Южная звезда
Загружено:
ЛИТЕРАТУРНО-ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ ЖУРНАЛ № 1(10)
Вадим Чернов
 ПРЕДВИДЕНИЕ ВОЛЬФА МЕССИНГА

1

Судя по всему, пришло время исполниться еще одному предвидению Вольфа Мессинга. В шестидесятые годы я написал о нем несколько статей, очерков и, наконец, подготовил для альманаха «Ставрополье» автобиографию в литературной записи моего старшего друга Хвастунова по прозвищу Учитель.

Как-то, в один из тех давних вечеров, окончательно измочаленный Вольф Григорьевич положил ладонь на мой блокнот и тихо сказал:

- Все... Отправляйся домой, сегодня я ничего рассказывать не буду. Я очень устал.

Видя, что я не тороплюсь уйти из номера, он с грустью добавил:

- Почему никто не может понять, что я прежде всего человек, что я устаю,.. как все. Вот о чем тебе следует написать. - Мессинг немного подумал и добавил: - И ты напишешь! Прежде всего о том, что я уставал, как меня мучила бессонница после моих опытов, каким я был раздраженным и злым.

Его обыденная жизнь там, за сценой, была мало кому известна. Он, как правило, на своих психологических представлениях настолько выкладывался, что терял душевное равновесие, сон на длительное время. И тогда Мессинг становился резким и нетерпимым, нервно вздрагивал от каждого шороха. Ночью он бродил по комнатам, как лунатик, выходил на улицу и мог часами безмолвно смотреть на звездное небо. Для чего, зачем? Быть может, теперь думаю я, он таким образом подпитывался космической энергией? Не знаю. Но один факт из детства Мессинга кое о чем говорит. Об этом неоднократно упоминал, с каким-то смущением, сам Вольф Григорьевич.

- В раннем детстве я был лунатиком. Когда моя мать это заметила, она испугалась, и меня начали лечить. Ставили около моей кровати корыто с холодной водой. Вставая, я попадал ногами в холодную воду, ну и просыпался...

В тот вечер, услышав от Вольфа Григорьевича, что он устал и не намерен беседовать со мной, как обычно, чуть ли не до утра, я спрятал записную книжку в карман, распрощался и с большой неохотой пошел по длинному гостиничному коридору. Но вдруг услышал за спиной быстрые и легкие шаги. Мессинг догнал меня, взял за плечи и, пристально глядя в мои глаза, сказал:

- Ты вот что... Поезжай домой без фокусов. Я виделся с твоей матерью. Она мне сказала, что ты гоняешь на мотоцикле, как бешеный. А что, нельзя потише, поосторожнее? Мать очень беспокоится за тебя и боится, что ты однажды разобьешься. Я ей пообещал, что буду оберегать тебя... Но и тебе нужно быть благоразумным. А еще лучше будет, если ты вообще перестанешь гонять на этом дурном транспорте. Обещаешь?

- Конечно, Вольф Григорьевич, - легкомысленно ответил я. - Совсем забросить «Симсон», гонки, конечно, не получится, а вот осторожным я буду.

- Смотри, - пригрозил он, - я буду наблюдать за тобой. Раз помогу, два...

Он подал мне свою прохладную и, как всегда, сухую ладонь. Мы распрощались. Я сбежал вниз с четвертого этажа, прошел к автостоянке, где замкнутым стоял мой верный и любимый «Симсон». Это был мощный гэдээровский мотоцикл с четырехтактным двигателем. Он мог легко развивать скорость до ста пятидесяти километров в час. Иногда гаишники пытались догнать меня, но я на «Симсоне» легко уходил от них.

Зарокотал могучий двигатель. Он, как и положено спортивному мотоциклу, выхлоп имел напрямую через расширитель газов и без глушащих звук устройств. Садясь на мотоцикл, я глянул через плечо вверх и увидел в окне гостиничного номера худощавую фигуру Мессинга. Он действительно наблюдал за мной, как и обещал.

Было уже поздно, ведущая в гору улица Мира была совершенно пустынная. До поворота на Краснофлотской, где я жил в те годы, было несколько километров абсолютно прямой дороги с хорошим покрытием. Я вспомнил предупреждение Вольфа Григорьевича и решил, как говорится, проверить его.

Я крутанул ручку газа на себя почти до конца. «Симсон» взревел и начал так стремительно набирать скорость, что моментами переднее колесо поднималось в воздух - и я мчался на одном заднем. Но мне этого показалось мало. На скорости более ста километров в час я решился на большую глупость - поднял ноги и положил их на руль.

Тогда улица Мира плохо освещалась, но у «Симсона» была мощная фара. Луч света от нее бил чуть ли не на полкилометра, и я хорошо видел дорогу. И вдруг впереди возник другой сноп света. Пересекая мое движение, мчалась машина. Она тоже куда-то торопилась. В какое-то мгновение я оцепенел, когда понял, что к перекрестку мы подъедем одновременно, и я врежусь в машину или она в меня. Мне надо было немедленно тормозить, но как, если мои ноги упирались в руль мотоцикла? Быстро опустить их, нащупать правой ногой педаль тормоза и нажать на нее я не мог.

И тут я услышал внутри себя спокойный голос Мессинга: «Перегнись и прибавь газу. Увеличь скорость».

В одно мгновение я сложился, как перочинный нож, мой подбородок коснулся коленей, правая рука дотянулась до спасительной ручки газа и повернула ее на себя до упора. Мотоцикл рванулся вперед и... я проскочил перекресток на секунду раньше, чем машина «скорой помощи». Лишь после этого я глянул на спидометр и увидел, что стрелку указателя скорости зашкалило!

А еще через несколько минут я, весь мокрый от пережитого, ставил мотоцикл в гараже родительского дома...

...Что было, то было. Я точно знаю, что Вольф Мессинг умел многое. Например, в Риге он ездил по улицам на машине с завязанными глазами. Об этом Вольф Григорьевич рассказывал с юмором, смеясь:

- У меня был однажды импресарио, некий господин Кобак. Он все время требовал от меня разнообразия в моих опытах, чтобы привлечь людей на представления и побольше на мне заработать. Так вот, приехали мы в Латвию. Это было в 1924 или 1925 году. Кобак говорит: «Удиви рижан в рекламных целях!» Я предлагаю завязать мне глаза и посадить за руль автомобиля, на котором никогда в качестве водителя не ездил.

- И вы поехали?

- Да, через всю Ригу с завязанными глазами. Скажу, что это для меня было не очень сложно. Ведь на заднем сиденье находился очень опытный шофер, который мысленно управлял моими руками, ногами...

Я был знаком с Мессингом добрых полтора десятка лет, переписывался с ним, слушал его рассказы, по возможности вел записи, бывал на его сеансах, навещал его дома, бродил с ним по улицам, в лесу, встречался в гостиницах разных городов, у себя дома и в доме моих родителей. Я видел его ликующим, удовлетворенным, хвастливым, грустным и усталым, злым и недовольным... В общем, всяким. Я восхищался Мессингом и в то же время не один раз сомневался в нем, поддавался скепсису.

Уже дома я пришел в себя и усомнился в том, что слышал в себе его спокойный голос. Раздался телефонный звонок. Трубку взяла моя мама, на мгновение побледнела, слушая Вольфа Григорьевича, потом сказала:

- Ему ты нужен.

Я взял телефонную трубку и услышал отрывистый, как лай, голос сердитого ясновидца:

- Я... все... видел! И если ты... в дальнейшем... будешь фокусничать... на своем мотоцикле... пеняй на себя!

- Вольф Григорьевич, - начал оправдываться я, - как вы...

Но он бросил трубку.

За свою жизнь я видел на сцене, а порой общался с гипнотизерами, экстрасенсами, колдунами, телепатами, чародеями и магами разного ранга. Но я твердо уверен, что самый непревзойденный из них, самый даровитый и самый отважный был Вольф Мессинг. Долгие годы он был одинокой и яркой звездой на сером низком небосклоне нашей очень «правильной» жизни, среди которой было много места для подвигов хлеборобов, сталеваров, и царствовал социалистический реализм, но практически отсутствовало чудо. И прав врач-психотерапевт Александр Романович Довженко, который в 1983 году сказал мне в Феодосии:

- Мессинг был гениальным экстрасенсом, великим гипнотизером и умел практически все. И как жаль, что он свои способности промотал, распылил на эстраде, потешая и удивляя людей, вместо того, чтобы помогать им, лечить их.

2

В конце пятидесятых годов отдел науки «Комсомольской правды» возглавил Михаил Васильевич Хвастунов (по паспорту, а по книгам - М. Васильев). Он очень быстро собрал вокруг себя небольшую, но сильную группу молодых журналистов. В их числе были и ныне широко известные писатели Дмитрий Биленкин, Ярослав Голованов, Владимир Губарев... С легкой руки одного из них Михаила Васильева стали называть Учителем, а в журналистских кругах Москвы - проще, но тоже уважительно - Мих-Васом.

Во всех отношениях это был самобытный человек, даже внешне - рослый, красивый. Отличный организатор, терпеливый педагог, он, казалось, умел все, кроме одного - писать крепкую художественную прозу. Она получалась у него какой-то ненатуральной, слишком выспренной. А вот оценить чужую он умел. Очень любил поэзию, особенно Николая Гумилева, знал много наизусть. М. Васильев написал десятки весьма солидных и объемных научно-популярных книг. По образованию инженер, Михаил Васильевич был веселым, увлекающимся человеком. Он буквально фонтанировал идеями, легко расставался с ними, даря их людям, но одна его идея была воплощена в жизнь и жила долго. Я имею в виду созданный Хвастуновым «Клуб любознательных», - последнюю страницу в «Комсомольской правде», где он и его ученики печатали, как правило, научные сенсации, иногда, быть может, и сомнительные. Но в «Клуб любознательных» Вольф Мессинг не сумел прорваться со своими некоторыми психологическими опытами. А между тем, слава его росла и росла...

Однажды Михаил Васильевич в кругу учеников сказал:

- Ребята, а почему бы нам не пригласить Мессинга в редакцию? Ученых позовем, скажем, академика Берга... Пусть они объяснят то, что умеет Вольф Григорьевич. И мы об этом дадим отчет в «Клубе».

Тогда я практически ничего не знал о Мессинге, никогда не видел его. А слухам я не верил, слишком фантастическими они мне казались. Например, один довольно известный писатель рассказывал нам в отделе науки шепотом и часто огладываясь:

- Мессинг встречался с САМИМ,.. со Сталиным. В первый раз сразу узнал вождя и повел себя как ребенок. Наивно сказал: «Здравствуйте. А я вас на руках носил...» САМ очень удивился, спросил: «Как это на руках?» - «На демонстрации», - отвечал Мессинг. А Сталин ему: «Вы, Мессинг, очень хитрый человек!»

Мессинг не остался в долгу и, по словам писателя, тут же якобы сказал так: «Что я по сравнению с Вами, товарищ Сталин? Вот вы - действительно хитрец!»

А потом Сталин решил проверить способности Мессинга и дал ему задание - получить в Госбанке СССР 100000 рублей, предъявив кассиру чистый лист бумаги.

Вот как описал Вольф Григорьевич этот случай в автобиографии, которую помог написать ему в шестидесятых годах прошлого века Хвастунов: «Пожилой кассир посмотрел на бумажку. Раскрыл кассу. Отсчитал сто тысяч... Для меня это было повторением того случая с кондуктором, которого я заставил принять бумажку за билет. Только теперь это не представляло для меня, по существу, никакого труда.

Закрыв чемодан, я отошел к середине зала. Подошли свидетели, которые должны были подписать акт о проведенном опыте. Когда же формальность была закончена, с тем же чемоданчиком я вернулся к кассиру.

Он взглянул на меня, перевел взгляд на чистый листок, насаженный им на один гвоздик с погашенными чеками, на чемодан, из которого я начал вытаскивать тугие нераспечатанные пачки денег. Затем неожиданно откинулся на спинку стула и захрипел... Инфаркт! К счастью, он потом выздоровел».

Итак, Учителя осенила хорошая идея, ее поддержали все сотрудники отдела науки, и тогда я, весь дрожа от волнения, сказал Хвастунову:

- А кто будет приглашать Мессинга и ученых в редакцию?

- Ученых и того же Берга позовет Голованов, а Мессинга... Приглашай ты. У Сафонова узнай его домашний телефон, позвони... В общем, действуй от имени «Клуба».

Я так и поступил, и уже на следующий день позвонил Вольфу Григорьевичу. Трубку взяла женщина, спросила:

- Вам кого?

- Вольфа Григорьевича. Это звонят ему из редакции «Комсомольской правды».

А еще через минуту я впервые услышал хрипловатый, с сильным еврейским акцентом голос:

- «Комсомольская правда», зачем я нужен вам?

- Объясню при встрече. Когда и где мы можем встретиться?

Мессинг думал долго и, наконец, как бы преодолев себя, сказал:

- В четверг... у меня дома... в пять часов. Запишите адрес и, пожалуйста, без опозданий.

Но я опоздал на две или три минуты, потому что попутал подъезды. Дверь мне открыл сам Вольф Григорьевич. Выглядел он взбудораженным, его худощавое узкое лицо дергалось в быстрой мимике.

- Почему вы опоздали? - буквально простонал он и чуть не захлопнул дверь перед моим носом.

Все это произвело на меня столь сильное впечатление, что я больше никогда не опаздывал на свидания с ним. Этих свиданий за полтора десятка лет знакомства было много, в самых разных городах и, что удивительно, часто в местах, плохо приспособленных для этого. Например, дома я у него больше никогда не бывал, лишь писал и звонил на Песчаную улицу, а Мессинг сам назначал время и место встречи. Чаще всего мы виделись в больших залах крупных гостиниц. Скажем, в «Москве», «Национале», «Ростове». В гостиницах Вольф Григорьевич вел себя очень уверенно и свободно, а меня они, наоборот, сковывали. Но делать было нечего... Он, объехавший весь мир, побывавший чуть ли не во всех столицах земного шара, возможно, чувствовал себя лучше всего в гостиничной суете.

И так, Вольф Григорьевич пустил меня к себе домой после внутренней борьбы. Он жил в обычной двухкомнатной хрущевке с женой Аидой Михайловной, которая вскоре умерла (если не ошибаюсь, в 1960 году).

- Проходите... сюда, - сказал Мессинг, показывая на комнату, которая скорее всего была его кабинетом, и тут же исчез.

