слово он всегда держал. Поэтому не забыл и об опальном Демократе, предложив тому стать доверенным лицом, ну а потом, после выборов, разделять ношу власти на той должности, которую тот посчитает по плечу...

9

Человек только воображает из себя, тщится, играет в суперменство, а на самом деле он всего лишь песчинка в вихре Времени. И этот вихрь подвластен неведомо кому. Может, тому же Богу. Нечто же правит всеми нами независимо от цвета кожи, места обитания, принадлежности к нации... И мечутся в этом вихре все одинаково: и именные, и безымянные, и большие, видимые на отдалении, и вовсе мелкие, незаметные - только каждый по своей орбите...

Так думал Летописцев в канун начала нового века, миллениума.

Начало любого отсчёта - это сверка знаемого с чем-то пока неведомым, что ещё только будет, только зарождается. Миллениум - это генеральная сверка для всех живущих, ибо раздвигается время не на годы, на десятилетия, на век. И как Летописцев теперь понимал, не только на век грядущий, но и на век минувший - удивительный, значимый. Во всяком случае для России и европейской цивилизации. Век, потрясший основы прежней жизни, перемоловший миллионы судеб, обозначенный великими столкновениями идейных противоречий и ярого противостояния счастья для всех и счастья для себя, объединения и разделения. Увы, всеобщее счастье в конечном итоге оказалось более хрупкое. Может быть потому что ещё не вызрело человеческое сообщество для его достижения...

Это если судить личностно, но масштабно, поднявшись над обыденностью. А ежели опуститься на грешную землю, оглядеться, то привычнее считать потери и приобретения.

Утратили одну большую державу, сохранили уменьшившуюся страну. Отказались от большой мечты дедов, обрели мещанское счастье товарного изобилия.

Забыли о равенстве и братстве, получили одиночество...

Да от многого ещё отказались, а вот приобрели очевидно не равноценное утраченному. Оттого и точит что-то человека, не даёт ему ощущения счастья. Оттого и ломались, коверкались судьбы многих, кого он знал прежде...

Канули в прошлое, затерялись в вихре петербургские Художник и Монархист. Первый, не желающий приспосабливаться к переменам, а может, не способный это сделать в силу своих душевных размеров, обменял талант на первобытное забытье. А может просто остро осознал свою несоразмерность с ограниченным пространством, в котором существовал. Он избавился от студии и от всех, кого знал, и некоторое время бродил неприкаянно под капризным небом города Петра. Пока не канул в Лету...

Монархист же, чутко уловивший начало утраты интереса к породистому прошлому, ибо немногочисленным оказалось потомство, понимающиее значение монархии  - семидесятилетие братства и равенства выветрило родовую память, традиционно нашёл единомышленников за пределами страны.

Об этом Летописцев знал от Философа, который наконец-то обрёл предназначенное ему: кафедру в одном из вузов северной столицы, с которой мог вразумлять уже не детей, потому что его собственные и дети его ровесников уже выросли и стали потерянным поколением, а внуков. Впрочем, он разницы не замечал, потому что жил в своём, прежде не признаваемом, а теперь признанном мире, в котором была ясна и первопричина, и истинный путь, и не пугал никакой вихрь...

Что же касается самого Летописцева, то он вдруг осознал, что утратил интерес к познанию капитализма, как комфортной среды существования. В его мир вдруг ворвался интернет с его непроявленным пока будущим, и он осознал, что большая часть жизни осталась в прошлом, что о ней стоит рассказать, и даже начал писать что-то длинное, эпическое... И наряду с этим погружением в знаемое и пережитое поддался чарам безграничности нового пространства общения и, сообразно веяний будущего, приучался к телеграфному сочинительству....

Остались в прошлом не только иллюзии Летописцева, но и Математика, который так и не вычислил алгоритм обогащения, а пошёл в подручные к «Полковнику» и пару лет блаженствовал, удовлетворив все свои, в общем-то, невеликие потребности: приобрёл домик в подмосковной деревеньке, начинил его современной оргтехникой и всяческими новинками связи и в свободное время предавался познавательной праздности. Но через пару лет «полковник» неожиданно прогорел, неудачно вложившись в перпетум-мобиле или то, что могло им стать, и пришлось Математику отказаться от деревенской праздности, вернуться в свою однокомнатную квартиру и вновь искать чудодейственный рецепт скорого обогащения.

Правда теперь Летописцев не мог ему ничем помочь, потому что и сам не стал настоящим капиталистом - не хватило требуемых для этого нечеловеческих качеств. А может помешала приверженность к равенству и братству... Теперь он сам с трудом обеспечивал себя хлебом с тонким слоем маслица... И теперь более его занимали мысли нежели дела, отчего пропал азарт познания нагрянувшего капитализма и всё чаще наваливалсь ностальгия по некогда столь приевшемуся социализму...

Да и вихрь тоже поутих к миллениуму. То ли иссякли все силы, то ли решил поднакопить их для новой круговерти. Впрочем, в провинции, из которой Летописцев так и не уехал, предпочтя тихое течение её жизни оголтелой и, как ему теперь казалось, бездумной стремительности столиц, не так крутило. Где красные, где белые, где монархисты, где демократы - здесь не так было важно. Временами только отзвуками столичных событий что-то взвихривалось, но ненадолго. Помелькает, пошумит транспарантами или митингами и осядет. И в этой медлительности, в этом нежелании бурлить по пустякам Летописцев видел ту самую незыблемость и вечность бытия, которые вдруг стали нравиться больше, нежели недавнее движение...

Но он понимал,что возврата в прошлое уже не будет. Река времени не бежит вспять. И что-то, что наконец удовлетворит избавившийся от иллюзий народ, всё же произойдет в новом веке. Тем более на стыке двух веков столь символично ушёл вождь вихревых лет. Подал в отставку Первый президент, найдя себе преемника. Правда, преемник был из ведомства с тяжёлой историей, в котором оперился и которое последнее время возглавлял, отчего сомнения тоже имели место... Но надежда всё же перевешивала.

С кем, скажи, тебе дружить

Он набрал больше пятидесяти процентов в первом туре и стал полноправным Президентом.

Отдавал себе отчёт, что одному ему не справиться с проблемами, которые стояли перед правительством, страной, не выполнить того, что обещал народу. Что многое будет зависеть от команды, той самой исполнительной власти, роль которой обозначил в свое программной статье как самую важную. Понимал, что собрать команду следует исходя из им самим сформулированного тезиса о необходимости сильной государственной власти. И таких способных быть сильными порознь и многократно сильнее вместе, он мог найти только в своём окружении, среди тех, с кем, так или иначе, в то или иное время, пересекались их судьбы. Они должны были разделять его взгляды, цели и быть способны решить поставленные задачи. Впрочем, последнее было желаемым, но не обязательным, потому что какими способностями должен был обладать каждый из них и, в первую очередь, он сам как Президент, пока представлял смутно.

Но было очевидно, что председатель его правительства должен быть исключительно исполнителем намеченной программы, фактически его главным помощником внутри страны. То есть ответственным исполнителем без каких-либо амбиций, склонности к самостоятельности. И в то же время с полной отдачей и грамотно воплощающий намеченное.

Всё это он понимал, но за время работы в Кремле не успел приблизить тех, кого бы хотел. К тому же нужно было исходить из обещания, данного Первому президенту, преемственности не только прежней политики с ориентацией на демократию и рынок, но и соратников того. И нужно было решать первоочередные задачи, на которые было нацелено прежнее правительство. Необходимо было избавиться от удавки внешних долгов. А этим плотно занимался Дорожник. У него неплохо получалось. Он договорился с кредиторами Парижского и Лондонского клубов об отсрочке долговых платежей и реструктуризации долга СССР, довольно ловко урегулировал отношения с частными банками и кредиторами по внутреннему государственному долгу после дефолта в девяносто восьмом году. Его даже окрестили «главным финансовым дипломатом».

Президенту нравилось его знание предмета, умение мягко добиваться своего. Но более всего были важны его обширные связи с финансовыми кругами мира. Прежде Дорожник работал министром финансов, заместителем председателя правительства - и лучшего премьер-министра пока не стоило и искать. Дорожник был его первым заместителем, когда он исполнял обязанности президента и председателя правительства, поэтому его назначение председателем нового правительства стало закономерным шагом.

Они обговорили первоочередные действия, найдя согласие по многим вопросам, а в некоторых Дорожник был даже более сведущ, и Президент предоставил ему возможность доказать свою правоту: главное, чтобы был экономический рост.

...Назревших реформ было предостаточно. Налоговая, пенсионная, страхования, банковских вкладов, поддержки сельского хозяйства... К тому же нужно было определиться с самым острым для россиян вопросом - с правом собственности на землю. Признание частной собственности на то, что принадлежало всем, без которого капитализма не могло быть, закономерное и необходимое для тесных европейских государств, народом, обладающим самой большой территорией, не понималось и вызывало протест на ментальном, подсознательном уровне. К тому же ещё совсем недавно в социалистическом государстве всё, кроме сельскохозяйственных угодий, территорий предприятий и частных домовладений с клочком земли принадлежало государству, то есть всем, и было доступно каждому. И это уравнивало и самого богатого, и самого бедного.

Президент понимал это и сам себя ловил на несогласии с тем, что не созданное человеком: недра, реки, леса - может быть чьей-то собственностью. Но это был один из основных законов капитализма, и он не мог отменить его. Но должен был остановить разбазаривание главных богатств страны.

Администрация президента была штабом управления государством, это он знал по собственному опыту. Именно здесь шла работа по подбору кадров, анализу внутренней и внешней обстановки, прогнозированию. Именно здесь был центр принятия решений, от его дееспособности зависело будущее. И здесь должны быть работать его единомышленники. Но поменять руководителя администрации, назначенного Первым президентом, он не мог. Дал слово... К тому же Кардинал был одним из тех, кто одобрил его как преемника...

