Моя самостоятельная жизнь началась в детских яслях. Было такое учреждение в СССР для младенцев. Естественно, что там, и как было, я не помню. А вот о детском садике помню. О противной девчонке с тоненькими косичками по имени Таня Гиблова, которая зазывала меня за беседку снимать штанишки. «Ну, пойдем показывать друг другу животики!» «Нет!» «Пойдем!» А когда, наконец, получила согласие, побежала и нажаловалась на меня воспитательницам, и я был наказан безвинно. «Я тебе покажу голые животики за беседкой! Ишь, чего удумал!» - слушал я обвинительные речи, впервые осознавая, что столкнулся с женским коварством…

На территории детского сада стояла большая деревянная беседка с лавочками, в которой вечерами, после ухода детворы, собирались окрестные пьяницы. Нянечка выносила им граненый стакан, и они мирно выпивали. И это считалось нормой. Не дерутся люди, не шумят, не буянят  - значит все в порядке.

Осознанное восприятие действительности началось, наверное, лет с пяти. Шел шестьдесят пятый год, двадцать лет как закончилась война, год как сняли Хрущева. До нас доходили разговоры взрослых о делах в стране. В ходу были анекдоты про кукурузу и про маленького лысого человечка. Снятый Генсек популярностью в народе не пользовался. А вот о войне разговоров не было, не слышали мы их, вернее. Детство казалось тихим и безмятежным.

Наш кирпичный дом возвышался на Малой Тульской улице. Под окнами лежала земляная площадка для игр, утоптанная детскими ногами. Летом на ней играли в футбол, а зимой, залитая дворником, она превращалась в хоккейную площадку. Детвора каталась по льду с клюшками, кто на двухполозных коньках, а кто и на “гагах”. А если валил снег, то возводились крепости, и начинались баталии или в снежки или в царя горы.

В стороне от площадки тянулся ряд гаражей, обитых железными листами, по крышам которого с гулким стуком мы бегали и зимой и летом, пока не сгонят. А через дорогу на Большой Тульской улице стояла школа с большим яблоневым садом да одноэтажные или двухэтажные деревянные бараки. А еще дальше шло Варшавское шоссе, за которым, прижавшись, друг к другу дымили трубами фабрики да заводы. Слобода, одним словом. А так двор наш был тихий, как и большинство дворов вокруг. Редкие прохожие, не задерживаясь, спешили по своим делам. В некоторых квартирах на первых этажах днем двери не закрывались на ключ, и можно было забежать, попросить попить водички или кусок черного хлеба с солью. Давали, не отказывали.

Игры у нас были незатейливые, как спокойные, так и подвижные в зависимости от настроения и количества собравшегося народа. Играли мы в «ножички», кидая нож в землю в очерченном круге так, чтобы он воткнулся и, нарезая себе чужую территорию, стремились к победе. В лапту играли, отбивая деревянный “чиж” как можно дальше и при этом, не покидая небольшой квадрат, начерченный куском кирпича на асфальте. Катались на самодельных самокатах, сколоченных из досок, а колесиками служили подшипники. Гремели по асфальту они страшно, но катились довольно быстро, пока подшипники не разваливались. А девочки прыгали через скакалку, играли в классики ну и во всякие там дочки-матери. Сидя на лавочках перед подъездами они кормили кукол и укладывали их спать.

Поиграть в войну - это дело для пацанов! Бегали мы по двору с игрушечными пистолетами и автоматами. Выстрелы приходилось сопровождать голосом. Ребята побойчее изображали наших солдат, а те, кто помладше - немцев. Все равно они проиграют.

Набегавшись, мы пили холодную воду большими глотками прямо из-под крана. Вкусной казалась холодная водичка!

