Южная звезда
Загружено:
ЛИТЕРАТУРНО-ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ ЖУРНАЛ № 4(17)
Юрий Хижняков
 ЧЕЛОВЕК С БОЛОТА

1

Санаторная жизнь известна: утром - подъем, зарядка, завтрак, а потом - процедуры.

Обычно после процедур отдыхающие цепочкой шли к Волге. Шел и Егоров, но не со всеми.

Он даже ванны попросил перенести на восемь утра, чтобы освобождаться как можно раньше.

Егоров брал из столовой куски черного хлеба, отливал в пузырек подсолнечного масла, переодевался в трико, клетчатую рубашку и, надев белую кепку и темные очки, торопливо уходил.

Его видели по утрам на заросшей камышом извилистой речке Воробьевке. Однако к обеду он исправно появлялся на бетонных ступенях главного корпуса с удилищами и небольшим пакетом в руках.

Здесь, у белых колонн, подпирающих здание, всегда сидели отдыхающие.

- Ловится? - спрашивал кто-нибудь, сдерживая скептическую улыбку.

На это Егоров на полном серьезе тихо отвечал, что клюет хорошо.

Рыбу он действительно приносил. Причем не какого-то там ерша или уклейку. По крайней мере, когда вытаскивал из пакета садок, то в нем, еще живые, бились и трепыхались желтые караси и толстоспинные темные лини.

Было только удивительно, как можно при такой несносной сорокаградусной жаре, будучи облепленным с головы до ног комарами и слепнями, сидеть в кустах и ловить рыбу... Да еще идти заливными лугами по пояс в траве за несколько километров от санатория.

Рыба-то ему, собственно, была не очень нужна: ел карасей он крайне редко. На кухне не очень охотно берут их готовить: своих забот хватает, и, чтобы не одолевать просьбами обслуживающий персонал, Егоров раздавал весь улов местным жителям.

Но Егоров порой и вовсе возвращался пустой.

- Где же ваша рыба? - глядя на незадачливого удильщика, спрашивала Мария Ефимовна, одна из отдыхающих, которой очень нравился Егоров.

- А я ее выпускаю обратно в воду. Знаете ли, жалко, да и девать некуда, - с ясным взглядом голубых глаз объяснял рыболов.

- Вот даже как! - удивлялась она. - Вы бы хоть себя-то поберегли, Аркадий Ильич, - добавляла, неодобрительно покачивая головой.

Во имя рыбалки Егоров жертвовал всевозможными мероприятиями: катанием на лодках и водяных велосипедах, пароходными прогулками с дискотекой.

Было похоже, что нормальная санаторная жизнь с ее купаниями на пляже, вечерними застольями и флиртом с женщинами его совсем не занимала. И многие, естественно, полагали: у него не только что-то с головой, но и не все в порядке по мужской части.

Однако это было не совсем так. Просто Егоров на эти вещи смотрел несколько иначе. Во-первых, потому что не влюблялся, а если и влюблялся, то далеко не в каждую женщину. Во-вторых, на ухаживание уходило немало времени, а его-то как раз у Егорова было в обрез. В-третьих, при ловле и вываживании крупных рыб он испытывал почти такое же блаженное состояние, как на «брачном ложе».

Недаром в народе говорят: «Кому что любо...»

2

Его соседом по палате оказался товаровед с красивой, прямо артистической внешностью. Он был на полголовы выше Егорова, говорил громко. Звали его Иваном Георгиевичем Малюгиным.

Иван Георгиевич прекрасно играл на аккордеоне, охотно выступал в самодеятельности и был душой любой компании. В отличие от Егорова жил он весело, с женщинами общался свободно, и дамы всех возрастов наперебой брали Малюгина в свой плен.

- Да, Аркадий Ильч, - обратился он вечером к Егорову. - Вами опять интересовалась Мария Ефимовна. Похоже, она на вас глаз положила.

- Мне она совсем не нравится.

- Это не так важно, молодой человек. - Малюгин звенькнул шторой, висящей на кольцах под потолком, отодвинул её в сторону и вышел на лоджию покурить. Он был на восемь лет старше Егорова и считал его молодым. - Вы здесь недели две, а у вас еще никого не было. Нельзя. Уж так устроен мужской организм, инструмент должен работать, - он весело хохотнул, в балконной двери на миг показалась его седовласая, красивая голова с выбритым до синевы подбородком. - Хотите, я познакомлю вас с одной интересной дамой?

- Нет, спасибо. Всех дам я уже видел на танцах.

- Когда же вы успели? Вроде и не ходите...

- Да вот успел, - ответил Егоров.

- Похоже, вы выбираете даму, словно невесту, молодой человек. Здесь, в санатории, все обстоит проще... Одинокие дамы, будем говорить прямо, приезжают подлечить женские заболевания. А от всех таких хворей первейшее лекарство - мужик! - Малюгин стряхнул пепел кончиком тонкого пальца на бетонный пол. - Уж поверьте моему опыту.

- Наверное, вы правы, - скептически улыбаясь, согласился Аркадий Ильич, которому не нравилась темы беседы. - Но ведь не каждая женщина приходится по душе.

- О, это уже другой вопрос, Аркадий Ильич. В санаториях больше заботятся о теле, чем о душе... Здесь не до сердечных дел. Здесь встретились, сотворили и... разошлись. Бывают, конечно, исключения, но редко.

Малюгин докурил папиросу, щелчком сбросил окурок вниз и вошел в комнату. По его моложавому лицу вдруг пробежала тень смущения, и Егоров понял, что память соседа сохраняет еще и другие воспоминания.

Аркадий Ильич спросил:

- А как вы относитесь к современной музыке?

- Это не музыка, мой друг. Это горе, - причесывая перед зеркалом густые, наполовину седые волосы, отозвался Иван Георгиевич. (Он собирался на танцы.) - Это примитив без всякой мелодии и окраски, построенный на одних тонах... Знаете недоразвитых людей? Те односложно отвечают на вопросы: да, нет... да, нет. Так и здесь: тум-бум, тум-бум...

- Я полностью с вами согласен, - рассмеялся удачному сравнению Егоров, открывая дверь в душевую комнату. - А все-таки ходите?

- А куда деваться, мой друг, - уныло ответил сосед.

