Алексей Игоревич умирал бесповоротно и решительно. Как он привык делать всё по жизни. Дефибриллятор бил семью тысячью вольт в сердце, накачанное тело подпрыгивало, а сердечная мышца не реагировала - по кардиомонитору упорно ползла изолиния. Грудная клетка стала синей от повторных попыток дефибрилляции, сломанные рёбра хрустели зловещим аккомпанементом коротких движений Олега, сменившего медбрата на закрытом массаже сердца. Однако сатурация ползла всё ниже и ниже, начхав на весь наш массаж и ИВЛ. Воздух уже набух адреналином, который мы вогнали внутривенно, внутрисердечно в Алексея Игоревича, и от адреналина, что кипел в крови реанимационной бригады... Анестезистка оттянула веко пациента и выразительно глянула в сторону Олега. Вслед за ней я заглянул в Лёхины глаза. Бездонный широкий зрачок без реакции на свет. Это уже был не Алексей Игоревич, а его тело. Все как по команде глянули на часы. Прошло сорок пять минут напрасного спора реаниматологов с Богом. Ещё один урок тщетности человеческих амбиций. Простыня наползла на лицо. Всё. Занавес. Алексея Игоревича, Лёхи, того самого Лёхи с которым мы работали бок о бок более десятка лет, ругались, смеялись, пили, ходили по девкам и просто жили, - больше нет.

- Я напишу историю, а ты, - кивок в сторону Олега, - позвони его близким.

В ответ анестезистка показала мне лицевой лист истории болезни. В разделе «контактные телефоны» и «домашний адрес» значились пробелы. Заполнялась история болезни в приёмном покое при полном тогда ещё сознании пациента. Вот и гадай теперь, почему тут пробелы. А в итоге выходит, что на данный момент самыми близкими новопреставленного бомжа Алексея Игоревича оказались мы.

Санитарка подвязывала челюсть, руки и ноги. Уже виденное накатило синдромом дежавю. Руки, ноги и челюсть Лёхе подвязывали во второй раз. После реанимации существует правило протирать руки спиртом. После Лёхи мы протирать руки не стали - он бы этого не одобрил. Разбавили глюкозой и разлили сэкономленный спирт по мензуркам. Помянули. Олег сказал, как выяснилось позже, пророческую фразу. То ли для красивости, то ли как принято на поминках в комплиментарном стиле, сделал заявление, что со смертью Алексея Игоревича завершился определённый этап в медицине. Дальше будет, возможно, даже лучше. Но как было - так уже никогда не будет. Смерть Лёхи  - это уход целого поколения врачей, стиля отношений и того момента, когда в реанимации больше человеческого фактора, чем научного. Мы выпили, как полагается, не чокнувшись.

Покойники стимулируют память лучше любых препаратов от склероза. Мертвецы разрывают время, превращая прошлое в единственную форму своего бытия. Коварно ухватывая с собой и кусок нашей жизни. Вот она, только что была при нас, а сейчас уже это невозвратно прошедшее, с людьми и событиями, которых более нет.

С Алексеем Игоревичем мы сблизились вынужденно. Два недавних выпускника медвуза оказались в коллективе из пожилых (на наш тогдашний взгляд) женщин и мужчин на грани пенсии. Молодость, пожалуй, была единственной нашей общей чертой. В остальном мы представляли диаметрально противоположные типы. Если я являл собой средний стандарт врача, то Алексей Игоревич был вне всяких стандартов. Прежде чем я познакомился с ним лично, меня предупредили, что на следующие сутки я дежурю с десантником Лёхой. Алексей Игоревич запоздал на дежурство на два часа. Рассказал заведующему про сломанный будильник, синхронно сломавшийся с ним троллейбус и тотальную невезуху. Заведующий, интеллигент в третьем поколении, с вежливым равнодушием выслушал эту ахинею. Мне же, совершенно незнакомому человеку, нас даже не успели ещё представить, напарник подмигнул и сообщил:

- Надо было додолбить тёлку до кондиции. Сам понимаешь, не стоит браться за новое дело, не закончив на прежнем теле. -  И представился: - Алексей Игоревич. Для тебя - Лёха. Но «Лёха-блин» лучше употреблять за глаза, чтобы не схлопотать в глаз. А то у меня случаются нервные срывы.

Вечером Алексей Игоревич достал из баула бутылку водки. За знакомство, как объяснил он, и для перехода на «ты». Я слабо попытался сопротивляться, но в ответ Лёха укорил меня - мало того, что я не проставляюсь как новенький, так я и пить, блин, отказываюсь. И тут же пояснил, что там, блин, где доктора не мочатся в раковину, не любят медсестёр и не пьют казёнку - хирургия кончается. На дежурствах не пьют только терапевты. Хотя тоже абсолютно зря, так как от них ни в каком виде всё одно толку нет. Я поделился опасениями, что на утренней конференции от нас будет пахнуть перегаром. Однако Лёха утешил, заверив, что после второй бутылки меня это уже беспокоить не будет.

Употребив водку, Алексей Игоревич растянулся на диване и захрапел. Я же отправился в операционную. Потому как некий гражданин решил провести ночь на операционном столе, а не в своей постели, придумав себе катаральный аппендицит. Анестезистка, взглянув на меня искоса, спросила, будем ли мы подключать фторотан? или я просто подышу на больного. Пока двое ординаторов из Иордании искали в животе пациента неведомо куда запропастившийся отросток, Лёха проснулся и явился в операционную. Пообещал оторвать горе-хирургам «кое-что круче их личных аппендикулярных отростков», вызвал ответственного дежурного. Через пять минут аппендикулярный отросток, расположенный по заверениям ординаторов в нетипичном месте, оказался найденным на своём законном месте и удалён. Выходя из операционной, Алексей Игоревич, объяснил первое правило дежурства по клинике: чтобы что-то толково удалить в операционной - надо вначале удалить из неё дураков (тут использовался созвучный термин). А их здесь, заявил он, глядя в упор на ординаторов, явный перебор. Словно своих мало, так и из-за границы ещё завозят.

Когда я отправил пациента после удаления введенной ранее трубки в палату и зашёл в ординаторскую, Алексей Игоревич пил водку прямо из горлышка неспешными глотками. На моё занудство, что он будет делать на утренней конференции, он ответил, что ничего. На неё пойду я.

Так прошло наше первое дежурство. С опасением и лёгким интересом я ждал второго совместного выхода. Алексей Игоревич сумел меня удивить. На втором он не пил совершенно и даже мысли не имел таковой. Много позже я уразумел, что Алексей И. - это человек-явление, доходящий во всём до крайности, но не имеющий постоянного вектора.

Внешность АИ имел самую заурядную. Курносый, белокурый, слегка скуластый. Роста значительно выше среднего, крепкого телосложения и таких же мыслей. Всякий, кто видел его, уверенно полагал, что перед ним простой русский парень от сохи. Манеры, характер и поведение исключали всякое сомнение в чистоте рабоче-крестьянского происхождения. И тут начиналась загадка. Сам АИ при всей словоохотливости никогда не упоминал о своей родословной. Но Питер большая деревня, а медицинское сообщество - род большой непутёвой семьи. Все всё про всех знают, и досье сплетен есть на каждого. А посему мне сообщили, что папа у АИ непростой. Фамилия его известна каждому медику-первокурснику во всей нашей необъятной родине благодаря учебнику, что истязает школяров немыслимыми терминами и обилием знания. В оправдание папы АИ как виновника студенческих бессонных ночей и зубрёжки до головной боли его труда, стоит отметить, что иного пути в профессию нет. Появление же самого АИ оказалось побочным продуктом защиты диссертации молоденькой аспиранткой под научным руководством известного учёного. Научный руководитель проявил слабость, а аспирантка - чрезмерное уважение к слабости академика. Речи о попытке разрушить крепкую советскую семью маститого учёного даже не шло. Рождение АИ замяли как мелкое околонаучное недоразумение. Лёша, измученный расспросами сверстников в детском садике, пытался выяснить у мамы, кто его отец. Мама заводила туманные разговоры про науку, медицинские достижения и на прочие похожие темы. В итоге Лёша понял, что, в отличие от других детей, которых рутинно таскают аисты с капустных полей, он - плод научного эксперимента.

