Южная звезда
Загружено:
ЛИТЕРАТУРНО-ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ ЖУРНАЛ № 1(14)
Дмитрий Ермаков
 БЕЗ МЕСТА ЖИТЕЛЬСТВА

1

Бутаков подставил к забору доску, уперся ногой, подтянулся и перевалился в огород.

Неподалеку гудели машины, светились окна многоэтажек, а здесь было темно и пахло мокрой землей.

Он нашел картофельные ряды, достал из заплечного мешка детскую лопатку, присел, подкопал первый куст.

«Удалась картошечка!» - подумалось, когда брал в руку крепкий - с два кулака - клубень.

Он уже почти наполнил мешок, когда услышал за спиной:

- Бог в помощь!

Оглянулся, увидел здорового пузатого мужика, в тельняшке, спортивных брюках и сандалиях. Пальцы на ногах как пельменины, и шевелятся... Он бил Бутакова недолго, но жестоко.

Сходил в сарайку и вернулся со штыковой лопатой, за ворот подтащил Бутакова к забору.

- Копай себе могилу, бомж вонючий.

Бутаков поднялся, взял лопату, но больше не двигался, стоял, держа лопату правой рукой, как винтовку, смотрел мимо лысой головы

- Ну? - лысина угрожающе качнулась к нему.

- Хватит тебе, хватит...

От удара Бутаков упал и потерял сознание.

2

Он очнулся в придорожной канаве, облизал сухие губы, сел.

Старуха дворничиха шаркала метлой по тротуару.

- Очухался? - спросила. - Чего пьете-то вы так, мужики?

Он молча, с трудом, поднялся, и она ахнула.

- Да у тебя голова-то в крови, и одежа порвана... Ты погоди... - она бросила метлу, посеменила к нему. - Где живешь-то? Не поломано у тебя ниче?

- Все нормально, мать. Спасибо.

И он пошел прочь, сутулясь, пряча руки в карманы грязного, с оборванными пуговицами пиджака, шаркая стоптанными подошвами полуботинок. К спине, между лопаток, прилип желтый березовый лист.

- Ну, бог с тобой... - вздохнула старуха.

Во дворе, пустынном и грязном, какой-то бедолага рылся в мусорном баке, выуживал что-то и складывал в холщовую сумку. На Бутакова угрожающе глянул: конкурент. Но нет. Бутаков еще не опустился до этого, еще не опустился... «А жрать-то чего буду сегодня?» - крутанулось в голове.

Он вспомнил про Вовку Синицына и двинул к нему.

Синицын как раз стоял на крыльце спортивного клуба, щуплый, в старом спортивном костюмчике, курил первую утреннюю сигаретку.

- Здорово.

- Физкульт-привет, - буркнул Синицын. - Ты чего, под поезд попал?

- Ага. Угости сигаретой.

- Последняя, - ответил Синицын, жадно затянулся и отдал Бутакову окурок. - На.

Бутаков подхватил его, тянул, пока не прижег губы и кончики пальцев.

- Умоюсь у тебя?

- Давай, - Синицын глянул на него мутными глазами и вдруг сказал:

- Деньги опять задерживают, зарплату, - сплюнул и добавил: - Похмелиться бы.

- Не отказался бы, да сам без копья, - Бутаков хлопнул по карману.

Синицын - бездомный, хронический алкоголик - работал в этом клубе тренером по боксу, здесь же подрабатывал дворником и ночным сторожем, тут и жил, квартиры у него не было, как и у Бутакова, тоже бывшего боксера.

Бутаков умылся в туалете над ржавой раковиной, пригладил бороду, почистил мокрой ладонью пиджак и брюки. Синицын тем временем вскипятил воду в электрочайнике, залил старую заварку.

Молча выпили по стакану несладкого чая с сушками.

Было семь утра. В девять у Синицына первая тренировка.

Бутаков лег в тренерской комнате, в закутке за шкафом, на продавленную кушетку, сунул под голову боксерские «лапы» и заснул, лежа на левом боку, в правом что-то болело, мешало дышать...

Бутаков очнулся.

- Штык!

- Дама!

- Шестера!

Накурено - хоть топор вешай. Бутаков вылез из своего закутка. Четверо незнакомых мужчин играли в карты.

- Серега, подойди к бару, - кивнул на шкаф повеселевший Синицын. Дверца шкафа открыта, на полке - початая бутылка водки и разломанный капустный пирог.