Шипящая вода из-под крана оборвала их разговор.

3

Иногда на него нападала хандра, и Егорова начинало тянуть к людям. Одичав в одиночестве на рыбалке, он устраивал себе маленький перерыв. Вечером, надев костюм и свежую сорочку с галстуком, опрокинув стопочку для веселья, он подходил к танцплощадке, приглядываясь к новому заезду. И возвращался на аллею, засаженную стройными рядами тополей, где бродил по асфальтовым дорожкам в полном одиночестве.

Егорову не нравилась громкая музыка, кривляния, идиот-ские размахивания руками, ногами подвыпивших людей.

Появилась незабвенная Мария Ефимовна, его докука, и, пристраиваясь рядом, заводила пустой разговор. Но Егоров, найдя благовидный предлог, уходил.

«Ни одного интересного, симпатичного лица», - с огорчением думал он.

Единственное, что для него представляло интерес, был волейбол. После ужина Егоров появлялся на спортивной площадке, усыпанной желтым песком.

Играл он хорошо. Его тонкие пальцы, казалось, были специально приспособлены для мягкого приема и высоких пасов. Можно было только любоваться его мощными ударами по мячу, после которых тот падал под ноги соперникам или отскакивал в сторону от их полуголых, загорелых тел...

Несмотря на свой не очень высокий рост, Егоров был сложен великолепно. Его бугристые мышцы во время физического напряжения желваками перекатывались под гладкой кожей, и не одна Мария Ефимовна мечтала видеть Егорова в своей одинокой курортной постели...

Волейбольные баталии обычно происходили под вечер. В команду Егорова попадали двое-трое молодых мужчин и одна-две неопытные женщины.

Сборную соперников представляли хорошие игроки из местных ребят. Возглавлял ее рыжий Серега, высокий здоровяк с тяжелым подбородком, короткой, модной стрижкой - сердцеед приезжих дам.

Санаторная команда обычно уступала...

Однако вскоре все переменилось. Курортный контингент неустойчив: люди отъезжают, приезжают. И Егоров был приятно удивлен, когда на площадке появилась молодая шатенка лет тридцати, симпатичная, кареглазая, с прической «каре», одетая в зеленую безрукавку и такого же цвета шорты.

Она хорошо играла в волейбол. С ее приходом сборная Егорова окрепла, а Серегины удары уже не приносили частых и желанных побед.

Женщина оказалась неплохим защитником. Она подкатывалась под мяч, не боясь падений. В ней чувствовалась профессионалка.

У Сереги была сильная подача: его мячи шли низко над сеткой, и их мало кто брал.

- Зелененькая, - заигрывая, кричал он, подавая мяч прямо на нее. - Держи!

К его великому удивлению и удивлению болельщиков, Зелененькая мячи все-таки брала и, пасуя Егорову, довольная удачей, смеялась.

В этот момент ее румяное лицо делалось очень красивым.

Егоров был в восторге от новенькой. После первой игры, идя рядом с ней к главному корпусу, где уже стреляла глазами Мария Ефимовна, он узнал, что зовут ее Ингой.

- Вы на танцы ходите? - с легким смущением спросил ее Егоров.

- Когда как... По настроению, Аркадий Ильич.

- А сегодня?

- Не знаю, - неопределенно ответила Инга и, извинившись, ускорила шаг.

4

Вечером, не найдя на танцах Зелененькую, Егоров поднялся в палату почитать детектив. И онемел от неожиданности, когда, открыв дверь, увидел Малюгина с молодой блондинкой и Ингой.

Ярко накрашенная, одетая в серое платье с оборками, незнакомка лет тридцати пяти сидела на его кровати и курила. Иван Георгиевич, прервав беседу, поднялся и представил:

- Познакомьтесь, пожалуйста, мой сосед Аркадий Ильич... Прошу любить и жаловать... А это Зина и Инга.

Егоров пожал маленькую, пухлую ручку Зины и сказал:

- А с Ингой... Батьковной мы знакомы по волейболу.

- Вот и добренько, - Малюгин вытащил из черного дипломата бутылку водки и, разворачивая бумажные салфетки с бутербродами, добавил: - А мы тут решили немного закусить и развлечься. Присоединяйтесь, Аркадий Ильич.

Егоров отказываться не стал. Достал из тумбочки коньяк, конфеты и апельсин.

Инга вынула из белой сумочки два яблока, вместе с апельсином нарезала дольками и разложила на тарелке.

Ухаживая за Ингой, Аркадий Ильич почувствовал, как ему приятно находиться рядом и смотреть на ее красивое лицо.

- Ну, давайте, - предложил Иван Георгиевич, когда спиртное было разлито по стаканам. - За знакомство...

Все выпили и закусили.

- Сыграйте что-нибудь, Иван Георгиевич, - попросила Зина, - а мы подпоем, да, Инга?

- Певица из меня никудышная, - ответила та.

Малюгин доел яблоко и потянулся за аккордеоном, стоящим на кровати. Пробежал пальцами по клавишам и, взяв несколько сочных, красивых аккордов, заиграл песню «Белым снегом».

Иван Георгиевич играл и пел одновременно. Его густые черные брови уголком сошлись над синими томными глазами, и в эти минуты певец был неотразимо красив. Его хорошо поставленный голос - бархатный баритон - сразу покорил Егорова (тот слушал его впервые). «Таким голосом нужно исполнять романсы», - подумал он.

Будто угадав это, Малюгин перешел на романс:

Только раз бывает в жизни встреча,

Только раз кружится голова...

Зина пыталась подтягивать ему, но у нее ничего не выходило: не хватало дыхания, и теперь она сидела молча, кулачком подперев подбородок, не отрывая взгляд от певца.

Егоров любил романсы. Они вызывали приятные и грустные воспоминания, у него млела и ныла душа, и он хотел поделиться своими ощущениями с окружающими.

Инга, вероятно, тоже пребывала в таком же романтическом состоянии, когда хочется плакать и любить ближнего. И она, лишь на мгновенье доверительно взглянув на одухотворенное лицо певца и разом застеснявшись, отвернулась...

- Да, - растроганно сказал Егоров, когда романс был исполнен до конца. - Вам надо петь со сцены, Иван Георгиевич. Вы, кажется, в самодеятельности?