В углу был журнальный столик, около - два или три стула. В другом углу находился письменный стол, на котором было нечто, покрытое тяжелым куском плотной ткани. Я сел и через какое-то время услышал неразборчивое, недовольное бормотание. Будучи с детства глухим на одно ухо, я ничего не понял, решил, что это хозяин с кем-то спорит на кухне. Затем я вдруг услышал невнятный мат, который не рискую передать. Мне показалось, что он обращен ко мне. Одно виртуозное ругательство, второе, третье... Не ослышался ли я? И тут ворвался в комнату Мессинг, странно, будто зло, поглядел на меня, схватил в охапку нечто, покрытое куском ткани и унес в другую комнату, оставил там и крепко закрыл дверь. Вернулся на кухню, где хлопотала Аида Михайловна.

Вскоре на журнальном столике появились бутылка хорошего вина, различная закуска... Представителя «Клуба любознательных» Мессинг и его жена встретили хлебосольно, по-русски широко и обильно, в первый и в последний раз! Думаю, что в широте и обилии «виновата» прежде всего милая и обаятельная Аида Михайловна, с которой Вольф Григорьевич прожил в любви и согласии 16 лет. Он об этом сам признался: «Годы, прожитые с ней, самые счастливые в моей жизни». Там же, в автобиографии, Мессинг написал о том, как познакомился с Аидой Михайловной:

«В 1944 году, в Новосибирске, после сеанса психологических опытов ко мне подошла молодая женщина.

- Мне кажется, вступительное слово к вашему выступлению надо бы читать по-другому...

- Ну, что же, - ответил я, - попробуйте вы прочитать его. Следующее мое выступление - через два дня. Вы сумеете подготовиться?

- Попробую.

Накануне я встретился с ней снова. Мне понравилась ее манера чтения...

- А у вас есть длинное платье для выступления?

- Нет, я думаю, следует надеть темный строгий костюм. Он больше подходит для сеансов ваших психологических опытов.

В сорок пять лет, зрелым мужчиной встретил Вольф Григорьевич свое счастье. В шестьдесят он лишился его, опять стал одиноким, каким был всегда. Помощницы у него, правда, были. С одной из них я был знаком. Валентина Иосифовна - стройная, строгая и никак не реагирующая на капризы стареющего ясновидца.

Вольф Григорьевич был весьма капризным человеком, порой с ним общаться было очень тяжело. Он, думаю, очень четко понимал свою исключительность, поэтому позволял себе шутить со Сталиным: «А я вас носил на руках!» и даже дерзить величайшему из тиранов: «Вот вы - действительно хитрец!» Его глубоко оскорбило задание Лаврентия Павловича - нагнуться и снять с ног Берии сапоги. В автобиографии Мессинг об этом не упомянул, но мне часто говорил об этом, к месту и не к месту - настолько сильно засела в нем обида. Он и на меня обиделся за мое опоздание, весь ужин шпынял меня этим. Аида Михайловна, как могла, защищала, но Вольф Григорьевич не угомонился, в конце концов отомстил по-своему. Он категорически отказался приехать в редакцию «Комсомольской правды». Таким образом, я не выполнил задания Михаила Васильевича Хвастунова.

В конце ужина я пришел к выводу, что не ослышался прежде, когда раздались матерные слова после стремительного ухода хозяина из комнаты. «Законченный психопат, а не ясновидящий - вот он кто», - подумал я и почувствовал на себе пристальный, неотрывный взгляд Мессинга.

- Это вы зря, молодой человек, - вдруг, неожиданно сказал мне Вольф Григорьевич и попросил жену: - Принеси его.

Аида Михайловна поднялась, прошла в другую комнату и вернулась назад с клеткой, в которой, нахохлившись сидел большой попугай и одним глазом с ненавистью смотрел на меня.

- Познакомьтесь с моим любимцем, - весело сказал Мессинг.

Попугай на своей жердочке весь задергался, как паралитик, и начал ругаться хрипло и не очень внятно. Он знал, наверное, слов сто, но выпалить их все не успел, потому что Аида Михайловна поспешно накрыла клетку тяжелой темной тканью.

Через несколько лет Вольф Григорьевич в автобиографии напишет: «Я не сделал в жизни ни одного непорядочного шага». И это соответствует действительности. Да, капризным и своевольным он мог быть. Он любил и понимал шутку, мог озадачить человека, прочитав перед этим его мысли. Так случилось и со мной в конце ужина. А может, это редкостное понимание внутреннего состояния человека?

Я этого не знаю. Но сам Мессинг утверждал, что он может слышать - к счастью, не всегда - мысли других людей, что этому его научили австрийские профессора Абель и Шмитт. Точнее, не научили, а сказали ему, шестнадцатилетнему пареньку, что он - удивительный медиум, что ему надо непрерывно тренировать свои способности.

Случилось это так. Мессинг попал в Берлин и подрабатывал там посыльным. И вот однажды его послали с пакетом в какой-то пригород. По дороге он потерял сознание... Вот как об этом рассказывал он сам:

- Это был голодный обморок, я ведь жил скудно, зарабатывал мало, хоть плачь. Меня привезли в больницу. Пульса нет, дыхания - нет. Тело холодное... Особенно это никого не взволновало и никого не беспокоило. Перенесли меня в морг... И могли бы легко похоронить в общей могиле, если бы какой-то студент не заметил, что сердце у меня все-таки бьется. Он сказал обо мне профессору Абелю и тот легко увидел, что я нахожусь в состоянии летаргии, которая была вызвана голодом, нервными потрясениями. Абель привел меня в сознание, начал ставить на мне свои опыты. Он уверял, что я могу управлять своим организмом как хочу, что я очень внушаем.

- Какие опыты ставил на вас Абель?

- Я всего не помню. Обычно он отдавал мне мысленно различные просьбы, приказы, и я выполнял. Скажем, в печку прятали монеты. Я должен был их найти, достать из печки, но не через дверцу, а выбив молотком кирпич или кафель в стене. У меня все легко получалось. А после Абеля я начал зарабатывать деньги при помощи своих развившихся способностей. У меня появился импресарио, некий Цельмейстер. Потом он меня продал в паноптикум, где я работал мертвецом. Как? Да очень просто. Приходил на работу, ложился в стеклянный гроб и приводил себя в каталептическое состояние ровно на трое суток. Внешне я ничем не отличался от покойника. Хотите, я покажу это? И как я дышу, вы не заметите. Тренировками я многого добился.

Об этом в автобиографии Мессинг напишет так:

«Я начал тренироваться. В свободные четыре дня я ходил на берлинские базары. Вдоль прилавков с овощами, картофелем и мясом стояли краснощекие молодые крестьянки и толстые пожилые женщины из окрестных сел. Покупатели были редки и в ожидании их многие сидели, задумавшись о своем. Я шел вдоль прилавков и поочередно, словно верньером приемника включая все новые станции, «прослушивал» простые и неспешные мысли немецких крестьян о хозяйстве, оставленном дома, о судьбе дочери, вышедшей неудачно замуж, о ценах на продукты, которые упрямо не растут... Но мне надо было не только «слышать» эти мысли, но и проверять, насколько правильно мое восприятие. И в сомнительных случаях я подходил к прилавку и говорил, проникновенно глядя в глаза:

- Не волнуйся... Дочка не забудет подоить коров и дать корм поросятам... Она хоть и маленькая еще у тебя, но крепкая и смышленая...

Ошеломленный всплеск руками, восклицания удивления убеждали меня, что я не ошибся.

Такими тренировками я занимался более двух лет. Абель научил меня и еще одному искусству - способности выключать силой воли то или иное болевое ощущение».

Бесспорно, с такими очень развитыми за десятилетия способностями Мессинг легко мог озадачить практически любого человека. И он не один раз это сделал во время нашего общего ужина. В частности, он в тот памятный для меня вечер предсказал мою будущую жизнь, остановился на поворотных годах. Скажу одно, во многом он не ошибся. Мне запомнилось его странное утверждение, что ему это не очень сложно делать, когда он совершенно не знает собеседника. Получалось, что человек был для Мессинга как бы прозрачным в первые часы знакомства, а потом, как жаловался ясновидец, «все для меня туманится, делается зыбким, и я путаю прошлое с настоящим, начинаю теряться».

Вольф Григорьевич, как я понял в тот вечер, легко улавливал мои мысли, а вот что думала в те часы его жена, он не знал. Не знал он, кажется, и того, что Аиде Михайловне осталось жить считанные месяцы. Впрочем...

По сей день остается для меня загадкой и то, как переманил Вольф Григорьевич к себе говорящего попугая. Этот попугай, как я слышал, жил у одного хирурга и забавлял всю интеллигентную Москву своей матросской бранью. Мессинг предлагал владельцу большие деньги, но тот отказывался. Ясновидец же привык исполнять свои капризы, имевшие над ним, как я уже писал, большую власть, и... добился своего. Как? Он об этом долго не говорил...

В середине шестидесятых годов Вольф Григорьевич приехал на гастроли в Ставрополь и я по инициативе своих родных, друзей пригласил его к себе. В доме моей тети Фатимы состоялся большой и весьма содержательный вечер. На нем, в частности, присутствовал детский хирург и известный на Ставрополье писатель Георгий Шумаров. Зашел разговор о попугае, который умел ругаться матом. Вольф Григорьевич, размягченный нашим прасковейским мускатом, сказал:

- А что попугай! Я захотел - и он прилетел ко мне домой... Даром он мне достался.

Позже Георгий Шумаров использовал этот эпизод в своем романе о хирургах. Он говорил мне:

- Почему-то я, скептик, был потрясен этой историей с попугаем. И не верил ей. А потом приехал в Москву и позвонил Мессингу, мол, правду вы нам сказали или спьяну прихвастнули? Вольф Григорьевич на полном серьезе все подтвердил. Попугай известного хирурга действительно сам прилетел к нему на квартиру...

3

Однажды овладев своим труднообъяснимым искусством, Мессинг, думается, уже больше никогда не сомневался в своих силах, считал, что он таким родился, и с гордостью говорил, что первым, кто почувствовал его великий дар, был еврейский писатель Шолом-Алейхем.

- Он был проездом в нашем местечке Гора-Калевария. И меня, девятилетнего, привели к нему. Мол, этот еврейский мальчик учится успешнее других. Помню, как он ласково потрепал меня по щеке и сказал, что меня ожидает великое будущее, что я в свое время познакомлюсь с королями, принцами, с великими учеными, писателями и руководителями крупнейших государств мира. Так оно впоследствии и случилось. Если я начну перечислять тех, с кем мне пришлось общаться, понадобится много времени.

- А кто из них произвел на вас самое сильное впечатление?

Он мне равнодушно отвечал:

- Да никто!

- Даже Сталин?

- Это был хороший гипнотизер, как, впрочем, и Гитлер.

- А Эйнштейн?

- Ну, у этого было много книг. Они были повсюду и их, как помню, ходил и листал Зигмунд Фрейд. Оба были знаменитыми, но кто больше, не знаю. Наверное, Фрейд, строгий и скучный господин. Эйнштейн был попроще, домашний человек... Мысленные приказы мне делал Фрейд, я их все выполнил.

- Какие конкретно приказы?

- Пустяковые. Например, я должен был взять на туалетном столике пинцет, подойти к Эйнштейну и выщипнуть из его усов три волосинки.

- Вы книги Фрейда читали?

- Листал некоторые. Например, книга о психологии толпы мне показалась любопытной. А вообще, у меня не было особой нужды изучать тот же психоанализ по работам Фрейда. Я ведь с ним много общался лично. Он меня научил самовнушению и сосредоточению. Я ему за это весьма благодарен.

- И все же, кого из великих людей вы цените больше других?

- Наверное, Нострадамуса, Калиостро... Они умели не меньше моего. Особенно Нострадамус... Великий пророк был! Его предсказания охватывают период с 1555 по 3797 год и многие уже сбылись. Вот, например, он сказал, что в октябре вспыхнет самая великая и самая грозная революция. Все погрузится в великую мглу и прольется большая кровь. Будет опустошение и безнравственность, которые продлятся 73 года и семь месяцев... А затем будут восстановлены поруганные святыни и старые религиозные писания, так долго терзаемые.

Помнится, я несколько растерянно спросил у Вольфа Григорьевича:

- Как понимать это предсказание? Оно такое туманное, и непонятно, к какому веку или тысячелетию его следует отнести.

Мессинг пожевал своими мягкими чувственными губами и ответил, что Нострадамус сознательно не привязывал свои предсказания к известным только ему датам, так как это дело чрезвычайно опасное и многим не понравилось бы. И он это знает на собственном примере. У него в 1937 году был случай, когда он был слишком точен в одном из своих предсказаний и чуть не поплатился за это жизнью, но все - слава Богу! - кончилось хорошо, в результате он перебрался жить в Советский Союз, где живет уже десятки лет и его никто не обижает.

- Но для себя я вывод сделал окончательный, - продолжал Мессинг, - и больше подобных промахов не допускал.

Я был весьма заинтригован и позже не один раз пытался вызвать ясновидца на откровенность, просил рассказать о том, что было в 1937 году.

- В Варшаве я выступал в одном из театров, в присутствии тысяч людей выложил правду, известную мне одному, а газеты Польши ее подхватили, напечатали - и о ней узнал Гитлер, вот так!

Этот миф о Мессинге я слышал еще до знакомства с ним, но он мне казался столь нереальным, что я отказался ему верить. Посудите сами. В 1937 году в Варшавском театре Вольф Григорьевич сказал, как уверял нас в отделе науки все тот же писатель-всезнайка: «В мае 1945 года русские танки пройдут по улицам Берлина!»

Я снова листаю свои записи, вспоминаю разговоры с Мессингом и наконец обращаюсь к его автобиографии, которую мы с Игорем Романовым впервые опубликовали в альманахе «Ставрополье». В целом она прошла почти незамеченной, быть может, потому, что мы проявили осторожность и ряд глав из нее опустили. Не прошла целиком автобиография и в журнале «Наука и религия». Но Михаил Васильевич Хвастунов, имевший огромные связи среди издателей Москвы, не сдавался, и полный текст был, как мне известно, набран в издательстве «Советская Россия». Но готовой книги я так и не держал в своих руках. А слухи были. Якобы воспоминания Мессинга побоялись дать советскому читателю, чтобы не разрушить его цельное материалистическое миропонимание. Книга Мессинга якобы пошла на прогнивший Запад, якобы продавалась в странах Латинской Америки.