Бутаков отказался.

В дверь всунулась круглая, с плешинкой на макушке, голова директора клуба.

- Играете? Ну-ну...

И дверь снова закрылась. Никто не обратил на него внимания.

Бутаков увидел на стене старые фотографии. На одной - он и Синицын, в спортивных трусах и майках, стояли в боевых стойках, подняв кулаки в круглых перчатках к твердым бесщетинным подбородкам...

- Слышь, друган! - окликнул один из игроков, молодой, в красивом пиджаке и пестрой рубашке под ним. - Не в падлу, сгоняй за пузырем, - он протянул Бутакову хрусткую купюру. - И пожрать возьми.

Бутаков хотел отказаться, но деньги как-то помимо его воли оказались зажатыми в кулаке.

Синицын закивал ему и торопливо пробормотал:

- Свои ребята, свои...

- Только вернись человеком, - услышал Бутаков вдогонку.

В вестибюле под лозунгом «Спорт - сила, здоровье, молодость!» дремала вахтерша пенсионного возраста. В зале кто-то упорно стучал по боксерскому мешку.

3

Минут через двадцать Бутаков вернулся с бутылкой и беляшами в целлофановом пакете.

- Не прошло и полгода! - встретили его картежники. - Ну, налей и себе, причастись.

На этот раз Бутаков не отказался, булькнул в стакан.

Директор несколько раз заглядывал в комнату, но ничего не говорил. Синицын - подтянутый и веселый - ушел на очередную тренировку, из зала доносились его команды и звонкие удары по «лапам».

Бутаков решил навестить бывшего бригадира, узнать насчет работы.

На улице, у входа в клуб, мальчик лет десяти уговаривал маму:

- Мама, записи меня на бокс.

- Вот еще, с синяками ходить...

- Ну ма-а-ам...

Ветер волок по тротуару палую листву и мусор, толкал Бутакова в спину. Проносились мимо похожие на мыльницы машины, проплывали троллейбусы.

Бутакову вдруг захотелось прокатиться в таком троллейбусе, красивом, светлом, недавно появившемся в городе.

У рюмочной толкутся мужики, ведут бесконечные разговоры, выворачивают из карманов мелочь и ныряют в заветный погребок, много здесь знакомых. Но Бутаков переходит на другую сторону улицы.

Он идет к Михалычу. И теплится надежда, что тот нашел какую-нибудь работу и его - Серегу Бутакова - пристроит. Это ж Михалыч! Отец-бригадир.

На его звонок открыла Михалычева жена, в линялом халатике, с крашенными в каштановый цвет волосами.

- Чего? - она узнала Сергея. - Чего бродишь-то?

Но ее уже потеснил шагнувший с кухни и сразу заполнивший собой прихожую Михалыч.

- Давай-давай, заходи, - жиманул руку.

Кухонный стол уставлен пивными бутылками. Штук восемь уже пустых и столько же полных. У Михалыча ни в одном глазу. Он, бывало, три литра водки в себе носит - не качнется.

- Присоединяйся, - кивнул Бутакову на стол.

- Ну и пейте! Хоть до смерти упейтесь... - женщина стояла в дверях, ожидая ответ, готовая к ругани.

- Да ладно, Наташ... - мирно буркнул Михалыч, и она ушла, загремела тазами в ванной.

- Добро, что зашел, Серый. Халтура есть. Завтра едем ко мне в деревню. Гараж одному хмырю сварганим. По штуке на брата. Наливай, чего ты как сирота казанская...

Бутаков не стал пить бригадирское пиво, больно уж грозно гремели тазы за стеной.

Договорились встретиться утром на вокзале.

4

Уже темнело, а Бутаков не знал, где заночует. К Синицыну возвращаться не хотелось. Брел по центральной улице, залитой электрическим светом.

У автобусной остановки выстроились в ряд коммерческие киоски с яркими витринами. Беспризорники - тоже чьи-то дети! - приставали к прохожим, клянчили деньги, матюгались, дрались между собой. Один - мальчонка лет семи - выхватил что-то из открытой двери киоска и задал стрекача. За ним выскочил детина с налитыми бицепсами под футболкой, в три прыжка нагнал паренька, ударил наотмашь. Редкие прохожие отводили глаза...