Решив не менять конфигурацию правительства, он занялся выстраиванием политической архитектуры новой страны. Но прежде чем приступить к реализации реформ в этой видимой всем сфере, нужно было вернуть под свой контроль наиболее влиятельные средства массовой информации. И, прежде всего, телевидение. Самые крупные каналы теперь принадлежали медиамагнатам Берёзе и Гусю. Оба были вхожи в Кремль и поспешили поздравить его сначала с назначением преемником, а затем и с народной поддержкой на выборах, довольно прозрачно намекая, что готовы сотрудничать к обоюдной выгоде сторон.

Он помнил предупреждение Первого президента, да и сам прекрасно понимал, к чему ведут подобные отношения. Обладатели нежданно-негаданно свалившихся на них миллионов и миллиардов быстро нашли понимание между собой, объединились и, уверовав в безграничную власть денег, создавали своё государство, в котором власть должна была выполнять роль их обслуги и не более.

Нужно было предупредить их заговор.

И он не стал медлить. Сразу после инаугурации прошли обыски в холдинге Гуся. Поводов нашлось предостаточно, а сам владелец был арестован. В «Матросской тишине» он довольно быстро понял, что от него требуется, выговорил себе на безбедную жизнь в другой стране и, уступив свои акции государственной корпорации, уехал на землю обетованную.

Берёза оказался хитрее. Он быстро понял, что умный собеседник и желанный гость в его доме в прежние времена, а теперь Президент, будет верно служить государству. Он продаёт контрольный пакет главного канала страны опять же государственной корпорации, закрывает другой, полностью принадлежащий ему, и перебирается в Лондон.

Вернув самые многомиллионные телеканалы под государственный контроль и тем самым обезопасив власть, можно было теперь перейти и к усмирению других олигархов, прежде всего нефтяных. Среди них были молодые и амбициозные из бывших комсомольских лидеров, возомнившие себя вершителями судеб. Тут ничего и придумывать не пришлось - за большими деньгами всегда шлейф неблаговидных дел, а зачастую и преступлений. Тех, кто принял предложенные условия невмешательства в политику, оставили в покое. Ну, а кто переоценил собственные силы и возможности и недооценил власть и Президента, львиную часть своего богатства потеряли, а кое-кому пришлось надолго отправиться за колючий забор...

Наряду с устранением тех, кого он без всякого сомнения считал именно врагами - нет, не своими личными - Отчизны, которой он служил с юных лет, Президент взялся за реализацию изложенных в программной статье задач.

И всё-таки к завершению первого срока президентства пришло осознание того, что решить поставленные задачи будет непросто. Он недооценил врагов своей страны. Недооценил не только тех, кто находился за её пределами и кто соблазнил рыночной экономикой, которая «сама всё регулирует», и ещё недавно так дружно зазывал первого и последнего президента СССР и Первого президента России в семью западных лидеров, но и пятую колонну внутри страны.

Да, он сумел утихомирить Чечню. Сумел выстроить отношения с её лидером, ещё недавно ярым сепаратистом, теперь убеждающим бывших своих соратников по борьбе за независимость Ичкерии сложить оружие и возрождать разрушенную войной республику в составе России. Да, это требовало больших денег в ущерб другим территориям, но на смену войне и угрозе развала страны пришёл мир, и это было важнее.

Гибель подлодки «Курск» стала важным уроком, показав, что в его стране в подобных ситуациях вести себя так, как вели себя и ведут некоторые лидеры, не прерывая намеченных ранее дел или отпуска, непозволительно. Это был урок, который показал, что брать пример ни с кого не следует, что нужно принимать решения и поступать исходя исключительно из собственного понимания народа страны, в которой живёшь, и её многовековой истории.

Но чем больше он укреплялся в необходимости обретения самостоятельности, а не бездумного подражания, перенимания опыта «цивилизованного Запада», тем больше возникало разногласий с председателем правительства. Дорожник, обросший зарубежными связями и принявший за чистую монету превозношение его экономической политики иностранными советниками и доморощенными олигархами, стал игнорировать предложения Президента, реализуя собственные планы, которые соответствовали чаяниям транснационального капитала. И даже выступил в защиту опальных олигархов. Вокруг премьера стала формироваться оппозиция влиятельных бизнесменов-промышленников, видевших его новым президентом. Ему была гарантирована поддержка из-за рубежа. В свою очередь Дорожник обещал взаимодействие с зарубежными и, прежде, всего западными правительствами с учётом их экономических интересов.

Всё двойственнее становилась и позиция Кардинала, руководителя администрации президента. С одной стороны он был сторонником управляемой демократии. С другой считал, что проблемы, которые не решаются демократическим путём, следует решать недемократично. И, сформулировав этот эзопов постулат, он не укрепил тем самым авторитета администрации и получил отторжение бизнесменов. К тому же, привыкший при Первом президенте исходить и поступать из собственного понимания ситуации, он не желал быть простым проводником идей. И в середине президентского срока подал в отставку.

Наконец-то Президент мог поставить на одно из ключевых мест в государстве своего человека. И он остановил свой выбор на Кандидате, с которым они когда-то вместе начинали карьерное восхождение под опекой Демократа и которого, будучи председателем правительства, он рекомендовал на должность заместителя руководителя администрации аппарата правительства под начало бывшего там руководителем - тоже соратника по работе в правительстве Петербурга - Прокурора.

А уже будучи исполняющим обязанности президента сделал заместителем Кардинала и доверил возглавить свой предвыборный штаб. После выборов Кандидат закономерно стал первым заместителем Кардинала и вот теперь после отставки Кардинала, занял его кабинет.

Это был верный ему член команды, надёжный исполнитель поручений, не претендующий на самостоятельность.

Он отправляет в отставку Дорожника за две недели до выборов.

Это было вынужденное решение, обоснованное полученной информацией о создании против него коалиции. И хотя к этому времени уже более подконтрольным стал Совет Федерации, отменены выборы губернаторов и теперь вновь назначенные главы регионов были более управляемы, а выборы депутатов проводились исключительно по партийным спискам, и тем самым пропрезидентская партия гарантировала себе большинство в новом составе Государственной Думы, неожиданности исключить было нельзя. Он уже определился, откуда исходит главное сопротивление его начинаниям, направленным на укрепление государства. Он считал, что главной заботой его, президента, как гаранта конституционных прав, является обеспечение независимости страны, её экономическое возрождение, а оказалось, что большую часть своего времени и сил приходится тратить на преодоление сопротивления именно здесь, на самом верхнем этаже власти. И его огорчало невыполнение многого из того, что он обещал, невыполнение данного народу слова. А это было не в его правилах, не в его характере, и он не хотел, да и не мог отказываться от своих слов.

Подбирать нового председателя правительства времени не было, и Президент назначил фигуру промежуточную - технического премьера, калифа на час. Выбор пал на нечестолюбивого заместителя председателя правительства, Доцента. Выходец с Урала, внук и сын репрессированных дедов и отца, строитель по образованию, тот в СССР был доцентом в институте, в девяностом году стал депутатом горсовета, откуда начался отсчёт его карьерного восхождения. Он здраво оценивал свои возможности, да и характером был мягковат для должности премьера, поэтому согласился побыть временно исполняющим, чтобы затем возглавить обещанное ему крупное министерство.

Но за десять дней до дня голосования Президент определился, кто станет премьером. Доцент стал министром, а кабинет председателя правительства занял Механик. Окончив в советское время с красным дипломом московский институт, по специальности инженер-механик, он работал в посольстве в Индии. Потом получил второе образование уже по внешней торговле, занимался экономическими связями, нарабатывал опыт в международных организациях, был министром экономических связей уже в новой России. Наконец служил директором федеральной службы налоговой полиции. С одной стороны, фигура не публичная, с олигархами, против которых вёл борьбу Президент, не дружит, а значит, трудно найти компромат и избирателя не отпугнёт. С другой - проверенный человек, можно сказать, такой же чекист... Что же касается совпадения взглядов, то это будет видно на деле; не было времени подобрать надёжного единомышленника, главное было не согласиться на кандидатуру чьего-либо ставленника...

К концу первого президентского срока стало очевидно, что бывшие комсомольские лидеры нежданно-негаданно даже для самих себя ставшие миллиардерами видят своей собственностью не только богатства страны, но и власть. В бывшем СССР при социалистических отношениях комсомольско-партийная карьера учила не только полезному для общества функционированию в системе государственной власти, но и предугадыванию будущих веяний в самой системе и использованию этого умения для карьерного восхождения и личного благополучия. Капитализм же первым делом отменил самый главный запрет. Запрет на ничем не ограниченную частную собственность. И не только разрешил иметь всё, что хочешь, но сделал его главным, доминирующим над всеми остальными законами смыслом существования человека и, естественно, общества. Теперь могла реализовать тайные помыслы если не вся, то значительная часть партийно-комсомольско-советской номенклатуры, направив всю энергию и умение исключительно на достижение единственной и, в отличие от призрачного строительства коммунизма, понятной цели - обретение личного богатства.

Свято поверив в безграничную власть денег и ошалев от стремительного вхождения в мировой клуб держателей земных богатств, новые русские, как их окрестил народ, тем самым вычленив-выбросив из своей среды, быстро сообразили, какую прибыль таит в себе любая власть. А прибыль теперь была единственной целью и смыслом жизни. И нынешней власти, прежде всего Президенту, отдающему себе отчёт, что любая власть существует исключительно благодаря тем, кто ей подвластен, а погоня за прибылью чревата распадом не только души, но и государства, нужно было незамедлительно не только отделить деньги от власти или хотя бы подчинить, но и продемонстрировать силу последней.

