В тот вечер море не спешило дать старт массовым очистительным процедурам.Полуметровые волны шумно выкатывали на берег тревожное предупреждение «не входи  - можешь не выйти»! На флагштоке спасательной вышки под частыми порывами ветра трепетал лоскут красной ткани. Пунцовый цвет флажка отвращал пляжную публику от возможного желания поплескаться в неспокойном море и вероятности оценить работу местных спасателей. В команду этих специалистов входили двое мужчин отнюдь не брутального вида и спортивного телосложения: первый  - обременённый тугой выпуклой складкой вкруг живота грузноватый парень лет двадцати пяти, второй - напротив, чрезмерно худощавый темноволосый юноша.

Обиталище спасателей хоть и находилось на отшибе приморского пляжа Батуми, ничем, однако, не отличалось от сооружений подобного рода в центральной его части. Дощатая будка, «скворечня» в просторечии, возвышалась над землёй метра на три - ровно настолько, чтобы с её огороженной верхотуры можно было заметить злостных нарушителей правил поведения на воде. К счастью, сегодня таких среди пляжного люда не находилось, и спасатели  лениво перебрасывались в карты, изредка удостаивая зону своего профессионального внимания беглыми взглядами.

Море мерно вздымалось и волны с неубывающей энергией окатывали галечное прибрежье, когда на пляже появилась немолодая супружеская чета. В том, что отношения между женщиной лет пятидесяти и мужчиной примерно того же возраста имели под собой не легковесную, а твёрдую матримониальную основу, убеждало ласковое словцо, которое галантный кавалер через раз ввёртывал в очередное дежурное обращение к своей спутнице: «Жёнушка, а море сегодня бурливое», или же - «Не забыть бы , жёнушка, купить антикомариный крем», а также - «Сдаётся мне, план на сегодня у тебя обычный, жёнушка».

«Жёнушка» в знак согласия со своим благоверным молча кивала головой.

У внушительной величины гладкобокого валуна, удачно декорировавшего унылую галечную сплошь, пара остановилась. Женщина разоблачилась, явив свету и мужу довольно неплохие формы своей хорошо сохранившейся фигуры. Свет никак не отреагировал, а муж, оттянул и тут же отпустил прорезиненную тесёмку купальника жены, деланно при этом улыбнувшись:

- Не стареешь, жёнушка!

- Уймись, Отелло! - урезонила жена мужа, внешне, во всяком случае, ничем не походившего на бессмертного шекспировского героя: волосы на голове не курчавились, а кожу не тронул загар даже средней лёгкости.

Впрочем, малозагадочную причину такого семейно-адресного обращения ожидаемо тут же объяснил сам адресат:

- Да я тебя, жёнушка, если и ревную, то только к морю...

 - Господи, как же неинтересно жить с такой безупречной репутацией, Ростик! - вздохнула жена, впервые назвав мужа по имени. - Кухня, уборка, работа - каждый день, а море - пару недель в году!.. Да ещё под твоим всевидящим оком! До измен ли мне в пятьдесят с хвостиком?!

- Не знаю, не знаю. - почему-то уклончиво ответил Ростик. - Лет тридцать назад, помню, Евтушенко взахлёб цитировала!.. Как там у него?! «Едут сдобные москвички к морю отдыхать...» «И упругая пружина рвётся из трусов...».

- Вот эта вторая строчка к Евтушенко отношения не имеет. Народ досочинил.

- Да брось ты, Глаша! - муж Ростик не собирался сдавать позиции. - И строчка его, и сам он в молодости бабами только и вдохновлялся, как все поэты нормальные.

- Нет, в своих стихах он до пошлости не опускался, да будет тебе, Колкин, известно! - супруга Ростика, назвав теперь мужа по фамилии, продолжила гнуть свою линию.

- А про пружину в трусах - и не пошлость вовсе! - резко отпарировал Ростик Колкин. - Эта сермяжная правда жизни, переданная через призму поэтического восприятия нестандартных частностей шикарного отдыха на море!