- Что, понравилось? - с огоньком и хитринкой в глазах спросил тот.

- Очень! - вырвалось у Инги.

Музыкант поставил инструмент на пол, платком вытер пот со лба, кивком головы откинул назад пышные волосы:

- Я предлагаю выпить за то, чтобы вновь встретиться здесь ровно через год. В это же самое время.

- А что, я - за... - поддержала Инга, поднимая стакан и чокаясь с Малюгиным. - Вы знаете, честно говоря, мне здесь нравится. Правда, я нигде и никогда не была. Просто не доводилось. То одно мешало, то другое... А тут подвернулась эта путевка, ну девчонки с работы и говорят: езжай, может, женишка подхватишь...

Инга как-то просто и душевно рассмеялась.

- А чьи это удочки? - заинтересованно спросила она, бросив взгляд на стоящие в углу снасти.

- Это у нас Аркадий Ильич промышляет, - пояснил Малюгин, - его хобби...

- Как интересно! - воскликнула Инга. - Никогда не была на рыбалке.

- Так это легко устроить! - нашелся Егоров.

Инга поднялась, подошла к удилищам, дотронулась крашеными ноготками до поплавков и слегка погладила их, разбередив его душу.

- Я бы с удовольствием посмотрела, как ловят...

- Так я берусь это организовать. У вас есть утренние процедуры?

- Нет. Я только что приехала и прохожу адаптацию.

- Чудненько, - улыбнулся Егоров. - Тогда договариваемся на утро. Сразу после завтрака вы ждите меня у входа в главный корпус. Идет?

- Идет. А что брать с собой?

- Не волнуйтесь, у меня все есть. А вот форма одежды - спортивная...

Захмелевшая Зина уже сидела на коленях Малюгина и пыталась вложить ему в рот зажженную сигарету.

- Прогуляемся? - предложил Егоров.

- Давайте, - согласилась Инга.

Они пошли к обрывистому берегу Волги. Оттуда открывалась красивая панорама вечерних огней Балаково и Вольска. Длинной цепочкой обозначалась в ночном небе плотина через реку.

Они шли мимо прямоугольных, заботливо ухоженных клумб с ярко-красными розами, белыми хризантемами, желтой ромашкой. Аркадий Ильич, оглянувшись и не увидев никого, быстро сорвал несколько цветков и преподнес их спутнице.

- Спасибо, - Инга прижала пахучий букетик к своей розовой кофте. - Хотите посмотреть, как я живу? - вдруг предложила она, спрятав лицо в букет.

К великому удивлению Егорова, Инга отдалась ему сразу. Он привлек ее к себе, и после двух поцелуев ее тело вдруг обмякло и сделалось податливым. Она неровно задышала. Аркадий Ильич тоже не мог совладать с собой. Он встал с койки, на которой сидели оба, и торопливо погасил свет...

5

Он проснулся с ощущением ясности в голове и праздника во всем теле. Он желал продолжения сладостного состояния души, при котором музыка звучит в ушах, хочется петь и обнимать всех подряд.

Егоров понял, что влюбился.

«Надо же, она выбрала меня, а не Малюгина», - с умилением думал он, чувствуя себя окрыленным...

Посмотрел на часы - скоро Инга будет ждать его у колонн. Аркадий Ильич как бы заново оглядел небольшую комнату с двумя койками и тумбочками, висящее над маленьким столиком с графином воды зеркало, полузашторенное окно с коричневой занавеской, из-за которой виднелась часть коммерческого ларька у дороги, где всегда можно было выпить холодного пива, стоянку легковых автомашин, а там, далее, в гору поднимались засеянные подсолнечником поля и лесные массивы.

Все было известно, виделось десятки раз, но сегодня он разглядывал ландшафт с непонятной для себя новизной, долго приглядываясь к мелочам, быть может, потому, что уже с утра находился в хорошем настроении.

Егорову вспомнились вчерашние горячие женские ласки, ее далеко не пионерские поцелуи, при которых становится нечем дышать и слышны лишь одни тугие удары сердца. И словно наяву увидел ее маленькие пальчики, ласково оглаживающие гусиные перья поплавков.

И это ее мимолетное нечаянное движение заставило его вчера внутренне встрепенуться в предчувствии чего-то большого, неясного; у него екнуло сердце, а сам он уже был готов отправиться куда угодно, лишь бы быть с ней наедине...

Егоров был увлечен рыбалкой с шестилетнего возраста, когда в тихоструйной деревенской речушке поймал первого пескаря. Крепко зажав добычу в руке, Аркаша радостно подбежал к матери, читающей под деревом книгу.

С тех пор, где бы он ни находился, всюду нет-нет, да и объявится в памяти водная гладь реки, зеленый лес, коричневые головки камышей, всплески тяжелых рыб и резиновое суденышко, в котором сидит он с удочками.

Это увлечение (Егоров хорошо чувствовал) облагораживало душу, накрепко связывало ее невидимыми нитями с природой, но в то же самое время отдаляло от людей и остального мира.

Иной раз, проходя городским парком, где под музыку молодые люди катались на весельных лодках, кружились на каруселях, играли в бильярд, фотографировались, ели мороженое, он понимал, как много прекрасного в жизни остается за бортом его лодки, проплывает мимо.

«Надо бы сходить в парк и просто отдохнуть», - иногда загадывал Аркадий Ильич, но наступал выходной, Егоров просыпался с рассветом, тревожно всматривался в окно, стараясь определить погоду, выходил в трусах на балкон.

Сердце его ускоряло свой бег, мысль начинала беспокойно работать, и уже никакие силы не могли удержать Егорова в городе...

С первой женой, Людмилой, жили дружно. Мастерство Егорова она оценила, и по ее просьбе муж неделю ловил леща, другую - леща, третью - привозил линей и карасей.

Особенно обожала сушенку. Все до косточки обгрызет, да еще и соседей по двору угостит.

Людмила боготворила его. Они часто ездили вместе на «тихую охоту», как называл рыбалку сам Егоров. Он был от жены в полном восторге.

- Ты можешь поймать даже из лужи, мой дорогой, - порой шутила она, глядя, как Егоров одну за другой вытаскивал увесистых рыб.

Аркадий Ильич только посмеивался.

