Сначала приехал координатор из райцентра.

Координатор бюро альтернативных совершенствований интимных отношений в широкой социальной среде.

- Чайком угостите?

- Греется.

Ирина выставила две граненые стопки.

- Чайку бы... - повторил координатор, доставая из портфеля чекушку.

- Огурчики солёные... К чаю - рахат-лукум... Чучмекское. Завезли вот...

«Гостеприимная... - подумал. - Наводка была верной».

В процессе интимного чая «сориентированы первичные азимуты».

- Бог в помощь, гражданка... - Вылетела из головы фамилия. Но координатор элегантно вывернулся. - Бог в помощь, сударыня.

- А что такое «интим»?

- Это как раз то, о чём вы сейчас именно думаете.

Женские чаяния подтверждаются.

...Одного звали Александр. Его драндулет-автобус выдыхал пары вечером по пятницам. Тогда, в первый, раз она с «загадочной» улыбкой начинала освобождаться от лишнего белья...

- Cейчас - книжку дочитаю...

- А много ли осталось?

- Ещё не начинал...

Она надула губы.

- Только начну чуть-чуть. Дочитаю потом когда-то, - Он бормотал как бы про себя: - Жена у меня была... Всё, как понятно... А после - целая ночь без сна в отходняке... Или бестолковая дрёма с водки. С книжки-то ни с того, ни с сего началось. - Он чуть толкнул бедром ворочавшуюся рядом женщину и продолжал: - Короче, сторож библиотеки вынес. Хотел как за 100 грамм в рюмочной. И того не давали. У меня что-то завалялось в кармане. Говорю:  «Отойдём до рюмочной, остограммимся. Если, пока вернёмся, вдруг кто-то купил... - мне за 100 грамм, а лежит - так моя.

«... Лежит - так моя»... - донеслось эхом с задворок сознания. Но он не мог остановить главной темы.

- Глянь: строчки концами-то похожи. На звук. Когда одна за другой, когда через одну... Рифма называется! Всю книжку он так исполнил. Круто же!

Он перевернулся. И тут она без всяких рифм оценила его крутой «верлибр»...

В том же размере происходило и утреннее расставание. «Верлибр» засел.

«А головой поправится, - думала она, глядя вслед. - Кого-то жизнь не мутит...»

Другой, Сергей, приезжал из-за моста на велосипеде.

В «павильонных» мизансценах - никакой фальши. «... Не играть, а жить!» Никакой Станиславский не сказал бы тут: «Не верю...»

А чему тут верить - не верить: постель расстлана загодя; у стола Сергей привычно разводит руками с зажатой в левой поллитрой: чекушки, дескать, кончились.

- Потому как начинаете с ранья, а кончаете наскоро, - с приличествующей укоризной замечает хозяйка стола и постели.

- Так можно не разом. Наутро останется - Он безжалостно свёртывает нарезную крышку...

Под утро, понятно, остаются одни воспоминания.

- Что у вас тут ничего пока не открывают? - мается он в предрассветных сумерках.

- Кой раз в станционном буфете. Хотя Фира привычна поспать после ночи...

Он выдавливает в стопку несколько капель. И обречённо переворачивается на другой бок.

Но часа через полтора, когда восходящее светило лишь золотило обшарпанные фронтон и пилястры станционного буфета с загаженными канелюрами, Сергей уже на ногах  - нездорово бодрый и весь в упованиях...

- С добрым утром, Фира! Надеюсь, сладко почивали.

- Откуда меня зна... (запнулась, в тот момент избрала множественное число: - «ете»). Вы меня знаете?

- Вас знают дальше этой станции... - Он вальяжно опёрся о консоль у стойки.

- Ну, уж... Что брать будешь? (Снова запнулась). Чего будет угодно?..

- Так бутыльмент же!.. С моими наилучшими пожеланиями. Рад буду ещё не раз побывать!..

- Ира, я вот только рюмочку... или две. Остальное - с ребятами в обед. Обещались... Ира, я ведь не просто так, а за то, что нам с тобой хорошо. И будет, коли не прогонишь.

Женское сердце не безучастно: «Налей и мне на твою дорожку». Велосипед поскрипывал многообещающим зовом...

...Александр дочитал. Но не поправился. Мысли теснились в его голове, непривычные к выражению словом. Вот  - в обаянии оригинала: «А есть ли он - мост? Другая сторона. А есть, то не всяким. Я - всякий?» - думал он, трясясь в драндулете.