Однако сказать, что отец Лёши себя никак не проявлял, нельзя. К Новому году или дню рождения появлялся подарок от папы. Правда, почему-то всегда с опозданием и не в тему. Так, к Новому году могли прислать велосипед или подарочный экземпляр «Витязя в тигровой шкуре», а дар ко дню рождения приходил через месяц после оного. Папа напоминал Лёше бога - он знал о его существовании, но никогда не видел. И в своем всемогуществе этот небожитель был несколько странен. Вначале он насылал дождь, а после даровал зонтики. Правда, однажды там, на небесах, что-то произошло, и Лёшу после долгих причёсываний, глаженья и немыслимых инструкций - быть одновременно вежливым и категорически не открывать рот при этом  - отвели в незнакомый дом. Лёша долго шёл за женщиной в накрахмаленном переднике по коридорам сменявшимися комнатами, переходившими в новые коридоры. Лёшина огромная коммуналка, по сравнению с этими дворцовыми лабиринтами, оказалась малюсенькой. Обои на стенах комнат не были видны из-за обилия картин в золотом багете, копии которых висели в Эрмитаже и прочих музеях. Наконец Лёшу привели к диванчику с резной высокой спинкой. Диван в стиле ампир был столь замечателен, что полностью поглотил Лёшино внимание. Человека в халате, возлежащего на диване, он заметил не сразу. Человек что-то спросил слабым голосом, однако Лёша, помня наказ быть вежливым и ничего не говорить, лишь вежливо промычал в ответ. Человек с огорчением потрепал Лёшу по голове, выдал шоколадку и отпустил восвояси.

Обратно Лёшу вела та же женщина в переднике. На этот раз она оказалась разговорчивей. В одной из комнат она подвела Лёшу к картине и сказала, что это Рубенс. Рубенс оказался толстым дядькой в компании неодетой тёти. Видимо, оба только что из бани. Правда, непонятно зачем они оказались там вместе с лошадью. Однако, помня о вежливости и не задавая дурацких вопросов, Лёша шаркнул ножкой и поздоровался с Рубенсом. В другой комнате, в шкафу, женщина указала на приоткрытый чемоданчик, отделанный красным бархатом с лежащими там старинными пистолетами. Сообщила, что из одного из этих пистолетов классику русской литературы отстрелили палец. А из пистолета, что лежал в другом чемоданчике, ранили в живот другого классика. Этих классиков Лёша будет изучать в школе. Хотя стихи их должен знать и сейчас. Также она напугала, что если бы дело происходило при человеке, лежавшем на диване, то поэт остался бы жив и стихов в учебниках оказалось бы гораздо больше. Лёша поблагодарил за предупреждение и решил, что он сам никогда не станет писателем или поэтом. Судя по всему, писатели из рук вон плохо стреляли и совершенно не годились для армии. А Лёша мечтал стать военным и воевать в танке.

У парадной Лёшу встретила мама и спросила о впечатлениях. Лёша честно ответил, что в артиллерийском музее было гораздо интереснее. Мама вздохнула и торжественно заявила, что Лёша видел папу. Клятвенно попросила не говорить об этом никому и никогда.

До пятого класса Лёша стойко хранил тайну, что его папа - Рубенс.

Впоследствии мама, скрывая, кто отец, упорно заклинала Лёшу, во имя отца, хорошо учиться, примерно себя вести и быть исключительно образцовым ребёнком. Заклинания «во имя» без имени бога возымели противоположный эффект. Лёша стал  делать всё назло мифическому отцу, и вектором его жизни стало движение в противоположном направлении от умного, интеллигентного ребёнка в сторону разбитного хулигана и хама. Да, он был умный, добрый и хороший мальчик, но характер и убеждения потребовали искоренить это из своей натуры. Школу Лёша закончил с аттестатом, на который без корвалола мама смотреть не могла. Лёша же с получением аттестата почувствовал себя взрослым и самостоятельным. Осознал хозяином собственной судьбы, а не функцией неведомого субъекта. Однако самый главный удар от незримого отца был ещё впереди.

После школы ни у мамы Лёши, ни у самого Лёши не было сомнений в выборе дальнейшего пути. Правда, выбор у них оказался совершенно противоположным. Мама мечтала о продолжении славной династии врачей и надеялась, что сын, став гениальным хирургом, окажется реваншем маминой личной жизни и искупит все тайные страдания ущемлённого женского самолюбия. Однако до маминых доказательств личной состоятельности Лёше было глубоко равнодушно. После выпускного летние месяцы он провёл не за учебниками и подготовкой к экзаменам в институт, а гораздо веселее. Итогом стали две беременности, три привода в милицию, выбитый зуб со сломанным носом и плохо залеченный триппер.

Пока мама металась в попытках утрясти проблемы, что на неё свалил сынок, они решились сами. Лёше пришла повестка в армию, и он с радостью, в компании стриженых наголо сверстников, ушагал от вечно озабоченной его будущим мамы, мистического папы и всей прежней жизни.

 Благодаря крепкому сложению и такому же здоровью Лёша попал в десантники. После первого марш-броска, когда лёгкие вываливались из разодранного рта, а сердце грохотало пушечной канонадой, Лёша понял, что счастье всё-таки есть. Боль, кровавые круги в глазах и воздух из противогаза, что тяжелее свинца, - его скромные атрибуты. И тот, кто проглотит свои детские слёзы, собьёт кулаки в кровь и не согнётся - шагнёт в касту воинов.

Лёша примерил новую судьбу, и она ему ужасно понравилась. А главное случилось в личной жизни. Комполка, что не дожил ещё до сорока, стал пацанам, вчерашним школьникам, вторым отцом. Уже на первом построении он заявил, что благодаря родителям они появились на свет, но остаться на этом свете они смогут лишь благодаря своим командирам. Он оказался жестоким до безжалостности отцом, мучившим солдат днём и ночью. Изматывал марш-бросками и бесконечными тренировками. Причём в марш-бросках принимал часто личное участие. Когда парни падали без сил, он подымал и заставлял опять бежать, драться, отжиматься, ползти. Он нагибался к павшим и увещевал: «Вставай! Встанешь сейчас - встанешь в бою! Слабые и трусливые погибают первыми! А слабыми мы делаем себя сами! И зарубите в своём дохлом мозгу - пролитый пот экономит пролитие крови. В прямой пропорции».

Однажды, когда, по летней жаре, рота в костюмах химзащиты решила сдохнуть, но не поддаться перегреву, один пацан всё же сорвал противогаз. Оттуда вывалились фиолетовая морда с кровавыми глазами и стон. Сержант пнул упавшего ногой и сообщил остальным: «Этот готов!». Подъехавший на газике подполковник склонился над парнем и почти попросил: «Надень противогаз, сынок! Там будет ещё жарче!». И парень, что был готов послать бога, чёрта и родную маму в одно и то же место, дрожащими руками натянул на распухшую морду резину. Потому как Батю слушали беспрекословно. Шутили - он и мёртвому может приказать. Он научил будущих десантников бегать до полной потери сил, а далее столько - сколько надо. Они привыкли терпеть боль, вернее, боль стала данностью их бытия, пустяком, не отвлекающим внимания от поставленных задач. Сержанты часто били до крови солдат и особенно доставалось тем, кто не лез в ответ в драку. Потому как требовалось воспитать бойца, а не терпилу. Драться против всех, невзирая на превосходство и численность противника. Драться изо всех сил и до конца. Как учил апостол десанта дядя Вася, для десантника и смерть не является поводом прекратить бой.

Через полгода строй бойцов стал неотличим от некогда казавшимися им звероподобными сержантов. Помимо их тел изменилось и их мироощущение. Люди перестали быть плохими и хорошими. Они стали своими и чужими. За своих требовалось умирать, а чужих убивать. Именно убивать, а не драться, перевоспитывать и брать в плен. Для этого есть другие рода войск. А десант - это машина уничтожения. Их научили владеть автоматом, гранатой, ножом и лопатой. Они научились стрелять из любого положения. Потому как последним смеётся тот, кто попадает первым. Мир вокруг превратился в набор оружия. Ручка, расчёска, ботинки прекрасно подходили для нейтрализации навечно противника. Сержант как-то убедительно пояснил им это на примере встречи романтической  группы товарищей с явно недружественными намерениями и холодным оружием. Сержант предложил отделению изложить видение данной ситуации. Кто-то сказал, что он закроет девушку собой и вступит в бой с голыми руками. Сержант назвал его полным идиотом и пояснил, что как только дело переходит к драке, то девушка моментально из объекта сексуального вожделения превращается в предмет вооружения. Её надлежит, как кошку, швырнуть во врагов, а пока те очухиваются, перебить всех по порядку. Иначе в итоге окажутся один труп горе-любовника и одна изнасилованная барышня. А так романтическое приключение перерастёт в героический эпос.

Лёха оказался одним из самых способных в роте, и его перевели в подразделение особой подготовки. Там ещё  три месяца натаскивали по взрывному делу, автоделу, ночным прыжкам с парашютом и владению целым арсеналом оружия. Его приучили не есть и не спать неделями, а в случае крайней нужды питаться сырым мясом, насекомыми, лягушками и прочей дрянью. С питьём было строже. Пить можно только из фляги и обеззараженную спецтаблеткой воду, ну или кровь. Любую. Вплоть до вероятного противника. Утешили, что это особенно полезно полиглотам.