Людмила не брезговала насаживать червей, безропотно вышагивала многие километры, не отставая, не жалуясь ни на жгучее дневное светило, ни на вечерних, звенящих в воздухе комаров.

Она располагалась в палатке по-хозяйски, надувала резиновые подушки, стелила траву и сено, а затем у яркого костра, разливая по чашкам уху, нахваливала мужа.

Засыпали не сразу, и еще долго в темноте разносился их шепоток. Всюду она следовала за ним, и душа Егорова давно привыкла к такой размеренной и интересной жизни.

Так они прожили восемь лет, пока ее неожиданная смерть не разлучила их...

6

Через год Егоров женился вновь. С Натальей совместных рыбалок не получалось: она их терпеть не могла. Оба и сблизились-то по случаю, на одном из вечеров «кому за тридцать».

С рыбалки Егоров приезжал уставший до изнурения и загорелый до черноты. Он с жадностью выпивал не один литр холодной, разведенной вареньем воды и разбирал подмоченный рюкзак.

Он промывал садок от рыбьей слизи, мыл и вешал сушить целлофановый лист - его стелил под ноги в лодку, оберегая швы от грязи, стирал тряпицы, которыми снимал с крючков скользких линей, подклеивал лодку, ремонтировал весла, привязывал новые лески и крючки.

Все это хозяйство, пахнущее резиной, солнцем и болотом, вместе с мокрым рюкзаком Егоров помещал в небольшой чуланчик.

Чего здесь только не было: на выструганных антресолях торчал бумажный мешок со жмыхом, в пакете - черные сухари для прикормки, отжившая свое старая резиновая лодка, весла и надувные подушки к ней, клубок шнура и якорь, старый подсачек, висящий на гвозде, в углу примостились треснутые бамбуковые удилища.

Сверху свешивались короткие удочки, валенки с галошами для зимней ловли, старые спиннинги без катушек и прочий хлам, который и выбросить жалко, и применить трудно.

Раз или два в году он делал ревизию своему «богатству», собираясь с чем-нибудь расстаться навсегда, но, подержав в руках ту или иную потрепанную вещь, вспоминал различные истории, связанные с ней, и вновь оставлял на месте.

Все было дорого и нужно.

...Разместив пожитки в чулане, Егоров долго мылся под душем. Чистить рыбу не было сил. Вторая жена, неврастеничка, с ворчанием бралась за нож, и вот уже из кухни доносился ее недовольный голос:

- После твоей рыбалки, Аркадий, шелуха везде: и на полу, и на столе, и на стене даже. И сама вся в шелухе... Придется купаться заново. А запах стоит - есть твою рыбу не станешь.

- Зачем ты мне все это говоришь? - обидчиво спрашивал Егоров. - Не нравится - не ешь... Желчная ты все-таки баба, Наталья. Другая бы похвалила за улов, а ты...

- Вот возьми и почисти сам, - жена усиливала голос. - Сто голов отрежь, сто хвостов, да в дерьме перемажься... Настоящие рыбаки сами чистят.

Егоров уходил в комнату и включал телевизор. Здесь он обдумывал, куда поехать в очередной раз, и чинил порванные снасти.

Иногда утром на кухонном полу Наталья с ужасом замечала засохших, свернутых червей, вылезших ночью из холодильника. Наталья их до смерти боялась. Возникал новый скандал. А поскольку Егоров, невзирая ни на что, выезжал на рыбалку каждый выходной, то все эти скандалы превращались в одну постоянную, длительную пытку.

На фоне прежней счастливой жизни с Людмилой, на фоне того, что было раньше, резко обозначились черты этого нового для него состояния, при котором его увлечение не радовало жену.

Прожил Аркадий Ильич с Натальей всего год.

7

Инга уже стояла возле белых колонн. В синем спортивном костюме, в белых кроссовках, с голубой лентой в темных волосах, она показалась Егорову более обворожительной, чем обычно.

- Как спалось? - поинтересовался Аркадий Ильич.

- Ты знаешь, я никогда не видела цветных снов, - сказала Инга, - а ты видел их когда-нибудь?

- Нет, ни разу.

- А я вот увидела впервые... Как будто ангел с небес спустился, маленький такой, словно ребеночек с белыми крылышками. Кружится возле меня и что-то говорит, объясняет. Но что - я все почему-то забыла. Это ведь не к добру, да, Аркадий Ильич?

Ее наивность, простодушие поразили Егорова. Он не знал, что ответить, и теперь, глядя на ее растерянное лицо, только беспричинно улыбался.

- Пойдем, Инга, - мягко проговорил он, беря в ладонь ее маленькую, теплую руку. - Нам ведь не близко.

Они миновали два санаторных здания, процедурную, ротонду с минеральной водой, магазин, гараж с двумя белыми автобусами в глубине, несколько деревенских изб с огородами и оказались за околицей, на дороге.

Вдоль выбитого машинами серого асфальта, по обе стороны от проезжей части дороги, тянулись кусты дикой смородины. Путники подошли к ним вплотную. Не удержавшись, Инга сорвала с верхних веток три крупных ягодины.

- Хочешь, я покормлю тебя, Зелененькая?

- Покорми, Аркаша, покорми, - быстро согласилась Инга, улыбнувшись своему прозвищу, принять которое она, кажется, и не возражала.

...Уже несколько раз Егоров набирал полную ладонь переспевших, с треснутой кожицей черных плодов и подходил к ней.

А она все открывала и открывала рот, словно птенец, дождавшийся, наконец, родителя, и он едва поспевал высыпать на ее розовый язычок новые и новые порции.

Она забавно изгибала тонкую шею, озорно блестя глазами, поджидала очередную пригоршню желтых, красных и темно-синих плодов с коричневой кисточкой на маковке. Сок выступил на ее губах, сделав их пятнистыми в радужных разводах красок, соком были испачканы щеки, нос и ладони.

Егорову было приятно ощущать близость красивой женщины, которая подавалась навстречу, точно подставляя рот под его новое подношение, чтобы, не дай Бог, не уронить его на землю, где в пятнах июльского солнца лежали желто-розовые сухие листья да ползали муравьи.

Всякий раз от невысказанного удовольствия она закрывала глаза, ее темные, слегка подкрашенные веки вздрагивали при каждом прикосновении, а Егоров в этот момент испытывал сладостное блаженство - кормить с рук это милое, дивное существо.