Для публичного наказания был выбран если не самый богатый, то самый амбициозный, не скрывающий своих претензий на власть владелец огромной нефтяной империи. Ходили слухи, что в своём кругу таких же ошалевших от свалившихся богатств знакомых он даже прямым текстом заявил, что любая власть продажна и у него достаточно денег, чтобы её приватизировать, как в своё время приватизировал, не без помощи, правда, старших товарищей, то, что было создано общим трудом не одного поколения граждан прежней страны и по справедливости принадлежало народу. Но народ, воспитанный и долго живущий в социалистическом заповеднике, где каждый был другом, товарищем и братом, только слышал о волчьих законах капитализма и не верил этому. А верил тому, что видел вокруг в социалистической отчизне - тотальное желание окружающих иметь то, чего не было в магазинах. А там практически не было ничего. И он с радостью поверил в волчьи сладкие речи, подкреплённые изобилием товаров...

На Олигарха были выпущены все имеющиеся у Президента неподкупные силы. И хотя их было не так много - большая часть «слуг государевых», не скрывая своей продажности, предпочитала быть подкупной - не взирая на мощное противостояние организованного хора хулителей демократии, правосудия и Президента как за рубежами страны, так и внутри неё, он спровадил таки Олигарха, олицетворяющего всесильную власть денег, на нары.

Думал, что после этого займётся внутренними проблемами: было очевидно, что в стране всё не так, как виделось, когда он только примерял шапку Мономаха - и, как теперь понимал, жил в грёзах, далёких от реалий. Образование, здравоохранение, жильё, сельское хозяйство - эти направления стали приоритетами. В помощь к Механику первым заместителем председателя правительства и на обкатку, с перспективой на дальнейшее карьерное повышение, он сватает Кандидата. И поручает тому проведение реформ по этим четырём направлениям, обозначенным как национальные проекты. Кандидату он не только верил, он доверял ему. И не сомневался, что не утратит влияния на него - не тот характер. Может, конечно, взбрыкнуть, даже натворить глупостей, но чтобы стать вровень - жидковат, ни смелости, ни ума не хватит.

Незыблемый закон любой формации и любого этажа власти: заместитель должен быть глупее начальника дабы не смог подсидеть...

Новым руководителем своей администрации после долгих размышлений - не взять ли кого из старой питерской когорты - назначил Уральца. Выбрал и в пику недовольству московских чиновников во главе со столичным мэром, обвинявших Президента в пристрастии подбирать кадры среди питерских знакомых, и потому что тот понравился деловитостью и характером. Послужной список тоже соответствовал принципам партийного подбора кадров, который он хорошо знал и результативность которого была проверена в былые времена. Был тот из уральских казаков старообрядцев: уроженец нефтеносной области, после института, получив диплом инженера, поработал слесарем, бригадиром токарей, комсомольским функционером, председателем сельсовета, начальником жилищно-коммунального хозяйства... А во время перестройки дошёл до должности главы администрации города. Затем был председателем думы округа и наконец стал губернатором. Пятилетка его губернаторства была успешной для области. Правда, область была из самых доходных, нефтеносных. Он, естественно, приказал своей прежней службе проверить Уральца со всех сторон. И только после этого забрал в столицу.

Время неумолимо и стремительно. Казалось, только приступил к осуществлению выношенных планов по возрождению страны, только понял, какая ноша ему выпала, а уже и нет того запаса времени, который казался неисчерпаемым в начале. Оглядываясь на пройденное, можно, конечно отметить достижения, пройденный им и страной путь, похвалить себя, что отвёл её и народ от края, за которым распад и исчезновение тысячелетнего государства - но всё же он больше думал о том, что не успел сделать. И вспоминал свою программную статью в начале президентства, в которой так правильно и хорошо изложил, что обещает сделать. И не сделал...

Но не перекраивать же конституцию снова, не поймут ни враги, ни друзья. Он должен уйти хотя бы на один президентский срок. А потом вернуться - он привык сказанное выполнять...

Сначала он видел трёх претендентов, которые шли бы по намеченному им курсу. Но Механику явно не хватало тщеславия. Да и характер никак не соответствовал. Два заместителя Механика, которых он знает давно и хорошо - Кандидат, вечный его ученик и Профи. Кандидат - первый заместитель председателя правительства - с национальными проектами справился, экономическую ситуацию в стране знает. Профи - министр обороны. И тот и другой проверены многолетними отношениями, а Профи к тому же коллега по прежней службе. Обоим Президент верил и доверял. Он их знал, но страна не знала.

Механик скоро понял, что является фигурой технической, всего лишь обладателем росчерка в правительственных документах, и накануне новых выборов попросился в отставку. Скрывать причину он не стал, но изложил её очень дипломатично, подчеркнув, что понимает, что не годится в преемники и заверив, что не претендует на собственное выдвижение.

Президент оценил его прозорливость, понял нежелание утратить политический вес в случае отставки после выборов, и с обоюдного согласия Механик, уже имевший опыт руководства полувоенной структурой, налоговой полицией, возглавил службу внешней разведки.

Подходил к концу второй срок президентства. Пора было подумать о будущем. Нет, не о собственном - о будущем страны. Впрочем, и о своём будущем тоже, потому что его будущее было теперь неразрывно связано со страной.

Он готов был работать - у него достаточно сил, есть желание, и, главное, уже немало сделано, чтобы реализовать сформулированные почти десятилетие назад планы. Обидно будет, если его преемник свернёт с курса или не справится.

- Это будет плохо, - соглашался с ним Кандидат.

- Боюсь, что тогда реализуется мечта о большой колонии для Европы, - веско предупреждал Профи.

И тот и другой были его главными советчиками и оппонентами в оценках ситуации и выработке планов.

На оставшийся до выборов срок заведомо временного сидения в кресле председателя правительства дал согласие заместитель Механика Колхозник. Он уже перешагнул пенсионный возраст, и побыть на этой должности для него значило остаться в истории страны пусть небольшой, но всё же обозначенной фигурой. Основная часть его трудовой биографии была связана с сельским хозяйством, где он после окончания сельскохозяйственного вуза дошёл до должности генерального директора объединения совхозов. А в девяностые они с Президентом вместе работали в мэрии Санкт-Петербурга. Затем Колхозник служил в разных ведомствах на значимых постах и так же, как до премьерства Механик, возглавлял Совет министров союзного государства России и Белоруссии.

Задач перед ним никаких не стояло, два претендента на должность президента уже проводили свои предвыборные кампании, и следовало им только помогать...

За состязанием кандидатов на высший пост действующий Президент наблюдал со стороны, сначала оценивая шансы обоих как равные, но постепенно всё более отдавая предпочтение одному...

Кандидат хорошо подавал народу курируемые им национальные проекты. Профи, к тому времени сменивший министерский кабинет на кабинет первого заместителя председателя правительства, явно уступал. Возраст выхолащивает амбиции...

Он встречался и подолгу беседовал и с тем и с другим. Ему важно было сохранить их отношения между собой и получить гарантии на будущее. Он прекрасно понимал, какие возможности будут у его преемника, как легко можно соблазниться неизмеримой властью, не устоять перед лестью алчущего окружения...

Наконец он сделал выбор: Кандидат был не только моложе, но и политически не конкурентоспособен. В нём не было той тайной пружины, которая неведомо как могла распрямиться при получении полной власти. Эту пружину он чувствовал у Профи. А возраст того подсказывал, что, став президентом, он не станет играть в поддавки и постарается осуществить то, что думает сам...

Рокировка

Продуманное и хорошо организованное перемещение произошло без неожиданностей. Олигархи получили необходимые обещания от претендента на президентство и, соответственно, от претендента на пост премьера. Системная оппозиция, за эти годы успешно прирученная и прикормленная, получила выторгованное на тайных переговорах. А не системную не допустили, чтобы не баламутила народ. Избирательная комиссия и, соответственно, электорат, правильно поняли, чего от них ждут, и всё прошло по прописанному сценарию.

Теперь уже бывший президент поздравил Нового президента, который для него так и остался Кандидатом, с обманчивым вознесением, себя же  - с избавлением на время от страхов, без которых никакая, даже самая маленькая власть, не бывает. Для него нынешнее премьерство было возвращением в не столь уж и далёкое прошлое, к привычным задачам, поэтому эйфории и новизны он не ощутил. Другое дело Кандидат. Несколько испуганный и одновременно с трудом скрывающий распирающую его гордость, он - ныне Новый президент - пообещал бывшему советоваться с ним в любое время суток. Но, конечно, не по мелочам - у него собственных мыслей и планов, куда вести народ этой страны, было предостаточно. Как и своих, а не только общих для них двоих, друзей.

И кто знает, как воспользовался бы он этим багажом, если бы не неожиданное испытание, которое без помощи старшего товарища, многолетнего шефа и учителя, пройти было трудно. Новый президент не успел поделиться с соратниками громадьём задуманного и, прежде всего, довести до логического конца, чтобы забыть о них, национальные проекты, которые он курировал в прежние года, как грянул грузино-осетинский конфликт.

Он не мог не посоветоваться...

И не стал скрывать коллегиальности решения о военной помощи осетинам. Но подчеркнул, что ответственен за это решение именно он. И когда ему, Верховному Главнокомандующему, было доложено о гибели российских миротворцев, ни минуты не колебался и отдал приказ на ответные действия. Так и подчеркнул: «ни минуты не колебался». Хотя все помнили, что прежний президент в своё время обещал мочить в сортирах террористов, и теперь узнавали знакомый почерк...

Победоносная война всегда укрепляет личную власть.

И она не должна ни с кем делиться.

На этот раз она была разделена...

В отличие от Нового президента, премьер хорошо знал, что и как ему делать, и постарался не упустить время, собирая в свою команду уже проверенные надёжные кадры.

Первого заместителя, Колхозника, назначенного на этот пост ещё при его президентстве, он оставил на своём месте: ему нужен был послушный и ответственный исполнитель, а Колхозник именно таким и был.

Не публичный и не претендующий на политическую значимость, но нравящийся ему своей деловитостью и умением добиваться результата Уралец стал главой администрации, возглавляемого им правительства. Он хвалил себя за то, что в своё время разглядел того в провинции и сделал своим сторонником.