- Дяденька-а-а... - тянул мальчишка, а «дяденька» уже изловчился еще поддать тумака.

Бутакова как огнем опалило! Он признал своего сына, Егорку. Подскочил и боксерским ударом опрокинул торговца. К тому на помощь спешили еще двое. Бутаков так глянул на них и прохрипел: «Убью, гады», что те не решились приблизиться. Мальчонка вскочил, к груди его был прижат блок сигарет, и побежал за угол. Вся беспризорная ватага бросилась за ним. Ушел и Бутаков.

Конечно, это был не Егор, нет. Егор живет с матерью, в школу ходит. Теперь вот и «папка» у него появился новый.

«А правда, как он того мужика называет? Сходить бы надо, поглядеть на сына. Да куда я... такой. Вот подхалтурим с Михалычем. Отмоюсь хоть, приоденусь...»

Бутаков не заметил, как дошел до вокзала. Он стоял у пешеходного перехода. Мимо, в холодной мороси, как большие блестящие рыбы, проплывали машины. Циклопический красный глаз светофора, не мигая, уперся в него. Нет пути. Нет. Шипят машины. Моросит дождь...

Светофор, видимо, сломался. Бутаков так и не дождался зеленого огня. Выбрал момент, когда не было машин, пошел через дорогу...

5

«Ну, рассказывай, рядовой Пупкин, как до такой жизни докатился?» - любил ошарашить подчиненного дурацким вопросом лейтенант Закиряев, замполит разведроты, в которой служил когда-то - давненько уже - Бутаков.

«Как докатился до такой жизни?» - сам себе задавал вопрос Сергей Бутаков, лежа на жесткой вокзальной скамье.

Колобком катился - вот и докатился... Окончив сельскую восьмилетку, подался в город, в ПТУ учился, на сварщика. После ПТУ поступил на завод. Боксом занимался. Ушел в армию. Вернулся на тот же завод. Женился. Хорошо жили-то. Потом началась катавасия. Завод подолгу стоял. Халтурили. А за халтуру обычная плата - водка. Жена ругаться стала: и денег мало, и пьет, и вообще непутевый. Потом и вовсе завод закрыли. Другой работы он найти не мог. Да что он, если даже Михалыч - мужик-голова, золотые руки - случайными халтурами перебивается. Жена подала на развод. Квартиру разменяли. Свою однокомнатную он продал. Снял комнату и запил. В три месяца все спустил. Ушли деньги, пропали друзья, из комнаты хозяин его выгнал - нечем стало платить. Шестой месяц бродяжит. Сына год не видел. А жена, слыхал, за другого вышла.

Он проснулся от толчка в плечо. Двое милиционеров, сержант и рядовой, стояли над ним. Рядовой поигрывал резиновой палкой.

- Документы.

Бутаков не сразу сообразил, где он и чего от него хотят. Хлопал глазами.

- Ну!.. - рядовой угрожающе пристукнул палкой по левой ладони.

Бутаков сел, пошарил во внутреннем кармане пиджака, достал замызганный паспорт. Сержант брезгливо развернул книжицу, глянул на фото, потом, внимательно, в лицо Бутакова. Вернул паспорт.

- Чтоб через минуту тебя здесь не было, - и пошли, не оглядываясь, по-хозяйски, между рядами скамеек с сиротливо прикорнувшими на них людьми, мимо расположившейся вольным табором прямо на полу, на тюках и коврах, цыганской семьи. На задницах у милиционеров посверкивали прикрепленные к ремням наручники.

Остаток ночи Сергей Бутаков коротал в привокзальном сквере, спрятавшись от дождя под кленом, и широкие мокрые листья то и дело шлепали его по спине.

6

Встретились с Михалычем у кассы, и тот, купив два билета, повел Бутакова в буфет. Взял по бутылке пива и два беляша. Был он хмурый, кажется, тоже невыспавшийся.

- Ты чего, Михалыч, со своей поругался?

- Чего? Ругаться? Я ей поругаюсь... - и нехотя добавил: - Маринка, дочь, в пять утра только с гулянки явилась.

Сели в большой теплый автобус с высокими мягкими сиденьями. Бутаков моментально в сон провалился...

Вышли из автобуса. Холодный волглый ветерок обхватил со всех сторон. Десяток старых темных домов да столько же новых, дачных, тянулись от шоссе к проблескивающей меж кустов речке.