Когда игры выходили из-под контроля, в дело вмешивались взрослые. В один из тихих летних вечеров, солнце садилось уже, мы, мелкие, мирно копались на земле, отыскивая клады. Как, вдруг раздались крики - «за свободу! за Спартака!» Послышался топот десятков ног со стоящего поодаль ряда гаражей, с крыш которого на землю стали прыгать подростки тринадцати - пятнадцати лет, вооруженные кто деревянными мечами, кто деревянными копьями. На головах у некоторых в качестве шлемов красовались кастрюли, а в руках вместо щитов - крышки от кастрюль. Навстречу им из-за домов устремилась такая же толпа вооруженных чем попало, с криками - «за Рим! За римлян!» Началось настоящее сражение. Нам, мелким, оставалось только поспешно отползти в сторону, чтобы ненароком не затоптали. Та битва стала результатом выхода на широкие экраны фильма о Спартаке, который станет кумиром детворы на многие годы. Такое побоище не обошлось без травм, в дело вмешались взрослые и отняли у парней мечи да копья, и больше таких сражений на моей памяти не было.

Так за учебой да за играми и текло время. Организацией нашего досуга никто не занимался. Вырастут! Мы же выросли! - надо понимать считали родители. Если поднимался очень уж большой шум, то из окон одергивали бузотеров окриками - «Тише там! Сейчас уши надеру!..»

Редкие прохожие проходили через наш двор, не задерживаясь. Оживление начиналось тогда, когда во двор, вразнобой, заходили точильщик, стекольщик и старьевщик. Они катили перед собой тачки и кричали на весь двор.

- Точить ножи! Кому точить ножи!

- Стекло! Кому заменить стекло!

Без работы мастера не оставались. Хозяйки поджидали их и устремлялись на улицу кто с ножами, а кто с просьбой заменить разбитое стекло.

Стекольщик и точильщик интереса для детворы не представляли. А вот старьевщик….

Это был старый татарин в фартуке и в перчатках. Я не помню, что он выкрикивал, но перепутать его голос было невозможно. За старые ненужные вещи он раздавал конфеты. Вот тут детвора, вооруженная всяким старьем, выданным им родителями, сбегалась на зов весьма оживленно.

У меня возьмите, у меня! - кричали дети, суя татарину свои вещи.

Пригоршня конфет служила наградой. Мерялось все на глазок и в зависимости от ценности вещи, выдавались в основном леденцы, но попадались и шоколадные конфеты.

Игры! Это днем.

А вечером в расположенной недалеко казарме стрелков ВОХРа крутили бесплатные фильмы. Территория считалась охраняемой, и вооруженный часовой прохаживался, но детвору особо не гоняли и взрослых людей из окрестных домов пропускали. Почти все фильмы оказывались неинтересные, черно-белые, нудные и ужасно длинные. Да и повторялись частенько, пленка рвалась, случалось. То-то свист да крики поднимались

- Механика на мыло!

Редко кто из детворы досиживал в зале до конца.

А вот по утрам в казарме было куда интереснее. Развод, построение стрелков в фуражках и синих шинелях с карабинами и под марш духового оркестра “Прощание славянки”, посадка в маленькие автобусы и отбытие колонны на охраняемые объекты. Даже взрослые приходили посмотреть на развод. Недалеко от нас, на Добрынинской улице, находился Старый монетный двор. Так вот прохаживались там стрелки с карабинами. Охраняли добро народное.

Соседи наши были простые, но душевные люди. Пожилая пара без детей - Иван Иванович и Прасковья Сергеевна. Иван Иванович воевал, был ранен. Он был высокий худощавый, но крепкий, как говорят, в кость, мужчина пенсионного возраста в очках. Ходил он медленно, шаркая ногами, и любил пить крепкий чай из литровой стеклянной банки. Работал он рабочим на заводе и приносил для игр вырезанные из пластика мечи да кинжалы. А Прасковья Сергеевна была полная невысокая женщина, она вела хозяйство и не работала, а еще выращивала гриб, кислой настойкой которого меня охотно угощали. Дверь у них днем всегда была открыта.

Телевизор у них стоял маленький с линзой, КВН назывался, но две или три программы показывал исправно, правда, стучать по нему приходилось время от времени.

