Южная звезда
Загружено:
ЛИТЕРАТУРНО-ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ ЖУРНАЛ № 2(79)
Алексей Болотников
 Ищущий да обретёт...

Окончание. Начало в № 1.

4

Вторую неделю объезжали с шефом на экспедиционном УАЗе полигоны бывших взрывных работ на сейсмику: Каратузский, Ермаковский, Шушенский районы... Надо было закартировать воронки взрывов для будущих рекультивационных работ. Бродя по взорванным буеракам, геологи находили место центра воронки, измеряли рулеткой радиус, фиксировали размер объекта на карте. Пережидали в конторе, на камеральных работах, непогожие дни и - новые поиски.

Однажды Дудкинский не поехал, возложив всю работу на Шкалика с Гришкой, водителей УАЗа. Им, необремененным солидным возрастом, легким на подъем, порученное было не в тягость.

Это продолжалось всю бесснежную осень.

Позднее, вместе с коллегами-геофизиками, Шкалик с Дудкинским выбирали новые полигоны для будущих опытно-методических исследований и испытаний. И эта работа шла в большой степени через геологические архивы. Поездки в геолфонды, сбор и изучение имеющихся геологических сведений по задуманной задаче стали для Шкалика на долгое время одним из главных занятий. Это было время многочисленных командировок. В Красноярск, Енисейск, Лесосибирск, даже Норильск. Многажды увеличивающих шансы поисков отца.

Однако, фамилии Сивкин-Кельсин не встречалось...

- Вам чай сварить?

Верочка, виртуозно владевшая степлером и дыроколом, которые ей всучили женщины-геологини, пожилые камеральщицы, наставляющие молодую специалистку писать и скреплять нескончаемые отчеты и проекты, второй день высматривала Шкалика в кабинетах и коридорах. Она шелестела страницами, ловко выправляя их в стопки, незаметно косилась в зеркало, тихо шевелила губками, не то бормоча стишки, не то напевая... В коридор её влекло неодолимой силой и - ежеминутно.

- А вы со мной будете? - Шкалик не решался отказать.

- В смысле?

- В прямом. Но можно и в... переносном. - Неожиданно Шкалик смутился и - его понесло. Верочкины случайные перебежки по коридорам конторы Шкалик не мог не заметить. - У меня шоколад есть.

- Ну, так айдате... то есть заходите через десять минут.  - И она прикрыла за собой дверь в кабинет.

Шкалик сходил в ОТИЗ, где стоял его рюкзак, набитый шмотьем, взял плитку шоколада и, выждав десять минут, вернулся в камералку.

Женщины пили чай. Это было устойчивой традицией спецов всех камералок всех контор геологической отрасли. И не только геологической. За чаем рождались новые проекты, вершились старые... Шкалику внезапно обрадовались, словно неожиданному подарку. Наверно, камеральщики скучали по новым людям.

- Мы вас уже заждались со вчерашнего дня... Верунчик, налейте товарищу чаю. Будете с клюковкой? Или с брусникой? Может, вы есть хотите? У нас коржики с маслом, с ветчиной...

- Чай - с удовольствием.

- Удовольствие на хлеб не намажешь, - кокетливо блеснула словцом и глазами Верочка, наливая чай и поднося горячую чашку двумя руками. - Берите ветчину. Берите-берите, я сегодня на диете.

- Ве-е-ра... - укоризненно покосились на неё камеральщицы. - Евгений Борисович подумает, что ты толстая. Нет-нет, она у нас просто влюбчивая малость. Вы, Женя, женаты?

Шкалик смущенно пил чай, отвечая лишь кивками: да, нет... Верочкино лицо, раскрасневшееся от чая и внимания, зарделось и пылало. Внезапно она вскочила и опрометью выскочила из кабинета.

- Вера, Вера, ну что ты так сердишься? - Женщины деланно всплеснули руками. - Не обращайте, Женя... Она у нас чуток вспыльчивая, но миленькая. Вы обратили внимание? А Виктор Газизович мимо не пройдет, не волнуйтесь. Он тоже пьет у нас чай. И Верочка ему нравится.

Шкалик после этих слов собрался уйти. Но Верочка, состроив независимо-строгое лицо, вернулась в кабинет. И принялась допивать чай. Шкалик, вдруг вспомнив, достал из кармана шоколадку, положил перед ней.

- Ой, Верунчик, какая же ты у нас везучая. Все внимание тебе...

Шкалик только к вечеру познакомился с Виктором Газизовичем Сибгатуллиным, главным геофизиком объединения, приехавшим в экспедицию по своим делам.

В проекте, глянув одним глазом, Виктор Газизович сделал ряд несущественных замечаний, исправить которые не составило большого труда.

- А что со сметой?

- Евдокия Марковна - сильно хороший сметчик. Очень сильно хороший. Просто невыносимо хороший! А я плохой парень. Она меня это... хочет... Что мне делать?

Сибгатуллин захохотал: видимо, хорошо знал слабость Евдокии Марковны. И на следующий день Шкалик мог лететь домой!

...Верочку поздно вечером Шкалик нашел в общежитии, где она проживала с подругой, геодезистом экспедиции Сашей. Пригласив прогуляться, без лишних церемоний полез целоваться. Верочка ответила нетвердым шлепком по щеке, но тут же приникла к нему и жадно, неожиданно страстно задохнулась в поцелуе... Шкалик почувствовал, как волна вожделения и безумства спеленала тело. Как остановила дыхание. Не в силах владеть собой, он прижал девичье тело к забору и решился... За что вновь получил по щеке, на этот раз сильно и отрезвляюще. Отшатнулся. Верочка вырвалась из объятий и быстро ускользнула в подъезд дома.

«Дурак!» - это было её последнее слово...

5

Из здания бывшей сейсмопартии специалисты экспедиции переехали в новый административный корпус, за город. Здесь, кроме конторы, был построен ряд новых сооружений: склады, гаражи... Стройка активно продолжалась: была заложена столовая и, главное, - первый цех будущего завода по выпуску источников сейсмических колебаний - ИСК. Сначала его «посадили» на сани, потом на трактор. И, наконец, на грузовую машину.

Теперь у Шкалика был свой кабинет, с окнами на юг, с новой мебелью и  новой должностью... - старший геолог. Здесь он сидел в одиночку. Сюда все чаще заглядывала Маша. Особенно перед скорым отъездом: заканчивалась её практика. Дудкинский передоверил Шкалику многие из своих дел. Поручал писать геологические главы в проекты, отчеты. Изучать фондовые материалы и составлять карты для будущих испытательных полигонов. Шкалик по собственной инициативе, неизвестно зачем и почему, отрывая время рабочего дня, сводил множество геологических данных из архивных отчетов в единую картину нефте-газоносности Южно-Минусинской впадины. Рутина. Полевых работ так и не было. Перспективы профессионального и карьерного роста как геолога тоже здесь не предвиделось. Разве что - на место Дудкинского... И угнетала собственная слабая геофизическая подготовка. Все чаще возвращался к мысли о Сибцветмете.

Маша за день до отъезда зашла в кабинет и демонстративно закрыла дверь на ключ. И тут же прильнула всем телом к Шкалику, зацеловывая его лицо.

- Ты мой... мой... только мой... Я сразу это поняла. Не знала, как сказать... - И приступ поцелуев сквозь слезы. - Завтра уезжаю. Поедем со мной! Ты должен поехать. Мама... папа... согласятся... У нас хорошая квартира, поступишь на наш факультет. Не говори нет... Я не поеду без тебя, ты мой и ничей... - И новое зацеловывание уже мокрого лица Шкалика.

- Да погоди ты... - Наконец Шкалик оторвал её от себя.  - Успокойся. Ты что, с ума сошла? Куда я поеду... У меня рожа для Москвы не вышла. Местный я... деревенский...

- Вышла... вышла! Ты похож на Фиделя Кастро... Что я говорю?.. Ты поедешь со мной, иначе я не знаю, что со мной будет... Будем искать твоего папу вместе!

А хо-хо не хохэ?.. Папу она будет искать... Искали уже некоторые. Ты знаешь что... не обижайся только, но я не люблю тебя, я Люсю люблю... Не могу я с тобой. Ты едь одна...

И он выбежал в коридор. А когда вернулся, спустя полчаса, Маши не было.

...Реальную жизнь полевых партий Шкалик ощутил лишь однажды. Произошел несчастный случай. Покончил жизнь выстрелом из карабина один из молодых специалистов полевой партии. В первый момент, когда по связи сообщили, что он куда-то пропал, случайно став виновником ДТП, в котором разбил дорогостоящую геофизическую станцию, по распоряжению Глушкова все свободные геологи-геофизики-топографы спешно выехали на его поиски. Нашли - со смертельной огнестрельной раной. Коллеги по партии, в которой он работал, неуверенно пытались написать его психологический портрет: «... обидчивый, но занозистый... мнительный, зависимый от чужого мнения... дружбу ценил, но ревновал к другим...». Вероятно, не справился с шоком.

Внезапно, в момент пересмотра штатного расписания, Шкалика назначили старшим... геофизиком. Он не понимал такого назначения. Дудкинский только развел руками. Шкалика, несмотря на гневный протест главного геолога, волей начальника экспедиции перевели в ПТО: так сложились обстоятельства. Уезжал в отпуск с последующим увольнением старший геофизик производственно-технического отдела. Кто-то должен был заменить его. Ушел в отпуск и начальник отдела. И Шкалик в одночасье стал начальником ПТО. Точнее, врио. Эта кадровое волюнтаристское передвижение подсказало ему: пора возвращаться в настоящую геологию, не угольную, не нефтегазовую, - рудную, которой учился четыре года как горный инженер-геолог и где мог ещё реализовать свой карьерный потенциал.

На имя Глушкова, не поставив в известность никого, даже Дудкинского, Шкалик написал заявление на увольнение «с переводом...». На заявлении Глушков наложил резолюцию: «Уволить за несоответствие занимаемой должности»...

На квартире у бабки Даши Шкалик жил, не в силах принять решение о новом трудоустройстве, до дня, когда закончились деньги. Закончились они на удивление быстро: много пил. Бабка Даша даже намекала и прямо говорила о том, что откажет в жилье. Шкалик понимал её намеки, но забывался в пьянках, словно жил последние дни... Он понимал, что  новая попытка устроиться по вузовской справке вряд ли прокатит, как раньше: времена изменились. Как жить дальше?

Устроиться горняком, маршрутным рабочим? Меньше спроса. Лишь бы сил хватило и хватки. А там видно будет...

Поутру он пошел в контору Провинской экспедиции. Справку о незаконченном высшем образовании безжалостно смял и вышвырнул по дороге.

/Геологи

1

Четвертый час дюжина человеческих душ, закупоренных в два задымленных степными свознячками и сигаретным дымом геологических транспорта - ГАЗ-66 и УАЗ-469 - моталась по «перспективным закопушкам»: старым траншеям, канавам, шурфам, или в поисках старых затесей на профилях, рубленных когда-то топографами по слабозалесенным взгоркам и увалам. Там и там переопробовали горные выработки и участки литохимической съемки, обнаружившие когда-то в отдельных пробах повышенные содержания металлов и неметаллов, «обнадеживающих на успех».

Изначально проехали мимо Сартыгоя, молчаливо вспоминая прежние повседневные подвиги в поисковых маршрутах на территории, одарившей их труд найденными рудопроявлениями «драгметаллов». Сартыгой - легенда, местный символ горно-добычных работ на золото в далекие военные времена...

До Усть-Бюря идет всё та же каменистая грунтовка, выводящая в поселок и на Ербинско-Пригорскую шоссейную трассу. Здесь можно подремать. Однако, достали термосы, книги, пикетажки - каждый свое - и, зубоскаля и балагуря, затеяли обычную возню «для сугреву».

В УАЗе отец-руководитель не дремал: едва подъехали к развилке, рукой выбрал вектор на станцию Ербинскую. Далее, через ж.-д. пути, автомобили повернули на Сорск. От Сорска выбрали «прямушку» на Белёлик. Отворот был неожиданным. Впрочем, все знали, что в полевой практике Михалева случаются человеческие причуды. Если хотите точнее, причудливые решения: то рыбалку учудит в будний день, то турнир по изготовлению колотов для сшибания кедровой шишки - крепче и легче. И роптать по поводу их внезапного проявления не решались из принципа «ты начальник, я дурак». Из сложившейся практики никто никогда не был уверен, что заявленная утром поездка совершится в указанное место и в указанное время.

На этот раз перед отрядом стояла задача проверить несколько участков, результаты по которым были неоднозначно-изученными. Среди них объект, найденный председателем сельсовета. Облеченный таким титулом человек объявился в конторе экспедиции и предъявил образцы породы с видимым золотом. Согласился показать «месторождение» на местности. С Михалевым договорились о встрече «на перспективном объекте». Съехались. Председатель долго искал в высоченном бурьяне объект. И ведь нашел! Несколько рудных обломков они подобрали на крутом склоне хребтика, по которому проходила лесная малоезженная дорога. На «поисковый объект», названный по фамилии председателя «Ворфоломеевским», было выделено финансирование.

- Мы на золото, Михалыч? Или на барит? - слезая на очередной остановке по нужде, спросил Слава Кухаренок, слегка принижая голос.

- Фосфоритчики на фосфор, остальные на металл, - иронично отрезал Михалев.

- Металл он и есть металл. Но этот - глупый металл. Из железа паровоз или трактор, или башню какую. Из алюминия самолёт, из меди провод. А из этого - сплошная судимость. - Саминский, глупо улыбаясь, смакуя слог и картавя, цитировал давно заученный эпиграф из «Территории» Олега Куваева.

- А ты не выкобенивайся, штанцы вымочишь, - снова парировал шеф происки зубоскала.

- Тьма, пришедшая со Средиземного моря, накрыла ненавидимый прокуратором город. Исчезли висячие мосты...- ещё раз выпендрился Саминский.

На объекте Белёлик по давно пройденной траншее, с трудом найденной по старому топографическому реперу, отобрали несколько проб: по полотну и подошве. С годами траншею затянуло, замыло дождями и снегами, задерновало толстым слоем. Однако киркой, как и всегда, всё получилось на редкость быстро. По полотну - на литохимию, с шагом через пять метров.

- Шкалик, ставь чай, - распорядился Михалев, - а мы пока разберём сети. Последнее предложение было неожиданным. Однако, в характере Михалева: решил - сделал. Вынул из вещмешка бесформенную скрутку рыбацких снастей и принялся её распутывать. Крикнув близлежащих рабочих и проходчиков, рассовывал концы сеток в их руки, для растягивания-развешивания между берез.

Шкалик, надрав березовой коры, собрав сухостоины и сучки, развел костер. Вырубил две рогатки для подвески чайника. Сидел над пламенем костра, обликом и ликом напоминая Будду, застывшего в неистощимой молитве. Геологи и водители подключились к разбору и очистке от сухого мусора стенок вывешанных сетей.

- Чай во вьючнике, Шкалик. Завари покрепче, но не до чифира. Хлеб порежь...

- И масло... потолще, - съязвил Юра Свиридов. - А шпроты есть?

- Не про вашу честь... - в тон ему ответил Игорь Крутошинский. - А почему он всегда Шкалика на костер ставит?.. Канавы ему лучшие дает. Выделяет почему-то. Ты не заметил?

- Есть такое. Может, блажь какая?

- Раньше не наблюдалось. Я думаю, тут сговор есть. Или... подкуп.

На объекте «Ворфоломеевском» геологи в течение часа насобирали несколько десятков рудных образцов, распростертых, как оказалось, в одну строчку, словно кто-то нарочно собрал их в такой порядок.

- Михалыч, так это же руда с Майского! Я отвечаю! - неожиданно заключил Юра Свиридов. - Как она сюда попала?

- Я думаю, свалилась из кузова «КамАЗа», - Михалев додумал мысль Юры до логического конца. - Очевидно, какой-то водитель-прохвост, погрузив руду и зная путь по «прямушке», решил рискнуть: сократил расстояние и тем самым сэкономил на солярке. Здесь, на крутом склоне, руда и просыпалась за борт... Её и нашел председатель Ворфоломеев, рудознатец чертов. Да и мы собрали... неопровержимые доказательства. Вот куда идут государственные деньги!

В кузове геологи долго хихикали на тему «рудознатства и приносительства»...

- Эти, кажется, плавают. А эти тонут...

Сироткин, копаясь в ячейках рыбацкой сети, прервал затянувшееся молчание, вызвав взрыв сумасшедшего хохота. «Эти плавают, эти тонут... - как озарение в трудном мыслительном процессе... Даже сеть, натянутая меж березок, внезапно дрогнула. Юра - круглолицый, низкий, плотный, с отвисшими до колен руками; проходчик, в своем возрасте заслуживший негласное звание «профессор кайлы», в быту был застенчив и в излишней говорливости не замечен. Его кратких членораздельных речей вполне хватало для общения в кругу собратьев по лопате.

Просмеялись, поуспокоились.

...Михалева захватила идея опробовать литохимической съемкой невысокий склон, полого уходящий вверх от траншеи. Интуиция подсказала. А может быть - поисковый азарт. Подчинившись распоряжению начальства, пары разошлись по профилям и с азимутом 160 градусов направились к взлобку горы. Параллельно вернулись тем же путем. Попадали, как обычно, в минутной передышке. Но Михалев не одобрил: хлопнул руками по коленкам:

- По машинам.

Двинулись дальше. Все теми же немыслимыми «прямушками», пересекая болотистые русла ручьев, степные прогалы и перелески, невысокие перевалы и пойменные низинки, буксуя по грязям и песчаным дюнам. Несколько раз варили и пили чай. Наконец, утомленные, разбитые тряской дорогой, остановились вблизи карстового озерка.

Следующей замысленной на сегодня работой Михалев избрал отбор нескольких проб на ещё одном безымянном участке. Очередной чай сварили на въезде в местечко Главстан.

- Поработаем во благо, потом порыбачим, - односложно пообещал заманчивую перспективу.

- С помощью карабина? - иронично уточнил Крутошинский.

- Сети бросим... или невод. На месте определимся. Главное, на обкомовцев не нарваться.

Снарядились и долго поднимались на пологую безлесую вершину, на востоке закрытую снежником-перелетком. Пополуденное солнце, отражаясь в кристаллах фирна, уже на подходе слепило глаза. Дошли до снежника и, с гоготом и гиканьем, пробовали прокатиться по насту. Опробовали фирновый снег на вкус.

- Итак, задача маршрута: спускаемся в подножие снежника и далее берем шлиховые пробы по всем ручьям, сбегающим вниз. Все они впадают в одно русло. Это река Верка. На Верку и опустимся.

- В смысле? - с глуповатым выражением хитрых глаз уточнил Юра Иванов.

Михалев оставил вопрос без ответа.

- После спуска, на Верке, запомните, поворачиваем налево, то есть в сторону Главстана. По компасу - это северо-восток. По Верке тоже отбираем шлихи. Шлиховую пробу берем через десять шагов. Здесь нумерация проб начинается с сотни. Сотая, сто первая... сто десятая... Идем вперебежку - для скорости: Крутошинский и Тихонов, Свиридов и Шкалик, Иванов и Сироткин. Мы с Вашурой идем левым берегом, Лоргин с Дим Димычем - правым. Отбираем сколковые пробы. Машины будут ждать на лесной дороге, с которой пересечемся... Есть вопросы?

- Есть предложение, - заикнулся Шкалик, - сохранять видимость друг друга и перекликиваться...

- Хорошо. Принято. Ещё вопросы? Тогда пошли.

- А здесь шлихи как привязывать? - снова высунулся Шкалик...

- Кстати... Участок называем «Верка». Сейчас разойдемся названными парами и будем спускаться субпараллельно, каждая пара по своему ручью. Учет от пробы первой, у Крутошинского, и далее по порядку номеров, учитывая перебежку. Вторая у Свиридова, третья у Иванова и так далее. Понятно объяснил?

- Рыбачить... на Верке будем?

- Это как карты лягут, - туманно объяснил Михалев и заторопился одевать рюкзак.

Все зашевелились...

...Выехали на берег озера Иткуля. С юга при закатном солнце слабо просматривался пляж: автомобили, палатки, лодки на воде, отдельные рыбаки... Слоняющийся по берегу праздный люд.

Отъехали вдоль берега подальше, чтобы потеряться из вида. На противоположном берегу туманно виднелись постройки приозерного селения.

- Там рыбартель стоит, - объяснил Юра Иванов.

- У нас своя рыбартель, - сказал Михалев. - Накачивайте лодку.

Выброшенная из кузова лодка скоро было накачана. Разобрали мешок с неводом, загрузили в лодку. Втроём отплыли в полумрак надвигающейся ночи, растягивая тетиву. Сделав большой полукруг, вскоре вернулись к берегу. В лихорадочной спешке стали тянуть невод, выбирая оба конца. Невод шёл ходко, однако, в какой-то момент остановился один из концов.

- Косяк зацепили! - предположил Юра Свиридов. - И хапнули...

Михалёв переместился на конец невода, который не удавалось выбирать. Семером, подвижками и рывками, рвали снасть, пытаясь понять: зацеп или невероятный улов. Снасть подавалась плохо. В наступившей темноте невод не просматривался. Наконец невероятным усилием преодолели-таки зацеп и стали выбирать снасть равномерно.

И вот невод на берегу: в мотне блестела и шевелилась  рыбная добыча. Принесли мешки и лихорадочно стали скидывать рыбу, вытряхивая из мотни. В нескольких местах невод оказался рваным, вероятно, через проран ушло немало рыбного косяка.

...В полусумраке Михалёв латал дыры. Сноровистые движения рук уловить было невозможно. Манипулировал утком, зашивая леской наибольшие прораны. Это его магическое действо завораживало: угадывался огромный опыт.

Ничем не занятые бездельники развели костёрчик, попадали рядом на рюкзаки и спальники, дремали... Шкалик, как всегда, принял позу Будды. Спиной к нему приютился Саминский. Сочинял, сквозь зубы пробалтывая строчки:

На Иткуле на озере по утренней по рани

Свершают птицы-огари обряд обтираний...

- дальше слова не шли...

Наконец невод был залатан и готов для повторных забросов. Все действия Михалева говорили о реванше.

- Михалыч, не стоит рисковать... - высказался Саминский.

- Ничего, прорвемся, - решил Михалев.

- Юрий Михайлович, можем и не прорваться. Это риск... Стоит ли? - поддержал сомнения Саминского Юра Иванов.

- Однова живём. В темноте нас не видят, - вызывающе заявил Михалёв и принялся нагружать лодку неводом для повторного заплыва. Было видно: отступать не намерен.

Вскоре они вновь отплыли от берега и сделали второй полукруг, пытаясь избегать место старого зацепа.

Темень поглотила лодку. И даже звуки скрипа уключин. Мерцающий закат высвечивал лишь высокое небо, словно беспредельный космос мироздания.

Рыбный улов на этот раз оказался невелик.

- Бог фраера метит, - съязвил Саминский, незаметно кивая головой на Михалева.

Собрали остатки рыбы в мешок, лодку с неводом загрузили поверх кузова вахтовки, привязали и, рассевшись по машинам, двинулись на померкший восток, в темень, рассекаемую светом фар.

- По утренней по рани... - бормотал Шкалик зацепившуюся за язык строчку Саминского. - Как там дальше, Янис... Константиныч?

- Сидим, как в ресторане... - сказал первое, что пришло на ум...

Уже в предутренней дымке подъехали к новому озеру, определили по топооснове - Матарак. Небольшое, по-хакасским меркам, озерко, заслоненное с запада степным взгорком. По берегам его стоял невысокий тростник. Другие в утренней темени выглядели голыми. С юга, на водопойно-утоптанном пляже, дремал чабан, отдыхала отара овец. Кошары не было.

С западного торца озера, у береговой линии, стояли пара автомобилей, палатка, копошились проснувшиеся люди.

- Наверное, такие же рыбаки, - определил Саминский.

- Хорошо, если не обкомовцы, - усомнился Михалёв.

Подъехали к чабану.

- Самбайну, отец, - почему-то по-монгольски поздоровался Саминский, облокотившись через борт. Ответа не последовало. - Скажите, в озере рыба есть?

- Пелядь. Рыбачить нельзя, - равнодушно отозвался чабан.

- А на ушицу?

- Нельзя.

- А как же вот те рыбаки рыбачат? По квоте, что ли? - подключился к допросу Юра Иванов. - Они, похоже, сети проверяют.

- Им можно, - все так же равнодушно ответил чабан и потеснее завернулся в плащ.

УАЗик рванул с места. ГАЗ последовал следом. Подъехали к озеру с северного, заросшего тростником, берега. Михалев прошелся вдоль береговой линии, вероятно, преследуя очередной замысел. Вскоре вернулся.

- Пелядь, говорит? Побродить бредешком есть охотники? Пелядка в засолке хороша. Грех проезжать мимо рыбного клондайка. Чё молчите?  Он рывками стал развязывать веревку, крепившую лодку.

Замысел созрел до неотвратимости. Геологи нехотя полезли из кузова.

Сбросили лодку. Михалёв раскрутил бредень, семь метров, без мотни.

- Вашура, уноси мешки с рыбой в тростники.

Вашура сбросил мешки в озерную воду и таскал их, смешно пригибаясь, вдоль тростниковой стенки - подальше от машин.

- Здесь рисковать не будем. Невод подождет. Давайте намочим этот бредешок. Посмотрим, что покажет, а там видно будет.

Бросили в воду. Юра Иванов с Игорем Крутошинским разделись до футболок и трико, растянули снасть, обошли тростниковую зону и, погружаясь в воду почти до подбородка, на цыпочках прошли вдоль берега два десятка метров. Выбрались неспешно на сушу. Бредень оказался пустым.

В это время от стоянки рыбаков отделился автомобиль и прямым ходом направился к геологам. Из автомобиля вышли три человека. Один из них, толстый и холеный, представился районным рыбинспектором, показал удостоверение и задал сакраментальный вопрос:

- Рыбачим?

- Да, вот решили что-нибудь поймать на ушицу. Есть тут рыба? - Михалев прикинулся лохом.

- Здесь нельзя рыбачить. Матарак - заповедная зона для разведения пеляди. Знаете такую рыбу?

- Да откуда... Мы вообще-то геологи, уран тут ищем... Слышать - слышали, ловить не приходилось, - играя избранную роль, небрежно оправдывался Михалев. - Щука, окунь - это наш удел. На ушицу самое то...

- А что поймали?

- Рыбаки ловили рыбу... - съязвил Юра Свиридов, меняя мокрое бельё.

- Тину, - уточнил Михалёв, вытряхивая из бредня ту самую тину и водоросли.

Внезапно из водорослей блесной сверкнула вывалившаяся рыбка - пелядка.

- Вот и улов... - обрадованно воскликнул рыбинспектор.  - За незаконный промысел в заповедной зоне я вынужден составить на вас протоколы. За одну выловленную особь пеляди налагается штраф в пятнадцать рублей. Плюс за незаконные орудия лова. Протокол составляется на каждого нарушителя правил ловли. - И, вынув из планшета бланки протоколов, устроившись на капоте своей машины, он долго писал, запрашивая фамилии всех присутствующих.

- Почему сразу протоколы? Вы тоже рыбачите...

- Мы инспекция. Это наша работа.

- Во как... Где работаем, там и промышляем...- язвительно заметил Михалев. - Остальные - браконьеры? Если мы ищем уран, значит имеем право на атомную бомбу?

На язвительность не ответили.

Два других рыбинспектора принялись перетряхивать снасть и, не обнаружив другой рыбы, объяснили:

- Невод вынуждены конфисковать.

- Да что тут конфисковывать? - возмутился Михалёв, вынул складной нож и стал быстрыми, лихорадочными рывками резать бредень вдоль и поперёк. - Гнильё! - С нервом в голосе завершил он свою работу. Свернул складень и опустил его в карман.

Оторопелые рыбинспекторы собрали остатки бредня и унесли в багажник своей «шестёрки».

Наконец протоколы были написаны. Михалёв и другие участники рыбалки, все двенадцать человек, расписались в бумагах. Рыбинспекция удалилась.

Геологи выждали момент, загрузили лодку, выволокли из тростника мешки с рыбой, забросили в кузов и быстро удалились восвояси.

- Обкомовцы, зажравшиеся особи... - чертыхнулся в дороге Михалёв, жалея бредень.

В кузове ГАЗа молчали.

Путь лежал на Тибек: рыбу нужно вовремя прибрать: посолить, сварить ушицу. И - посидеть за милую душу.

2

На день рождения Яниса Саминского начальство отпустило его домой.

Утром Янис явился в контору, чтобы проставиться: организовал маленькое бордельеро. В угловом кабинете Михалева, куда не было повального хождения камеральщиков и прочего люда, устроили шведский стол из пары бутылок водки, копченой козлятины и банки болгарских корнюшонов.

- В отличии от тебя, Янис Константинович, мы красиво говорить не умеем. Скажу просто, зато искренне: с днем рождения тебя! Будь здоров и всех тебе благ. А главное, - Михалев поднял вверх палец и сделал секундную паузу, - не отрывайся от коллектива. Хорошо, что не забыл про нас в свой день рождения. И не потому, что мы тут выпьем на халяву, а потому что уважение выказал. Это дорогого стоит! За тебя! - И протянул руку с рюмкой - чокаться.

- Присоединяюсь!

- Сто лет расти и всё без старости!

- ... и чтоб керн у тебя всегда стоял!

- Пусть будет что будет, а что убудет - в полночь восполнится...

Чокаясь, геологи добавляли свои пожелания, заготовки и импровизации, пили, хрустели корнюшонами и жевали ароматную козлятинку. Налили по второй. Выпили «за тех, кто в поле». По третьей - «за нас с вами и за хрен с ними»...

Саминский быстро захмелел. Никак не мог вставить ответное благодарственное слово. Да его и не ждали! Гомонили-гомонили... А когда Михалев занял свое место в торце стола и открыл первую попавшуюся папку, намек поняли и стали быстро ретироваться из кабинета шефа. Емельянов разлил остатки водки в три стакана. Поднял свой и сказал буднично:

- За тебя, Янис. Будь.

Выпил и ушел к себе.

Михалев к стакану не притронулся и последний тост будто бы не слышал. Янис тоже не взял свой стакан, сказал «до свидания» и ушел.

...В кабинете у геологов русские сцепились в перепалке с литовцем Игнасом Купстайтисом. Точнее, в нападке на Игнаса, который в силу своего характера, отличавшегося замкнутостью - врожденной чертой натуры, отвечал мягко, без запала, но стойко. Пару лет назад он пришел в Провинскую экспедицию, покинув Якутскую, где «климатические нормы перевесили экономические». Убежденный холостяк, высокий и сухопарый, свободное время свое тративший на выпивку и байдарку, Игнас Ионо жил обособленно от коллектива и Советского Союза. Перепалки иногда случались по инициативе коллег, находивших в них снобистскую забаву.

- Вот скажи, Игнас... Ты же в Прибалтике родился, на море, где чайки... Если чайка летит жопой вперёд, значит, ветер сильный, или она нарочно выпендривается? - топограф Сошин, известный в узком кругу знаток анекдотов и фольклора, зачинает заводить литовца.

Игнас молчит. Игнаса не сразу зацепишь. И тогда подключаются другие заводилы:

- Да у них там, в Прибалтике, и ёрш не рыба, и русский не человек... - это из уст Крутошинского, не самого языкастого спорщика, но известного злослова.

- Ага, одни кинофекалы. Кинофекал на кинофекале, - это уже забойный интеллектуал Юра Свиридов, шутник и тихушник, часто цитирующий харизматический роман «Двенадцать стульев».

- Чё молчишь, Игнас? Есть у вас Лайка Ваймуле?

- Лайма Вайкуле, - неохотно поправляет Игнас.

- Ага, чудище обло и... лайяй, - снова цепляет Крутошинский.

- Игнас, а как ты в Якутии оказался? Где Прибалтика, а где Якутия... - спрашивает Витя Лоргин, геолог, сам неисповедимыми путями переселившийся из Казахстана.

- Сам такой... - остроумно и осторожно отвечает Игнас.