Верный и многократно проверенный Португалец теперь курировал самую денежную нефтегазовую отрасль.

На стратегической газовой трубе сидел знакомый ещё по Питеру и многократно проверенный Наш человек.

А финансами заправлял, можно сказать, лучший друг - Финансист.

Решением оперативных вопросов занимался ещё один давний товарищ, Прокурор, деловую въедливость которого новый старый премьер хорошо знал.

Пока Новый президент пытался реализовать свои фантазии, которые не были значимо полезны, но безвредны, премьер стягивал экономическое пространство расколотое, рассыпанное после распада СССР: с тремя государствами-соседями создал таможенный союз с прицелом на его расширение; выстроил отношения с ключевыми странами как на Западе, так и на Востоке. Собственно, он продолжал исполнять функции президента, тогда как Новый президент занимался тем, чем занимался будучи премьером: объединял университеты, мечтал о своей «силиконовой долине», продолжал заботиться о развитии сельского хозяйства и осуществлении жилищной реформы. Но в силу президентской должности проводил международные встречи и переговоры. И здесь его позиция соответствовала обговорённой ими ранее: он выступил против расширения НАТО, подписал договор о сокращении стратегического наступательного вооружения с США.

Кандидат всегда был хорошим учеником, и на форумах и встречах, где ему приходилось отстаивать интересы страны в международных отношениях, он не отступал от начертанной предыдущим президентом курса. И всегда ощущал поддержку старшего товарища и учителя. Правда, разохотившись и обретя почитателей и клевретов, вдруг сократил армию и переименовал милицию в полицию, назвав это реформой. И даже замахнулся было на борьбу с коррупцией. Но реформы видимых результатов не принесли, и даже наоборот. Бывший президент это видел, но понимал, что излишнее давление может дать обратный результат, и терпеливо ждал своего срока...

Тем более, что самое основное, что от него требовалось, Новый президент сделал: необходимые изменения в Конституцию, увеличивающие срок президентства и парламентаризма, были приняты и записаны в Основном законе страны.

Так незаметно пролетели четыре года, приближалась новая рокировка. И хотя Новый президент за этот срок оброс окружением ему благодарным и желающим пользоваться своей близостью ещё один срок, он был верен данному четыре года назад слову. И также замолвил перед будущим старым-новым президентом страны о том же Футболисте, который при нём возглавлял министерство спорта. О Князе, руководившем при нём администрацией президента, а теперь остававшегося не у дел, потому что у будущего старого-нового были свои люди, и он уже начал расставлять их на ключевые посты. Так Уралец стал мэром столицы, сменив хитроватого и независимого Лужка, который выторговал себе пенсионную неприкосновенность, хотя было за что того прижать... А Князя сменил Профи.

Перед новой рокировкой фигуры переставлялись согласно договоренностей и, в общем-то, бесконфликтно. Будущее настолько было прогнозируемо, что о реверсных переменах сообщили публично на съезде партии власти, зная, что подобная преемственность одобрена держателями основных богатств страны.

Это было так естественно и так привычно в их жизни последние годы, когда должности распределялись между друзьями и знакомыми и из этого не делалось тайны. Казалось, разве плохо, когда вот так прилюдно, на всю страну без всякой секретности обменялись постами два человека, два высших руководителя государства.

Но народу это отчего-то не понравилось. Народ, он же электорат, почему-то не понял целесообразность и правильность такой рокировки. А часть держателей капитала убеждали Нового президента, пойти на второй срок, напоминая о его военной победе в короткой войне на юге и обещая победу на выборах над тем, кого он считал своим учителем. Это был большой соблазн, но Кандидат не стал рисковать.

И, не взирая на народный ропот и зреющий заговор капитала, всё получилось как планировалось: они вновь обменялись государственными постами.

Но остались на своих, сложившихся за эти годы, ролях ведомого и ведущего. Такой тандем устраивал обоих.

10

Летописцев не мог припомнить, чтобы когда-либо прежде он так обижался. И объяснял это для себя тем, что обижался не только за себя, как гражданина этой страны, но и за народ, волеизъявлением которого можно вот так цинично и бесцеремонно пренебречь.

А может действительно народ достоин тех правителей, которые есть...

Нет, не может быть, чтобы в тысячелетней истории его страны всегда всё делалось без воли народа... Ну конечно же не может быть, тому есть и совсем недавние примеры: революционные перемены в начале и конце двадцатого века. Так он себя успокаивал, веря в высшую справедливость. Но переживал, что лишь малое количество народа выходило на улицы и площади, демонстрируя своё несогласие с игнорированием их волеизьявления. Он примкнул к этому меньшинству. Но их, таких, оказалось с горстку. Так, капля в море. Хотя они и считали себя сжатым кулаком и если не девятым валом, то штормовой волной...

И выходил он не только из-за обиды, но ещё потому что вдруг ясно осознал: капитализм обескрыливает народ. Он комфортен лишь для мизерной части человечества, помешанной на владении материальным, утратившей связь с вечностью, с осознанием конечности физического бытия и неотвратимости суда праведного за содеянное. То есть воплощающей собой олицетворение разъедающей душу корысти...

Так думал Летописцев, пытаясь постичь психологию богачей, невесть откуда вдруг взявшихся в стране былого равенства и братства, прибравших к руками некогда им всем принадлежащее: недра, земли, воды и всё, что было создано, ошалевших от этого нежданного приобретения, возомнивших себя избранными, элитой, поводырями народа глупого, ленивого. Словно не этот народ и созидал все те богатства, что вдруг стали принадлежать им...

Нет, капитализм по его пониманию, основанному теперь не на теории, а на непосредственной жизненной, испытанной на собственной шкуре, практике, не был прорывом вперёд. Скорее это было отступлением, возвратом в прошлое, из которого почти век назад их деды и прадеды сумели вырваться, найдя в себе силы заглянуть в будущее, преодолевая немало лишений, но и обретя нечто более важное, чем довольство бренным существованием. И хотя он не разделял коммунистических убеждений и даже скорее наоборот был их оппонентом в безвозвратно ушедшем прошлом, но теперь ясно понимал силу духа предков и отдавал должное их дерзновенному броску.

Увы, то, что было по плечу им, оказалось непосильной ношей для их внуков...

Иллюзии от эйфории капиталистического материального изобилия постепенно рассеивались, обнажая суть новых взаимоотношений, в которых Горьковское «человек  - это звучит гордо» уже никак не звучало, кроме как издевкой, где главным стало слово «капитал», и те, кто некогда пел дифирамбы переменам, нынче всё чаще винились за свершённое, искренне сознаваясь в глупости от незнания...

И каждый мыслящий мучительно размышлял о будущем, выстраивая свою индивидуальную конструкцию.

Местный Политик, в годы реформ переживший взлёт карьеры, внедрявший капиталистические отношения на самом верху региональной властной пирамиды и когда-то боготворивший частную собственность, а потом ушедший в оппозицию к власти, пришедшей на смену демократам-мечтателям, теперь был одержим идеей всенародного обогащения, не желая признавать праведность богатства для избранных. И не жалел времени, чтобы рассчитать индивидуальное богатство каждого живущего на сей момент, исходя из курсовой стоимости нефти и газа, этих богатств недр страны несомненно принадлежащих по праву всем. И насчитал неплохо. Сто шестьдесят восемь с половиной тысяч долларов на одну душу. Начиная с младенца и заканчивая долгожителем. Таков был, по его мнению, стартовый капитал каждого живущего во всё ещё самой большой по пространственному измерению и самой богатой по тому, что было в земле, стране.

Политик уже мыслил капиталистическими категориями и не способен был на революцию даже в мыслях. И Летописцев понимал, что слабость духа не позволяет тому воспарить над привычным, что тот уже окончательно обескрылен...

Сам же он, в отличие от Политика, всё более склонялся к необходимости перемен революционных. Нет, не к возврату в прошлое - это невозможно, как невозможно войти в одну и ту же реку, но в проникновение в идею предков. Постижение их одухотворённости от видения того будущего, которое должно было быть комфортным для всех без исключения. И ему казалось, что это вполне осуществимо, для чего даже не стоит ломать, пусть ходульно и ущербно, но всё же уже выстроенное. Надо всего лишь немного подправить. Надо только богатеям вернуть понимание неизбежности конечности и тленности материальных богатств. Объяснить абсурдность владения ненужными вещами. Он вынашивал идею истинного коммунизма, в котором каждому действительно воздастся по потребностям. И первым шагом к этому вожделенному будущему, как видел он, должен был стать отказ от частной собственности. И не нужно ничего ни у кого экспроприировать - нужно всего лишь частное сделать общим, наделив всех богатеев правом брать всё, что пожелают безвозмездно, из этого общего. Взял самолёт, пролетел куда хотел и там оставил, пусть пользуется следующий богатей. Поплавал на яхте - оставь её в бухте для следующего, зачем она будет простаивать, считаясь твоей собственностью и требуя затрат...

Летописцев отдавал себе отчёт, что подобная идея утопична и вряд ли осуществима. Но, тем не менее, он считал это вполне реальным в будущем, входом в заветную страну под названием коммунизм. И пусть этот вход не мог быть таким широким, чтобы пропустить сразу всех желающих, как мечталось-виделось дедам и прадедам, но всё же он был возможен. Жаль, конечно, что не для честного и праведного, а скорее наоборот...

Он соблазнился этой утопией и даже стал её научно расписывать, уподобляясь Политику и погружаясь в математические выкладки, прикидывая, каков должен быть необходимый капитал, чтобы и честным членам общества было возможно брать всё желаемое по потребностям, но не в ущерб остальным и стране - но скоро понял, что это уже не его дело. Скорее Это уже утопия более молодых поколений. Идущих следом...