- Вот новая книга. Кореш дал насовсем. «Приключения майора Пронина». Тоже, может, кому интересно... Ну прочту я ещё 5-10, а то и больше, если долго проживу. А их сколько, вообще! Ста жизней не хватит! А меня первая всё не отпускает...

Он поднял Ирину и поставил на стул:

«Я знаю - век мой уж отмерен,

Но чтобы длилась жизнь моя,

Я утром должен быть уверен,

Что днём вас вновь увижу я».

Он хотел сказать... Как умел, и кое-как услышал...

Что-то, откуда-то дрогнуло в ней. Навернулась слеза.

- Сашенька, да приходи, когда хочешь! Только предупреди заранее...

- Как это?

- У буфетчицы Фиры телефон такой -«мобильный» называется. Она передаст.

Утром драндулет увозил его с «абонементом» всевременным. Но ведь и то... Какой-то горизонт...

Как-то Сергей явился в приподнятом настроении (в хорошем смысле), сулящем сюрприз. Тускло блеснула тёмно-зелёным стеклом бутылка с двуязычной надписью: русскими буквами с закорючками на неведомом языке и собственно на русском - «Агдам».

- Вот: и никакой водяры теперь в женском обществе. Благородный напиток всяких эмиров, или как их там... И недорогой.

- Так ведь они... - теперь в общем - вроде не пьют...

  - А после революции запили. С водки начали... И прежде пили в этих... женских обще... гаремах - во! - со своими команд... эмирами, значит. И я вот, вроде, как эмир. А ты мой гарем.

- Слышь, эмир, - хихикала Ирина - оно ж 18-20 градусов. А бутылка тебе - и «Чёрные глаза», и, напомню, «Букет Абхазии». Твоя пол-литровая. - На один хлюп...

- Обижаешь... что она у меня одна?! Другой жизнью, Ирина, заживём - по-человечески. Пить, так с этими - тостами. И чтобы чокнулись, так звонко - пело бы, а не цокало, как в посудомойке... Кстати, эти гранёнки убери. Есть такие - на ножке, тонкие и гладкие, а то и с узором?

- Бокалы?.. Может, в бабушкином буфете? Сто лет туда никто не совался.

- Потому, тем «никто» хоть из ночного горшка было пить. - Он нахмурился. - Так посмотри бокалы.

Вернувшись с кухни, вздохнула: один целый, два треснутые.

- Ну, бляха, весь кайф ломаете!

- Погоди. Я, кажется, у Фиры видела. Это, должно, с тех пор, как краденым промышляли...

Краденое и вообще обстоятельства Сергея не интересовали, главное - бокалы.

- Пошли в буфет! И её вместе с нами к столу пригласим...

- Чем угощать? - спросила Фира. - Или дома не сидится?

- Сидится, но как попало не пьётся. Уважь, вынеси старые твои... бокалы на ножках. И сама не откажи присесть с нами. А на стол всего самого лучшего понемножку. Пирожные, если есть.

Он выставил две бутылки «Агдама». А для Фиры всё вошло в привычное русло.

- Я уж забеспокоилась, мол, сподобились на «Шампанское». А его-то в буфете и нет.

- Что так? Не берут? Шпана подъездная! А ты вот восточного благородного отведай...

- Да уж, невидаль... Ты что ж в свои годы не пивал там за мостом? Ко мне чтобы завозить, я отказалась. У нас меж поездами, электричками едва 100-200 грамм опрокидывать успевают.

- Ты уж рюмку с ножкой подставляй! Мы же, Фира, другую жизнь в себе ищем. Не с кем попало... С корешами - ну пусть - водяра. А в обществе - напитки светские! Мы же память дедов выкладать собой должны. И оттого кому кем быть теперь суждено...

За следующими хлюпами он популярно изложил капитальную сентенцию давнего индийского фильма «Господин-420» (а может, «Авара»). Герой Раджа Капура - бродяга и недавний зэк, оказавшийся сыном прокурора, рано или поздно пойдёт по стопам отца. Так, вульгаризация наследственности позволит смену напитка и этикета возлияния первым шагом в предопределении жизненной альтернативы...

Возвращались из буфета не очень поздно. У Сергея была ещё заначка на утро. Если дотянуть. Пока его тянуло на непринуждённую беседу.

- Ушлая... Понятливая баба эта Фира, - формулировал он свой комплимент. - Только какая-то... не наша... Вот и имя у неё... Не понятное...

- А Тоня - понятное? Или Саня?

- Ну - Антонина... Александр...

- А, например, Гла-фира, коротко?

- Значит, Фира это - Глаша. Так её по-настоящему.