Они сошлись - две генные противоположности. Один  - невысокий плотный крепыш с вечно философским, простодушным выражением азиатского лица, второй - крупнокостный худой дылда. Сошлись несхожестью своей или схожестью: происхождением на нерусской вотчине, а возможно, именно полным отличием всех человеческих параметров. Витя Лоргин в Игнасе нашел идеал, которому сам не соответствовал, но завидовал: рост, косая сажень, крепкие кулаки... И - немногословность в речах. Возможно, в детстве Лоргин натерпелся от сверстников и мечтал о мщении. Игнас явился ему как божий дар.

Игнас Витю «принял в стаю». Чувствуя расположение брата-казаха, он постепенно привык к мысли, что Витя - друг. Притерся и привык. Ему было удобно без лишних слов понимать чужую душу и - принимать. Тем и удовлетворялся.

Парой ходили в местную баню, выпивали по банке пива, ездили за город в дни отгулов.

Впрочем, Витя так и не освоил байдарку, в которой было два места. А Игнас не научился - да и не хотел - мастерить ножи и ножны.

- Ну что вы чепляетесь к человеку, - не выдерживает Саминский, - набрали в рот неправильные буковки и плюетесь... Игнас, а ты чего им не врежешь, чтоб отстали?

- Ня, аш някалбу... атс дурнюс. Та я... не злой. Пусть говорят. Смешно им... - наконец разражается Игнас тирадой. Все падают со смеху. - Су швянтoм! Это по-литовски «с днем твоего рождения»...

- О, ещё тост! Спасибо! - с чувством ответил Саминский.  - И вам спасибо, ребята! За ваши пожелания. Я, пожалуй, пойду, у меня встреча в музее...

- Привет Сыйскому истукану, - напутствовал Юра Свиридов.

Саминский ушел, а разговор в камералке перекинулся на его персону: вспомнили о художниках от слова «худо», о тщете сочинительства стихов, никогда не попадавших в печать, о крылатых записях в пикетажках Саминского, за глаза едко цитировавшихся законодателями мод Провинской экспедиции. Здесь, в камералке, это принято в устоявшемся порядке вещей. Каждый кабинет в камералке  - особенный. Чаще за счет какого-либо особенного человека: матерого геолога-съёмщика или первооткрывателя месторождения-рудопроявления. Иногда за счет колоритного местного поэта, например, Егора Кнопа, прогремевшего острым словцом.

Егор Кноп. Спич на юбилей чиновника от геологии:

Вы очень много нам даете,

Работаете много лет,

Геологам мозги е...ете -

Конец-то будет или нет?

Но у всех кабинетов есть нечто общее. Пожалуй, это признаваемая всеми иерархия экспедиционных ценностей: непререкаемые авторитеты личностей, соревновательные достижения, слагаемые устные легенды... Ценностей, заслуженных поступками или выпестованных молвой, наполненных некой харизмой, качествами натуры, которыми не награждаются, не присваиваются, но - взращиваются непостижимым образом: вычурными повадками, геологическими открытиями или деловой репутацией...

Особой кастой в камералках существуют женщины. И черт-те поймет какой-такой силой приобретают они свою кастовость! Слабые телом, зачастую и духом, излишне нежные и добрые... Вероятно, этот симбиоз хрупкости, хитрости и душевной щедрости очаровывает грубые мужские души и порождает в камералках незыблемый культ женщин-геологинь. «Ах, женщина, краса земная!» - по-геологически выразился поэт, знающий цену своему слову. Без женщины в этой профессии, чреватой отлучками из дома и вынужденным воздержанием, мужская половина испытывает тоску и тягость, утоляя их работой, работой, работой...

3

- Пацаны, кто гараж продаёт? Я бы в рассрочку... или в аренду... А то опять «Днепр» дождем залило.

Саминский сокрушался, тщательно работая ручкой на ватмане: разносил на карту данные литохимических проб с участка Верх-Таштып.

- Так и стоит под тентом? - искренне удивился Витя Лоргин. - Кати его в склад экспедиции, там пусто, Леша-завхоз разрешит.

И дождь, и ветер... и снег... ночной порой... - бормотал Юра Свиридов, оттачивая карандаш. - Может, у Васыл Алексевыча спросить? Он свой «запорожец», кажется, продал.

Юра сказал, не отрываясь мыслью от своей юры, или триаса. Юра - местная легенда: был ведущим геологом на Майском участке. Общая оценка молвы - высококвалифицированный спец. В его пикетажках документация керна скважин, горных выработок системно упорядочена и лаконична: на зависть легко читаема.  И это камералкой возведено в неотъемлемое достоинство.

- Да иди к Шумилову, он тебе место выбьет под гараж,  - предложил свой кардинальный вариант Слава Кухаренок.  - А мы поможем кирпичи сложить, плиты найдём...

- Возьми у меня. Я место дам, - отозвался Игнас Купстатис.

- А у тебя он пустой или барахлом завален?

 - Одна байдарка, - однозначно ответил Игнас. - На стене висит.

 - ...И ключ есть?

- Та е.

- Ну, покажи... Пойдём, покажешь, пока перерыв?

Игнас встал и молча направился к двери. Саминский удовлетворенно щелкнул языком. И вышел вслед за Игнасом.

- Сделку обмыть надо, - в след предложил Юра Свиридов. - А то не поплывет...

- У него «Днепр». А байдарка у Игнаса... - уточнил Лоргин.

Оставшаяся компания дружно ржет...

...По окончании прошлого сезона Михалев объявил конкурс на название стенгазеты ко дню приемки полевых материалов. Янис Саминский выиграл, предложив свой вариант: «Недра, нервы и отдушины полевого сезона». А в газету дал материал, поразивший воображение не только Михалева, но и, с его подачи, всех коллег, особенно женщин. В тексте был обнаружен лингвистический перл: «Дорогие женщины-полевички! Вы идёте рядом с нами по тропам вашими ножками кривыми и трудноступными, но вожделенными путями!..» В тексте женщины усмотрели лишь «вашими ножками, кривыми и трудноступными, но вожделенными»... и, не особенно вчитываясь в тост-пожелание, выказали Михалеву и автору свое негодующее «фу»... Михалев не преминул поддержать женщин. Перл Саминского в мгновение ока облетел все кабинеты и даже «вышел на орбиту»: достиг конторы, лаборатории и архивных фондов... И долго ещё пух и перья витали над камералкой...

4

Шкалик мечтал «завязать» с Нового года. Точнее, после старого Нового года. В суровый, опасный, морозный период накануне Великого поста... Надо резко прекратить квасить, словно бросить бутылку с моста. Безвозвратно.

Эти попытки практиковались им и в прежние годы. Попытки, заканчивающиеся обмывочным запоем. Нечего было и мечтать бросить... как с моста. Можно было пытаться квасить по системе. Или - что проще - отдаться в лапы ЛТП, где обмоют, обработают обширную запойно-наркотическую рану души и вновь поставят на путь праведный. Шкалик долго созревал в своем намерении и наконец решился на это последнее средство после глубокого запоя, выехав с полевого сезона и в недельный срок в большом и маленьком бордельеро просадив расчетные деньги, в полуживом состоянии...

С ночи у дверей камералки он дожидался геологов партии. Слякотно и зябко. Воробьи, скучковавшись под неподшитыми стропилами, мрачно трещали о морозном будущем. «Кол-леф-тив! - обиженно думал Шкалик. - Непьющий». И испуганно озирался. Попробовал ковырнуть замок и... открыл. Вошел, поднялся по лестнице, озираясь через плечо, в пустую камералку. Со всклоченной головой, неделю не мытый, в дурно пахнущей штормовке и в новых, но грязных кроссовках. Опустился в угол у кабинета геологов и терпеливо ждал...

Наконец кто-то открыл входную дверь, пощелкав выключателем, включил свет и быстро протопал по лестнице наверх.

- Здравствуйте, мне бы Михалева увидеть. Впрочем, любого, кто на рудных полезных ископаемых, так сказать, собаку съел. - Бодро проговорил продуманный текст человек с ярким улыбчивым лицом.

- Ну, я ел. Уголь, например.

- Мне бы по ртути проконсультироваться.

- Ну, я и по ртути, если надо. А с кем имею честь?  Я - Шкаратин Евгений. А вы кто?

- Директор Саянского института аномальных явлений Юрий Иванович Якличкин. Вы что-нибудь слышали об аскизском полтергейсте? Или об НЛО, словом, об аномальных явлениях в природе?

- А зачем вам ртуть? Помогает при полтергействе?

Юрий Иванович широко осклабился, оценив удачную мысль Шкалика. Жестом предложил пройти по лестнице вверх. Вслед за Шкаликом прошествовал в кабинет геологов.

- У нас в работе сегодня наблюдается пациент, которого мы условно назвали «ртутный человек». Я геофизик-электронщик по основной профессии, но рудные и нерудные полезные ископаемые, признаться, подзабыл в основных параметрах... Хочу уточнить некоторые свойства и параметры. Можете мне помочь?

- У меня условие...

- А именно?

- Вы мне тоже поможете. Мне в элтэпэ срочно лечь нужно, а не берут...

- В элтэпэ? - искренне изумился Якличкин и снова широко осклабился. - Наш филиал располагается напротив этого популярного заведения, но, признаться, по производственной надобности мы не пересекались. Хотя, я думаю, я могу вам помочь. У меня там связи. А что именно нужно?

- Избавиться от... этих, - Шкалик опасливо покосился по сторонам, - старух... Шепчут чё попало...

Юрий Иванович инстинктивно тоже покосился по стенам кабинета. Изумленно вытаращил глаза на собеседника:

- От кого, простите, не понял?..

- И ты с ними... Шепчетесь, суки... - Шкалик внезапно попятился, снова притулился в угол и слабо шевелил руками, будто отбиваясь от роя мух...

-Я вам помогу! - решительно и даже азартно проговорил Якличкин. В нем проснулся инстинкт ученого. Он мгновенно сообразил о старушках и клиентах элтэпэ. - Кстати, это мой долг: помощь человеку при аномальных явлениях. Только вначале определимся по ртути. Скажите, ртуть каким образом и в какие соединения вступает в организме человека? С белками, например, ферментами, пищевыми кислотами?

- Амальгамы... - неуверенно шептал Шкалик, обреченно обвисая в углу... - Помогите...

- Э нет, амальгамы - это с металлами... Это мы в вузе проходили. А кто ещё есть в конторе?

- ...старушки... с уколами лезут... - так же обреченно бормотал Шкалик, опуская голову в ноги...

- Мы справимся! Я сейчас же найду машину, поедем в элтэпэ. Никуда не уходите, ждите до упора.

И решительный директор аномального филиала выскользнул в коридор, прошелестел ногами по лестнице, едва не сшиб женщину, поднимающуюся навстречу.

- Ой, кто тут? - испуганно шарахнулась бухгалтерша Светлана, разглядев в дверях голову Шкалика.

- Я... свои-свои... - почему-то шепотом отозвался Шкалик, но из кабинета не выходил.

- Шкаратин? Черт! Напугал... Ты что тут уселся ни свет ни заря? Опять деньги просить будешь...

- Ни-ни... - по-прежнему шептал Шкалик. - Мне Емелю надо или Женьку... этого. Или Нилыча.

- Да ты че? Они все сегодня в поле. На закрытии сезона. Пятница ж. Никого не будет.

- Не будет? А мне надо... - неуверенно просил Шкалик,  - мне бы хоть кого... надо. Тут, понимаешь... дело... уголовное...

- Ты что мелешь? Иди сейчас же отсюда. Никого не будет.

- А мне надо... хоть кого.

- Не б-будет!

В это время кто-то ещё проскрипел ногами по лестнице.

- Доброе утро! А это кто? А-а-а... Шкалик!

- Кон-стан-ти-ныч! - счастливо завыл Шкалик и тут же скис. - Янис... мне до тебя надо срочно. Пойдем со мной, а?!

Саминский открыл дверь кабинета и прошел, пропустив диковато озирающегося Шкалика.

- Ты чего тут баб пугаешь? С похмела?

- Т-с-с. Тихо. Они тут. - Шкалик приник ухом к двери.

- Кто тут?

Саминский не узнавал Шкаратина. Небритый, с устойчивым запахом изо рта, помятый, он как-то азартно горел изнутри.

- Ты кого ждешь? Их?.. Этих, да?..

- Да-да, старух, - жарко сказал Шкалик. - Караулят меня. Песни поют. Кружатся вокруг меня... Шепчутся... Слышишь?..

- Не бзди, - грубо сказал Саминский. - У тебя крыша поехала. Видно, здорово кутанул. Ах ты пьянь перелетная... Что же с тобой делать?

- Ч-ш-ш. Тихо. Они мне уколы ставят.

- Какие уколы?

- Ставили уже... в ноги. Ой, больно было!.. - тихо заныл Шкалик.

- Покажи, - категорически потребовал Янис. - Показывай, мать твою...

Шкалик покорно снял штаны и затыкал пальцем.

- Вот... смотри... вот... видишь... вот еще... - отыскивал он красноватые пупырышки на грязных голенях ног. - Я их боюсь. Сдай меня в элтэпэ, а?.. Ведь заколют уколами... старушки... Во-во! Слышь?.. Поют...

- Ну, это другое дело. Если человек хочет лечиться, сам хочет, это другое дело. Это я тебе устрою.

- Устрой меня мгновенно, братик, - скулил Шкалик.

- Иди вниз, там мотоцикл. Ах, черт, каски нет. Ну да ладно, за благое дело, поди, не оштрафуют.

Они спустились вниз. Шкалик, колоритно-неприятный и непредсказуемо-темный, сел на заднее сиденье. Саминский завел «Днепр» и резко рванул с места.

- Держись, бич!..

К врачу Саминский пошел один.

- Мне нужно видеть главного врача...

- Главврач в элтэпэ.

- А я... где? - удивился Саминский.

- Вы в вытрезвителе, - строго сказала медсестра, выправляя складочку в халате.

- А-а-а... А где элтэпэ?..

- Это на улицу... в другую дверь.

Саминский вышел и поманил пальцем цепко восседающего на мотоцикле Шкалика.

- Пошли. Раз сдаваться приехал.

- А... они... старушки?..

- Кончай! Веди себя прилично. Тут тебе не бичконтора.

Захватив Шкалика за шкирку, он потащил его в здание ЛТП.

- Могу я видеть главврача?

- Я главврач.

- Я из экспедиции, геологоразведочной...

- Паспорт.

- Видите ли, я не сам... Со мной наш сотрудник.

- Паспорт.

- Давай паспорт, Шкаратин.

- А этого товарища я не приму! - главврач упорно не смотрел в глаза.

- То есть?..

- Он знает...

Саминский растерянно оглянулся на скромно присевшего в углу сотрудника.

- Ты знаешь?.. А в чем, собственно, дело? - начиная злиться, спросил Саминский. - В чем дело? - уточнил он напористо у врача.

- Этого гражданина я не приму в состоянии опьянения. Пусть он приходит трезвый и принесет паспорт. Он это знает...

- Сегодня?

- Уже... был, - внезапно сознался Шкалик. - Бандит, ну сдай меня. Я лечиться хочу.

- Какой я тебе бандит? Бредишь, что ли? Ты тут уже отметился?

- Вы сами видите, товарищ в неадеквате... сдержанно проговорил главврач.

Саминский побагровел. Это что за законы в советском государстве? Законченный алкаш осознал... Он хочет вылечиться.... Встать в строй... рядовым гражданином... без пагубных привычек... Но ему говорят: «Нет! Иди вон из лечебного учреждения! Продолжай болеть!» Этакого безобразия просто не может быть!

- Вы не имеете права!

-Не шумите тут, - резко ответил главврач.

- Это лечебное учреждение?

- Лечебно-трудовой профилакторий.

- А зачем паспорт?

- Чтобы не сбежал!

- Хм-м. Ну и логика... Кто утвердил ваши правила?

- Это вас лично не касается. А этого я не приму, - и будто поставил точку.

- Скажите, - еще раз попытался Саминский, - вы клятву Гиппократа...

- Выйдите. Я занят. У меня прием начался.

- Хорошо. Примите меня первым.

- Паспорт.

- Может быть, водительское подойдет?

- Это не ГАИ.

- Да посмотрите вы, черт возьми, на меня! - вдруг взорвался Саминский. - Я же к вам лечиться пришел... ано-ним-но! Это понятно?

- Хорошо, - вдруг мягко заговорил главврач, - оформляйтесь, третий кабинет.

Саминский встал, растерянно посмотрел на Шкаратина, кивнул ему и, вытирая испарину со лба, пошел по коридору.

Хмурый осенний свет смотрел во все окна лечебного учреждения, точно сквозь туманную завесу, вглядываясь в его неприкаянную жизнь. Дождливо висели сиреневые шторки на широких зарешеченных окнах. Досадно-настойчиво капала вода из крана бачка, стоявшего на табуретке в торце здания. Прикованная алюминиевая кружка накренилась, нарушая строгую геометрию, а заодно и сумрачную гармонию утра.

- Шкалик, покарауль мотоцикл... Понял? Сиди там, а я тут все разведаю и постараюсь тебе помочь, - и быстро вернулся в коридор.

Его несло в назначенный кабинет неистовой силой. Так случалось с ним, когда возникала заманчивая цель. Но шел он по коридору с тяжелым сердцем. С таким сердцем он обычно смотрел финалы телеужастиков или чистил картошку накануне международного женского дня.

- Молодой человек! Вам сюда... - пригласила медсестра.

Розовое лицо, белый колпак, серая юбка, талия на месте.

- А мне собственно...

- Мы в курсе... ано-ним-но... на один сеанс.

- Да-а... видите ли...

- Вы принесли все необходимое?

- Да-да, у меня с собой...

- Идите в третий кабинет и раздевайтесь. Я сейчас приду, - неожиданно она ласково улыбнулась.

Саминский похолодел. Он мигом сообразил, что главврач выдал своей сотруднице все необходимые ЦУ для анонимного лечения назойливого «пациента». Клизмы, глотание «кишки», сдача мочи и крови до последней капли... Загадочная улыбка медсестры победила все страхи и черные мысли. «Полечимся, старик?..» - и он вошел в третий кабинет. Решительно разделся до плавок и лег на холодную медицинскую клеенку. Под потолком безжизненно свисали крылья большого вентилятора. Пахло женскими духами и бензином. «От меня», - догадался Саминский. На стене приклеен портрет стюардессы: «Летайте самолетами «Аэрофлота»»... Странная связь. Всё  в крыльях... Ага, вот и медицина: электрическая грелка на спинке стула и... ряд разномастных вино-водочных бутылок под столом. Запечатанных! С наклейками, радующими глаз. «Столичная», «Пшеничная», «Агдам», «Три семерки», «Водка», еще три «Агдама»... коньячок! Это что - презент? Лечебный набор? Коллекция?! Саминский привстал. Сел. Посидел на скамейке. Заслышав шаги в коридоре, быстро лег. Мимо...

А куда спешить? Лечебное учреждение в пять этажей, с доброй сотней палат, каждая на три-четыре клиента и каждая живет своей особенной жизнью. Алкаши спят, жуют, терзают карты... Трудовая профилактика? Посмотрим...

Саминский встал и подошел к окну. Внезапно резко зазвенел звонок. Сигнализация! Янис быстро метнулся к лавке и испуганно прилег. Соскочил и стал лихорадочно натягивать брюки. Поздно! По коридору неслось стадо бизонов. «Лечь?» - подумал Саминский. И не успел. Дверь распахнулась от удара извне.

- Лежать! - грозно приказал санитар-тяжеловес, и Саминский упал.

- Что это вы тут себе позволяете? - смело осведомилась санитарка, вышедшая из-за спины тяжеловеса.

- А, это ано-ним-щик!.. - весело догадалась третья, выглядывая из-за второй. - Ну что, молодой человек, уже попытка к бегству? Через окно? С отягчающими... кар...?

Она не договорила и смутилась.

- С какими «кар»? - глупо спросил Саминский и догадался. - Я чужого не беру, своего хватает.

- Это верно, - оправилась третья медсестра и ласково развернула тяжеловесную двойку-«помощь» в дверь. - Ну, давайте, знакомиться? Меня зовут Светлана Петровна. А вас? Ах-да... Вы же... анонимно. Но общие-то сведения можно получить... с лечебной целью? Возраст?

- Пол, - подсказал Саминский.

- Семья? Профессия?

- Количество углеводов?

- Ну, хорошо, не хотите - как хотите. Сегодня состояние как? Постинтоксикационный синдром? Простое похмелье?

- Старушки, - развел руками Саминский.

- Что - старушки?

- Играют... и поют. Уколами балуются...

Светлана Петровна встала со стула и прошлась вдоль кушеток. Задумчиво посмотрела на город. Если эта осень продлится еще с неделю, город потонет в грязи, все его граждане сопьются с тоски и придут в ЛТП за профилактикой. Сорвется отпуск, пляжный сезон в Ялте. Чижик найдет другую подругу жизни. В природе все взаимосвязано... Наконец она вернулась к клиенту.

- Ну, что вы не снимаете штаны? Будем делать клизму. Потом переливание крови. Потом усечение желудка и промывание мозгов... Ну-у? - грозно надвинулась над лицом Яниса. - Вы ведь так думали... там... в коридоре? Да и штанишки уже снимали... носки вон.... На левой стороне. Как мне называть-то вас? Псевдоним-то какой?

- Шкалик, - нехотя признался Саминский.

- Хороший псевдоним, точный. Ну, пойдемте, товарищ Шкалик. Я должна провести вам вводный инструктаж. Да оденьтесь... без верхней одежды.

Они прошли до грузового лифта и поднялись в нем, стоя близко друг к другу и оттого приятно теплея и смущаясь, вышли на четвертом этаже.

- Смотрите сюда, - она отворила слегка дверь, став спиной к косяку и грудью к Саминскому, безразлично глядя в окно напротив.

Янис снова смутился и начал краснеть, находясь неожиданно близко от теплого женского тела. Взгляд его обратился к щели, в палату. На кровати в майке и трусах лежал... - Саминский вздрогнул от неожиданности и испуганно икнул, отшатываясь от видения.

На кровати под слабым дневным светом среди чистых ситцевых в горошек простынок возлежал в майке и зеленоватых трусах... человеческий скелет. В натуральную величину. Собственной персоной. Саминского бросило в жар. Он растерянно отступил назад и пошел за едва заметным кивком спутницы...

- Это бывший главный инженер строительного треста... депутат... кандидат наук. Лежит у нас седьмой раз. Все - анонимно... - Она остановилась в уже знакомой позе - спиной к двери и грудью к спутнику - и отворила следующую палату.

Саминский нерешительно заглянул и туда. Этого человека он узнал. Часто встречал в местном аэропорту, где не узнавать его было нельзя. Черный, кадыкастый, с красными воспаленными глазами... «Ибрагим», - вспомнил Саминский.

- Начальник снабжения из Заполярья. Шесть человек детей. Вторая попытка. Анонимно.

И пошла дальше.

- Послушайте... Светлана Петровна. Пожалуйста... не надо... Это... «анонимно».

- Надо, - жестко отрезала она и тут же переспросила, - что не надо? Говорить «анонимно»? Хорошо, не буду. А показывать буду...

Остановились у следующей двери.

- Здесь лежит мальчик. Пятнадцать лет. Хроник. Исключительная предрасположенность...

Саминский отвел глаза, но Светлана Петровна резко подняла его за подбородок.

- Смотрите!

Мальчик не спал. Свесивши руки с кровати, он водил пальцем по полу, точно изучая трещины. Серая маска лица... Лысая, абсолютно безволосая, голова, поперечный порез на левом запястье.

Саминский снова отвел взгляд и нерешительно спросил:

- Скажите, а главврач вам обо мне что сказал? Что-нибудь говорил? Я же здесь в некотором роде случайно.

- Здесь все - случайно. Вот там - женщины. Здесь - дети. И все  случайно.

- Я не в этом смысле. В прямом.

Помогите мне, пожалуйста, форточку открыть.

- И она смело оперлась о его сильную руку, вскочила на подоконник, обдав Саминского ароматом флоры заливных лугов и специфическим больничным запахом. И вновь, опираясь на руку, соскочила, загадочно неуловимо улыбнувшись.

- Спускайтесь в третий кабинет. Я сейчас вернусь, и мы закончим.

«Светлана Петровна. Света... Женщина элтэпэ. Импозантная бабенка: ухоженные волосы, ногти, чистенькая. А здесь - алкаши, смурные рожи, стыд и цинизм, скрытность и распущенность - болезнь... Что это у них болит? Нервы? А, может быть, все исходит от головы? Или прет из души? Что диктует человеку безбожную логику поведения: выпивка, кутеж, похмелье, понедельные запои?.. Надо же так низко опускаться! Да распущенность это все!»

Саминский был подавлен увиденным. Знать-то знал: существует, функционирует потайная ветвь древа жизни и имеет - безусловно - уродливые наросты и гнилостную древесины под внешне здоровою корою. Существует и индустрия производства алкогольного яда во всех его видах и марках, живет, жизнедействует устойчивая мораль возлияний, в которой то же добро неистово борется со злом: пить или не пить!

Светлана Петровна вошла со всё той же загадочной полуусмешкой на губах, качнулась на каблуках, взяла со стола пластину картона на веревочке - объявление - и вывесила за дверь. Стоя спиной к Саминскому, как-то особенно медленно поискала ключи в карманах и заперла дверь изнутри.

Саминской напрягся.

Светлана Петровна, не взглянув на него, прошла к столу и достала одну из бутылок, не выбирая.

- Ну, товарищ Шкалик, что будем пить? Пьете водку?

- Да-а, - неуверенно отозвался Саминский. - Это входит в процесс лечения?

- Входит! - Она решительно открыла пробку.

«Ага! - догадался Саминский, виделась с главврачом.

И это еще больше насторожило его. И обескуражило. Она провоцирует! Или испытывает? Или издевается?..

- А как же закусь? Не предусмотрена?

- Выпьете, я вас поцелую. Это устроит? - Смело заявила, не глядя на клиента и наливая в стакан.

Саминский растерялся. Он даже слегка порозовел и не нашелся, что ответить. И они молчали.

- А что ж я... один? - наконец прервал молчание Саминский.

- А я на работе, - вздохнула она.

- Тогда и я не буду... - И, подумав, решился: - Только закушу, пожалуй...

Светлана Петровна внезапно смутилась и отошла к окну.

- Осторожно! Сигнализация! - быстро напомнил Саминский.

И так же быстро очутился за ее спиной. И нерешительно замер. Светлана Петровна, помедлив, круто повернулась. И он впервые близко увидел ее зеленовато-серые глаза, опечаленные нежной поволокой, испуганные и ждущие. Внезапно, рывком, он притянул ее к себе.

- Ого... - только и успела выговорить она...

...Шкалик Шкаратин бессовестно спал в углу элтэпэшного коридора, экономно сконцентрировавшись в эмбриональное положение. Его уже оставили в покое, как само собой разумеющееся украшение интерьера. В этом заведении, видимо, галерея подобных скульптур была привычным явлением.

Саминский рывком поднял Шкалика на ноги и вытолкал в дверь.

- Пошли-поехали, ваш бродь.

- А я, Кос-тиныч, лечиться хочу, - снова завыл Шкалик.  - А ты.. вы... Янис, а меня возьмут?

- Нет.

- А... что?

- Меня взяли, - коротко пояснил Саминский.

- А мень-я?

- Садись в люльку. И спи. Я тебя в свой профилакторий сдам. - Он уже принял решение.

Заехав на заправку, Саминский увез своего клиента за тридцать километров, на дачный участок, где у него был сарайчик и кое-какая снедь.

- Вот здесь и зазимуешь.

Шкалик одеревенел. После тошнотворной качки-тряски в люльке, и без того едва живой от запойной недели, он с трудом ворочал языком:

- Ты чё, Янис, понтуешь. Я же тут очумею. Ты хоть шкалик поставь на первые дни, - цеплялся за свободу.

- Поживешь в элтэпэ, пока гуси не пролетят, я сказал! - обрезал Саминский, - и не гундось. Сидел на Тамалыке? На Бургоне сидел. Посиди на заимке. А чтобы ностальгия по гастроному тебя не снедала - дело дам. - Он взял штакетину из забора, начертил ею в углу усадьбы квадрат 1,5 х 1,5 м и еще один в противоположном углу - 2 х 2. - Выкопаешь две выработки по два метра. Дальше. Вон, за оградою, листвяк. Ошкуришь, напилишь по размеру и сложишь сруб под баню 2,80 х 3,60 (записал мелом на стене дачного домика). Оплата  наличными. Тариф - жлобовский. Сделка аккордная. У тя вопросы есть? Нету. - И уже с мотоцикла показал: - Инструмент под железным листом, жратва в сарае, курево в лабазе, там же спички. Керосин. Ну, - угрожающе  рыкнул Саминский, - вопросы есть? - И завел мотоцикл. - А если сбежишь из моего элтэпэ и будешь в камералке околачиваться, то я тебя на зиму снова на Тамалык запру. Вот те крест.

- Ты погоди, мля, Янис... - гундел Шкалик. - А у тебя тут телевизор есть?

- Только телескоп, - Саминский показал на водяной насос, забитый в землю. - Да, в случае экстренной помощи звони в колокол, - он указал на рельсу, подвешенную к сучку дерева, склоненного над крыльцом. - Ну, будь, Шкалик!  - Сделал круг по ограде, остановился и еще прокричал: - А о бабушках-старушках я позабочусь! Я их, сук, в вытрезвитель сдам... - И укатил.

Шкалик присел на крыльцо. Предвечернее солнце согревало, лаская лицо и безвольно висящие руки. Дачная тишина, внезапно проникшая в уши, толчками пульса обносила тяжелую голову. Шкалик привалился к перильцу и, закрыв глаза, прослушивал сердцебиение. Плохо было сердцу. Сейчас бы в самый раз самую малость. И - ни капли больше. Одеколон? Он с трудом встал и вошел в сарайчик. Старая тахта, стол, этажерка, в углу камин, дачная скамейка. В столе - пусто, по углам - пусто. Ага! Что это? Черника. На спирту? Нет, прокисла... А здесь? Нитра? Краска на ацетоне! Шкалик быстро отковырнул крышку и приложился носом к едкому запаху. Вдыхая глубоко-глубоко, закатив глаза, открывая рот, он постепенно забылся и уронил голову на покрашенную столешницу.

5

С дачи Михалев с Саминским возвращались ввечеру. Днем здесь обычно поболтать не получалось, - жены бдели! - а сегодня ездили целенаправленно: на зиму закрыть тростниковыми матами ягодники. Туда-сюда развивали одну тему: почему ТАМ тормозят золоторазведку? Однако и эта страшно дискуссионая болтовня, обоим надоела. Саминский пожевывал травинку, Михалев молчал. За рулем он испытывал естественное наслаждение от дороги, стремительно скользящей под ноги. Неожиданные вопросы Саминского, которые, казалось, и он мог бы задавать себе, саднили-бередили душу. Действительно, почему геологи не получают свою пожизненную долю с открытого месторождения, запущенного в разработку? Рента, кажется? Это же явная несправедливость в условиях рыночной экономики. На пенсию как жить, когда ноги не потащишь в поле?

Геологи целыми экспедициями попадают в зависимость от нуворишей и чиновников-перестройщиков: впали в бедственное положение. Власть в стране захватили бывшие канцелярские крысы, серые мышки и тьмы тараканов, неисповедимыми путями оказавшиеся у кормушки. Одна, но пламенная, их порождает страсть: украсть, пожрать, добыть на завтра, и никаких перемен. Это как так получилось? Пока мы пахали в поле, они тут кроили новую карту мира? Внедряли капитализм? Не пора ли возвращаться назад, к наезженному пути? Или социализм, или - новый катаклизм?

Михалев геологом Сорской партии проводил поиски месторождений молибдена, попутно думал о золоте... Хм-м, думал... Отбирал сотни «левых» проб, шифровал их, таясь от всех, разочаровывался в результатах и - снова опробывал канавы и закопушки. Подсовывал тем же бюрократам от геологии, приспособившимся новым веяниям... отказывать. «Низя», и всё тут! С трудом протаскивал наиболее удачные варианты.

