«Тбилиси - странный город, а в 1919-20 годах он стал и вовсе удивительным. Изгнанные и бежавшие из России нашли здесь приют... Кого только не было тогда в Тбилиси!», - пишет в романе «Фалестра» лидер грузинского символизма Григол Робакидзе.

Вторит ему в книге «Эпопея», поэт Николо Мицишвили: «На Тифлис шла волна беженцев. В их числе было много русских деятелей - писателей, художников, людей политики, искусства...

В Тифлисе гостили тогда С. Судейкин, С. Сорин, Н. Евреинов... С. Городецкий, Н. Ходотов, С. Рафалович, Р. Ивнев... Тифлис жил большой литературной жизнью».

Приведенный Мицишвили перечень имен легко расширить. Сюда можно прибавить, ограничиваясь хрестоматийными именами, О. Мандельштама, А. Крученых, В.Каменского, А.Н. Толстого, И. Эренбурга, А. Куприна, А. Сумбатова-Южина...

Следом здесь побывали М. Булгаков, И. Бабель, К. Паустовский, С. Есенин...

Многие фигуранты этих событий начинают прибывать в Тифлис уже в 1917 году, после расформирования Южного фронта. И небольшой тогда город становится местом плотной культурной реальности и творческих экспериментов во всех видах искусств, и не только - для примера можно упомянуть Институт гармонического развития человека Георгия Гюрджиева или Школу поцелуев.

Но передовой край направлений и поисков проходит через поэзию. Здесь только печатно заявили о себе не менее 70-ти русских поэтов. Среди них и эмигрировавшие сюда, и местные авторы. Из 20-ти выходящих в Тифлисе в это время русских журналов, пять можно отнести к собственно литературно-художественным, два из которых: «ARS», и «Орiон» - «толстые», «Феникс», «Куранты» и «Кавказский журнал» - скромнее по объему, но никак не по амбициям. Литературные тексты публикуют и журналы «Русская дума», «Братство», «Искусство», «Закавказская рампа», «Мой журнал», «Мода», «Радуга», «Неделя», «Я вижу все», а также юмористические «Нарт» и «Тифлисская игла», и просто «Игла». Четыре альманаха, задуманных как периодические издания, выходят по одному разу: «Свободная песня» - собрание солдатских стихов с фронта, сборник детских стихов, рассказов и рисунков «Райский орленок», альманах стихов «Нева», и, наконец, легендарный «Фантастический кабачок. Софии Георгиевне Мельниковой». Помимо нескольких русских газет, тоже весьма охотно помещающих литературные тексты, выходит, правда единственный, номер газеты «410», одна из трех русских футуристических газет за всю историю этого движения, и газета «Искусство», а с начала 1921 -  «Фигаро» русская газета, ориентированная на культуру. Следует упомянуть и еженедельный театральный буклет «Арлекин», публиковавший и стихи.

Тридцати русским авторам удается издать по сборнику, преимущественно стихотворных, а некоторым - по нескольку авторских книг. А всего за это время в Тифлисе вышло около 80-ти наименований русских книг.

Любопытен перечень издательских инициатив, числом до 20-ти, публикующих эти книги, как, например: «Аквилон», «Синдикат», «Кольчуга», «Виноградная кисть», а еще «Караван ослов», «Кривой Джимми», «Слон» и, конечно,«Бескорыстное служение искусству».

Понятно, что за некоторыми из этих звучных названий стоит всего лишь сам автор, издающий книжку своими силами, и названием издательской марки декларирующий собственные вкусовые склонности. За другими же, как «Кавказский посредник» или «410», обнаруживается реальная издательская деятельность.

Русские книги выпускают и два местных армянских издательства.

Кроме того, здесь складываются, перекрестно сотрудничают и соперничают литературные объединения, группировки и салоны. Шесть различных секций включает в себя культурный центр «Артистериум», открываются артистические кабаре и салоны «Павлиний хвост» «Медный котел», «Химериони», «Братское утешение», «Ладья аргонавтов». Наконец, самый знаменитый из них -«Фантастический кабачок».

