Южная звезда
Загружено:
ЛИТЕРАТУРНО-ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ ЖУРНАЛ № 4(21)
Людмила Семенищенкова
 РОССИЙСКИЙ СЮЖЕТ

…Осень входила в пору, когда все радует глаз человека. Береза у дома Светланы и Ивана за ночь густо устилала дорогу опалой листвой, а добра этого как будто не убывало. Возле кривой калитки Антоновны вдруг раскинулся клен, который летом и от мелкого дождичка не укрывал. Теперь клен сделался ярким, раздался вширь, так, что даже Петрович, бывший участковый, как-то остановился и сказал: «Видишь, Антоновна, - а ты срубить хотела. Попортить - не хитрое дело. Подожди-ка потом, когда еще такой вырастет…». Из палисадника Трофимовны прямо к стежке обвисли потяжелевшие ветки калинового куста, и каждый, кто проходил мимо, трогал неспелую ягоду от какой-то душевной потребности.

И вспоминалось, что улица названа Садовой, и казалось, не может жить здесь человек, не чувствительный к природной красоте…

Вот и еще один день обещался быть погожим. Солнце выкатилось в чистое небо, дятел в саду бойко простучал светилу свое раннее приветствие. Уже соседи перекинулись добрым словом в предчувствии того, что проживут день не зря - будет сделано много дел, потому что за погоду работается легко, в охотку… Да и грех в такие дни не работать…

С 7-00 до 12-00

Иван очнулся и сразу подумал: «Кажись, живой». Мысль укрепилась тем, что он был дома и лежал на диване, как обычно бывало по пьяному делу. Пошевелился. Пронзительная боль во всем теле хотела выразиться привычным матерным словом, но, к удивлению Ивана, оно застряло где-то в горле и обнаружилось то ли слабым хрипом, то ли шипением. «Глотку перебили», - констатировал Иван. Подождал, пока боль утихла. Пришло на ум утешительное: «Ладно, не в первый раз. Пока помозгуем…». Кто все же его так отделал и за что? Буза какая-то была, но конкретные картины вчерашнего вечера безнадежно смешались в его памяти. Интересно еще, как он оказался дома? Васька-дружок подсобил, что ли? А был ли Васька, когда его били, или уже драпанул, как обычно?.. Силился Иван что-либо вспомнить, но мысли обрывались, как гнилые нитки… «Да…», - подытожил он размышления с добавлением все того же слова, которое означало крайне нежелательный поворот в его жизни.

В прошлом году после такой истории он отлеживался целый месяц. Тогда ему сломали два ребра и пробили голову. Отлежался - и ничего! Но тогда - это Иван хорошо помнил - он высказывался вслух от души, так, что главврач их поселковой больницы пригрозил выписать его досрочно на домашнее излечение без всякой своей ответственности.

Воспоминание было не из приятных, поэтому приход жены Светланы оказался кстати.

Она подошла, оценила ситуацию пронзительным взглядом, который Иван достойно выдержал, и, по-видимому, не нашла причин для особого беспокойства. Это существенно подбодрило Ивана («Значит, еще ничего»). Светлана наглядно вздохнула. Установилось редкое в таких случаях молчание, которым жена, видимо, решила воспользоваться. Она начала говорить с некоторой опаской, но, не слыша от Ивана словесного сопротивления, усилила возмутительный тон и прибавила уверенности. Светлана высказывала все, что накопилось у нее на сердце за последнее время, а накопилось, видно, много, потому что, хоть говорила она и торопливо, но, как догадывался Иван, получалось складно и очень даже чувствительно, да только не для его натуры. До слуха Ивана доходили не слова, а только звуки. Зачем вникать? Он знал эти речи наизусть. О чем жена могла высказываться? Конечно, о том, как стыдно ей смотреть в глаза соседям… «Дались ей эти соседи!». О том, что хоть бы раз кто-нибудь видел их с Васькой трезвыми… Что он - молодой, крепкий мужчина, и у него золотые руки, а значит, мог бы иметь хорошую работу, например, стать главным механиком в хозяйстве…

Светка обычно вспоминала, как всей деревней его провожали в армию и что тогда у него было много друзей… Поначалу Ивану даже нравилось слушать про то, как он своими руками, можно сказать, построил дом и соседи завидовали им, молодым, а Верка от зависти язык прикусила… Но хорошие времена все больше удалялись в прошлое, и Ивану иногда уже стало казаться, что это вовсе не про него… Теперь он подумал: «Ишь, шьет слова - одно к одному, что машинка строчит… Не зря лучшей швеей на фабрике числится».