- Частности как раз стандартные,- заметила жена Глаша.

Обнаружив в ответе жены достаточную осведомлённость о разных сторонах сермяжной правды жизни в условиях обыкновенной курортной «расслабухи», муж Ростик предпочёл принципиальным возражениям молчаливую устремлённость своего взгляда в бескрайнюю морскую даль. Затем взгляд его переметнулся на небо, скользнул по низким клочковатым облакам и вновь опустился книзу, дабы убедиться, насколько благополучно добрались до прибойной кромки моря ноги любимой жены, на лодыжках, увы, уже заметно опутанные сеточкой мелких синеватых прожилок.

- За буйки не заплывай, Аглая! - неизменное в большинстве подобных случаев решительное напутствие мужа прозвучало уже после того, как ноги любимой жены осторожно внесли в море всё то, что располагалось выше них, включая белую матерчатую панамку на самом верху.

Аглая умело преодолела бурный накат первой прибрежной волны и медленными сажёнками

поплыла в направлении одного из помянутых мужем ограничителей отведённого купальщикам водного пространства.

Встреча белой панамки и красноголового большого буя невольно приковала к себе внимание пляжной публики: и кто это там в такое почти очевидное предштормье взахлёст обнимается с пенопластовым кругляшом?! Дамы заинтересованно вытянули шеи, мужчины поприподнялись со своих лежаков - никому не хотелось упустить из виду детали развития неожиданного сюжета. Углублённо читавший газету под цветастым сооруженьицем пожилой лысоватый армянин резко оторвался от печатной информиностранщины и воззрился на реальное действо перед его глазами.

Отчаянная пловчиха Аглая нехотя рассталась с буем-макроцефалом и теперь уже размеренным флотским брассом всё дальше уходила в открытое море. Белая панамка покачивалась на волнах, то исчезая, то появляясь вновь, почти в такт громко озвучиваемым переживаниям пожилого лысоватого армянина:

- Ай, мама-джан, куда тебя понесло! И зачем так рисковать жизнью? Вторую Бог уже не даcт!

Этот пожилой лысоватый армянин оказался в тот день единственным на батумском пляже человеком, обеспокоившимся положением пловчихи Аглаи до такой степени, что решил подключить к разрядке напряжённой ситуации береговую службу спасения.

Служба спасения мирно посапывала на верхней площадке смотровой вышки среди разбросанных на столе карт, жестянок из-под «кока-колы» и недоеденных хачапури.

 - Что такое? Что случилось? - сопроводил свой резкий подскок с лежака встревоженным вопросом старший по возрасту грузноватый спасатель, коего разбудил  лёгкий толчок в плечо поднявшегося на вышку армянина. Тот почему-то первым делом представился и тут же отрывисто зачастил:

- Я - Гурген Ашотович! Там человек в море! Женщина заплыла дальше некуда! Утонуть может, бедняга! Вернуть бы назад надо!..

Тревожное сообщение Гургена Ашотовича не выкликнуло у грузноватого спасателя никакого позыва к решительным действиям.

- Где она? - поинтересовался спасатель и сразу же ответил сам на свой вопрос, углядев в морской дали колыхавшееся на волнах белое пятно: - А, вон та, в белом чепчике...

 Гурген Ашотович счёл нужным поправить спасателя необходимым на его взгляд уточнением:

- Это не чепчик. Это - панама.

- Пусть панама будет, - согласился спасатель, приставил раструбом обе руки ко рту и всю силу лёгких вложил в громкий повелительный призыв:

- Белая панама, сейчас же плывите к берегу!

Силы лёгких хватило только на то, чтобы здесь же, на флагштоке сидевшая белая чайка встрепенулась и полетела над морем в сторону белой панамы.

- У вас что, мегафона нет? Или рупора на худой конец?! - возмущённо спросил Гурген Ашотович.

- Мегафон в починке. А конец у меня не худой...

- Ночь тебе в помощь и девочек без триппера! - отреагировал Гурген Ашотович и тут же прибавил: - Русский язык хорошо знаешь. Где научился?

