/В Кисловодске

Электричка режет надвое,
напрямик скользя низами,
зимний день, пространство ватное
от вокзала до вокзала.
 
Кисловодский воздух трогаем
любопытными глазами -
ясным днем луна двурогая
встала и стоит над нами.
И гора - горе под месяцем
или  что?  - накаты лавы?
Вот и нам по этой лестнице
вверх к местам курортной славы.

И канаткой в юрком баскете,
как планируем по ветру
над экзотикой кавказскою
сквозь смешенье хвойных веток,
где ухожено и ветрено
у сценических площадок,
разведенных километрами
ботанического сада.

Парк с доверчивыми белками,
с птицами почти ручными
и с былыми посиделками,
приключеньями ночными,
с семиструнными гитарами -
шестиструнок в оно не было,
с воспеваемыми нарами
под непостижимым небом,
с непоседами-нимфетками
и с целованным портвейном -
за надкушенной конфеткою
он идет гудеть по венам.

Разливало время благовест, -
обернулось постной прозой,
под финал подняло занавес,
вызвало на бис. ... Но поздно.

И в кисейном обрамлении
показательного парка
мы - чужого рода-племени -
как сегодня из-за парты
по последкам, по обочине
отработанного мифа...
Тут и ветер расхохочется,
вспомнив к месту труд Сизифа.

Вот и павильон с колоннами -
классицизм - знак постоянства,
вкуса и ваще бонтона...
Так  о чем я? О пространстве.
А оно, как стекла, вымыто,
выгнуто и разрешимо,
и дано в конкретном климате
на горе, но без вершины.

***
     Юдину Чолоеву
В чужом пространстве, в безымянном -
загадывалось и сошлось -
минуя вымыслы и страны,
жизнь к ожиданию пристала,
а жить другой не довелось.

Привал не повод для запоя, -
нам надо было знать и помнить,
романтизировать и петь,
вещать под ветер заоконный
на воздух безымянных комнат
и нетерпение терпеть.
Банальных слов кровопусканье
во двор с банальными кустами
подаст действительность, как месть,
подаст обыденность, как чудо.
Мы перечислим: сны, причуды...
Нет ничего. Есть то, что есть -
и обретенья, и потери,
приспособленчество матерьи,
названия любимых книг
и поделенный на двоих
суровый промысел природы.

Но как, скажи, понять свободу,
голодный разум, жадный стих
и всех нас, Господи, от роду
неугомонных чад твоих?

***
...но, как ни глянь, а надлежало жить,
наплывы набегали на отливы,
там, где положено им, кудрились оливы,
плодились беспризорно этажи,
сюжеты шли рысцою вдоль обрыва
или, как в классике, - над пропастью во ржи,
и проза разлилась заподлицо.
Поэзия текла, куда ей надо
поверх голов и кукольных парадов,
железных кущ и ледяных дворцов...
И время шло. Распахнутая дверь
смотрела в календарные заботы,
где пятница стояла до субботы,
как прошлое зияло пред «теперь».