Собственно литературная жизнь предъявляет практически все направления тогдашнего российского Парнаса, где на правом фланге видим несколько новокрестьянских поэтов и традиционалистов, если не сказать последовательных архаиков, левее - «Голубые роги», орден грузинских символистов, писавших, в том числе, и на русском, следом акмеистический «Цех поэтов» Сергея Городецкого, за ним расположим «Академию стиха» Георгия Харазова, «Цех поэтов» при обществе «Кольчуга», филиал питерского дружества «Альфа-лира» и, наконец, самую радикальную в истории русского авангарда, «компанию» заумников  - «410». Надо упомянуть и авторов среднего стилистического сегмента, не входивших в объединения, как и отдельных эксцентриков, склонных к левизне. А еще и группу грузинских дадаистов «H2SO4» - наследников «410», заявивших о себе в начале 20-х.

Перечисленное дает повод определить этот период неосознанным началом или репетицией хрестоматийного русского зарубежья.

Несколько позже часть этой пестрой богемы перекочевывает в Баку, где в меньшем масштабе повторяется тбилисский литкарнавал, теперь уже с участием оказавшихся там Вячеслава Иванова и Велимира Хлебникова.

В советскую эпоху все наследие этого периода изымается из обихода и надолго исчезает в недрах спецхрана.

Однако изучение этого феномена все же велось. Но редких, преимущественно зарубежных исследователей, как правило, привлекает левый, авангардистский край этого спектра, что и понятно, поскольку радикализм группы «410» не имел прецедента в русском футуризме, как и начальные опыты грузинского авангарда. Но не менее интересней и содержательней среднее звено этой палитры.

«Мне подарили “Сборник тифлисского цеха поэтов”. Эта книжка случайно у меня сохранилась. Среди авторов много поэтесс с поэтичными фамилиями: Нина Грацианская, Бел-Конь-Любомирская, Магдалина де-Капрелевич».

Илья Эренбург. “Люди. Годы. Жизнь”

Можно уточнить, что настоящая фамилия ростовчанки Нины Грацианской-Гербстман в начале 20-х опубликовавшей под тем же псевдонимом два поэтических сборника, несомненно заслуживающих отдельного внимания. Числятся за ней и воспоминания - «Есенин в Ростове». А Нимфа Бел-Конь-Любомирская, супруга С. Городецкого, на самом деле Анна Козельская. Магдалина де-Капрелевич станет впоследствии ярым пролеткультовским поэтом и под упрощенным именем Лины Капрелевич выпустит в 1928 году книжку ну очень пролетарских стихов. В сборник «АКМЭ», который Эренбург упоминает, вошли и другие колоритные фигуры, как начальник конвоя Его Императорского Величества Николая II генерал Александр Кулебякин, священник о.Николай Образцов, Анна Антоновская, будущий автор известного романа «Великий Моурави». Упомянем и Сергея Рафаловича, прибывшего в Тифлис с Саломеей Андрониковой, той самой «Соломинкой» из книги О. Мандельштама «Tristia».

Некоторые авторы «АКМЭ» к моменту вступления в тифлисский «Цех» успели опубликовать свои сборники - Александр Гербстман, Владимир Пруссак, не говоря о Рафаловиче, первая книга которого вышла в Париже в 1900 году...

И о тифлисском «Цехе поэтов» со слов его членов и современников:  «Образовавшийся 11 апреля 1918 г., как II-ая секция Артистериума Цех Поэтов первоначально был объединением поэтов всех толков и направлений. Однако вскоре наметился раскол между основным ядром (акмеисты) и левыми течениями (футуризм), который привел к отпадению группы поэтов. Работа обеих групп продолжалась и летом, причем акмеисты к осени значительно окрепли и сплотились. В настоящее время Цех Поэтов (акмеисты) насчитывает около 25 членов».

С.Г. Журнал «ARS», № 1, 1919 г.