Он даже один раз, не сдержавшись, дотронулся губами до ее нежного, жаждущего подаяния лица, и она ответила ему тем же.

Егоров терпеливо срывал и срывал новые ягоды. Он уже устал лазить по кустам: в колючих репьях была его одежда, руки больно жгло крапивой, а Инга все не насыщалась.

- Ну хватит, Егоров, - наконец проговорила она, и оба отправились дальше.

Под обрывистым берегом, внизу, километрах в двух от них узкой лентой, блестя на солнце, струилась речка Воробьевка.

Егоров находился в том мечтательно-блаженном состоянии, когда любуешься абсолютно всем: и пролетающей над головой точкой - самолетом с белым, растекающимся в синем небе шлейфом, и дрожащей стрекозой, случайно усевшейся на плечо, и далекими вершинами меловых гор Вольска, и небольшой деревушкой за Воробьевкой, и гулким перестуком колес идущего по мосту поезда.

С улыбкой на загорелом лице он показывал Инге свои потаенные владения - зеленую полянку в лесу с березками посредине, обгоревший ствол дуба над речкой, где он поймал большого линя, и заливные, пахнущие травами луга, по которым они шли рядышком.

Вот здесь, под этим кустом с красными плодами шиповника, он однажды спугнул серого зайца, и косой, дав стрекача, смешно выставляя вперед задние ноги, быстро скрылся в прибрежном лесу.

А вот тут он собирал ягоды спелой земляники.

Как заправский хозяин поместья, хорошо знающий все его уголки, Аркадий Ильич показал, где живет ондатра, где видел ужонка с желтыми точечками на голове, где у берега плавала мертвая щука, из пасти которой торчал большой рыбий хвост...

Инга шла, отгоняя веточкой слепней, изредка поддакивая и переспрашивая.

Вот, наконец, они и на месте. В тени трех молодых дубков Инга устало присела на зеленую луговую траву, подминая ее под себя.

- Все, я больше, Аркаша, не могу...

- Подожди, я постелю покрывало, - заботливо предложил Егоров, вытаскивая его из сумки.

Он поудобнее усадил свою уставшую пассию, обнял ее, поцеловал.

Достал бутылку минеральной. Налил воды в стакан и протянул ей. Инга залпом опорожнила стакан, благодарно улыбнулась, скинула кроссовки, поднялась с земли и, погрузив в воду босую ногу, удивилась:

- Ой, какая теплая. Я, пожалуй, искупаюсь.

Разделась, поколебалась немного: снять ли с себя остальное?

- Здесь никого нет. Ты можешь не стесняться, - Егоров отвернулся.

Пока Инга плавала неподалеку, забросил удочки.

...Она вышла на берег, руками отжимая намокшие волосы. Ее маленькие груди с беловато-розовыми сосками торчали в разные стороны. Она хлопнула себя по узким, удлиненным бедрам, отгоняя слепней, и при виде ее хорошо сложенного тела, которое он вчера не разглядел впотьмах, у Егорова перехватило дыхание.

- Ты - мечта, - волнуясь, сказал он, возбужденно окидывая взглядом ее всю.

Взял полотенце, накинул ей на плечи, промокнул, потом стал растирать спину, руки, грудь.

Он любовно ухаживал за ней, как за ребенком, чувствуя себя сейчас намного старше своих сорока лет.

Вытерев Ингу насухо, укутал ее и усадил на пенек.

- Выпьешь? - предложил, доставая из сумки остатки вчерашнего коньяка и бутерброды с сыром.

- Пожалуй, да, - она улыбнулась.

Егоров не удержался от соблазна и, подойдя к Инге, вновь поцеловал ее в закрытые глаза, темные веки, губы, вытянутые трубочкой.

В этот миг он забыл о рыбалке, на которую пришел, и понял, наконец, чего ему так не хватало в его малосчастливой одинокой жизни...

8

Они лежали в высокой, примятой траве. Сердце Егорова, полное любви, часто трепыхалось в груди.

Его сейчас не трогала житейская суета, ему были «до лампочки» все, оставшиеся за пределами этого дня.

Егорову нравилось в Инге абсолютно все: и ее лучистые глаза, похожие на бездонные озера, долго глядя в которые можно легко утонуть или сойти с ума, и ее бархатистое лицо с небольшой, милой ямочкой на подбородке, и чувственные, порозовевшие после выпитого коньяка губы, которые непрерывно хотелось целовать, и удлиненный изгиб тонкой шеи, напоминающий ему шею подростка.

Он медленно провел пальцами по этим заманчивым, удивительным местам, как бы еще раз убеждаясь, что перед ним не сказка, а действительно любимое, лежащее рядом живое существо.

Иной раз, отвлекаясь, чтобы убить комара или привычно взглянуть на заброшенную удочку, Егоров вновь, как бы невзначай, еще не веря самому себе, поражался присутствию Инги, и ему приходилось делать усилие, чтобы вспомнить, почему она здесь.

Ему захотелось сказать ей что-то ласковое, душевное, созвучное своему состоянию, и, наполняясь любовью к ней, он тихо произнес:

- Ты знаешь, был бы ковер-самолет, я обязательно полетел с тобой в заморские страны. Нас бы принимали цари и волшебники, маги и кудесники. Мы бы увидели танцы красавиц в золотых одеяниях, угощались невиданными кушаньями, пили тончайшие вина под звуки дивных восточных мелодий... Ты помнишь рассказ Куприна «Суламифь»? Я испытываю примерно такие же чувства, как и герои Куприна. Ты понимаешь меня?

- Аркадий Ильич, нам пора. - Инга чмокнула его в щеку. - Твои сказки, Егоров, можно слушать до бесконечности. Но нам надо идти.

- Да-да, конечно, - спохватился он.

Оба поднялись с травы и стали собираться. Он так и не поймал ни одной рыбы, и Инга весело проговорила:

- Вот так, Аркадий. Не будешь брать с собой женщину. Не повезет!

- Но мне зато крупно повезло в другом, - прижимаясь к ней, тихо ответил Егоров. - Я весь полон тобой... Слушай, а ты рыбу любишь?

- Рыбу? - переспросила она. Для нее этот вопрос был полной неожиданностью. - Ты знаешь, если честно, не очень... А я ведь о тебе ничего не знаю, Аркаша, - вдруг сказала Инга, задумавшись. - Расскажи мне о себе.