Но прочитаем свидетельство самого Вольфа Григорьевича. Вот оно:

«Когда первого сентября 1939 года бронированная немецкая армия перекатилась через границы Польши, государство это, несравненно более слабое в индустриальном и военном отношении, да к тому же преданное своим правительством, было обречено. Я знал: мне оставаться на оккупированной немцами территории нельзя. Голова моя была оценена в 200000 марок. Это было следствием того, что еще в 1937 году, выступая в одном из театров Варшавы, в присутствии тысяч людей я предсказал гибель Гитлера, если он повернет на Восток. Об этом моем предсказании Гитлер знал: его в тот же день подхватили все польские газеты - аншлагами на первой полосе. Фашистский фюрер был чувствителен к такого рода предсказаниям и вообще к мистике разного рода. Не зря при нем состоял собственный ясновидящий - Ганнусен. Эта премия в 200000 марок тому, кто укажет мое местонахождение, и была следствием моего предсказания».

Итак, Мессинг извлек, как он уверял, хороший урок после одного из своих глобальных предсказаний. Поэтому он понимал Нострадамуса, которого воспринимал как равного себе и который писал так: «Я мог бы дать точные даты, указав на время действия событий, которые должны произойти. Но это не пришлось бы всем по сердцу...» И Мессинг после 1940 года практически не занимался ясновидением. Он спасся, попав в другое тоталитарное государство, и, наверное, понимал, что здесь, в СССР, ему лучше всего показывать достаточно невинные психологические опыты, удивлять людей своей феноменальной памятью, находить хитроумно спрятанные вещи, угадывать, держа человека за руку, его желания, бегать по переполненным залам с плотной повязкой на глазах и т. п.

Лишь изредка Мессинг «рисковал» и прибегал к ясновидению. Делал это, как правило, в частном порядке, например, заглядывая в будущее того или иного человека.

Об одном таком случае следует рассказать подробнее, тем более, что он произошел в здании огромного редакционного корпуса «Правды». То, что не удалось мне - пригласить Мессинга в «Комсомольскую правду», - сделали позже мои друзья из «Клуба любознательных». По их рассказам, Вольф Григорьевич был в ударе, провел в присутствии журналистов целую серию блестящих психологических опытов, а потом разговор зашел о вещах таинственных и в то время, в сущности, запрещенных - о телепатии. Тогда в телепатии многие сомневались, а тут перед собравшимися живой ясновидящий или, по-нынешнему, экстрасенс! От него начали требовать чуда. И разгоряченный Мессинг попросил журналистов взять свои блокноты.

- Записывайте! - сказал Вольф Григорьевич, затем глянул на одного из сидящих перед ним. - Как ваша фамилия?

Тот ответил.

- Записывайте, - продолжил ясновидящий, - такое мое предсказание: ровно через двадцать дней этот человек получит новое, очень крупное повышение. И затем рухнет. Вот тут вы и убедитесь, могу я заглядывать в будущее или нет.

Через двадцать дней предсказание исполнилось, - человек, на которого глянул Вольф Григорьевич, стал главным редактором крупнейшей газеты, затем, в 1964 году, после смещения Хрущева, лишился своего высокого поста...

Сколько раз у Мессинга спрашивали:

- Как это у вас получается?

Он всегда отвечал одно и то же:

- Скажу честно и откровенно: не знаю сам. Я не знаю механизма телепатии. Пусть его изучают те, кому положено. Я убежден, что это мое свойство предвидеть будущее со временем найдет свое материалистическое объяснение. Могу одно сказать, что, возможно, когда я сидел в редакции газеты, решался вопрос о назначении Иванова... (Так обозначил Мессинг того человека в своих воспоминаниях.) А я «услышал» об этом и сообщил журналистам.

А кто же ему «сказал» в 1937 году, что через восемь лет русские танки будут в Берлине? Бог? А его, как уверяют нас с пеной у рта, не существует. А мировое информационное поле? Оно есть или его нет?

Читаем дальше:

«Несколько слов о Ганнусене, раз уж о нем зашла речь. Это один из немногих известных мне телепатов, в действительности обладавших способностью к чтению мыслей. Я с ним познакомился в 1931 году, перед его выступлением корреспондент одной варшавской газеты представил меня Ганнусену за кулисами.

Работал Ганнусен интересно: у него были несомненные способности телепата. Но чтобы они развернулись в полную меру, ему нужен был душевный подъем, взвинченность сил, нужны были восхищение и восторг публики. Я знаю по себе: когда аудитория завоевана, работать становится несравненно легче. Поэтому в начале выступления Ганнусен прибегал к нечестному приему: первые два номера он проводил с подставными людьми. Едва он вышел на сцену, встреченный жиденькими аплодисментами, и произнес несколько вступительных фраз, из глубины зала раздался выкрик: «Шарлатан!» Ганнусен «сыграл» чисто по-артистически оскорбленную невинность и пригласил на сцену своего обидчика. С ним он показывал свой первый номер. Надо ли говорить, что «оскорбитель» мгновенно «перевоспитывался», уверовав в телепатию, и что в действительности этот человек ездил из города в город в свите Ганнусена. Я это понял сразу. Но аудитория приняла все это за чистую монету и аплодисменты стали более дружными.

Начиная с третьего номера, Ганнусен работал честно, с любым человеком из зала. Очень артистично, стремясь как можно эффектнее подать свою работу. Однако использование им вначале подставных лиц не могло уже потом до конца вечера изгладить во мне какого-то невольного чувства недоверия.

Мне кажется, что человек, наделенный от рождения такими способностями, как Ганнусен, не имеет права быть непорядочным, морально нечестным. Это мое глубокое убеждение.

В 1933 -1934 годах Ганнусена приблизил к себе Гитлер, хотя Ганнусен был чистокровный еврей, дед его работал старостой синагоги... Вращаясь в приближенных к Гитлеру кругах, шагая от успеха к успеху, Ганнусен узнал слишком много того, что знать ему не следовало. Определенные круги использовали его для того, чтобы под видом «астральных откровений» дать фюреру тот или иной совет. И когда он оказался слишком рискованной фигурой в большой политической игре, его просто убрали. Завезли в лес и застрелили. В общем, его судьба довольно точно и подробно рассказана в романе Лиона Фейхтвангера «Братья Лаутензак».

Так или иначе, желая ли отомстить мне за мое предсказание или, наоборот, намереваясь заменить мною Ганнусена, Гитлер объявил премию человеку, который укажет мое местонахождение. Я в это время жил в родном местечке, у отца. Вскоре это местечко было оккупировано фашистской армией. Мгновенно было образовано гетто. Мне удалось бежать в Варшаву. Некоторое время я скрывался в подвале у одного торговца мясом. Однажды вечером, когда я вышел на улицу пройтись, меня схватили. Офицер, остановивший меня, долго вглядывался в мое лицо, потом вынул из кармана обрывок бумаги с моим портретом. Я узнал афишу, расклеенную гитлеровцами по городу, где сообщалось о награде за мое обнаружение.

- Ты кто? - спросил офицер и больно дернул меня за длинные, до плеч, волосы.

- Я художник...

- Врешь! Ты - Вольф Мессинг! Это ты предсказывал смерть фюрера...

Он отступил на шаг назад, продолжая держать меня левой рукой за волосы. Затем резко взмахнул рукой - и нанес мне страшной силы удар по челюсти. Это был удар большого мастера заплечных дел. Я выплюнул вместе с кровью шесть зубов...

Сидя в карцере полицейского участка, я понял: или я уйду сейчас, или я погиб... Я напряг все свои силы и заставил собраться у себя в камере тех полицейских, которые были в это время в помещении участка. Всех, включая начальника и кончая тем, который стоял на часах у выхода. Когда они все, повинуясь моей воле, собрались в камере, я лежал совершенно неподвижный, как мертвый. Потом я быстро встал и вышел в коридор. Мгновенно, пока они не опомнились, задвинул засов окованной железом двери. Клетка была надежной, птички не могли вылететь из нее без посторонней помощи. Но ведь она могла подоспеть... В участок мог зайти просто случайный человек. Мне надо было спешить...

Из Варшавы меня вывезли в телеге, заваленной сеном. Я знал одно: мне надо идти на восток. Только на восток. К той единственной в мире стране, которая - я знал это - сможет остановить распространение коричневой чумы фашизма по земному шару. Проводники вели и везли меня по ночам. И вот, наконец, темной ноябрьской ночью впереди тускло блеснули холодные волны Западного Буга. Там, на том берегу, была Советская страна.

Небольшая лодчонка-плоскодонка ткнулась в песок смутно белевшей отмели. Я выскочил из лодки и протянул рыбаку, который перевез меня, последнюю оставшуюся у меня пачку денег Речи Посполитой.

- Возьми, отец! Спас ты меня...

- Оставь себе, пан, - возразил рыбак. - Тебе самому пригодится. Эх, и я бы пошел с тобой, если бы не дети!.. Чемоданчик не забудь.

Я пожал протянутую мне руку и пошел по влажному песку. Пошел по земле моей новой родины. Пошел прямо на восток».

Лично на меня этот кусочек из автобиографии Мессинга всегда производил странное впечатление какой-то ненатуральности описываемых событий. Почти библейская эпичность и отсутствие достоверных деталей, наверное, делают текст таким странным, но он глубоко действует на душу читателя. И еще одно: не надо забывать, что это все написано не самим Мессингом, а с его слов. Он же рассказчиком был неважным. Вольф Григорьевич очень быстро возбуждался, начинал торопиться, перескакивать с одного на другое, и его речь становилась из-за акцента не очень понятной. Я довольно долго считал, что он это делает специально, преследуя какие-то определенные цели, но потом убедился, что это его манера прирожденная. Право, в чем-то он был явно ненормален, существенно отличался от других людей, особенно, когда проводил свои эксперименты в залах в присутствии множества людей. Походка его делалась прыгающей, дышать он начинал через нос, с очень характерным тихим свистом...

4

Когда я перечитываю «О самом себе» Вольфа Мессинга, я каждый раз слышу два голоса. Один - тихий и часто сбивчивый, торопливый, - ясновидца. Другой - громкий и весьма логичный, рассудительный - Михаила Васильевича Хвастунова, сделавшего литературную запись воспоминаний! Нелегко пришлось моему старшему другу. Перед ним был уникальный человек с богатой жизнью, но не умевший о ней толком рассказать - отчасти, из-за своей нервности, трепетности и отчасти, потому, что был по-житейски осторожным и, если хотите, хитрым, знавшим цену хорошей рекламе и то, куда деваются излишне болтливые люди. О судьбе Ганнусена Мессинг всегда помнил. Думаю, что он не видел или даже не замечал большой разницы в тоталитарных режимах и из двух зол выбрал меньшее - жизнь в сталинской России. Здесь ему явно не угрожала смерть, хотя, как он сам пишет, «в Советском Союзе, борясь против суеверий в сознании людей, не жаловали ни гадалок, ни волшебников, ни хиромантов... К числу таких же не поощряемых занятий относили и телепатию». И Мессинг показывал на сцене тысячам людей самое простое и понятное. Его популярность росла. Но главным были мифы, которые сопровождали его повсюду. И в них трудно отделить правду от вымысла. Так ли было то или это, о чем люди рассказывали за спиной ясновидца, могли подтвердить лишь свидетели событий или сам Мессинг. Но свидетели было далеко, за границей, например, тот же граф Черторыйский, у которого однажды пропала бриллиантовая брошь стоимостью чуть ли не в миллион злотых, а сам Вольф Григорьевич, который разыскал эту брошь, не спешил это подтверждать и лишь загадочно улыбался, когда его начинали расспрашивать.

Возможно, лишь усилия Хвастунова дали в конечном счете какой-то эффект. Постепенно стала вырисовываться общая картина тех или иных случаев. Скажем, брошь графа, оказывается, украл слабоумный мальчик и спрятал в пасти чучела медведя. Об этом достаточно подробно описано в воспоминаниях Мессинга. Сейчас же я рассказываю то, что мне известно от самого Мессинга и что я зафиксировал в записных книжках.

- Если бы я захотел, мог бы там, на Западе, стать миллионером, - однажды сказал Мессинг.

- Каким образом? - спросил я, несколько удивленный тем, что наш разговор пошел о деньгах. О своих гонорарах Вольф Григорьевич не любил рассказывать, всегда подчеркивал свое бескорыстие и то, что во время войны он часто выступал перед публикой бесплатно, а когда выступал за плату, то деньги шли на оборону, на строительство самолетов. И на одном из них летал его названный сын, потом ставший председателем колхоза в Краснодарском крае. Фамилия его, если не ошибаюсь, Ковалев.

- Видишь ли, - ответил на мой вопрос Мессинг, - на Западе ко мне часто обращались с просьбами разного свойства богатые люди. А я всегда руководствовался правилами - богатый или бедный человек, помогать любому, делать людям только добро. И когда ко мне прилетел на личном самолете граф Черторыйский, попросил найти фамильную драгоценность, я не колебался и меньше всего думал о том, что в случае успеха мне обещана награда - четверть от стоимости бриллиантовой броши.

- Значит, граф посулил вам 250 тысяч?

- Да, но я их не взял, - с улыбкой сказал Мессинг и провел по столу рукой, как бы сметая пыль. - Зачем? Но я попросил графа проявить милосердие к евреям. Польский сейм перед этим принял одно постановление, которое существенно ущемляло права моего бедного народа. Граф выполнил просьбу, и у него в кармане остались заработанные мною четверть миллиона злотых.

Несколько дней провел Мессинг, выдававший себя за художника, в замке графа и нашел проклятую брошь, как думаю, не благодаря своему ясновидению, а потому что он был, помимо всего, наблюдательным человеком, тонким психологом. Чтобы убедиться в этом, достаточно прочитать часть воспоминаний, где Мессинг описывает свою деятельность в роли частного сыщика. Ясновидением или телепатией здесь даже не пахнет, это просто курьезные случаи, каких в его жизни было много. И все они свидетельствуют об огромной популярности Вольфа Мессинга, о том, что ему верили многие люди, и так постепенно вокруг Мессинга стали складываться легенды о его необычайном даре, о его всемогуществе. Они перешли границу вместе с ним и, бесспорно, крепко помогли ему на первых порах. Мессинг рассказывал, что многое его удивило в СССР, но он быстро приспособился к новым условиям жизни, пошел в Брестский горком партии, и там ему повезло. Он встретился с партчиновником, который курировал искусство, людей культуры. Это был некий Петр Андреевич Абрасимов, включивший Мессинга в одну из артистических бригад. Она должна была обслуживать Брестский район.