Шумилов был в курсе его «импровизаций». Даже заодно.

Пять последующих лет изучал архивы, теоретически предсказывая (по наличию в породах мышьяка и сурьмы) золотоносность опробованных массивов. Как гром с ясного неба - для непосвященных - открыл-таки со товарищами Тибекское и Майское золоторудные месторождения. Без проекта! На голом месте!

- ...Вот там, за изгибом дороги, встанут и ловят нас... И ведь выберут же место: едешь, ровная, спокойная трасса, знаки не наблюдаешь, выскакиваешь, а они там... - Михалев переменил мысль. - Выберут же место... Да вон они... Он замолчал, хватанул рукой зафиксированный ремень и... сбросил газ. Но было уже поздно. Гаишник, выбегая на трассу, выставил полосатую палку и указал: тормози!

Кажется, приплыли...

Михалев съехал с дороги, полез за документами. Он вышел из машины и попытался изобразить изумление на вопрос гаишника: «Нарушаем?». Проследовал за ним в машину...

- Заплатил штраф?

- Вот так сивых метят... - Михалев сорвал «жигули» с места, быстро набрал недопустимую скорость, точно убегая от ментовской погони.

...На день рождения Михалева Саминский написал новые стихи. Показал Емельянову. Хмыкнув, шеф пошел к Михалеву и загадочно сообщил:

- Юрий Михалыч, Тибек созрел, чтобы почествовать твой изыскательский труд в кругу самых близких людей. Ты бы мог уговорить Антонину Андреевну поехать на субботу-воскресенье лес попилить? Баня... бешбармак... и ещё один личный момент...

- Не понял. А зачем это?

- Презентация, скажем так. Большего открыть не могу, но все коллеги согласны. Днем лес пилить будем, а вечерком - презентация! Почествовать, поговорить о заслугах, поделиться планами среди единомышленников - это созрело. Соглашайся, а?

- Задал ты мне задачу. А Тоня-то зачем?

- Она входит в сценарий.

- О! Сценарий... Тогда попробую. Завтра скажу...

...Геологи подъехали «вечерней лошадью», попили чайку в командирском балке, договорились о составе пар на завтрашнюю распиловку леса. Это не впервой, и все же - событие: пиломатериал из листвяка, сосны и елки готовили себе сами, скопом, в товарищеской взаимоподдержке.

Весь день пилили. Уработались до потери ног. Но ввечеру ожидалась какая-то попойка, названная Саминским «презентация». Снова собрались.

Саминский поднялся из-за стола. Открыл блокнот. Поднял палец, привлекая внимание... Стал читать, с трудом преодолевая волнение:

Юрию Михалеву:

Ну что, Михалыч, посидим?

Ты самый главный наш...

Потом канаву зададим,

Соорудим шалаш.

Построим баню, стадион.

И выпишем балет.

Ну а потом... Потом о том

Взгрустнем на склоне лет.

На склоне горного хребта

Горит рябины куст.

Скажи, а правда, красота

Тоску наводит, грусть?

Грустит сохатый, уперев

В зенит свои рога.

И старой грустью старых дев

Грустит трава в лугах.

Ах, эта девственная грусть

Нетронутой тайги!..

Она томительна, как груз

От радуги-дуги.

А помнишь древний внешний вид

За городом Миасс?

Нелепой формы батолит:

Гранит иль диабаз?..

Урал, могутным пояском

Перехвативший ширь,

А за Уралом - на восток -

Сибирь, Сибирь, Сибирь...

В Сибири тоже хорошо.

И рыба есть, и зверь.

Ты сколько пехом-то прошел

Тайги, лесостепей?

А сколько тонн ты перенес

В потертом рюкзаке?

Сибирь чудесна! А мороз...

Мороз и в Африке...

А что, Михалыч, поседел,

Как мраморный утес?

Среди твоих насущных дел

Был мрамор. Был всерьез.

Был желтый рыхлый фосфорит

И желтый тот металл...

Но что об этом говорить,

Ты ведь дела не сдал.

Еще по хребтику идем,

Чепыжники кляня.

Внизу нас кухня ждет. И дом.

А главное - родня.

Еще нам - поле перейти

И город заложить,

Еще - не сбиться нам с пути.

И жить, и жить, и жить...

Тоня неожиданно всхлипнула. Саминский смутился. И сбился. Далее была - по сценарию! - её фраза о муже... Но Антонина Андреевна ушла из-за стола за перегородку. Михалев обескураженно ждал. И все неловко молчали. Саминский договорил:

- Вот такие сочинил стихи...

- Ну, это ты... выдал! Ешь твою в чилимулечку! - деланно подхватил Емельянов. - Все про нас, геологов, в самую точку! Тоня, иди сюда, за это надо выпить!

Все разом заговорили, словно размагничиваясь от некой зажатости. Подняли наполненные кружки и стаканы...

- За тебя, Юрий Михалыч! За твою презентацию! - нашел слова для тоста Диппель.

- За Михалыча!

Михалев млел. Он подбоченился, сказал:

- В стихах речь шла о том, сколько я прошагал пехом... Так вот докладываю: в далеком пятьдесят девятом году я впервые подсчитал по пикетажке. Сам не поверил - пятьсот тридцать шесть кэмэ за сезон. Потом смеялись, мол, от Иркутска до Красноярска восемьсот пятьдесят пять, и, получается, я немного не дошел. В шестьдесят третьем году маршруты были ужасные: перепады высот, заросли чепыжников. Геолог Галя Зозуля ходила только в маршруты, за сезон должна находить больше всех. У меня оказалось триста восемьдесят один кэмэ, а Галя отстала на двадцать восемь километров... А вы знаете, что у наших съемщиков считается чуть ли не подвигом набегать за сезон сто пятьдесят кэмэ маршрутов? Так что, поэт, подсчитай мои годы, и получишь ответ на свой вопрос: сколько я прошел пехом.

К столу вернулась Антонина Андреевна, справившаяся с чувствами. Тоже взяла стакан.

- Я-то должна была какие-то слова сказать, а всё забыла. Сбил ты меня, Янис! Как хорошо написал. В общем, Юра, твои друзья ценят твой труд. А начальству... пусть ему будет стыдно... Скажи сам-то про стихи что-нибудь.

- Спасибо... - Михалев сделал головой кивок, знакомый коллегам как знак скрытой иронии, - не ожидал... Спасибо поэту за стихи. Никто мне раньше не сочинял. А давайте выпьем, как на рыбалке, за успех предприятия! Может, не последняя презентация, а, поэт?

- За успех предприятия!

- За тебя... вас, Михалыч!

Выпили. Дверь отворилась, и Ольга в поварском огромном колпаке втиснулась в балок, в комнату, с подносом в руках. Запах горячего бешбармака бежал впереди неё...

- О-о-о!!! Вот это дичь!.. Да под рюмку... Закусь царская...

Все загомонили, освобождая место под поднос. Усадили упирающуюся Ольгу рядом с Тоней. Налили по второй и  - выпили под «будем». Ольга - розовощекая, рдеющая жаром и пылом увядающая краса, растроганно моргая влажными глазами, раскладывала по тарелкам бешбармак, роняя стаканы, разбрызгивая подлив.

Налили и выпили по третьей. Потянули куски бешбармака и ромбики теста, захватывая руками, не стесняясь. Мясо целый день готовил Диппель, все знали его страсть и способность - просто талант! - превращать обыкновенные продукты во вкуснейшие блюда. Ели, восхищались, отвешивали комплименты. Диппель снисходительно принимал, уже не пытаясь при Ольге браниться, что «тесто не так завела»...

- Янис, а правда, напишешь ещё кому стихи, то есть другие презентация будут? - спросила Тоня. - Это же так здорово!

Саминский не задумываясь ляпнул:

- Будут! У нас все по плану... Уже есть заготовки. Вам правда понравилось?

- Да что ж такое?! - возмущенно ответила Тоня. - Меня потрясло просто! Да я в школе послезавтра всем расскажу, какой ты поэт... не открытый ещё... Пиши дальше! А ты, Юра, хоть спасибо сказал?

- Сказал он... - опередил Саминский Михалева. - Юрий Михалыч, ты бы рассказал, чем на Бейке-Тербижеке наскоком занимаешься? Если не секрет, конечно. Не смородину же собираешь? Оченно любопытно!

- Это секрет! - перебил Емельянов. - Ты нам, Юрий Михалыч, вот о чем лучше поведай... Как это Тибек-то появился? Откуда ножки растут? А то многие... да и я не совсем в курсе. Как все начиналось?

Михалев снова сделал кивок головой. Взял свой стакан, но тут же поставил его на место.

- Да кто не знает... Многие из вас рядом были... Но если слушать будете, я расскажу...

- Ты расскажи, - поддержал Емельянова Саминский. - Я рядом не был и многих дел ваших не знаю. А там, слышал, так-ко-е творилось... История, в общем. Рассказывай, Михалыч...

Михалев пригубил стакан. Не закусывая, примочил пальцем губы.

- Весной 1970 года на грузовой машине выехали из ворот ГРП. При подъезде к шоссе я вдруг увидел, что впереди нашей машины катится колесо. Оказалось, что оно отвалилось от нашей машины...

Геологи взорвались хохотом. Но Михалев поднял руку, успокаивая, и продолжал:

- В следующий раз мне дали УАЗ. Была ранняя весна, проезд по мосту через речку Сору к станции Ербинской был закрыт, ездили рядом - по льду. Перед нами по льду прошло несколько машин. Когда мы поехали, лед под передними колесами УАЗа провалился. Скорость машины была небольшая, поэтому ничего особенного не случилось, только «побежал» радиатор... На третий раз машина на полпути заглохла и долго не заводилась, ее вечером привезли обратно на буксире, была какая-то серьезная поломка. Словно какая-то неведомая сила хранила «желтого дьявола»! Впоследствии такие казусы мы стали считать перспективными «поисковыми признаками» при полевых работах. Все это способствовало моему стремлению обследовать участок. Подогревалось настроение еще тем, что ассигнования на поиски молибдена стали поступать нерегулярно, моему отряду приходилось работать на разведке известняков, песков и глин. Я решил, что с золотом такого не будет, и в прогнозах не ошибся... В следующий раз я доехал до участка. Несколько раз переезжал через него и видел белые отвалы канав и шурфов. Карты участка у меня не было. Проезжая по нижней дороге, увидел позади белый отвал и остановил машину, к отвалу пошел пешком. Измененные, отбеленные породы отвалов меня не обрадовали. Ничего, кроме пирита, они не содержали. Я отобрал несколько проб и пошел к машине. Настроение было плохое, решил, что все-таки предыдущие геологи были правы: золота здесь нет. Пробы вывалил на землю, и мы поехали обратно. На обратном пути я увидел на отдаленном пологом склоне еще отвалы, мы подъехали к ним. Здесь измененные породы были прожилково-окварцованы, пиритизированы. Причем прожилки кварца были разных генераций, они пересекали породы в разных направлениях. Тут все мои сомнения кончились, я понял: предо мной месторождение золота... Набрал десять проб. Пробирным анализом золото было обнаружено во всех пробах...

Михалев увлекся рассказом, за столом притихли... Иногда его речь прерывали короткие возгласы, реплики. Ели бешбармак, а больше тестовые ромбики, по вкусу превосходившие мясо. Иногда кто-то наливал рюмки, жестом предлагал выпить. Выпивали. Поставили чай. Михалеву тоже поставили чай, но он увлекся рассказом:

- С этими результатами и общим планом участка я поехал в Красноярское геологоуправление. Куратор по золоту мне сказал, что ассигнования по году (на золото) уже поделены. Тогда я обратился к куратору по молибдену. Он разрешил провести минимум полевых работ за счет ассигнований на молибден. Весной 1971 года мы с Федором Саддыковичем Каримовым выехали на участок. Решили расчистить и опробовать старые канавы на самой крупной первой зоне и опробовать отвалы других зон. Мы во все глаза старались увидеть золото. Но не увидели. Как-то осенью я захожу в кабинет, а Каримов рассматривает в свою лупу полированные аншлифы. Оказалось, из лаборатории пришли описания шлифов, в которых отмечалось золото. Я взял первый попавшийся шлиф и увидел золото невооруженным глазом...

- Михалыч, извини, перебью... Ты бы записал все это в какую-нибудь пикетажку? На будущее, так сказать, - это же история!

- У нас такое поэты пописывают. А геологи - только отчеты. Так вот...

Тибекский участок решили у нас отобрать и передать Солгонской партии.

Когда уже начались планомерные работы на золото, я решил просмотреть все архивные (первичные полевые) материалы работ на сурьму и мышьяк. Передо мной открылись удивительные картины. На одном из совещаний по направлению работ по Тибеку в протоколе геологоуправления было записано: «...опробовать зоны с сурьмой и мышьяком на золото». При документации выработок на третьей зоне визуально отмечалось золото. Бороздовые пробы отправили на пробирный анализ на золото. Анализы на золото были отрицательные. Видимо, на этом все и закончилось. Если бы я увидел такое в самом начале своих поисков, то однозначно пришел бы к выводу, что на Тибеке золота нет.

Михалев демонстративно развел руками и полминуты молчал, словно заново переживая тот давнишний момент... Все молчали. Было ясно без слов, что Михалев взял не театральную паузу, а словно пытался справиться с внутренним напряжением.

- Это было поздней осенью, было холодно, сильный ветер переносил песок и мелкие камни. Ребята и я ходили в телогрейках, а женщины-геологи - в полушубках. На участке были выявлены вторичные ореолы рассеяния золота и его спутников. На нем летом 1975 года были пройдены две бульдозерные траншеи, одна от другой через четыреста метров. При осмотре траншей оказалось, что они вскрывают ядерную часть антиклинальной складки, где могли быть сосредоточены рудоносные зоны. Когда я показал это начальству ГРП, то последовал отказ на продолжение работ: горнорабочих уволили, прибыла бригада разбирать балки, в которых мы жили. Я договорился с рабочими, что в наряды включу объемы канав авансом, а бригаде плотников сказал, чтобы они начали пока разбирать только крыши. Работы продолжались втайне, мы успели зачистить и опробовать рудоносные зоны в траншеях. Анализы проб подтвердили - открыто новое месторождение золота, назвали его Майским. В начале 1976 года была создана Центральная партия. Вот так это было... - закончил он свою повесть, явно утомленный. И не прощаясь вместе с Тоней ушел к себе.

Оставшиеся долго молчали. Расписали лист под пульку. Выпили ещё и разложили преферанс.

 6

Шкалик прижился на дачах. По приезде, наутро, слегка очухавшись от ночных кошмаров, он припоминал, как и где оказался... Воровато обошел окрестные переулки и открыл: дачи благоухали. Несобранная янтарно-желтая облепиха красовалась на кронах, пересвечивая бардово-рыжие, темно-бурые плоды подмороженной дички и рябины, ниже ярусом - черноплодка и обильный дикий шиповник, а под сенью осенних отплодоносивших кустов - и там и сям, по забывчивости или небрежности хозяев, целые ветки отличной ранетки, яблочек поздних сортов. А плоды овощей!.. Он накопал моркови и свеклы, редьки, нарыл лука, насобирал подоспевших шляп подсолнухов. Шкалик никогда не чувствовал себя таким богатеем. К этому изобилию, к сожалению, не хватало... Не нюхать же каждодневно ацетон! Нашел припасы Саминского, подсушил спички, раз в день ходил «на прогулки», подволакивая все новое и новое сырье.

У тех же хозяев-растяп нашел в хозяйстве приличный алюминиевый бидон, вполне пригодный под сбраживание ягодного ассорти. Набив его наполовину, залив теплой водой, Шкалик целый день спал, предвкушая будущий пир. Однако ягоды не бродили. Закваска - вот незадача! Уверившись в безопасности, Шкалик посрывал замки с подальше расположенных сараев и дачных домиков. Тщетно. Он сожалел уже и о содеянном и о загубленной ягоде, когда удача внезапно вновь посетила его в лице забубенной молодайки, невесть как объявившейся на его территории.

- Ты чья? - крайне удивился Шкалик. - Тебя Янис послал?

- Чи-во?.. - плохо соображая, протянула она. - У тебя курить есть?

- Махра... махру будешь?

Она скорчила, видимо, одну из своих самых циничных рож и еще более озадачила Шкалика.

- А у тебя и выпить имеется?

- Не-е... Токо поставил. Заходи через день-два - выпьем.

- А чё - через день? Я подожду здеся.

- Ты че? Дак она ж еще не бродила даже! А то - жди. Места навалом... места есть... - все более шалел Шкалик.

- Ты, слышь, как тебя... Заверни мне сам - я не умею.

Она показала на пальцах и прыснула, качнувшись на ватных ногах. Тут только Шкалик понял, что «бичевка пьяна в лоскутину», несмотря на раннее утро.

- Тебя кто драл-то? - напрямик спросил он, заворачивая «козью ногу», точно располагая к доверительной беседе.

- Чи-во?! - знакомо протянула она. И неопределенно уставилась в глубину сада, повесив тяжкую голову на штакетник.

- Ты че, городская? С автобуса, или кто завез?

- Много будешь знать... - неопределенно сказала она, бережно двумя руками беря завернутую цигарку. - Спичку.

- Ну, мля, у тебя и спичек нет... А что в куле-то? - он указал на целлофановый пакет.

- Карамельки. Будешь?

- Не-е. Зубов нету, - и показал рот.

- Как хошь, - равнодушно сказала она, подкуривая махру, откачнувшись от забора.

Шкалика лихорадило. Молодая, здоровая, цветастая в слегка помятой узкой юбке, вполне доступное создание, независимо-равнодушно удалялась по осенней тропке в безоглядную даль.

- Э-эй... постой. Как тебя зовут, а?

- Меня-то? - зачем-то переспросила она. - Меня - Любкой.

- Любка? А фамилие? - вдруг ляпнул Женька. И некстати...

- Чи-во? Фамилие?.. А может, тебе еще п...у показать? - вдруг окрысилась Любка и убыстрила шаг, норовя уйти.

- Постой, Люба... я ж не нарочно. Мне ничего не надо. Да не беги ты... - следовал за нею Шкалик, огибая низко наклоненные росистые ветви кустарников. - Люб, ты заходи ко мне завтра, а? - уже просил он, не зная, как остановить мгновение.

- Пашел ты... бич задолбаный, - совсем озверела Любка и швырнула в него пакетом. - На вот, подавись...

Навстречу ей с автобуса по дачной грунтовке спешили субботние дачники, растянувшись на полверсты.

Шкалик подобрал пакет и заспешил в свои пределы.

Ах, не умел он с бабами с детства. Вот же она - была и  нету... Молодая... роскошная... своя. Ах ты, чурка неотесанная! Что бы не затащить в сарай, трахнуть ладонью по шее раз-другой, поиметь за милую душу? Тут он подумал о своих возможностях, озадачился и вскоре примирился с потерей. «Мля, она и в Африке мля». Еще опозорит на всю Европу. А вдруг у нее сифилис?..

Женька сплюнул неприязненно и открыл куль. Мама-мия! Чудесное видение просияло в его руках бриллиантовой россыпью: ка-ра-мель! Только теперь он понял: это же сахар... Сахар! - основа брожения и самогоноварения! Она же ангелом спущена ему с небес!.. Шкалик благоговейно завел глаза в небо, опаляя чистые небеса слезливым благодарственным взором.

Развернув обертки карамели, он мигом ссыпал её в бидон...

...Его арестовали в момент первой пробы заведенной им браги. Взяли ночью, осветив небритое лицо, учуяв сивушный запах и пот давно не мытых мощей. Не мылся он с последней полевой бани по сей день. А мечтал срубить сруб и, дождавшись Саминского, истопить по-черному да обмыть это дело под умный разговор. Не вышло - взяли. Привезли в отделение КПЗ, раздели и - на нары. Немного очухавшись, Шкалик стал соображать: «Взяли, наверное, за замки. А кто навел? Кто-нибудь видел? Любка продала? Не могла. Может, не за замки. За что еще? За брагу?» Теряясь в догадках, Шкалик пялил глаза в темноту камеры, почесываясь и беспокойно хмыкая. Никого не убил, не ограбил, не изнасиловал (изнасилуешь тут!). Как это можно невинного члена общества схватить, точно вора, притащить в КПЗ и  по дороге издеваться. А презумпция? Где же их презумпция?  Нет презумпции - это произвол. «Буду жаловаться»,  - слабо мечтал Шкалик.

Утром его вызвали на допрос. Сержант-капэзэшник завел к следователю, показал - «вот этот» и ушел.

- Садись, - обыденно кивнул следователь. Бичуешь на даче? - Без протокола, без ручки сидел, расположившись свободно.

- Не-а. Я там работаю.

- Сторожишь, значит.

- Не-а. Сруб рублю для бани. Меня наняли.

- А, понятно. Тогда расскажи подробнее. Кто, когда, как... Фамилии назови. Ну, знаешь, как положено...

- А что называть-то? Янис нанял. Он этот... на Тибеке командир. То есть в тайге... за главного. Говорит, сруби баню. Ну, я и рублю.

И замолчал. Однако, молчал и следователь. Шкалик чувствовал, что мент ожидает от него большего, и заторопился что-то добавить.

- Он меня... в этот... в элтэпэ хотел сдать, а привез на дачу, чтобы я здесь вылечился... А чё? Здесь хорошо: облепиха и... эта... - и осекся. Последнее было некстати, но следователь оживился:

- Ну-ну, я слушаю. Развивай свою мысль. Говори, тебя как, кстати, зовут-то?

- Меня - Женькой. А тебя?

- Меня? Ах да, конечно... извини. Давай уж по форме. Я старший следователь Кузнецов Сергей Сергеевич. Тебя арестовали по подозрению... в принадлежности к некоторым дачным делам. Сам расскажешь, или тебе помочь?..

- Ну, мля! Я-то здесь причем? Я сруб рубил, - загорячился Шкалик.

- Погоди. Не спеши. Все по порядку.

Он пододвинул к себе заготовленный бланк для протокола, взял ручку и поднял нарочито-вопросительные глаза.

- Так как бишь тебя?

- Меня-то? Евгений Борисович Шкаратин. А зовут Шкалик. Работаю в партии горняком. Сезонно. Сейчас нахожусь в вынужденном отгуле... По вине администрации.

- Это как?

- Ну, зима близко.

- Понятно. Дальше.

- А чё дальше-то? Ты спрашивай.

Следователь все записал, многозначительно помолчал, закурил, не предложив курить Шкалику.

- Евгений Борисович... Может быть, вы расскажете о событиях четырехдневной давности на дачах. Что произошло с вами, с вашими друзьями, из-за чего... как?..

- Не-а. Ничего не было. Ну... я сруб рубил. - И тоже попытался закурить, однако махра осталась в фуфайке, а фуфайка в камере. - Можно закурить?

- Курите... свои, - поставил на место Сергей Сергеевич.

- А, ладно... А эта фигура у вас... чья? Кто это? - попытался Шкалик завести непринужденный разговор, узрев на столике бронзовую статуэтку.

- Это Марат, француз один... Но вы не отвлекайтесь. Вы знакомы с Любовью Зайцевой?

- Марата я знаю... там еще Гаврош был... А Любу... - Тут он кое-что вспомнил. - Любу не знаю.

- Уточните: кого вы не знаете?

- Ну... эту Любовь Зайцеву... не знаю, как пить дать.

- Что вы можете сказать о ломике из арматурного прута, использованного для вскрытия ряда замков на дачных строениях, найденном у вас среди садового инструмента?

- Э... - заикнулся Шкалик.

- Кстати, со следами крови, взятой на анализ, - перебил мент.

- Это не мой, не-а. Я не вскрывал. И кровь не моя.

- Что вы скажете об этом пакете, изъятом при обыске на месте?

На свет появился целлофановый пакет из-под карамели с рисунком характерной задницы в рваных джинсах.

- Это мне... под... подкинули... - чуть было не оговорился - «подарили».

- Кто?

- А кто?..

- Вы всё будете отрицать?

- А что?..

Следователь докурил сигарету и встал. Пройти по маленькой комнатушке было некуда. Он повернулся к окну, пожевал губами. Снова сел.

- Вы бывали когда-нибудь на станции Борзя Читинской области?

- Быва-ал... - озадаченно протянул словцо Шкалик. - Мы на Амуре веники для скота заготавливали. А почему вы спрашиваете. - Он тоже перешел на «вы».

- Почему на... Амуре? Я же про Борзю...

- Так Амур там рядом.

- Вы говорите мы, это кто такие?

- Геологи, помбуры... и другие итээр.

- Геологи и - веники?

- Погнали.

- А зачем вы степь на станции подожгли? Вероятно, от беспечности? Или из хулиганства?

- Не было этого, - твердо ответил Шкалик, едва справившись с внезапным волнением.

Его, как холодной волной, охолонуло внезапной догадкой. Шлейф от того ночного жуткого пожара догнал... здесь, в КПЗ. От кого пошло? От Короля, единственного, кому рассказывал? От Тюфеича, которому... не рассказывал? Кто ещё мог знать... видеть?

- Но вы же горели... там?

- Мы? Не-а, мало ли что болтают... Вы мне ещё Кольский пожар припомните...

- Был ещё Кольский... поджог?

- Пожар был. Поджег кто-то. Я не виноват. - Шкалик понял, что сболтнул лишнего. Следователь только утвердился в своем подозрении. - Там полтундры горело, а я жертвой был, в больницу попал. Нас с Маришкой Зелененький спас...

- В Кольском пожаре фигурировали ещё две персоны: Маришка и некто Зелененький. Правильно я понимаю?

- Неправильно. Маришка была. А Зелененький - это существо такое... Вымысел.

- И Маришка может быть свидетелем Кольского поджога?

- Она, как и я, пострадала. Но мы пожар... не поджигали...

- Ладно, оставим это событие на время. В субботу утром вас видели с девицей известного поведения по имени Любовь Зайцева, найденной в воскресенье утром в огороде, под ботвой, с проломленной головой. Она ничего не могла нам сообщить, но улики... Вас видели свидетели... Ломик... этот пакет.

Теперь Шкалик похолодел. Он машинально искал в карманах махру, спички... Силился овладеть собой, но тщетно. Следователь ждал.

- Не знаю такой... - неуверенно отперся Шкалик.

- Хорошо. Сейчас мы проведем очную ставку между вами... - неожиданно отреагировал следователь.- Сержант, приведите Зайцеву и понятых.

Ввели девицу, с которой Шкалик пытался завязать флирт на даче. Следом - два незнакомца.

- Скажите, Зайцева, этот молодой человек травмировал вас? Вы узнаете его?

- Тот русский был... - мимолетно глянув на Шкалика, ответила Любка, - а этот хакас. Не тот это...

Следователь озадаченно замолчал. Шкалика потряхивало, он едва сдерживал внутреннюю дрожь. Зайцева искала глазами место, чтобы присесть.

- Сержант, уведите пострадавшую, - постукивая пальцем по стеклу стола, следователь взглянул на Шкалика. - У вас будет что добавить? Подпишите протокол.

Шкалик расписался, не читая текста.

...Любу Зайцеву привезли в реанимацию с проломленной головой, с потерей крови. Искусники-эскулапы из травмпункта быстро вернули ее к жизни и визуально, а затем пригласив соответствующего специалиста, определили у нее двенадцатинедельную беременность. Через сутки она была вполне в состоянии давать показания, но Бабкин  - главврач родильного отделения - категорически запретил пускать всяких посетителей. Допросили ее через два дня, а затем дело из уголовного розыска передали в отделение ФСБ следователю по особо важным делам. Анализы будущей мамы открыли новые подробности: наркотики. По оперативным розыскам был взят Женька Шкаратин. Не признанный потерпевшей-пострадавшей девицей, он был отпущен на все четыре...

7

- О-о-о!..  «Ты не прав, Борис!.. Нет, ты не прав, Егор!..» - до слез хохотали геологи в командирском балке, юродствуя над политическим анекдотом: Лигачев корил Ельцина.  Преферанс достиг порога эйфории и, «продувая» очередной мизерок, азартно лупцевали картой по столу, подкрепляя удальство новоиспеченным сленговым оборотом.

- Ба-а-рис, ты не прав, - ерничали плотники на пилораме, защищаясь от нападения Яниса Саминского, устроившего разнос за украденную из столярки дрель. - Ой, не прав, Константиныч, дрельку-то в подотчет поставить надо было...

- Ты не прав, Борис! - рубанул по плечу Шкалика и Янис Саминский, отказывая ему в выдаче новых сапог. - Этим ещё срок... полгода.

- Я - Женька, - поправил Шкалик и посоветовал: - Так ты акт составь!

- И опять ты не прав, Женька, - поправился Янис, - срок, он и в Африке срок.

- А Борис - это кто, Константиныч?

- Телевизор смотреть надо.

- Мне без надобности.

- Оттого и ходишь... неинформированный, мягко говоря. Борис - это Борис... по фамилии... как его... Кельцын. Герой дня!

- Звание такое есть? И чем заслужил?

- Ох и темный ты, Шкалик! И как тебя из школы такого выпустили. Какое звание? Он в натуре герой! Лигачева с Горбачевым кантанул. На глазах изумленного человечества. Против номенклатуры пошел, сечёшь?

- Да, секу. Кель-Син, говоришь? А номенклатура что ж?

- Иди уж, заводи «Дружбу». Возьми Вашуру, Носова и Пыжова. К вечеру все хлысты чтобы в поленнице лежали, усёк?

- Сапоги бы надо...

- У Загребы возьми. Он все равно... в дупель. Потом с Моториным и Сосковым на керносклад. Инструкцию я выдам на месте.

- Это, Янис Константиныч, а ты политику смотришь?

- Ну.

- А этот... Борис Кель-Син - какой он? Что я хочу сказать... Мне бы его где-то посмотреть. В газете какой. Может, в телевизоре покажут?

Но Саминский уже ушел, подволакивая ногу, пересчитывая на ходу верхонки. В его ненужной стремительности и подпорченной походке маячило что-то чучельное, но целеустремленное. И стремился он приказывать, выдавать, замерять, переписывать и пересчитывать, одним словом, руководить.

Шкалик пошел в клуб. Подождут хлысты... Его вдруг остро заинтересовала политика. Фамилию, названную Саминским, он воспринял с внезапным лихорадочным потрясением: Кель-Син! Именно так шептала в горячечном бреду мама...

Этот Кельсин живет в столице, купается в славе и роскоши. Авось, признает его и... поделится. Если случится  - придется оставить Тибек и перебраться в Москву.

В клубе он включил телевизор и упорно ждал новостей. Экран сильно рябило, звук прорывался отдельными очередями. И вот, наконец, с экрана пошли новости... Заседание Политбюро... Шкалик прилип к экрану, боясь упустить момент, когда появится... страшно подумать... этот Сив-Кин. Нет, Кель-Син! И будет он один в один Шкаликов портрет...

Но Лигачев говорил-говорил, а операторы, будто сговорившись, не выводили на экран... отца. Шкалик уже верил, знал, что Кель-Син - его отец! Но мать же вашу... рот... наведи камеру!

В это мгновение свет в клубе погас и телевизор выключился. Авария... Такое случалось. Шкалик соскочил. Дико гикнул! Завыл... Дверь клуба распахнул пинком. Такого он не делал никогда в жизни. Достало! Всё и вся - достало! Безрассудный гнев и беспомощность зашевелились в нем. По шкуре электротоком пробежал озноб, согнувший и вывернувший его торс...  

Шкалик выбежал из клуба другим человеком, необъяснимо взведенным, натянутым, как тетива лука.

Он не узнавал прежних красок, звуков... Что-то произошло, случилось, сделалось с его прежним ощущением жизни! Даже по убийственной пьяни не случалось с Женькой Шкаратиным такой метаморфозы. Его несло в сторону Красного чума, мимо мастерских, гаражей, поселка. Завело в Бейский распадок, тащило сквозь чащу летнего леса. Полчаса почти бежал неведомо куда. Потом внезапно выдохся и повалился в траву, заходясь в долгом судорожном рыдании, схлипывании.