Разумеется, за инициалами «С.Г.» легко угадывается сам Городецкий.

А участник этих событий Георгий Эристов, поспешивший эмигрировать, писал: «Часто у себя на дому устраивал литературные вечера Сергей Городецкий, хозяйничала жена поэта. На этих оживленных вечерах, во время ужина, подавалась «традиционная» глыба льда с замороженными красными розами, которую, разбив топориком, хозяин амфитриды преподносил поэтессам. Городецкий вообще любил позу, был напыщен, поверхностно болтлив и, признаться, мало симпатичен. Но надо отдать ему должное, он сумел организовать настоящую школу поэтов...  Издание альманаха «АКМЭ», также необходимо поставить в заслугу Городецкому».

Эристов Г. Журнал “Современник”, № 5, 1962 г. Канада, Торонто.

В 1919 году Городецкий вынужден переехать в Баку. Однако «Цех» продолжает функционировать и в 1921-ом преобразуется  в «Тифлисское Отделение Всероссийского Союза Писателей и Поэтов» под руководством С.Рафаловича, но вскоре эмигрирует и он.

Однако «цеховая» работа на этом не прекратилась. Следует упомянуть третий питерский Гумилевский, наследник тифлисского, бакинский «Цех», а позже берлинский и парижский, не говоря о прочих.

«В 20-х годах был организован московский «Цех поэтов», собиравшийся на квартире А. Антоновской и приютивший поэтов всех тогдашних направлений. Там бывали П. Антокольский, В. Инбер, И. Сельвинский - последние двое вскоре ушли, образовав группу «конструктивистов». Классиком был у нас Г. Шенгели. Символистов представлял друг Блока Вл. Пяст. «Народников» - талантливый есенинец Александр Ширяевец и Иван Приблудный, акмеистов - М. Зенкевич. Результатом наших собраний был сборник «Стык», вышедший с предисловиями А. Луначарского и моим».

Городецкий С. «Жизнь неукротимая».

Сборник «Стык» вышел в 1925 году. Кроме упомянутых Городецким фигурантов, в него вошли Брюсов, Белый, Пастернак, Сельвинский, Луначарский (помимо предисловия, и со стихами), Адалис, Чичерин... Под одной обложкой с ними оказались и 9 бывших «тифлисцев»- Антоновская, сам Городецкий, А. Гербстман, Зота, Семейко, выросший к тому времени из бывалых декадентов в начинающего, по его же выражению, «рабочего поэта», Клара Арсенева, Александр Балагин, Татьяна Вечорка, Александр Чачиков.

Вернемся, однако, в 1919 год.

«Поэты“тифлисского цеха”писали сонеты о Свароге, Эросе, Суламите, Санаваллате, Монфоре и о других, столь же близких персонажах».

Илья Эренбург. «Люди. Годы. Жизнь.»

Добавим: о  Крезе, Элевзинских рощах, Перуне, Валгалле, Ганге, Эриниях, Харитах... Перечень этот можно значительно расширить. Помимо этого выразительного набора и неутомимого сонетирования, улыбку могут вызвать и заведомый маньеризм, как и дань иным веяньям времени. Но отметим и определенный стилистический диапазон, где можно расслышать и «почвенные» мотивы, увлеченность коими самого Сергея Городецкого общеизвестна, и признаки реализма, и просто зрелые поэтические высказывания.

Ниже представлены отдельные стихотворения основного авторского состава тифлисского «Цеха поэтов». Тексты приводятся по сборнику «АКМЭ», (Тифлис 1919) , по местной периодике тех лет- журналам «ARS», «Орiон», «Русская дума» и по книге С. Городецкого «Ангел Армении»,

Анна АНТОНОВСКАЯ

СУМРАК

Царапнув воздух, я вползу в окно,

Живых мохнатой лапою пугая,

Мечтательность за мной войдет нагая

В сердца людей влить терпкое вино.

Скользну к роялю, обниму панно,

В цветах дразню тихонько попугая...