Пока Светлана пересказывала их совместную жизнь, Иван пытался распознать, что у него все же перебито, и напрягал свое воображение. Если сравнить с прошлым разом, то ребра целы. Пошевелил осторожно пальцами на руках и ногах… Все на месте… Немного повернул голову - и боль пронзила все тело. «Неужели позвоночник?». Иван не спешил впадать в панику, а поискал доводы против такого вывода. Во-первых, он как-то добрался до дома, а во-вторых, нормально думает. И даже если не шевелиться, то вовсе как не болит ничего. «Ладно, погодём еще… На пушку нас не возьмешь», - решил Иван, и сразу прибавил себе бодрости. Прислушался. Светлана, суда по тону, переходила к самой патетической части своей речи. Она упрекала его за то, что он взял (Светлана говорила «украл») последние деньги у дочери, чего не сделал бы ни один настоящий отец… «Ишь, завернула, - ответил Иван. - Настоящий! А я какой, интересно знать… Ну да, взял мелочь из копилки. Что бы она купила на эту мелочь? А ему с Васькой как раз хватило. Отцу родному пожалела - хороша дочь…». И сказал бы Иван, да поневоле сдержался.

Молчание мужа наконец показалось Светлане подозрительным. Не надумал ли чего. И она, уже тихо, на всякий случай почти примирительно завершила печальную летопись своего замужества:

- Всю жизнь испортил… Училась, трудилась, старалась работать, детей родила, а все равно не в почете… Вон - соседка… (При упоминании о соседке Иван насторожился). Нигде не работает, сидит дома, обихаживает детей да мужа, а ходит - голова кверху, как принцесса. Ей можно красоваться, у нее муж… («А! Пошла сказка про Ковбоя!…» - так Иван назвал соседа-переселенца за его бойкость и за то, что, по верным слухам, он хотел купить себе коня, как только оборудует двор. Черты этого соседа уже в который раз с энтузиазмом описывала Светлана)… Что значит - не пьет человек. В руках все горит. («Ага, погорело, - съязвил Иван, - да в три раза прибавилось»). С виду - так себе, а всегда подтянутый, аккуратный. Полгода не прошло, а уже заместитель начальника. Вот как ценят! Между прочим, твое место занял. Твои деньги получает…

Ну, этого Иван уже стерпеть не мог. Светлана никогда еще не допускала такого откровенного сравнения не в его пользу. Его бросило то ли в холод, то ли в жар, и, наверное, скажи жена еще одно слово, он выразил бы все свое негодование одним разом, хоть бы потом его и скрутило совсем.

Но в коридоре хлопнула дверь, послышался голос Трофимовны: «Света!». Светлана замолчала на полуслове и, не глядя на Ивана, поспешила из комнаты. От того, что Иван дернулся, все тело сковало болью. Он переждал, не шевелясь, специально отвлекаясь на громкий разговор в коридоре. Трофимовна была не просто уличком, а, как считал Иван, редкий энтузиаст своего главного дела - не давать людям спокойно жить. Подтверждением тому был диалог за дверью.

- Света! Уберите лист перед домом. Вечером комиссия ходить будет. Завтра итоги конкурса подводят. Только вы не убрали.

- Когда мне этим заниматься? Еще скотину не кормила, только травы успела накосить.

- Пусть Иван подгребет, пока ветра нет.

Светлана ответила в сердцах:

- Иван как явился среди ночи, так до сих пор еще не поднимался. А и поднимется - какой из него работник, сама знаешь. Хоть бы не мешал. Сашка приехал на два дня - картошку копает. Вы уже пол-огорода убрали, а я не начинала еще. Наташка подбирает. Когда мне листом заниматься?

Трофимовна понизила голос, но Иван услышал:

- Как встанет, скажи мне, я поговорю.

(«Щас, разбежался, держите рот до ушей, - про себя сказал Иван. - Как прокудахтали куры, так и будет… Дай власть - раскомандуются»).

А Трофимовна продолжала уже громко:

- Если улица будет лучшей - обещали в этом году премию - 400 рублей.

(Сумма произвела на Ивана впечатление, но он тут же смекнул: так это ж на улицу, а не ему в карман. «Хватит. Наработался на их общество… чистых улиц. Кому - праздновать, а мне, значит, с метлой даром за ветром бегать… Чох с кашлем зарабатывать»). Как бы в ответ на его мысли Трофимовна предложила:

- Может, соседа попросить? Он уважительный… Вчера у Антоновны они всей семьей убрали. Сказал: «Пожилым людям надо помогать».