Недели в болоте, лесу и пустыне без огня, оружия и тёплой одежды привили навыки выживания. Наконец их разведывательно-диверсионную группу посчитали подготовленной. Предстояло лишь сдать выпускной экзамен. Экзамен отличался незатейливой простотой - требовалось произвести захват Бати или его начштаба. В эти дни Батя, обычно лично водивший свой газик, сажал за руль водителя и цеплял машину эскорта. Полдюжины сержантов. И вот эту «приёмную комиссию» и требовалось убедить в отличном ведении рукопашного боя и овладении средствами маскировки и разведки. Отпускалось на всё мероприятие десять дней. Группа решила не изобретать велосипед и начала по ночам рыть схроны вдоль дороги. Землю выносили в плащ-палатке, а сверху маскировали ветками с листвой, которую обновляли каждую ночь, дабы пожухлый вид зелени не демаскировал тайники. Накануне вечером, благо темнело рано, нагнули стволы придорожных берёз. На арках из верхушек деревьев спрятались Леха и ещё двое головорезов, остальные укрылись в ямах, чтобы свалиться на Батю с небес и из-под земли. И вот разведка  дала сигнал засаде, что цель движется в точку. Мотор машины урчал неторопливо, раздражая напряжённые нервы до предела. Наконец автомобиль въехал в западню. С диким воплем на машину посыпались десантники. В ответ Леху резанул странный визг. Батя и сержанты, при всех их достоинствах, голосами в таких диапазонах не обладали. А ещё поразил неожиданный запах молока от жертв нападения. Прозрение оказалось страшным - вместо штабных машин группа напала на доярок, возвращавшихся с соседней фермы после вечерней дойки. Обычно они проезжали много раньше, но тут на свою беду замешкались.

Утром в кабинете Бати бушевал председатель колхоза. Оно и понятно. Доярки в результате ночного стресса напрочь вышли из строя, и коровы на ферме стояли недоеные. План по молоку загибался, и председатель, помимо молока, жаждал крови. Пересказывал возмущённо события ночи:

- Прыгнули на баб ночью, как черти. И морды, как у тех же чертей, чёрные. Сажей для страха измазаны. Девки от ужаса обделались по полной. Мы их потом полдня отмывали. А фершал весь корвалол с валерьянкой в них слил. А толку - ноль. Они всё одно к дойке не способны. Ежели у коров молоко в сиськах встанет, то ферме - крантец. И спросят за это сам знаешь где! - Тут указательный палец ползёт в небо. - И вообще, что за интерес у них был? Прыгнули, напугали до смерти и даже не снасильничали по-человечески! Одним словом, полное недоразумение среди наших баб устроили. Пришли бы как люди на танцы, к нам в клуб. Выпили, пощипали бы девок, подрались, как полагается, с местными. А так получается полное отсутствие культуры досуга. В общем, сдохнет план по молоку, а он точно сдохнет, - отвечать тебе.

- Морды они мажут не сажей, а гуталином, - начал обстоятельно, по пунктам отвечать Батя. - Для чего - сам сейчас увидишь. И на доярок твоих свалились по ошибке… А насчёт подраться с местными - идея совершенно негодная. Вы так без местных останетесь.

- Хороша ошибка! Две сотни коров недоенными остались!

- Не перебивай! Вот за что не люблю гражданских, так это за неумение слушать команду до конца и исполнять без рассуждений. Проблему и с доярками, и с планом молокосдачи решим. Ты в коридоре подожди, пока я со своими архаровцами поговорю.

В кабинет Бати гуськом зашла разведгруппа. Председатель колхоза сидел за дверью и ждал разноса подчинённых на повышенных тонах. Однако никаких криков из кабинета не донеслось. Только несколько глухих звуков и вздохов. Председатель оказался совершенно разочарован. Однако, когда вошёл в кабинет, градус разочарования заметно сбавился. Разведгруппа стояла с разбитыми лицами и глотала кровавые сопли. Вид при этом у всех был бодрый. Было бы хуже, если бы Батя начал ругаться. Батя же, потирая кулак, сообщил:

- Забирай своих доярок и выполняй свой план молокосдачи. - Когда же председатель растерянным взглядом поискал доярок в кабинете, Батя пояснил: - Уж что-что, а десантник за сиськи дёргать умеет. Кого хошь. Лучших доярок тебе не найти. Гарантирую. А вам, олухи царя небесного, напоминаю, что срок экзамена никто менять для вас не будет. Кругом! Шагом марш!

Когда разведгруппа вышла, председатель восхищённо произнёс:

- Здорово у вас тут дело поставлено! Мне бы так! Да у меня бы отродясь ни с посевной, ни с уборкой проблем бы не было! И с гуталином здорово придумано. У меня баба семейные недоразумения пудрой порошит, и всё одно видно. А тут, под гуталином, ни хрена не заметно! В чём-в чём, а в маскировке вы, военные, - доки!

Когда погрузились в машину и отправились, как выяснилось, в подшефный теперь уже колхоз, все молчали. А Лёха потирал ноющую скулу и был необыкновенно счастлив. Впервые за девятнадцать лет жизни он почувствовал отцовскую руку...

Однако через три дня председатель позвонил Бате и попросил, чтобы он забрал своих подчинённых, крича в трубку:

- Они тут у меня не коров, а доярок за сиськи приспособились дёргать. Полное моральное разложение наблюдается. Мало того доярки, так к ним и птичницы повадились! Так я не то что план по молоку, но и по яйцу провалю! Забирай своих бандитов к чёртовой матери! - И добавил, смягчившись: - Хотя доярок они хорошо полечили! У всех глаза горят, и бегают как угорелые. А то ходили недоеными коровами. Но всё одно забирай, пока греха не вышло.

- А ты чего ждал? - ответили на том конце провода. - Ангелы у нас проходят по другому ведомству, а мои черти могут оприходовать всё, что движется! Радуйся, что до коров дело не дошло!

Шутка, конечно, грубая, но кто же ждёт деликатной утончённости в стенах казармы? И пусть десантники мастера на всё, но эстеты среди них не случаются.

А время безжалостно поджимало. Ребята в цейтноте слегка запаниковали. Понятно, что повторять трюк с захватом на дороге бесперспективно. Возникла даже мысль захватить штаб вместе с Батей и его начштабом единым комплектом непосредственно в части. Однако такое реально лишь для голливудского боевика, где нет водораздела между человеком-пауком и американскими вояками. И тут Лёха предложил захватить Батю на его квартире. Благо разведка выяснила, что его супруга отбыла с детьми на отдых к маме, идентифицируемой по версии вероятного противника как тёща. Однако разведка осторожно намекнула, что, когда супруга отбывает на отдых, у Бати на квартире имеет привычку работать по ночам с документами одна весьма симпатичная делопроизводитель из секретного отдела. Лёха заявил, что тут ничего страшного. Сотрудница секретного отдела - военная, а не доярка какая-нибудь, стресс переживёт. Один товарищ хохотнул, что в случае чего Батю ждёт улётный кайф от секса «с подливом», но Лёха так на него зыркнул, что тот заткнулся. В общем, брать Батю решили на хате.

Ждали долго. Пока мирный военный городок заснёт. Наконец погасли последние окна, а на небе зажглись все звёзды, положенные по штатному расписанию гарнизона. Красота звёздного неба с торчащей луной раздосадовала разведгруппу. Где была эта дурацкая луна, когда бес попутал их напасть на доярок?! А сейчас она им ни к чему. Лишь демаскирует. Но погоду, как и родителей, не выбирают. Остаётся только терпеть и приспосабливаться. Захват Бати запланировали через полтора часа, после того как в его спальне погаснет свет. Снисходительно решили из своих лет, что Бате, по его возрасту, времени укувыркаться с секретным отделом более чем достаточно. Тёмные тени соскользнули бесшумно с крыши на балкон. Трое парней, залепив глазки соседских дверей, притащили на третий этаж стокилограммовый поребрик, что выковыряли ножами и сапёрными лопатками из асфальта накануне. Обернув бетонную плиту бушлатом, глухим ударом вышибли входную дверь. Гости же с балкона ввалились прямо через стекло балконной двери, не утрудив себя её открытием. Плюс прибыл народ через окна кухни и детской. Как гласит главное правило захвата языка - всего успешнее операция проходит, когда противник отвлечён от службы личными надобностями. Обед, посещение туалета - лучшие моменты. А тут выдался просто идеальный. Батя с делопроизводителем играли в собачек. Захват языка прошёл блестяще. Ошарашенный Батя только выдохнул:

- Сволочи! - и добавил: - Ну, молодца!

- Служим Советскому Союзу! - бодро гаркнула разведгруппа на весь сонный городок, который с этого момента перестал быть сонным.

Однако торжество момента испортил неприятный нюанс. Когда Батя попытался слезть с деликатно укрытой простынёй делопроизводителя, ничего не получилось. Спазм интимных мышц прочно ухватил неглавное достоинство советского офицера. Батя попытался уговорить отпустить его, но под простынёй только бессвязно всхлипывали. Положение спас Лёша. Как ни крути, а генетику не обманешь и четыре поколения врачей в анус не засунешь. Он скомандовал разведгруппе покинуть помещение и контролировать его по периметру. Сам же ринулся в ванную и напустил туда тёплой воды. Затем в плачущий мокрый рот, что едва отыскал среди белокурых кудряшек, залил полпузырька валерьянки с пустырником, жахнув туда для верности и корвалолу. Четыре таблетки но-шпы дополнили коктейль, что образовался внутри девушки.