Затих, долго лежал в безмолвии и... заснул.

Кричали суматошные кукушки, полуденное солнце ласкало таежное редколесье, провоцируя буйство цветения и ароматов. В мареве горных хребтиков плутали редкие тучки, облачки, словно суденышки в безбрежном океане. Но Шкалик не видел простодырой красоты нового дня, он спал, бессонно, без памяти. Вероятно, как младенец в первый сон после рождения.

На отшибе мирового звучания стучала пилорама. Там, на Тибеке, у штабелей со свежераспиленным лесом, всхрапывал «Кировец», складируя пачки в стеллажи. А внизу, за баней, и ещё далее, глубже в подступающей тайге, все те же сумасшедшие кукушки считали и пересчитывали чьи-то оставшиеся года. И повариха Ольга с крыльца столовой, изумленно замирая, всем сердцем вторила затихающему зову: «...семь... восемь... десять...»

Обеденные котлеты подгорели.

...Вечером в гордом одиночестве, Шкалик, получив нагоняй за прогул, за керносклад и недопиленные дрова, снова сидел в клубе, выжидая «Новости». Здравая мысль давно объяснила ему, что совпадение возможно лишь на доли процентов, но нужно было удостовериться на все сто. Когда, наконец, в сотый уже раз вернулись к сюжету «Борис, ты не прав» и показали-таки Кель Сина, который оказался Ельциным, раздрай чувств вступил в новую фазу: на руке этого «неправого» Бориса мизинец оказался усеченным! Увиденное потрясло Шкалика с новой силой. Но почему именно Кель-Син? Мама могла оговориться и попросту не знала точной фамилии... И он вполне мог быть  Ельцин! И не хватает мизинца! Такое дополнение - из двух поисковых примет - не может быть случайным!

«Новости» перешли на другие сюжеты. Ошеломленный Женька, не выключая телик, вышел в ночь. Сумбур сегодняшнего дня с этой минуты обострил его нервозность. Мерцали звезды, порывами слабого ветра шумела таежная падь. Огни в балках поселка зазывали в постель, но Шкалик побрел на пилораму. Устроился здесь на куче теплых опилок за свеженапиленным штабелем досок. Долго молча лежал, пытаясь не думать об... отце. Это было невыносимо. Мысль неотвязно возвращалась на круги своя. Отец, отец, отец... Нужно было выпить, но он точно знал: в поселке - шаром покати. Не идти же к геологам... Может, сунуться к Саминскому, морду - ботинком... У него точно есть... И теперь уже новая страсть подсасывала, не давала покоя.

...Саминский шлифовал стихи. Его день заканчивался в балке, на узкой софе, с ручкой и блокнотом в руках. Часто засыпал, не снимая верхней одежды, отдаваясь всё той же исступленно-навязчивой рифмовке. Или читал чужие. Сегодня стихи не клеились, и в полусне Янис отвлекался на другие мысли: «Редактор Курочкин раскритиковал стихи о Провинске. А директор музея Ковалев их же одобрил как самые удачные. Владимир Алексеевич сам поэт, ему верится больше. Но редактор, должно быть, больше профессионал. Правда, он, Курочкин, фамильицей подкачал. В партии был помбур Курочкин, тот ещё пройдоха, обворожил коллектора Свету, а бурмастер Серега Ласточкин  - геологиню Лену Бережную. От фамилии что-то зависит? Есть какие-то приметы, хрень эзотерическая...»

Кто-то толкнулся в дверь балка. «Миленький...» - с раздражением подумал Саминский. И крикнул:

- Заходи... Черт тебя дери, - срифмовал.

Однако за дверью что-то загремело, и никто не вошел.  Саминский открыл дверь. На пороге лежал Шкалик. Он пытался приподняться и что-то мычал. «Нажрался, скотина!» - с раздражением подумал Саминский и ногой грубо пихнул тело Шкалика.

- А ну встать! Ты что тут ночь булгачишь! Поднимайся, «сельсин»! А не то я тебе... - Какую кару применить - не придумалось.

Но Шкалик и не думал напугаться, не пытался встать. Лежал, как сырая лесная колода на мокрой траве. Саминский рывком развернул его тело, поворачивая лицо на свет фонаря. Показалось - спит. Но ведь стучал... Янис с силой пошлепал Шкалика по щеке, потряс за ворот. Никакой реакции! «Инфаркт?.. Инсульт?!» - ужаснулся. И снова тряхнул бесчувственное тело.

«Очередные похороны, да за счет партии, в складчину...» - мрачные мысли галопом неслись в сознании растерянного начальника участка. «Придется вызывать участкового мента, врача из больнички Усть-Бюря... Потом как-то все это объяснять... Канитель на всю неделю... Пропади ты пропадом!»

Саминский присел, лихорадочно думая: «Что делать? Плеснуть спирта в рот?»

Внезапно Шкалик чихнул! Застонал и пошевелился. Ожил! Попытался повернуться...

- Ты живой?.. А что залег тут, как шатун в берлоге?

Шкалик встал. Выпростал руку из-под тела, подогнул колено. Саминский не вытерпел, кинулся поднимать за руку. Поставил Шкалика на ноги, посмотрел в лицо, потерянное и грязное.

- Можешь идти? Айда ко мне. Разберемся... - Однако Шкалик сделал шаг назад и попытался освободить руку. - Ко мне! Ты куда шел? Вот и иди. - И Янис силой потащил Шкалика в балок.

На свету Саминский бесцеремонно оглядел его лицо. Ссадина на щеке. Глаза, рот... в порядке.

- Узнаешь меня?

- Я? Пить бы...

- Подними руки вверх, быстро!

Шкалик недоуменно приподнял руку.

- Так... Пить, говоришь? Из горла будешь? - Достал из-под сиденья кушетки бутылку со спиртом. - Как себя чувствуешь? Сердце? Руки? Может, с головой что?

- Не, щека горит...

- Садись сюда.

Саминский достал с полки аптечку, свернул ватный тампон, смочил его спиртом и протер ссадину. Налил в два стакана по граммульке спирта.

- Воды нет... давай... за здравие. - И опрокинул свой стакан в рот. Жестом поторопил Шкалика. Через несколько секунд сдавленным голосом добавил. - По второй?.. Давай... хоть и засланный ты.

Из кухонного отсека Саминский принес копченую медвежатину, банку с квашеной капустой, хлеб.

- Робу снимай и иди морду помой, там полотенце...

Шкалик был в норме. После второй дозы лицо его побагровело, возвращаясь к естественному оттенку. И это вконец успокоило Саминского. Они молчаливо жевали сухое мясо. Саминский подливал в стаканы по граммульке...

- Это... пегматит... с Кольского? - неожиданно спросил Шкалик, кивая на полочку с пришлифованными образцами.

- Ага, графический... амазонит, память юности, везде с собой вожу. Правда, красавец? - Саминский изумился: - А ты откуда знаешь?

- Так я же геолог... с незаконченным высшим.

- Погоди-погоди... Как геолог? А... горняком?

- А-а, не расскажешь...

- А на Кольский как попал? Где там работал?

- В Вороньих тундрах. А ты?

- Я молодым специалистом начинал. В Вороньих тундрах у нас тоже объект был. А ну-ка выкладывай все как на духу...

- Чо говорить-то? Жись наперекосяк... Увези меня на вокзал. Мне в Москву надо.

- Э, нет! Ты расскажи,  брат! Раз ты наш... солнца и ветра... брат-геолог. Кстати, зачем ко мне-то шел? И нарочно упал?

Язык Яниса уже развязался. Да и Шкалик захмелел и расслабленно отвалился в угол балка. В начальнике уже видел однокурсника, пожульканного временем и все тем же солнцем-ветром. И подзабытое чувство умилительной любви к близкому человеку понесло его, потащило...

- Люсю я полюбил... А меня с четвертого курса погнали за неуды... Декан Шевелев коллектором на Колыму пристроил... Потом Бодайбо... Мама... Через год восстановился. Но первую сессию полностью завалил. Снова погнали. Потом Востсибуглеразведка... Провинск... Геологом был, горняком стал... Тоже погонят... по тридцать третьей, по собственному... начальства...

Саминский ещё раз плеснул в стаканы, выпил свою дозу, второй поднес Шкалику. Но протянутую руку внезапно отбросил и той же рукой ухватил за Шкаликов подбородок, выворачивая его вверх.

- А теперь колись, пьянь: ты - сексот?! Ну, быстро сказал! Кто заслал и зачем? Говори, пока живой!

- Э-э, ты чё, очумел?.. Какой пидор? Пусти. Больно. - Шкалик ошарашенно пучил глаза на Саминского, не в силах понять происходящее.

- Сексот ты, тебя свои же продали... Какое задание? Колись, не то...

Шкалик ударил коленом в пах Янису. И оба упали с кушетки на пол... Долго пыхтели в узком проходе, пытаясь выкарабкаться. Задохнувшись, замерли...

Свет в окне Красного чума горел до утра. Давно уже спали оба, насыщенные ночным потрясением, открытием или обморочным сном, и только зеленый утренний полумрак заглядывал в их умиротворенные лица.

/Перемены

1

- Здравствуй, Юрий Михалыч! Да сиди,сиди... Не велики персоны. Позволь представить: это Сергей Михалыч Плотников, председатель золотоартели...

- Всегда восхищаюсь геологами! - пожимая руку Михалева своими обеими, представленный старым знакомым Михалева Вадимом Ивановичем Чечкиным главным инженером объединения «Енисейзолото», Плотников заговорил с места в карьер, перехватывая инициативу. - Мало того: дорожу дружбой с ними как с легендарными людьми.

- Да уж... Присаживайтесь... - Михалев смутился.

- Он прав: геологи - это, за небольшим исключением, особое племя. - Чечкин поддержал порыв Плотникова. Присаживаться за стол не стал,  отошел к окну. - У нас к тебе, я бы сказал, взаимовыгодный разговор.

- Если говорить прямо - сделка! - Плотников снова перебил. - У вас есть полчаса... свободных, так сказать, от рутины и работы?

- Если вы о какой-то помощи, то это к Емельянову. Он за стенкой...

- Сергей Михалыч, ты позволишь, я изложу суть. - Чечкин несколько напористо обратился к Плотникову.

- ...А товарища Емельянова мы можем пригласить к разговору? - снова перебил Плотников.

Михалев постучал кулаком в стену и сказал:

- Сейчас придет.

- Юрий Михалыч, скажи, дорогой, а каково это-  всё время сидеть напротив тюремных окон? Зэки, поди, видят всё, что у тебя тут происходит...

Чечкин, глядя в окно, изобразил в голосе изумление, якобы от мысли, внезапно пришедшей в голову. И Михалев припомнил, что в последнюю встречу в камералке он уже говорил подобное.

- Думаю, нас не видно, - ответил он. - Зато мы помним, что некоторые «сначала жили напротив тюрьмы, а теперь живут напротив своего дома»... Вы это имели ввиду?

Оба гостя расхохотались...

Пришел Емельянов. Он пожал руки гостям и кивком головы спросил Михалева - мол, зачем звал?

- У товарищей к тебе дело. - Михалев уже тяготился разговором.

- У нас к вам дело... деловое предложение. - Чечкин опередил Плотникова. - Если в двух словах: Сергей Михайлович готовится купить лицензию на какой-нибудь... да что темнить...  на отработку Майского штокверка. А теперь он хочет увидеть штокверк, так сказать, в натуре. И, главное, поближе познакомиться с первооткрывателями Майского. Я бы сказал - установить длительные дружеские отношения. Шумилов сказал, что никто, кроме вас, не поможет. И не бескорыстно, конечно. Это естественно. А взаимовыгодность отношений геологов с добычными артелями в рыночных отношениях следует закреплять договорно. Правильно я излагаю, Сергей Михайлович?

- Нам не жить друг без друга, как в песне поется, - поспешил отозваться Плотников, - и я - чем могу - хочу быть полезным вашей особо уважаемой касте... А для начала прошу найти время, чтобы сегодня... лучше сегодня... поехать на местность, до Майского, в дороге оговорить условия взаимопомощи и в конечном итоге ударить по рукам.Найдете пару часов? Транспорт у нас есть...

- У меня такой вопрос образовался: зачем мы вам? Мы же ничего не решаем. Есть местная власть, которая лицензии выдает. Объединение, которое архивами торгует. Какие-то новые структуры, которые по недвижимости, по земельным делам... Профильные исследовательские институты. Прокуратура, наконец. Экологи... А с нами какие дела?

- Э-э, дорогой Анатолий Васильевич... Ты не прав. Ещё как нужны! - Плотников покачал головой. - Хотя по сути ты прав. Я уже столкнулся со всеми вышеперечисленными... За исключением прокуратуры. Но это до поры до времени, думаю. А вы, геологи и горняки, нужны, как... как хозяйка медной горы! Золотой то бишь... Без вас нельзя в недра соваться. Наконец, у вас база. Мне нужно будет где-то для начала приткнуться. По цене договоримся! Правильно я мыслю?

- Как Михалыч скажет, - Емельянов уклонился от прямого ответа.

- Парой часов не обойдемся... Сутки. У тебя, Анатолий Васильевич, как со временем? - Михалев присел за стол и стал собирать открытые для работы папки.

- Два с половиной часа в один конец... - уточнил Емельянов. - Плюс час на подход....

- ...И часок на обмывку... на магарыч, так сказать... Я согласен на сутки. - Чечкин коротко хохотнул и потер руки.

- Так вы не против? Оба? - уточнил Плотников. - А по карте, через Облакан вроде за час можно докатить...

- По «прямушке»? Тогда аэропланом.

...Через полтора часа УАЗы Емельянова и Плотникова, груженные постельным бельем и запчастями, катили навстречу хакасским предгорьям Кузнецкого Алатау. Весенние разливы луж в низинках дороги плевались на обочины и в борта редких встречных машин.

Выехали на Майское. Уже на подъезде к месторождению внезапно встречным галечным камнем в УАЗе Плотникова расколотило ветровое стекло. Решили оставить водителя с УАЗом на трассе, и, пересев во второй УАЗик, доехали до штольни, когда-то пройденной сквозь первые метры штокверка.

- Скоро здесь будет асфальт. Автобан с подсветкой. И по «прямушке», как вы говорите, - широко улыбаясь, говорил Плотников. - Можно будет добираться на «вольво» за час-полтора. Даже в ночное время. Хакасия нас полюбит. Откроем отель - не хуже, чем в Швейцарии.

- Стало быть, берешь, Сергей Михалыч? - поймал на слове Чечкин. - Тогда ставь!

- Будем посмотреть... - Плотников, захватив портфель, вышел из УАЗа и бодро двинулся на ближайший хребтик. - Ну-с, господа геологи, показывайте штокверк! Есть видимое золотишко? Товар нужно предъявлять лицом. Не кота в мешке покупаю! Я хочу три тонны металла увидеть не в бинокль, но шкурой почувствовать...

Остальные, двигаясь следом, изрядно отстав от купца, перебрасывались ехидными репликами:

- Лупу-то он взял?

- Сразу видать акулу как-питализма: приехал - увидал  - отель открыл...

- Деньги ляжку жгут. Кстати, откуда такие?

- Откуда все... Наворовал.

- А чё он с портфелём-то?

На большом скальном останце Сергей Плотников расстегнул портфель, вынул две бутылки водки, палку колбасы, стаканы и батон хлеба. Емельянов, следуя за его манипуляциями, словно копируя порывистые движения «купца», достал из рюкзака связку копченого хариуса, банку огурцов, нож в ножнах...  И пачку бумажных салфеток. На камень постелил резиновый туристический коврик.

- Вот за что я уважаю геологов! За «всё свое ношу с собой»! - Чечкин, сунув руки в карманы брюк, демонстративно оттопырил гачи. - Но и артельщиков уважаю не меньше. За слово, черт побери! Мужик сказал - мужик сделал! Так я понимаю, Сергей Михалыч?

- Здесь, на этом месте, поставлю грибочек... Большой круглый стол с барными стойками... Чтобы потом, припоминая сей момент, можно было собирать за рюмочкой рома лучших друзей на юбилейные даты... Надо жить красиво! Ибо - однова живем! - пообещал Плотников.

- Кстати, если вы берете Майский штокверк, то самое время ударить по рукам. И - скажу вам пафосно: это будет момент возрождения рудной золотодобычи в этих краях - артельным способом! Наливать?- торопил Чечкин.

- Н-да... а в штольню мы можем спуститься? Я бы хотел воочию увидеть руду...

- Серге-е-е-й Михалыч! - укоризненно протянул Чечкин, глядя Плотникову в переносицу. - Я Юрия Михалыча давно знаю. Надежный человек, грамотный геолог... У него без обмана.

- Штольня законсервирована. Прохода нет. - Михалев сказал как отрезал.

- Но у вас же есть пара буртов... где-нибудь поблизости?

- Так мы на штокверке стоим! Это железная шляпа. Здесь содержание зашкаливает за тридцать грамм.

- Можем в крафтмешок набрать пробу? Такую, чтобы эти тридцать грамм подтвердились?

- Пробу можем. Так ведь уже запасы посчитаны по штокверку. Там металла - три тонны. Зачем же в крафтмешок? - Михалев недоуменно выговорил купцу и изобразил свое неприкрытое неудовольствие.

- Хм-м... Но могу я хотя бы в образце увидеть признаки наличия золота? Можете предъявить товар, так сказать, лицом?

Емельянов отошел к ближайшему скальному выступу, молотком отколол пару образцов и вернулся к компании, наблюдавшей за его манипуляциями.

- Здесь есть видимое золото, - сунул образцы Плотникову.

Тот повернулся лицом к солнцу и долго вертел камни в руках. Наконец вернул образцы Михалеву.

- Видимо, надо быть геологом, чтобы увидеть здесь золото, - с иронией заключил он.

Михалев тоже покрутил образцы в руках. Но ничего не увидел. И показать видимое золото не мог.  Пожал плечами и спрятал образцы в сумку.

- Прошу к столу! - Плотников широким жестом пригласил всех. - Через год приглашу вас сюда на светский раут в память об этой минуте... В отель.  Девушки, цветы, шампанское... А сейчас... По рукам! Я беру этот объект в разработку! Налейте нам, Вадим Иванович... - суетливо проговорил и стал всем пожимать руки, коротко и крепко встряхивая: Михалеву, Емельянову, но не Чечкину. - Извините, что из стаканов...

Вскоре гости удалились восвояси, а геологи проехали на Тибек. В командирском балке Михалев достал из сумки образцы, повертел их в руках:

- Так вот же видимое золото! Тут и лупы не надо... Но почему его этот сказочник на солнце не видел? Да и я...

Другие тоже повертели образцы в руках, усматривая крапинки драгметалла в горной породе. Золото прямо-таки резало глаза.

- Видимо, Юрий Михалыч, твое золото этим барыгам не спешит открыться, - заключил Емельянов, приглашая коллег к столу. Сделку следовало обмыть...

...Сергей Плотников редко появлялся на Тибеке. Нанятый им киргиз Сатвалды, сухопарый скуластый парень с раскосыми карими глазами, открытый миру, как одиночное дерево в хакасской степи, стойкое к гиблым ветрам, поселился здесь безвыездно. Словоохотливо общался с тибекцами, особенно с Саминским, исподволь выпрашивая то баллон кислорода, то кусок металла, а то и какую-нибудь техническую услугу. В его распоряжение вскоре прибыла мощная, геологам доселе не ведомая добычная техника: «Чебоксарец», «Сталова воля»... Все чаще под выгрузку-погрузку стали приходить КамАЗы, КрАЗы, подвозившие оборудование и грузившиеся рудой из «железной шляпы» штокверка. Руду увозили, со слов Сатвалды, на обогащение в Артемовск. Сатвалды принимал на работу персонал (как в старые добрые времена - не особенно сообразуясь с пригодностью), тотчас же приступавший к работе: закладке и постройке жилых домов, оборудованию столовой, складских и подсобных помещений...

Однажды предложил Шкалику:

- Переходи ко мне. Я тебя на новый КамАЗ посажу. У тебя права есть?  

Шкалик озадаченно молчал. С какой стати старатель подкатывается к нему?   

- Права на легковую...  Зачем я тебе?

- Знаю, ты отца ищешь. Это подвиг. Завидую тебе... Я тоже по родине скучаю. Ты с Киргизии? Может, твой отец с Башкирии? Со мной жить будешь...

- Считаешь, я на киргиза смахиваю?

- Не сомневаюсь. Ты мне брата напоминаешь. Нам вместе держаться надо.  Я тут, чтобы на дом заработать. У тебя дом есть?

- Я здесь родился, в Провинске. Отец мой...  не знаю,  где. Дома нет.

- У нас аванс в конце сезона дадут. Расчет - на другой год. Много получишь. Давай, маркшейдером будешь и... геологом?

- Я подумаю.

Шкалик ушел от разговора. Сатвалды расстроил его. Разбередил рану. «Сат-валды... Кель-сын... Сись-кин... Цыв-кин...» Загадала мамочка загадку с тремя неизвестными. А зачем ему отец? Но эту крамольную мысль Женька погнал от себя поганой метлой.

...Вскоре артель «Майская», как поименовал Плотников свою компанию, съехала с Тибека ближе к границе штокверка. Теперь уже Саминский с просьбами о посильной помощи ездил к Сатвалды. «Дай «Чебоксарец» на час», «дай трос на полдюйма-дюйм», «дай бочку нигрола»... И ведь давал. Пока не наступили трудные времена.

Плотников, неизменно вальяжный, картинный, как артист из варьете, появляясь на час-другой с инспектирующей целью, редко общался с геологами и своим персоналом. Тибекские командиры метко окрестили его, с легкой руки Михалева, Сказочником. Картины ближайшего будущего, рисуемые его словоохотливым языком, ярко поражали воображение наивных тибекцев. Как гоголевский Манилов, он обещал невольным собеседникам красивую жизнь в ближайшем будущем: лечение в Крыму, коттеджи в корпоративных поселках, заграничные автомобили... Несколько человек переходило в артель после каждого приезда Сказочника.

Шкалика больше в артель не приглашали.

Груженые КамАЗы увозили руду в Артемовск на обогащение. Возле фабрики скопились большие бурты. Обогащение не пошло, как было задумано. Сказочнику было наотрез отказано, мол, «окислы железной шляпы забили мельницы...».

2

- Зачем я тебя позвал... Ночью в полусне пришел мне на ум образ папы Карло. Потрясающая личность!

Шумилов, как всегда, подошел к окну кабинета и всматривался в фигурки коллег, дефилирующих по своим делам на территории экспедиции. Михалев, как всегда, занял место на крайнем стуле: торопился по своим делам...

- Вероятно, ему свыше пришла в голову идея создать деревянного... бесчувственного, бестолкового, неушибаемого, не... нечеловечка, который будет закапывать золото! Это же - старатель наоборот! Антистаратель, черт бы его побрал! Папа Карло, наверно, гением был: он хотел нас предупредить, мол, ребята, не связывайтесь с золотом. Посыл нам, геологам, делал: ребята, не будите зверя в его берлоге!

- Эк тебя понесло. Говори, зачем звал. Ты хочешь сказать, что Буратино  подослан, чтобы протаскивать идею избавления от золотого запаса страны? То есть Толстой - закамуфлированный враг народа?

- Граф-то? А ты как думал? Ладно, давай к делу. - Шумилов вернулся в кресло. - С папой Карло перебрал я. Возьми мой УАЗ и сгоняй-ка ты, Юра, до Шира... Есть там очень популярная личность - Бек. Это председатель золотоартели. Спросишь - сразу скажут, где искать. А как найдешь  - попытай его досконально: поможет ли он нам с деньжатами, техникой, технологией... Может, на первое время и с людьми - мониторщиками, промывальщиками, словом, бергалами... Точнее, эти вопросы задавай только для поддержки разговора. А узнать тебе в процессе разговора надо, дорогой ты мой геолог Михалев, как нам начать самим золото добывать артельским способом. На ус мотай всё, что Бек говорить будет. Однако не один поезжай. Возьми с собой, кроме языка, ещё глаза и уши. То есть Козулина и Тарасова. Козулин - профессиональный горняк, но, думаю, артельное дело вряд ли в вузе преподавали. Но разговор он поймет. Тарасов - больше для поддержки разговора. Он кого хочешь разговорит. Можно ещё Саминского взять. Этот - и уши, и язык, и глаза... Он в архивах много сидел, что-то в пикетажку всё записывает. Слу-у-ушай! Есть идея: может, нам твоего Шкалика к Беку внедрить? На месячишко... Он же геолог, пусть на практике прощупает всю эту технологию промывки песков. Скажи ему, мол, там отца поискать можно...

- Ты это серьезно? Ты, Юрий Викторович, не спишь ещё? Может, в том полусне с папой Карлой пребываешь? Зачем нам артель? Экспедицию закрывают?

- Спасение утопающих, Юра! Ты же видишь, что происходит. Геологов в угол загоняют. Мол, у них там, в Совете министров, запасов рудного и нерудного сырья на века вперед подготовлено. И геологи нужны в ограниченном количестве. Чтобы только обслуживать действующие рудники. Всё! Финита... скоро будет. А нам ещё жить, семьи кормить. В общем, ты не бузи. За руль сам садись, чтобы огласки не было. Коллег предупреди, чтобы не разглашали.

- Юрий Викторович, может, Емельянова направишь?

- Можно. Но Бек тебя должен признать как первооткрывателя золоторудных клондайков на нашей территории. Ты не скромничай, намекни, мол, есть золото... в пороховницах.

- Загадал ты загадку, Юрий Викторович. Ты хорошо подумал?

- Подумал. Вот ещё думаю: откуда берутся люди с такой тягой к новым починам? Редкие экземпляры человеков! Плотников, Костя Цитлидзе, тот же Бек. Он, кстати, вначале фруктами торговал. Кишмиш возил из Средней Азии. Золотом заразился... До этих... новых русских... тут Иваницкий промышлял, Кузнецов... Думаю, им в гены господь какие-то жилки деловитости вплетает. Иначе не объяснишь способность брать на себя рискованные дела.

- Так ты из меня хочешь Иваницкого слепить? Вот ведь папа Карло... Мне тоже сегодня белиберда снилась. Сначала птичка какая-то сладкоголосо пела. Так пела, как, наверно, только в раю бывает. Потом я обнаружил, что кто-то мои выходные штанцы к рукам прибрал, синенькие такие, в полосочку, ну, ты знаешь... Я, кажется, из Красного Яра домой собирался. Хвать-похвать, а штанцов-то и нетути! Обидно стало. Плакал, кажется... А тут ты меня опять командируешь, в авантюру толкаешь...

- Птицы поют - это на удачу. Вот ты Димку-спаниельку с собой везде таскаешь... Это же как амулет в полевых условиях. Василь Алексеевич кабанчика завел. Я думал, на мясо, а он говорит - «чтоб душа не зачерствела»... Штанцы-то поутру нашел? Ладно, хватит лирики. Дерзай, Юрий Михалыч. Не боги горшки обжигают. Мы с тобой ещё собственным золотишком окольцуемся.

- Или нас окольцуют...

3

...Весеннее тепло, несмотря на сумеречность неба, акварельными разводами окрасило город в нежно-зеленые краски. Саминский присел на полусгнивший ствол упавшего вяза. Домой не торопился. С приездом жены всё отчаянно смешалось-скомкалась в жизни прежнего холостяка Яниса Саминского. В два щелчка Вера вернула прежний строй и дух их «семейной идиллии», то есть мертвящей обыденности той, пресыщенно-столичной, круговерти. На круги своя... А будто бы всё утряслось-устроилось сменой квартиры, расширением московской коммуналки до провинской двушки, которую ему выделили в общежитии экспедиции. Казалось бы - радуйся, мил человек! Странно до смешного, но с приездом Веры временами он ловил себя на мысли о... Джоконде, на страстном желании окунуться в прежний омут страсти и обладания. И Вера была тому причиной и химическим реагентом реакции. Сама того не ведая. И муж, кролик в клетке, лупил на неё похотливые зенки, а высматривал в простоватой физиономии жены... лик супруги торговца шелком.

А через три месяца, когда жена призналась, что беременна, холостяцкая жизнь и вовсе потеряла прежнюю самость, определенность, осмысленность...

Когда родился Илья, Саминский, отпраздновав появление первенца в кругу коллег, и вовсе утратил прежний пыл активного провинца. Забыл про театр, музей, книжные магазины... Свое свободное время, которого, как выяснилось, почти не осталось, тратил лишь на рифмовку внезапно всплывающих строк.

До альпийских полян

у Жемчужного пика,

До лазурной - с ума б не сойти... - красоты

Мы уходим, бродяги,

Без шума и шика,

Но с правом бесспорным

Достичь высоты.

Пополудни приехал Вялов на старой вахте, без тормозов, без сцепления...

- Что с ней? - криво ухмыляясь, кивая на вахтовку, Саминский пытал шофера.

- А... - заулыбался тот, - все! Сцепление, тормоза, коробка... Делать надо. Я, Константиныч, съезжу на этой, увезу смену... - Вялов будто бы просил, указывая на вторую вахтовку, ГАЗ-66, закрепленную за Серегой Аевым. - А потом мы приедем, вместе с Колькой... будем это... делать.

И Саминский, и мужики превосходно понимали, что «делать» автомобили, когда нет запчастей, неизвестно что «полетело», - сермяжный сизифов труд. И что можно ожидать от этого вяловского «потом»? В эпоху перемен, обрушившуюся на отечество, «потом» неудержимо обрушивающейся экспедиции и «потом» нынешней России, и так выживающей на пределе возможностей, не имеют отчетливых границ...

- Ладно, садись на эту. Да побереги её! А завтра с утра втроем переберёте сцепление, переклепаете колодки. И про отгулы забудьте пока! - И под нос пробормотал обозленно: - Потомки, вашу мать....

...«Урал» пришел с буровой пустым.

Где люди?

От водителя, выпавшего с пьяной ухмылкой из-за руля, добыть сведения не удалось. Как и выяснить судьбу вахтовки, не вернувшейся с Усть-Бюря.

Саминский, захватив за шиворот, затолкал и запер водителя в каптерке гаража. Пусть проспится до вечера. Смены ему нет, а лучше бы гнать поганой метлой.

После праздника Саминскому сдавать ТБ. Говорят, прислали новое положение о расследовании несчастных случаев. Как праздник - так ЧП! Что происходит? В конторе экспедиции какие-то непонятки. Бюрократия свирепствует и - бухгалтерия. То задержка денег, то нехватка средств... А ТБ каждые полгода меняют.

На вечерней связи по секрету сообщили:  «Генсек Горбачёв предложил ввести пост Президента СССР, а также отменить шестую статью Конституции СССР, то есть предлагает установление многопартийной системы, как на загнивающем Западе...» Тоже по-пьяни?

4

...Выехали промозглым утром вслед за караваном из четырех новых жилых вагонов. Вагончики - на загляденье! Поставлены на двуосевую платформу спаренных колёс, взятых от подвесок КрАЗов. Даже по таежной грунтовке покатили мягко.

Прицепленная к последнему вагону дизельная подстанция, приспособленная для освещения будущего поселка, бежала следом. Караван под восторженные улюлюканья провожающих впервые отправился в таежный рейс, на новую полевую базу, где изначально поселятся геологи, горняки, а затем и буровики.

Литосъемщики выехали на ГАЗ-66 и УАЗике. Они быстро догнали и обогнали вагоны и покатили по хакасской степи в сторону Бограда.

В кузове вахтовки было холодно и сыро: сквозь рваный брезентовый тент, натянутый на каркас кузова, сквозило встречным хиуском. Геологи кутались в капюшоны, жались друг к другу, скупо переговариваясь, чертыхаясь и матюкаясь. Звонким словцом подпитывая неразбуженные тела.

УАЗик, а вслед за ним и вахтовка, свернули с основной трассы на таежную колею и теперь уже не поехали-покатили, но поковыляли, спотыкаясь на каждом дорожном камне, заваливаясь по оси машин в рытвины и канавы.

Внезапно этот путь закончился.

