require "idate_txt.php"; ?>
|
Конец 60-х Где год был равен часу, час - секунде - время в ритме вальса, неуловимый Фантомас над комиссаром измывался. Ночь, как столетний дед, глуха, как первокурсница, невинна, и ото всюду: ха-ха-ха, атас! и вдребезги витрина. *** 3 ряд. 25 место. Плачет брат. Вышла замуж невеста. И морпех где-то сгинул во льдах. Ах! Жалко всех: и поэта Глазкова, Смоктуновского, Градского - всех. ……………………………………… Возвращается из ледяного плена с «Красной Звездою» морпех. «Эх. Загулял, загулял, загулял, парнишка-парень молодой, молодой, в красной рубашоночке, хорошенький такой». Ничего. Перемелется. В шоке зал. Не выйдет из шока никак. И размером с экран на флагштоке развевался Андреевский флаг. Ни Афгана и ни Карабаха, Ни Чечни, ни Беслана. Потом станет красной от крови рубаха и рассыпется карточный дом. Но покуда сеанс за сеансом, сэкономив на завтраках, я упиваюсь советским романсом в предвкушении небытия. *** Имитация счастья - блесна самопальная из медали. Щука хищная обречена фаршированной стать и т. д., что хозяйка решит на обед приготовить своим домочадцам. Но покамест из мрака на свет ей вольно во весь рот улыбаться, оставлять в дураках рыбака - дилетанта, блесна - побрякушка, а вода холодна, глубока, дно усеяно илом, ракушкой. Хорошо королеве пруда пребывать в окружении свиты! Но уже ветеранам труда на монетном медали отлиты. *** Перчатки, варежки - помеха, перчатки, варежки - долой, когда белым-бело от снега и битый час зовут домой. Гигантский ком всё неподъёмней, и пальцы холодом свело, и, будто загнанные кони, хрипим и дышим тяжело. У снежной бабы нос морковкой, в глазах обугленных - испуг, и присобаченные ловко сухие ветки вместо рук. А то, что женщине не в жилу стоять с ведром на голове, так не до жиру, быть бы живу в непредсказуемой Москве: где в январе звенят капели, а в марте заморозки вновь и снегири, как на свирели, наяривают про любовь. |
|