- Послушайте, Вольф Григорьевич, - однажды сказал Абрасимов, до того не встречавшийся с чудесами, - это правда, что вы в Польше попали в полицейский участок и вас должны были выдать самому Гитлеру?

- Правда.

- А как вы бежали?

- Очень просто, я загипнотизировал полицейских. Они подчинились моей воле.

Наверное, от Абрасимова о Мессинге узнали в Белорусском ЦК партии. И вскоре ясновидец знакомится с одним из советских вождей, с Пантелеймоном Кондратьевичем Пономаренко.

- Это был добрый и хороший человек. Я ему многим обязан, - вспоминал Мессинг. - А потом во время психологических опытов меня арестовали. Прямо на сцену поднялись два чекиста, извинились перед залом и увели меня.

- Вы испугались?

- Нет, потому что знал, они не желают мне зла. Я всегда чувствовал, что исходит от людей - тепло или холод, зло или добро. Да и мысли их мне были понятны. Они выполняли чей-то приказ, посадили меня в автомобиль и повезли. Я сказал, что в гостинице у меня не уплачено. Чекисты смеются, мол, это вас не касается, а ваши вещи мы забрали. Мы ехали долго, а куда - я не знал. Где-то ночевали, потом меня снова везли и, наконец, привезли, оставили одного в комнате с моим убогим чемоданчиком. А потом ко мне пришел Сталин...

- О чем вы с ним говорили?

- О разном. О том, какое положение в Польше, о моих встречах с Пилсудским... Я всего уже не помню.

- Сталин был вашим индуктором?

- Нет, но думаю, что по его заданию меня проверяли. То просили пройти без пропуска в одно важное учреждение, то получить по чистому листу деньги в Госбанке... А вот однажды, - Мессинг оживился, - мы ехали по шоссе, и мои спутники вдруг говорят: «Вольф Григорьевич, вон, впереди идет машина. Вы можете послать мысленный приказ шоферу, чтобы он остановился около столба?» Отвечаю, что могу, и начинаю действовать. У меня все получилось. Шофер встречной машины несколько минут ходил около столба, заглядывал в мотор, бил ногой по шинам... В общем, он поехал лишь тогда, когда я его отпустил.

- Вас, Вольф Григорьевич, наверное, чекисты считали опасным человеком?

- Да, - отвечал он не без самодовольства. - Так они считали, но не так все было на самом деле. И когда они в этом окончательно убедились, меня оставили в покое, позволили беспрепятственно выступать, где я хочу. Еще до войны с Гитлером я ездил в Харьков, в Одессу и даже в Грузию, на родину Сталина. В Грузии я узнал, что началась война, и тут задумался, чем я могу помочь своей новой родине? Идти на фронт я не мог - возраст и здоровье были не те. И я стал зарабатывать своим искусством на боевые самолеты. Где я только не выступал! И часто совершенно бесплатно, особенно в госпиталях, в цехах заводов...

В 1944 году на одном из таких выступлений присутствовал ставропольский поэт Вениамин Абрамович Ащеулов. Тогда это был молоденький солдат, и лежал он после ранения в одном из сибирских госпиталей.

- Мы изнывали от скуки, - рассказывает Ащеулов. - Госпиталь располагался на маленькой станции в стороне от Транссибирской магистрали, а большинство из нас уже чувствовали себя здоровыми. Вдруг нам говорят: артисты едут! Я не запомнил тех, кто пел, читал стихи, а вот Вольфа Мессинга запомнил на всю жизнь. Колоритный человек! Волосы до плеч, глаза холодные и пронзительные, так и кажется, что видит все, выворачивает человека наизнанку. И помощница у него была молодая, красивая. Одета была в темный костюм, выглядела строго и элегантно. Она сказала: «В том, что вы сейчас, товарищи, увидите, ничего сверхъестественного нет. Вольф Григорьевич - атеист, как и вы, в Бога давно не верит. Его способности вполне объяснимы с точки зрения марксистско-ленинской науки. И проявились они у Мессинга давно, еще в детстве. Он их обнаружил случайно, когда поехал в Берлин без билета. Вольф спрятался под скамейкой, надеялся, что там его никто не заметит. Однако, когда поезд приближался к Познани, в вагон зашел кондуктор и начал проверять билеты. Иногда он заглядывал под скамейки, увидел там насмерть перепуганного безбилетного пассажира, сказал: «Молодой человек, предъявите ваш билет!» Мессинг взял с пола какую-то грязную бумажку и протянул ее проверяющему, пристально глядя ему в глаза. К его удивлению, кондуктор внимательно осмотрел бумажку, даже посветил на нее фонарем и... сунул, как настоящий билет, в компостер.

- Молодой человек, - сказал кондуктор, - у вас билет, а вы спите под лавкой... Есть же свободные места!

Вот так впервые в жизни Вольф Григорьевич Мессинг понял, что он обладает силой внушения. Он, уважаемые товарищи, гипнотизер мирового класса. По крайней мере, в нашей стране равного ему нет, и вы сейчас в этом убедитесь сами.

...То, что затем показал Мессинг в госпитале солдатам, было мелочью, ерундой, которую сотворить способны даже третьестепенные гипнотизеры. Например, он снял у тех, кто хотел, головную боль, подчинил своей воле добровольцев, да так, что они проделывали на глазах у всех то, что он хотел, ну и так далее. А затем он лег, затылком опираясь на край одного стула и пятками на край другого, замер, вытянулся, как струна, стал негнущимся, как железнодорожная шпала. На плотный живот Мессинга встал самый тяжелый солдатик, попрыгал на нем. Но никто не заметил, чтобы тело Вольфа Григорьевича прогнулось хотя бы на миллиметр.

Подобное я видел на представлениях Мессинга много раз и в конце концов перестал этому удивляться, хотя никогда не понимал, как он это делает. Но иногда Вольф Григорьевич озадачивал лично меня сильнейшим образом. Об одном таком случае я расскажу подробнее.

Однажды Михаил Васильевич Хвастунов пригласил меня на свою дачу, которая располагалась в тридцати-сорока километрах от Москвы, в тихом и живописном месте.

- Поедем, - сказал Учитель, - вечером, поговорим о том, о сем, чайку лесного попьем, а рано утром отправимся по грибы.

На даче был и Вольф Мессинг.

Утром следующего дня мы отправились по грибы. Нехотя пошел с нами и Вольф Григорьевич. Он, судя по всему, не был заядлым грибником. Как это водится в таких случаях, мы скоро разбрелись в разные стороны, но предварительно договорились, что периодически будем встречаться на одной поляне.

Через час или полтора я вышел на эту поляну и увидел такое, что осталось у меня в памяти на всю жизнь.

В центре поляны лежало толстое старое бревно, на котором сидел Мессинг. Его окружали смеющиеся, визжащие от восторга дети из окрестных дач. Ясновидец им что-то говорил. Когда я подошел поближе, то услышал:

- Дедушка, пусть зайчики к нам в гости придут!

- И ежики тоже!

- Дедушка, а этого зайчика можно на руки взять и погладить?

- А ежик меня не уколет своими иголками?

Я стал за спиной Мессинга и ничего не понимал. Мне стало не по себе, потому что дети играли с несуществующими зверями. Два мальчика тыкали пальчиками в какой-то бугорок на земле и ойкали, словно прикасались к иглам ежа, а девочки гладили несуществующих зайчиков. Кто-то кормил лисенка колбасой и хлебом.

И всем этим нелепым со стороны представлением руководил добродушный, улыбающийся Вольф Григорьевич, в корзинке которого не было ни одного гриба. Как видно, он с этой полянки никуда не уходил.

Когда у меня под ногами хрустнула сухая ветка, Мессинг стремительно обернулся, увидел меня и властно сказал:

- И ты иди!

Рукой он показал на детей. Я подошел к ним, но по-прежнему не видел никаких зверушек до тех пор, пока не услышал голос Вольфа Григорьевича и мой взгляд не встретился с его взглядом.

- Не веришь, ну и зря! Тогда обернись, только не пугайся. Это зверь по тебе!

Я обернулся и... увидел за стволом ближайшего дерева морду медведя, но не испытал никакого страха. А потом я посмотрел на счастливых детей, которые играли с зайцами, белками, лисами и ежиками. В реальности происходящего я теперь нисколько не сомневался. Но более всего я был потрясен корзинкой Мессинга, которая доверху была наполнена отборными белыми грибами. Я подошел к ней, полный зависти, перебирал эти ядреные грибочки и настойчиво расспрашивал Вольфа Григорьевича, где, в каких местах он их нашел. Он терпеливо отвечал мне и потом предложил половину переложить в мою сумку, что я сделал без промедления...

В воспоминаниях Мессинга есть такие строчки:

«Психологические опыты - это моя работа, и она совсем нелегка. Мне надо собрать все свои силы, напрячь все свои способности, сконцентрировать всю свою волю, как спортсмену перед прыжком, как молотобойцу перед ударом тяжелой кувалдой. Мой труд не легче труда молотобойца и спортсмена, или конструктора, склонившегося над чертежом новой машины, или геолога. И те, кто бывал на моих психологических опытах, иной раз видели капли пота, выступающие на моем лбу...»

Все это так, все это верно и справедливо, хотя сравнения в вышеприведенной цитате совершенно не мессинговские. Они целиком принадлежат Михаилу Хвастунову, характерны именно для него. Вот почему я, перечитывая «О самом себе», каждый раз как бы слышу два голоса, родные, близкие для меня и... навсегда исчезнувшие из этого мира. Как я уважал, как я любил обладателей этих голосов, как мне одиноко без них!

Они меня учили во всем добиваться профессионализма, делать любимую работу играючи, без натуги и, прежде всего, этим поражать людей.

5

В самом начале шестидесятых годов в моей жизни произошло несколько сильных, потрясших меня событий. Они были разные - и хорошие, и плохие, но, главное, поворотные. О том, что они приближаются, мне в свое время предсказал Мессинг, но я не очень поверил ему. Но, наверное, то, что написано на небесах, в книге нашего бытия, неизбежно и неумолимо. Возможно, что лучше всего не знать своего будущего, не заглядывать в него ни под каким предлогом. Все равно изменить ничего нельзя!

Так или иначе, но я на себе испытал, как велик дар Мессинга-предсказателя, и было естественно, что написал об этом ему и Учителю. Вольф Григорьевич, как помню, ответил не сразу, а Михаил Васильевич отозвался без промедления. Его более всего обеспокоило то, что я оказался в слишком «растрепанных чувствах». Он как мог успокаивал меня, обратившись к мудрости Экклезиаста, к опыту царя Соломона, и писал так: «Почему ты забыл соломоновское - и это пройдет! Для чего ты тогда добивался от Мессинга откровенности и, добившись ее, не подготовил себя?»

А чуть позже он позвонил мне и с радостью сообщил, что Мессинг запланировал в своей гастрольной организации поездку в Ставрополь. «Жди, вы встретитесь - и он поможет тебе выйти из стрессового состояния».

- Пусть он напишет мне, - кричал я в телефонную трубку. - Он ведь обещал помочь, когда мне будет трудно!

Прошло еще немного времени, и в Ставрополе появились афиши - «Психологические опыты Вольфа Мессинга». Билеты шли нарасхват, легенды и мифы об этом гипнотизере, ясновидце и телепате достигли, в конце концов, и нашего сонного, всегда стабильного, как сейчас выражаются, в политическом отношении города. Иногда я думаю, что эту стабильность заложили сразу после революции 1917 года короткопалый ставропольский большевик Ашихин и его друзья. И сделано это было просто - вырезали, убили, расстреляли они в Ставрополе всех непокорных, думающих, свободолюбивых, а оставшихся напугали до конца дней их.

И так, Ставрополь, каким бы он ни был, потихоньку бурлил, готовясь к встрече с Мессингом, разговоры об этом шли даже на базаре. А вот достоверной информации было немного. При всей известности Вольфа Григорьевича, в газетах и журналах о нем писали сравнительно мало и весьма односторонне, поэтому для слухов было раздолье. Буквально на глазах рождались мифы о Мессинге. Один из них особенно упорно распространялся среди людей. В нем речь шла об НКВД, куда Мессинга якобы привели по приказанию самого Лаврентия Павловича Берии. Ясновидец не дрогнул, когда заходил в знаменитое здание на площади Дзержинского, только сказал сопровождавшим его чекистам:

- Как я счастлив, что вхожу в двери самого высокого здания в Москве!

- Вольф Григорьевич, в Москве есть более высокие здания.

- Возможно и есть, но только из этого здания видны Сибирь и Калыма. Значит, оно выше других, - возразил чекистам ясновидец.

Берия решил самолично проверить способности Мессинга читать чужие мысли и согласился стать индуктором. Он мысленно приказал ясновидящему снять с него сапоги. Вольф Григорьевич это сделал с потемневшим от унижения лицом - снял сапоги, но Берия все равно не успокоился и как бы в шутку сказал:

- Товарищ Мессинг, а сможете ли вы выйти отсюда, если я не подпишу вам пропуск?

- Смогу и без этой бумажки. Возьмите ее себе на память.

- Подождите, товарищ Мессинг, а если я предупрежу охрану?

- Это ваше дело!

Берия с улыбкой набрал телефон начальника охраны и отдал команду:

- Мессинга без отмеченного пропуска не выпускать! Предупредите об этом все посты!

Вольф Григорьевич не спеша пошел из кабинета, спустился с третьего этажа, а еще через несколько минут был у подножия памятника Феликсу Дзержинскому и оттуда помахал Берии рукой.

Так ли это было, никто не знает. И сам Мессинг молчал, только улыбался в ответ на мои расспросы. А позже я прочитал в его воспоминаниях, что он действительно был в гостях у одного большого советского чиновника (какого, он не пишет):

«Мне не составило большого труда внушить им (т. е. часовым), что я очень большой начальник, которого они хорошо знают и по долгу службы должны пропустить без пропуска.

К сожалению, не все люди, обладающие искусством гипноза, отличаются твердыми моральными принципами».

И далее еще одна интересная цитата:

«...я считаю очень правильным, что в Советской стране право заниматься гипнозом ограничено специальными постановлениями. Но считаю, что правду о гипнозе должны знать все. А ученым надо как можно подробнее изучать это интересное явление».