- Это кто пьёт бормотуху с ранья в подворотне, тому Глафира - Глаша. А Фира - по-свойски, не для всех. Кто пьёт благородную борматуху, пьют из тонких бокалов на ножке, за столом со скатертью, с килькой в томате на вилке и с женщинами - для тех она Земфира. Как для участкового...

- Земфира... - озадаченно почесал затылок: «Где слышал что-то такое?» -  По-твоему, значит, ей на роду написано конокрадство, курощупство, спекуляция крышками и знаменитое «Боря гадает!»? Или, может, театр «Ромен»? Хотя в оседлости они бывали неплохими кузнецами. Мужики...

В раздумьях возвращался Сергей: «Может, я чересчур просто понимаю?»...

Заначки «напитка эмиров» хватило.

По абонементу Александр пересек мост позже, чем собирался и без предупреждения. Причём на неизвестной машине, а не на драндулете.

- Друзья подбросили - собрались ночную рыбалку на вашем берегу устроить. На нашем, мол, не клюёт. Хм... Нет клёва. Так это же не через океан... А вот

ребята с ними недолго посидеть предлагали. Перед тем, как забросить удочки, закладывают за воротник.

- Ты что ж - чтение на рыбалку сменишь? А как там Пронин? Майор милиции...

- «Тимур и его команда» читала? Я, конечно, тоже нет. Но в школе что-то рассказывали... Думаю, вырос он, пошел в менты и продвигался в званиях. При тех же «тимуровских» мозгах и понте. В заправдашней (не книжной) ментуре случается балдёж круче... только они не обо всём говорят. Вот какой, например, «анекдот». Путёвкой в Дом отдыха однажды меня наградили - в Агудзера, под Сухуми. Путёвка, должно, залежалась - к началу марта. Ещё холодно, в море не сунешься. С парнем из Тбилиси сблатовались, башковитый. Пригласил на свой день рождения  - 4-го, кажется, - в сухумский ресторан «Диоскурия». Короче, приняли вдвое больше, чем заказали - у именинника за пазухой - фляжка... Прошлись по набережной до другого ресторана «Амра». Что ж - заполировать шампанским?! Выходим - нас под руки. Они подогнали «канарейку» к дверям ресторана. Чем отлавливать бухариков по улицам и в закутках... Тут «на радость» - неделя (то ли месячник) борьбы с правонарушениями. «Вы в нетрезвом состоянии!» «А в каком же... Так мы же из ресторана, - возник именинник. - Не из библиотеки же!»... Нас запихнули в «канарейку», тесно набитую собранными до того. В сухумском вытрезвителе «осмотр» врачом концлагерного типа и бессонная ночь сели нам штрафом, мне в 20 рублей, предприимчивому тбилиссцу - в 10. Он три года после окончания носил и «продлевал» студбилет, по нему за 50 процентов ездил на поезде. Вот «душевный» полковник и срезал «студенту» половину.

Ирина полезла в холодильник. В эффектном взмахе блеснула чекушка.

- Будто сердцем чуяла, что объявишься! Волновалась...

Если чуяла, то и впрямь надо было поволноваться. Но не за бутылку... Только  час назад отбыл засидевшийся со вчерашнего дня Сергей - отгул, видите ли, у него.

Конфликтной ситуации удалось избежать.

Выставила три рюмки.

- Ты ещё кого ждёшь?

- Уже нет. Я машинально. - Наполнила все три. - Для отсутствующих...

Эта рюмка не коснулась губ. Полной её поставили в буфет перед тем, как расстилать постель.

Крутой «верлибр» уже ждал «рифмы». Она вошла под покрывало в многостопном размере.

Ирина родилась в большом городе, который разъединяла мутная и бурная река, а соединяли семь мостов. Может быть, каждый она переходила в детстве, держась за руку отца.

Чистые, равнинные воды она пересекла впервые, когда её привезли сюда. Однажды приезжал папа. Повёз их вместе с местной подружкой за мост в райцентр, а оттуда в далёкий (по её масштабам) Новороссийск на пляж. В этих местах папа бывал в первый и последний раз... Но это о другом...

В райцентре он вёл себя как американец в стране третьего мира. В два счёта обменял доллары в отделении какого-то бандитского банка. По чьему-то нечленораздельному указанию направился было к пивбару, но у входа его чуть не сбил завсегдатай, въехавший на велосипеде к стойке.

- Папа, ты же искал пиво и нам сушеной рыбки, - обеспокоилась дочка.