Шапка Мономаха

И всё же не всё прошло так гладко, как в первый раз. Вышедший на улицы электорат, возомнивший себя народом, заставил всерьёз поволноваться. Поэтому когда стал известен результат выборов, он, теперь уже настоящий Президент, хорошо осознающий свою историческую роль и глубоко убеждённый в верности намеченного им для страны пути, на глазах у народа, поверившего в него, расчувствовался, не сдержал слёз благодарности. И тем самым словно дал клятву самому себе довести начатое до конца, хотя уже понимал, с каким противостоянием столкнётся не только за пределами страны, но и внутри неё. Правда, теперь у него не четыре, а шесть лет впереди и, возможно, следующие шесть. А за двенадцать лет можно сделать немало. К тому же многое было начато в далёкие уже дни в самом начале его первого президентства.

Будучи премьером, но уже вновь примериваясь к шапке Мономаха, он в первую очередь разобрался, в каком состоянии находятся армия и военно-промышленный комплекс страны. За пять лет службы пусть и в социалистической, но западной стране, он понял, чем чреваты братские объятия новых друзей России, и отдавал себе отчёт, что, как только нечем будет противостоять этим объятиям, они задушат, не колеблясь.

Не хочешь кормить свою армию, будешь кормить чужую - эту истину он хорошо помнил, поэтому когда-то начал своё первое президентское правление с непосредственного курирования разработок военных программ и нового оружия, понимая, что только опередив убаюканных победой в холодной войне алчущих российских просторов, можно сохранить государство. А будучи премьером плотно занимался отладкой разбалансированных связей в экономике. И минувшее десятилетие не видимой и не знаемой большинством работы принесло свои результаты.

Но он не обольщался; желающих владеть богатствами большой страны за эти годы не убавилось, и вышедшая перед выборами на улицы пятая колонна, как его убеждали, подтверждала неизменность прежних планов тех, кто давно уже подсчитал, поделил и определил своей собственностью богатства тысячелетнего государства.

Кандидат в роли председателя правительства его устраивал. За минувшие годы совместной работы они хорошо узнали друг друга. Правда, за срок собственного президентства тот не устоял против лести, возомнил о себе и стал обострённо принимать любую критику в свой адрес. Но в личных встречах они старались избегать тем, которые видели по-разному, а для нивелирования противоречий было достаточно дипломатичных друзей.

Какое-то время премьер пытался вести свою линию, проявлять самостоятельность, но скоро понял, что не справится с этой ролью, - былые президентские амбиции до поры до времени нужно подавить и смириться со своей второстепенной ролью исполнителя чужих идей и решений.

И в их отношениях наступил период равновесия. Но далеко не полного единодушия во взглядах на будущее страны.

Первым делом старый-новый Президент поставил своих людей на силовые структуры, опору любой власти. Он давно присматривался к Тувинцу, сумевшему из гражданской организации, призванной справляться с последствиями всяческих чрезвычайных происшествий сделать если не армию, то во всяком случае полувоенную структуру. У него, бывшего строителя, уроженца далёкой сибирской национальной республики, это неплохо получалось. Кроме того, он почти напрочь был лишён раздутых амбиций, соответствовал тому понятию крепкого и надёжного друга, как это видел Президент.

Тувинцу он доверял и назначил его министром обороны.

Что касается внутренних войск, то ряды этого министерства ещё предстояло хорошо вычистить от кумовства и коррупции. И эту задачу он и поставил перед новым министром.

Надо бы всерьёз взяться и за судебную систему, но это было чревато тем, что эта ветвь власти возомнит себя главной, как в Соединённых Штатах, где даже президенту приходится перед ней расшаркиваться. С перениманием такого опыта не стоит торопиться.

Но противовес репрессивному аппарату был необходим, он это понимал, и таким противовесом могла бы стать четвёртая власть - средства массовой информации. Правда, она могла расшатать устои пока ещё слабого государственного здания, ей пока не следовало давать волю...

С другой стороны надо что-то делать, чтобы не топтаться на месте, не вызывать недовольство народа, не зависеть исключительно от сотни богачей, которые так и пробуют власть на прочность и не менее опасны, чем бунтующий народ.

Одним словом, придётся вертеться между двух огней...

Многолетние переговоры и уступки наконец привели к долгожданному вступлению во Всемирную торговую организацию. Экспортёры не скрывали своего довольства свершившимся доступом к рынкам других стран. Особенно радовались газовики, нефтяники, металлурги и алюминиевый король. Но если где-то кому-то очень хорошо и богато, значит, у кого-то карман прохудился...

Под напором импорта начало падать сельское хозяйство, которое все эти годы как-то перебивалось, выживало. Радужные разговоры о спасительном фермерстве постепенно стихли. Строительный и торговый бизнесы были наиболее востребованными и надёжными, то есть более привлекательными для инвесторов. Другое дело что они уступали в доходности и скорости обогащения игре на валютной бирже. Но постоянно делать бумажки посредством других бумажек уже надоедало, размаха желаемого не было.

Одним словом, если все плюсы и минусы сложить, то скорее от этого вступления в ВТО в целом страна не выиграла - слишком невыгодными были условия, на которых приняли её приняли, особенно по ограничению поддержки собственного сельского хозяйства. Не хотелось европейцам и американцам возвращаться в восьмидесятые годы, когда избыток товаров породил массовую безработицу и недовольство в их странах. Тогда вовремя развалилась империя СССР, открылся гигантский рынок сбыта, получилась самая эффективная за все века схема товарной колонизации огромных территорий.

Но порадовались через средства массовой информации этому событию, вступлению в общую семью торгующих народов. Хотя уже было очевидно, что лозунг - рынок всё отрегулирует - оказался напрочь лживым, государственные и полугосударственные структуры давили независимых производителей, предпочитая иметь отношения с зарубежными партнёрами. А их топ-менеджеры - иметь запасные аэродромы в других странах. И прежде всего в кичащейся своим правосудием и наконец-то сумевшей что-то выиграть в многовековом противостоянии с нецивилизованной Россией Великобританией. И никто не торопился открывать свои рынки для прочих, кроме сырьевых, товаров.

И с одной стороны приходило понимание какую роль навязывают России глобальные корпорации и финансовые группы, чьи планы озвучивают и проводят лоббисты в правительстве и парламенте, а с другой ложь да лесть легко принять за правду, особенно когда тебя хвалят глобально, с придыханием...

Хороший инструмент для оболванивания - рейтинги. И ох как обольстительны. Вот и его, Президента, теперь уже не державы, а развивающейся страны, в этом самом рейтинге года назвали политиком номер один. Хотя и понимает, для чего всё это делается, но всё равно лестно, поглаживает самолюбие... И средства массовой информации донесли это в самые отдалённые уголки необъятной и никак не поднимающейся на намеченные и обещанные рубежи страны.

Теперь он всё это понимает гораздо лучше, чем во времена своей чекистской молодости. Да и знает неизмеримо больше того, чего другим вовсе не дано знать. И осознаёт, что народ нужно встряхнуть, поднять дух, патриотизм всколыхнуть, как это уже было в бытность президентом Кандидата. Быстротечная победная война - это всегда не побиваемый главный козырь. Тогда решение было совместным и не без согласования с другими значимыми членами команды. Получилось весьма эффективно. С одной стороны нездоровые амбиции наказали, а заодно два буферных минигосударства приобрели.

Никак не могла определиться в какую сторону идти братская Украина. Некогда окраина России, возомнившая себя, как и при первых атаманах, самостоятельным политическим игроком. Ну как же, Киев - мать городов русских... По истории во все времена дружили атаманы то с русским царём, то с поляками, то с турками. Одним словом, с теми, с кем сторговывались на своих условиях. Эта политика торга себя оправдала и в СССР, много своих посланцев имели представители союзной республики в центральной власти и много выторговали для своей незалежной. Выторговали и вознеслись, решив порвать отношения со своим «большим братом» и задружить по-настоящему с заокеанским «мировым жандармом», как называли Соединённые Штаты в советской стране, если кто ещё помнил.

Президент помнил.

И не только помнил, но и хорошо знал о планах правительства братьев-соседей и втайне сожалел, что генеральные секретари в своё время прирезали к малой окраине ещё немало собственных завоёванных земель. Ладно уж Новороссию не вернуть, хотя Одессу конечно жаль, брендовый всё-таки город, но Крым никак нельзя было отдавать. А в Киеве, похоже, готовы были пойти на любую сделку с американцами, видимо, там не знали, что делать со строптивыми крымчанами и согласны были отдать если не весь полуостров, то Севастополь под военную базу заморским друзьям. А это значило стратегически потерять если не всё Чёрное море, то существенную его часть. И уподобиться изолированной колонии.

В глубочайшей тайне готовилось сражение за Крым. Ему регулярно докладывали о положении на этом сакральном полуострове. Настроение крымчан способствовало подготовке возвращения полуострова и грамотно подогревалось привлечёнными к этому гражданскими институтами. Бунт на полуострове назревал. Но было очевидно, что власть в Киеве пойдёт на самые жёсткие меры и набрать силы народному восстанию не даст. Медлить было нельзя.

Он решил это почти спонтанно. Вдруг понял, что настал тот самый час, когда не только можно, но и нужно действовать решительно и незамедлительно.

Тувинец сказал, что армия готова. На всякий случай, мало ли что взбредёт в голову заокеанским кураторам.

И Президент отдал приказ...

И всё свершилось на удивление быстро и без ожидаемых эксцессов: просто вышедшему народу немного помогли. А дальше реализация итогов референдума и стремительное наступление собственного капитала на открывшиеся просторы для перспективного бизнеса.

Он вместе с народом разделял бескорыстную радость возвращения полуострова «в родную гавань». Патриотизм был ожидаемым, но не такой силы: всё же крымчане искренне желали воссоединения и сумели своей радостью заразить всю страну. Это была пандемия, которую он приветствовал с удовлетворением хорошо сделанной работы.