И Егоров, поддерживая ее под руку, поведал, что живет один, был дважды женат, детей Бог не дал, а работает мастером производственного обучения в одном из училищ, которое когда-то и сам закончил.

- А я живу с сыном у родителей мужа. Муж погиб в авиакатастрофе два года назад. Оставил меня с семилетним Коленькой на руках... Почти без средств к существованию. Правда, потом начальство помогло...

- Кем был твой муж, Инга?

- Он у меня служил в авиации штурманом. Ударились в скалу. Все четверо погибли. Причины катастрофы до сих пор неизвестны. А может, и известны, да скрывают от нас. Я не знаю...

- А сама где работаешь?

- После окончания техникума работаю лаборанткой. Оклад небольшой. Хорошо хоть родители мужа помогают.

- А где твои мать с отцом?

- Мои далеко... Мы ведь с мужем переселенцы. После чеченской войны переехали из Грузии, а мои родные остались там...

- Это плохо, - посочувствовал Егоров. - А что насчет дальнейшей учебы? Не тянет?

- Почему не тянет? Я учусь в химико-технологическом, заочно. Между прочим, в вашем городе.

- Вот как! - удивился Егоров. - Так что, мы почти родственники?

- Не говори, Аркадий Ильич, - рассмеялась Инга. - Мы все на этой планете - дальняя родня...

Так, беседуя, незаметно подошли к ротонде, где отпускали минералку.

- Да, живешь ты туговато, Инга, - посочувствовал Егоров, отпуская ее руку.

- Так у вас тоже не все здорово. Да, Аркадий Ильич? - вдруг перейдя на «вы», с нажимом спросила она и посмотрела на здание процедурной. - У меня в двенадцать тридцать массаж, - добавила она.

Егоров кивнул, внезапно почувствовав возникший холодок:

- До вечера?

- Как получится, - неопределенно пожала плечами она.

Резкие перемены в настроении Инги Егоров уже заметил.

9

Перед ужином прошел сильный ливень. Словно хороший дворник, он очистил от пыли проселочные дороги, освежил горы, леса и долины. Его капли, перламутром поблескивая на солнце, медленно стекали с зеленой листвы тополей.

Природа сразу ожила, свежестью задышала влажная земля, зачирикали повеселевшие воробьи; на асфальтовых дорожках перед зданием санатория засветились лужицы.

Это был первый дождь за последние три недели несносной июльской жары, когда столбик термометра не опускался ниже сорока, а в палатной духоте нельзя было заснуть без вечернего, прохладительного душа.

Оказавшись возле спортивной площадки, Аркадий Ильич понял: сегодня игры не будет. Весь песок, словно испещренный дробью, был мокрым, а с волейбольной сетки стекала мутная вода.

Он направился к Инге. Дверь была заперта. Потоптавшись немного, он пошел погулять.

Проходя мимо танцевальной площадки, где уже гремела музыка и толпился народ, Аркадий Ильич заметил Ингу, танцующую с Сергеем.

Инга,одетая в голубую блузку и белую, расклешенную книзу юбку, выглядела эффектно. Серега тоже был в белых брюках и коричневой вельветовой куртке, так удачно подходившей к его рыжим волосам.

Танцуя, оба мило беседовали. Аркадий Ильич постоял, пока равнодушный взгляд его знакомой не скользнул по нему, и лишь тогда Егоров понял, где была Инга.

Потеряв ко всему интерес, возвращался он в свою палату.

Малюгин был дома. Он что-то напевал себе под нос, перед ним стояла початая бутылка с пивом.

- Что с вами, Аркадий Ильич? На вас лица нет... Хотите холодненького?

Егоров поблагодарил и отказался. Он уселся на свою кровать и, немного придя в себя, рассказал Малюгину все...

Иван Георгиевич молча выслушал его, наполнил стакан пенистой коричневой жидкостью:

- Женщин нужно чем-то удерживать возле себя. А чем? Я и сам не знаю чем. Быть может, языком? Он без костей.

Малюгин рассмеялся, допил остатки пива.

- Тут надо учитывать все, мой друг: и возраст женщины, и ее интересы. Спросить, кем работает, чем занимается, что читает, если читает, конечно... Поговорить об артистах, знать, кто с кем переспал, очень, знаете ли, помогает. То есть быть интересным собеседником. А если вы, к примеру, на своей рыбалке сидите и молчите, уставясь в поплавок, тогда, конечно, ни одна уважаемая себя мадам такого не выдержит. Уж поверьте моему опыту. Сбежит...

Малюгин покрутил пустой стакан в руках, поставил его на стол.

- Вы знаете, чем я взял свою жену? Читал наизусть главы из «Евгения Онегина»... Что же касается того, что Инга переспала с вами в первый же вечер, то это еще ничего не значит. У женщин так бывает. Даже у замужних. Впрочем, они никогда не признаются ни себе, ни другим в том, что изменили мужу. У них один раз изменой не считается. У женщин своя логика, отличная от нашей, мужской. Нападет на нее хандра и... отдастся. А мы, мужики, и рады. Мы тут как тут. А другого раза может и не быть. Вот так... Попробуйте поговорить с ней самой... Да.

10

На следующее утро Егоров отправился на рыбалку. Солнце еще низко висело над меловыми горами, но, несмотря на утренний час, воздух уже успел наполниться зноем.

Егоров спустился под обрыв и пошел зеленой луговиной. Ромашки с желтыми головками выглядывали из травы, сопровождая его повсюду. Засохшие прошлогодние стебли неизвестных ему растений били по ногам.

«Эх, Инга, Инга, - с горечью вспоминал Аркадий Ильич вчерашний вечер. - Какая ты все-таки предательница...»

На душе было муторно и неспокойно. И этот куст, из-под которого выскочил заяц, и место, где обитала ондатра, на сей раз не взволновали его воображения, наоборот, эти воспоминания наводили тоску.

Словно больной человек, не видящий перед собой дороги, брел Аркадий Ильич к трем раскидистым дубкам, будто потеряв что-то дорогое...

Инга казалось ему простодушной, мягкой женщиной. А в первые часы знакомства - даже слегка наивной.