- Мама с папой научили. Батуми научил, - ответил спасатель.

- Умные люди твои мама с папой. Но человека спасать надо! Ты, может, катер из центра вызовешь! Ну не катер, так гидроцикл хотя бы какой-нибудь! У нас на Севане с этим полный порядок. - Гурген Ашотович запнулся в нерешительности и все же закончил: - Я, кстати сказать, зампредседателя Общества спасения на водах Армении. Бывший, правда. Сейчас на пенсии. Овсепян - моя фамилия. Да кто теперь помнит советский ОСВОД?!

Глаза спасателя от неожиданного удивления расширились, игривое настроение сменилось серьёзным, и он, скупо расходуя слова, врастяжку произнёс:

- Ну почему же! Я кое-что знаю. Мой отец Илларион Кутидзе батумский ОСВОД инспектировал. Вот и доинспектировался!..

- Что, уволили? В связи с несоответствием? - спросил Гурген Ашотович

 - Нет. Я родился, Григорий Кутидзе, - усмехнулся спасатель.

Рассекречивать загадку рождения своего собеседника Гриши Кутидзе и увязывать этот факт с работой его папы в приказавшем долго жить советском ОСВОДе в планы Гургена Ашотовича не входило. Его заботила участь белой панамы, по-прежнему то смутно видневшейся на водной глади, то напрочь исчезавшей в мареве рассеянного морского заката.

 Волны между тем ослабили свой былой натиск на пляжное галечное прибрежье. Они теперь едва докатывались до передвинувшихся ближе к воде - со второй линии на первую - стройноногих фифочек. Одна из них, шатенистая молодица в закрытом красном купальнике  даже осмелилась войти в море, предусмотрительно опоясавшись спасательным кругом весёлой розовой расцветки.

Гриша Кутидзе как истинный батумский приколист, хоть и кочующий уже от бесшабашной юности в сторону сравнительно рассудительной зрелости, всё ещё любил иногда отдать дань своим давним пляжным развлечениям. Вот и сейчас пролетевший над пляжем его предупредительный оклик пристопорил отплывшую было от берега пышногрудую девицу. Куда же плыть, если со спасательной вышки несётся: «Милые женщины! Будьте осторожны! Местные медузы особенно агрессивно реагируют на красный и розовый цвет ваших купальников»!

Безобидно-иронический смысл шутки Гриши-насмешника дошёл до девицы уже после того, как она выбравшись на берег и погрозив ему пальчиком, обнаружила полное отсутствие медуз поблизости.

- Ловко ты её из воды выманил, - сказал Гурген Ашотович и вернулся к теме, терзавшей его пылкую душу нестареющего осводовца: - А что если и с белой панамой так же!.. Только мощный мегафон нужен

- Вообще-то, смотрите, море стихает. Волна уже неопасная. Можно даже другой, мирный флажок вывешивать, - ответил Гриша Кутидзе, что-то по-грузински сказал своему напарнику, который всё это время безмятежно дремал в плетёном кресле, и вновь обратился к Овсепяну: - Да уладим мы эту проблему с белой панамой! Минут двадцать понадобится. А вы пока вон у того мужичка поинтересуйтесь, чего он жену в такой дальний заплыв одну отпускает?! Поплыли бы вместе!

Гурген Ашотович по природе своей был, что называется, добр, доверчив, строг, но справедлив, ко всему прочему находился уже в известном возрасте, когда поведение именно такого человека определяется не столько рамками приличия, сколько стремлением не изменять годами выработанному твёрдому пониманию этой самой справедливости. И рамки приличия здесь очень часто не являлись для него непреодолимым препятствием. Гурген Ашотович подшкандыбал к предмету своего внезапно возникшего интереса и обратился к нему без всяких прелиминарных околичностей:

- Негоже, товарищ, подвергать свою супругу такой серьёзной опасности. Одна в открытом море! Неужели вам не страшно?!