Ивана так перевернуло, что он только что не свалился. Пружины дивана скрипнули, и слово «ковбой» вырвалось у него в таком словесном сопровождении, что, кажется, не осталось никакого запаса в личном Ивановом словаре уничижительных понятий.

Он замер.

Повторил на пробу пару фраз - и четко услышал хоть и негромкую, но именно свою, выразительную, не переводимую для непонятливых речь. «Ну, черти, - с каким-то особенным торжеством произнес он, убедившись в полной способности к словесному экспромту, - теперь только встану…». В приливе радостной силы Иван уже пропустил последние слова Светланы:

- Ладно, Трофимовна, не приставай. До вечера еще далеко, уберем. Мы тебя еще не подводили…

По хлопнувшей двери Иван понял, что женщины вышли. Установилась тишина, в которую проникали звуки будничной жизни, что продолжалась во дворе и на улице: закричали куры, залаяла собака… Проехала машина… По ходу угадал - «КамАЗ». А теперь «Жигуленок»… Еще «КамАЗ»… Груженый… Машину он узнавал с закрытыми глазами - лет десять работал в хозяйстве. И краны поручали, и комбайн, и трактор… На последнем, новеньком, еще весной пахал, пока не забурился по пьянке в овраг… Это воспоминание было тоже нежелательным, и Иван завершил его с выгодой для себя: «Поездили бы сами по нашим кочкам-перевалам, в смысле - дорогам… Только что для одной храбрости выпьешь - померяй-ка колесами грязь! Вот где чистить надо, а то лист мешает!.. Ладно, еще позовут, шофера всегда надо. Сколько раз увольняли, а потом еще и кланялись…».

Иван на всякий случай прикинул, сколько времени он не шоферил… Получилось неожиданно много. Сено уже развезли, урожай убрали давно… Что-то пошло не так, как всегда… И это странно. Должна быть какая-то причина, что про него забыли в самый разгар работ… «Не соседа ли это дело, в котором начальник души не чает? - подумал Иван. - Он и поселился здесь, вроде бы, по весне… Втерся в доверие… А что? Выгодное дело. Теперь будет сам тянуть себе то солярки, то сенца, то зерна… У нас везде разбросано, только смекай… Кто ж захочет с соседом делиться? Тем более, чужак. Это Васька б поделился…».

На той стороне улицы остановилась машина. Хваленый сосед, наверняка, подвез себе какой-нибудь калым. «Мое прибрал, успел». И Иван понял, что должен оклематься как можно скорее, потому что дармовое нигде долго не валяется - тут же подберут. А для Ивана с Васькой - это, считай, обменная валюта… Навозил соломы прошлой осенью - и меняли зимой у баб на квасок покрепче…

Дочка вошла неслышно, но прошла в свою комнату, наглядно демонстрируя то ли презрение, то ли страшную обиду… Иван проводил ее глазами: «Ишь, идет… За копейку от отца отворачивается». А копилку в виде рыжего кота с розовым бантом он же ей и подарил. «Сам подарил, сам и разбил. Пусть купит, тогда и обиды строит. За какие деньги себя раскрасила? Все шьют, перешивают… Юбка, видно, новая, еле что прикрывает… Тряпки да краски на уме, а всего в девятом классе. Лучше б училась…». И вдруг поймал себя на том, что он не знал, как их Наташка учится. «Только встану - первым делом дневник проверю. Я вам пересчитаю медяки. Палки-считалки с синяками посчитаете».

Заглянула Светлана, с каким-то вызовом спросила:

- Есть будешь?

- Не буду, - ответил Иван.

Его тошнило, а также он не хотел, чтобы увидели его неспособность к нормальному передвижению. «Еще не время», - подумал он.

Светлана отозвалась уже из кухни.

- Как хочешь.

Помолчав, добавила, видимо то, что не досказала в первый раз:

- Случись что - ни одна душа не пожалеет. Всем досадил. Что ты, что дружок твой - сами не живете и другим не даете.

«Разговорилась. Стоит только притихнуть, как сразу берутся, - заключил Иван. - Квочки болотные. Пока не шуранешь, ни за что не замолкнут».

Дочка вышла из своей комнаты, но Иван уже не стерпел пренебрежения к себе и остановил ее требовательно:

- Что шастаешь?

Наташка приостановилась.

Не придумав, что бы ей приказать, Иван сказал:

- Включи телевизор.

