Южная звезда
Загружено:
ЛИТЕРАТУРНО-ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ ЖУРНАЛ № 3(16)
Поэзия
 Игорь Паньков
Белый уголь

На станции с названьем Белый Уголь
голубка в небе ищет пятый угол.
Под ней краеугольный, как Коран,
перрон встречает месяц Рамадан.
А я уже с утра сегодня пьян
и в корень зрю, и счастлив сей наукой.

Неверный муж, любовник бесталанный,
свой Китеж-град ищу обетованный,
светил полнощных слушая хорал -
как некто, проникая за Урал,
в отвалах ищет ценный минерал,
до лучших дней в природе невозбранный.

Но мы совсем забыли про голубку!
В ее круженье вижу я уступку
той красоты, что скоро мир спасет
тому, кто в клюве зернышко несет
(а кто не понял мысли - пусть сосет
родную «Пепси-колу» через трубку).

Комочек перьев, блин, а сколько прыти!
Сказали им, мол, голуби – летите,
и вот она старается, летит.
Ее натуре страстной не претит
ни местный бомж, ни местный вахаббит.
Она живет, как боженька велит,
а вы живете так, как вы хотите.

Есть многое на свете, друг Гораций,
что и не снилось нашим папарацци,
чего не распахал наш резвый плуг.
Гряди мессия, коли недосуг!
Без обещаний чуда мир вокруг -
всего лишь разновидность декораций.


***
Я чуда жду, как у петли Есенин.
Курю. Кремнистый путь, дерьмом усеян,
блестит передо мной, и это факт.
А я попал судьбе счастливой в такт,
и вот он, в небе - дивный артефакт,
что сандалет, посеянный Персеем!

Чуть ближе звезд, чуть далее стакана!
И пусть, приняв меня за хулигана,
как демоны взойдя из темноты,
меня распнуть пытаются менты,
и в душу мне плюют, и мне кранты,
я им кричу: «Осанна вам, осанна!»

Всю в белом, как невесту в час венчанья,
я душу вам дарю без завещанья.
И эту птицу с ней. О, я не скуп!
Еще дарю перрона черный сруб,
где зимний ветер с посиневших губ
падежные срывает окончанья.


***
Бреду по улицам столичным
к домам бетонным и кирпичным,
где окна в полночь так теплы,
а сердцем кукольным, тряпичным
вновь натыкаюсь на углы.

Меня здесь меряют по мерке:
а подойду ли к этой дверке?
И пусть я горд, как Боливар,
но каждый чертик в табакерке
с меня имеет свой навар.

В глазах особенный буравчик:
«А сколько стоишь ты, мерзавчик?
Насколько тертый ты калач?»
И я лечу, как в речку мячик.
Ах, тише, Танечка, не плачь!
Здесь потасовка, там тусовка -
как хорошо, что нас там нет.
Все это, в сущности, рисовка,
одна огромная массовка,
один большой автопортрет.

Сжав кулаки, нахмуря брови,
стараюсь рот не разевать.
Москва! Как много в этом слове
всего, что, вроде мяса в плове,
способно в глотке застревать.


***
Десять натикало. Дрыхнет провинция.
Как вам живется, почтенная публика?
В небе ночном - далеко как правительство,
светится круглая дырка от бублика.

Город сдается на милость противнику.
В окнах знамена приспущены смятые.
Кто бы ты ни был - давай по полтиннику
выпьем за царство мое тридесятое.

Здесь раззвенелась река семиструнная,
как сумасшедшая, пахнет акация,
рыжая кошка с глазами безумными
жаждет взаимности. В общем, Аркадия.

Демон во мраке стенает над кручами.
Колокол в церкви беззвучно качается.
В тесной кошаре барашки курдючные
ссорятся на языке карачаевском.

Вечность черствеет надкушенным пряником.
Кроме дуэлей и делать-то нечего.
За чередой нескончаемых праздников
не отличается утро от вечера.
Шагом чеканным хмельного поручика
я обхожу переулки и площади:
все здесь постылое, все здесь не лучшее,
близкое, небезразличное, в общем-то.

Скрипнула ставенка. Стукнула форточка.
Сдержанный смех, а, быть может, рыдание.
Медленно-медленно падает звездочка.
Даже успеешь забыть про желание.

Из родника зачерпну приворотного
зелья - и время совсем остановится.
Тени поэтов из парка курортного
взяли привычку со мною здороваться.


Перепечатка материалов размещенных на Southstar.Ru запрещена.