Такая Инга очень ему нравилась. Но Егоров все более и более убеждался, что та Инга, которую он нарисовал в своем воображении, вовсе не она, а совершенно другой человек.

Он внезапно вспомнил: она, прежде чем уйти на танцы с Сергеем, как бы невзначай пропела:

- За мной ты, мальчик, не гонись... - и рассмеялась каким-то странным, непонятным ему смешком.

Что это было? И к чему сказано? Он вначале даже не понял, не придав тем словам никакого значения: ведь позади была волшебная ночь, которая, кажется, понравилась обоим.

...Как хорошо было бы сейчас идти вдвоем зеленой луговиной, вдыхать густые запахи трав, ощущать нежность к этой симпатичной, похожей на подростка, женщине. Гладить ее волосы, которые, казалось, живыми струйками текли между пальцами, постоянно будоража его мужскую суть.

Вот, наконец, и молодые дубки у самого леса. Высокая трава, где миловались с Ингой, была еще примята, но кое-какая зелень уже оправилась, вновь поднялась, только несколько усохших ромашек лежали вялые, с понурыми шляпками.

«Ну что же, всему приходит конец, - размышлял Егоров, вытаскивая из чехла складные удилища. - Уж такая у меня судьба, и обижаться на нее было бы глупо».

Он забросил удочки вдоль кромки плавучей травы, где сидела большая зеленая лягушка. Она иногда квакала, раздувая свои пузыри-резонаторы, и в ответ отовсюду начинали вторить ее сородичи.

Теплый воздух тихо струился над землей, высокие травинки на крутом берегу едва колыхались под нежным дуновением ветерка. В речной воде отражались верхушки дубков, белые, взлохмаченные облака, среди которых, замерев, наклонно стояли красные поплавки.

Все вокруг дышало тихим спокойствием, но эта тишина была обманчива, как женщина.

Вот за спиной в траве застрекотал кузнечик, где-то в лесу послышался голос иволги, в серо-зеленых камышах шлепнулся о воду карась.

С правой стороны от Егорова находилось маленькое болотце, оставшееся от весеннего паводка. Его облюбовала серая цапля. Она и сейчас там стояла на одной ноге, беззвучно замерев в горделиво-задумчивой позе.

На самом краю обрыва по грунтовой дороге громыхала телега. Извозчик иногда покрикивал на лошадь, хлопал ее плетью, лошадь ускоряла бег, и тогда на какое-то время тарахтенье повозки усиливалось.

11

Один из поплавков ожил, на мгновенье исчез под водой, затем вынырнул на поверхность и лег на бок. Егоров подсек и, как обычно, сразу хотел было вытащить рыбу на отлогий берег, но почувствовал сопротивление.

Рыба не давалась. Она уводила красный поплавок в сторону высокого камыша, где легко могла запутаться в зарослях и уйти. Он с трудом сдерживал ее напор. Конец удилища часто «кивал», ослабляя сильные рывки.

Рыба дважды выпрыгивала из воды, и тогда было видно ее длинное, отливающее золотой чешуей тело.

«Сазан», - безошибочно определил Егоров, то отпуская, то вновь натягивая леску, не давая рыбе перерезать ее своим жестким плавником.

Он вспомнил слова местного рыбака, что сазан иногда заходит сюда из Волги. Сейчас это был тот самый случай...

Минут через пять напряженной борьбы он почувствовал: рывки значительно ослабли. Тогда он подвел рыбу поближе и, подхватив снизу подсачеком, втащил на зеленый берег.

Сазан тяжело запрыгал по траве, он переворачивался с боку на бок, стараясь добраться до водной кромки, но Егоров уже крепко зажал добычу в руках.

- Вот это да! - не удержался он от восклицания, по-ребячьи шмыгая носом.

Это был его триумф. Очередная победа. Да разве заменят футбол, хоккей или какие-то марки эти неповторимые мгновения, ни с чем не сравнимые минуты охотничьей страсти?

...К обеду у Егорова уже было около десятка карасей, два крупных линя и сазан.

Пока рыбачил, он дважды приподнимал садок из воды, радуясь удаче. Такого улова он здесь еще не знал...

Незаметно прошло время. Егоров собрал сумку, допил остатки воды из бутылки, уложил в чехол удилища, оделся и, поправив белую кепку и темные очки, снял садок с рогульки, секунду-другую подержал в руке и, решительно опрокинув над водой, выпустил на свободу всю пойманную рыбу. Лини и караси бросились врассыпную. Лишь один сазан, зацепившись верхним плавником за сеточную ячею и согнувшись дугой, тяжело повис в воздухе. Подрагивая желтым телом, он бесшумно открывал рот, хлопая жабрами.

Аркадий Ильич бережно освободил его из плена, и сазан, выпав из садка, стремительно рассекая воду, понесся к противоположному берегу. Только серо-зеленые стебли камыша заколыхались от набежавшей волны.

Егоров улыбнулся, глубоко вдохнул свежий речной воздух, окинул восторженным взглядом зеленые просторы Воробьевки: горы, леса, долины - и, мысленно попрощавшись с увиденным, но так и не насытившись всей красотой сполна, отправился в обратный путь.

Дорогой вспомнилась мать. Егоров часто думал о ней, когда бывал на рыбалках. Дородная шестидесятипятилетняя женщина с черными глазами, полуседыми волосами и толстой косой, она оставалась красивой до глубокой старости. Несмотря на свои шесть классов начальной школы, Анна Тимофеевна была умна, писала стихи, хорошо разбиралась в людях, давала дельные советы.

- Ты, Аркаша, со своей рыбалкой живешь вдали от людей, - порой говорила она. - Так нельзя, милый. Жизнь проходит мимо. Я, конечно, понимаю, это увлечение... Твой отец был строителем, и нам в молодости приходилось много ездить. Отец специально выбирал такие места, где речка была бы и лес. Так он затаскал меня по рыбалкам. Помню, под Казанью в одной деревне речушка протекала. А рыбы там было - уйма. Вот отец поймает живцов на удочку, насадит их на толстые лески с большими крючками и ну щук ловить! Так иной раз такая хватанет, что, бывало, тащим ее вдвоем на палке, а хвост по земле волочится... Голова громадная, зубы острые, а глазки маленькие, злые... Из других деревень приходили смотреть... Такое увлечение хорошо, да нужно знать и меру... А с Людмилой тебе повезло. Ты береги ее, сынок. Она баба хорошая. Другой такой тебе не найти...