Всенародная радость переросла в эмоциональный подъём и ощутимо повысила самооценку народа, уже было согнувшегося под прессингом врагов и собственной пятой колонны, обвиняющей народ русский не больше не меньше как в недееспособности, заложенной в генетическом коде. Это о народе с более чем тысячелетней историей государственности...

Рванулся вслед за Крымом Донбасс, да и Новороссия приподнялась предстартово. И тут пришлось много размышлять, сопоставлять, изучать ситуацию и возможные последствия дальнейшего вмешательства. С ближайшими подвижниками и советниками всё взвешивать. Решили тем, кто уже вырвался, помогать, но в войну не ввязываться. Добровольцы, ради бога, пусть себе едут, хорошо, если из кадровых военных,. обученных, с опытом - «двухсотые» не нужны стране, ещё не забыты афганская война и чеченские кампании. А так личное дело каждого: кто брату поехал помогать, кто за любимую вступиться, а кто и подзаработать или со смертью поиграть...

Тем более что настоящая война назревала совсем недалеко, в Сирии. К тому же война не разделяющая, а объединяющая и с европейскими странами и с американцами: хорошо, когда единый враг для всех, он скрепляет.

- Хорошо бы проверить армию в реальных боевых условиях, - высказал своё мнение Тувинец. - Рано или поздно нам всё равно придётся силами меряться с нашими нынешними партнёрами...

Конечно, он сказал это более жёстко, конкретно, другими словами, но суть была понятна и разделяема всем Советом безопасности.

- А затраты? - напомнил премьер, который радел за каждый рубль, понимая, что всем всё равно никогда денег не хватит, а значит, уже соглашаясь на неизбежные траты.

- На учениях сэкономим, - негромко буркнул Тувинец, уже весь в мыслях о заботах нешуточных, не показушных, а самых настоящих военных: перебросить, обустроить, создать тылы, проверить технику... Но, несомненно, это лучше всяких учений... Ну а затраты, конечно будут, но овчинка выделки стоит...

- Отобьём потом через бизнес...- намекнул премьеру на кошельки толстосумов-олигархов.

Ну как с этим поспоришь. К тому же военные успехи на чужой территории тоже на патриотизм сработают...

«Да и пора начинать свою игру...» - подумал Президент.

Он всё больше переставал принадлежать самому себе.

Собственно, он уже и не ощущал себя как такового отдельно взятого индивидуума со своими заботами, радостями и огорчениями. За минувшие годы на вершине властной пирамиды он научился не только отстранённо воспринимать череду событий, не только градуировать их по значимости, отделяя те, на которые необходимо реагировать от малозначимых или вовсе неразрешимых, не только выключать эмоции, гасить чувства, но и полностью отдаваться государственным заботам.

Когда он это осознал, он официально прервал свой брак - теперь у него была новая жена - страна...

Даже оставаясь один, он уже не умел переключиться, уйти от сонма мыслей о делах вчерашних, сегодняшних, завтрашних... И всё было его службой протокола расписано, разложено, приготовлено для употребления и переработки. Он слушал, смотрел, читал, изучал, казалось, неподъёмный и не осмысляемый массив информации и принимал решения глобальные, отдавая на откуп своим соратникам, к которым уже настолько привык, что считал их своей составной частью, неотделимой и необходимой, хотя хорошо знал и их возможности и грехи, более мелкие. И они отделяли его от народа, избавляя от суетного, незначимого. И он понимал, что это логично, это закономерно, потому что сделать счастливыми всех просто невозможно и всем никогда не угодишь. Плох тот полководец, который, боясь жертв, не настроен на победу. А он ощущал себя полководцем, которому во что бы то ни стало нужно победить...

Что поделаешь, без жертв не бывает побед. И всегда в человеческой массе имеется тот самый балласт, который поддерживают исключительно для подтверждения гуманизма как индикатора цивилизованного общества, дабы не перейти черту, за которой человек становится животным. Но с этим балластом не будет прорыва, не будет движения вперёд, не будет успеха - и не следует тратить на него время и силы.

К сожалению, балласта в стране, которую он теперь созидал, было много. Правда, значительная его часть возникла в переходный революционный период совсем не по объективным причинам. В первые годы президентства у него нет-нет да и проскальзывала мысль, что следует устранить главную причину катастрофической расслоённости общества - результат неверной приватизации, несправедливый делёж общего. Но с годами эта мысль становилась всё глуше, он всё меньше находил её приверженцев в своём окружении - скорее наоборот, те всё более укрепляли его в своей исторической избранности и нелёгкой роли созидателей страны, проводников в будущее. Такое же светлое, как и коммунизм, но под другим названием.

И всё-таки что-то не позволяло с этим согласиться полностью. Может быть то, что он так и не смог до конца забыть своё детство, юность да и начало зрелости в другой стране при другом экономическом укладе. На самом деле не такое уж оно и тёмное и несчастное, это социалистическое прошлое, как некоторые представляют, и даже наоборот - оно было светлым и оптимистичным, как и сама юность. И он помнил, что в начале своего президентства, в двухтысячном году в одном из интервью сказал, что верит в человека. В добрые помыслы. В то что каждый человек приходит в этот мир, чтобы творить добро.

Правда, теперь он не мог так сказать о каждом человеке...

И у народа в его массе была своя жизнь, свои мелкие заботы, не сравнимые с его заботами.

Он теперь хорошо понимал вес шапки Мономаха, любил вспоминать о царствовавших особах, иногда перечитывая исторические страницы и сравнивая, сопоставляя время, проблемы, ситуацию...

А ещё он из атеиста за эти годы стал воцерковлённым человеком. И, как знать, на вопрос, верит ли в высшие силы - как бы он ответил сегодня. Теперь он не сомневался, что не всё подвластно человеку - даже на его месте, на самом верху управленческой пирамиды.

И при всём своём желании он не мог не разжать внешнее кольцо давления, не изжить пятую колонну, не заменить народ, который выпало вести в будущее. Он многое знал и противостоял насколько мог. Но велика уже была сила денег, привычным стало неравенство, породившее молчаливое сопротивление уже сложившемуся и даже закостеневшему порядку, который потерять он уже боялся.

Но вспыхивало недовольство то в одном, то в другом месте, накапливался протест, и нужно было его как-то гасить. Эффективнее всего, конечно, было бы перенаправлять, перепрограммировать, как и произошло с присоединением Крыма. Но к любой войне страна ещё не была готова в достаточной степени. И подготовка к отражению возможного неприятеля была его главной задачей, отчего он выпускал из-под контроля множество других - а когда энергия недовольства вот-вот готова была выплеснуться на улицы, летел в такие потенциальные очаги.

Он теперь жил в самолёте, ему было здесь комфортнее чем во всех особняках и резиденциях, нигде больше он так не отдыхал, как в небесном движении. И он охотно отправлялся в путь по любому поводу, даже если подобная поездка и не была столь необходимой.

А ещё он понял, что любимым народом быть довольно легко. Надо просто иногда выделять из толпы кого-нибудь, желательно обиженного или немощного, и помогать. И, обращая внимание на проблемы, затрагивающие большое количество людей, если не решать их, то хотя бы указывать во всеуслышание на виновных. Проблема останется, но утратит свою остроту.

Нет, великая сила в Слове. Не зря в Библии сказано: «В начале было слово»...

И особенно важным оно становится перед выборами. Заканчивался очередной срок президентства, и он отдавал себе отчёт, что так и не успел сделать многое из того, что обещал, что планировал. Да и оставлять страну невесть на кого - а он пока не видел равного себе - было бы безответственно.

А значит нужно было примеривать шапку Мономаха ещё на один срок...

По всем опросам как верноподданных подчинённых, так и противников и даже откровенных врагов за пределами страны соперничать с ним по настоящему никто не мог. Примелькавшиеся за два десятилетия, так и не способные проклюнуться из скорлупы надоевших догм, лидеры оппозиции лишь служили контрастным фоном, хозяева фабрик, заводов, пароходов и самолётов и, конечно, нефти и газа, давно уже знали своё место и не рыпались, получив наглядный и впечатляющий урок, что будет с теми, кто возомнит о себе более, чем дозволено, несмотря на миллиарды. Правда, некогда покусившегося на власть олигарха пришлось спустя несколько лет отсидки выпустить из комфортабельной по всем европейским меркам камеры на свободу, хотя его предупреждали, что тот обещание не хять власть не сдержит, спрячется за границами и не успокоится, будет гадить, отринув христианские ценности, о которых умел рассуждать с соответствующим христианским выражением лица. И если традиционные компаньоны-соперники вели себя предсказуемо пристойно, стараясь сохранить тот электорат, который позволял бы им и дальше числиться в действующих политиках, хотя давно уже были послушными пристяжными или же по мере необходимости рядились в тогу шута, то этот, забугорный, тратил свои деньги не бесцельно, добиваясь результата если не реального, то хотя бы виртуального...

Но, тем не менее, он уже тоже отыгранная фигура.

Иное дело - молодая поросль с её энергией максимализма и самонадеянностью недорослей. К тому же избалованная покровительством сильных мира сего, создавшая свой виртуально-визуальный мир и пленённая им, но возомнившая себя всё знающей и всё могущей...

Как дочь Демократа...

Он усмехнулся, вспомнив созданный политтехнологами и надоедливо тиражируемый всеми средствами коммуникаций имиджевый образ той девочки, которую в своё время брал на руки и гладил по головке, любимицу Демократа, который баловал дочь безмерно, не слушая друзей и даже жену, что тем самым испортит девочку, перехвалит, переласкает... Но тот как знал, что не увидит её взрослой, а значит не огорчится, не повинится, не сможет приструнить её, возомнившую себя наследницей, если не царской, то уж княжеской ветви несомненно, хотя и Демократ, и её мать вышли почти из самых низов общества и в той, оставшейся в прошлом большой стране, которую она знала лишь по пристрастным рассказам её низвергателей, вряд ли пробились бы на самый верх ...