Дочка неохотно подошла к телевизору и включила. Искоса взглянула на него.

- Принеси воды, - приказал Иван.

Она вышла из комнаты уже не так уверенно.

«Побаивается. Слушается, - отметил Иван. - Так-то». И выпил целую кружку принесенной воды.

Телевизор он давно не смотрел. Когда купили, интересовался, а в последнее время как-то было не до этого. По утрам искали с Васькой друг друга, потом искали компанию, потом опохмелялись… К вечеру, когда и было время посмотреть, Иван с дружком уже находили свои приключения. Эта жизнь была не так себе, кое-что. Если б кто понимал - она была полна настоящих страстей, требовала смекалки, изворотливости, находчивости; в дружеских отношениях были свои уставы, свои понятия о долге и честности, которые не так-то просто было соблюдать, а главное, она требовала полной самоотдачи. Так долго, как сегодня, быть дома трезвым считалось непростительной тратой времени. Иван думал об этом, не вникая в то, что происходило на экране, но постепенно его все же увлекло.

Показывали фильм о том, как греки зачем-то напали на троянцев, осадили город, но Троя не сдавалась. Защитники решили, видимо, стоять насмерть, а греки придумывали разные хитрости. Было интересно смотреть, как рубили головы, руки, ноги, протыкали друг друга копьями… Какой-то длинноволосый предводитель все повторял, что пока люди живут на свете, они всегда будут бить друг друга…

«Это правда, - подумал Иван. - Тут не война - а ни за что жизни лишат, причем, не какие-нибудь, а свои же кореши».

Между тем на троянцев была придумана новая хитрость: враги перекидывали через стену крепости горящие связки сена, они падали на головы защитников, давили их и поджигали все вокруг. Троя горела…

«Молодцы, - отметил Иван. - Против огня не пойдешь».

Защитников было отчасти жалко, но на то и война: победителей не судят, а как же!.. И, наблюдая за тем, как троянцы бесполезно разливали воду, он вдруг вспомнил пожар в их деревне… От одной копны сена дотла сгорели три двора… Тогда они с соседским Петькой нашли на погорелом коробку с деньгами и утаили от всех. Сначала они подумывали, не отдать ли. Но Ивана остановили слова отца, который сказал как бы между прочим, когда они рубили высокую березу на дрова: «В лесу убудет, зато в хате прибавится. Даровым всегда умей попользоваться, гляди, чтоб у тебя не убывало. Тогда будет и тепло, и сыто…». В этом Иван потом убедился. Денег было порядочно, и они сильно пригодились в городе, где он учился на механика. Купил модную куртку, еще кое-что. Обедал в кафе, где было подороже. «А чего дармовые деньги экономить?». Зато сразу стал среди приятелей за главного. «Не схитришь - ничего не будет»…

Греки подтвердили эту житейскую философию: деревянный конь огромного размера, в брюхе которого они разместились, беспрепятственно въезжал в открытые ворота Трои.

- Сглупили, - с чувством сказал вслух Иван, добавив несколько соответствующих ситуации определений в адрес троянцев.

Экран телевизора погас. Надо же! «Первый раз, можно сказать, хотел нормально кино посмотреть, - и вырубили. Еще на самом интересном месте!». С таким подвохом Иван смириться не мог. Была - не была! Он одним рывком встал с дивана и - удержался на ногах. Превозмогая боль, дотянулся до выключателя и пощелкал. Выругался в адрес электриков-сапожников, но удовлетворенно заключил: «Оклемался». И как будто победил невидимого врага. Потом добавил вслух:

- Я вам еще метлой помахаю… Для праздничного пробега… С душевными переживаниями.

На всякий случай держась за стенку, подошел к окну.

На другой стороне улицы соседи дружно убирали солому. Ее свалили прямо на дорогу.

«Своровал-таки, - с каким-то злорадством отметил Иван. - А то б он за так работал».

Теперь солому переносили ближе к дому и укладывали в стожок возле забора.

«Хорошая солома, лучший сорт, сухая, - наблюдал Иван. - Плохого себе не завезет…».

Трое крепких, загорелых мужчин работали легко, сноровисто. Один подавал на вилах, другой укладывал сверху, третий уже готовил укрытие и веревки. Девочки-двойняшки подметали дорогу, молодая женщина помогала, то и дело отвечая улыбкой на какой-то разговор.

«Все делают правильно, - оценил Иван работу. - Ишь, загребают…».