- Вот моя деревня, вот мой дом родной, - Михалыч повеселел. - Мы, Серый, наперво баньку справим! Как насчет баньки-то?

- Положительно, - буркнул Сергей и закашлялся.

- Весь кашель из тебя выхлещу, - пообещал Михалыч.

Шли размокшей улицей. Михалыч поздоровался со старушкой, которая стояла у калитки, опершись на узловатую палку, в платке шалашиком, синей фуфайке и черных валенках с галошами. Она что-то ответила неслышно и будто бы поклонилась, а может, сильнее оперлась на свой посох.

От реки бежал лысый мужичок, издали крикнул:

- Анатолию Михалычу! - подбежав, сунул черную заскорузлую ладонь Бутакову: - Иван.

- Сергей.

- А ты чего, Михалыч? Грибы-то отошли. По клюкву, что ли?

- Гараж Чугункову делать будем.

- А-а... Новому русскому-то... А вот слушайте, мужики, анекдот про него...

- Некогда, Иван. Вечером посидим, расскажешь, - грубовато оборвал его Михалыч и щелкнул пальцем по горлу.

- Ну, это дело. Бывайте пока. Если чего - я у себя, - и побежал дальше, прискакивая.

Дом, оставшийся Михалычу от родителей, - старый, но крепкий, высокий, под железной крышей, и двор в порядке, и баня. Вот только огород в этом году Михалыч не засаживал. У него еще дача есть в пригороде.

7

Баню натопили так, что трещали волосы. Парились остервенело, по два веника извели. Окачивались холодянкой во дворе и снова лезли на полок. В блаженной расслабленности перекуривали в предбаннике.

- Ну, как?

- Хорошо! В кои-то веки и мы человеки.

Вечером в просторном доме Михалыча пили втроем с Иваном - местным «фермером» - водочку. Неспешно, под славную закуску - грибки соленые и рассыпчатую вареную картошку.

Иван наладился анекдоты травить и сыпал один за одним. Бутакова сморило, и, лежа на матрасе, набитом сеном, засыпая, он слышал:

- Я завтра кабанчика забью, Михалыч, так шашлычки спроворим, как в прошлом году.

- Ну. Только я сам делать буду, ты на огне передерживаешь.

- Кто? Я? Да ты че, Михалыч?

Они еще долго незлобливо спорили.

Бутакову снилась родная деревня. Метали стог. Надвигалась туча из-за мартыновского леса, и потому торопились. Тут были все: мать, отец, сестра, братан. Откуда-то взявшийся сосед Петруха Киселев прокричал-подначил: «Из-за леса показалось, а и сено на валах! Закрутилися колхознички на жиденьких ногах!..»

...Солнышко широко вливалось в незавешенные окна. Сенной дух кружил голову.

Послышались шаги на крыльце, скрипнула дверь, ввалился Иван.

- Здорово ночевали! - тряхнул руку Бутакова. - Спит? - кивнул на печь, откуда доносился крепкий, с присвистом, храп.

- Пошли, Серега, кабанчика поможешь вальнуть.

Скоро они оказались на хозяйски обихоженном дворе Ивана.

- По новой технологии вальнем! Без крови и шума, - сказал Иван, достав из сарая моток электропровода с оголенными концами. - Ты со своей стороны в розетку воткнешь, когда я крикну, а я со своей к пятаку приложу - и все дела.

Сергея такой расклад устраивал. Он, хоть и был когда-то боксером, вид крови плохо переносил.

Розетка была в коридорчике, сразу за входной дверью дома. Иван потянул провод в сарайку, где всхрюкивал кабанчик.

- Давай! - крикнул он.

Бутаков воткнул провод в розетку. Через мгновение из сарайки вылетел Иван и растянулся в луже, за ним кабанчик с дымящейся щетиной. Он с диким визгом принялся накручивать круги по двору, сшибая все на пути: бочку с водой, козлы для пилки дров, поленницу... Кривоногая дворняжка забилась под крыльцо и жалобно поскуливала. Простоволосая женщина в едва запахнутом халате выскочила на улицу и заголосила:

- Убился! Убился!

Бутаков выдернул провод из розетки.

Иван сел, недоуменно огляделся, матюгнулся и сплюнул на свой испачканный навозом сапог. Старушка, с которой вчера здоровался Михалыч, бабка Катя, стояла за огородом, качала головой и охала.