Я знаю лишь одну более или менее серьезную статью тех лет о Мессинге. Она была написана профессором Косицким с доброжелательных позиций и называлась так: «Об опытах Мессинга».

Вот что писал Косицкий:

«Много лет назад я побывал на одном из выступлений Вольфа Мессинга. Ведущий объявил, что Мессинг будет выполнять любые задания, которые надо изложить в письменном виде и передать жюри, избранному из публики. Жюри будет проверять правильность выполнения, самому же Мессингу записи не нужны: он воспримет содержание задачи путем «передачи мысли».

В аудитории наступила тишина. Неужели действительно мысль может непосредственно передаваться от человека к человеку? Неужели существуют для этого особые электромагнитные волны или лучи?

Мне захотелось убедиться во всем самому, и я послал записку.

Задание было сложным. Приставной стул из 13-го ряда принести на сцену. Извлечь из кармана девушки, сидящей на 10-м месте в 16-м ряду, два удостоверения и сложить сумму цифр номера первого из них и число, по которое действительно второе. Достать из другого кармана деньги в количестве, равном указанной сумме, и положить их под левую переднюю ножку принесенного стула.

Меня вызвали на сцену. Мессинг попросил взять его за руку и сосредоточиться на задаче. Яркий свет слепил глаза. Я держал руку Мессинга, а он стоял рядом. Вдруг он ринулся со сцены в зал, увлекая меня за собой, схватил приставной стул в 13-м ряду и вынес его на сцену.

Освоившись с необычной обстановкой, я решил начать свой эксперимент. Я понял, что моя рука, сжимавшая запястье Мессинга, оставалась все время бесконтрольной. Расслабив мышцы, я сосредоточился на задании, которое старался передать ему мысленно.

Со стороны все это выглядело, по-видимому, довольно странно. Один человек с застывшим взглядом замер на месте, а другой суетился и метался вокруг. Мессинг производил десятки мелких, почти неуловимых движений в разных направлениях, замирал на мгновение, вглядывался в меня и начинал все сначала. Рука моя оставалась безжизненной.

- Не думайте о себе! Не думайте о себе! - тихо произносил он, не в состоянии сделать ни шага. Он был не прав: я не думал о себе, а сосредоточился на задании настолько, что перестал замечать все вокруг.

В этот момент стало понятно, что мысль моя непосредственно передаваться ему не может, что он улавливает ее только по реакции моей руки. Производя десятки случайных движений в разных направлениях, он мгновенно оценивает мою реакцию на каждое из них. Понятно, что если он случайно движется в нужном направлении, я реагирую на это по-другому. Он продолжает нужное движение и снова следит за мной. Это не передача, а угадывание мысли.

Я понял, что Мессинг воспринимает движение моей руки. Так ли это? Я очень легко стал сжимать ему руку каждый раз, когда направление его движения оказывалось правильным. Мессинг ожил. Каждый раз он чувствовал едва уловимое пожатие моей руки, когда начинал двигаться в нужном направлении.

Он нашел девушку в 16-м ряду, вывел ее на сцену (хотя в задании и не было этого) и вновь начал делать десяток мелких движений. Когда его руки оказались около карманов, я вновь слегка сжал руку, а он в то же мгновение извлек из карманов все, что там было, и положил на стол. В одно мгновение он успел прикоснуться по очереди к каждому предмету, и вновь моя рука слегка сжалась в тот момент, когда он дотронулся до удостоверения.

Мгновение - удостоверения отложены в сторону. Он открыл их и начал легко водить карандашом по строчкам. Как только карандаш оказался около нужной цифры, я вновь сжал руку. Так повторилось и с другим удостоверением. Затем я таким же образом привлек его внимание к деньгам и помог ему угадать, куда их нужно положить. Он выполнил задачу, но о том, что я над ним экспериментировал, так и не догадался.

С той поры прошло много времени, и я, наверное, не вспомнил бы этого случая, если бы не предложение редакции (журнала «Здоровье») ответить на письма читателей. Некоторые из них ставят тот же вопрос: может ли мысль передаваться от человека к человеку непосредственно? Ссылаются на телепатию. Приводят в качестве примера опыты Мессинга и других.

Я не видел опытов телепатов и не берусь о них судить. Что касается Мессинга, то нужно со всей решительностью подчеркнуть, что ничего таинственного в его опытах нет. К телепатии они не имеют никакого отношения.

Наша мысль - продукт мозга и не может существовать в отрыве от него или от материи вообще. Только идеалисты думают, что мысль может существовать в чистом виде, то есть вне связи с материей. Когда человек передает свою мысль другому, он передает материальные, весомые, зримые, слышимые носители мысли: текст, знаки и т. д.

Наука физиология неопровержимо доказала, что мысль - это результат тонкой и весьма сложной нервной деятельности организма человека. Эта деятельность может проявиться в виде желания, жеста, слова, письма.

Но мысль может и не проявиться. Есть немало чувств, которые мы не высказываем. В этом случае нет внешнего, видимого проявления мысли, но нервная деятельность существует, ее можно уловить, исследуя с помощью специальных приборов работу головного мозга. Правда, сегодня мы еще не в состоянии узнать содержание самой мысли. Однако, как показывают исследования, такая скрытая, невысказанная мысль имеет некоторые внешние проявления, но настолько слабые, что обычно мы их не замечаем.

Основоположник русской физиологии И. М. Сеченов еще столетие назад указывал на то, что любая мысль неразрывно связана с мышечным движением. При невысказанной мысли это движение остается скрытым, едва заметным. Регистрируя специальным прибором очень слабые движения руки, Сеченов доказал, что как человек мысленно представит себе, что он чертит круг, рука его начинает производить круговые движения. Но и в этих случаях, когда никакого видимого проявления мысли нет, движение, сопровождающее ее, существует.

И. П. Павлов неоднократно подчеркивал значение этих фактов:

«Давно замечено и научно доказано, - писал он, - что раз вы думаете об определенном движении, вы его невольно, этого не замечая, производите. То же - в известном фокусе с человеком, решающим неизвестную ему задачу: куда-нибудь пойти, что-нибудь сделать при помощи другого человека, который знает задачу, но не думает и не желает ему помогать. Однако для действительной помощи достаточно первому держать в своей руке руку второго. В таком случае второй невольно, не замечая этого, подталкивает первого в направлении к цели и удерживает от противоположного направления.

Такие движения получили в науке название «идеомоторных актов» (от греческого слова «идея» - «мысль», и латинского «мотор» - «приводящий в движение»). Мышцы совершают движение вследствие нервных импульсов, приходящих к ним из мозга по двигательным нервам. Передача этих импульсов всегда сопровождается возникновением биоэлектрических потенциалов.

С помощью электронных приборов эти потенциалы могут быть легко выявлены. Так, ученые зарегистрировали потенциалы в речевых мышцах человека, когда тот начинал решать задачи в уме, в мышце руки, при воображаемых движениях, в мышцах губ и правой руки при мысленном написании слов и т. д.

Все это свидетельствует о том, что наши мысли вызывают появление реакции мышц даже тогда, когда они остаются скрытыми, невысказанными. Но почему мы, как правило, не видим таких реакций? В чем необъяснимость опытов Мессинга? Почему эти опыты не может проделать каждый из нас?

Дело в том, что мышечные реакции очень слабо выражены. Чтобы улавливать их, необходимы чувствительные приборы или специальная длительная тренировка.

Способность к восприятию очень слабых воздействий может быть врожденной, но у каждого из нас она резко возрастает после специальной тренировки. Дегустаторы отличают десятки тысяч оттенков запахов. Слепые обладают тонко развитым слухом и осязанием. Тренировка может дать поистине феноменальные результаты. Академик-физиолог И. С. Бекетов проделал недавно опыты по исследованию способности слепых ощущать некоторые предметы на расстоянии. В этих опытах установлено, что люди, лишенные органа зрения, могут чувствовать на расстоянии большие и плотные предметы - стены, деревянные щиты и т. д. Тонкую сетку и мягкие предметы они не ощущают и натыкаются на них.

Выяснилось, что слепые чувствуют предметы благодаря звуковому эху, отражаемому предметом. Эхо обычно настолько слабое, что сами люди его не осознают и не могут объяснить причину своих ощущений предметов.

Природа с избытком наградила каждого из нас огромными возможностями и способностями, но многие из них не всегда развиваются и реализуются. Человек, использовавший эти удивительные возможности и выдающиеся способности и развивший их, может делать то, что делает Вольф Мессинг. Благодаря длительным и настойчивым упражнениям, он развил свои природные способности, улавливая такие тонкие реакции другого человека, которые для многих остаются незаметными и могут быть выявлены только с помощью специальных чувствительных приборов. Обладая замечательной памятью, он точно запоминает расположение сцены, зала, лестницы и т. д. и может двигаться с завязанными глазами так же свободно, как это делают слепые в знакомой обстановке.

Таким образом, опыты Мессинга - результат огромного, напряженного труда, отполировавшего до блеска то, что в той или иной степени вкладывает природа в каждого из нас. Нас покоряет тонкая, филигранная его работа, и мы забываем, что удивительная легкость, с которой он выполняет свои опыты, в действительности - результат длительной, упорной тренировки, огромной концентрации внимания и напряжения.

И этот огромный труд Мессинга покоряет. Мы не можем оставаться равнодушными, когда слышим игру Давида Ойстраха или Вана Клайберна. В этот момент мы, конечно, не думаем о колоссальном труде, вложенном в каждое их исполнение. Такова сила подлинного искусства и таланта».

Как мы видим, Косицкий вполне доброжелательно писал о Мессинге, подчеркивал его трудолюбие, громадный артистизм, но объяснение всему давал свое, с моей точки зрения, малоубедительное и сознательно все подгонял под материалистическое учение Павлова, ловко найдя у него выгодную для себя цитату. Более непримиримо к великому ясновидцу был настроен другой ученый, профессор Китайгородский. Он вообще отрицал телепатию, и его точка зрения в те годы преобладала в советском обществе. Поэтому мы с Игорем Романовым, подготавливая воспоминания Мессинга для альманаха «Ставрополье», решили «не дразнить гусей» и вырезали из рукописи, прямо скажем, самые смачные страницы. И все равно от критических стрел не убереглись. Особенно разносной была статья в журнале «Нева».

Но это все было потом, через несколько лет, и я сегодняшний этому почти не удивляюсь. Время «оттепели» кончалось, начинался знаменитый застой во всех областях советской жизни. Но в годы, которые я описываю, у власти еще находился Никита Сергеевич Хрущев, который позволял разномыслие. Поэтому о Мессинге были и другие, хотя весьма осторожные, публикации, например, медика Козака. Да и сам Вольф Григорьевич был смелее, более открытым в своих беседах. Позже он замкнулся, стал осторожнее. Мессинг всегда весьма остро ощущал политическую ситуацию и знал, где, когда и что можно. А вот позже, с воцарением Брежнева, он вновь, как улитка, ушел в свою раковину, и на этот раз уже окончательно. Приходится лишь радоваться тому, что его в последний момент «разговорил» Михаил Васильевич Хвастунов, сделал записи воспоминаний Мессинга и даже сумел частично их опубликовать.

- Странное дело, - не один раз говорил Мессинг с горечью, - я работаю десятки лет чисто и на глазах сотен людей, уверенно читаю их мысли, предсказываю то, что потом обязательно случается, а меня считают, в лучшем случае, просто артистом, говорят о каких-то незаметных мышечных движениях, которые я так ловко улавливаю. Я не люблю обмана и утверждаю, что телепатия вполне материалистична. Она просто совершенно не изучена, во многом ее скомпрометировали различные шарлатаны.

- Значит, вы полностью опровергаете гипотезу Косицкого об идеомоторном механизме вашего умения.

- Конечно. Дело не в моих каких-то обостренных чувствах. Я просто слышу мысли других людей, но не всех одинаково.

- Иначе говоря, одних вы слышите лучше, других хуже. А почему же вы тогда не услышали то, что Косицкий решил поставить на вас свой эксперимент?

- Термин «слышать» в моем деле не совсем точен. Тут другое. Я чужое желание воспринимаю как свое, только родившееся во мне, и начинаю его без промедления реализовывать. В случае с Косицким я сразу понял, что надо делать, и побежал в зал, схватил, как он пишет, подставной стул в тринадцатом ряду. Экспериментировать он начал, наверное, чуть позже. Конечно, это сбивало меня с толку, поэтому я и попросил его: «Не думайте о себе». Или иначе: «Не думайте о своем эксперименте».

- А пожатие его руки вы чувствовали?

Мессинг сидел в номере гостиницы «Ставрополь» и был бледен, взволнован моими, как он наверное считал, «каверзными» вопросами. Не успев докурить одну сигарету, он поджег другую и сказал:

- Во время опытов я полностью погружаюсь в стремление понять мысли, желания человека, который держит меня за руку. Я тогда практически ничего не замечаю иного вокруг. Не заметил я, наверное, и пожатий Косицкого.

В воспоминаниях Мессинга есть такие строки:

«Еще раз говорить неправду и преувеличивать у меня нет никаких причин. Чтобы «услышать» чужие мысли, мне нужна особая собранность чувств и сил. Но когда я достиг этого состояния, мне уже не представляет труда «слышать», «читать» телепатически мысли любого человека. И практически любые мысли. Контакт за руку с индуктором мне помогает выделить из общего шума чужих мыслей те, которые нужны мне. Но я могу обходиться и без этого контакта. Кстати, когда мне завязывают глаза, мне легче работать - я целиком перехожу на зрение индуктора. И легко и свободно двигаюсь я по залу с завязанными глазами не потому, что запомнил расположение ступеней и дверей, а потому, что я «вижу» в это время то, что видит индуктор».

Не только я один могу засвидетельствовать, что Мессинг действительно мог так же виртуозно работать без контакта, с крепко завязанными глазами. Он это проделал на следующий день после нашего разговора в здании ставропольской филармонии. Я на всю жизнь запомнил именно эти опыты Вольфа Григорьевича, находясь все время на сцене, за кулисами. Он был в ударе, все у него в тот памятный день получалось четко и красиво. Он выполнял, не касаясь индуктора, любые задания, в том числе и достаточно сложные. Например, один ставрополец в письменном виде предложил Вольфу Григорьевичу пройти определенным образом по залу, выйти во вторую дверь, зайти в буфет и взять там без оплаты два килограмма конфет строго определенного сорта. И он безукоризненно выполнил это задание, повторяю, без контакта с индуктором. Я помню, как замер весь зал, глядя на Мессинга, который довольно долго ходил между рядами кресел, а затем, словно ошпаренный кипятком, выбежал в коридор и через несколько минут вернулся с большой вазой в руках. В вазе было ровно два килограмма конфет, которые, как рассказывали очевидцы, ему спокойно и деловито взвесила буфетчица без всякой оплаты. Когда конфеты вернули, женщина весьма удивилась.