Михалёв вышел из УАЗа и показал рукой: «Здесь выходим».

Геологи выскочили из вахтовки, разминаясь после долгого пути. Перед ними лежала пойма безвестной реки, заросшей густыми чепыжниками до самого русла.

Осенняя скромная красота! Желтизна увядающей листвы, уже сброшенная с кустарников, возлегла на террасах поймы. Куда девались ветерки? Ни облачка! Лишь клубился над долиной неуклюже завалившийся в ёрники сизый утренний туман, точно дым полевых костров.

Правее речной поймы на фоне высокого водораздела возвышался невысокий хребтик, протянувшийся в необозримый горизонт.

Михалёв кратко объяснил:

- Будем брать пробы из шурфов. Пройдены лет... надцать назад. Вероятно, их трудно будет обнаружить. И опасно. Некоторые пройдены до трех метров. Но радует одно: находятся на одной линии. Условно говоря, по вершине хребтика. Каждый берет по два-три шурфа, опробует стенки. Пару-тройку проб достаточно. Работаем парами, каждый со своим рабочим. Между собой держать видимую связь. В случае какого-либо происшествия - собраться в одном месте. Там, где произошло... И только после моей команды спускаемся назад, к машинам. Это понятно? Есть  вопросы?

Никто не ответил.

- Ну, тогда вперёд. Я думаю, на всё про всё нам хватит полутора часов.

Он водрузил на себя рюкзак, забрал из УАЗика молоток, полевую сумку и ушёл в чепыжник.

- Кто-нибудь понял, чё это было? - ехидно отреагировал на речь Михалева Игорь Крутошинский.

Чё-чё... Бери, копай, пока летит - отдыхай! - бодро объяснил Юра Свиридов.

Геологи докурили, надели рюкзаки, двинулись следом  - рваной цепочкой.

Внезапно пошёл снег, обрушившийся неизвестно откуда. Он словно заслонил белой простыней видимость хребта. Следом за снегопадом налетел хиусный ветерок, залепляющий глаза, тормозящий шаг, рвущий полы и капюшоны штормовок. Вскоре уже вовсю пуржило. Однако Михалев, как одинокий вымпел, маячил в пуржистой мгле, не думая отступать от задуманного. Геологи вслед за ним поднялись на хребтик и растянулись цепью на поиски шурфов.

...Первый шурф обнаружил Юра Иванов. Он помаячил остальным поднятым молотком. Цепочка, обойдя его, растянулась далее по хребтику...

Шурфы были пройдены, видимо, давно: края их обвалились, обросли кустарниками и дерном, обнажая темным зевом заглубленные ямы. Другие обнаружились в кустарниках.

Кто-то быстро опробовал свои шурфы: затарил пробы в мешочки, в рюкзаки и в ожидании общей команды сидел, отвернувшись от порывов пурги. Другие, озадаченные глубиной найденного шурфа, пытались обрушить его край, топоча ногами, суетясь и страшась.

На хребтике не было сушины, которая пригодилась бы для спуска в глубокий шурф, задача опробования усложнялась. Пытались использовать тяжёлое кайло с пятачком, кованным специально для отбора литохимической пробы. Скребли, повисая над ямой. Однако эта канитель затягивала время. Кайло скользило криво, не могло удержать захваченную дресву. И неудачные попытки просто бесили...

Полтора часа, загаданные Михалевым, прошли, но работа не завершалась...

Так же внезапно, как и начиналась, прекратилась пурга, и вместо неё на геологов обрушилось полуденное солнце: невыразимо яркое, режущее глаза. В короткое время снег исчез, словно его и не было. Восхищенные внезапной переменой погоды, геологи одушевились.

Наконец из последнего шурфа была взята последняя проба. И Михалёв скомандовал возвращаться к машинам.

- Но... Спускаться будем с работой: каждый пойдет от своего шурфа вниз, по азимуту сто шестьдесят градусов. Берем образцы из коренных обнажений шагом через двадцать пять - пятьдесят метров. Всё не зря спустимся... С валунов - не брать!

- Михалыч, как в пикетажке участок обозвать?

- Пишите «Известняковый»... Мы тут с Шумиловым ореольчик на молибден проверяли - шурфиками. И пропустили химически чистые известняки. Переопробуем. Авось выявится-таки проявленьице...

Вновь разошлись по своим шурфам. Достали планшеты с компасами...

- Проявленьице-то за наш счет, - ехидно уточнил Юра Иванов, отойдя от Михалева за предел слышимости.

- Ага... за счет нашего здоровья, - уточнил Слава Кухаренок, напяливая рюкзак на спину.

- А как он левые пробы финансирует? - Саминский озвучил давно интересовавший вопрос. - Как удается? У нас что  - проверок не бывает?

- У него и спроси, - с ехидцей в голосе посоветовал Крутошинский.

- А лучше - капни куда следует. Там разберутся, - с вызовом, но тихо проговорил Слава Кухаренок.

- Не тридцать седьмой... - резко отреагировал Саминский. - Мне без надобности. А можно и спросить у Михалыча. В лоб не наладит.

- Кэгэбэ не распустили. Не тридцать седьмой, но ты на себе попробуй... - посоветовал Игорь Крутошинский.

...Настроение у всех на спуске с хребтика было приподнятым: впереди предстоял путь да нового лагеря, куда ушел караван новых вагонов. Новых, ещё не обжитых, построенных изобретательно, с выдумкой. Открывающих новую полевую базу, впервые - не палаточную.

Прочь романтика, да здравствует уют!

5

...Геолого-поисковые работы Центральной ГРП продолжаются со скрипом и скрежетом. Мартовская распутица лишь усугубляет выполнение грандиозных планов. Грандиозные... выглядят куцыми.

Но ярко и тепло на пригорках Тибека!

Саминский, уйдя со связи, сделав распоряжения в мехцехе, токарке и столярке, лежал в Красном чуме, продумывая планы на пополуденное и вечернее время.

Тяготят распоряжения конторы: «Срочно сделай обрешётку новой гаражной крыши!..» И вдогонку, не слушая его протестов, на связи добивали технологическими советами: «...Стропила из пятидесятимиллиметровой доски сбивать из двух плах вразбежку и двух подшивок справа-слева»...

- А хо-хэ не хо-хо? - пробормотал Саминский.

На сегодня выпала нештатная ситуация: выборы. Комиссаров с урнами для голосования по референдуму со странными вопросами: быть или не быть эсэсэсэру и нужен ли нам президент - привезли в красный уголок сразу после обеда.

Всех отобедавших Саминский тормозил у крыльца командирского балка и направлял в красный уголок: «Заходим, голосуем». Приходилось применять давление. Электорат упорно сопротивлялся праву, дарованному конституцией.

Что за протест? Газет не читают, телевизор не смотрят? Однако, и начитавшись вчерашней прессы, Саминский не находил точных слов для объяснения в спорах с упирающимися тибекцами. Они правы, первый вопрос референдума звучит двусмысленно: «Считаете ли вы необходимым сохранение Союза Советских Социалистических Республик как обновленной федерации равноправных суверенных республик, в которой будут в полной мере гарантироваться права и свободы человека любой национальности?» Так это опрос за сохранение Союза или против? Не вдаваясь с суть, Саминский все же нашел сильный аргумент для агитации строптивых коллег:

- Кто не проголосовал, тому про новую спецовку в начале месяца не спрашивать...

Железный аргумент, срабатывает! Сорвалось лишь на сварщике Смирнове, занозисто-прямолинейном правдолюбце, но честном, опытном и исполнительном специалисте, которым тибекские управленцы особенно дорожили:

- Так я без новой робы варить не буду. А голосовать - не голосовать - это мое право, государством гарантированное,  - сказал, как бензорезом отрезал. - И вообще, у нас теперь гласность и перестройка.

- Ну-ну, как знаешь, - не нашел, что ответить, Саминский.

И вслед за Смирновым ушел с точки агитации в Красный чум. Как говорит Вашура: «Вам добра желают, хэ в жэ вставляют, а вы, оболдуи неблагодарные, сопротивляетесь». Впрочем, Смирнов прав: страна докатилась до краеугольных перемен. Гласность, открытость, выборность. Частные кооперативы растут, капиталы множатся...

...Кого поставить месить бетон? Лом - не-а, упадет в опалубку... Вчера работнички устроили саботаж бетономешалке. В три голоса уверяли, что «хрясь -  и не работает...» и «видать - хана прижучила».

Саминский внимательно осмотрел узлы. В шестерне торчал железный вкладыш, внешне незаметный, но обнаружился по свежему сколу бетона... Двигатель надрывно тужился - короб мертво стоял. Убрав вкладыш, Саминский запустил бетономешалку. Обескураженным работничкам сказал:

- Хрясь и... работает. Ещё раз хряснет -  рублем ответите. Бетонные работы к ночи завершить. - И добавил, не меняя тона: - Компрессор завтра с утра вывезти на откачку. Все ремонтные работы ему сделаны. Осталось забрать оголовок у сварочного цеха и привязать к компрессору: так меньше вероятности забыть. Для откачки нужны надежнейшие люди... Либо это вы, либо Зуев и Красильников. Как вариант - Шкаратин и Демин. Намек понятен?

Шагая подволакивая ногу, он злился на себя. Зря так с ними. Зло порождает неприязнь. А как с ними иначе?

Пора протапливать котел в кочегарке. Возможно, при похолодании надо заново запускать котлы в ремонтных боксах. Провести ревизию станций. Одну подготовить срочно на Тамалык. Без работничков, какие есть,  - никуда.

На связи получил новые распоряжения конторы: «Кировец» после вывозки тракторов с Верки отправить на перевозку габаритов... Балки, емкости... Это сколько рейсов нужно сделать? А каждый рейс - на пределе техники.

ГАЗ-53 в пятницу - под кислород!

Пробы отвезти в Минусинск...

- А хо-хэ не хо-хо? - снова прошипел он, понимая, что будет все выполнять по пунктам. Деваться некуда...

Поставил чайник. В кружку бросил четверть пачки заварки индийского чая, кусочек чаги и корешок золотого корня. Сварив крутой кипяток, заварил отвар и накрыл его крышкой. Надо сходить за водой на водокачку...

Внезапно в дверь кто-то резко постучал. Саминский не пошевелился. Стук повторился и тут же перешел в грубые пинки ногами. Ясно, случилось что-то непоправимое...

Под окнами и дверями Красного чума, грохоча в стенки балка прикладом карабина, в него ломился Витька Ерин,  усть-бюрский пьянчуга, битюг, часто устраивающийся на Тибек разнорабочим: - увольняющийся со скандалом и вскоре устраивающийся вновь. В трезвом виде Витёк был застенчивым паинькой, исполнительным и работоспособным.

Теперь колотился в жесть, как всегда, излишне пьяный. Его пугалки кулаками, ножами, а теперь вот и карабином беспокоили Саминского часто. Выпив спиртного, Витька Ерин загорался пламенной жаждой восстановления некой справедливости и тут же спешил восстановить её кулаками или подручным средством, невзирая на лица. Сейчас он ломился в балок, бормоча несвязные угрозы. Саминский выходить не решился. У Витьки жажда справедливости скоро ослабла, и он удалился в сторону столовой.

Допив чай, прихватив бидончик для воды, Саминский пошел в мастерские.

Бетономешалка простаивала.

Кого же поставить на бетонные работы? Кто займется компрессором? Кого в кочегарку, кого на Верку?..

6

- У тебя после обеда, а точнее ближе, к ночи, будут гости: это авторитеты, каких свет не видывал.

- У меня аллергия на авторитеты...

- Деловые люди - директор ЧАРЗа Симонов и другие. Очень важные для нас ребята. Мы от них зависим по многим параметрам: ремонт автомобилей, запчасти, метизы, инструменты. Всякая всячина. Они приедут на «Буранах» косулек погонять...

На утренней связи Емельянов прокрикивал, повторяясь, распоряжения или просьбы, пытаясь перекричать хрипы эфира:

- У них карабины с трассерами, амуниция, безделюшки с чилемулечками... Ну, куражатся ребята, им угодить надо как нашим спонсорам. Нет, не просто... ужин с чилимулечками, а буквально во всём.

- Пьют? Надеюсь, без подруг? - Саминский угадывал слова, фразы скорее по привычке, чем услыхав их. Сам отвечал односложно.

- Да не ёжся ты, как... елка кремлевская. Симонов - он депутат Верховного Совета последнего созыва. Человек солидный, в Хакасии очень уважаемый, заслуженный... И с ним, угадай, кто? Главный охотовед Хакасии и какой-то ещё член хакасского обкома. Словом, ты там в грязь лицом не упади. Обеспечь - какая будет нужда или просьба. Вашуру они просили на загон. Может, баню спросят... Поставь им медвежатинки из закромов. Ну, дерзай. У тебя какие ещё вопросы?

- По авторитетам - без вопросов. С Пашкой отправляю сорок елочек для своих, кто-то должен дождаться и разгрузить. Мне одну оставите? Редькину передать: срочно выехать в деревню - жену кладут в больницу. И вот ещё что... Я снова в Москву хочу. У отца моего круглая дата. Можем порешать?

- С юбилеем тебя... папиным. Порешаем после Нового года. Похоже, нам всем скоро отгулы... порешают. Топи баню!

- Анатолий Алексеевич, на ваш взгляд, что происходит в стране? Например, в плане развития промышленных предприятий или управления территориями... Скажем, на примере ЧАРЗа вам как ощущается: завод в стадии реконструкции, промышленного подъема или упадка? ЧАРЗ всегда был одним из крупнейших в регионе. Сохраняется его статус?

- Всё нормально, дорогой, в нашем отечестве. Идёт, а точнее, уже заканчивается перестройка. Постепенно всё стабилизируется. На примере ЧАРЗа я могу с уверенностью сказать, что работа у нас была, есть и будет ещё на долгие годы. Есть и проблемы. Но где их нет? В геологии, например, есть проблемы?

Перекусив, отдыхая после езды и переноски сумок в командирский балок, гости повалились на кровати. Заговорили, пытая Саминского о жизни в поселке, об охоте в здешних местах. Речи вели не глядя друг на друга - так сподручнее.

- Старые полевики сейчас иронично посмеиваются: геологию, мол, закрывали дважды, при Сталине и при Хрущеве, а ничего - выжила! Выживет, мол, и сейчас... Однако, в глубине души их шкуры пробирает озноб: куда ведут, а? А если не выживет? Нам-то что делать тогда?

- В реальной жизни все оказывается сложней: госфинансирование падает. Обещанные инвестиционные механизмы пока не работают, - вставил свое мнение член хакасского обкома, или кто он там...

- Так я о том же... - Саминский неожиданно для себя вдруг загорячился, и гнев полез из него. - Вашура говорит   - «красиво жить не запретишь!». А как получается? После приватизации экспедиции у нас владельцем ресурсов недр стал не коллектив, не те, кто открывал и разведывал месторождения золота, молибдена, а тот, кто их эксплуатировать берется. Типа... лицензию купил... Обошли, стало быть, нас, экспедишников? Или это так задумано? Что об этом у вас там, в думе, говорят? Такое ощущение, что геологию поставили на службу «новым русским». Состряпанному на скорую руку государству экспедиции и геологи нынче не нужны? Мол, мавр сделал свое дело...

- Я бы так не говорил. Государство - не булка хлеба... Одним днем или месяцем дело не провернешь, страну не накормишь. Годы нужны, - Симонов оборвал филиппику Саминского.

- Спасибо. Извините, что спросил.

Позиция депутата Верховного Совета Анатолия Симонова геологу Саминскому не понятна. «Их там обработали? Или такое мышление у государственных людей? Или одним миром мазаны?» Расхотелось задавать вопросы. Подумал о том, что, возможно, Симонов не доверяет ему как первому встречному. И, наверно, прав. Саминский поступил бы, вероятно, так же.

...Ввечеру трое крепких мужчин, аккуратно стриженных и бритых, в куртках защитного цвета, в касках, крагах, с карабинами наперевес, оседлали «Бураны» и ударили по газам, заставляя любопытных тибекцев прильнуть к окнам. Из балка горняков выскочил и на один из снегоходов примостился Вашура - без каски и крагов, но завязав ушки ушанки под подбородком. И с карабином наперевес. Погазовав для пущего эффекта, «Бураны» залили светом футбольное поле и покатили в сторону Сартыгоя. Пуржистый ветерок подхватил подпушенный снег в кромешную темень и тишину тибекской долины.

Саминский, пронаблюдав экзотическое зрелище, от души сожалел, что не оказалось четвертого «Бурана». Почему он не среди охотников? Почему у него другая миссия? Условный долг, не удовлетворяющий «души прекрасные порывы»... Следующий по пятам - изо дня в ночь, из ночи в день - как жуткий сплав нервотрепки, обязанностей, необходимостей и условностей, которые в конечном счете не составляют радостей его жизни.

Симонов и другие, укатившие теперь в темень и приключения, в свое время имеют свои миссии и связаны своими условностями... Однако у них находятся и другие возможности. Они позволяют себе расслабиться. Саминский, как ни пытался, не мог поставить себя с ними в один ряд. Почему так? Случится ли в его жизни когда-нибудь такое стечение возможностей, как в компании Симонова? Или это другой слой общества? Разве уже... расслоились?

...В баню с гостями он не пошёл. И на званый ужин тоже. Укладываясь на ночь, думал. Потом записал обдуманное в ежедневник.

7

- Зайди, Михаил Дмитрич, посовещаемся. Ещё бы нужно кадровичку пригласить, как теперь говорят, для консенсуса, но я с ней дома проведу работу. Окно закрой - тепло убегает...

Седов, полнотелый, а потому малоподвижный мужчина, как всегда насмешливый и беспардонный, Марьина на этот раз пригласил сам: понуждал себя двигаться. Марьина тем самым удивил и даже обеспокоил: что это с шефом?

- Кстати, нужно бы и Эльвиру Ивановну... как профсоюзного босса пригласить. Ну, думаю, и ты дома доведешь до неё.

- Д-да-а, не вопрос.

Михаил Дмитрич заикался, едва возникал повод для волнения. И на этот раз он замял слово. Невысокий крепыш, бритый, стриженый, аккуратно одетый, он вполне освоился в кресле главного инженера, назначенный после смерти Банщикова. Даже несмотря на потерю двух главных руководителей экспедиции, система не рухнула. Пошаталась-поболталась в текучке и проблемах, да и уравновесилась. И новенькие - начальник и главный инженер  - потратив на раскачку пару лет, освоились и обвыклись.

- Садись. Порешаем. - Седов широким торсом втиснулся в кресло. - Надо что-то делать...

Марьин расположился поодаль, вполоборота к шефу.

- Не оторвал от срочных дел?

- Н-нет, рутина...

- Сейчас с Неволиным разговаривал. Перемены грядут, кажется. Дал мне понять, что нужно проработать вопрос с кадрами. Со штатным расписанием. И не дожидаясь планового периода. Мол, сверху идут самые строгие директивы: сокращать, сокращать, сокращать... Начиная с уборщиков, дворников и до... сам понимаешь...

- Так мы п-приняли сетку. Всех и учли...

- Ты не понял. Я сегодня разговаривал. Наша сетка их уже не устраивает. Вот скажи, на твой взгляд, кто у тебя  лишние? Из техруков, инженеров, мастеров, наконец.

- Совсем за горло берут. К-какие лишние? Не хватает...

- Это ты брось, Михаил Дмитриевич! Пока мы решаем - надо выполнять. А то первыми нас сократят. Ты предметно думай: кого, как, кем замещать. Давай с техруков начнем. Без кого ты совсем не обойдешься?

- Дай подумать...

- Хорошо. Богданов как? Кажется, он толковый специалист. И с людьми умеет ладить. Но нам не ладить нужно, а производительность поднимать... Любой ценой!

- Только не Богданова! Это же лучший за все годы техрук!

- Так вот и решай. Подготовь всю сетку. Проведи беседы. С кадровиком утряси... что и как... И всё это быстро делать надо. Чтоб было видно, что мы тут рукава не жуем.

- Понял. А как же с мастерами? Их что же - на две-три бригады ставить? Это же технически невыполнимо.

- Думай. Кто здесь главный инженер? Я и так до техничек дошел. Сам решаю - кому и сколько тряпок выдать. А начальники партий? По Центральной, например, у меня голова клином. Там Емельянов, Тарасов, Саминский... Богданов твой... Все при месте и при деле. И у всех, вроде, нормально дела поставлены. Но... Емельянов что-то в последние год-два зарываться стал. Грубит. И ещё - все эти рыбалки, ягоды, орехи - это же теперь нетрудовые доходы! Тарасов после своей партийной карьеры, производственный навык подрастерял. А кадр хороший, перспективный... Саминский вот... Растет на глазах. Может, на него ставку сделать? Ты что посоветуешь?

- Я тут не с-советчик. Но, думаю, Тарасов справится... И Емельянова нельзя потерять. Это же как пить дать.

- Посоветовал. - Седов колыхнулся грузным телом, вставая с кресла. Прошелся по кабинету, размахивая руками.  - Он неуправляемым стал! Везде успевает, всюду вмешивается... Да его гнать надо, пока сокращение... Повод  - куда лучше. Из ауповцев треть под сокращение попадает. Кого мне сокращать? Бухгалтера-расчетчика или главного? Инженера по ТБ или старшего геолога? Может, и главного заодно? Снабженца? Механика? А как насчет главного инженера? - Он размял тело, прохаживаясь туда-сюда, и немного успокоился. Снова втиснулся в кресло. - Ладно. Иди решай. Про Эльвиру не забудь. Пусть профсоюз подготовит свои обоснования. Чтобы не вышло, как у дедушки Крылова про рака и щуку и кого там ещё...

Марьин ушел. Дверь за собой притворил тихо и осторожно.

8

Сквозь шум стихающей пурги вблизи командирского балка заскрипели тормоза подкатившего УАЗика. Хлопнули дверцы, исключившие все сомнения: прибыл. Никто особенно и не ждал шефа, но неуловимый порыв движения захватил всех, находившихся в балке. Емельянов, с извечным портфелем, в котором кипа последних газет, нужные документы, пистолет в кобуре да три одинаковых книги, купленных по пути - на себя, Саминского и на всякий случай, уже вошел в комнату, на кровать бросил все привезенное барахло. Протянул всем руку, Саминскому - пожал.

- Здорово, начальник!

- Здорово, шеф...

- Всё путем?

- Вашими молитвами.

Кто-то ставил чай, кто-то убежал в столовку за хлебом... Емельянов, вынимая газеты, книги («что я тебе купил, Янис!»), делился последними новостями, потом перешел на дорожные впечатления.

- Ну что, бросаю? - не терпелось Вашуре.

- Бросай. А что у тебя?

- Ну, ждем-же, елки-замоталки, - Вашура театрально раскинул руки.

- А, завалил? Косулька?.. - похвалил Емельянов. - Так бросай же! Как всегда, с кровцой, по-царски? Отлично, цены тебе нет. - И тут же обратился к Саминскому: - Тогда  - неси?

- Почему бы нет? - Саминский, накинув на плечи полушубок, выскочил в склад, где хранился их спиртовый запас.

...Крупные куски козлятины зашкворчали на электроплите, чтобы огненно-горячими, в жиру, невероятно аппетитными предстать на стол, где кроме жареного мяса еще только хлеб, луковицы, перец, соль. И не от скудности запасов, а по отсутствию необходимости. Колченогий пластиковый стол подали на средину. Принесенное спиртное  - по граммульке - плеснули в стаканы, кружки и - сели.

Так было заведено, привычно, ибо повторялось не однажды, имело смысл определенного ритуала, предшествующего длинной, за полночь, беседе, переходящей в продолжительную партию в преферанс. Карточная игра была любимой, ради нее забывались сложные отношения и скоропалительные ссоры разнохарактерных и непростых людей.

Сегодня Емельянов привез с собой новенького управленца. Вновь принятого бывшего... бурового мастера, технолога, начальника участка, а теперь главного инженера партии Сергея Тарасова. В годах, прослывших застойными, семидесято-восьмидесятых, молодым специалистом Серега Тарасов прибыл в Провинск. Попал по распределению. Работая в экспедиции, увлекся волейболом. Ходил в спортклуб «Геолог», проводил время на тренировках, сборах и всесоюзных матчах. На работе же, выказывая пыл молодости и кое-какой учебный опыт, вместе с однокашником Володей Богдановым внедряли новые технологии бурения скважин, изобретали рацпредложения.

На четвертом году карьера бурмастера Сереги Тарасова стопорнулась: выдвинут на освобожденного комсомольского секретаря Провинска. Замолвили словечко авторитетные в городе коллеги экспедиции, и - избран первым секретарем Провинского горкома ВЛКСМ. В этом же году, как требовал статус карьерной лестницы, вступил в члены КПСС. По слухам, подзабытым и неточным, при его участии создавались первые в городе подростковые клубы. Был сформирован и заложен первый в крае молодежный кооператив. Да мало ли идей и горений в комсомольском возрасте!

Карьера Тарасова шла в гору. Вскоре уже член ГК КПСС и член бюро ГК КПСС, депутат городского совета, член комиссии по культуре и делам молодежи... И, восходя по тем же ступенькам роста, уже направлен на учебу в Новосибирскую высшую партийную школу, где ему вдруг засветила карьера ученого: предложили остаться в вузе преподавателем на кафедре экономики СССР.

Но времена меняются. Дуновения, если не ураганы, ворвались на дремотную землю. Зашатались, казалось бы, незыблемые устои. Начались подвижки и крушения во всей иерархии советской империи. Эпоха перемен, начавшаяся со смертью «дорогого и горячо-любимого генсека», не минула карьеры Сергея Тарасова. После окончания ВПШ, не решившись на кардинальные перемены и переезд, вернулся в Провинск. По устоявшейся традиции роста кадров был избран секретарем партийной организации экспедиции. Но теперь в статусе - «неосвобожденный» секретарь партячейки.

Когда началось в отечестве необъяснимо-непредвидимое перестроечное движение, потрясающее неразберихой и  качкой на плоту с именем СССР, во избежание крушения карьеры функционера Сергей Тарасов был вновь приглашен на работу в ГРП, но... главным инженером. Хаос перестройки с ее демократическим порывом и безумством либералов прошелся социальными цунами и по Серегиной судьбе. В выборной борьбе, в оголтелой партийной сутолоке Сергей Нилыч в свои тридцать пять оказался на берегу, а предложение Емельянова - пойти «в нашенскую партию... главным...» - золотой рыбкой в руках. Наступала пора загадывать новые желания.

- Ну что, генсек, скажи за здравие, - захватил инициативу Вашура.

- Во-ло-дя, - мягко урезонил Сергей Нилыч. Они были знакомы с застойных времен. - Следи за базаром...

- Вашура, а ведь твоя судьба опять в его руках. И - он другой. И - времена другие. Ты делай, на всяк... прикидку... - поддержал Серегу Борисюк.

- Тика-в-тику! - поддержал и шеф.

- ...Брата выпущу на волю, сам на каторгу пойду, - отпарировал бодрый Вашура и, опережая события, затараторил: - Ну, давайте, давайте...

- Не дадим. А если и дадим, то давайте за нас с вами и за хрен с ними...

Выпили.

Вашура, намахнув свою дозу стоя, бросил на вторую сковородку новую порцию мяса и вновь вернулся к столу, заторопил теперь Емельянова:

- Ну, наливай, наливай, после первой не закусываю.

- Сядь, - коротко обрезал шеф.

Вашура обескураженно отошел, но через несколько минут вернулся, бесцеремонно отодвинул карты, хлеб и банку с корнюшонами, втиснул на стол вторую порцию мяса на скворчащей сковородке.

- Вот скажи, генсек, как так получилось... Я пока чалился, вы тут соцстрой просрали? И вы же теперь в капитализм ведете!

Вашуру заусило. Он и раньше схватывался в словесной перебранке с Тарасовым, как, впрочем, и с другими.

- Так ты, Володя, получается, как тот председатель Зиц, который при всех властях сидел?.. - отпарировал Тарасов.  - Может, такие, как ты, и были подельниками тех, кто строй поменял?

- Да я... да тебя бы на зоне...

- Цыц! Охолонись... - осадил Емельянов Вашуру. - Сергей Нилыч в это время учился, когда строй сковырнули.

- Не при делах он, стало быть? И вся учеба насмарку?

- Строй сковырнули те, кто нам теперь кооперативы придумал. Мол, собирайтесь в кучи и дерзайте. - Высказался, как всегда, с горячливостью в голосе, Гена Борисюк. - Призывают даже геологов кооперироваться. Может, тоже начнем руду добывать? Фосфоритов почвам не хватает, барит в медицине нужен, тот же марганец...

- Уран на бомбы... - вставил Саминский.

- Шумилов давно нам говорил: «Если власть не идет к Магомету, то Магомет уходит в горы». Имел в виду то, что каждый теперь сам себе...

- ...могилу роет? - снова едко перебил Тарасова Вашура.

- Тьфу на тебя! - Сергей Нилыч отмахнулся от назойливого собеседника. - Давайте уже выпьем за... Предлагаю за успех нашего предприятия!

- Поддерживаю! Мясо уже остыло с вашим базаром...

- Мужики, я в Сорске приобрел сейчас книженцию. Очень кстати. Надо ее полистать. Янис, артельные у тебя были? За скважину заплатили?

- Были. Заплатили. Дай поесть...

- Это да - само собой. Кому еще плеснуть?

«За» был только Вашура. Емельянов демонстративно завинтил фляжку и бросил ее на свою кровать.

- Так вот, о книженции... Перестройка выплеснула на прилавок массу чтива, от смешной книжки до... тьфу ты... похабщины разной. Булыжником по голове... Но - доложу я вам - в океане всегда есть моллюски с великолепной жемчужиной. Вот эта жемчужина! - он выхватил из портфеля невзрачную брошюру, скрепленную скобами. - Этой книженции сегодня цены нет! Раритет! Я на всех купил.

- Нет цены, не продавай...

- «Любимую свою я не хвалю, я никому ее не продаю»,  - лукаво и явно не кстати процитировал из Омара Хайяма Янис Саминский.

- Это надо обмыть. - резюмировал Вашура.

Шеф жестом прекратил разговоры и аккуратно развернул брошюру. На ее титульном листе значилось: «Практические приемы разработки россыпей и добычи золота кустарным способом. Исторический очерк».

- Тю, мы этот исторической опыт на своем горбу проходили! - опять всех опередил Вашура.

- Не скажи, сводный материал, да у знающего автора, действительно бесценная вещь. Где купил? - заинтересовался Тарасов.

Однако Емельянов еще раз жестом призвал к молчанию.

- Здесь главное, мужики, - не в названии. И не в сути очерка, главное - в ри-сун-ках!.. Кто мне сейчас назовет оптимальные размеры старательского лотка? Ну?.. Кто изобразит промывочную колоду? Господа анженера, есть такие?.. Кто нарисует макет вашгерда? А-а-а? - в обычной своей манере он всех призвал мысленно прикинуть свои... базы знаний. - Да, трудно из головы взять то, что там не положено или положено в тот угол, в который давно уже не ступала нога... Я... - резко акцентировал Емельянов, - нарисую вам лоток, вашгерд, потому что я обладаю вот этим... фолиантом. - Потряс брошюрой. - Здесь такой клад!.. Но это только прелюдия к опере... Будем мыть золото! На Бейке, на Тербижеке! В небольших закопушках... Господа инженера! Давно уже в воздухе носится идея - возможно, это моль... - о том, что геологи берут на себя труд и право в прямом смысле слова до-бы-вать... свой хлеб. На Урале геологоразведочная партия моет касситерит... Мотыгинцы по контракту с совместным иностранным предприятием добывают и транспортирует на ГОК нефелиновые сиениты. Еще примеры? Нате вам... Львовская экспедиция в Украине построила для своих жен трикотажную фабрику...

- Во Львове? В Киеве такая уже сто лет работает...

- Тю-ю! Открыл Америку. Знаешь, такая поговорка есть: «Кто на приисках не бывал - горе не видал. Золото добываем - себе могилу копаем»?.. - с ехидцей высказался Гена Борисюк.