Ростислав Колкин взглянул на подошедшего товарища жалостливым взором зазря обвиняемого человека, тщетно выпрашивающего у судей объективного рассмотрения своего дела. Гурген Ашотович даже присел - и под этим взглядом, и под собственным весом, - по щиколотки уйдя в зыбучую гальку и рискуя оставить в ней свои большеразмерные «вьетнамки».

- Это вам Гриша напел про маму? - спросил Ростик. - Он у нас шутник ещё тот! Но иногда невпопад шуткует!..

- Про какую маму? - лицо Гургена Ашотовича вытянулось.

- Про свою, Аглаю Кутидзе, - жену его папы. Теперь мою, - Аглаю Колкину, кстати сказать, чемпионку Европы по плаванию на открытой воде - отчеканил Ростислав.

Подбородок Гургена Ашотовича опустился ещё ниже, а рот без каких-либо мускульных усилий открылся сам по себе:

- Постойте, постойте! Что-то я в толк не возьму! Выходит, это его мать в километре от берега плещется?!.

- Да где же тут километр? Метров четыреста будет, не больше, - определился со своим мнением Ростик. - Чепуховое расстояние. Аглая в 97-м Босфор переплыла - вот это дистанция! А тут она просто сыну помогает.

- Не понял! - мотнул головой Гурген Ашотович. - В чём помогает и как?

 - Как - видно невооружённым глазом, а в чём - так это в получении месячных премиальных. Спасателей местная мэрия  денежками поощряет за спасение утопающих, - пояснил Ростик. - Вот Аглая нет-нет да и сымитирует несчастный случай, а Гришка с напарником вроде как её спасают, чтобы им там в ведомости грошиков накапало поболее... Малость, но все же деньги!.. Зарплата-то пустяшная... Да и работа сезонная, в октябре - финиш, и зубы на полку до самого лета!..

Неожиданные откровения Ростислава Колкина должны были ввергнуть осводовца Овсепяна если не в глубокий шок, то хотя бы в лёгкое эмоциональное расстройство. Как же: доискивался справедливости, а налицо - всё те же, старые как мир, кипеш и провокация! Гурген Ашотович, однако, напротив, сохранял полное спокойствие и в душе радовался тому, что главное дело его жизни при всех новых передрягах не захирело, а уж из каких источников оно получает животворную подпитку - не суть важно. В конце концов, так устроен мир: достижение крупной стратегической цели подминает под себя даже самые правильные жизненные принципы. Взять хотя бы его бригаду спасателей на Севане. Не от сытой жадности они в раздрайные девяностые годы приторговывали севанским сигом. Рыба была ходовым товаром, вот и браконьерничали потихоньку, чтобы добыть копейку-другую да семью накормить. И он, Гурген, на это глаза закрывал. А как зарплату спасателям набавили, так он первым делом ребятам своим рыбалку непотребную запретил. Теперь если и ловят рыбу, то только удочкой!.. А здесь Гургена этот грузин совсем на другую удочку поймал, на семейную, получается, мама-джан! Поприкалывались над стариком. Ну да ладно, коллеги ведь, простительно!

Гурген Ашотович закончил мысленный вояж в свою прошлую жизнь и вернулся в настоящую, сегодняшнюю, всё тем же громким вопросом к Ростиславу Колкину:

- Так значит, вы за целостность и сохранность своей супруги в открытом море не переживаете совсем-совсем?

- Совсем-совсем, - моментальным эхом дурашливо откликнулся Ростик. - А чего переживать-то? Вон её уже как знатную иностранную особу к нам на глиссере везут.

Гурген Ашотович обернулся. Быстроходное судёнышко из не слишком богатого арсенала плавсредств местной спасательной службы на приличной скорости неслось к берегу. Глиссером рулил темноволосый худощавый напарник Гриши Кутидзе. Белая панама на голове единственной пассажирки на борту не оставляла сомнений в том, что все участники - деятельные и сторонние - этой нехитрой, но в чём-то весьма занимательной истории могли быть абсолютно спокойны.