«Впрочем, я тоже мог бы застрять на подходе к этому самому верху», - самокритично подумал он, вспомнив свою карьеру в той, прежней стране и теперь уже хорошо зная все потаённые ходы власти и отдавая себя отчёт, что он, тогдашний рядовой служака не без профессионального таланта, но всё-таки без всемогущих связей и поддержки если бы и попал в число вершащих судьбы, то исключительно благодаря случаю...

Или, как теперь считал, Провидению, воле Всевышнего...

Впрочем, именно по этой Воле, а не по желанию Демократа всё в дальнейшем и случилось... Хотя, конечно, кому-то нужно было его заметить, выделить, молвить словечко, внести в соответствующие анналы новую номенклатуру, продвинуть... Демократ заметил. И, может быть, тем самым заветным ключиком его расположения к отставному разведчику, новому члену его команды, и стало отношение маленькой дочери Демократа. Ведь между ними было что-то почти родственное... У него тоже подрастали дочери... И она долго была восторженно-послушной, почти своей, девочкой...

Когда же впервые проявился этот её, не по заслугам и уму, апломб?..

Подумал об этом, но не стал углубляться в воспоминания, сознавая, что такой она стала во многом благодаря его попустительству; вместо отца он должен был осадить, остудить рано попавшую в осаду медных труб, подстрекаемую доброхотами, поощряемую не только его личными, но и врагами её родины, возомнившую себя неподсудной никому, дочь Демократа. А он промедлил, пока решал дилемму: сохранить верность слову заботиться о ней, когда того не станет, или же примерно для окружения и народа наказать.

Тогда он выбрал первое...

Интересно, сколько же и у кого она отнимет голосов...

Как всегда бесшумно и вовремя появился тот, кто знал о нём больше других и кого он считал не только своим главным помощником, но и верным другом. Перехватил взгляд, чуть кивнул, как это делал в знак одобрения, когда нужен был его совет или поддержка, успокаивая и подтверждая: всё идёт по просчитанному и отчасти написанному ими сценарию, ничего неожиданного...

Он отложил ручку, отодвинул в сторону листы с отпечатанным крупным шрифтом, чтобы не читать в очках, которые выдают возраст, текст ещё одной тронной речи при новом обращении к народу, поднялся из-за стола, прошёл к окну. Остановился, вглядываясь в наступающие сумерки, постепенно скрывающие, словно поедающие видимое пространство, узнавая и не узнавая незаметно-привычное...

Удивительно, как избирательна память... Вот ведь он не забыл, как его поразил и воодушевил этот вид, когда он впервые вошёл в этот кабинет. Но совершенно не помнит, так ли всё было тогда, много лет назад... За это время деревья подросли... А он не помнит...

Сколько лет он уже смотрит в это окно?..

Нет, не стоит считать... Не сейчас.... Потом... Когда закончат подсчёт те, кому положено...

- Без сюрпризов, - произнёс утвердительно, не оборачиваясь.

- Пока всё по прогнозам.

- И наша девочка...

- Кое-где набирает...

- Думаешь, следует с ней поработать?

- Мы возимся с менее перспективными.

- Тогда дай команду, чтобы подготовили подробнейшую записку... Со всеми тайнами, даже нелицеприятными.

- Уже сделал.

А он и не сомневался - они уже слишком давно и хорошо знали друг друга.

- Тезисы можно забрать?

- Время терпит?

- Да вроде бы не подгоняет.

- Тогда пусть ещё полежат, может, что вставлю... А ты иди, дирижируй своими...

Он усмехнулся и подумал, что если бы так называемый пул, эта свора представителей всяческих СМИ, талантливых и бесталанных разведчиков и контрразведчиков под прикрытием, знала бы его истинное отношение к ним...

А как ещё к ним, порой чрезмерно язвительным и не умеющим скрыть своей если не ненависти, то нелюбви к нему и к его стране, относиться?.. Но всё же они не столь вредоносны, сколько своя пятая колонна. Вот к этим он точно никакой симпатии не испытывал. Но многое прощал этой скандальной девочке, ставшей рупором чванливых подрастающих чад тех, кто на революционном сломе сумел быстро усвоить законы капитализма. А приняв эти волчьи законы, в чадах своих увидел претендента на добытое и убрал с дороги, позволив или даже склонив бездумно прожигать жизнь в роскоши и вседозволенности...

Он многое прощал этой девочке. И даже ощущал, несмотря на разницу в возрасте, некую солидарность, потаённо желая ей успеха. Может быть потому, что в свои школьные годы не отличался мужской привлекательностью, а она не была красавицей, и он хорошо понимал, чего стоило ей добиться признания сверстников. И отдавал ей должное, что из болота праздного прожигания жизни она всё же сумела выползти, сбросить личину стервозной до глупости, как она себя до этого преподносила, женщины. Понимал, что она сама ещё не отдаёт себе отчёта, что это превращение во многом произошло, потому что теперь, когда у неё родился ребёнок, она осознала реальность настоящего формирующего будущее, которое оставит сыну. А осознав это, осознала и смысл существования...

Одним словом, она повзрослела... Может быть, поздновато... Хотя...

...У него это перерождение из гусеницы в бабочку произошло...

Он вернулся к столу, скользнул взглядом по тексту, который нужно будет сегодня произнести, но смысл не пробивался через собственные мысли ...

Хорошо, что хотя бы его мысли не подконтрольны никому, - прорезала вдруг ироничная самооценка его нынешнего, завидного для всех окружающих, кроме него самого, положения...

Так когда же он сам из гусеницы превратился в бабочку...

И вдруг ни с того ни с сего нахлынули воспоминания...

...Тогда он пришёл в спортзал, чтобы приобрести то, что не было ему дано с рождения. Он не мог изменить внешность, но мог поменять свою самооценку. И ему нравилось побеждать соперника. Победы на татами компенсировали и невысокий рост, и внешность, и неуверенность, - у него получалось, он поднимался по разрядной шкале, стал мастером, чемпионом. Когда пополнил ряды доблестного комитета государственной безопасности, эти спортивные победы ему помогли быстро стать своим.

Но и в этой уважаемо-пугающей одних и романтично-манящей других организации двадцатишестилетний разведчик мало чем отличался от прочих сослуживцев. Значит, ещё превращения не произошло, ползал как остальные, ничем особо не выделяясь.

Кроме спорта.

Служил, учился, переобучался, наконец дослужился до настоящей работы разведчика. Правда, ореол романтичности профессии к тому времени уже улетучился. Пять лет под прикрытием в дружественной Германской Демократической республике директором дома дружбы - какая тут романтика - сплошная рутина...

Ни той, ни другой страны уже нет. А написанное пером в его биографии топором не вырубишь. И не только в его - в биографиях миллионов русских и немцев, утративших страны, в которых выросли и прожили значительную часть жизни...

Сначала было интересно делать вид, что ты - простой директор, хотя это был секрет полишинеля. Но может быть поэтому и было интересно выуживать у знающего этот секрет потенциального противника то что тебе нужно. Это было похоже на игру в шахматы, когда оба игрока хорошо знают все правила и множество комбинаций, но выигрывает тот, кто хитроумнее этими комбинациями воспользуется. Ему нравилось обыгрывать, и у него это получалось.

Но тем не менее он и тогда ещё не мог летать - субординация и профессиональные правила не позволяли. Хотя крылья уже проклюнулись...

К тому же это были годы, когда былая твердь вдруг стала проваливаться под ногами. Он лучше многих видел это и больше других знал, но продолжал служить, потому что иначе уже не мыслил себя. Хотя менялись времена и страна.

Он вернулся на родину в самый раздрай. А нужно было зарабатывать, содержать семью, заботиться о подрастающих дочках. Коллеги ничем не могли помочь - они сами искали пути бегства от их вдруг переставшей быть не только почётной, но и уважаемой профессии. Всё вокруг менялось кардинально, тут при всём желании превратиться в бабочку было невозможно. Хорошо что в родном университете нашлось место помощника ректора, а чтобы оно соответствовало опыту и знаниям бывшего разведчика, обозначили международную сферу деятельности. И майор в одночасье стал подполковником запаса и уже бывшим сотрудником КГБ. Но должность эта была промежуточная, несерьёзная. Можно сказать, пересидочная. Вот тогда Демократ, когда-то учивший его, студента, свободолюбию, возглавив городской совет народных депутатов предложил ему стать советником...

Пожалуй, это вполне может быть отправной точкой полёта...

А Ленинград в те дни бродил...

Электорат…

Нет, всё-таки не электорат - народ, большая его часть и на этот раз поверила ему и в него. И впереди ещё шесть лет, за которые он должен изменить страну и наконец-то исполнить обещанное и в самом начале своего первого президентства, и потом… Он лучше всех знал, что ему не удалось сделать за эти годы. А ещё понимал, что именно от этого срока будет зависеть, какая память о нём останется потомкам. Будут ли они вспоминать его только добрым словом…

Он продекларировал амбициозные задачи на новый срок. Во многом поверив в тот задор, с которым премьер убеждал его в способности старого правительства осуществить намеченное. И даже согласился на проведение непопулярной пенсионной реформы, о которой объявили в аккурат под знаменательное отвлекающее событие - проведение в стране чемпионата мира по футболу. Он поверил в необходимость и полезность такой реформы. Но получилось ровно наоборот. Хотя, впрочем, если народ сразу не поднялся, не запротестовал, не вышел на улицы, значит, привыкает и примет как неизбежность.

Но в то же время настораживали результаты социологических опросов и главное, очевидное разочарование населения…

Нет, не зря говорят: в основе любого успешного дела - дух. Именно духа явно не хватало в стране теперь. Крымский целительный подъём был раньше времени подрезан пенсионной реформой. И отсутствием перемен в правительстве, которые народ ждал. И на смену порыву патриотического энтузиазма пришла апатия.