- Во как, живьем свинью-то опалили.

Михалыч, проснувшийся после обеда, зарезал поросенка быстро и без шума, ткнув длинным узким ножом прямо в сердце. Позвал Бутакова на речку.

По скользкой тропе вышли к тихому бочажку, заросшему по берегам кустами. Алела тяжелыми гроздьями рябина на той стороне, желтые листики медленно плыли вместе с отраженными облаками по темной воде...

Бутаков спросил название, и оказалось, что это та же река, на которой стоит его деревня, только много выше по течению.

Сергей не решился купаться в холодной воде, а Михалыч с разбегу нырнул и отфыркался уже на середине.

Бутаков глядел на воду и думал, что несколько часов назад в ней отражался его дом...

«Да стоит ли еще дом-то?» Он не бывал в деревне с похорон матери - десять лет. Тогда же и сестру Тоню последний раз видел, она в соседней деревне с мужем и детьми живет. А братан Сашка на похоронах не был, тянул тогда уже второй срок.

Десять лет... И тогда-то уже осел, крыша текла, огород заглох. На всю древнюю оставались три старухи да бобыль-пьяница.

«Вот получу деньги, приведу себя в порядок и махну домой, к Тоне заеду... А может, вообще в деревню перебраться? А чего? Налажу хозяйство, заживу!.. Но сперва к сыну. Да и узнать надо, что там у жены за хахаль. Вот бы сойтись снова и вместе домой-то...»

Он усмехнулся своим мечтам. Конечно, жена, бывшая жена, не поехала бы жить в деревню.

- О чем задумался, детина? - Михалыч хлопнул его по спине мокрой ладонью.

Северный - со стороны дома - ветер нес высоко в небе неровный утиный клин.

8

В человеке, опершемся на капот забрызганного грязью «джипа», Бутаков, к своему удивлению, узнал того картежника, который вчера утром посылал его за водкой.

Это и был Чугунков. Поджидал их.

- Здорово, - пожали руки.

Чугунков то ли не признал Бутакова, то ли сделал вид, что не признал. Усадил обоих в машину. Над лобовым стеклом качалась пара маленьких боксерских перчаток. Совсем маленькие, но как настоящие. Бутакову хотелось их потрогать.

Подъехали к дому Чугункова - коттеджу на кирпичном фундаменте, с узкими окнами и высокой двускатной крышей. Он указал место, где ставить гараж, подал Михалычу ключи от сарая, в котором лежали материалы и стоял сварочный аппарат. Спросил:

- Бабки-то есть? Могу авансом подкинуть, - лениво прикурил, жмурясь на солнце.

- Авансы не берем, - отрезал Михалыч.

Чугунков сказал, что приедет через два дня. И укатил, оставив после себя облако вонючего дыма.

- Сегодня начнем? - заторопился Бутаков.

- Завтра, Серега, все завтра.

- Успеем? Работы-то много.

- Успеем. Глаза боятся, а руки делают.

Со двора Ивана веяло запашистым дымком. Он опаливал поросенка.

По дороге протарахтел мотоцикл. Михалыч сказал, что это внук бабки Кати, приехал, видать, погостить.

Вечером отправили лихого мотоциклиста Витьку - парня лет восемнадцати - в соседнее село, в магазин, а сами стали налаживать костер на берегу речки.

Иван принес ведро с нарезанным мясом и шампуры. Михалыч сооружал из чурбаков и досок скамейки и стол. Жена Ивана принесла посуду и хлеб. Бутаков таскал из кустов сушняк.

Было ему неуютно, может, от погоды - серой, преддождевой, может, оттого, что люди вокруг, кроме Михалыча, были малознакомые. Он бы лучше за работу принялся - сделать, и гора с плеч. Но тут командует Михалыч.

Приковылял еще полуслепой и почти совсем глухой старик со странным прозвищем - Маньдей. Он был в валенках, фуфайке и серой солдатской шапке, бороденка клочками желтой ваты торчала на щеках и подбородке.

- Чего давно не был-то? - спросил, глядя на Бутакова.

Сергей пожал плечами.

- Сидел бы дома-то, Маньдей, - проворчала Ольга, жена Ивана.

- Не бывал в лесу, не бывал, нет, в этом годе не бывал... - старик бормотал что-то себе под нос, его никто не слушал.