Уймусь в углу, тоску подстерегая, -

Меж тьмой и светом зыбкое звено.

Кто знает радости - моих короче?

Минуты счел палач мой - белый день,

Но оживу к концу усталой ночи.

Я сумрак робкий, вечности ступень.

Протянет мгла безжалостные длани,

Спеши уйти со мной в страну желаний.

 Рипсиме АСИЛЬЯНЦ

ТИФЛИС

Змеей свернулся город старый

И в пасть времен направил взгляд, -

Века под звонкий ропот тары

Не изменили свой наряд.

Как раньше, лентой вьется вдовьей

Куры чернеющий атлас,

И под чадрой татарки брови

Хранят всю ту же тайну глаз.

В дыму кальяна очертанья

Не измененных смуглых лиц,

И над страницею Корана

Благоговейный плеск ресниц.

Чуть слышно в небе кипарисы

Колышут полог синевы,

И в стенах чайных притаился

Напев стихов Саят-Новы.

Григорий БАММЕЛЬ

ТРИОЛЕТ

Я отразился в двух озерах

Твоих задумчивых очей -

В покойно дремлющих просторах,

Я отразился в двух озерах,

И потянулся в наших взорах

Один сияющей ручей.

Я отразился в двух озерах

Твоих задумчивых очей.

Нимфа БЕЛ-КОНЬ-ЛЮБОМИРСКАЯ

В САДАХ АЛЛАХА

Нет, не скажу: твои уста -

Сказать хочу я жарче: губы!

Вся стала смуглой красота,

Все яды юга стали любы.

Змеиный ты курил кальян,

Змеясь, плясала одалиска...

Я в алый уплыла туман,

Твой лоб иранский видя близко.

Там, где-то в огненных песках,

Твои несметные владенья.

Но ты сказал мне: - Царства - прах

Пред раем твоего волненья.

II.

Сладок душный сад аллаха.

Шелка огненного пряха,

Ты, судьба, в него ввела.

Счастью я не изумилась:

Мне в весенних грезах снилась

Роз таинственная мгла.

Друг, взлелеянный Ираном,

С тонким, гибким, смуглым станом

Алый мне давал шербет.

Ночь расплавилась в забаве...

В снах то было или в яви -

Разве может быть ответ?

Александр ГЕРБСТМАН

ТЕМЕНЬ

В лесовьем безлюдии хмуром

Все - темень змеей облегла,

И щурится сглазным прищуром

Из глуби глухого дупла.

Попутает призраком девьим,

В блуждающем вспыхнет огне,

То слизнем ползет по деревьям,

То жабой бульчит в зыбуне.

В молочный окутает морок

Дорогу ночную мою,

И леший, угрозен и зорок,

Мне кружью ведет колею.

Хохочет нахохленный филин

В дремотной совиной глуши...

Как жутко бродить средь извилин

Своей заржавелой души!

Сергей ГОРОДЕЦКИЙ

БЕССМЕРТИЕ

Налегла и дышать не дает

Эта злобная зимняя ночь.

Мне ее ни с земли, ни с высот

Не согнать, не стащить, не сволочь.

Есть для глаз пара медных грошей.

Лихо пляшет по телу озноб.

Мчится в крыльях летучих мышей

Мимо окон измерзнувший гроб.

Золотой чешуею звеня

И шипя воздыхающим ртом,

Гаснет в мокрой печи головня.

Холод барином входит в мой дом.

Не стянуть отсыревших сапог

И пальтишком костей не согреть,

В потемневшей фольге плачет бог,

Что не может со мной умереть.

ПУТНИЦА

Я дал ей меду и над медом

Шепнул - чтоб слаще жизнь была,

Чтоб над растерзанным народом

Померкнуло созвездье зла.

Она рукой темно-янтарной

Коснулась до моей руки,

Блеснув зарницей благодарной

Из глаз, исполненных тоски.

И тихо села на пороге,

Блаженством сна озарена...

А в голубой пыли дороги

Все шли такие ж, как она.