До самого последнего часа Анна Тимофеевна любила бывать на природе, иногда просила Егорова взять ее с Людмилой на озера, куда он ездил автобусом за карасями, и Аркадий Ильич, несмотря на лишние хлопоты, ни разу не отказал матери.

12

...Прошло два дня. Чтобы не видеть Ингу с Сергеем, Егоров не появлялся ни на танцах, ни на волейбольной площадке. Через трое суток у него кончалась путевка, и Аркадий Ильич потихоньку начинал готовиться к отъезду.

...Ингу он встретил возле процедурной. Она только что приняла ванну. Еще не подкрашенные губы были бледноваты, и, одетая в простенький желтый халатик, она казалась ему по-домашнему уютной, похожей на курочку, попавшую под ливень. И Егоров отметил про себя: такая Инга даже интереснее.

- Что-то вы совсем избегаете меня? - остановил он ее.

- Нельзя сказать, чтобы совсем, - ответила она. - Вы мне даже симпатичны.

- Правда, что ли? - не поверил Егоров. - Тогда, может быть, завтра на рыбалку? - Он пристально вглядывался в ее лицо.

- Нет, не смогу. У меня по утрам ванна, Аркадий Ильич.

- Ее ведь можно перенести до завтрака, как сделал я.

- А стоит ли, Аркадий Ильич?.. Ваша рыбалка мне совсем не нравится. Там много слепней и тины... Порой мне кажется, будто вы человек с болота, не от мира сего...

Инга глядела под ноги, перекатывая туфелькой камушек, потом такая игра ей, видимо, надоела, и она оттолкнула камушек подальше.

- Понятно, - Егоров печально усмехнулся. Ему теперь многое становилось ясным: Инга была такой же, как и его вторая жена Наталья. Но он все-таки сделал последнюю попытку удержать ее: - Мне будет не хватать тебя, Инга. Ты мне очень нравишься... Я ведь даже хотел...

- Сделать мне предложение? - лукаво договорила она, произнеся эти слова без всякого волнения и поглядывая в сторону спортивной площадки, где, словно крупный подсолнух, желтела на солнце рыжая голова Сергея.

- Я вполне допускаю это, Аркадий Ильич, но я привыкла к хорошей жизни. У моего мужа была неплохая зарплата. Будем говорить прямо: что вы можете дать мне и моему сыну? Со своей ставкой мастера... Ведь у вас нет скатерти-самобранки? Мы с вами живем не в сказочной жизни, а в реальной и жестокой действительности... Вы хоть понимаете, какую ответственность взяли бы на себя? Ребенок учится, а это сейчас большие расходы. Я молодая женщина, хочу одеваться. К тому же эта ваша рыбалка. Вы ведь не сумеете сменить свой образ существования... Я не представляю, как ждала бы вас каждый выходной. Простите меня, но такая жизнь не по мне...

Инга сделала шаг по направлению к спортивной площадке. Егоров взял ее за руку.

- Что, Аркадий Ильич?

- Я бы очень хотел видеть тебя снова, - горький комок обиды подступил к горлу.

- У меня скоро зимняя сессия. Я приеду в ваш город. Вот и увидимся, Аркадий Ильич, - буднично произнесла Инга и, освободив руку, пошла к ожидавшему ее Сергею.

- Егоров совершенно зациклился на своей рыбалке, - подойдя вплотную к волейболисту, пожаловалась она, - только и видит одни поплавки... Нельзя же так, - продолжала Инга, чувствуя себя слегка виноватой. - Я, конечно, понимаю его увлечение, но чтобы до такой степени...

- Да уж... - согласился Сергей. - Есть такие маньяки. Охотники, геологи - те месяцами не вылазят из тайги... Ну как медведи из своей берлоги, - добавил он, усмехнувшись. - А егеря или лесники? Всю жизнь они посвящают себя природе и живут отшельниками вдали от общества и цивилизации. Понятно, не каждая женщина променяет городские удобства на одинокую избушку в лесу.

Не сговариваясь, оба медленно обошли здание санатория и стали подниматься по тропинке в гору, где виднелись зеленые посадки деревьев.

- А у вас какая работа, Сережа?

Инга внимательно и пытливо посмотрела в его глаза.

- Закончил строительный. Возглавляю одну из фирм в ваших Березняках. А здесь в отпуске, отдыхаю у матери.

- Здорово! - Инга не удержалась от восклицания.

Сергей улыбнулся, и его широкое лицо, слегка покрытое веснушками, стало добрым и обаятельным.

- Я бы с удовольствием продолжил в городе наше знакомство, - сказал он, в свою очередь всматриваясь в ее лицо. - А знаете что? Давайте я вас приглашу в нашу волейбольную команду, - нашелся он. - Вот и поиграем вместе...

Они остановились над глиняной кручей. Продолжая разговор, оба надолго застыли, созерцая друг друга - глаза в глаза, не замечая ни обрывистого берега Волги, ни поблескивающей на солнце полноводной реки, ни кустов спелой черно-красной смородины, давно поджидающей сбора.

Они не слышали ни пения птиц, ни жужжания труженицы-пчелы, запоздавшей на отдых в свой улей, ни стрекотания кузнечиков под ногами.

Оба стояли в предчувствии чего-то большого и вечного, постепенно захватывающего их сердца. Жизнь как бы на миг остановилась, замерла на месте, чтобы вновь возродиться для них уже в ином измерении, имя которому - любовь...

***

Ну, а что же Егоров? Откровения Инги задели его за живое, заставили по-иному осмыслить свое бытие. Но сколько Аркадий Ильич ни примерялся к возможной жизни с Ингой, вести обычный человеческий «образ существования» он не мог. Даже во имя новой семьи...

Уж так Егоров был устроен. Рыбалка стала частью его жизни, частью его самого. Он вошел в нее глубоко, всем своим существом, словно попал в трясину, и теперь назад хода ему не было.

Это был иной мир, мир, в котором Егоров чувствовал себя полноправным хозяином, и расставаться с этим миром он не хотел никогда...

Перепечатка материалов размещенных на Southstar.Ru запрещена.