- Надо бы всё встряхнуть и перемешать! - рекомендовал вошедший в роль доктора Лёха.

- Как? - не понял впервые в жизни поставленной задачи Батя.

- Ну… традиционным образом хотя бы… как вы тут до нашего посещения делали…

Батя зарычал от ярости и начал перемешивать и встряхивать лекарства в организме бедной дамы. Лёха деликатно отвернулся.

Тёплая ванна и Лёхина терапия помогли. Даму удалось отцепить от командира. Правда, девушка лежала со слабыми признаками жизни, да и Батя был слегка не в себе после такого двойного захвата. Батя приказал группе напрочь забыть виденное. Все недоумённо пожали плечами и спросили: а что они видели? Острый приступ коллективной слепоты поразил их внезапно во время боевой операции. Батя кисло ухмыльнулся и ещё раз сказал, что они молодцы. Но только группа раззявила рты, чтобы гаркнуть радостно очередное «Служу!», погрозил пудовым кулаком.

 Утром сослуживцы поздравили разведгруппу со сдачей экзамена. Однако приказом оформить окончание курса спецподготовки не получилось. На дверях канцелярии висела бумажка, что отдел закрыт в связи с внезапной болезнью делопроизводителя. А всю неделю разведгруппа осваивала столярное и плотницкое ремесло на квартире Бати. «Это вам не доярок доить и коров е…ь», - поучал грубый Батя. «Оно и понятно. На всех ведь делопроизводителей не напасёшься», - сострил в ответ Серёга. Сказал шёпотом подальше от Батиных ушей. Однако, как ни крути, разведгруппа освоила массу смежных профессий в области строительства и сельского хозяйства.

Наступил день, когда роту построили на плацу. Среди прочего полка она выделялась цветом формы и шляпами с солнцезащитными полями. Бессмысленными на фоне моросящего осеннего дождя со снегом. Рюкзаки и оружие с полным боекомплектом не оставляли сомнений в маршруте предстоящего путешествия. Ребята, впрочем, и не сомневались в своей судьбе. Знали прекрасно, что их готовят для Афгана. Лишних слов не было. Зачитали приказ, и ротный уже открыл рот, чтобы дать команду «по машинам», но тут к Бате подбежал солдатик и передал срочную бумагу из штаба. Батя прочитал и нахмурился. А затем громко произнёс Лёхину фамилию и приказал «два шага вперёд». Вышедший из строя Лёха готовился к чему угодно - от сержантских лычек до губы. Однако приказа покинуть строй никак не ожидал. Остальным же скомандовали «налево и по машинам». Лёха стоял ещё полчаса под мерзким проливным дождём на пустом плацу. Ребята забрали его вещмешок и оружие. Глядя на одинокого Лёху и грузящихся по машинам пацанов, Батя сказал начштабу: «Многие не придут, кто-то вернётся калекой. А этого парня уже убили!».

В штабе Лёхе растолковали, что его списывают на гражданку, так как он мало того что напрочь больной, так ещё и студент медицинского вуза, оказывается. Лёша моментально понял, откуда дует ветер, и ворвался в кабинет Бати, чтобы объясниться. Батя, однако, ответил, что приказ есть приказ. Велел вытереть сопли и исполнять.

В поезде попутчики посчитали солдатика контуженым. Он не ел и не пил все три дня. А когда на перроне военный патруль спросил, кто он такой, честно ответил: дезертир. Лёху отвели в дежурную комнату, проверили документы и велели более не шутить. До них никак не могло дойти, что Лёха вовсе и не шутит. Лёха вообще не стал бы жить, если бы Батя на прощание не приказал жить дальше и стать врачом. Кого-кого, а Батю Лёха слушал беспрекословно.

Читая документы о своём незавидном здоровье, которое привело в негодность к воинской службе, Лёха сделал удивительные открытия. Диапазон его болезней начинался с тяжёлого рахита, плавно переходил в язву желудка и заканчивался неискоренимым плоскостопием. Желудку Лёши предписывалась строгая диета из манной каши и протёртых супов. Желудок вместе с Лёшей впал от сего факта в полное недоразумение, так как доселе играючи разделывался со «шрапнелью» из перловки с тушёнкой, мелкими металлическими предметами и одеколоном. Много позже, когда Лёха закусывал спирт манной кашей из больничного буфета, на недоумённые взгляды отвечал, что так доктор прописал. По причине нежного желудка...

 Мало того, что в новой старой жизни Алексей оказался студентом престижного вуза, его ждала и семья. Незнакомая девушка с огромным животом и отёчными ногами ожидала ребёнка и перехода из статуса невесты в жёны. События эти находились в острой конкуренции, и Лёшу без очереди, в один день, окрутили с незнакомкой в загсе. На свадьбе Лёша напоминал зомби и даже пару раз поцеловался с невестой под команду «Горько!». Губы у невесты оказались мокрыми и рыхлыми. Слаще от этих губ не стало. Даже напиться не получилось. Водка не работала, но Лёха притворился пьяным. Чтобы его не доставали, смотрел на всё осоловелым взглядом и свалился на полу в спальне. Пока невеста, постанывая, сопела на кровати, Лёша лежал на полу и смотрел в темноту воспалёнными глазами. Мама и всемогущий папа украли любовь, счастье и смысл жизни. Невеста что, счастлива? - недоумевал Лёха. Одна из двух залетевших от Лехиных художеств до армии дурочек, по разумению мамы, оказалось толковой. Её определили в институт и в Лешины жёны. Вторую устроили на аборт. Честно говоря, Лёхе было наплевать на обеих, а на маму в первую очередь. Но Батя приказал.

Лёша учился по обязаловке, но постепенно втянулся в процесс. Даже ухитрился заработать стипендию. Начал халтурить на «скорой». Там его заценили моментом. Неадекваты на вызовах, что лихо наезжают на врачей «скорой», становились резко культурными после одного прикосновения Лёхиного мизинца. Лёха называл это погрозить пальчиком. Но ниточкой Будды, что должна была вытянуть Лёху из личного ада, оказалась дочка. Четырёхлетнее чудо перебирало пухлыми лапками огромные Лёхины пальцы с траурной каймой ногтей и восхищалась: «Когда я вырасту… у меня будут такие же большие ручки, как у папы…. Он такой красивый!». Мама и невестка к тому времени спелись в третировании Лёши и приватизировали воспитание ребёнка. Часто поддатый, грубоватый Лёха, с их точки зрения, ничего не мог дать ребёнку хорошего. И они старались, как могли, отгородить ребёнка от отца. Смогли. В двенадцать дочкиных лет, когда Лёха потянулся поправить огромный бант, что набуравили дочке по случаю школьного торжества, девочка отстранилась и резанула по живому: «Руки помой!». Больше к ребёнку Лёха не прикоснулся. Ниточка Будды оборвалась безвозвратно.

Однако главная причина душевного дискомфорта Лёхи хранилась страшной болью в самом потаённом месте его сознания. Закончив институт, юным доктором он ехал на отдых в Крым. В вагоне было жарко и душно. На каждом полустанке Лёха выскакивал покупать пиво. Жена ворчала, что все, как люди, пьют воду, а он как... Однако гундёж супруги не мог испортить ожидания предстоящего моря, солнца, чебуреков и терпкого вина. Опыт семейной жизни научил его игнорировать на уровне рефлекса ненужный шумовой фон. В Харькове стоянка затянулась. Хватало времени сгонять в магазин, а не брать пиво втридорога у перекупщиков на перроне. Когда бежал обратно с бутылками, чуть не налетел на инвалида, что сидел прямо на тротуаре. Ругнулся с досады и побежал было далее. И громом с ясного неба услышал:

- Лёха-блин!.. Не узнаёшь! А я тебя по блину узнал! Я Серёга из соседнего взвода. Помнишь?

- Ещё как помню…- Не то что взвод, всю роту и весь батальон Лёха не просто помнил, а постоянно держал в голове.  - А как мои? - наконец нашёл в себе силы спросить Лёха. - Я всё ждал, что напишут. Ведь всем дал адреса. Сам писал не раз. Я же не виноват, что так вышло…

- А тебя никто и не винил. Тебе просто здорово повезло. А писем зря ждал. Оттуда и туда почта не ходит. Твои накрылись через месяц. Разведгруппа шла впереди колонны. Духи их пропускали, но ребята просекли ситуацию. Колонна в засаду не попала. Подробностей не скажу. Сам через пару дней уже валялся в госпитале. Очнулся только в Ташкенте.

- А Батя? Что-нибудь про Батю слышал?

- Батя присоединился к разведгруппе под Кандагаром в восемьдесят третьем. Слушай, Леха, подкинь бабла чуток! Судя по прикиду, ты тут в порядке.