Он и не сразу заметил на своей стороне сына Сашку, который заметал листву под их березой. Ивану стало как-то не по сердцу, что Сашка один и на него никто не обращает внимания. Сын был высокий, статный парень - весь в него. В свои годы он вряд ли по силе уступил бы тем, кто на той стороне. Была у сына и какая-то другая сила, пока непонятная Ивану. Иван про себя иногда даже побаивался его колючего взгляда. Однажды по привычке он замахнулся на Светку. Сашка подошел и тихо сказал: «Отойди от матери». Иван послушался. Он до сих пор помнит тот случай, потому что удивился сам - с чего это он подчинился сопляку. С другой стороны, Иван про себя гордился: это он растил с малолетства из Сашки настоящего мужика, учил: «Не жди, пока тебе дадут, бей первый, прямо в нос, на всякий случай, чтоб боялись». Вот и сам стал побаиваться. Зато Сашку в школе уважали, никто не смел пожаловаться. «Мой сын, - опять с гордость подумал Иван. - А между собой разберемся…». И не нравилось Ивану, что сейчас его Санька работал как-то пригнувшись, угрюмо, а соседям было весело, они смеялись, шутили и совсем не обращали на него внимания. Заныло в груди, перед глазами как будто замельтешили мошки…

Иван выругался и снова подобрался к дивану. «Рановато встал. Значит, еще не время». Опять лег и затих…

Ивану вспомнилось, сколько раз приходилось убирать сено. Косить, ворошить, возить, делать копны… Это был тяжелый труд, но радостный, потому что Ивана всегда хвалили за ловкость и сноровку. Еще мальчишка, он работал наравне со взрослыми. Вспомнил, как выпил именно там, на покосе, свой первый стакан материнской самогонки одним махом, подражая отцу, а тот одобрительно посмотрел: вот, мол, какой сын - мужик растет. И во всех делах он подражал отцу, потому что ему нравилось чувствовать себя сильным, умелым, старшим среди ровесников. Они учились, стремились в институты, а он все равно чувствовал свое превосходство, потому что они были заучками, а он - мужик. В училище его приняли легко, как сироту (зимой отец замерз в поле, когда шел из соседнего села). Иван быстро стал незаменимым. Он был мастер на все руки. Испортился кран в общежитии - Иван. Потеряли ключ - Иван. Передвинуть тяжелую мебель - опять Иван… Он и водительское дело освоил самый первый. Преподаватели ставили ему хорошие оценки за отзывчивость и способность к любой работе. В армии он сразу себя поставил правильно: там уже не он, а у него были на посылках, поэтому отслужил без проблем. И Светка вышла не за своего хахаля-историка, а за него, бывшего пэтэушника. Когда Иван стал зарабатывать свои деньги, и вовсе жизнь пошла… Конечно, он пил. А какой же мужик не пьет? Да, его выгоняли с работы. Но когда Иван шел по своей улице, он же видел, что все равно бабы не решались его наглядно переговорить, и на «здрасьте» отвечали вежливо. Он чувствовал свою власть над ними, она не раз проходила проверку и укрепляла уверенность Ивана в себе. Например, летом он зашел на двор к восьмидесятилетней Антоновне, поймал ее последнюю курицу («На что старухе курица без петуха»), посадил ее в кастрюлю, что сохла на изгороди, и вынес открыто средь бела дня. Петрович из-за своей калитки что-то спросил, но Иван даже не отреагировал. Вечером с Васькой они закусили этой курицей, которую сварили в той же кастрюле - и все дела. Антоновна поохала - где, что, а никто не посмел доложить.

Иван был главным здесь, на своей улице, это была его территория. И все же что-то пошло не так… В целом. Он чувствовал это и раньше, но задумался впервые. Ведь он, считай, почти полдня пролежал один, и никому до него не было дела. Светка где-то бегает, дочь ни слова не сказала… Помер бы - и свои б не заметили. А, может, еще и рады были… До Ивана вдруг дошел буквальный смысл высказывания про то, что его никто не пожалеет. Почему Сашка не зашел ни разу? Как будто он был здесь лишний, ни на что не нужный… Мелочь, конечно, - лист убрать, но без него уже развезли сено, начали копать картошку… И если по правде, он замечал не раз, что бабы здоровались с ним не так охотно, как раньше, как будто даже усмехались глазами… Началось все это как-то незаметно… А не с тех ли пор, как эти переселенцы тут появились? Только и слышно: сосед такой, сосед этакий, поехал - приехал, ушел - пришел, унес - принес, дом покрасил, двор загородил… «Э, нет, - решил Иван. - Не выйдет. Я свое законное не отдам, меня, как троянца, не возьмете… Только подымусь». То ли обида, то ли злость, то ли еще какое чувство поднимали Ивана.