Приходи смотреть хоккей! - зазывал меня обычно дядя Ваня. - Все мужчины должны смотреть хоккей!

Кажется в то время начались первые игры с канадскими профессионалами. Шуму то было! Но мне казалось неинтересным черно-белое изображение с маленькими мельтешащими фигурами. К большому сожалению дяди Вани, хоккей я с ним не смотрел.

Зато охотно брал у него книги. Их он хранил в большом деревянном сундуке, где они лежали одна на другой. Выдавалось мне по одной книге.

Прочитаешь, получишь следующую, - говорил он и сам выбирал, что дать почитать.

Книги были толстые, с картинками и очень интересные. Аж дух захватывало. По тому, как они хранились, становилось понятно, что книги это большая ценность.

 Однажды он усадил меня за пустой стол и сказал:

- Посмотри!

- Что посмотреть?

- Вот это!

Дядя Ваня аккуратно положил на стол две тяжелые пули из немецкого автомата, которыми он был ранен. Пули были покрыты налетом с ржавчиной. Они оказались тяжелые и по столу не перекатывались. Подержав их в руках, я бережно положил пули обратно. Как я слышал ранее, Иван Иванович был сапером, дважды участвовал, как произносил с легкой улыбкой дядя Ваня, в драп-марше. Потом взрослые объяснили, что это такое. Это когда при паническом отступлении, бросая оружие и раненых бойцов, наши солдаты бежали с поля боя от наседающих немцев. По слухам уцелел дядя Ваня лишь потому, что прикрылся телами павших товарищей.

Запомнились эти две тяжелые немецкие пули.Это сейчас я знаю, что калибр немецкого автомата был девять миллиметров. Конечно, пули казались тяжелые.

О фронтовиках.

Даже детворе было понятно, что эти люди особенные. Они собирались за столом на лавочке у гаражей, от домов в отдалении. Выпивали, конечно, но незаметно для окружающих. Держались они своей отдельной компанией. Переговаривались тихо. Нет сомнения, им было что вспомнить, что обсудить без посторонних ушей. Иван Иванович сидел среди них, конечно.

Жил в нашем доме на первом этаже еще мужчина среднего возраста, которого все звали “партизан”. Вроде как он воевал в партизанском отряде, но его в свою компанию фронтовики не принимали. Среди них выделялся молодой мужчина на костылях, с мужественным лицом и черным кучерявым чубом. К дому он подъезжал на «москвиче» с ручным управлением, а носил по большей части кожаный реглан коричневого цвета. Он бы считался красавцем, если бы не инвалидность. Говорили, что воевал он танкистом, его танк подбили, и вражеским танком ему переехало ноги. Фронтовики постарше охотно звали его в свою компанию.

Садись! Рассказывай!

Хлопали его по плечу.

Но что он мог рассказать старшим товарищам! Они и так все знали...

Недалеко от нас у входа в сквер перед Даниловским рынком, где бил фонтан, сидели инвалиды, кто на тачке, кто как. Они собирали милостыню. Люди давали им охотно.

А еще во дворе у нас изредка появлялась известная уже тогда певица Людмила Зыкина. Приезжала она не просто так, а навещала своего отца, фронтовика. Появлялась она в выходной день, когда во дворе за длинным столом собирались мужчины и забивали “козла”. Стол был обит листовым железом и от постоянных игр отполирован локтями так, что блестел на солнце. По обе стороны от него были вкопаны скамейки. При хорошей игре за стол усаживалось до десяти человек, да и вокруг стола собирались болельщики. Игра шла азартная, шум стоял на весь двор.

Костяшки домино не просто клались на стол, а бились об него с размаху. Да все с криками, с прибаутками!

- А вот так!

- Получай!

- А я так!

- Рыба!

Стук да громкие крики сочувствующих зрителей сопровождали каждый удачный ход. Не последний человек в игре, судя по крикам, был ее отец. Худой и высокий мужчина, он выделялся черной повязкой через глаз как у пирата. Да, он был одноглазый.