- Я их продала Вольфу Григорьевичу.

- Вы их дали ему без денег, - сказали ей.

- Не может быть. Я хорошо помню, как давала ему сдачу.

И буфетчица точно назвала сумму сдачи.

Эти деньги Вольф Григорьевич вернул ей после окончания опытов. При этом присутствовала и его помощница.

Строгая, в черном костюме помощница представила Мессинга ставропольской публике невыразительно и даже, как мне показалось, подчеркнуто глупо.

В номере гостиницы я сказал ему:

- Вы превзошли, Вольф Григорьевич, самого себя!

- Ты говоришь правду, - он лихорадочно затянулся сигаретой. - Ты теперь не сомневаешься во мне, я это вижу.

- А вот ваша помощница... Лучше бы она рассказала о вашем детстве, о встречах с интересными людьми. Ну, как я это слышал раньше в Москве, Ростове.

Мессинг покачал головой, снова глубоко затянулся и сказал:

- Без такой набойки мне нельзя выступать.

- Это как? - удивленно воскликнул я.

- А ты видел, кто сидел в первом ряду? - спросил Мессинг. - Вот завтра, наверное, их не будет. Завтра моя помощница может себе позволить отступить от текста, который прибит к моим психологическим опытам большими гвоздями и, наверное, навечно.

В связи с этим вернусь к его воспоминаниям, где можно прочитать следующее:

«Нет, я не могу пожаловаться на отсутствие ко мне интереса и уважения ни со стороны своего государства, которое высоко ценит и оплачивает мою работу, ни со стороны прессы, которая нередко пишет обо мне, ни со стороны зрителей, которым выступления нравятся, судя хотя бы по тому, что непроданных на мои психологические опыты билетов, как правило, не бывает. И лишь одна категория населения относится ко мне не всегда одинаково: это - ученые.

Я могу четко разделить их на две группы: на моих сторонников и противников. Помню, с каким огромным, чисто профессиональным интересом отнесся ко мне на заре моей жизни немецкий профессор Абель. Помню, как много со мной возился доктор Фрейд. Не меньшую заинтересованность выказал и советский академик П. П. Лазарев, к сожалению, рано умерший...

Но есть и еще одна категория ученых - тех, кто рад бы принять, но не понимает сущности моих опытов.

В 1950 году мое непосредственное начальство - гастрольное бюро, по линии которого выступал я со своими психологическими опытами, обратилось к Институту философии Академии наук СССР с просьбой помочь в составлении текста, который бы объяснил материалистическую сущность моих опытов.

В ответ было получено такое письмо:

«Институт философии Академии наук СССР.

В Гастрольное бюро Комитета по делам искусств при Совете Министров СССР.

В соответствии с Вашим запросом направляем текст вступительного слова к выступлениям В. Г. Мессинга.

Автор текста - кандидат педагогических наук М. Г. Ярошевский.

Текст апробирован сектором психологии Института философии».

Мой старший друг и учитель Михаил Васильевич, написавший десятки книг по науке и технике, будучи по образованию инженером, заведующим отделом науки и техники крупнейшей газеты, я думаю, совершил подвиг, взявшись за черновую работу и сделав литературную запись воспоминаний Вольфа Мессинга.

- Я уверен, - говорил он неоднократно, - что рано или поздно человечество откроет для себя, быть может, даже полевые формы жизни. Поэтому надо уже сейчас изучать феномен Мессинга, однажды поверив ему. Хватит нам повторять старые ошибки! Мы уже закрывали генетику и кибернетику, а теперь закрываем телепатию, считаем это суеверием.

- Вы, Михаил Васильевич, больше, чем кто-либо, общаетесь с учеными, с академиками. Что они говорят?

- Да разное. Но в целом не приемлют телепатию и ясновидение. Мол, это суеверие чистейшей пробы. Говорят, МихВас, вы ведь дипломированный инженер и хорошо знаете, что в природе существуют только четыре типа сил. Это сильные (ядерные) и слабые, проявляющиеся на расстоянии менее 1013 и 1016 см соответственно, и две дальнодействующие - гравитационные и электромагнитные силы. И, мол, для любых других гипотетических сил из всей совокупности экспериментов вытекают ограничения, исключающие их проявление. Мол, этого достаточно, чтобы отвергать существование ряда мифических явлений, обозначаемых наукообразными терминами: парапсихология, телекинез, полтергейст и так далее.

- А про гипноз вы спрашивали? Как с ним быть?

- Я недавно об этом говорил с одним уважаемым академиком. Не буду называть его фамилии. Он - редкостный умница, много сделал для науки. Так вот, этот академик пришел в ярость, закричал: «Да при чем тут гипноз! Он, как и постгипнотические явления, исцеления и наведенные болезни, даже внушенная смерть - с точки зрения физики не вызывают никаких сомнений. А вот внечувственная передача информации или телепатия с точки зрения физики невозможна».

6

Я почти поверил в его способность заглядывать в будущее. Пишу «почти поверил», потому что сомнения в глубине души оставались, но о них я никогда не рисковал говорить ясновидцу. А он был весьма доволен, когда его предсказания в отношении меня и моего отца сбылись.

- Я никогда не ошибаюсь, - говорил он мне, яростно, как всегда, попыхивая сигаретой. - Мне тогда не хотелось сообщать тебе печальное. Прости меня, но ты настаивал, а я...

- Но как вам это удается, Вольф Григорьевич?

- Сам не знаю. Если хочешь, я даже боюсь этой своей способности и стараюсь как можно реже прибегать к ней. А люди все равно просят... Вот помню, это было еще в Польше, пришла ко мне одна женщина и буквально плачет. «Помогите, - говорит. - Я вся измучилась от неведения». И показывает она мне фотографию мужчины. Вижу, что он похож на нее, наверное, родственник. И точно, я угадал. Это был ее брат, который несколько лет назад уехал в Америку, и с тех пор от него ни слуху, ни духу, как говорится.

- Он живой? - спрашивает женщина.

А на меня тут как наехало, вижу я его живым, улыбающимся и в отличном костюме. И откуда-то я знаю, что брат уже написал ей письмо, что она его скоро получит. Но когда? Оказывается, я и это почему-то знаю, говорю торопливо и абсолютно уверенно:

- Не волнуйтесь, пани. Ваш брат жив. У него были сложные времена, вот и молчал. Вы получите от него письмо на тринадцатый день, считая сегодняшний.

- И она получила письмо от брата?

- Да, точно на тринадцатый день. А я в этом совершенно не сомневался. Ну, про Гитлера ты знаешь, я тоже не ошибся. Вот и тебе правду сказал. Подобных случаев у меня в жизни было много. Но не надо спрашивать, как мне это удается.

Об этом в воспоминаниях Мессинга есть такие строки:

«Мой чисто интуитивный метод неясен ни мне, ни кому-нибудь другому. Но я убежден: мой «метод», «способ» - называйте его как хотите - имеет материальную базу, материальный действенный механизм.

Кстати, этим даром владею не только я. В истории описаны, если покопаться в хрониках, в дневниках, в мемуарах - тысячи совершенно неожиданных и с поразительной точностью сбывшихся предчувствий - интуитивных предвидений».

Теперь, как мне кажется, настало время поведать один случай, который произошел в первый приезд Мессинга в Ставрополь.

Дело было так. Гастроли Вольфа Григорьевича уже кончились. Через день или два он должен был улететь в Москву. Где-то ближе к обеду мы шли с ним по центральной улице города, по проспекту Карла Маркса вниз, к гостинице, говорили о разных пустяках.

Около здания редакции «Ставропольской правды», где в то время располагалась и краевая писательская организация, мы остановились. Я стал настойчиво приглашать Мессинга на второй этаж, чтобы познакомить его с писателями, журналистами. Признаюсь, я хотел похвалиться перед товарищами, мол, вот какой у меня друг! Вольф Григорьевич отказался:

- Давай это сделаем в другой раз. Ладно?

Мы пошли дальше, и тут из горкома партии вышел человек, которого я всегда любил и уважал - Михаил Сергеевич Горбачев, тогда малоизвестный провинциальный партийный работник. Мы остановились, заговорили, как это было десятки раз до этого и после этого дня. Уставший Мессинг деликатно отошел в сторону, чтобы не мешать нашему разговору.

- А кто это с тобой? - между прочим спросил Горбачев.

Я ответил, мол, это знаменитый на весь мир Мессинг. Михаил Сергеевич оживился, мне показалось, что он знает о психологических опытах Мессинга.

- Вон какой гость в нашем городе, - уважительно сказал Горбачев. - Будет время, заходите.

- Ладно, Михаил Сергеевич, буду иметь в виду. А за приглашение спасибо!

На том мы и расстались с Горбачевым. Он пошел по проспекту вверх, а мы с Мессингом - вниз. Он шел молча и о чем-то сосредоточенно думал. Я сказал, что разговаривал с первым секретарем Ставропольского горкома партии и что он приглашает нас зайти к нему. Мессинг молчал, продолжая сосредоточенно думать о своем.

- Неудобно, Вольф Григорьевич, он - хозяин города, надо зайти!

Мессинг по-прежнему никак не реагировал на мои слова. Он словно не слышал меня.

Потом мы пообедали в ресторане «Ставрополь» и поднялись к нему в номер. Здесь я снова сказал Вольфу Григорьевичу, что ему следовало бы пойти со мной к Горбачеву, и опять выдвинул свой, как мне казалось, неотразимый аргумент:

- Он ведь хозяин города!

Реакция Мессинга на это была странной. Он вдруг весь напружинился и тихо, с каким-то вызовом, спросил:

- А что у него на голове?

Я ничего не понял и пожал плечами.

- Ты видел, что у него на голове?

Я ответил, уже окончательно расстроенный, что ничего не заметил. И тогда Мессинг, пристально глядя на меня, заговорил сбивчиво и торопливо:

- Если бы... Хозяин города... Царь. Видел метку... Это царь! - последние слова он буквально прокричал.

Лишь услышав про метку, я все понял. Мессинг умудрился заметить то, что тогда у Горбачева было малозаметным - родимое пятно. И оно его необъяснимо поразило.

Мессинг так и не пошел на прием к Горбачеву. Но я с того дня поверил в звезду Михаила Горбачева и, основываясь на предсказании Вольфа Григорьевича, часто говорил, что моему земляку суждена невиданная карьера, необычайный взлет к высшим постам в нашем государстве.

Вольф Григорьевич не стал свидетелем того, что он не ошибся. Он умер в то время, когда Горбачев был первым секретарем Ставропольского крайкома КПСС, а у меня, как говорится, в загашнике, иначе - в моей памяти, осталось еще несколько вот таких, походя оброненных пророчеств Вольфа Мессинга. Я жду, исполнятся ли они? Могу сказать лишь одно: я настроен скептически, ибо ничто не предвещает того, что они сбудутся. А вдруг?

Но лучше было бы, наверное, если бы я этих пророчеств не знал. Ибо правильно сказано в Библии у Экклезиаста, которого любил цитировать Учитель: «Во многом знании много и печали».

- Он тебя слишком зателепал, - с улыбкой сказала однажды моя жена, и я согласился с ней.

Действительно, я многие годы находился под сильным влиянием Мессинга и... боялся его прозрений, потому что они, по крайней мере те, которые касались меня, неумолимо сбывались. Много позже, уже после его смерти, я прочитал много разных и весьма умных книг и узнал, что такое карма, психоанализ Зигмунда Фрейда и т. д. И вдруг меня озарило, и я понял, что мысль есть первоисточник мироздания, первоисточник всего сущего, ибо всякое творчество зарождается и начинается в мысли. Я теперь уверен в том, что существует единое информационно-энергетическое поле, с проявлением которого сталкиваются все люди. Оно оказывает на нас сильнейшее воздействие. Это, если хотите, тот самый Космический Разум Циолковского, это божественная сила религий, это мировой дух разных философских школ. Существует нечто, к чему нельзя подходить с обычными мерками. Вместе с реальным физическим Космосом его можно назвать Универсумом, Богом, если хотите. Из него может быть изъята любая информация, как это делал Мессинг.

В философском отношении это означает следующее. Если признавать существование информационного поля и говорить о мыслях как о материальном явлении, то вопрос о первичности или вторичности сознания по отношению к бытию становится бессмысленным. Иными словами, духовный процесс и материальный взаимосвязаны. Мы, как я считаю, дети двух Космосов - духовного и физического, материального. И у меня вызывает большое сожаление то, что человечество совершенно зря потеряло массу времени, энергии в результате борьбы материализма с идеализмом и наоборот. Я убежден, что приближается новая эпоха в миропонимании. В настоящее время человечество достигло предела погружения в материю и теперь ему предстоит понять, что кроме всем известных и понятных законов физического мира существуют также законы духа, пока непонятные и известные лишь частично.

В свете вышеизложенного я увидел феномен Мессинга иными глазами и страх перед всякого рода прозрениями у меня стал медленно, но уверенно рассеиваться. Я понял, каким одиноким и трагическим человеком был Вольф Мессинг, как ему было тяжело жить. И не случайно его воспоминания заканчиваются такими грустными словами:

«Очень часто я ловлю мысли других людей, завидующих мне: «Вот бы мне такие способности...», «Я бы...» А мне хочется сказать этим людям:

- Не завидуйте!

Чему завидовать? Свойство телепата позволяет мне иной раз услышать о себе такое, что, как говорится, уши вянут. Увы! Так много рождается у людей мыслей, которые совсем не к чему слышать другим и которые обычно не высказываются вслух... Приятно ли слышать о себе бесцеремонные, грубые, лукавые мнения?

Так может быть, способность гипнотического воздействия - завидная вещь?

О, нет! И в доказательство этому могу сослаться на тот факт, что я и сам к этой способности прибегаю крайне редко. Считанное количество раз в моей жизни.

Ну, наверное, самое завидное - умение видеть будущее?

Да тоже нет! Кстати, я никогда не сообщаю людям, что они должны скоро умереть. Стараюсь не сообщать и другие печальные вести. Зачем? Пусть лучше они не ожидают бед и несчастий. Пусть будут счастливы.