- Да кто нам разрешит? - засомневался и Усачев.

- Вот именно... Пройдешь муки ада. Это же зо-ло-то!.. - вставил Усачев.

- Хорошо. Чем мы хуже артели, которая у нас под носом, на Майском штокверке гребет нами же найденное золото?

- Так это же артель! Там техника и... все такое... - засомневался Усачев.

- Да, артель. Там техника. И технология. Там люди работают, а не пьют... - Емельянов с досадой пощелкал по стакану. - Но. Там работают лю-ди! А не слоны африканские. А мы - кто?..

- Люди, - уверенно подтвердил Сергей Тарасов.

- Красиво жить не запретишь, - встрял Вашура.

- ...Люди хотят жить иначе. А где выход? Вы же знаете, государство нас не прокормит. Там... уже раздают бюджетный пирог всем сестрам. Завтра  геология - на улице... Куда пойдем?

- Ты что, нас агитируешь?! - опять вскинулся угрюмо молчавший Борисюк. - Говори дело. Золото мыть?.. Я готов. На Бейке, говоришь? А чем? Как? Какими силами?

- Технику надо бы... - присоединился Усачев.

Ему, механику с приличным стажем, с марроканским опытом работ, было понятно, что сегодня Центральная партия не способна не то что золото мыть, но даже мало-мальски ровно поддерживать геолого-поисковый процесс.

- Начнем с малого, - шеф снизил тон  и снова потряс купленной брошюрой, - отсюда восстановим рабочие размеры артельских приспособух, нарисуем чертежи. Завтра подъедет Юрий Михайлович, у него когда-то ещё с Шумиловым... царство небесное... был предметный разговор. Что и как делать. По слухам от бергалов, как звали тогда старателей, основными орудиями труда были лоток и бутара, обушок, лопата, кайла, бадья и ручной вороток. Однако, Сироткин говорит: на старинных приисках уже тогда была промывочная машина - этакая бочка, приводимая в движение через редуктор парой лошадей. Эти машины привозились из-за границы... как русская гармонь... а потом множились нашими кулибиными. Кстати, кулибины... - есть такие на Тибеке! Позже я вам ещё кое-что покажу и расскажу. А пока... - он бросил книжку и энергично потер руки, - сядем?!

За карточный стол договорились сесть вчетвером: Емельянов, механик Усачев, геолог Борисюк и Тарасов. Потеснив при этом Вашуру, человека бывалого, колоритного, приближенного к шефу личной приязнью. Саминский в карты не играл. Его отрешенность от мира сего в эти часы была столь же привычной, как и весь ритуал. И дыма табачного сторонился.

Он ушел в свою комнату, торопясь углубиться в любимое дело - в книгу.

Внезапно на крылечке что-то загремело. Дверь с грохотом распахнулась, и в проеме двери показалась испуганно-безумная физиономия кочегара котельной Димки Пыжова. Он ввалился в проход, проморгался от света и в ожидающую тишину промолвил:

- Это... зачем я зашел?.. Здравствуйте, Васильич, - поздоровался с шефом... - А-а-а... Это... А ведь мы горим, Васильич!

- Ты что несешь?

- Васильич, так ведь баня горит, - вдруг завыл Пыжов и обхватив обеими руками голову, боком кинулся из балка.

Все кинулись следом.

- Гори-и-и-м! - истошно кричал Пыжов, прорезая пургу куда-то прочь от бани.

Саминский впереди всех, в нательном белье, добежал до бани и, убедившись в безопасности, молча погрозил кулаком неизвестно кому. Обождал остальных. Вскоре все собрались в предбаннике. Следов пожара не обнаружили.

- Стресс снять надо, - намекнул Вашура.

- Крыша поехала, и очередные гуси полетели, - констатировал шеф инцидент с Пыжовым. - Надо взять в веревки, как бы чего не натворил. А что, братцы, может, заодно и попаримся? - Емельянов раскинул руки, потряс ими, словно банным веничком, и заглянул в парную. - Значит так: Сергей Нилыч, ты - в балок. Собери там тормозок для пары булек и прихвати полотенца. Саминский с Вашурой... Вы с Пыжовым разберитесь. Только без зверства. Я веники пока запарю.

Саминский сдернул с гвоздя бельевую бечевку и выразительно посмотрел на Вашуру. Оба вышли в ночь... Остальная компания успокоилась и расслабленно перешучивалась.

Наконец, все вернулись. Разделись, пошли в парную.

- А надда-ай, наддай до сугрева! Чтоб душа развернулась, язви её в душу!

- А на! Не жалко... Пар-то у вас знатный!

- И бесплатный! Точнее, кооперативный...

- А ну-ка, Вашура, поджарь меня... по-царски! Да с кровцой, да со шкварочками, с чилимулечками...

Пропаренные, размякшие до седьмого пота, разомлевшие телом и душой, отдыхая на банных лежаках, слушали вьюгу за окнами: говорить было нечего...

...Вернулись в командирский балок.

Пили чай, телевизор рябил искаженной рамкой, сообщая последние новости. Пурга постепенно затихала.

- Ах, гад... Не дал закончить мысль, - чертыхнулся Емельянов, припомнив «визит» Пыжова, - отнесем на завтра.

- ...А, братцы?.. - энергично потер руки Сергей Нилыч.

- Святое дело. Карту сдавай, - подхватил вездесущий Вашура.

На оборотной стороне поискового плана начертили преферанскую схему. И сели... За спиной играющих стояли зрители-любители, заблудшие в командирский балок - по делу и без дела.

/Золото

1

Сказкам Сказочника не суждено было сбыться. У него не оказалось оборотных средств ни на добычу, ни на подвоз руды в «Коммунар», где договорился обогащать руду. Ни, тем более, не было возможности построить свою технолого-обогатительную линию на руды Майского штокверка. К осени на базе артели остался один сторож.  

База артели «Саяны», примостившись на периферии рудного поля Майского месторождения, была построена быстро и со знанием дела. Два жилых балка, столовая, складские помещения, ЗПК и помещение для управляющего персонала, куда кучно, но без претензий, поместились все: геологи, маркшейдеры, механики, снабженцы... База в летне-осеннем варианте. Крытых помещений для техники не было. Все ремонты производились на свежем воздухе...

- Андреич! На тебя весь мир смотрит. Сказочник напоследок подарил нам схему промприбора. Называется вашгерд. Это колода, в которой идет промывка песка. Монитор  - этакая пушка-брандспойт для размыва породы в колоде... Что там ещё... Ты у нас главный технарь. Тебе и карта в руки: держи! - Емельянов, изображая торжественную передачу царских регалий, вручил схему Диппелю. - Изучай! Посчитай, прежде всего, количество необходимого металла разной толщины и формы: уголок, лист, профиль, арматуру... Прикинь на первое время электроды, метизы... может, быть, трубу водопроводную... инструмент... У тебя времени - до вечерней связи. На завтра закажем КамАЗ на металлобазу. К вечеру, надеюсь, Саминский всё, что закажем, привезет. Послезавтра приступим к работе.

- Какую колоду? Какой прибор? У меня бульдозер не обут, на дизельной капремонт движка, «Кировец» встал...  - Диппель зачертыхался, замахал руками и намерился уйти, порывисто отвернувшись от начальства. - На трале, вон, мосты бортовать надо...

- Андреич, погоди. Не кипятись. Анатолий Иванович подключится на твои заморочки. Но сегодня до связи надо успеть составить заявку. Хочешь, я Волкова подключу?

- Зачем он мне... Васильич, Волкову и поручи. Или Усачеву... Сам же с меня спросишь уже завтра... И бульдозер на Боград, и «Кировец»...

- Владимир Андреевич, дорогой ты наш. Ты думаешь, я не думал о том, кто может сработать промприбор? Не-ко-му! Тут твой опыт генерального стратега нужен. Нет в экспедиции второго Диппеля! Держи схему и... не ерепенься. Я подменю тебя на бульдозере... Что я - гусеницу не обую? А вот колоду я не осилю. Тут мозги нужны. Или нам Цитлидзе всю эту канитель заказать? Так ведь без штанов останемся.

- Ладно... - последний аргумент поколебал Диппеля, - я посмотрю... завтра... А размеры - один в один, или как?

- Вот это уже другой разговор. Ты посмотри, посчитай... до связи... Можешь поиграть с размерами. Уменьшить процентов на двадцать... тридцать... Прикинь, как мы это грузить-перевозить будем по нашим асфальтам... Безопасность, опять же... У тебя калькулятор есть? А то мой возьми...

Емельянов предусмотрел и калькулятор. Вынул из кармана и вручил Диппелю, уже без пафоса и давления.

- Загорелось, вашу маму... - пробормотал Диппель.

...За арендой крана, срочно понадобившегося для установки новых сходней на трал, Саминский поехал в артель: пересилил унижение просителя.

Уже с пригорка поразился открывшейся панорамой. Рудник, недавно начатый, безжалостно обнаженный вскрышей там и сям, в течении первого сезона горно-добычных работ выглядит, как поле боя с огромными воронками взрывов. Верхние части рудоносных зон отрабатываются выборочно, выгрызаются мелкими карьерами. Старатели на мощной бульдозерно-экскаваторной технике выбирают наиболее доступные рудные породы, нарушая все технологии отработки...

«Хищники! - зло чертыхался Саминский, прыгая по буртикам карьеров в поисках Сатвалды. - Накопали десятки свиноройных закопушек, будто и впрямь свиньи из фантастического романа вгрызаются в золоторудную плоть месторождения. И впрямь - свиньи... Зона сульфидов, лежащая заглубленно, недоступно для ковша экскаватора, явно не интересует новоявленных золотарей. Задача у них, как сказал Борисюк, - «собрать сливки и сделать ноги»...

Кран «свой человек Сарвалды», ничего не объясняя, не дал. Расстроенный увиденным, обескураженный отказом, вернувшись на базу, Саминский наткнулся на Михалева, сердитого, не менее расстроенного.

- Посмотри, что он говорит! - Михалев всунул в руки Саминского газету. - Зеленые... зеленые... Куда эти экологи смотрят?

На полосе под заголовком «Золотое правило К. Цитлидзе» Саминский прочел подчеркнутые строки: «До недавнего времени добыча золота в Хакасии велась по старинке, с помощью оборудования, которое, в основном, осталось еще с советских времен, - рассказывает Константин Цитлидзе, генеральный директор компании «Золотая звезда», на долю которой приходится более половины всей добычи золота в Хакасии. - Сейчас же ситуация меняется: мы готовы идти на существенные инвестиции, чтобы поднять рентабельность золотодобычи и с помощью нового оборудования осваивать новые месторождения».

- Какое-то новое оборудование надыбал. Наверно, контрабанда из Америки или Африки...

- Куда новее? Я чуть ноги не сломал!.. Катапиллерами так нарыли, что никакой рекультивации не подлежит. Может, потом взрывать площадь будут?

- Борисюк говорит, по словам руководства «Золотой звезды», в модернизацию производства впуливают порядка тридцати лимонов долларов. Мол, речь идет о внедрении каких-то биологических технологий переработки штокверковой руды. И не только на нашем штокверке, но и на новых месторождениях. Правда, видишь, на что жалуется,  - Михалев возмущенно тыкал пальцем в газету, - «...сдерживается длительными административными процедурами со стороны федеральных властей», «очень много всевозможных проверок...». Думаю, это он про кислоту  - новое оборудование... Кучное выщелачивание называется! Проверками его, видите ли, затормозили! А где эти проверки? Стоит увидеть его полигон - и никаких проверок не надо! Не карьер, а свиноройки... А кучное выщелачивание - вообще национальное вредительство. Но хакасы на все глаза прищуривают. Прикормил, видать, кого надо как следует. И роет! А другие дальше собственного носа не видят.

- Я это сейчас сам видел... Беспредел полный, Михалыч! Со стороны акулы капитализма - это лишь обыкновенный риск предпринимателя-временщика. Но власть-то куда смотрит? Наверно, никто из её придержащих ни разу не был на руднике? А хакасский геолком в курсе? Или и этим не... до... сук? - Саминский нарочно растянул последнее слово. На языке его вертелись другие, более обидные, словца по адресу геолкома, где в чиновниках ходили теперь его, Михалева, бывшие подчиненные-коллеги, но сдержался, боясь обидеть шефа. Лишь поддержал его негодование: - Они, эти бергалы долбаные, без надзора тех же недосук и прочих дороги наши разубожили, изнахратили проезд на Полигон и на трассу... А как к природе относятся? Отходы ГСМ сливают куда попало - в почву... Какая после этого рекультивация? А сколько газов в атмосферу выпуливают! Это же налогами и штрафами компенсироваться должно.

- Те сказочники были, а эти - железные дровосеки... недоделанные... - примирительно добавил Михалев, обреченно махнул двумя пальцами. - Ладно, я скажу Адышеву. А за дорогами сам следи. Если что - Чечкину позвоню... Хотя, кажется, его уже ушли из «Саян»...

- Акулы капитализма!..

- Караси...

...Диппель не закончил вашгерт. Не додавил сварщиков и слесарей. Два-три предыдущих дня были благоприятными по погоде - разрезан металл, схвачены основные блоки: гусак, бункер на санях, колода.

- Я на тебя оставляю, с тебя и спрошу, - мучаясь с неподъемным рюкзаком в руках, наказал Диппель Янису.

- Здравствуй пожалуста, - отвесил поклон Саминский. - Только жалеза мне и не хватало до полного... амплуа.

- Электродов выдал на три дня. Ровно столько... сколько выдал. А этим, - имел в виду подрядчиков «ТриВЭЗ», - сказал: «В понедельник варить будет нечем». Ну, будь...

Некстати подоспела картофельная пора. С другой стороны, - припоздала: неделю копки подперло промозглыми днями и ночами. Прогноз на будущую неделю более благоприятный, и Диппель с Калачёвым уехали по домам. Копать деляну...

Саминский позавидовал вслед отъехавшим.

...После обеда слегка растащило тучи. Кузнецов со сварщиком варили вашгерд. Ошаров, доделав насос на дачу Емельянову, соображал, как изготовить бытовой самодельный бойлер. Если получится, подобные будут изготовлены для ремонтных боксов, в гараж, в столярку и на запас.

- У тебя схема, Виктор Палыч, из журнала «Моделист-конструктор»? - Саминский искренне удивился.

По идее всё просто: полдюймовая труба вместо электродов, проходные изоляторы, всё это монтируется в трубу диаметром триста миллиметров и с водой, под фланец, крепится на болтах...

Ошаров дошл, он многое делает своими руками, навыком слесаря, сметкой инженера, хотя не доучился в пэтэушках и школах, а просто «дошл». Строит дом в Провинске. В свободное от сна время ворует листвяк в тайге, распускает его на тибекской пилораме. Дошлый, настойчивый, и силёнки не занимать.

- Говорят, у тебя дома грецкий орех растет и даже плодородит... Тоже сконструировал?

- Посадил, и растет... Тебе тоже бойлер делать?

- Сделай одолжение... Передай твоим подельникам из фээсбэ, что Загашник у нас на замке, как ларец у Кощея... Чтоб не беспокоились понапрасну.

- Повтори... пореже... Не понял, что кому передать...

- Да ладно...

...Связи в полчетвертого не случилось, никто не вышел.

На Тибеке который день нет угля: энергетический кризис.

Валерка Филиппов заменил хвостовик на мосту КрАЗа, поставил мост на место. Завтра - в дорогу: надо быть в Черногорске первым рейсом. Кровь из носа - успеть до конца сентября вывезти шестьдесят тонн угля, по двеннадцать за рейс. Осень не оставляет резерва времени. Для дров нет бензопил, цепей, бензина, да нет и пильщиков.

А все же погода стоит бабьелетняя! То светлый, то темный час, сырость, легко переносимые свежести преющей осени. Благодатная все-таки пора! А впереди неизбежно - зима...

Саминский, сидя в Красном чуме, слушает музыку Тибека... Работают два сварочных агрегата, катается Изместьев на «Урале». Мимо балка туда-сюда ходит-припевает слегка поддатый Боря Миленький.

Главная же музыка - тишина осенней тайги. Без шума леса, без шелеста желтых листьев... Тявкают изредка играющие собаки да потрескивает, то остывая, то накаляясь, калорифер в Красном чуме. Хорошо жить... хорошо!

...Обрастает ребрами новый вашгерд, заказанный на продажу. В работе гудят сварочные трансформаторы, а Саминский изредка ходит на объект, следит за качеством исполнения, наличием электродов, инструмента и прочего. Диппель и Калачев, надо думать, докопали дома картофель и завтра... уже завтра! - будут на утренней связи. И на Тибеке - на троих!

- ...Попадался! Стоит за Кутень-Булуком! - с жаром сообщил водитель бензовоза.

Саминский случайно спросил бензовозчика чужого предприятия, привезшего солярку на Тибек, мол, попадался ли в пути «Кировец», по приметам такой-то и такой-то...

- Как стоит? А где тракторист?

- А сидит.

- А как он сидит-то? Что делает?

- А сидит на камне, и всё.

Слив солярку, Саминский нашел Пашку Ерина и, посадив его на вахтовку, поехал в Кутень-Булук. Через полтора часа они нашли и «Кировец», и Олега Лысенкова, действительно, как степной орел, сидящего на камне.

Увидев знакомую машину, он неожиданно быстро соскочил и побежал навстречу.

- А вы колесо мне привезли?

- Нет...  А ты что сидишь-то на камне? Попросил бы одного-другого попутного шофера, мол, так и так... Вот же бензовоз прямо на Тибек пришел...

- Да я просил одного...

- Ну и что?

- А нету.

Оставив ему еду, они вернулись на Тибек за колесом. Калачев, загружая колесо, рассказывает слесарям, как в марокканской экспедиции их понуждали привлекать к работе арабское население.

- Садык, перекати колесо вон туда.

Араб поднимает и катит колесо.

- Садык, ты чего там стоишь?

- Ка-лы-со...

- Брось его, иди сюда.

Араб бросает колесо и стоит рядом в ожидании следующей команды.

- Может, Лысенков тоже араб? - ерничает Борька Миленький.

- Токо шерсть не така...

...На другой день Саминский спросил Олега:

- А ты знаешь, какой вчера день-то был?

- А какой?

- День геолога, Олег! Наш день! Славно ты его отмечал, сидя на камне. Профессионально!

Олег Лысенков - бульдозерист и машинист - неизменно в каракулевой папахе-«аэродроме», с огромным опытом профессионального бомжа. Живет на Тибеке, все свое имеет с собой. К Центральной партии пристал лет семь назад, когда отряд Борисюка бурил на стекло в районе Красной горки, близ деревни Шалоболино. Пристал, попросился на трактор и мало-помалу, с легкой руки Емельянова, из не очень грамотного тракториста стал профессиональным бульдозеристом. Относительно профессиональным.

Характерная заторможенность Лысенкова передалась, очевидно, и трактору: поездки-командировки, требующие двух-трех суток, превратились в поездки по полторы-две недели. В дороге Олег менял колеса на трале и «Кировце», а чаще просто сидел на камнях в своей кепке-«аэродроме» и ждал перемен.

Нет у Олега перспектив. Нет у него денег, нет женщины, нет дома. И, следовательно, - нет проблем.

...Саминский прошелся после обеда в осенний лес, на свой пенек, откуда отчетливее и многообразнее представлял себе мир преобразующейся осенней тайги. Здесь лучше думалось, объемнее представлялся весь комплекс его забот. В тишине, даже без птичьего базара, возникал особый склад мысли - интуитивно-прагматический. Возможно, природный, и всё-таки реально очерченный обстоятельствами.

Тибек работает.

Гремит тельфер, управляемый Калачевым.

Визжит-свистит циркулярная пила под навесом столярки.

И вперекос ей - пила «Дружба»: Вашура готовит дрова на зиму.

Олег Лысенков то глушит, то заводит старый С-100, навешанный бульдозерной лопатой-отвалом. Готовится к очередной поездке на Балыксу.

Как всё это далеко от музыки его души...

Вечером, уже после ужина, в столовой шумно появились Лысенков и новенький кразист Лёня Филиппов, бамовец, опытный, дошлый мужик. Оба на веселе, искусно скрываясь, отворачивая лица, уселись за стол. Филиппову с утра за руль: уголь не ждет.

Саминский молча оглядел их, ни слова не сказал, ушел к себе. Надоело.

2

Выходная неделя для обретения малой толики семейного счастья не состоялась даже наполовину. На извечной войне «дом-работа» в очередной раз победила неодолимая сила - производственная необходимость, беспардонная, как судьба. Если ей надо, то ты должен...

Янис Саминский ловил глазами угасающие приметы дня, мельком летящие мимо окна купейного вагона.

Глаза уже устали. Смотреть в книгу - не хватало купейного света. Сидеть без дела не в его натуре. Заказать чай?..

Снабдив банковскими реквизитами и доверенностью на совершение сделки, Саминского командировали в Ачинский НПЗ. Впервые в новейшей истории отечества, в том числе истории Провинской экспедиции, геолог ехал на нефтебазу... за соляркой. Не нашлось кандидатуры среди управленцев - снабженцев, пэтэошников, других технарей  - для поездки и расчётно-финансовой сделки?

Саминского убедили доводом: не стоит множить слухи о «Чазыголде» и его капиталах излишними... ушами-глазами  - чревато. Чем чревато - не знал даже Седов, подписывающий командировочный лист. Да и частное это дело - покупка солярки для... частного предприятия «Чазыголд».

Поезд давно катил по ачинской трассе, а Саминский всё думал и вздыхал о превратностях судьбы. Сорвалась рыбалка с сыном, отложены встречи с Ковалевым, Якличкиным и неким Алфимовым, социологом, изобретателем и учредителем Ассоциации избирателей.

«Как событийна жизнь! Какие у неё причуды и чудеса... На Тибек нашла-наехала «эпоха первоначального накопления капитала», как именовали неразвитой капитализм легендарные «адамсмит, кырлымырлы и анчихрист». Возможность озолотиться и разбогатеть!»

Денег, которые ГРП заработала на «костином объекте», пробурив несколько профилей доразведочных скважин, с лихвой хватило для солидной оплаты труда и более того... Остался солидный куш на приобретение новой техники, метизов и материалов, а также на горюче-смазочные материалы. И была эта покупка для экспедиции, мягко говоря, криминальной. Если разобраться - из ряда вон выходящей, даже... преступной. Первой финансовой тратой не для государственных нужд геологической службы, но для частно-предпринимательской деятельности новоявленной фирмы... Фирмы, «сотрудничающей» с экспедицией по условному договору оказания услуг. Под негласным и неписаным сговором управленцев и некоторых сотрудников.

...Рано утром Саминский вышел из вагона в Ачинске, автобусом добрался до НПЗ. На удивление быстро ему оформили счёт на приобретение шестидесяти кубометров солярки: гуляй, Ваня!

На обратном пути он сошёл на станции Усть-Бюрь и попутным транспортом добрался до Тибека.

Здесь встретили с восторгом и распростертыми объятиями. И даже спешно накрыли по такому случаю стол!

- Ехал с комфортом! В купе попутчиками оказались молодые супруги, угощавшие курицей и маслинами. Кажется, ехали искать справедливость в партийных кабинетах...

Буднично рассказывал о поездке. Глубоко в душе копошилось чувство горделивости за удачный исход дела. Как прикуп втемную в преферансе, когда таишь надежду на способность партнеров подыграть...

- Солярка когда прибудет?

- В течение недели. Пришлют извещение. Нужно готовиться на вывозку цистерны.

- Вот и займись... А мы тебя в мастерских на время подменим.

- Может, наоборот?

- С начальством не спорят...

...В токарке Леха Пьянников творил чудеса. Только что обкатанное приспособление для подачи буровой трубы в токарный станок вдохновило токаря. Получил «спасибо с прицепом» от самого Емельянова. И было за что: размер и вес трубы не входил ни в какие рамки токарного станка. Леха удумал и умудрился смонтировать над станком тельферную гильотину, позволяющую вращать трубу по токарке и подавать нужный конец в барабан. Дело мастера боится! Теперь, трезвый который день, он с раньего ранья торчал на работе, нарезая резьбу на трубах. Приходили смотреть даже столяры.

Нарезанные концы лежали на верстаке, ожидая скорой отправки на Ужунжул. Там их ждали с нетерпением: заводские концы давно обносились и работать с ними было невмочь.

- Доброе утро, Алексей Ульянович! Вижу, вижу, дела идут... На связи сейчас передам, что ты отличился по полной. Вопросы есть? Что-нибудь привезти? - похвалил Саминский.

- Здра-ась... Да всё есь... А шеф когда бу-будет?

- На связи сегодня, а на Тибеке, может, к субботе. Так что сказать?

- Кажи бронзу надо... на ручки д-д-дверные. Конча-а-ась...

- Передам. Это на дачу, что ли?

- Он знат...

- За пару дней трубы закончишь? Надо муфты точить на штанги Богданову. И десяток-два переходов. Справишься, или Валерку вызвать?

- Тебе виднее.

- А ты можешь меня научить дырки для болтов сверлить?

- Как два пальца.

- Ладно, не буду мешать.

Под тельфером Калачев со Смирновым цепляли листы железа, нарезанные для бортов колоды вашгерда. Точность и геометрия резки обеспечивали почти точную посадку в борт колоды. Однако, случались и ошибки. И тогда гром и молнии, как досада за промах, гремели и сверкали среди кучи железа. Вашгерд уже готовился «взойти на стапеля, как синий теплоход». Но вид его больше напоминал деревянную гондолу. Смирнов резал полоски металла, обдирал с них заусенцы, варил решетки на дно колоды.

- Заканчивайте сегодня... Завтра уже вызываю промывальщиков. Пора замываться...

Саминский, молча посчитав оставшиеся объемы, ушел на связь.

...Россыпь на Бейке, предназначенную и подготовленную для промывки песка, обозвали... э-э, нет... возвеличили!.. Полигоном. Не закопушка, не бочажок, но и не сплошное русло... Шурфики для промышленной пробы, пройденные там да сям, показали, где замываться... Проявляя свои компетенции, а точнее - амбиции, геологи слегка переругались на месте, и каждый свое место показывал. И  - примостырили здесь вашгерд.

Перед пуском работ, подсуетившись по просьбе Емельянова, Леша Козулин собрал в командирском балке - для секретного инструктажа! - всю рать специалистов: геологов, съемщиков и маркшейдера Плугина. Разговор скатился к заклинанию: надо больше молчать о Полигоне. Наслышавшись легенд, баек и бывальщин от золотарей всех мастей, каковых за последние годы на Тибеке побывало вагон и маленькая тележка, словом, пугалок о разбоях-кражах-убийствах, совершаемых на промыслах в распрях соперничества, зависти и прочих червоточин, нужно избежать зла  - во что бы то ни стало... Не допущать криминала!

- Мы отныне работаем здесь на два фронта, как вы понимаете... - не утерпел Емельянов со своим представлением о ситуации - ...на ГРП и «Чазыголд». Вроде бы никто этого не знает - не понимает, но... Все догадываются! От конторской челяди до последнего горнячка. И шила в мешке не утаишь. Наша задача молчать, как Павлик Морозов!

- Павлик не молчал... - поправил ошибку шефа Саминский.

- ...Как Зоя Космодемьянская! О Полигоне молчать, о «Чазыголде» молчать, о съемках вообще заткнуться...

- Так мы ничего и не знаем... - снова пробросил словцо Саминский.

- А остальное - забудьте! - Емельянов нажал на последнее слово. - А ты отвечаешь за конспирацию в первую голову. И если кто что будет выспрашивать, то немедля докладывай через надежные источники... не по связи же...

Саминский не нашел слов возражения. Остальные молчали.

Леша Козулин рассказал о времени и способах съемки, хранении и перевозки «черного шлиха». И об особом объекте: Загашнике... И это само по себе было не конспиративным актом...

- Давай!.. Наваливай на... бутару! - криком скомандовал Леша Козулин, не то не свыкшийся с иноземным словом «вашгерт», не то из старогорняцкого куража... - Да поаккуратнее там, это же тебе не траншея...

Бульдозер в два разворота пристроился к песчаному бурту и поднял отвал наизготовку. На мгновение замер. Толкнул верхушку бурта на площадку. Откатился и встал в выжидательной позе...

Калачов запустил дизельную станцию.

Мониторщики, увидев такое дело, включили генераторы... Запустили воду...И-и-и...

- Замылись!..

- Ура! Поливай, бомбило! - закричали набежавшие зеваки.

Промывка началась.

...Вблизи, на задворках Красного чума, в пределах видимости и слышимости, переоборудовав пожарную смотровую каланчу, соорудили золотоприемный пункт. Аббревиатура ЗПК словотворчеством острословов обратилась в Загашник, как вскоре стали именовать объект для удобства и секретности.

Получившуюся кандейку обшили плахой, утеплили минватой и рубероидом, облагородили строганой вагонкой. Перед дверью на высоком сучке лиственницы повесили колокольчик, привязав к нему бичеву: при входе-выходе в Загашнике подключенное на ночь ботало могло предупредить о проникновении. Внутри поставили стол и тахту. В отдельном отсеке ЗПК предстояло сложить муфельную печь. Дверь укрепили железной решеткой с запорами. Здесь Лоргин поселится безвылазно с Мишкой Тохтиным, промывальщиком. Меняли друг друга по часам: так предписывал регламент безопасности.

...В Загашнике Диппель мастерил муфельную печь. Каждый шамотный кирпич подгонял тщательно. Те, что не попадали в размер, бегал обрезать на фрезерный станок. Он возился с печью уже третий день, досаждал Лоргину, ковыряясь с присущим ему педантизмом над каждым элементом печи. Саминский иногда заходил понаблюдать за манипуляциями мастера. Диппель работал без чертежа. Точнее, вся конструкция печи, очевидно, гнездилась в его голове. Он откуда-то знал, какого размера нужна печь, откуда через капельницу будет сочиться солярка, какой толщины стол для тиглей... Монтировал трубку, учитывая безопасность горения, бинтовал утеплителем и асбестовым шнуром дымовую трубу.

В дверной проем просунулась всклоченная голова.

- Владимир Андреевич, у меня дизель не запускается. Только не говорите поцеловать... погладить, я пробовал по-всякому.

- Целовал, гладил? Не ври мне, Лёха! Что ж он, скотина неблагодарная, не запускается? Может, солярку не залил?

- Залил. Даже не схватывается...

- Иди к Калачеву.

- Он мотор капиталит. Поршневую собирает, оторваться даже на полсек не может.

- Иди к Цывкину. Ко мне больше не возвращайся. Понабрали тут пэтэушников...

- Ну, Владимир Андреич! Скажете тоже...

Грифенштейн, оглядываясь, направился по березняку в сторону водокачки. Саминский внимательно проследил за ним и вернулся в Загашник.

- А куда вам дизельная, Андреич?

- Так я думал, по твоему распоряжению заводит. Распустили кадры!

Саминский ещё раз посмотрел вслед Грифенштейну. Хм-м... Как в воду канул.

- Андреич, когда затопишь печь?

- Потерпи. Ты про обмывку намекаешь? Ещё пару кирпичей в муфель подогнать надо. Да загвоздка тут с энтой трубкой. Подержи-ка её пару минут.

- Андреич, откуда ты знаешь, что тепла этого муфеля хватит для плавки песка? Колись, кто тебе рассказал конструкцию печи? Сатвалды? Плотников? Или кто ещё? Или ты уже делал такую печь где-нибудь на БАМе?

- Знаю, и всё... - отговорился Диппель. - Ты прямее держи трубу-то, не то...

Диппель не успел договорить. Из трубки внезапно полыхнуло. Острым шлейфом пламени, выкинутым прямо в лицо Диппелю, брови его мгновенно подпалило, лицо обожгло... Кажется, успел закрыть глаза... Выдернув трубку, Андреич мгновенно набросил рукав куртки на сопло горелки. Пламя потухло. Все произошло в мгновение ока. Оба монтажника ошарашенно смотрели на печь. Потом - друг на друга.

- Вот и затопил... - вымолвил Диппель. - Шел бы ты отсюда, Константиныч, от греха подальше. Или ещё подержишь?