- Опять отца навестить приехала! - со знанием дела шептались старушки на лавочке у подъезда. Привозили Зыкину надо понимать на машине, но во двор она заходила пешком. Плыла она как пава, в платье синего цвета до земли, в котором ее привыкли видеть на сцене. Шла она без сумок, без дефицитных продуктов. Зачем дразнить народ понапрасну?

- Эх, идти надо, а то бы я вам показал! - громко восклицал ее отец, сожалея об игре, поднимаясь из-за стола.

- Иди, иди, без тебя управимся! - отвечали ему.

Отца она уводила, а игра продолжалась, как ни в чем не бывало.

...В те времена мы мало ездили к морю, пару раз всего, наверное, и особых воспоминаний от тех поездок не осталось. В основном же меня отправляли в подмосковные пионерские лагеря. Но как же там было тоскливо, особенно если стояла дождливая погода. Вся прогулка ограничивалась верандой. Зато куда веселее, оказалось, проводить лето на Украине, в большом селе Яреськи под Полтавой. Это был уже юг и погода, и растительность существенно отличались от привычных московских видов. В селе обильно росли абрикосы, и во время урожая вся земля покрывалась оранжевым ковром. Плодов было так много, что их не успевали ни есть, ни обрабатывать, а просто закапывали. А еще оливки, груши. Груш тоже росло много, свиней ими кормили. Родственников там не было, мы просто снимали комнату в большом деревянном доме. А для умасливания родители слали хозяевам посылки, а в ответ получали письма  - “посылочку вашу получили, за что и благодарим!”.

Дом, в котором мы жили, стоял на самом краю села, дальше шел густой лес, а за ним, пешком километра два, наверное, протекала река Псел. Через лес вела грунтовая дорога, а кроны больших деревьев надежно защищали от палящего солнца. Дорога шла в гору, потом вниз, потом снова в гору. В стороне стоял небольшой колодец, около которого подростки нашли немецкую ручную гранату. Во время войны село было под оккупацией. Приезжали саперы, обследовали колодец. Поговаривали, что немцы при отступлении утопили там золото. Как же без красивой легенды! Но золото, конечно не нашли. Ну а на дороге случалось, лежали маленькие черные змейки, которые, заслышав шаги, ловко ныряли в трещины в сухой земле. Я ковырялся в трещинах палочкой, но они не вылезали.

Еще на дороге попадались жуки размером со спичечный коробок и с такими же большими клещами. И олени! Настоящие! Они стояли, не убегая от людей. Красавец олень с огромными рогами, самка и детеныш. Паслись они шагах в двадцати от дороги, и их хорошо было видно. Нас они не боялись. Много встречалось оленей. Я видел их и в лесу, и плывущими по реке.

Сама река Псел казалась не менее живописной, чем лес, глубокая, извилистая, чистая, местами заваленная топляком. На вид спокойная, но опасная, с водоворотами. Время от времени сильный удар раздавался по воде, слышался плеск.

Сомы балуются, - говорили местные жители.

Рыбы водилось много. Ребятня ловила уклейку, ну а взрослые килограммовых лещей да карасей вытаскивали. Чешуя блестела на солнце.

Как-то взрослые ребята, совсем взрослые, старше двадцати лет, взяли меня на рыбалку на лесное озеро на другой берег Псела. Рыбалка оказалась непростая, рыбу ловили руками и много нового узнал я в том походе. Переплыли реку мы на лодке, вскарабкались на высокий крутой берег и углубились в чащу. Пройдя вперед, увидели много змей, и не маленьких, а больших. Гадюки. Они просто кишели. Лежали, свернувшись клубками, ползли в одиночку и на людей не обращали внимания. Парни шли осторожно один за другим. Один из них меня посадил на плечи. Стало спокойнее, безопаснее, да и лучше видно все вокруг.

- Вон еще одна поползла! - предупреждал я.