ЛЮБОВНЫЙ СОНЕТ

Уста в уста, смугла и горяча, -

Не расстаюсь с тобой среди скитаний,

Душистый шелк, колеблясь от лобзаний,

Показывает тело алого луча.

И где б я ни был, иго дней влача,

Без жалобы,без плача, без стенаний,

Горишь и гаснешь от моих вздыханий,

Как жертва под руками палача -

Ты, ставшая давно моей рабыней,

С кольцом на шее тоненькой стальным,

В безмолвной бездне дня, пустой и синей,

Под звонко-звездным пологом ночным,

Всегда со мной, как верная голубка,

Моя в мечтах прокуренная трубка.

Нина ГРАЦИАНСКАЯ

ТЕНИ СРЕДНЕВЕКОВЬЯ

Есть темный гений в старых городах,

Какой-то сон, затерянный и странный,

Больной, безумный, мстительный монах,

Шуршащий черной траурной сутаной.

В седых камнях коричневых домов,

В причудливой резьбе готических соборов

Есть много снов и много тайных слов,

Томивших некогда задумчивых сеньоров.

В асфальте сером, в ласковых садах

И даже в небе, сумрачно простертом,

Живет легенда о былых годах,

Живет воспоминание о мертвом.

Иду одна. Не встретится никто.

Все дышит тайной, - давним сном без света...

И странно мне, когда мелькнет авто

В пустынных переулках Гетто...

Юрий ДАНЦИГЕР

ЮРОДИВЫЙ

Все хожу я слезы собираю

В сиротливых колеях дорог,

По погостам, по родному краю...

Юродивым помогает Бог.

Далеко отсюда смерть косила,

Да сюда упал соленый дождь...

У Архистратига Михаила

Меч похитил нечестивый вождь.

Жгут сильнее Божией проказы

Слезы вдов и старых матерей.

Ими Бог заменит все алмазы

На венце кровавых королей.

Их снесу я Преблагому Спасу,

Как наполню сотую суму,

А когда настать воздастся часу, -

Не уведать малому уму.

Но раскрыться огнецветной ране

В оный час багряною грозой...

Помогите миром, Христиане,

Собирать мне слезку за слезой.

Магдалина де-КАПРЕЛЕВИЧ

НА УЛИЦЕ

Косятся вслед орбиты окон,

И движет улица теней резьбу,

Темно. Фонарик одинокий

Припал испуганно к столбу.

С улыбкой хитрой смотрит месяц

За шторы талых облаков,

Куда со звездочкой несмелой

Полнеба ветер уволок.

Василий ЗОТА

РУССКАЯ КРАСАВИЦА

Сбежав резвушкою с высот Валдая,

Бежала долго хилою такой,

Но, слившись с многоводною Окой,

Ты выросла, как дева молодая.

Подруга Кама, в борах пропадая,

Аукнула... Ты встретила волной

И мчишься к Каспию тропой родной,

Лицом все юная, в летах - седая.

Жизнь девичья - не жизнь без жениха,

А молодцу без милой жизнь - мученье.

Ах, бурное прекрасное теченье!

Судьба легка, судьба придет лиха:

Твой Пугачев жених был безобразен...

Зато какой красавец Стенька Разин!

Александр КУЛЕБЯКИН

* * *

Как бровь над омутом зрачка,

Концами арки лег на скалы

Высокий мост: под ним река

Стеклит зеленые провалы.

Виляют рыбы в глубине,

Местами дно пятнит белесо.

А в небе вечер, и в огне

Зеркальность розового плеса.

Двух дуг разрезанный овал

И в нем запавшее глубоко,

За дымкой алых покрывал

Бездонно пристальное Око.

МАЙЯ

* * *

Его рукав не мною вышит,

Но тянется к моей руке.

А солнце выше все и выше,

Тесней улыбкам на реке.

Прижался и повис на шее

Полуденный июльский час.

От близости влюбленных глаз

Мой четкий профиль хорошеет.