- Я не на велосипеде... Значит, пиво мне бутылочное, а вам «Кока-кола». И коробка рыбки из магазина. Всего и на дом хватит.

Он купил девочкам по бамбуковой удочке - они были заядлые рыбачки на убогом ручье, огибающем их дома.

Через день-два папа пересекал мост в обратную сторону. С тех пор остаются разведёнными их мосты.

...Под боком тихо посапывал Александр. В отличие от Сергея он не храпел. И вдруг пробормотал:

- Ну так что?

Должно быть, Ирина говорила во сне или полусне и высказывала, понятно, другими словами, всё, что уловил дремавший рядом.

- Что - что?..

- Что потом... теперь?

- А ничего. Так...

- Подружка твоя где?

- Она утонула. Годом позже. Пошла на тот берег, где, говорили, хороший клёв. Забрасывая с моста ту самую дарёную удочку, непонятно как сорвалась.

Однажды велосипед позвонил как-то тревожно. Сергей обматерил двухколёсного друга, небрежно «паркуя» у крыльца. Вошел - бледный и трезвый. Сам не свой.

- Ира! Агдам взяли!..

- Много? Склад, что ли? И кто же?

- Винзавод вместе с городом! Армяне. Война у них там. Линия фронта... По сторонам моста заставы. Поставка с завода прекращена. В городе - шаром покати. А самые жестокие бои шли за винзавод и за театр. Ну, винзавод - понятно... На ковровой фабрике они устроили лазарет. А в театре - свой штаб.

- Кто - они?

- Хрен их знает. Одни или другие. Вы тут за мостом - в довольстве, а там всё высосали!

- Армяне или сами азербайджанцы?

- Наши! Русские миротворцы, суки...

- Серёж, в сельпо загляни. Пока открыто.

На витрине неярко, но азартно блеснула тёмно-синяя. Да, она!

- Раиса... Отчество, простите, запамятовал...

- Долго жить буду?!

- Долго! А сейчас вот - «Агдам»! Сколько у вас осталось?

- Да немного... Почти ящик.

Сергей отсчитал деньги.

 - Сейчас мне три. Остальные прошу оставить за мной. Не сомневайтесь: у меня отпускные через неделю, за мной не заржавеет. Теперь я часто стану бывать в ваших местах - здесь на берегу реки намечается стройка. Не раз встретимся. И покупателей у вас, может, вдвое увеличится. А сегодня вечером приглашаю вас распробовать этот «Агдам»!

- Это что ж - я с вами?! Не слишком ли скоро!

- Ну почему же... Я к вам со всем уважением. Хорошо посидим в приличной компании ваших знакомых. Здесь ведь все друг друга знают. И я у них в гостях.

Застольное общество в станционном буфете увеличилось в тот вечер на один бокал.

Прошло время... Много ли, мало? Сколько надо...

Станционного буфета не узнать. С первого взгляда. Со второго - кто бывал здесь раньше. Пластикатные стояки опустились до столиков, покрытых белыми или цветными скатерками. Над буковой буфетной стойкой (прежде дюралево-пластиковой) - всем известное  «Чаепитие в Мытищах». Слева от входа - «Корабельная роща» Шишкина. На противоположной буфету стене - «Клятва Горациев» Давида (по ситуации временно завязавших). Наконец, напротив входа - «Незнакомка» Крамского над дешевым пианино «Сакартвело» («Грузия»). Посуда - особенно для выпивки - на привокзальный ресторан потянет...

Откуда все? Сколько раз Фира, а вослед и Раиса «дрючили» начальника станции. Мол, международное строительство поблизости начнётся, а ты так и сидишь пень пнём. Наконец он пошел обращаться. Сначала в отделение, а затем и в Управление Северо-Кавказской ж. д. И вот последовало: «Ладно», в смысле «хрен с ним». «И пусть трест столовых там подключится. Их дела».

Со своей колокольни уже зам. обрюзгшего начальника треста Юшкевич:

- Ты же пойми, Петрович! Международная стройка! Набегут... А мы уже сами свои. Мы, может, и на валютный бар подтянемся. Ты же смекни, Петрович: пусть хоть одна импортная харя здесь покажется...

- Еврейская, что ли?

- Без разницы. Не русская, чтобы.

- А русским тогда?..

- Да когда мы русских обижали? Всем рычага хватит.

- Ну, смотрите мне... Я ведь тоже пока ещё русский.

- Фира, мне с тобой посоветоваться...

- Говори, Петрович.

- Вот! Петрович... А то всё эти суки промеж собой: «Харя»... Там деньги остаются... Думаю три-четыре новых скамейки для перрона, три-четыре новых мусорных урны. И автоматическую чистилку обуви в зале...