Нельзя сказать, что он это не понимал, не видел, что все обещания премьера выполнить намеченное остаются благими намерениями, а правительство не торопится менять подходы и проводить столь назревшую реформу управления. Видел, понимал, что с каждым днём попадает в нелицеприятную вилку между тем, что он обещал народу и что получалось на деле. Одно радовало - успехи в международных делах: два министра - вооружённых сил и иностранных дел - реальными делами поддерживали его рейтинг не только вне, но и внутри страны.

Но и этот резерв уже почти весь был исчерпан.

А обещания надо было выполнять.

А это значит - что-то менять...

К сожалению, внутри страны всё складывалось не так удачно, как за её пределами, где уже вырисовывалась новая конструкция международных отношений. И наступил срок, когда уже нельзя было медлить: пришло время созидания нового миропорядка. В котором у России, как и в прежние века, место впереди...

В этом он и видел смысл своей жизни...

11

Нежданно-негаданно у Летописцева появился знакомый сенатор.

Из друзей юности, живущий в сибирской провинции.

И из бессребреников.

Из упёртых приверженцев одной идеи и одной партии.

Накануне контрреволюционных перемен начала девяностых выпускник политехнического института, инженер, затем инструктор горкома партии, выпускник высшей партийной школы, он работал заведующим отделом обкома партии. И жизненные планы просматривались на много лет вперёд.

Когда коммунистическую партию запретили, он стал безработным, но остался коммунистом и постарался понять нагрянувший капитализм. Даже открыл собственную фирму. Но скоро понял, что капитализм ему не подходит органически. Фирму закрыл и устроился на хлебокомбинат заместителем директора, которого не так давно утверждал на эту должность, теперь вот ставшего главным акционером бывшего государственного предприятия. Правда, поработали они вместе недолго, -оказалось, что для многих поверить в капитализм легче, чем в коммунизм...

Когда охота на коммунистов закончилась, он вышел из подполья и вернулся к делу, которое считал своим, к партийной работе. И поредевшими, но убеждёнными в неотвратимости коммунизма соратниками единодушно был избран секретарём теперь уже республиканской организации.

Многолетняя идеологическая работа в стране без идеологии в отдельно взятом регионе увенчалась успехом: соратники-партийцы, получив поддержку электората-народа, выбрали губернатора-коммуниста, а тот делегировал его в Федеральное собрание...

- Нас, коммунистов-сенаторов, всего-то на одной руке пересчитаешь. А так сплошь экс-губернаторы да генералы отставные. Но своё мы продвигаем и отстаиваем, - оптимистично заверил он. И честно признался: - Конечно, отсюда, с этого места, я многое иначе вижу. Одно дело - быть в оппозиции, когда и полной информацией не обладаешь, и всего расклада на самом верху не знаешь, всех сил влияния не учитываешь, совсем другое - обладая доступом к полной информации, в том числе к секретной... Тут скоро начинаешь понимать, что может президент, а что и ему, со всеми его полномочиями, не под силу при всём желании... Не стоит переоценивать роль личности в истории...

- Но и недооценивать тоже не стоит, - выступил Летописцев оппонентом. - Не пожелай Пётр Европе нос утереть, не было бы Петербурга...

- Правильнее будет сказать: не положи он столько народа на этих болотах, - напомнил Сенатор о жертвах, с которыми этот город был построен.

- Без жертв большие дела не делаются. Ты же уважаешь Иосифа Виссарионовича...

- Я не сталинист, не лови на слове, но уважаю. За то что страну за несколько лет поднял с колен и не дал её завоевать. А мы вот уже три десятилетия никак не поднимемся...

- Значит, такой вождь нужен - как Сталин...

- Таких жертв как при Петре не нужно, - уклончиво отозвался Сенатор. - Ну да что мы всё о политике. Давай лучше я тебе Москву покажу, давно ведь ты в столице не был...

- Ох, давно, - согласился Летописцев, стараясь вспомнить свой последний визит - и получалось, что было это в конце девяностых или в самом начале нового века, когда у него ещё были здесь дела и связи...

Сенатор вызвал машину. Хотел сесть на переднее сиденье, рядом с водителем, чтобы по пути рассказывать то, что сам не так давно узнал, но водитель напомнил, где ему надлежит теперь по чину сидеть, и, вздохнув, он уступил это место Летописцеву. Усаживаясь на заднее сиденье, сказал:

- Ты спрашивай. Хотя я не всё ещё знаю, но главные достопримечательности посмотрел...

Водитель, сухощавый, со следами былой физической натренированности, когда-то перебравшийся в столицу из самарской губернии, но уже считавший себя москвичом, оказался превосходным экскурсоводом - очевидно, за годы работы на этом месте не единожды возил и самих сенаторов, и их гостей в ознакомительные экскурсии.

Они поехали по традиционному маршруту: набережная Москва-реки, Ленинские или Воробьёвы горы («Как кому нравится, - сказал Сенатор. - Для меня - Ленинские, естественно), оживающая после упадка ВДНХ, Поклонная гора, Москва-Сити, куда можно было и не заезжать: если издали эти нелепые и неэстетичные здания напоминали гигантских извивающихся червей, поднимающихся из пугающего подземелья, то вблизи неприятно нависали, словно напоминали суетящимся внизу людям, сколь они мелки и слабы по сравнению с пусть и созданными их же руками, но уже переросшими и превзошедшими их, вещами.

Глядя с берега Москва-реки на Кремлёвские стены и яркие купола церквей, отражающих солнечные лучи, Летописцев живо представил, что должны были чувствовать завоеватели - правда, так близко они подходили всего пару раз - несомненно величие и мощь построивших этот город и эту страну...

Величие, мощь и безбрежные просторы одних, порождавшие зависть и страх других...

Глядя же на извивающиеся чужеродно-уродливые небоскрёбы, он не мог избавиться от желания сравнять их с землёй...

- Они никому не нравятся, - сказал водитель. - Наши предки Кремль и город строили для того, чтобы не только защищаться, но и любоваться, а Сити построили от желания подражать другим и хвастаться...

- Или от пресмыкания перед всем иноземным, вплоть до дерьма, - не сдержался Летописцев.

- Да, не красит, - после паузы демократично отреагировал Сенатор.

12

Спустя три десятилетия Питер снова бродил.

Но теперь уже не было в нём Художника, Летописцев давно потерял его из виду. Может быть и живёт, видит ещё этот мир, но только их орбиты пересеклись всего один раз и разошлись навсегда.

На одном из городских кладбищ покоится Философ, к концу жизни удостоившийся и признания, и известности - учёный, доктор наук, профессор, автор нескольких мудрых книг...

Надежды и мечты его, Летописцева, поколения пьянили их тогда, три десятилетия назад, но они так и не сбылись. И были поразительно похожи на мечты и надежды бывших Десантника и Подводника, ныне ставших писателями. Хотя и им уже не по силам воплотить эти мечты - вся надежда на внуков...

К поколению семидесятников относился и Президент, а также большинство его друзей-соратников. Только Кандидат выпадал - он был моложе. Но, похоже, всё же мечты у него были другие, не совсем понятные его ровесникам: ни бывшему Десантнику, ни бывшему Подводнику. А может быть они жили в своих параллельностях, которым никогда не суждено пересечься...

Летописцеву порой казалось, что Президент и те, кто его окружает, следуют их общей мечте: он без сомнения голосовал за него, а значит и за них, не сомневаясь, что тот ведёт к цели, о которой они грезили тридцать лет назад: к свободному, справедливому, честному, богатому для всех государству. Но, видимо, у них теперь были разные мечты.

В это верить не хотелось, и он всё ещё оставлял за собой и их с Президентом поколением право на надежду.

Подводник и Десантник - писатели, верить уже не хотели: они были из поколения Кандидата без своей выстраданной мечты, но обожжённые временем. Три десятилетия назад они только вступали в жизнь, им выпало тогда стоять на страже рубежей родины, и они не особенно задумывались над тем, что затеяли их отцы и старшие братья. Они были в пристяжке, и их задачей было защищать новую, так же, как прежнюю, Отчизну, которая в одночасье и уменьшилась, и сменила название и направление движения.

Но они не забыли, о чём мечтали тогда старшие, и теперь остро осознавали, что за прошедшие десятилетия общая мечта не только не приблизилась, но отдалилась...

- Каков поп, таков и приход, - многозначительно повторял в горячих спорах бывший Подводник, исходя из своего опыта, из морского подводного распорядка дня и из взаимоотношений в тесной субмарине, когда все равнялись на командира и старались походить на него.

- Каков приход, таков и поп, - не соглашался бывший Десантник, припоминая собственный опыт в горах Афганистана, когда попадал со своим взводом, а потом ротой в переделки, и как эта боевая единица вдруг раскалывалась, рассыпалась на отдельных солдат и их нужно было во что бы то ни стало собрать в единый дееспособный кулак, пока было что собирать...

- То есть, ты считаешь, что проблема в команде Президента? - конкретизировал бывший Подводник.

- А ты посмотри, кто его окружает?.. Их уже не переделать, не переучить. И со своей дороги они не свернут, потому что другой не видят...

- Ты хочешь сказать, их уже не экс-про-пре-ируешь, - по слогам выговорил забытое революционное словечко бывший Подводник. - И Президента выводишь за скобки... То есть, он не такой как они, не вместе с ними все эти годы куда-то нас всех вёл...

- Такой же, ладно, но один в поле не воин.

- Ошибка одного чревата гибелью всех, - опять же вспомнил службу бывший Подводник. - А если командир отдал неверный приказ...

- Нужно менять командира, - не дослушав, проговорил бывший Десантник.

- Нужно менять курс... Или всплывать... - туманно произнёс бывший Подводник.

А Летописцев подумал, что так они и проспорят столько, сколько им отпущено, и формулировать новую мечту и поворачивать к ней скорее всего придётся уже их внукам.