Нет, ни одна из этих способностей не дает никаких особенных преимуществ. Если, конечно, их обладатель честный человек и не собирается использовать свое умение в целях личной наживы, обмана, преступлений... Но и в этом случае он не достигнет успеха. Он будет в конце концов обнаружен и, попросту говоря, наказан... Обязательно!»

Мессинг с детской наивностью верил, что добро всегда побеждает зло, и считал, что, например, тем же гипнозом имеет право владеть лишь очень чистый, высоконравственный человек. Но в жизни не всегда так бывает. Я помню, как однажды мы долго говорили на эту тему с Михаилом Хвастуновым, к которому, в силу его работы научного публициста, поступало много, порой разноречивой, информации по самым разным каналам.

- Контроль над психической деятельностью человека с помощью гипноза, судя по всему, возможен, - сказал Михаил Васильевич, когда мы сидели у него дома на Беговой.

- Но это, если того человек желает, - сказал я. - Если это не расходится с его нравственными установками, моральными принципами. Неужели можно стать рабом кого-то, быть послушным орудием в его руках?

- Как сказать... Ты знаешь, что проделал однажды в одном из министерств Москвы наш чистейший и нравственный Вольф Мессинг? Он заставил, потому что обиделся, одного чиновника, чуть ли не министра, изображать балерину. Представь себе: толстый важный мужик вдруг начал танцевать, подпрыгивать в зале... Его подчиненные ошалели! А ведь Мессинг был далеко от него, на сцене, и прямо в глаза чиновнику не глядел, блестящий шарик ему не показывал.

- Ну, одно дело стать посмешищем в глазах подчиненных, а другое, например, убить по приказу гипнотизера человека.

- Но если одновременно с этим приказом ему будет внушено, что он стреляет, скажем, в тире по мишени? И он выстрелит... Я вот узнал, что в Америке давно ведутся секретные работы по контролю над человеческим мозгом, волей, памятью.

- А кому это нужно?

- Специальным службам, которые, как говорят, уже потратили миллионы долларов и добились блестящих результатов. Например, одна киноактриса, Кэнди Джонс, оказалась очень чувствительной к гипнозу. Она была запрограммирована в свое время на то, чтобы ощущать себя в определенные моменты другим человеком. Иногда ей звонили, и актриса улетала в Сан-Франциско, где появлялась перед глазами гипнотизера Дженсена. Дженсен под гипнозом открывал в ней другое сознание, и Кэнди становилась Арлен Грант, агентом спецслужбы. Так вот, Джексон внушил этой актрисе вообще ужасное. Кэнди была запрограммирована на самоубийство после того, как отпадет в ней нужда как в агенте.

- Неужели инстинкт самосохранения слабее гипнотического внушения? - спросил я.

- Нет, разумеется. Но весь фокус заключался в том, что Арлен Грант должна была сбросить со скалы в море не себя, а тело Кэнди Джонс.

- Я ничего не понимаю. Это какая-то шизофрения... Два человека в одном теле!!!

- Лучше сказать - два сознания в одном теле! А понять это можно, наверное, если допустить, что учение буддистов во многом верное и справедливое. Ты знаком с ним?

И вот теперь, наверное, настало время коротко изложить то, что некоторые мыслители называют основами миропонимания новой эпохи. Я нисколько не навязываю их кому-либо. Читатель, не склонный к философствованию, может их вообще пропустить, но это, как я считаю, единственный ключ к пониманию феномена Мессинга и ему подобных людей.

Так вот. Каждый человек состоит из семи начал. Это физическое тело, эфирный двойник, астральное тело, инстинктивный ум, интеллект-рассудок, духовный ум или чувствование - интуиция и последнее, седьмое начало - Дух, наша бессмертная сущность, высшее «Я» человека.

Обратим внимание на шестое начало, на духовный ум, который дает человеку способность прозрения, проникновения в сущность вещей не путем рассуждения или логического мышления, но путем мгновенного озарения. Иначе говоря, человек, если он обладает такими способностями как, Мессинг, Циолковский, Менделеев, Сергий Радонежский, Христос или Будда, может входить в контакт с Космическим информационно-энергетическим полем и брать оттуда то, что ему нужно, любую информацию.

Считается, что люди, достигшие высокого духовного развития, могут покидать свои физические тела и даже астральные совершенно сознательно. Они могут принимать участие в жизни высших сфер, потом возвращаться в свои покинутые тела и помнить все, что с ними происходило, тогда как люди неразвитые покидают свои физические тела лишь во сне и, возвратившись из астрального мира в свое физическое тело, ничего об этом не помнят.

А теперь вернемся к опыту Мессинга, к каталепсии, к которой он иногда прибегал в своей жизни. Об этом он рассказывает так:

«Я уже говорил ранее, что владею умением приводить себя в состояние каталепсии. Это древнее искусство, которым превосходно владеют индийские йоги. Каталепсия - это состояние полной неподвижности с абсолютно застывшими членами и абсолютной одеревенелостью всех мышц. Когда я вхожу в состояние каталепсии, меня можно положить затылком на один стул, пятками на другой, чтобы образовался своеобразный мост. На меня при этом может сесть весьма солидный человек. Мне не приподнять и на миллиметр этого человека в обычном состоянии. А в состоянии каталепсии он может на мне сидеть столько, сколько ему вздумается. Я даже не чувствую тяжести его тела. Вообще, я тогда почти ничего не чувствую. Перестает прощупываться пульс, исчезает дыхание, неуловимо биение сердца...»

Но для чего иногда Мессинг покидал свое тело? Для того, чтобы на нем, т.е. на его теле, посидел и попрыгал какой-нибудь «солидный мужчина»? Ну, нет, это было бы дешевым фокусом. Я полагаю, что так ему легче всего проникать в информационно-энергетическое поле, иначе - в астральный мир.

Когда Вольф Григорьевич жил в Польше, разъезжал по всем странам мира, ему часто приходилось давать интервью журналистам. И вот однажды у него спросили:

- Вы говорили, что телепат в состоянии каталепсии может предвидеть будущее. Так ли это?

- Я это знаю по собственному опыту, - отвечал Мессинг. - Выступая в Лодзи, я в таком состоянии предсказал за полгода до выборов, что профессор Мосцицкий будет во второй раз избран президентом.

И вот еще одно признание Мессинга, которое я взял из его воспоминаний, отбросив глупое объяснение феномена с точки зрения павловского учения:

«Я вхожу в это состояние самопроизвольно, правда, после длительной, в течение нескольких часов, самоподготовки, заключающейся в собирании в единый комок всей своей воли, видимо, с помощью самогипноза. В последние годы во время сеансов психологических опытов этого своего умения я не демонстрирую. Но когда жил в Польше, самопроизвольная каталепсия была почти обязательным номером выступлений. И мне не раз приходилось встречать там своих подражателей, которые демонстрировали такое умение с помощью механических приспособлений».

У меня могут спросить, в каталептическом ли состоянии был Мессинг, когда уступил моим настойчивым просьбам и заглянул в мое будущее?

Нет, как будто бы не был. Все было гораздо проще. Вдруг он закрыл глаза - и затем открыл, стал смотреть на меня как на пустое место. И так продолжалось довольно долго. Затем он стал говорить, как пьяный, не очень связно. Аида Михайловна шепнула мне: «Это вас касается. Если хотите - записывайте...».

Мне известно, что однажды он сознательно впал в каталепсию и начал предсказывать будущее в связи с известным кубинским кризисом. Тогда американцы обнаружили ракеты на Кубе и весь мир замер в тревожном ожидании. Мне об этом рассказывал Хвастунов. Мессинга пригласили в Советский комитет защиты мира или в иную солидную организацию, я точно не помню. В печати об этом я нигде не читал. Так что, возможно, это еще одна легенда, миф о ясновидце Мессинге. Но есть там одна деталь, которую трудно выдумать: Вольф Григорьевич в состоянии каталепсии написал, а не сказал, лишь одну фразу: «Войны не будет!»

Однако я отвлекся, начав излагать кое-что из основ миропонимания новой эпохи. Не буду говорить о том, что делается с человеком, согласно этому учению, после его смерти, кроме сути - он сбрасывает с себя оболочки после того, как освободится от физического тела, т. е. с ним происходят превращения и он достигает той области высшего ментального плана, который во всех религиях именуется раем.

Так вот, каждая из человеческих оболочек, в которую облечен наш Дух, как бы светится, образует то, что называется аурой. Аура находится в прямой зависимости от степени духовного развития человека. Чем он духовнее, тем более и богаче разнообразными оттенками его аура - своеобразный биоэнергетический кокон человека. Его можно увидеть и даже «пощупать» руками.

Экстрасенсы по излучаемой ауре, которая есть показатель нашего внутреннего содержания видят нашу душу, читают наши мысли. Не это ли мог делать и Вольф Мессинг, обладавший в высшей степени способностью к прозрению? У него был ум будущего, если так можно сказать. А ум прошлого - это инстинктивный ум; рассудок, интеллект, оперирующий с помощью логики - это ум настоящего. Этими умами наделены все мы в большей или меньшей степени.

Современная наука называет инстинктивный ум подсознанием. Кроме подсознания она знает лишь сознание. Сверхсознания или того высшего ума, из которого рождается способность прозрения, она пока не признает. Современная наука считает интеллект самой высшей частью человеческой сущности, а это далеко не так. Он является лишь пятым началом нашей сущности. Выше его, как считает пока ограниченное число людей на Земле, существуют еще два начала. Одно из них - озарение или прозрение, благодаря которому человечество имеет все самое благородное, прекрасное. Все высшие ценности культуры взяты из этого удивительного и чистейшего источника.

Итак, Космос, звезды, информационно-энергетическое поле оказывает на нас очень сильное воздействие.

Я был буквально ошарашен, когда прочел в «Комсомольской правде», что изложила в своей статье Кучкина. И вместе с тем задумался. А что если Обласова действительно посетило прозрение, и он в самом деле вышел на новое концептуальное понимание устройства мира? Почему он начал предсказывать, как это делал Вольф Мессинг? Или тот же Нострадамус? Но, заметьте, в отличие от них, он делает это на основании математических расчетов.

«...В Киеве, в обыкновенной двухкомнатной квартире живет человек, открывший, ни много ни мало, следующее: как людям перемениться. Каждому.

Говоря коротко, научно-практический центр «Биотехнолог», которым этот человек руководит, выполняет около ста (!) видов услуг: от устранения аварий на работе до устранения катастроф в личной жизни.

Человека зовут Обласов Геннадий Михайлович. Он составляет технологии жизни, при соблюдении их гарантируя любому из нас правильную, счастливую и плодотворную жизнь.

Занимаясь более четверти века научными исследованиями, Обласов вышел на новое концептуальное понимание устройства мира, выведя его физико-математическую формулу. Между прочим, он просил жену выбить эту формулу на его могильном камне. Лично я убеждена, что он получит и Нобелевскую премию, и тот самый золотой памятник будет поставлен именно ему.

Обласов дает новое толкование времени-пространства. Говорит о замкнутости времени. Отсюда возможность предсказаний. Вся наша жизнь, все ее структуры - семейные, производственные, социально-политические - суть, по Обласову, биосистемы, и от того, правильно или нет они организованы, зависит их катастрофическая или счастливая модель. Обласов считает, что биопотенциал любой живой системы подключен к биопотенциалу природы, при этом их взаимодействие волнообразно. В периоды максимальной совместимости налицо максимальная плодотворность - это «красные» дни, месяцы или годы частного лица, президента фирмы, его фирмы и т. д. В «черные» - информационно-сигнальная совместимость с природой минимальна или вообще отсутсвует. Основное свое открытие Обласов формулирует как фундаментальный принцип структурной асимметрии, считая, что именно на нем базируется единое эволюционное биосистемное устройство мира.

Часть открытий Обласова засвидетельствована приоритетными справками (1974, 1979). Самые серьезные свои сообщения он предполагает сделать очень скоро.

- Силы плодотворной совместимости, - говорит Обласов, - всегда превосходят потенциал насилия, благодаря чему природа обладает абсолютным свойством неуничтожимости.

Видимо, благодаря тому же, когда наша страна, а может, и все мировое сообщество оказались действительно у края пропасти («хоть немного еще постою на краю-ю-ю!..»), произошел такой выплеск мировой энергии: от летающих Лел до развалов тоталитарных режимов. Природа (ноосфера, космический мозг, Бог?) сама себя спасает, подавая нам знаки, рождая чудища и чудеса. Обласов - тоже результат природного эволюционного процесса. Он понадобился - и он пришел.

Ну, а поскольку народ наш (с одной стороны - доверчивый, а с другой - скептичный) всегда желает доказательств, вот несколько.

На основании расчетов по известной ему формуле, Обласов предсказал Чернобыль за год до событий, что прогремели. Киевские чиновники отмахнулись. Есть свидетельства.

За сутки до запуска «Бурана» Обласов вложил в конверт листок, запечатал и послал по собственному адресу: о том, что запуска не будет. Запуск и впрямь был отложен, как известно, на 17 суток. Запечатанный конверт с полагающимися штемпелями был вскрыт в присутствии сотрудников одного НИИ. Свидетельства тоже есть.

Когда я готовила этот материал, НАСА сообщила об окончательной отмене программы «Шаттл». Бились, бились и сдались. Обласов предсказал, что с «Шаттлом» ничего не получится, еще до первого запуска, который тоже не получился. Свидетельства есть...»

7

Последний раз в Ставрополь Вольф Мессинг приехал в конце шестидесятых годов, после того, как в альманахе было опубликовано его повествование «О самом себе», но под другим названием. Предисловие написал я. Эти два номера «Ставрополья» стали библиографической редкостью чуть ли не в день выхода, а меня читатели замучили вопросами. И без того большая популярность Вольфа Григорьевича стала на порядок выше. Я ему об этом написал, предложил договориться с гастрольной организацией и провести цикл психологических опытов не только в краевом центре. Он не возражал, но и не торопился. И это было понятно. Великий телепат, гипнотизер, ясновидец старел. Ему было уже под семьдесят, и поездки все тяжелее давались ему.