- Это Лоргин. Ему тут греться, - отпарировал Саминский и ушёл по березняку в сторону водокачки...

Среди ночи Яниса Саминского из постели поднял звук заведенного трактора. Гудел нервно, с захлебом. Выскочив в ночь в нательном белье и ватнике, Янис в кромешной темноте осенне-сумрачной ночи перебежками прокрался к автомобильному боксу. За пыльным, слабоосвещенным окном, точно на экране кинозала, метались тени. Стоящий в двери С-100 ровно пыхтел. Заводили КрАЗ. Вполголоса переругивались, подавая друг другу советы и поторапливая. Куда, зачем?

- Стоять, вашу мать! Стреляю без предупреждения!

Янис, распахнув ватник для пущего эффекта, словно киношный супергерой, с наганом в руке вышел на полусвет. Все замолчали, замерли и словно остолбенели. Секунда-другая... Потом тихо, по-мышиному, рассыпались по углам: Лысенков боком вывинтился-вышел и канул в темноту. Следом выскользнул Валерка Филиппов. Леха Грифенштейн прыжком исчез в темноте, но обнаружился тут же, заглушив трактор и погасив свет фар. Вышел из кабины, скинул с рук верхонки и вразвалку ушел за ворота, точно в столовую на завтрак.

- Ну, пацаны, вы попали, - Янис зло пробормотал привычные маты и пошел тенью вдоль гаражей.

Трактор Грефенштейн поставил у котельной, но воду не слил, и сквозь сон Саминский слышал, как он прогревал двигатель два-три раза за ночь.

...Сбитый с толку переводом часов на час назад, Янис в полвосьмого пошел на связь. Солярку Богданов не привез: разбил лобовое стекло и вернулся в Провинск. Маловато и дизмасла, только на дозаливку. Не на чем перебросить дизельную станцию на Полигон!

Утром в столовой Грефенштейн имел жалкий вид, Лысенков залег в логово и не появился на завтрак, и лишь один Филиппов бодрствовал, выяснял, как и что будет. После завтрака где-то добытая бутылка водки пошла по кругу вчерашней компании ушкуйников... Скоро в круг включился Борька Миленький.

- Лёха, я как откинулся, сюда подался. А кто меня ждал? Да хрен собачий. И я на твоей жене женился. Лёха! Она чистая... Такая барышня... Ты понял? Как бульдозерист бульдозеристу говорю...

Залив зенки, мужики ударились в откровения. Сидели за столом скопом, но Миленький возвышался необъяснимой харизмой. Его слушали, подавляя собственный пьяный фонтан, ему уступали место, как вождю, аксакалу, ферзю, хоть и был он пешкой.

- А ты как на золото-то попал? Сюда кого попало не берут. Тут мохнатую лапу надо.

- Это я его... по блату, - вставил словечко Грифенштейн.

- Убитый бульдозер дали! За неделю сделал. И тут я понял: приняли меня, Лёха! Со всеми потрохами. И жена твоя доверилась. А ты... Ты щёлки не щурь, схлопочешь.

- ...А за чё чалился на нарах, Борис? Если не секрет, конечно. - интересуется пытливый Филиппов.

- Закон - тайга, но я вне закона: разбой на мне. Много пострелял зверья без дела... Из азарта только. Ты хоть раз стрелял? Хоть в копалуху?

- А-а-а, то-то баба Лехина тебя заценила... Из дундука какой мужик сделается?

Миленький покровительственно похлопывает Лёху по загривку. Встает из-за стола. Другие, словно по команде, тоже покидают застолье. Уже глядя в оконный проем, Миленький вполголоса добавляет:

- Приняли с потрохами. Да не все. Один был... зараза... Да не один... Там посмотрим...

Но его уже не слушают. Заваливаются в кровати...

3

- Аккумуляторы украли на Балыксе, - после связи огорошил Валов. - Может, снять и поставить на подзарядку аккумуляторы с «Кировца»? Саминский дал команду.

Через полчаса Филиппов заглянул в Красный чум.

- А Лысенков не отдает аккумуляторы... Говорит: «Я не дам»...

- Ах ты пес, куражится! Пошли его сюда, я ему скажу кое-что...

Они вновь вернулись к балку горняков.

- Ну, ты что тут изображаешь, как голая баба: не дам... дам... Дашь как миленький. Команда Валова была от меня: снять, отдать аккумуляторы.

- А я-то что? Я всё Лёньке передал.

- Ну, передал и гуляй. А ты, - палец в пузо Филиппова,  - заведи красный КамАЗ Изместьева. Я отвечать буду. Все равно Борька Миленький спит. И перевези с электриком аккумуляторы на подзарядку. Вопросы? Нет вопросов.

- А может, я домой? Я там дом лажу, пару бы венцов...

- А есть у меня для твоей персоны вертолет? Туда-сюда... Сиди и жди... До первой звезды, как говорил Суворов.

- А может... - Валов канючил, как никогда.

- Не может! Я всё сказал. Приступай...

КамАЗ стоял на обочине около двух часов, вхолостую сжигая солярку. Миленький спал. Как человеку в состоянии постоянного впрыска можно доверять тяжелую машину? Как вообще ему что-либо доверять, если он не в состоянии управлять собой?..

День клонится к закату. В итоге солярка в Минусинске, водитель КрАЗа пьян, рейс за углем сорван.

Грифенштейн сидит на полу, разложив портки и  манатки, не в силах сообразить, что к чему.

Вялов выехал с Узунджула до Уйбата, надеясь продвинуться настолько, насколько хватит бензина. На Тибеке не объявился.

Прямо перед связью, в получасе четвертого, появился Николай, то есть Кужим Серикович, организатор промывочной артели «Недра 500», прикативший с Немира старый знакомый тибекцев.

- Ой, проблемы... - скорчился он с ходу, здороваясь с Саминским.

- Что-то постарел, Николай. Сморщился... Устал поди золото рыть? Замылся, наконец, нет?..

- Какой-там... замылся... Все готово. Жду команду. Сказано, как замоюсь, сразу поступят деньги. Вот почти готов замыться, но утопил россыпь.

- Как утопил? А где горный мастер был?

- Да вот, понимаешь... Я один за всех.

- Ясно. Ну, а выход?

- Надо прокопать дорогу среди болота, метров шесть... к старым дедовским выработкам. Спустить воду.

- А... В бессловесную природу. Ну и что?

- Нет масла. Слушай, в Провинске, на ж/д станции ждет пять бочек масла, деньги на кармане. Но нет транспорта... Как быть?

- Помогу. У меня КрАЗ идет в Черногорск по угольным делам... Договоримся.

- Ой, хорошо бы... А я бы поделился маслом...

- Отлично, завтра к восьми подвози бочки.

- Бочки залиты, ждут. Левое масло.

- Ясно. А как грузить? Не закатишь втроем.

-У меня лебедка.

- В восемь КрАЗ отходит в  Провинск.

- Хорошо.

- Ну... будь?

- Будь здоров! - Он выскочил и, помахав ручкой, впрыгнул в свой бортовой УАЗ, двигающийся только вперед: задняя скорость отсутствовала. Укатил.

...Старатели! Артельщики! Время добытчиков золота, нацеленное на удачу, обреченное на риск. Любым путем во имя одной цели: намыть! «Намыть» означает взять столько золота, чтобы хватило рассчитаться со всевозможными долгами, кредитами, отношениями, рассчитаться с рабочими по зарплате и хорошо рассчитать их по сезону. Намыть... намыть... намыть... Исступление жажды скорее сделать капитал и... Жажды избавиться от долгов, забот и хлопот и погрузить тело, да и утомленную душу, в океан, в теплое море или даже какое-нибудь соленое озерко, где расслабление всех членов наступит, как второе пришествие господа бога. Наступит, наступит! Не может не наступить! Иначе наступит иное состояние тела и души - полный ноль человеческой единицы.

Но не всегда сбывается эта надежда - «намыть». Фарт - не факт. Чаще долги, долги, долги... И проблемы будущих сезонов.

/Встреча

1

Глухо и натужно в таежной глуши ревел бульдозер. Издали слышался Шкалику зудом тяжелого шмеля, бьющегося в окно домика. Новенький бульдозерист, Борис Миленький, как назвал его Саминский, раным-рано, не дождавшись Шкалика, уехал на проходку траншеи, заложенную вчера. Шкалик, приехавший пополудни, на траншею не спешил: работы пока не было. Одиночный звук тракторишки, перекрывавший все шумы таежного массива, ласкал слух, доносился до Шкалика так, будто дребезжала в ночи деревенская рыдванка, катившаяся по проселочной дороге. Напоминала ранее детство. Щекотала память до слез.

Хорошо, что не застал бульдозериста в избушке. И нет нужды торопиться на траншею. Он решил отсидеться здесь до возвращения новенького со смены. Прошелся по Таежке, надеясь увидеть знакомое лицо продавщицы Таички, запомнившееся по прошлым поездкам. Не повезло. Вернулся в избушку. Разложил раскладушку, развернул на неё спальник. Принялся готовить ужин. Почистил картошку, порезал хлеб, открыл банку тушенки и, поглазев в окно на горную гряду, острожно заросшую островерхим листвяком, завалился на раскладушку.

Однако к обеду бульдозерист не приехал. Не приехал и к ужину.

Подогрев картошку с тушенкой, Шкалик поел и принялся подчищать пикетажку. Почитал книгу, привезенную с собой, утром выпрошенную у Саминского в обмен на обломок нефрита. Подремал. Очнувшись, собрался идти на траншею. Глядя в окно на пасмурный занавес горизонта, передумал. Снова приник к книге. Это был читанный-зачитанный том Платова «Страна семи трав», замысловатая фантастика о необетованных землях, чем-то влекущих блудного человека.

Ближе к закату отходящего дня, когда безделье утомило его окончательно, Шкалик разогрел оставшуюся картошку, пополнив её новой банкой тушенки. На костре в котелке вскипятил индийский чай, пачку которого тоже выпросил у Саминского.

Наконец в глубоких сумерках блеснули фары возвращающегося бульдозера.

В комнату вошел приземистый мужчина с копной черных волос, круто нависающей над бровями. Немигающе на Шкалика уставился взгляд раскосых строгих глаз, слегка прищуренных и полуприкрытых, точно при стрельбе из карабина. Он, не отводя глаз от Шкалика, молча раздевался, аккуратно складывая одежду на стул и прикроватный ящик. Сапоги выставил за дверь, оставшись в толстых шерстяных носках, остро пахнущих овчиной.

- Геолог? - наконец спросил он и, не дождавшись ответа, ушёл к умывальнику.

- Вроде того, - вслед ему ответил Шкалик и задал неожиданно для себя встречный вопрос. - Вы есть будете? Я картошку с тушёнкой сварил.

- Сыт, - ответил мужчина. - Мне на базе тушенку выдали.

- Тогда чаю? - переспросил Шкалик.

- Чаю можно. - И вернулся к столу.

Шкалик зажег керосиновую лампу, оставленную Саминским, и поставил на стол горячий чайник.

- Траншея готова? - спросил он, наливая в кружки чай.  - Или завтра нужно заканчивать?

- Отправлен в ваше распоряжение, как решите, так и будет. - Мужчина пожал плечами, пододвинул табурет к столу и, опираясь на обе руки, присел рядом со Шкаликом, лицом к лампе. - Меня Борисом зовут.

- А меня Евгением... Вам чай с сахаром или с повидлом?

- У меня шоколад есть... Траншею я закончил, на мой взгляд... Не понимаю, зачем так коверкать природу ради сотни каких-то проб. Разве нельзя брать пробы, не разрушая почвы?

- Больше рыть не будем. Вас на Полигоне ждут. А вы раньше где работали? - спросил Шкалик. - Не приходилось с геологами сталкиваться?

- Приходилось, - ответил Борис и снова перевел взгляд на Шкалика. - Мне кажется, я тебя раньше где-то видел. Напоминаешь мне кого-то.

- А где это могло быть? - переспросил Шкалик, не обращая внимание на его «ты». - В городе, в деревне, в тайге?

- В наших краях, Прибайкалье-Забайкалье, в Норильске, на Дальнем Востоке... Я там шоферил, много ездил, встречался с людьми. Потом на бульдозер посадили. Сидел... в Решётах. В общем, мой адрес не дом и не улица... Как сказал один фраер, «на тебе, Цывкин, два штемпеля  - бич и бродяга».

Слово «цывкин» ошеломило Шкалика. Он в долю секунды соединил имя и фамилию мужчины с легендой, полученной от мамы и бередившей его душу с момента ее смерти. Он - Борис... Цывкин... Мама говорила, Сивкин или Кельсин... Шкалик мгновенно вспотел, растерялся и внутренне похолодел. Взгляд его инстинктивно упал на руки бульдозериста. На правой руке не хватало пальца... мизинца...

Борис Цывкин внимательно глядел на него. Пил чай, медленно-методично жевал густо намазанный повидлом кусок хлеба. Молчал.

Молчание длилось долго.

С большим трудом Шкалик овладевал собой. Тоже попробовал отпить из кружки. Руки его предательски дрожали. Он опустил кружку на стол, отошел к окну... Преодолевая дрожь в голосе, всё-таки насмелился сказать:

- Мне сказали - Миленький...

- Погоняло.

- У вас семья есть?

- Нет, - однозначно ответил Цывкин. - Не было такой нужды.

- А женщины были?

- Что за допрос? - грубовато переспросил Цывкин. - Ты что мне в душу лезешь? Для поддержки разговора?

- Вам в Провинске жить приходилось? - спросил Шкалик, по-прежнему преодолевая дрожь в голосе и грубость бульдозериста. - А в Оси вы бывали?

Цывкин молча допил чай, встал из-за стола, сполоснул под умывальником кружку, руки и прилег на раскладушку, стянув с ног носки.

- Значит, мы в Оси встречались... - после продолжительного молчания Цывкин снова подал голос.

- Нет... Не встречались раньше, - ответил Шкалик.

- В Провинске?

- Нет, - повторил Шкалик.

- Но я же тебя знаю. У меня твоя карточка в мозгу записана, как Ленин на пионерском значке.

- Мы не знакомы, - ответил Шкалик твердо.

- Э-э, нет, парень, ты что-то темнишь.

В голосе Цывкина не звучало эмоции: ни осуждения, ни насмешки. Отсвет керосиновой лампы, падающий на затылок бульдозериста, не высветлял в человеке ни зла, ни расположения. Словно он, шофер, бульдозерист или кто там ещё... - ничего не чувствовал и чувствовать не... созрел. Словно заперт был в своих чувствах-эмоциях, как темный чулан, приткнутый к домику снаружи, за стеной, разделяющей человека с миром. Или был уподоблен этому чулану, темному, холодному и пыльному? Или прятался тут в суеверном страхе, в зоне комфорта, в отвоеванном одиночестве?..

Время в избушке умерило свой бег. Куда тут спешить? Не было никакой нужды в домашней суете или праздном занятии. Тайга отдыхала от рева бульдозера. Деревушка в её объятиях скукожилась. Домик в деревушке давно притерпелся к несуетливому дряхлению. Умирал, как бесполезное существо, отработавшее свой век, готовое обратиться в прах. И только звездные миры побуждали к какой-никакой жизни. Или к её созерцанию...

- Я думаю - после затянувшегося молчания решился признаться Шкалик, - вы мой отец...

Борис Цывкин не шелохнулся. Затих в собственной шкуре настороженным зверем? Поражен ли услышанным? В смятении ли мыслей? Или на секунду отвлекся от разговора, или разом оглох, выключенный защитной реакцией организма. И слов Шкалика не услышал? Вместе с тишиной в комнату, вместившую непостижимым образом две личности несхожих судеб, вошёл сумрак таежной ночи. Двое мужчин, не закончивших странный разговор, будто тяготясь собственным присутствием, не умели его ни закончить, ни продолжить.

Шкалик отшатнулся от окна, когда понял, что пора гасить лампу. Вывернул фитиль, задул ламповый блик. Сел на свою раскладушку.

Цывкин тихо сопел, возможно, в полусне.

- Так ты тот самый придурочный Уленшпигель, что отца ищет по белу свету? - внезапно пробормотал он, прервав сопение.

- Почему Уленьшпигель?

- Пепел Клааса стучит в твое сердце...

За окном избушки внезапно помутнело, и над нею пронесся однотонный гул, словно мычало стадо быков, загнанное в скотовозку, обреченное под нож. Так показалось Шкалику. Первое, что пришло на ум. Вместе с гулом в голове, который почудился где-то выше избушки, помутнение белого света за окном ужаснуло, навело животный страх. Он почувствовал, как напряглись мускулы на лице и судорожно потянуло губы, рот, открывающиеся в непроизвольный крик. Глаза, рот, вот ещё и пальцы рук, захватившие голову кулаками, с зажатыми в них прядями волос...

Крика не последовало. Боль от корней волос, отрезвляющая разум, ослабляющая зажим кулаков, постепенно приводила его в чувство... Спазм ослабевал... Шкалик, расцепил пальцы и, царапая кожу лица, смял её в кричащую гримасу. «И-и-и-й-а-яяя-у-у-у...» - прозвучало сквозь неё, как все та же животная судорога. Он ещё долго сидел в позе окаменевшего истукана. Долго не мог позволить себе расслабить тело и отдаться и крику, и плачу, рвущимся изнутри, как сердечная мука, как вилы, вонзенные в спину... Наконец перевел дух. И замертво упал на пол...

...Когда он очнулся, мир улыбнулся ему отсветом заката. Все было, как всегда... Ножки стола, стула... Планшетка, висящая в изголовье кровати, немного не органичная предметной обстановке, как то ружье, которое должно будет когда-то выстрелить. Во дворе рокотал мотор бульдозера. Отец... Этот человек не узнал его. Не признал за сына. Не поверил ни Шкалику, ни себе. Или не захотел? Не решился?..

Шкалик лежал на полу, уже ощущая силу, достаточную для перемены позы. Однако не шевелился. Он мог уже думать и принимать решения, но хотел одного - умереть. Почему его не убило болью и обидой? Не хватанул инфаркт. Почему раньше не задавило похмельем, смертью, которая была бы не столь жестокой?.. Отец... не отец. Возможна ли ошибка? Чудовищная путаница примет и знаков. Фамилия, мизинец, лицо... Одно лицо!

Шкалик повернул лицо в сторону кровати, на которой лежал... отец. Цывкина в избушке не было.

«Можно перерезать вены и поджечь избу. Чтобы разом... А если т а м, за порогом, его ожидает мама? Ей тоже было больно. Она так мучилась, оставляя его одного, завещала...  - Шкалик снова кривил рот, но спазмов крика не было. Не было ничего, что побудило бы его вернуться к прежней жизни, если не мучительство мыслей... «Таёжка - не край земли. Не конец света. Надо искать отца. И для начала проверить версию Цывкина. Вдруг все-таки ошибка!»

В полузабытьи, как когда-то в похмельном сознании, впадая то в сон, то в тревожную лихорадочность, Шкалик валялся по полу до утра. Встал, едва забрезжило в окно рассветом. Вышел на двор. Ни Цывкина, ни бульдозера возле избушки не было. Собирая вещи, обнаружил, что исчез его фонарь. Потерял, или украл... отец. Взял на память?

- Ты же был... батя...

2

 - Янис Константинович, разрешите вас побеспокоить? - Борис Цывкин, приоткрыв дверь Красного чума, просунул голову внутрь и, оглядывая стены, намеревался ступить за порог. - У меня нужда образовалась.

- Чаю?

- Не откажусь, если не побрезговаете.

- Проходи в мою берлогу, я сейчас вскипячу... Итак, у тебя появились вопросы ко мне. Слушаю? Что за нужда? По делу или вообще?

- Вопрос образовался один: а где тот геолог, который у меня в Таежке траншею принимал? Кажется, его Евгением зовут.

- Шкалик? Хм... Это я бы мог у тебя спросить. Что и намеревался сделать. Вот ты и пришел... на ловца. После Таежки Шкаратин,  а зовут его действительно Евгением Борисовичем, больше не появлялся ни на Тибеке, ни в конторе. Исчез с поля зрения. Емельянов, кажется, делал запрос в милицию. Насколько я знаю, это в практике Шкаратина  - теряться... Он уже несколько раз бесследно исчезал и с работы, и из поля зрения друзей, знакомых... Скажи, а как вы расстались? Что происходило между вами на траншее?

- Странный тип. На траншее мы не были. Я работу закончил и выехал на Тибек.

- Но вы же встречались в Таежке?

- Да. Он напоил меня чаем. Потом я подремал чуток и уехал.

- А почему ты сейчас пришел спросить меня о нем? Может, что-то душу гложет? Что-то случилось... там? Он траншею у тебя принял?

- Да был один разговор, мол, он отца ищет... Вы же в курсе, он это у всех спрашивает. С придурью товарищ... А про траншею сказал, мол... Да ничего не сказал!

- А кто тебе сказал, что он отца ищет?

- Так... м-м-м... на Тибеке это каждая собака знает.

- Уточни, какая именно собака это сказала?

- Так я не помню уже. Может, Лом, может, Емеля...

- У тебя есть какое-то основание беспокоиться о Шкаратине?

- Ну... Нет оснований, но...

- Не тяни кота за хвост! Говори как есть: что произошло между вами?

Цывкин поежился, хлебнул из кружки с чаем, поставил её. Весь его вид говорил, что разговор ему не нравится: зря пришел. Но отступать было поздно. Он снова взял кружку в руку и сказал:

- В общем, он решил, что я его отец... Допрос мне устроил, Уленшпигель чертов.

- Во как! А почему Уленшпигель?

- Так... пепел Клааса, вроде...

- «Пепел Клааса стучит в мое сердце...» Читал Шарля де Костера? А что именно он говорил тебе об отце? Почему на тебе остановил свой поиск?

- А я знаю? Говорит, мол, встречались в Провинске, Осе или ещё где... Так-я-то почему к вам пришел! Я вспомнил, где его рожа мне попадалась! Кажется, это точно...

- Кажется или точно? И где именно?

- Это целая история. Извините, я, наверно, пойду.

- Ты чай-то пей... Может, бутерброд сделать? У меня паштет есть...

- Не, я пойду... - Цывкин поднялся с кушетки.

- Э, нет, Миленький... Ты уж сделай одолжение начальнику участка, проясни все до конца, чтобы у меня была уверенность, что на Тибеке нет и не было никакого криминала. Садись! И рассказывай...

- Это что - допрос? Так я не под следствием...

- Так и я не следователь. Я хочу Шкалику помочь отца найти! Мы все ему помогаем... А куда он пропал - меня Емельянов может спросить. На траншею я тебя послал. Геолога - следом, незаконно, между прочим. Шкалика - за неимением другого. Самому некогда было. Что я должен ответить шефу? Не знаю, не видел, не привлекался?

- А я при чем? Ваши проблемы...

- Да ладно тебе, не ершись... Тот случай, о котором ты хотел рассказать, не с криминалом?

- Нет. Ладно, расскажу... только при условии, что это между нами. А то тут бичи проходу не дадут, как узнают, что я, мол, отец...

- Слово даю. Рассказывай. Может, тебе в чай плеснуть... для развязывания языка?

- Не-а... Лес я возил на пилораму под Иркутском. Пригнал как-то ночью лесовоз, а мне навстречу студенты выскочили и орут благим матом. Я не пойму, что случилось. А там Анечка одна была... Так она на шею мне повесилась и соплями вымазала, кричит, что убило...  Потом потащила меня в пилораму. А там, под светом лампы, паренек лежит. Захвостнуло его шкивом, кажется. Не дышит, вроде. Анечка эта в истерике заходится. Студентики как в рот воды набрали. Что мне делать? Вспомнил, что поликлиника есть в академгородке. Я паренька сгреб - и в машину. Со мной ещё один дошлый увязался. Повез их... Этому, второму, говорю: «Смочи ему губы водкой», у меня в бардачке была. Тот, второй, водку нашел, открыл, на губы ему плеснул. А он возьми да очнись! Вот что водка делает... В общем, сдал я его в поликлинику. Точнее, обоих. А сам уехал лес разгружать: там меня эта Анька ждала...

- Ну и?

- А что ещё?

- А Шкалик-то при чём?

- А, этот... Так вот карточка его, паренька того, под светом лампы мне в память запала. И я её, эту фотокарточку, в Женьке узнал. Кажется, он это был. Да точно он! Я долго вспоминал. Хотел у него точнее расспросить. За тем и пришел.

- С этого надо было начинать, Борис. Как тебя по батюшке?

- Баир я... Баирович.

- Во как... Баир Баирович Цывкин? Слушай, а Шкалик же отца ищет по фамилии Сивкин, или Кельсин... Так это же почти твоя фамилия - Цывкин! Может, он потому и нашел тебя? Что он тебе объяснял-то?

- Про баб спрашивал. Так у меня этих баб как матрешек... Может, и была какая из них.

- Какая?

- В Провинске. Или в Осе. Кажется...

- Ладно. Ясно, что дело темное. Сам разбирайся. Кстати, я тебе одно могу сказать: Женька - чистый парень. Душа у него нежная. Он, как сын, любого отца спасти может. Ищи его. Может, что и срастется. Иди уже...

На выходе Цывкин столкнулся с Диппелем.

- Миленький, дрын тебе в помощь, ты где прячешься? Механик с ног сбился, а он тут пороги обивает... Беги в гараж: Калачев твою гусеницу один тянет...

- Сказал - катков нет.

- Сделал. Беги наметом!.. Константинович, ты что его тут воспитываешь? Там работать некому...

- Сам приперся. Чаем угостился. Ты на обед?

- А ты знаешь, что он в Решётах лет семь чалился? Не то разбой, не то убивство...

- Тебе Смирнов сказал?

- Нет. Лехе Грифенштейну жена... донесла, со зла.

- Во как... Тебе Лёха сказал?.. Почему все знают, а я в последнюю очередь? Вот ты, Андреич, от кого узнал?

- В библии сказано: поварихе - поварихино, а богу - богово... А ты у нас богема, поэт, стало быть... Ты на человеков  - свысока, стало быть...

Простодушное диппелево «свысока» задело Саминского. Хотя, подумал, поделом, есть такое в натуре. Но вида не подал.

- Значит, от поварихи. А она-то откуда знает? Мне до истины докопаться хочется.

- Путь к сердцу мужиков, Константиныч, лежит через желудок. Давай обедать. Калачев скоро подойдет. Мужики, они ведь те же бабы, если к ним подход найти. А повариха наша, Ольга, тот ещё следак.

- Тебе, стало быть, Ольга поведала тайну Миленького? У тебя с ней...ёпсель-мопсель... тоже через желудок?

- Не важно. Важно, что Миленький - сундучок с двойным днем. И что там на дне лежит - одному богу известно. А ты его - в Красный чум, чайком угощаешь...

- Ладно, проехали.

Саминский обескураженно прекратил перепалку. Загремел на кухоньке чашками, ложками. Поджидали Калачева: обедали всегда втроем. Диппель тщательно порезал булку хлеба, на три ломтя нанес паштетную массу. Саминский глядел в окно.

- Скажи, а ты в курсе, что Шкалик, скорее всего, на Полигоне ошивается? Его же в конторе разыскивают, - сказал Диппель.

- Впервые слышу. А тебе кто сказал?

- В библии написано...

- Ольга, значит.

- Если он тебе нужен, завтра привезу его. Козулину кто-то мозги запудрил. Не мог Леша без причины так поступить. Хотя геолог на постоянке ему там позарез. А Шкалик - он бомж, как перекати-поле.

- Шкалика Садвалды на Майский вербовал, потом Сказочник. Шкалик не пошел. А тут...

- Неисповедимы дела твои, господи. Калачев идет.

3

...За неделю до завершения сезона Диппель уехал в Новокузнецк на ЗИЛе с Пашкой Ериным.

Поезда как поездка: прикупили у коллег-старателей новый монитор - задел на будущее.

Возвращались через объект на Балыксе. Вывезти попутно всё ненужное и перевезти на Тибек керн с последней скважины.

С Балыксы выехали короткой дорогой, точнее, бездорожьем.

- По «прямушке» махнем! - велел Диппель Пашке, указывая поворот с наезженной трассы. - Этот путь только я знаю. И тебе на будущее пригодится. Примечай загибоны и своротки.

В долине дорога внезапно ушла... Гать, проложенная лиственными бревнами и жердями, оказалась погружена в болото так, что узнавалась случайными вешками, знакомыми только Диппелю. А то и вовсе исчезала из видимости. Диппель, выпрыгивая из машины, брел наугад, прощупывая более-менее крепкое основание.

Какой там... крепкое! Ноги то и дело проваливались между бревнами. Матерясь на весь белый свет, Диппель выкарабкивался из промоин и торопился нащупать трассу.

Внезапно провалил правую ногу, да и половину торса, в полую яму, а когда рывком выскочил из неё, оказалось  - без сапога... Обескураженно глядел на холодную ржавую муть и на оголенную ногу. Сапог надо доставать, иначе... Он пошарил рукой болотную жижу... ниже...  Наклонил туловище до уха... Сапога не нащупал. Снова и снова погружался в топь, мочил последние клочки сухой одежды... Сапог пропал, точно его не существовало в природе. Андреич решился нырять. Захватив пальцами ноздри носа, погрузился в тину, углубляясь с головой. Не нащупав сапог, выскочил наверх. Набрав в грудь больше воздуха, снова погрузился. И снова не нашел потерю... Так, раз за разом, он падал в ямину, пытаясь нащупать утраченную ценность. Наконец отчаялся и прилег на кочку.

...Нужно успеть проскочить этот участок до темна. Солнце уже заваливалось за хребет, и сумрак завоевывал остаточную часть дня. Остаться ночевать в обводненной пойме реки не хотелось. Здесь и костра не развести, и просушиться негде.

Позади внезапно возник Пашка.

- Ты чё тут... потерялся? - А увидев голую ногу Диппеля, мгновенно сообразил.

Недолго думая, Пашка сбросил с себя одежду и погрузился с головой в омут. На удивление Диппеля, он несколько секунд бурунил воду, точно боролся в глуби с чудовищем. Но вот выскочил из тины, вытаскивая в одной руке сапог... с рваной голяшкой, а в другой - рыболовный самолов на крупную рыбу... с обрывком гнилой бечевы.

- Оп-па-на! - изумился Диппель. И одновременно огорчился. - Понаставили тут... крокодилов!

Без лишних слов они спешно натянули сырые и полусырые одежки. Диппель промыл сапог от грязи. Натянул и его, пытаясь не оторвать голяшку. И снова кинулись завоевывать метры гати...

Проскочив сотню метров, колеса снова утыкались в болото. Вытягивая канат лебедки, Андреич отыскивал одиночное лиственное дерево, целял трос и давал отмашку. Пашка вращал руль и рычаги как никогда резко и виртуозно, не жалея машину и надеясь только на господа бога, которого раз за разом припоминал всуе.

Уже двенадцать! часов - из ямы в яму - они ползли на мостах ЗИЛа, порвав метров сорок лебедочного каната. Оба намахались лопатой, промочив насквозь ноги, одежду и, казалось, душу. Напрочь изорвав и сорвав руки. Наконец, дорога позвала на береговую террасу... А вскоре выбрались и на тракт. Пашка врубил четвертую скорость и - покатили, словно убегая от погони...

- Ты запомнил «прямушку»-то? - пошутил Диппель, немного отойдя от усталости.

- Да пошли вы... с вашими... - беззлобно отговорился Пашка, всматриваясь в темень.

Пару часов ехали молча.

- Спасибо тебе за сапог... - не то с благодарностью, не то с укором проговорил Диппель.

- Меня бы кто... вытащил... - пробормотал Пашка Ерин.

...Керн выгружали трелевочником. Пашка упал спать замертво. Копошились с Витькой Ериным из последних сил.

К утру изможденный донельзя Диппель добрался до Красного чума. Разбудил Саминского:

- Плесни...

А Саминский, выслушав краткий рассказ о поездке, в котором Диппель в двух словах обмолвился и о «прямушке», неожиданно решил:

- Зря мы погнались за этим монитором.

- Начальству виднее.