Вскоре подошли к лесному озеру. Небольшое, наверное, метров двадцать в диаметре, тихое и спокойное. Нужно было переплыть на ту сторону.

- Плавать умеешь? - спросил парень, на котором я устроился.

- Умею, но буду держаться за плечо.

Плавать я тогда уже умел, поскольку ходил в бассейн у завода ЗИЛ.

Кстати, в его буфете продавали разливное пиво и сушки, покрытые солью, за копейку. Пиво тогда не интересовало, а вот сушки.… На три копейки три штуки! Пальчики оближешь!..

Переплыли. Тут и началась рыбалка. Стоя у берега, где по колено в воде, а где и по пояс, парни шарили руками под водой, ища ямы, где лежала рыба. А найдя, хватали и выкидывали ее на берег. Килограммовые карпы да лини летели один за другим. На берегу собирали рыбу в две большие корзины. Заполнились корзины быстро.

На обратной дороге встретили мотоциклиста с люлько, в плаще и в болотных сапогах. Тоже рыбачил. Поздоровались, узнали как дела, да и пошли своей дорогой. Потом, переплыв Псел самостоятельно, я встретил на том берегу одного из тех парней, на этот раз с ружьем. Охотился он. Две утки висели у него на поясе.

Ухажерок в селе появилось у меня достаточно. Как же, мальчик из столицы! Культурный! Воспитанный! Одна из девочек сильно вытянулась за лето и стала девушкой. Незадолго до отъезда поступило от нее послание. Передавала его ее подруга, противная и толстая девчонка.

- Она зовет тебя вечером в сарай, приходи! - И толстушка показала на пальцах, чем именно мы будем заниматься в сарае.

Но я был слишком юн тогда. Пропустил мимо ушей заманчивое предложение.

А что она сказала, что дружить с тобой не будет? - задал я вопрос.

- Сказала, что не будет.

На этом история не закончилась. Вскоре одна из девочек, постоянная участница наших игр, пожаловалась на то, что подросшая девушка ее обижает. И я, подумать только, отшлепал ту девушку широким ремнем с пряжкой. Хорош гусь лапчатый! Культурный! Воспитанный! Однако приобрел опыт общения с девушками.

Освоившись летом, мы стали ездить в Яреськи и зимой, на недельку-другую. Хозяин встречал нас на телеге и вез в село. Дорога из известняка не раскисала, а морозы на юге не задерживались. Вокруг лежали сугробы, но снег отличался от снега в наших краях. Он казался каким-то мягким и рыхлым.

Так незаметно я подрастал, набирался опыта, знакомился с бытом далекого края. Там молодежь обращалась к старшим на “вы”, даже к родителям. «Мама, ну что вы такое говорите!» - слышалось из уст взрослого парня.

А колядки! Ходили дети по дворам, пели, конфеты за это получали...

Ну а после отдыха снова ждала учеба.

...В пятом классе меня перевели в английскую школу, и разница почувствовалась очень быстро. Там учились дети интеллигентных родителей, и атмосфера в целом казалась благожелательной. Мой отец к тому времени защитил кандидатскую диссертацию, а у матери защита была еще впереди. Подходил я, значит, по определению. Но я безнадежно отстал от сверстников по английскому языку, да и по остальным предметам тоже. Вскоре учителя перестали обращать на меня внимание, и на уроках английского языка я просто отбывал, занимаясь посторонними делами. Аукнется это много позже при поступлении в аспирантуру. С первого захода сдать экзамен по английскому языку мне не удалось. Но учеба пусть и в английской школе занимала лишь незначительную часть времени. В остальном же мы были предоставлены сами себе. У меня появилось новое увлечение - я стал собирать марки.И, надо признать, что узнал о мире много нового.