- Петрович, убого! Абстись! На твоих спинках скамеек шпана сучья садится, ногами сидения пачкают; в урны по пьянке не попадают... А чистилку обуви зараз в самогонный аппарат переделают. Петрович, пианино в буфет! Ну, подешевше. Ни у какой станции на отделении нет. А то и на всей дороге. Ты ж за мусорницы культуру приобретаешь!

- Люди приходят в буфет остограммиться, ну, подкрепиться, а не музыку слушать.

- А ты вспомни кино «Восточный экспресс», к примеру,  - там пианино в вагоне-ресторане!

Через пару дней Фира и Раиса отправлялись в райцентр выбирать инструмент подешевле.

На пианино «Сакартвело» в первый раз сыграл-таки русский. «Тбилисо». Не слишком обученными, но знакомыми с клавиатурой пальцами.

- Ты где ж таки выучился? - спросил начальник станции.

- Недоучился. Снаряды таскал, в молодости.

- Я ведь тоже в артиллерию просился... Сказали: «А кто же на стальных магистралях будет...» А может я тогда полезней был бы, чем теперь

- Ну что, композитор, посидим. Едва ли встретиться придётся. А ночевать - в моём кабинете. А я - дома. К поезду разбужу - не бойсь.

- Петрович... имя-то как?

- Харитон. «Харя» - сволочи-подчинённые меж собой называют.

- Ну, Харя, что у вас тут в буфете рядом с пианино? Струится что?

На столе появился фаворит «Агдам».

- Вот, отведай - напиток эмиров.

Фира внимательно приобщалась к происходящему, поднося бокалы.

- Если вы не очень заняты?..

- Да, я ищу работу. Я - пенсионер, а кругом довольно, кто помоложе...

- Может, смените обстановку - поработаете у нас на станции?

- Кем же это, Фира? Ты что...

- У тебя же, Петрович, который год единица носильщика не занята. А он снаряды носил. А у нас - электричка и два задрипанных пассажирских три раза в неделю - барахло большинство носят сами. А вот 20-30 минут за клавишами перед приходом поезда в хорошем виде. А загуляют кто  - сами заказывать станут.

- Тапёром, значит?

- Так иногда поносильничать или поносильществовать случится. Чтобы без стеснения зарплату брать.

Фира часто бывала в райцентре, ночевала там. Один выездной концерт театра «Ромен», который гастролировал в Краснодаре. Буфетчица была не робкого десятка - сунулась за кулисы, «Ромале» приняли единокровную радушно... И вот буфетных клавиш коснулись пальцы Николая Сличенко. Он ведь не только «Ай, да зазнобила ты ж мою головушку... Биде манге, ромале...» На стенах запечатлелись плакаты, афиши. Рада и Николай Волшаниновы. А под их крылом и станционная «самодеятельность», стоит ли так называть - сама Фира и две бессарабские гитары (волонтёры из «Ромен»). Да ведь у цыган вся жизнь - самодеятельность.

- Петрович, а не западло ли клуб нам заводить?

- Ой, как бы чего не вышло. Спокойно ведь жил...

В преобразившемся... без пяти минут клубе за бутылкой «Агдама» (вторая - по босяцкому обыкновению - стояла под столом) сидели бесконфликтно оба почитателя Ирины и напитка эмиров.

 - А что, хорошая нам баба отломилась, - говорил Сергей.

- Женщина, дама. (Александр после «Дамы с камелиями» читал сейчас «Манон Леско»). Удостоила своим нас вниманием.

К исходу первой бутылки Александр был уже настроен на рассуждения. Сергей пытался вникать.

- Ты педишь на своих колёсах туда-сюда. И что? Ноги разминаешь... и она - наша-то - тоже разминается... А вот «Агдам», что ты ведь приметил, то уж ступень. Рядом шоссейная гладь. А мы топчемся по ступеням. Туда-сюда. И никуда. Потому - не каменные они. Как мы закаменели. Не поднимешься, не спустишься запросто с любой стороны. А что в том «за мостом»? И с какой стороны... Пингвины у себя в Антарктиде - здесь, а мы на берегах Кубани для них  - там. Только-то и интересно, что «по ту сторону». А там опять же - скат шоссе и ступеньки.

Лишь редкие ловцы судьбы бросаются вплавь. Дай бог доплыть... А на той стороне их встречают те же острые камни, какими всходили оттуда.

Так зачем же мост, если «до» и «за» - один хрен...

Чертов мост!