...Наутро вылезла награда за «подвиг на речке Теренсу»  - флюс у Андреича. Витьке Ерину - хоть бы что!..

- Приехал Лоргин, вечером будет Островский... - Саминский докладывал Андреевичу с интонацией вины в голосе. - У Сереги Островского более месяца не заживает палец - полиартрит, мать его... А надо копаться в грязной воде. Схватило зубы у Аева и у электрика Щербакова... Не как твой флюс, но под тебя косят.

...Диппель с субботы мечтал выехать на ноябрьские праздники. Поездка за монитором никак не выходила из ума: надобно смыть грязь с души! Рвался погулять. Душа-болячка горела!..

Понятие ноябрьских праздников так прижилось в мозжечках люда советской общности, что нынешнее правительство - в угоду ли, из страха ли за возможные волнения или по другой, не менее политической причине, но непоколебимо разрешает отмечать эти дни народными гулянками. Вот и нынче, четвертого числа, в субботний рабочий день, а также пятого, шестого и седьмого! - грядут непоколебимые праздники.

Ещё в субботу морозец спутал все карты народившегося дня. С утра пошел мокрый снег, хлопья с дождем. После обеда с западного фланга потянуло холодным хиуском и слякоть под ногами бегло превратило в корку мерзлой гололедицы.

Воскресенье было студеным, но маловетреным.

Понедельник. Утром Тибекский пейзаж загрунтовало белёсой метелью. Канун великого Октября окончательно расстроил тибекцев непогодицей. Одно слово - понедельник...

Тарасов на связи сквозь хриплые кашли эфира докричался: «Закрываем сезон... Вывозить все на Тибек, консервировать...» Пытался втемяшить подробную схему вывозки.

Сезону - опа-на! - баста... Полигону - баста!

Саминский продублировал команду Лёше Козулину, и - пошло-поехало!

На Полигоне семь жилых вагончиков, два из которых  - утяжеленные - мехмастерские. Главное, наиболее трудозатратное для перевозки сооружение - вашгерд. Решением «малого хурала» этот монстр оставлен на Полигоне на зиму. Для пущего успокоения привалили его большой кучей нагребенного песка: авось не выкрадут. Но решётки с колоды все же решено вывозить. Баня, дизельная станция, насосная, двадцатипятикубовая емкость под солярку и куб под воду. Железо: запчасти и отработанные агрегаты. Газовые и кислородные баллоны, бочки с ГСМ, сутунки и чурки дров... И даже случайный образец - «...на чайничке крышечка, на крышечке дырочка... из дырочки пар идет...»

Ликвидация объекта!

Янис отправил Серегу Аева, некстати больного зубами, за машинистом «Кировца» Лёней Филипповым. Выпихнул сквозь пургу Пашку Ерина на Полигон за емкостью и дровами. С ним поехал Диппель - для гарантии. Пашка угрюмо косился на пассажира - «прямушку» припоминал. После обеда обледенелую емкость поставили под заливку соляркой.

Процесс пошел.

Аев с Филипповым так и не появились до связи. Сорвали график. «Выпорю!» - злопыхал Саминский, испытывая ярость и бессилие одновременно.

Утром пятого дня на Тибек приехал Емельянов.

- А ты что?..

- Ну, на вывозку же! Да еще проблема вылезла, как черт из табакерки: Михалев внезапно вспомнил, что надо обязательно, хоть кровь из носа, выкопать еще траншею, куда зарыть семь процентов от ставок отчислений за недра. А это семьдесят лимонов... Траншея должна быть - и баста.

- С божнички упал этот Михалев! Ведь идет ликвидация... Люди и техника на счету. Пусть геологов везёт  - яйца проветрить. Они за семь лимонов в Москве с киркой... уран... Нет у меня бульдозера! Цывкин куда-то запропастился...

- Не бунтуй. Что-нибудь придумаем. Заодно серое вещество проветрим. У тебя баня на мази?

- Без бани меня тут на вилы посадят... Все злые, как будто их Ольга озверином подкармливает...

- Ну и ладушки. Надо грехи смыть перед праздничком. Что с вывозкой?

Начальники углубились в процесс планирования операции «Вывозка».

...Увы, сегодня шестое, а Андреич всё крутит гайки, ликвидируя неистощимые аварийные ситуации. Саминский сочувствует Диппелю. Но помочь ничем не может. Полигон жаждет крови... Саминский и сам на взводе: надо успеть до кромешного снегопада, снегостава.

...Не уехал Диппель шестого, не уедет и седьмого на демонстрацию. Готовит по вечерам вкус-снющие блюда из конины. Малая выпивка. Емельянов, Калачев, Диппель - преферанс «американка». Саминский от нечего делать расчерчивает «пульку».

Ближе к ночи пошел снег.

- Глянь, как валит... - Саминский с тоской наблюдал заоконную картинку.

- Так и шепчет: займи и выпей, - согласился Диппель. - «На троих» осталось?..

- Пару капель на донышке.

- Можно добавить настойки боярышника.

- Предлагаешь окочуриться?

- Предлагаю конкурс-марафон «Кто быстрее заснет»...

4

Янис заехал на вахту в среду. Едва отошел от пятичасовой езды в прокуренной душегубке, словно в крематории... И на утро заболел. Грипп... Заслезились глаза. Четверг был пустым и несостоятельным. Не привез сварщика - нет кислорода. Нет заявки на работу токаря, так как нет труб. Агеев и новый токарь за смену проваляли ваньку, выточив три-четыре гайки да пару болтов для Андрюхи Лаврова, собирающего здесь после основательного ремонта битый-перебитый «Урал». Миленький, Загребенко, Пыжов, в кочегарке, и с ними новенький электрик, Бабосюк Гошка.

А сегодня с утра сгоняли с Чебыкиным в Сорск, привезли два баллона кислорода - на УАЗике! Толик чертыхался, когда грузили пустые баллоны в салон, убирая одно из кресел.

- Надо, Толик, надо! - настаивал Саминский.

Загружая заправленные баллоны, утяжелённые кратно, оба обреченно молчали.

- Запомни: последний раз... - сердито предупредил Толик Саминского, когда доставили и разгрузили кислород. Саминский пожал плечами.

...Саминский к вечеру, едва отойдя от гриппа, обегал тибекские территории. То - морока с отправкой через Чебыкина муки и бензина на откуп у ментов. То  суета с приемкой бензовоза, которым Крамаренко и Чернов привезли солярку. Крамер поломал ключицу, ездят вдвоем. Оба не в состоянии правильно поставить бензовоз под слив.

Сегодня предстоит еще принять КамАЗ с грузом: трубы плюс железную чушку. А потом загрузить-отправить с ним столбики на дачу Борис Михалычу и помидорный пруток Кривоногову. Это саднит незавершённой задачей.

Набегавшись с другими мелкими, нудными вопросами, наконец утихомирился в Красном чуме. Задремал.

В дреме Янис снова вспомнил прожитую городскую неделю, где у него случились гости по поводу юбилея... Житейские проблемы... А что впереди? Как акустические волны эфира, ходят слухи о грядущих чрезвычайных событиях. Радостных и ужасных.

Во-первых, вот-вот поступят деньги по авансу на договорные работы. Здесь мутит воду Исабек Мирзабекович Мирзабеков. Обещает до конца года перегнать в ТОО «Чазыголд» миллиард рублей за весь объем бурения на Тургаюле. Миллиард!.. Впечатляет. Во-вторых, можно бросить все средства, объединить усилия и выполнить объем бурения в тысячу погонных метров и в возможно короткие сроки, то есть «обогатиться, как Крез». Однако и хорошо потратиться. Но реально! Можно заработать на хлеб с маслом!

Компании уже сумели затянуть партию на объект, а потом выяснилось, что в московском банке арестованы авансовые поручения на двести шестьдесят миллионов. И деньги не поступили. И даже не вышли из банка. «Плутон» призывает руководство продержаться на объекте до пятницы сегодняшней недели, то есть до сего дня. Чазыголдцы-то продержались, руководство тем более, а деньги, увы, пока не поступили.

Но на Тибеке упорно готовят десант за десантом на объекты, доставляя вахту, трубы, материалы - из последних сил...

Третье - это снова Бек. Его новые заявки на геолработы. Прошлый зимний сезон чазыголдцы успешно сработали на Бека. Он тянул платежи, как резиновые изделия, месяцами пребывал в состоянии запоев, не в силах вести переговоры о взаимных обязательствах. На его объектах работали Леша Козулин и Володя Богданов. С трудом преодолевая реки и забереги рек, добирались до баз, угробили три трактора, три дизельных станции. Сегодня надо быть умнее с подрядчиками. Тарасов в переговорах о договоре с Беком ломит свое: «Сначала аванс, потом мы будем заезжать».

Но воз и ныне там.

В прошлую среду стало ясно, что деньги на бюджетный объект «Немир-Чазыгол» с декабря поступать не будут. Финансирование закрыто: finita la... Пошли разговоры о роспуске экспедиции и отпуске специалистов - без содержания... Без содержания до... пенсии?

...А ГРПовцы - чазыголдцы-тибекцы - будут живы, пока... живут. Идет обычный рабочий процесс, сплетенный в единый трос с трудностями сегодняшнего дня. Нет денег. Значит, нет бензина, солярки, кислорода, пропана, электродов, резины, запчастей, продуктов... Но пока ещё есть финансирование на... зарплату.

Так обозревал Янис Саминский прошлое и будущее, вглядываясь в детальки производственного процесса, составляющего стержень существования человечества. Любопытно, что нет конкуренции! Работы много, но спрос не рождает предложение. Не работает краеугольный рыночный принцип? Обзор деталей не доставляет особенного наслаждения в сравнении, например, с чаем... Или сном. Другое дело - соль констатации. Соль констатации - не соль композиции!

Янис захлопнул ежедневник и отбросил его на соседнюю тахту: надо уснуть. Погасил свет.

5

Михалев собирался плавить шлих золотого песка. Плавка - всему делу венец. Нужен надежный помощник. Лучший вариант, вероятно, Волков. Тем более Соболь, горняк из артели старателей, старый знакомый Волкова, уже предлагал свои услуги: «Отолью, как сливки из крынки...»

Купились на знакомство.

- Нам нужен кто-то третий, какой-нибудь из спортивной среды: самбист или каратист, словом, дюжий молодец.

- А этот... для чего?

- Для кворума, так сказать. Шучу. Для охраны.

- Я предлагаю Цывкина.

- Бульдозериста Миленького? С какой стати?

- Ну, он надёжный, не то чтобы самбист или дзюдоист, но как-то... надежнее других.

- Ну хорошо, будет на твоей совести. Иди разыщи его и, не объясняя причины, пригласи в Загашник, скажи

э нужен на три часа... примерно.

Волков ушёл. Под благовидным предлогом отправив Анатолия Васильевича искать Цывкина, Юрий Михайлович принялся взвешивать золотой песок. Мешочки оказались примерно по килограмму весом, больше-меньше, а казались гораздо весомей.

А в этих мешках - всё лето, вся семейная жизнь, да и часть производственной, считая часть суток, так сказать, «с нарушением социалистической законности». Окупится ли это время чем-то благим? Для самого Михалева, для коллег, для всего остатнего рабочего персонала.

«Да, - думал Михалев, копаясь с золотом, - работали бы себе, как заведено в течение прошлой, советской, жизни. Трудились бы, как обычно, в меру сил, возможностей, желаний. Нет - предприниматели! Мозоли натуральные на руках и ногах, мозоли душевные...»

Он припомнил, как многажды переругались-перецапались по поводу Полигона и иже с ним. И вот тут, в нескольких мешочках сухого остатка, - главный итог. Итог последней жизни.

«По какой цене примут чистое золото на аффинажном заводе, в какой валюте посчитают чистую прибыль? Если, конечно, все произойдет благополучно до момента получки заработанной суммы.

Не сложились отношения с новыми русскими золотарями, ни со Сказочником, ни с Костей... А ведь у них есть опыт на такие дела: могли бы подсказать ходы и выходы. Однако, не случилась компания близких или товарищеских отношений. Вероятно, конкуренция не подразумевает товарищества. Был бы жив Шумилов, все бы устроилась гораздо проще. У него были связи, харизматическое обаяние личности, деловая сметка. Наконец, влиятельные люди в краевом центре...»

Борисюк рассказывал, как Костя Цитлидзе ездил к премьеру Гайдару. Каким-то образом пробился в высокие кабинеты. На доклад его по поводу привезённого в казну золота, говорят, Гайдар ответил: «С такими затратами мы лучше золото в Африке покупать будем». «Вот тебе, бабушка, и... народ и партия едины, от Москвы до самых до окраин», - усмехнулся Михалев, припомнив рассказ Борисюка. Похихикал и, неожиданно для себя, двумя кулаками ударил в мешки с золотым песком:

- Да пропадите вы...

- Михалыч, ты наган-то прихватил?

- Лишняя тяжесть.

- Да, тяжелое золотишко... Допрем?

- Да уж как-нибудь втроем справимся.

Цывкин недоуменно слушал их диалог.

- Михалыч, скажите, а сколько здесь?

- Это гостайна, Миленький...

- A, да я так, к слову спросил.

- Тебе, Цывкин, выпала честь... сопровождать золотой песок, намытый на Полигоне, в плавильню у старателей. Честь высокая, но и ответственность... Предупреждаю: это строго конфиденциальная операция. Никто ничего и никогда не должен знать, ты усвоил?

- Как скажете. А за что мне это... честь?

- Заслужил честным трудом на Полигоне, на траншеях...

- Так, может, поощрить меня, самородком можно...

- Так мы уже поощрили тебя, выбрав на плавку металла, - быстро среагировал Волков. - Или ты не достоин? Так я другого найду.

- Пошутить нельзя?

Три человека, нагрузившись мешками, покинули Загашник, сторожась, крадучись, углубились в чащу леса, где на изготовке стоял «Жжигуль» Волкова.

- Скажи, Михалыч, а почему всё же не на УАЗе? - пытал шефа Волков, елозя шинами «жигуленка» по глинисто-дресвяному щебню грунтовки.

- Да бдят за УАЗом... некоторые, Толя. Пусть стоит как памятник обеденному перерыву. И за пустым за ним, вероятно, идёт постоянное наблюдение.

- Да ну, кому надо?

- Не настаиваю. Возможно, я слишком подозрительный. Сам удивляюсь. Но как только вспомню, сколько в это злато труда вложено, оторопь берет.

Наконец они перевалили хребтик и спустились к лагерю золотарей. Здесь, оставив «жигуль» в чаще леса под надзор Цывкина, крадучись так же, как вышли из Загашника, проникли в плавильный цех, где их уже ждали.

- Здесь вам оставаться нельзя. Это территория не для посторонних, - огорошили в плавильне. - Давайте сделаем контрольный завес, и вы обождете в балке геологов.

Взвесили, написали бланк акта, плавильщики поставили свои подписи, под которыми подписались Михалёв и Волков.

Покинули плавильню. Вернулись к «жигулю».

- Расскажи, Цывкин, так ты отец все-таки Шкалику или пришей-пристебай? И где ты его припрятал? - нашел Михалев тему для разговора. Цывкин заметно насупился. Набычился... Пнул колесо «жигуля». - Да ты не дрейфь, Цывкин, мы тебя не продадим. Среди своих как-то нехорошо таиться. Да и «отец» - это же звучит... гордо. Шкалик, говорят, всю молодость тебя искал. Что он тебе сказал?

- Ладно, Юрий Михайлович, это частная жизнь, - заступился за протеже Волков.

- Я не настаиваю, - пошел на попятную Михалев. - Чисто по-человечески помочь хочется. Ты, Цывкин, скажи, коли что, не таи... Мы примем участие, так сказать...

- Как скажете.

...Плавка длилась полтора часа. И ещё пара часов - на остывание слитка. Наконец их кликнули и предложили провести контрольный завес выплавленного металла. Чистого золота в слитке оказалось в три с лишним раза меньше, чем принесенного золотого песка.

- Что такое, куда золото сплыло? - нахрапом спросил Волков друга Соболя, опережая вопрос шефа.

- Золотишка принесли... не чистое. Много чёрного шлиха. Вот его остатки. - И показали на оплавленные обломки шихты. - Будете забирать? Можете повторить плавку в другом месте. Мы сделали, что могли.

- Спасибо и на том, - сказал Михалёв, - расписаться надо, да?

- Да, конечно, распишитесь здесь, - все поочередно поставили свои подписи. Получили свой экземпляр акта.

Назад возвращались молча. Михалев был подавлен результатом. Никак не ожидал увидеть золото настолько урезанным в весе. Нужно как-то объяснять коллегам. Всю дорогу молчал. Возможно, сторожась от Цывкина.

6

- Ты слышал?.. Лоргин выбросился с балкона.

На лестнице в камералку, едва пройдя темный закуток, Михалев ошеломил Саминского. Он приостановил его на ступеньке и шепотом задал свой оглушительный вопрос. Саминский не верил собственным ушам. Самоубийство? Случайное падение в сильном подпитии? Вытолкнули в ссоре с кем-то? Что могло послужить основанием такому шагу, если самоубийство? Семейные раздоры, стихийно взвинтившие взрыв сердца? Или золото Загашника: угрозы, шантаж?

Они минуту стояли в полутьме. Михалев явно что-то не договорил. Саминский не мог задать вопросы, вспыхивающие в мозгу. А может, это самоубийство? И, значит, доведение до убийства? Вероятно, Полигон или этот чертов Загашник наложили на его психику какую-то тяжелую травму, вызванную скрупулезной сосредоточенностью при работе над тяжелой фракцией: разделением чёрного шлиха на явное золото и сопутствующие рудно-нерудные компоненты. Возможно, многочасовые уединения свихнули его с ума? Или были иные неотвратимые обстоятельства?.. Как это случилось?

- Как это случилось? - шепотом спросил он Михалева.

- Не знаю, подробности никто пока не знает. Седову позвонили из МВД. С ночи работает следственная бригада. Ты пока не разглашай это другим. Ну, то есть надо быть готовым ко всему. Вероятно, будут какие-то милицейские проверки, допросы, другие следственные действия. Подумай, как отвечать на их возможные... вопросы. Это касается нас всех. Тем, кто лично мало соприкасался с Лоргиным, вероятно, не стоит знать подробности. Пусть отвечают так, как бог на душу положит. Нам же нужно дуть в одну дуду: ничего не видели, не слышали, не знаем... Никаких особых показаний для такого шага не было. Я попрошу об этом Козулина, Емельянова... Да, пожалуй, и хватит. Ты, надеюсь, не замешан в этом?.. Ладно, пошли. Весь день сегодня насмарку...

Саминский поднялся в кабинет. Здесь уже знали: жена Лоргина, оставленная дома после допроса, прибежала в полуобморочном состоянии. С трудом удалось увести её домой. Дома - дети и атмосфера крушения мира...

- А у них тут родня какая-нибудь есть?

- У неё родители есть... Где-то в районе...

- Всё не одни...

Геологи, пытаясь осмысливать ситуацию и возможные её варианты, ещё немного пошушукались - сообща и с глазу на глаз, - пока не углубились в свои дела. Однако день был утрачен для нормальной работы: необъяснимая смерть Лоргина всех потрясла.

...Тело Игнаса Купстайтиса обнаружили дома во вторник, не дождавшись его после выходных на рабочем месте. Пришлось прихватить экспедиционного автослесаря и с набором инструментов вскрыть замок... Вызвали скорую помощь. Однако понадобилась бригада из морга. Холостяцкая снедь, не допитая бутылка водки, разгромный беспорядок в домашних вещах, обнаруженные дома, ничего не рассказали о причинах. Тело лежало возле смятой постели в мученической позе, точно ему, живому Игнасу, внезапно стало удушливо-жарко.

Признаков удушья, удушения или иной насильственной смерти специалисты морга не обнаружили. Да никто и не настаивал на расследовании. Ушёл и ушел...

В курилке геологи пробовали перекинуться соображениями по поводу смерти Игнаса. Однако разговор не состоялся. Более сетовали на то, что у геолога не получилось семьи. И на то, что надо бы по-человечески устроить доставку тела на родину, где похоронят по своим обычаям.

Случилось как случилось: Игнаса похоронили на провинском кладбище. Через органы МВД долго выясняли, как поступать с имуществом: квартира, гараж, личные вещи...  Пришлось все-таки сделать заявление в милицию по поводу расследования утраты некоторых вещей.

МВД расследовал этот случай и пришел к заключению: случилось разбойное нападение. Выяснили, что из квартиры пропали личные вещи, а именно: ключи от дома и гаража, часы, геологический компас старого образца. Но самое главное - планшет, пикетажки, с которыми Игнас работал последние дни. Здесь была документация последних метров пробуренных скважин, восстановить которую уже не представлялось возможным. Лишь изредка возникали новые вопросы - в связи с вновь открывавшимися обстоятельствами смерти.

На счетах Игнаса скопилась приличная сумма денег. Однако она обесценилось в момент инфляции. Игнас не сделал ничего, чтобы сохранить сбережения. Впрочем, не он один. Немного позднее выяснилось, что смерть его подозрительным образом связана с зафиксированной крупной ссорой в подъезде этого дома. Соседи из квартиры напротив рассказали, что кто-то ломился в квартиру Игната за неделю до случившегося...

Постепенно о геологе Купстайтисе говорили все меньше и меньше...

...В командирской балке надымлено: накурили, заразы... Сегодня собрались на Тибеке, съехавшись с объектов работ и из конторы экспедиции. Емельянов собрал совещание специалистов по вопросу перспектив «Чазыголда».

Зимой на счет фирмы поступили деньги за золото, сданное осенью на аффинажный завод. Их хватило на выплаты расчетов с рабочими и специалистами фирмы, на погашение налогов и долгов по аренде тяжёлой техники, оборудования, помещений... Оставшиеся средства ждали своего часа на банковском счете.

Курили, одним глазом кося в телевизор, мельтешивший новостной информацией. Обменивались репликами по текущим делам. Сегодня «сходняк», вошедшее в обиход понятие производственного собрания, не предусматривал ужина и преферанса: не до того.

- Протоколов писать не будем, так как это излишняя утечка информации. Год назад мы здесь собирались, чтобы подводить итоги и планировать. Вот и теперь нужно поговорить о том, что будем делать с «Чазыголдом» как с фирмой. И что будем делать на... «Чазыголде». Остаток средств у нас такой, что хватит лишь на солярку. Да и то не на весь промывочный сезон. - Емельянов говорил тихо, словно на похоронах. И в таком тоне, что можно было не сомневаться, что «не все спокойно в королевстве». Другие, поддавшись интонации, сидели молча.

- Обменяемся мнениями. Какие будут предложения? Юрий Михалыч?

Михалев встал. Привычно пожал левым плечом. Покачал двумя пальцами руки, что тоже было признаком, характеризующим его взведенность или досаду:

- Сначала вопросы к Сергею Никитичу. Что-нибудь известно о планах Бека? Что именно? Для нас не будет у него какой-либо подрядной работенки?

- Тишина, как в танке. Бек ещё за прошлую работу не рассчитался суммой в пол-лимона. И вряд ли рассчитается. Если он ещё не свалил в свою Азию.

«Тарасов не доработал... - подумал Михалев. - Надо это дожать».  А вслух сказал:

- Хорошо, оставим Бека в покое. Где взять деньги, если не будет подрядных работ? Только в банке. Нам как соучредителям «Ярбанка» есть привилегии в получении кредитов?

- «Ярбанк» не даст, - ответил Тарасов. - Дела его на грани банкротства. Надо обратиться в другой. Их развелось в округе как нерезаных собак. В крайнем случае, в Сбербанк.

- Как я понимаю, других вариантов обеспечения работой «Чазыголда» нет? Может, кооперация с кем-либо или инвестиции от людей с мошной? - Емельянов изменил тон своего голоса на прежний мажор. - Предлагаю просить поддержку у Симонова.

- Откуда деньги у ЧАРЗа? Промышленность в Хакасии почти рухнула, - вмешался в разговор Саминский. - Ремзавод, мехзавод, другие остались без заказчиков... Так я пойду баню готовить?

- Иди, к тебе вопросов нет, - разрешил Емельянов.

- Все равно нужно спросить. Может, что посоветует, - внес свои гроши в разговор Леша Козулин.

- И все-таки главная возможность найти средства - это банковский кредит. - Михалев посмотрел на Тарасова. - Ну, и «Ярбанк» нужно посетить. Кстати, если он обанкротится, то пусть вернет наш учредительский взнос и плюс дивиденты. Есть такие? Он ведь клятвенно обещал.

- Хорошо, - подвел черту Емельянов. - Беру на себя Симонова. Сергей Никитич, на тебе «Ярбанк» и провинские денежные мешки. Юрий Михалыч, а что если в Сорск, на комбинат, обратиться? У тебя остались связи?

- Попытка не пытка. Заедем на обратном пути, - пообещал Михалев.

Внезапно Волков, сидевший рядом с телеком, вывернул тумблер звука на полную мощь, обратив всеобщее внимание на экран.

В кадре что-то говорил российский президент. Холеный, медлительный, уже весьма обрюзгший. Лицо отражало, как неспешно ворочалась фраза, а его взгляд был устремлен, казалось, на телеграфные чашечки - в эфирную пустоту. Однако геологи напряглись, услышав в произносимой фразе слово, поразительно совпадающее с текущим моментом...

Ельцин говорил, говорил, говорил, вращая фразу за фразой, словно высасывая из речки Тибек «что осталось русской речи», но в уши сидящих-стоящих в командирском балке людей вливались два - единственных! - слова:

- ...разворовали... золото... разворовали... золото...

- Он что, белены объелся? - не сдержался Михалев. - Убери его! - приказал Волкову.

Волков выключил телек.

- Не поня-я-л... - озадаченно протянул слово Тарасов. - Это он о ком? Кто разворовал?

- Наверно, такие, как мы, золотари недоделанные, - предположил Леша Козулин.

- Нет. Речь не о нас. Мы - нормальные! - оборвал Емельянов обличительные речи. - Похоже, в стране главный Загашник грабанули. И не лешие его брали, а воры в законе. То бишь законники! В смысле - те, кто казну стерег. Видать, в тех конторах не только Загашник прогнил...

- Вся наша жизнь насмарку. Ради чего? Убили светлое будущее, - мрачно подвел итог Михалев. И ушел из балка.

Оставшиеся замолчали. Нечего было говорить.

«Сходняк» закончился ничем.

...Сбербанк отказал в выдаче кредита «Чазыголду», как «организации, не имеющей финансового обеспечения и объектов с залоговой стоимостью». «Ярбанк» обанкротился. Его владелец исчез, не вернув даже учредительского взноса «Чазыголда».

Инвесторы и магнаты отказали в софинансировании золотодобычи, отговорившись разными причинами.

Своего капитала у фирмы «Чазыголд» осталось только на новые «огонь, воду и медные трубы».

/Эпилог

С облегчением выпав из людного автобуса, Шкалик бодро поспешил в гостиницу «Геолог». «Это надо же такому случиться - в Красноярске построили гостиницу персонально для нашего брата», - думал он, отыскивая улицу-дом, куда направлялся переночевать. Суетливые потоки красноярцев текли встречь и попутно, создавая привычный городской хаос людского муравейника. Весёлые и грустные лица, вскрики и едва различимый говор толпы, по сравнению с Провинском, позволял ощущать некий «столичный дух».

Внезапно Шкалик обнаружил перед собой попутчицу, руки которой были заняты: в правой - авоська с двумя банками краски, в левой сумка, не менее тяжелая. Почти инстинктивно он подхватил сетку с краской и со словами «разрешите вам помочь» потянул её в свою сторону. Попутчица повернула на него лицо, и тут глаза ее всплеснулись неожиданной радостью. Шкалик принял это за благодарность. Однако попутчица остановилась как вкопанная и круто развернулась к нему. Это была Люся. Однокашница Люся... Его Люся! Его утраченное навеки счастье... Мистический образ его многочисленных снов и воображаемой яви. Его неслучившаяся любовь, которую так и не мог забыть, приглушить в сердце, вытравить, как нестерпимую боль. Ссадина сердечная...

- Люся! - он прошептал это одними губами.

- Ай! - изумленно вскликнула она и ответила через мгновение: - Это ты?! Же-е-ня... Как ты тут оказался? Куда ты идешь? Откуда?

Ее голос, отзвук тех студенческих лет, с теплым бархатным тембром и всё с той же легкой иронией в вопросах, вернул ему счастье тех лет. Да-да-да, это был голос его Люси и её прежняя ироничная интонация, тот же полушёпот-полусмех... И лицо, и посадка головы на плечах, её лёгкий нервический полуоборот головы, тонкая улыбка на нежном лице...

- Так я в гостиницу «Геолог». Переночевать нужно, - оторопело отозвался на её вопросы.

- Так и я в гостиницу «Геолог», и мне переночевать... - порывисто отметила она, еще более заражая его все тем же прежним вызовом. - Откуда ты идёшь?

- Я из Цветмета. Поступил на заочное, доучиваться буду... - словно стыдясь сказанного, ответил Шкалик, потянув на себя авоську с банками.

- Ага, за ум взялся! Хвалю за ухватку, дала бы десятку... - процитировала саму себя, ту, студенческую, Люсю.

- А ты откуда и куда?

- Я в гостиницу... Еду из управления, привозила один ванаварский проект на проверку. Я ведь теперь в Ванаварах живу.

- Да ты чё?.. Ванавара и ты... Ведь это где-то посредине... морозов. У вас там трубы порвало, - вспомнил рассказы коллег.

- Так это когда было. А что мы стоим? Пойдем?

- Конечно, давай твою сетку.

И они устремились в общий поток прохожих.

- Но ведь там одни чукчи, - спрашивал, утверждая, Шкалик. Люся смеялась своим колокольчиком.

- Ну, во-первых, не чукчи, а эвенки. Во-вторых, не одни...

По дороге она успела в нескольких словах обрисовать свою жизнь геолога в Катангской геофизической экспедиции, ориентированной на поиски и разведку углеводородов, куда попала вслед за мужем, «да-да, тем самым...». Свое семейное счастье и благополучие... И о муже, и о девочках - «их у меня две»...

Шкалик же похвалиться ничем не мог. Да и не пытался.

В фойе гостиницы сердце Шкалика сжалось: сейчас она уйдёт. Уйдёт, возможно, навсегда. Уедет в свою Ванавару к мужу-чукче... Его пути никак не лежали в сторону Ванавары.

- Ты в каком номере остановилась? - спросил он, цепляясь за уходящий миг, будто обыденно и словно не придавая значения будущему расставанию. Будто бы надеясь на продолжение встречи.

-Я... - она на секунду замедлила с ответом, - сама к тебе приду. Разберусь с комнатными постояльцами и улизну. Ты жди. Не спи...

Шкалик молча ушел к себе. В номере бросил сумку на кровать, сел на стул. Припомнилась та встреча в общежитии после их совместного возвращения с Байкала, с Поповки... Люсина головка на его руках в автобусе, укачавшем её до глубокого сна. Их договор встретиться вечером и отметить возвращение с практики. Ее радостный смех из коридора: как оказалось, при встрече с тем самым студентом-геофизиком, с которым, как говорили, у неё отношения. В тот вечер он купил бутылку вина, курицу, помыл полы, празднично прибрал комнату, сходил в душ, сварил поесть и ждал её до глубоких сумерек. Она не пришла.

Сейчас, вспоминая тот вечер, он наперед был уверен, что это - неслучившееся - катастрофически повторится...

...Люся постучалась в двери комнаты ранним утром, с сумкой и авоськой с банками краски. Со своей полуусмешкой-полуулыбкой лёгкой иронии в глазах сообщила, что уезжает.

- Ну, что?.. Уснул? А я приходила...

- Я не спал. - только и ответил Шкалик.

Ну-ну, а я приходила...

Она ещё более хитро прищурила глазки, тихо хихикнула, поставила вещи у порога. Подошла к его кровати, наклонилась к нему и больно-больно поцеловала в губы. Резко оторвалась от него, забрала вещи и закрыла за собой дверь.

Перепечатка материалов размещенных на Southstar.Ru запрещена.