Интересная, а вернее, познавательная встреча произошла у меня со сверстником в то время. Столкнулся я с ним во дворе случайно и очень удивился, узнав, что он живет в соседнем доме. В играх он не участвовал. Услышав, что я собираю марки, заявил, что у него тоже есть альбом с марками и предложил ими поменяться. Отобрав марки поплоше и положив их в альбом, я отправился к новому знакомому для обмена. Он схватил мой альбом с марками и убежал с ним в соседнюю комнату. Вернулся он с сияющим лицом, но без альбома. «А где твой альбом?» - задал я вопрос.«Он в серванте, но закрыт на ключ. Сейчас придет мама и откроет сервант». Пришла его мама, но ключ не нашелся. «Она с работы, она так устала!»«Спроси, где ключ! «Нет, ее нельзя беспокоить!»

Он очень старался в поисках ключа, но безрезультатно.

«Мы марками меняемся!» - торопливо объяснил парнишка своей мамаше.

Та внимательно посмотрела на меня, но ничего не сказала. Стало понятно, что никакого альбома в серванте нет. Это вызвало удивление. Обычно взрослые на подобное реагировали. «Верни все, что не твое!» - звучало обычное предложение. А тут!..

Альбома я больше не увидел, да паренька тоже. Но горевал не сильно. А этот опыт пригодился в дальнейшем...

Время шло, мы росли. Для кого-то детство еще продолжалось, а кто-то вступал уже во взрослую жизнь. Изменились старшие ребята во дворе. Один из парней, который поступил в институт, ходил теперь в галстуке, с тубусом и даже нам, мелким стало понятно, что это будущий главный инженер или даже директор завода. Повзрослели и девушки. На наших глазах проходили и похороны и свадьбы.

Как упоминалось уже, двери в некоторые квартиры не запирались днем. Заходи без стука! Забежав ближе к вечеру в такую квартиру, я увидел, что главный заводила во дворе, подросток, который бросил школу и пошел работать, лежит на кровати поверх покрывала, не в силах пошевелить ни рукой, ни ногой. «Что ты лежишь, выходи во двор!» - воскликнул я удивленно. «Сейчас, сейчас», - ответил он с виноватой улыбкой, но не двинулся с места. А был он первый во всех играх, как обезьяна лазил по деревьям, носился по подвалам так, что его не могли догнать. Стало понятно, что наработался человек, надо отдохнуть, завтра снова ждет завод. Не до игр ему теперь. Все, отбегался!..

Став старше, я связался с плохой компанией. Жили новые приятели через дорогу, там, где стояли деревянные бараки. Заводил в новой компании парень по кличке… а, не важно. Коренастый такой, хмурого вида, он уже приобрел черты взрослого мужчины, до которых нам было еще далеко. Помимо него в компании подвизался хилый паренек моих лет и еще один подросток лет четырнадцати, который подметал улицы широкими брюками клеш. Ну и я до кучи. Тут и начались шатания по окрестным дворам до позднего вечера в поисках приключений, курение, выпивка.Компания подобралась та еще, и я понимал, что если хочу спокойной жизни, то долго задерживаться в ней не следует. Но затянуло.

И зимой и летом у нас находились подходящие развлечения. Зимой мы отправлялись на Птичий рынок и покупали там голубей, самую дешевую породу, чиграши называлась. Отец одного из парней держал голубятню. Ну и обмывалась покупка, конечно.

Летом повторялось то же самое. Только для выпивки мы располагались в школьном саду на деревьях. Время от времени, когда денег на выпивку не хватало, к нам присоединялись старшие ребята, и пить в их компании считалось большой удачей. Пили мы из горлышка, передавая бутылку по кругу. Большая была бутылка, как из-под шампанского, плодово-ягодное вино называлось. Стоило рубль семнадцать. Хорошо помню, собирались деньги по копейке.

- Смотри, как «мусор» гуляет! Догуляется! - затягиваясь сигаретой «Партагас», говорил один из парней, кивая в сторону постового милиционера, видимого сквозь ветки деревьев.