Лёха полез в карман за мятым комом купюр. Из разжатых пальцев вывалились бутылки. Инвалид их ловко перехватил у самой земли и засмеялся:

- Всё! Мой трофей! Так бы разбились. Реакция после Афгана. Её ни пьянка, ни смерть не отшибёт. Как мы там говорили, «если хочешь есть варенье, не лови …… мух».

Лёха, уже ничего не слыша, шёл к поезду. В свой купейный вагон, на своё грёбаное море и солнце. Если бы можно было променять весь пляжный песок на пригоршню пыли горной дороги. Той кровавой пыли, в которой ушла разведгруппа! Лёхе вспомнилось, как он первый раз прыгал с парашюта. Бывалый сосед приободрил слегка мандражирующего Лёху, перекрикивая гул моторов: «Не дрейфь, братишка! Десант живёт в небе! На земле мы лишь умираем!» - стукнул Лёху по плечу и шагнул в распахнутую дверь небесной бездны.

Серёга сказал, что Лёхе просто повезло. Проклятое везенье! А Батя! Как мог так Батя! Приказал Лёхе жить, стать долбаным докторишкой, а сам!? Если бы можно было поговорить с Батей! Хотя что толку? Батя приказов не отменял и живой. А приказ мёртвого Бати по сути апелляции недоступен.

… Однажды Лёха напился и заплутал в темноте питерской осени. В самом центре. Подошёл к стене дома, чтобы прочитать название улицы. В поле зрения попала мемориальная доска с барельефом. Что-то зацепило внимание Лёхи в тумане пьяного сознания. Он напрягся и прочитал высеченные в камне слова. Понятно. Спасённые человеки расстарались мемориальной доской. В неискупимой благодарности медицинскому светиле. Собрал всю накопившуюся злость души, смешал её со слюной во рту и харкнул в барельеф. Более со своим отцом Лёха не пересекался. Даже улицу эту обходил.

Как-то мы с Алексеем Игоревичем разговорились, почему оказались в реаниматологах. Я отшутился тем, что, отработав год терапевтом, просёк истину, изложенную санитаром у Зощенко. Там санитар посетовал, что его задолбали разговоры с пациентами и он предпочитает больных с высокой температурой или, лучше того, вообще без сознания. АИ ответил серьезно. Реаниматологом он стал потому, что лишь наша профессия соответствует десанту. И там и там один девиз - никто, кроме нас! Мы на острие и последний аргумент медицины. А для остального - есть остальные. Тухлые терапевты, жадноватые хирурги, считающими себя врачами гинекологи и недоразумение от медицины - стоматологи. А урологов и посылать никуда не надо - они уже там.

В другой раз Олег поддразнил Лёху, что он носит медицинский колпак на манер берета. Мол, десантники, как и алкоголики, бывшими не бывают. Лёха не оценил сарказма и разразился целой тирадой:

- Берет десантника - удел избранных. За него кровью платят. Сдохни на марше десяток раз, прыгни с парашюта, разбей морду в хлам - это ещё ничего не значит. Десант не спринт, не бокс и вообще не спорт. Десант даже не армия, а… десант! Десант - это то, что понятно любому десантнику и невозможно объяснить остальным. Берет десантника - это вовсе не головной убор. Нимб и корону ведь тоже к головным уборам не причислишь. Но что такое корона? Взять нынешних англичан с ихней бабкой. Клистир и памперс её стихия, а она изображает номер конституционной монархии. Со своим перевёрнутым ночным горшком в бриллиантах, что старушка таскает на бестолковке. И принцы, что в очереди за этим хламом стоят, право на корону получили не по достоинству, а в результате вялых фрикций аристократических вырожденцев. Любому врачу понятно, что чем дольше династия, тем печальней там деградация. Право принцев на корону находится в штанах их пап. Да у любого десантника в штанах в десять раз больше, чем у всех этих принцев, вместе взятых! Но ни один десантник не помыслит о передаче своего берета по наследству. Сын десантника станет десантником только в том случае, если, как и отец, пройдёт все круги ада и нажрётся дерьма, о котором вы не ведаете и не мечтаете. Только тогда на его башке появится берет. И получит он этим беретом не власть, славу или деньги, а право быть там, куда прочим лучше не соваться. Лично я получил свой берет законно… но надеть не имею права… потому что… - Лёха горестно махнул рукой. - А корону по мне, что на задницу натянуть, что подтереться. Главное, бриллиантами не поцарапаться.

Когда Лёха закончил тираду и ушёл, Олег двинул версию, что было бы лучше, если бы Лёха всё же повоевал в Афгане. А так из него фрустрация и рефлексия прут. Не став спорить, я отшутился, что понятия фрустрации и рефлексии с десантом как-то слабо совместимы. И не стал цитировать Лёху, что люди, считающие за счастье жить долго и умереть в собственной постели, - ублюдки. Потому как Олег мигом сострит, что счастье - это умереть в чужой постели. А много шутить и смеяться в реанимации плохая примета - будет неспокойное дежурство. Ко всему время уже позднее. Люди же имеют тенденцию рождаться и умирать по ночам. С часу до пяти. Когда так хочется спать. Ночь - царство нервуса вагуса, Морфея с Амуром и время страды акушеров с реаниматологами. А вот утро для реаниматолога всегда доброе. Особенно после дежурства. Вот тогда и придёт время посмеяться.

 Однако утро оказалось не очень добрым. Как дежурный анестезиолог, всю ночь кувыркался с двумя кровотечениями. Полночи ушивали кровонувшую язву желудка. Причём кровила язва неслабо. Экспресс-лаборатория выдала показатели гемоглобина крови чуть выше, чем в водопроводной воде. Пришлось прыгать обезьяной между операционным столом и столиком для совмещения крови. В итоге перелил полведра крови, пока хирурги пытались ушить каллезную язву. Ни хрена у них не получалось. Да и получиться в принципе не могло. Решили делать резекцию, но огромная язва не позволяла сформировать культю, а гастроэктомию пациенту было не потянуть. Предложил им сделать аппаратный шов прямо по язве. К совету с той стороны ширмы отнеслись с нескрываемым скептицизмом и разъяснили, как студенту первокурснику, что это полный абсурд. Пришлось в ответ гаркнуть, что иначе пациент на все сто помрёт прямо сейчас...

Утром на конференции дежурных хирургов похвалила профессура. За нестандартное решение и способность идти на обоснованный риск. Эти сволочи сияли победителями и даже втихаря спасибо не сказали.

Хотя мне до их спасиба было недосуг. Только собирался выйти из операционной, как навстречу вкатили малозаметного на фоне простыни по причине бледности гражданина. Гражданин фонтанировал кровью из желудка. Проклиная закон парных случаев, что частенько встречается в хирургии, поинтересовался, почему дежурный реаниматолог не начал преливание крови? В ответ мне, махнув рукой, сообщили, что «там такое!», и убежали. Видимо, помогать разгребать тамошнее «такое».

Через полчаса на работу прибыли первые доктора. Я вздохнул с облегчением, ожидая помощи. Однако доктор вбежал и, вместо того, чтобы мне помогать, схватил дефибриллятор из оперблока и был таков. Сообщив на ходу, что в реанимации «остановка», а тамошний дефибриллятор умер раньше больного. Я подивился, что поздненько они прибежали за дефибриллятором. Однако отвлекаться было некогда. Рабочий день начался, народ прибыл. Кто-то совмещает кровь, меняет флаконы, ставит третью периферическую вену. В пациента втекает уже больше, чем вытекает. Пульс нормализуется, переходя из «нитевидного» и «неопределяемого на периферии» в устойчивый перестук жизни. Аппарат ИВЛ вгоняет в пациента кислородно-эфирную смесь, чтобы насытить жидкую кровь кислородом. Благодаря отсутствию системы отвода газов и дрянной вентиляции в операционной, тут густо пахнет эфиром. От эфира народ веселеет и становится энергичней. Лица хирургов краснеют, они начинают шутить. Так с шутками и залазят бодро в живот. Хирурги пытаются что-то ушить. Переключаемся с взрывоопасной смеси эфира с кислородом на закись азота и через пяток минут даём добро на коагуляцию. Но и хирургический шов, и электрический пал мало эффективны. И бригада тихо уходит из желудка с надеждой, что Бог любит и бережёт алкоголиков. Несмотря на обилие веселящего газа в атмосфере, всем немного не по себе. Врач всегда берёт на себя моральную ответственность. Даже тогда, когда помочь вне его возможностей.

Но главное - наконец-то меня сменяют, и кошмар трудового дня закончен. Можно почистить зубы, попить чаю и насладиться зрелищем, как работают другие. И здесь нахожу несколько озадаченного Алексея Игоревича. Мне уже сообщили, что по итогам нашего дежурства счёт «два - ноль». Ноль за мной, а у Алексея Игоревича в реанимации два трупа подряд за полчаса. Начал неделикатно пытать АИ на предмет ударного сокращения населения страны при его непосредственном участии. АИ послал меня к бабушке нечистой силы, однако потом смягчился и разъяснил, что ушли два пациента после удаления легкого. Понятно, старая песня. На удаление лёгкого попадают не ангелы. Обычно это онкобольные, злостные курильщики с многолетним бронхитом соответственно. В итоге у пациента наблюдается дыхательная недостаточность, бронхи его заполнены мокротой, которую он не может откашлять по ряду причин. А тут ещё катетером лезут через голосовые связки. И для здорового тут высокий риск рефлекторной остановки сердца, а уж для наших пациентов риск запредельный. Вот и получил два трупа за полчаса.