Притарахтел на своем «чезете» Витька. Привез водку.

Костерок прогорел, оставив гору алых углей. Михалыч обложил угли с двух сторон кирпичами, на них положил шампуры с мясом. Витька проявил эрудицию, сказал, что настоящие шашлыки делаются из баранины, натянул наушники и задергался в такт неслышимой остальным музыке.

- Ничего, мы не мусульмане, пойдет и свининка, - отмахнулся Михалыч.

Аромат жареного мяса забивал запахи увядающих трав, реки, земли.

Выпивали, закусывали, пошли шумные бестолковые разговоры. Дали кусок мяса Маньдею, тот мял беззубыми деснами, как корова жвачку, клевал при этом носом. Очнулся, улыбнулся по-детски, сказал:

- Скусно.

- А чего его так зовут-то? - спросил Бутаков у Ивана.

- Да он раньше, бывало, как выпьет, ничего не соображает и орет на всю деревню: «Мань, де я?» Жена у него была, Марья... А еще раньше он бригадирил в здешнем колхозе.

Старик опять встрепенулся, обвел всех невидящими глазами и плачущим голосом пропел:

- Ма-а-нь, де я?

Все рассмеялись.

Ольга неожиданно красиво и сильно затянула:

- Окрасился месяц багрянцем, и волны бушуют у скал...

Иван поддержал ее:

- Поедем, красотка, кататься, давно я тебя поджидал.

К ним присоединился и Михалыч. Даже Витька снял свои наушники.

Бутаков слушал молча. Когда-то эту песню пели его отец и мать.

Подбросили на угли дрова, и тьма шарахнулась в стороны великанскими тенями. Большая серая птица бесшумно снялась с полуразрушенной бани и проплыла к лесу.

- Филин, - сказал Витька, ковыряя травинкой в зубах.

Костер долго еще горел на берегу.

Бабка Катя давно уже сидела на крыльце своего дома, ждала внука, когда пели, тихонечко подпевала, вспоминала что-то свое.

9

Глаза боялись, а руки делали. Работали с восхода до заката. За два дня гараж был готов. Сварили еще кессон Ивану. Оба нахватались «зайчиков». Воспаленные глаза жгло.

На третий день прикатил Чугунков. Принял работу. Отслюнявил из пачки деньги. Предложил подкинуть до города, но мужики дружно отказались. Пошли прощаться с Иваном. Тот отвалил каждому по изрядному куску мяса, насыпал мешок картошки. Бутакову сказал:

- Серега, приезжай сюда жить. Избу тебе найдем, вместе пахать-сеять будем. И бабу найдем!

- А я ведь из Паршина родом, двадцать кэмэ отсюда.

- Ну, так тебе туда прямая дорожка.

- Может. Потом.

День был дождливый, холодный. По слякотной дороге шли к большаку, на автобус. И Михалыч сказал:

- Когда долго в деревне не бываю, кажется, век бы тут жил. А неделю побыл, и в город тянет... А зря ты, Серый, домой, в Паршино свое не едешь. В городе тебе каюк. Без места жительства кто ты? Голь перекатная, труха... Ехал бы домой-то...

Бутаков не ответил. Он как раз прикуривал. Ветер задувал спички.

С мясом и картошкой Бутаков пошел к Синицыну, в спортзал.

- Ну, под такую закусь не грех и выпить, - обрадовался Синицын. - Я ведь тоже жалованье получил, - похвастал и побежал в магазин.

В тренерскую зашел какой-то знакомый Синицына, потом еще один. Бегали в магазин четыре раза. На следующий день Синицын отменил тренировки. Через неделю денег у Бутакова не было.

Он зимовал в подвале жилого дома, грелся у труб отопления. Подолгу надрывно кашлял.

Однажды увидел жену под руку с мужчиной. Рядом шел Егор. Они выходили из универмага. В руках у Егора была коробка с какой-то покупкой. Он не заметил отца. А жена Бутакова увидела, но сделала вид, что не узнала.

Весной он заходил к Михалычу. Занимал денег, чтобы поехать в деревню. Но спустя три дня кто-то из знакомых видел его в городе. Он рылся в мусорном контейнере. Потом пропал.

Синицын по-прежнему тренирует.

Михалыч вернулся бригадиром на свой завод, который вновь начал работать.

Перепечатка материалов размещенных на Southstar.Ru запрещена.