Много позже, работая руководителем на заводе, кстати, в тех же краях, я с удивлением услышал от старых рабочих, что раньше милиционерам выдавали резиновые дубинки, да быстро от них отказались. Налетали толпой, метелили милиционера, отнимали дубинку и разбегались,  - доверительно шептали рабочие. Но нас, молодых, беда обходила стороной до поры до времени. А ребята постарше из тех же самых деревянных бараков, шестнадцати - семнадцатилетние парни один за другим отправлялись в тюрьму. Сроки они получали небольшие, год-полтора, но как говорится - лиха беда сначала. «За что посадили?» - спрашивал я у своей компании. «За драку, - следовал ответ. - За что же еще!»

Частенько старшие ребята собирались в школьном саду по вечерам, пели песни под гитару, играли в карты ну и выпивали, конечно.

Неизвестно, чем бы все это закончилось, уже пошли разговоры о том, чтобы начать шарить по карманам у пьяных рабочих после получки, но, слава богу, не дошло до этого дело. Перемены в обществе неотвратимо накатывались и на наши тихие улицы. Начиная с семьдесят второго года, вовсю развернулось промышленное строительство, и деревянные бараки стали ломать один за другим, а жильцов переселять в новые благоустроенные квартиры в девяти - двенадцатиэтажные панельные и блочные дома. Для людей, ютившихся в бараках, это было большой удачей. А все забота партии и правительства о трудовом человеке. По слухам в опустевших бараках находили под половыми досками и деньги, и закатившиеся туда золотые кольца да сережки. И последнее, что запомнилось с той компанией, это походы по опустевшим баракам. Интересно там было лазить не только и-за иллюзорной возможности обогатиться, сколько из-за возможности прикоснуться к чужой жизни, увидеть ее изнанку. Как-то разом там все перекосилось, обветшало, отвалилось. Здесь навеки оставались прожитые годы со своим укладом, обычаями, традициями. А в новых домах людей ждала другая жизнь, отличная от прежней. Лучше намного, как тогда казалось. Ни золота ни купюр мы так и не нашли, копейки попадались только. Да и что могло остаться после рабочего люда из слободы. Они и при жизни там не шиковали.

Едва мне исполнилось тринадцать лет, как мы переехали на новое место жительство, где я нахожусь и поныне. Трехкомнатная квартира с балконом казалась огромной и пустой. Дальше последуют три ничем не примечательных года обучения в простой средней школе, которая после английской покажется серой и унылой. Прошли годы и из школы круглым троечником, если не сказать двоечником, после восьмого класса я поступлю учиться в техникум, который окончу, к слову, с отличием. Там не сразу, но почувствуется, что начинается взрослая жизнь. Я застал различные эпохи. И то, что потом назовут застоем, и последующие бурные новшества. Не скажу, что жилось лучше или хуже, просто жилось и все тут! Но вот, закончилось ли время перемен? Похоже, что нет. Какие глобальные события ждут нас еще впереди, уму непостижимо! Надеюсь стать свидетелем, а то и участником этих событий.

Изредка, оглядываясь на прошлые годы, я испытываю легкую тоску - как хорошо, казалось тогда, как было интересно и беззаботно. Но тут же укоряю себя - ты еще детский сад вспомни. Как весело водились хороводы с девчонками, с той же Таней Гибловой! Все! Это прошло безвозвратно. Другие развлечения, соответствующие нашему возрасту, ждут меня и моих сверстников. Не бойся!

В наши дни, бывая на кладбище, я смотрю на фотографии на мраморных плитах, оцениваю годы жизни уже ушедших людей, понимаю, кем они были при жизни - полковник, член партии, академик. Многие из них пришлись на мое детство. Я застал этих людей живыми, видел их и в радости и в горе, а сейчас смотрю на прошлое с высоты своего времени. Спустя годы и наши потомки так будут смотреть и на мое поколение, оценивая прожитые нами годы уже с высоты своих возможностей. И, допускаю, что мельком оценят и нас - а славно они пожили в те годы! Так ли, нет ли, но жизнь не закончилась, она продолжается.

А на месте нашей площадки для детских игр растут теперь высокие деревья.