Однако он приехал, оставаясь таким же подтянутым, элегантным и энергичным, каким Мессинг был всегда, каким я его видел перед этим в Ростове, где ему сильно надоедал генерал Плиев и жены советско-партийных сановников. И в то же время в Вольфе Григорьевиче ощущались и возрастные изменения. Он стал более нетерпимым, как это бывает у стариков, привыкших к одиночеству. Иногда в его глазах я видел непонятную тоску, словно что-то мучило его и не давало покоя. С ним была помощница Валентина Иосифовна - высокая, сдержанная женщина, которая стоически переносила капризы Мессинга, во всем уступала ему и ухаживала за ним. Быть может, она была к Вольфу Григорьевичу не совсем равнодушна, быть может, у них были близкие отношения... Кто теперь это знает?! Но я внутренне не одобрял те резкости, которые Мессинг иногда допускал в отношении этой славной женщины. Возможно, он имел на это право, возможно, она действительно в чем-то зависела от него, Бог их знает!

В те дни я, как никогда до этого, много общался с Мессингом. Со мной он был добр, ласков и уступчив, согласился на встречу с писателями и журналистами, которая произошла в новом здании Ставропольского драмтеатра, но проявил непреклонность, когда я пригласил его к себе, в недавно полученную квартиру.

- Не хочу, потому что там обязательно будет этот... Ты ведь ему не сумеешь отказать?

Речь шла о ставропольском литераторе, который жил в одном доме со мной. Вольф Григорьевич почему-то сразу насторожился, когда я познакомил его с этим человеком, сказал: «Он вовсе не друг тебе... Наплачешься с ним!» К сожалению, много позже я убедился, как глубоко был прав Мессинг.

Отказ расстроил меня, но все уладилось на следующий день, потому что вмешалась моя мама. Она позвонила Мессингу в гостиницу и пригласила его к себе на Молодогвардейский проезд, пообещав наготовить всякой вкуснятины и то, что лишних не будет, только ее родные сестры, дети, внуки, племянники и тому подобные родственники из казачьего клана Ждановых...

- Твоей маме я не могу отказать, - со значением сказал мне Мессинг и тут же наметил встречу после своего возвращения из Невинномысска. - Подойдет этот день? Только, пожалуйста, пусть никто не просит меня делать «чудеса». Я от них так устал, если бы ты только знал!

- Спасибо! - воскликнул я. - В свое время вы с Аидой Михайловной угощали меня невиданным французским вином. Такого я в Ставрополе, бесспорно, не найду, а вот лучше - сумею. Вы когда-либо пробовали левокумские или прасковейские мускаты? А рыбу, которая называется селявка, вы ели? И никто из присутствующих не будет требовать от вас чуда. Это я обещаю твердо.

Мессинг грустно улыбнулся, сказал:

- Думаю, что стряпня твоей мамы мне придется больше по вкусу. Я бывал в лучших ресторанах мира и всякое там едал. Но скажу тебе по совести, что самую вкусную еду может приготовить только любящая мать. Вот моя мама, например, пекла самые лучшие на свете торты. Один из них был воистину королевским. Он и назывался соответственно - «Наполеон»! А самые вкусные и самые ароматные яблоки росли только в саду моего отца. Да... Я все чаще и чаще вспоминаю свое детство, наверное, старею. И снится мне давно одно и то же - наш небольшой деревянный дом, по которому я хожу и ищу в комнатах отца, мать, братьев. Наконец вижу их, и слезы радости заливают мне лицо... Так что ты люби и береги свою маму, радуйся каждому часу общения с ней.

Когда я ему сказал, что у мамы соберется около двадцати человек, он весьма удивился, а потом искренне позавидовал мне:

- Ты, наверное, всех своих друзей собираешь?

- Что вы, Вольф Григорьевич, будут только близкие родственники, ну и два-три моих лучших друга. Одного вы знаете, Шумаров... Тот самый, которого вы окрестили Максимом Горьким.

- Счастливый ты человек, сколько у тебя родных! И мать жива... Она будет долго жить. Я, пожалуй, ошибся тогда, когда сказал, что она в 1969 году... А вот у меня... все в войну погибли. Одни в Майданеке сгорели, другие - в Варшавском гетто умерли от голода. Я только недавно понял, что жить - это значит все время терять, терять! Отца, мать, братьев, жену, друзей... И теперь я совершенно один! Впрочем, я всегда был одиноким и, знаешь, не очень уж страдаю от этого. Посмотришь на звезды, и все становится на место.

- Привыкли, наверное, - вставил я свое.

Мессинг покачал головой и сказал фразу, которая врезалась в мою память:

- Одинокими не становятся. Одинокими рождаются!

Мессинг принадлежал к тем людям, которые опередили в своем развитии нас, грешных. Если мы в большинстве своем ответственны за свои поступки, мысли в некоторой степени, т. е. пребываем на нашей земле во втором Большом круге, то он, Вольф Григорьевич Мессинг, еврей по национальности, родившийся перед восходом солнца 10 сентября 1899 года в Польше, был полностью ответственным человеком. Или близким к этому...

Про него моя мама сказала:

- Он почти святой!

- Почему, мама?

- Потому что очень добрый... Всех жалеет, каждому хочет помочь.

Я не стал спорить с мамой.

Мой брат Виталий Ктиторов, кандидат технических наук, работавший тогда генеральным директором специального конструкторского бюро, прислал к гостинице представительскую «Волгу». Лишь через два часа из Невинномысска подъехал и расхлябанный «газик», из которого вышли серый уставший Мессинг и его помощница Валентина Иосифовна. На ней, как это говорится, лица не было, но держалась она молодцом.

- Мы дважды попадали под ливень, - сообщила Валентина Иосифовна. - Там, где начинается эта ваша ужасная гора... Как она называется? И когда туда ехали, и когда назад. Вся вершина в темных тучах, зигзаги молний...

- Стрижамент называется, Валентина Иосифовна. И вовсе она не ужасная, и даже не очень высокая. В ней и тысячи метров нет.

- Возможно. Но как там все клубилось, если бы вы только знали. Жуть!

- Иди и переодевайся, - сурово перебил ее рассказ Вольф Григорьевич. - Нас люди давно ждут.

Помощница покорно поднялась в свой номер и долго отсутствовала, что весьма не понравилось Мессингу. Он начал нервно крутить головой, потом ходить, как тигр в клетке. Когда появилась Валентина Иосифовна, ясновидец так глянул на нее, что женщина сжалась в комок и начала оправдываться:

- Я устала и плохо себя чувствую. Грудь и спину ломит. Можно, я не поеду, Вольф Григорьевич?

- А голова, - раздраженно спросил Мессинг, - у тебя не болит?

- Разламывается, Вольф Григорьевич, сил моих нет!

И тут он повеселел:

- Это в моих силах. Подойди, Валя, я уберу твою усталость и сниму головную боль!

Женщина подчинилась ему. Мессинг пристально глянул в ее глаза, сделал несколько привычных пассов. На щеках Валентины Иосифовны заиграл румянец, она улыбнулась, весело сказала:

- Спасибо, Вольф Григорьевич. Теперь я полностью в норме! Так что поехали, не будем тянуть резину.

Присутствовавший при всем этом шофер моего брата, Павлик, был потрясен больше всех. Он шепнул мне: «Я как глянул на нее, подумал, что к врачам надо везти, а этот старикан... колдун! Ей-ей, настоящий колдун!»

О том, как прошел вечер на проезде Молодогвардейском, не буду много рассказывать. Мессинг высоко оценил прасковейский мускат и особенно мамин торт «Наполеон». Он был разговорчив, шутил, смеялся и, наверное, более всего радовался тому, что никто из присутствующих не стал от него требовать «чудес». Лишь моя сестра, в то время студентка педагогического института, улучила минуту, о чем-то пошушукалась с Вольфом Григорьевичем и получила от него автограф, который бережет по сей день, как зеницу ока. Много позже я узнал, что Светлана нарушила принятое всеми Ждановыми табу на «чудо» и попросила Мессинга помочь ей сдать экзамены на предстоящей сессии. Вот тогда он и оставил автограф, подписал сестре книжку с такими словами: «Когда будет трудно, глянь на мою подпись и будь уверена, что я тебе обязательно помогу на любом экзамене».

Смешно?

Да нет, потому что Светлане этот автограф всегда помогал на протяжении всей ее учебы в институте.

Вечер во всем удался, кроме конца. Вольф Григорьевич захмелел, стал по-детски хвастливым. Именно поэтому мы услышали историю с попугаем, о том, что попросил сделать Мессинга Пилсудский, и многое другое. Искрометными были мои братья - Виталий и Лева. Лишь одного человека не коснулась эта общая атмосфера приподнятости и раскованности - Валентины Иосифовны. Помощница Мессинга словно специально выбрала самое неприметное место в дальнем углу и сидела там тихо, как мышка, закутавшись в шерстяной платок...

- Вам нездоровится? - иногда обеспокоенно спрашивали ее мама или самая старшая в нашей семье тетя Фатима.

- Не обращайте на меня внимания. Я всегда такая, - каждый раз отвечала ровным и тихим голосом Валентина Иосифовна.

Однажды подтвердил это и нахмурившийся Мессинг:

- Да, да, не обращайте внимания. У нас была тяжелая поездка в Невинномысск, и у Вали после нее заболела голова. Но я Мессинг или кто?

Затем он обратился к помощнице:

- Валя, я помог тебе? Я снял боль и усталость?

- Да, Вольф Григорьевич, спасибо вам! Я чувствуя себя прекрасно.

Шофер Виталия Павлик тут же косноязычно рассказал, как он видел чудо:

- Поглядел в глаза... Руками - мах-мах... Оживела. А то была... В гроб краше кладут!

- Как это у вас получается? - стали все наперебой спрашивать у Мессинга.

А он, выпив еще рюмку муската, дважды уговаривать себя не заставил:

- Я могу снимать любую боль - зубную, головную... Если надо, остановлю кровь, внушу любому отвращение к табаку, к алкоголю. Я подобное делал тысячи раз. Как? Просто смотрю на моего пациента и представляю при этом, как противен, скажем, табачный дым. И это ему передается в течение нескольких секунд.

Потом, как помнится, Вольф Григорьевич рассказал нам, как он вылечил от алкоголизма сына Булганина, как помог одному польскому графу избавиться от голубей... в его голове, и многое другое.

На Валентину Иосифовну перестали обращать внимание абсолютно все, кроме одного человека. Это была жена моего брата Виталия, Наташа, врач по профессии.

Уже давно радио исполнило гимн Советского Союза и замолкло, когда я увидел, что Наташа, сидящая напротив меня, делает мне знаки: мол, выйди в другую комнату, ты нужен.

Я вышел и услышал ее тревожный, сбивчивый голос:

- Может, твой Мессинг великий маг и кудесник, а я - обыкновенный рядовой врач и давно вижу, что его помощница практически потеряла сознание.

- Ты с ума сошла, Натка! Что с ней?

- Пока не знаю, но думаю, что у нее очень высокая температура. Давай проверим? Приведи сюда под любым предлогом Валентину Иосифовну и заодно Георгия Шумарова. Он ведь тоже врач. И мы вместе посмотрим ее.

Я так и сделал. Я помню, как выводил из неприметного угла странно вялую Валентину Иосифовну, как тянул за рукав Шумарова, который с усердием отдавал должное прасковейскому мускату и с великим вниманием слушал рассказы Мессинга.

Заключение двух врачей было единодушным - у женщины сильнейшее воспаление легких. Нашли градусник, измерили температуру - более сорока градусов!

- Твой Мессинг идиот, - зло сказала Наташа, - пусть он ее немедленно растормозит! Хватит держать ее в гипнозе. Жора, - она обратилась к Шумарову, - ты ведь в краевой работаешь. Можно туда?

- Это в наших силах, - ответил Шумаров.

Таким образом, наш вечер, начавшийся так великолепно, был скомкан. Пока Павлик, который повез Валентину Иосифовну в больницу, не вернулся, мои родственники бродили по комнатам как потерянные, перешептываясь друг с другом. На Вольфа Мессинга никто не обращал внимания, да и он сам - это явно чувствовалось - не хотел ни с кем разговаривать. Мрачный, согбенный и какой-то несчастный, он сидел в кресле на кухне и курил одну сигарету за другой. Видя его таким, я вдруг вспомнил всего несколько строчек из воспоминаний: «Сняв боль, я могу заставить вас забыть о необходимости обратиться к врачу. И вы потеряете зуб, который можно было бы своевременно запломбировать. Знахарь заставляет не чувствовать боль, врач излечивает радикально, устраняет причину появления боли. А боль нужна: боль - это сигнал о том, что в организме что-то не в порядке».

Я хотел ему эти строки напомнить, пришел, держа альманах «Ставрополье» в руках, но он так угрюмо посмотрел на меня, что я поспешил оставить Мессинга в покое. В глубине души мы винили его, а он, наверное, считал, что причина всему я, так настойчиво приглашавший его и Валентину Иосифовну на этот вечер.

Но вот вернулся Павлик.

- Все нормально, ее положили в хорошую палату, - сказал он. - Но она без сознания.

В краевой больнице Валентина Иосифовна пролежала очень долго...

А Мессинг всем случившимся был настолько потрясен, что на следующий день отменил все свои выступления и вечером на поезде уехал в Москву, и там как в воду канул. Он ни разу не позвонил мне, чтоб хотя бы справиться о здоровье Валентины Иосифовны. Но к ней чуть ли не ежедневно ходили мама и Светлана, готовили домашнюю еду, как могли, скрашивали одиночество. Она им за это была бесконечно благодарна и потом несколько лет переписывалась с моей сестрой.

С той поры я тоже не звонил и не писал Мессингу. Я сейчас не могу объяснить, почему так получилось, но было такое впечатление, что нас всегда связывала какая-то тоненькая и не очень прочная ниточка. Она оборвалась неожиданно, как бы случайно...

О юбилее Мессинга я услышал от Хвастунова: «Может, ты приедешь? Он будет рад!». Шел 1969 год...

Я не поехал. Была смертельно больна мама, я делал попытки спасти ее, чем-то помочь, хотя твердо знал, что это совершенно бесполезно. Вот если бы я не общался с Мессингом! М-да, как это верно сказано, что во многом знании много и печали...

А потом прошло еще время, и пошли слухи, что Вольф Григорьевич Мессинг умер. Теперь он там, куда мог иногда заглядывать благодаря своим изумительным способностям, ибо, согласно основам миропонимания новой эпохи, смерть есть освобождение! Освобождение от физического тела. После этого человек попадает в невидимый астральный мир, который становится для него таким же видимым и реальным, каким был мир физический. Так что у всех нас, живущих на этой планете, остается надежда...

Перепечатка материалов размещенных на Southstar.Ru запрещена.