В очередной раз попытался пробить в сознании АИ брешь. Что армейская субординация в медицине не имеет право быть. Что нельзя следовать авторитетам вопреки здравому смыслу. И вообще анестезиологам-реаниматологам слушать хирургов крайне опасно для жизни больных. Хирург славен руками, но не головой.

АИ повторно послал меня к бабушке нечистой силы и, взвалив свой бессменный баул, отбыл с дежурства. Олег, не участвовавший в нашем споре, съехидничал непонятно в чей адрес: «Если десантника можно разубедить - это уже не десантник. Только благодаря таким ребятам наша броня крепка, а танки быстры. А за остальное, к сожалению, поручиться нельзя». Олег обожал переводить разговоры в диссидентское русло. Я объяснял ему не раз, что такие разговоры чреваты здоровым сибирским климатом. Это для меня всё обернётся возвратом на малую родину, а ему будет холодновато.

Уже уходя, заглянул в реанимацию. Там обратил на себя внимание пациент в эйфории. Больной поделился радостью: «Доктор, мне сегодня жутко повезло! Тут с утра двоих замочили. Я должен был быть следующий. А тут как раз утренний обход. В общем, меня не успели! А вообще тут у вас круто! Поставят ширмочку, пожужжат, и нет человека!». Что-то объяснять пациенту бессмысленно. Рекомендовал вколоть ему галоперидол, дабы избавить его от неверно истолкованных воспоминаний. Что ни говори, а благодаря нейролептикам споры стало вести гораздо проще.

Забавно закончилась история и с моим «крестником», едва выжившим после желудочного кровотечения. Видимо, не зря утверждает народная поговорка, что Бог бережёт алкоголиков. Трое суток он лежал в промежуточном состоянии, никак не определяясь, на каком свете остаться. Как только вернулся в сознание, ему без перерыва талдычили, что он оказался почти двумя ногами на том свете и только чудом спасся. И всему виной алкоголь. Если он не бросит пить, то второго шанса у него не будет. Пациент клялся честным словом, божился, крестился и готов был есть землю. Однако состояние желудка не позволяло употребить столь недиетический продукт. Казалось, клиента коллективно закодировали от алкоголя на всю жизнь. Гарантированно.

Вечером Олег, решив поставить последнюю точку в перевоспитании алкоголика, грозно спросил: «Ну что, будешь теперь пить?!». Пациент, воровато оглянувшись по сторонам, ответил: «Ну если есть, наливай…»

Неприятности отличаются от приятностей тем, что могут появиться из любого места и с любой стороны. И, как правило, чаще оттуда, откуда их никак не ждёшь. А дело всё в том, что сотрудник кафедры обратил внимание на молодых докторов и вознамерился их привлечь к научной работе. И Лёха попался. Гены есть гены. Стал ходить в научное общество, читать статьи и монографии. Однажды пришёл с конференции и процитировал главного анестезиолога Советской Армии, что «анестезиолог, начинающий операцию без предварительного введения восьми кубиков дроперидола и четырёх фентанила, начинает операцию на грани шока». Я поаплодировал красоте афоризма, но не его смыслу. И обратил внимание АИ, что фраза им явно вырвана из контекста. Едва ли сей принцип подходит в неотложной хирургии. А иначе на такие идеи главного анестезиолога Советской Армии наши Вооружённые Силы солдат не напасутся. АИ глянул на меня, как на отщепенца, и пошёл в операционную.

Ближе к полудню по «скорой» поступил пациент с ранением брюшной полости и массивной кровопотерей. Благо, нож ему воткнули в живот у магазина рядом с больницей. Реаниматологи долили пациента и прикатили в операционную с давлением около 70 мл ртутного столба. И тут АИ ухитрился применить на деле полученные на конференции знания. Восемь кубиков дроперидола обрушат давление даже у здорового полнокровного субъекта, а тут острая кровопотеря и субкомпенсированная гемодинамика. Пациент резко побледнел, прекратил дышать и ушёл в полный ноль. Пока мы с Олегом пытались разубедить товарища уходить в поля вечной охоты, прибежавший заведующий долго набирал в себя воздух. Интеллигенту в четвёртом поколении в экстремальной ситуации трудно порой выразить свои мысли. Слова его лексикона весьма слабо передают остроту переживаемого события. Завотделением заявил с пафосом: «Алексей И.! если этот пациент погибнет! То я... То я!..» «В графе “причина смерти” напишут твою, Лёха, фамилию!» - пришёл на помощь заведующему Олег. «Вот! Именно так!» - заявил начальник.

Когда наконец удалось вернуть больного в неустойчивое равновесие жизни со смертью и начать операцию, мы принялись склонять Лёху к страшной мысли, что даже генералы бывают неправы. Научный спор проходил для сознания Лёхи на грани военного преступления и нарушения субординации. Лучше бы мы его не убеждали! Лёшино эго так и осталось маленьким мальчиком в поисках отца. И то, что мы дезавуировали очередного претендента, вернее, целую касту на эту роль, на пользу Лёхе не пошло. Правда, дошло до нас сие намного позже.

Перестройка ввергла страну в нищету, раздрай и бандитизм. Зарплаты докторов, как и прочие доходы населения, превратились в фикцию. На три с половиной доллара в месяц прожить невозможно. Народ ринулся на халтуры. Одни, прикупив бездонные клетчатые сумки, отправились челночить по Китаям с Польшами да Турциями. Олег приспособился лечить собак. Собак ценили, и за них, в отличие от людей, платили. Причём неплохо. Так, у нас в реанимации лежала дочка известного барда. В тяжёлом состоянии. Но беда не приходит одна. Помимо дочки, у барда занемогла и собака. Весьма породистый и дорогой пёс. Вот Олег и отправился лечить пса. Причём сосватали его туда как ценного специалиста в данном вопросе по рекомендации другого собачника. Что забавно, к кому конкретно он отправился, Олег тоже не знал. На месте ему пришлось валандаться с псом трое суток. И вот пока он безвылазно выхаживал пса, попросил подменить его на дежурстве. В итоге он приподнялся на собаке барда на пятьсот долларов, а я, двое суток подряд лечивший его дочку, получил, образно говоря, ту часть пса, которой он метит кусты. Такие дела. Олег отслюнявил по доброте мне десятку баксов компенсации и посетовал, что ничего не поделаешь - такова жизнь.

Я же нашёл свою нишу в лечении алкоголиков. Тогда почти все анестезиологи прерывали запои, делали химзащиту и кодировали.

А вот Алексей Игоревич, поддерживающий свою физическую форму в качалке, оказался в дружбе с крутыми. Начал лечить на дому товарищей, которым нельзя светиться в больницах. Судя по содержимому, которым он набивал свой баул, дело шло вплоть до операций. Мы деликатно не замечали происходившего. Лечение бандитов зависти не рождало. Собаки Олега и мои алкоголики вызывали больше симпатий, чем контингент АИ. Однако мало того, что АИ лечил бандюков, он проникся их сознанием. Как известно, мафия есть семья. И для АИ, всю жизнь искавшего семью, мир бандитов оказался притягательным психологическим капканом.

Работа же перестала быть работой как таковой, оказавшись формой досуга и местом, куда мы ездили по привычке. Удивительное и отвратительное время. Киллеры и проститутки стали главными героями времени. Убивать, обманывать и воровать стало престижно. Иначе ты лох и отстой. Когда все вокруг скурвились, врачи и учителя добросовестно работали. Однако дух разложения начал проникать и в больницы. Пьянство, наркомания и пофигизм стали нередки. К тому моменту наша компания достигла уровня высокого профессионализма, что приходит к специалистам, работающим с самой сложной патологией на пятом-седьмом годах стажа. К нам везли политравму с ДТП, падения с высоты, ранения, кровотечения и прочие случаи, которые являются гарантированным пропуском на тот свет. В операционной обычно сразу или посменно работали абдоминальщики, торакальщики, травматологи, нейрохирурги и сосудистые хирурги. Толкая друг друга локтями, они одновременно штопали печень, удаляли разорванные почки с селезёнкой, вычерпывали гематомы из черепа, зашивали лёгкие. Олег говорил, что, благодаря прогрессу и цивилизации, человечество достигло непревзойденных высот в способности одновременно калечить и лечить свой организм.