Но сердце вспомнило в лесу

Свой тихий дом из льдин и вьюги,

И слышится ему в испуге:

- Ау, Снегурочка!.. ау!..

Софья МЕЛИКОВА

***

На улице шарманка пела,

И воздух  был совсем сквозной.

А небо густо посинело,

Как степь касатиков весной.

Я распахнула двери кельи,

Где счет вела своих потерь,

Но круглоликое веселье

Не заглянуло в эту дверь.

Константин ОБРАЗЦОВ

В ЧАС ВЕЧЕРНИЙ

Когда смолкает шум тревожный

Дневных забот и суеты

И вечер тенью осторожной

Идет с нагорной высоты;

Когда прощальный луч заката

Лобзает дальние поля

И, словно думою объята,

Туманом кроется земля, -

Мне мнится: Ангел облетает

В тот час уставших от трудов

И капли пота их сбирает,

Как перлы лучших жемчугов;

И перлы те, как дар готовый,

С собой несет он в небеса,

Чтоб там из них созвездий новых

Сияла дивная краса.

Татьяна ПОЯРКОВА

* * *

Для памяти так много значат

Случайных признаков черты, -

Мне не забыть на вашей даче

Сырые, желтые цветы,

И этот парк, где я, вдыхая

Смолистый аромат сосны,

Взяла от северного мая

Любовь шестнадцатой весны.

 И все, что мило, как и прежде,

 Я нежной памяти предам, -

 Пустой камыш на побережье

 И тихий час по вечерам,

 Меланхоличные приливы,

 Где далью пепельной одет

 Над гладью Финского Залива

 Кронштадта серый силуэт.

ОЛЕ КАМАЕВОЙ

Упорством золота пронзив

Последней тучки волоконце,

Вдруг забарахталось в грязи

Развеселившееся солнце.

Моста воздушен переплет,

Как в перламутре акварели,

И небо синее течет

На отсыревшие панели.

Владимир ПРУССАК

БАБУШКИН ШИФОНЬЕР

Пора забыть дубовый шифоньер:

В нем только ноты старого романса

С пометкою: «Не забывать нюанса»

И - утешение смятенных вер -

Потрепанная карта для пасьянса,

Еще - тарелки блеклого фаянса,

На них - цветы и бравый шантеклер...

Всю мелочь, праздности пример,

Пора забыть,

Внизу - альбом, где юный офицер

Или заезжий щеголь из Прованса

Чертил слова восторженного станса -

И на полях: «Мятежный Агасфер»,

И ниже твердо: «Дурня Санчо Панса

Пора забыть».

* * *

Когда над полем запах хлебный

Что день - становится сильней,

Смиренномудрые молебны

Я слышу в шорохе полей.

И в городах, в звонках трамвая,

В отгулах тротуарных плит

Все та же ясность мировая

Всегда трепещет и горит.

Еще не смея верить чуду,

Я различаю наугад

Премудрый чин и строгий лад,

И ясность тихую повсюду.

Приемля благостную суть

И правду жизни повседневной,

Я, примиренный и безгневный,

Иду в земной и светлый путь.

Сергей РАФАЛОВИЧ

В СИОНСКОМ СОБОРЕ

Я узнавал ее черты

В иконописных темных ликах

Святых отцов и жен святых

В соборах древних и великих.

Она глядела на меня,

Мерцая ризою чеканной

Сквозь сумрак прожитого дня

И на заре, еще туманной.

Я верил ей, но не постиг,

О чем уста ее молчали,

Ни в осиянный счастьем миг,

Ни в черные часы печали.

В соборе древнем я стою,

Земля в смятении великом,

Тоску свою и не свою

Принес я к темным, скорбным ликам.

Но не со стен глядит она,

Не с высоты иконостаса,

Где набожный писал монах

И Богородицу, и Спаса.

Со мною рядом, средь толпы,

Державным бременем смущенной,

Я вижу лик моей судьбы,

Как я, коленопреклоненной.

Подготовка материала к публикации и вводная статья Михаила Бединеишвили.