Хоть и мельком, но надлежит затронуть тему женщин. Так вот, с женщинами у АИ было просто. Постоянной партнёршей, то бишь «военно-реанимационной женой», у него оказалась старшая сестра отделения. Потёртая жизнью и мужским полом тётка лет сорока с небольшим. Старше Лёши на десять лет. Главным её достоинством была легкодоступность казённого спирта и личной гинекологии. Внешность она имела незавидную. Мелкая егоза с вечно жирными распущенными волосами. С такой причёской допустимо ходить молодым девушкам, а после сорока  - это привилегия бомжих с алкоголицами. Угреватая кожа, визгливый голос и интригующая кривизна ног. В глаза её звали Люсьен, а за глаза Трихомонадой. Откуда появилась эта кличка, история умалчивала. Хотя внешне она более походила на досадное насекомое, заселяющее интимную зону при случайных связях. Когда мы искренне выразили Алексею непонимание данной ситуации, то есть он видный парень, а тут невесть что, Алексей также искренне ответил непониманием - «Какая, бл.дь, разница в бл.дях, если всё одно бл.ди! А тут со спиртом без проблем!». Так выяснилось, что АИ женщин не разделяет в принципе. Олег определил у него «кавказский синдром». Когда женщина падает в глазах мужчины, как только ложится с ним.

К законной жене у Алексея Ильича имелось весьма конкретное отношение. Плохое. Однако, несмотря на взрывной характер, он её никогда и пальцем не тронул. И вообще не прикасался во всех смыслах. Не то что из отвращения или ещё почему, но перестал воспринимать жену как жену. Мы такую деликатную тему, понятно, не подымали, пока сей пикантный факт своей личной жизни он сам не озвучил. Признание он сделал из-за того, чтобы народ не доставал вопросами, почему его невозможно найти дома. Порой требуется вызвать человека на работу вместо заболевшего коллеги или иной причине. А тут сколько ни звонишь, АИ вечно дома нет. Объясняя постоянное отсутствие на квартире, Алексей и упомянул, что родной дом для него чужой, как и жена. Женщин, конечно, попёрло на любопытство. В ответ АИ выдал шутливую версию. Обосновал целомудренное отношение к жене теорией, что после пятнадцати лет брака супруги становятся фактически родными людьми. А вступать в интимные отношения с родственниками - это инцест. Ни моралью, ни законом не одобряемый.

Этот факт мы потом обыграли слегка дебильной шуткой. Дело в том, что тогда начала поступать первая гуманитарная помощь из-за бугра. В пищеблок привозили кукурузную кашу, от которой тошнило с третьей ложки, и ланчемит, на упаковке которого писалось, что продукт не предназначен для продажи. Оно и понятно. Потому как вторая часть слова являлась полным враньём. Никакого мяса там не было и в помине. Продукт был удобен лишь тем, что абсолютно не нуждался в переваривании. Готовое… в общем, понятно. А нам на отделение выдали ящик зубной пасты со щётками и… кучу презервативов. Мы шутили, что немцы намекают, чтобы мы больше чистили зубы и меньше размножались. Презервативы порадовали народ яркими упаковками и разноцветьем самих изделий. Красочность иностранного интимного ширпотреба наши женщины объяснили традиционным западным качеством. Однако я просветил их, что на Западе секс является, как известно, одним из главных моментов жизни. Презервативы решили поделить поровну. Получалось по десять штук на… скажем так, на нос. Включая пенсионеров. Замещавший заведующего доктор уже начал раздавать резинки народу, но мы с Олегом остановили его. В уме созрела каверза. Мы составили список типа таблицы, где заставили всех расписаться в получении презента. И хоть делили поровну, в списке указали разное количество резинок на человека.

На следующие сутки, когда АИ вышел на дежурство, заведующий подозвал его и выдал пасту, щётку и резинки. Велел расписаться в получении. Все в ординаторской затаились, изображая питие чая, беседу и просмотр телевизора. АИ бодро расписался за пасту с щёткой и подмахнул графу резинок. Но тут его внимание привлекло, что среди всего коллектива ему положено самое меньшее количество презервативов. И зрелище пошло. Лёха забушевал, разгораясь, как лесной пожар.

- Почему Андрею целых двадцать штук?

- У него ребёнок недавно родился. Второго в наше время ему не потянуть. Пусть предохраняется.

- А почему Васильевне пятнадцать?

- Она замуж собирается. Это типа как приданое от нашего отделения.

- А Олег?! Тридцать штук!

- Ну, он же красавец, гусар и бабник известный. У него на каждом отделении по любовнице. А две рентгентлаборантки чуть не в драку график дежурств делят, чтобы только попасть в его смену. Поэтому резинки не так для Олега даём, как для коллектива. Чтобы без недоразумений на производстве.

- Мне только пять? Всего пять? - окончательно разбушевался от таких объяснений АИ.

 - Тебе вообще не положено. Ты ведь на жену, сам говоришь, положил. Тебе так выдаём. На всякий случай. Вообще хотели вместо резинок дать вторую зубную щётку.

- А причём тут жена?! Жена к личной жизни отношения не имеет! Если взять всех моих баб, то их больше, чем у Олега, получится! Да я тут почти всех перетрахал….

Далее неожиданно последовал длинный список пассий АИ. Сдал АИ всех. Многих дам, в том числе присутствовавших в ординаторской, это ввело в большое смущение. Помимо того, что их имена оказались озвучены, АИ требовал от них подтверждения своих слов. Женщины удивительные существа! Неодолимая скромность одолевает их не в момент совершения поступка, а во время огласки.

Итог оказался закономерным, идиотский розыгрыш дал идиотский результат. Причём самыми большими идиотами оказались мы с Олегом. Ввели людей в неприятное положение. Однако мужская любознательность пересилила, и я поинтересовался у АИ, как ему удалось собрать в свою коллекцию стольких дам. Причём весьма приличных. АИ объяснил просто.

- Знаешь, почему тётки кочевряжатся перед нашими мужиками и легко укладываются под кавказцев? Да потому, что от наших непонятно, чего ждать, а товарищи в кепках конкретны. Им хочется исключительно одного. Но зато очень хочется. Женщины такое уважают. Поэтому я иду в аналогичном алгоритме. В итоге и КПД выше. Опять же нет потери денег и времени на глупости конфетно-букетного периода.

 Однажды в него влюбилась студентка, проходившая практику в клинике. Скромная интеллигентная девушка с распахнутыми настежь глазами. Красавица по всем параметрам. Мы даже решили, что высшие силы выдали Алексею Игоревичу выигрышный билет на вселенское счастье. В реанимации тайн не существует. Общественность находилась в курсе всех перипетий возникающих отношений. Даже время решающего свидания стало известно. Утром мы деликатно молчали целых полчаса, а потом Олег не удержался и спросил:

- Ну как ты сейчас теперь?

- А что теперь? - не понял Алексей. - Оттрахал, как положено.

- И это всё? - ужаснулся Олег. - Всё, что ты можешь сказать?

- А что рассказывать?! Лежала как бревно. И ко всему в конце рассопливилась!

- Алексей, то, что ты не читал у Сент-Экса в «Планете людей» про первую ночь девушки, - понятно. Но ты же врач! - попытался я усовестить Алексея. - Да и Олег тебя вовсе не об ЭТОМ спрашивал! Ну нельзя же быть до такой степени блином, блин!

- Сами спрашиваете и сами, блин, возмущаетесь! Базар цинкуйте! - ответно наехал АИ.

На этом разговор прекратился. А вечером АИ уже давил в кабинете у Люсьен «казёнку» и диван с хозяйкой. Я же, страхуя его отсутствие в реанимации, испытывал чувство гадливой досады. К себе, к женщинам, к АИ. Как мы все завидовали упавшему в его руки чуду! Этим распахнутым любовью слепым глазам! Всеми цветами зависти обделённых. А тут! Всё. Всё слито в унитаз. Где-то с этого момента АИ стал для меня однозначно Лёхой. Общение с бандитами, похоже, окончательно сформировало отношение АИ к прекрасному полу. Женщины превратились в «тёлок». Оно и понятно. Бандитам-быкам иной контингент и не требовался. Но меня задавила обидо-зависть. Как говорится, несправедливость - мать несправедливости. Я этому поддался и судил предвзято. Алексей Ильич не был тупым качком в цветном пиджаке. За его поступками стояли принципы. Он сказал, словно хлестнул.

- Любую пакость и предательство, всё-всё, вы оправдываете любовью. Вроде как полнейшая индульгенция эта ваша любовь. Родину, честь, долг, друзей, саму дружбу предать из-за «высокого чувства» простительно. Ах! Это любовь! И нет вопросов. Вот только интересно, как бы измерить глубину, напряг и широту вашего высокого чувства? Предметно так увидеть. Что-то давно не наблюдается шекспировских страстей и трагедий. Так, похоть и бытовуха. Честно вы сознаться не можете. Стыдно за собственное мелкотемье. Любители изображать из себя больше, чем есть на самом деле. Идёшь на случку с очередным любовником - иди. Только не надо тут про высокие чувства.

Жизнь анестезиолога-реаниматолога, если он работает не в плановой хирургии или стоматологии, есть разновидность стресса. Вернее, стресс как образ жизни. Зашкаливающий уровень адреналина надёжно защищает от простуд, онкологии и скуки, но чреват инфарктами с инсультами, алкоголизмом и развалом семьи. Даже секс в нашей профессии имеет другое значение. Обыватели занимаются этим делом для удовольствия, а реаниматологи - чтобы снять напряжение. Считай, лечебное мероприятие, отказать в котором доктору со стороны сестёр - должностное преступление. С возрастом доктор превращается из полноценного человека в машину для оживления людей. Алексей Ильич не стал исключением. Профессиональное выгорание, главная беда нашей профессии, привело его к одному из известных финалов. Эти финалы находятся в области парапсихической патологии. Лёха стал быстрый и энергичный в деле и пассивно-угрюмый в быту. Циничный во всём, кроме профессиональной этики. Одно дело, когда говорят, что «кроме работы для него ничего не существует», и совсем другое, когда, кроме работы, ничего другого нет. У Алексея Ильича не стало семьи, дома и друзей. С братками он тоже разбежался через пару лет, поняв убогую суть их дружбы и натур. Он начал пить горькую. Тот род русского пьянства на погибель. Самоубийство из горлышка бутылки. Я как-то попытался с ним поговорить по душам за очередным злоупотреблением казённым спиртом в смеси с сорокапроцентной глюкозой. «Ликёр реанимационный», как окрестили этот напиток, закончился и в дело пошёл спирт с муравьинкой, в котором процедурная замачивает подключичные катетеры. Муравьиный спирт раздражает слизистые, вызывает тьму неприятных рефлекторных реакций. Но настоящие медики на то и врачи, что умеют преодолевать непроизвольные реакции организма. Что самое забавное, однажды в нашей компании оказался не медик. Он лихо выпил муравьинку, преодолев всю гамму жгущих, режущих и выворачивающих наизнанку ощущений. Но через пару минут неукротимо блевал, узнав, что бурый цвет напитка обусловлен остатками крови из катетеров. Напрасно мы пытались успокоить товарища, что кровь простерилизовалась спиртом и потому безопасна. И ко всему, как сказал Олег, это кровь в принципе хороших людей. Не помогло. Мир наших предубеждений намного прочнее реальности...

 Я пытался объяснить Алексею брутальность его пьянства. Напомнил, что все желают ему добра. Он в ответ мрачно усмехнулся.

- Именно все. Желают добра и делают. Спасения от этого добра нет. Мать тут недавно заламывала руки и патетически причитала, как она несчастна с таким сыном. Вспомнила, что спасла меня от неминуемой смерти в Афгане. Женщине из этого убогого мира не понять, что это была не смерть, а жизнь. Моя главная жизнь! Тебе тоже не понять. Но расскажу, как нас воспитывали гранатой. Как-то сержант привёл нас в заброшенное строение на отшибе полигона. Без крыши, без окон. Высота бетонных стен три метра с плюсом, и единственная металлическая дверь с запором снаружи. Я сразу обратил внимание на эту несуразность. Потому, как человек нормального мира, не бывал ранее в тюрьме и не знал, что запоры бывают не только изнутри, но и снаружи. Называется, как позже узнали, эта хрень «кубик». Сержант предложил присесть у стенки. Мы сели на корточках и приготовились слушать. Слов оказалось немного. Сержант достал из штанов гранату, сообщил, что взрывается она через пять секунд. После этого вышел через дверь, оставив гранату в нашей компании. Снаружи лязгнул запор, намекнув, что ломиться в дверь смысла нет. Мы запрыгали около четырёхметровой стены кузнечиками. Чудом, подобно тараканам, по стенам наружу выбралось половина отделения. К неописуемой радости оставшихся внутри граната оказалась учебной. Сержант построил нас и начал речь: «Кто погиб, пока условно, но так глупо в кубике по физической слабости, - тому и не стоит жить. Кто спасся, оставив своих товарищей умирать, - недостоин жизни в принципе. Вы все полное дерьмо. И те, кто погиб, и те, кто спасся. Это на зоне “ты сдохни сегодня, а я завтра”. У нас, в десанте, живут и умирают вместе. В десантуре потеря друга горше собственной смерти. Жизнь друга - единственная гарантия твоей собственной жизни. Это не только дело чести, но имеет и практический смысл. Выживает команда, а стадо гибнет. А если ты останешься в “кубике” один, то изволь сообразить, почему товарищи забыли тебя. Хуже этого только - выбраться из “кубика” одному. После такого жизни всё одно не получится. Сейчас у вас есть час тренироваться. Следующая граната будет настоящая. И категорически не рекомендую репетировать парами (на последних словах губы сержанта презрительно скривились). Здесь у нас не фигурное катание с показательными выступлениями»... Через час мы выпрыгнули из кубика меньше чем за полторы секунды. Считай разом. Вместе. И салютом нашему успеху прогремел взрыв в кубике. Теперь мы догадались, откуда там на стенах мелкие насечки. Цепляясь за которые, мы пытались вылезть в первый раз. Сержант нам наглядно объяснил, что цепляться надо не за мелкое, а друг за друга…

- Это ты к чему рассказал? -  не понял я.

- К тому, что я единственный, кто выпрыгнул из афганского «кубика». Тот единственный, которому, как говорил сержант, жить всё одно не получится. Сколько себя и других ни обманывай. - Алексей отставил недопитый стакан. Ранее такого с ним не случалось. И добавил: - Пока никому не говорил, но сегодня последний день работаю.

- Заявление написал и молчал две недели? - не поверил я своим ушам.

- Заявлений не писал и не собираюсь. Просто завтра уйду и всё.

- Тебе же зарплату не выдадут и трудовую книжку!

- Деньги бы, конечно, пригодились, а трудовая мне ни к чему.

- А жить-то как будешь?

- Вот говорили с тобой битый час. Без толку. Не получилось так и, наверное, не получится иначе. Но это и не важно. Без толку.

Я не понял, к чему это «без толку» относится. То ли к моему непониманию, то ли к его жизни. Однако уточнять не стал. Даже не обратил внимания на дату. Начало августа и впереди отпуск. Забыл, что за день случился неделю назад. А Лёха помнил и знал. Второе августа, Ильин день. В этот день десант надевает береты и даёт жару питерским фонтанам. Лёха берета не надевал, в фонтаны не лез и вообще не выходил в этот день из дома. Благо суточная работа такое позволяет. В этот же раз он волею судеб оказался в Екатеринбурге. День пересидел в гостинице. Ночью от духоты не спалось. Вышел пройтись. Гулянье десантуры уже закончилось. Оказался у «Чёрного тюльпана». Пилоны раскрытыми ладонями отпускали ребят в небо. Свежие венки, ленты, россыпи кровавых в ночи гвоздик. Постоял, повернулся и пошёл. Так дошёл до плотинки. Там в свете фонарей купался боец. Нет, не так. В воде барахтался обрубок без рук и ног в тельнике. В яростном молчании он разбрызгивал культяпками воду. Словно дрался с невидимым врагом и судьбой. Инвалидное кресло валялось на боку. Невдалеке курил наряд милиции, безучастно наблюдая водную феерию.

- Может, не надо его забирать? - вступился заранее Алексей Игоревич.

Милиционеры оглядели его обыскивающим взглядом. Поняв, что для них он клиент бесперспективный, усмехнулись.

- Сегодня не берём. Его день. Смотрим только, чтоб этот кусок человека не утоп. Доставай его потом. Нам-то лезть в воду удовольствия нет.

- Нет, - непонятно кому возразил Алексей, - он как раз человек! Целый человек. А некоторые куски людей ходят по улицам живы-здоровы.

Философствовать с милиционерами - это крайняя степень отчаяния и одиночества. Нормальные люди для душевных разговоров заводят собак и котов. Алексей достал купюру и попросил довезти бедолагу домой, после того как тот отведёт душу. Алексей ушёл, а милиционер с интересом разглядывал купюру, словно отродясь не видел подобного:

- Жалостливый оказался. Может, тоже десантник.

- Нет. Сегодня трезвого десантника встретить нереально. И ты знаешь, он его не жалел. Он ему завидовал! Я помню, как сосед выиграл в «Спортлото» нехило бабла. Так вот остальные соседи на него смотрели точно так же, как этот.

- Завидовать ему? - кивок в сторону карабкающегося на парапет инвалида. - Чудно. Гонишь.

… На следующий день, перекинув безразмерную сумку через плечо, Алексей ушёл. Заняв перед этим двадцать пять рублей. Немалые по тем временам деньги. Обещал отдать. Не отдал. И теперь не отдаст точно. На прощанье я ему сказал нелепо ободряюще:

- Не унывай!

- Унывать? Для этого есть другие рода войск!

Кто забирал тело Алексея Ильича, Лёхи, и забирали ли вообще, я не узнал. Отпуск, билеты, суета. Коллеги тоже как-то замотались и не вспомнили. Точно известно, что поминок не случилось.

То, что Лёха в рай не попал, - это однозначно. Рай вообще не для десанта. Для рая существуют другие рода войск. А Лёхина душа окажется счастлива в сухой пыли обочины афганской дороги и горящем железе бэтээра.