С 12-00 до 15-00 того же дня

Иван вышел во двор. Вздохнул полной грудью. Эх… Погода такая бывает не часто. На небе - ни облачка, тихо, пахнет дымком… Для уборки - самое время. Иван поднял голову на звук, идущий с неба. Там высоко и плавно летели журавли… Что-то очень знакомое и в то же время далекое было в их полете. Другая жизнь, но имеющая какое-то отношение и к нему, Ивану, уносилась вдаль этим журавлиным косяком… Иван сказал тихо и почему-то ласково:

- Летят...

Он солнца заслезились глаза. Он пригнулся и посмотрел в щелку забора. На той стороне уже закончили работу. У небольшого костерка стоял ненавистный Ивану сосед, шевелил граблями листву и другой всякий сор. Неожиданно рядом с ним появился Сашка. Иван даже протер один глаз. Его Сашка принес охапку листьев и подбросил в костер, он ярко вспыхнул. Сашка не уходил, смотрел на огонь. «Зачем стоит? - заволновался Иван. - На голову выше, а гнется. Студент все-таки, а не так себе. Перед кем сгорбатился?». Сосед что-то спросил. Сашка ответил. Ивана передернуло всего: «Выведывает». Чувство Ивана нашло выход в придумках, которые приводили его к осознанию своей постыдной беспомощности. «Подложить бы патрон в костер, чтоб искрами на четыре стороны полетело!». Но Иван тут же вспомнил, что патроны и ружье лежали на чердаке, а туда еще подняться надо… «Раскрасить бы ему забор к празднику известными буквами, чтоб наглядно было…». Опять же - банки с украденной краской были до времени завалены дровами в сарае. Как их теперь раскидаешь? И для любого, самого простецкого дела нужна была здоровая сила. Иван выругался и в первый раз отнес крепкое высказывание не к кому-нибудь, а к самому себе, но от этого легче на душе не стало, а даже как будто наоборот.

Между тем Сашка подошел к дому… Иван шмыгнул в коридор. Он не хотел, чтобы сын сравнивал его с побитой собакой. «Ничего, - подбодрил он себя, - еще не вечер». Вернулся к дивану, но уже не лежалось. И не только потому, что резкой боли в теле не было и тошнота отпускала… Теперь какое-то беспокойство подступало к горлу в домашней тишине. Было ли такое когда, чтоб Иван прятался от своих?..

По шагам узнал Светлану. Она заглянула, спросила:

- Скоро подымешься?

- Успею, - ответил Иван намеренно грубо, но что-то в нем немного отлегло.

«А все ж таки жалеет».

Он вздрогнул от громкого звука. Включился телевизор. «Ну, трактористы, когда хотят, тогда и пашут…». Сообщали новости. Иван даже удивился: оказывается, вся планета напоминала осажденную Трою. Повсюду боролись с террористами. Они взрывали дома, захватывали самолеты, убивали мирных людей и даже не щадили детей. Президенты делали заявления… На планете бушевали ураганы, целые поселения спасались от наводнений, землетрясений, города заваливало снегом… Везде шла борьба либо с людьми, либо со стихиями… Если судить по новостям, то уже нигде не занимались урожаями или другими мирными делами. При этом опасность была совсем рядом, она подбиралась и к таким местам, как их никому не известный поселок, о чем свидетельствовал следующий сюжет.

Рассказывали, что в каком-то районном городишке соседней области нашелся след главаря террористов, которые сделали взрыв в столичном метро и еще совершили много преступлений. Главное - он жил в этом городке тихо, имел жену и детей, был хороший семьянин и работник. Его никто не подозревал. Теперь он где-то скрывался и был объявлен в розыск. С фотографии смотрело лицо, напоминающее Ивану тех, кто шнырял на недавно организованном в их поселке рынке, а также кто кучковался около ресторана… «Все на одно лицо, разбери, попробуй, - подумал Иван. - Так лежишь, - и под боком проворонишь…». И тут Ивана разом осенило: «Ковбой!». А что… Ведет себя тихо. Работник хороший. Есть семья, дети. Сам белобрысый, жена такая же… Скорей всего, крашеные. (Их Наташка так выкрасилась на прошлой неделе, что он ее не сразу узнал. А не так давно видел пацана с зелеными волосами. Если б не с Васькой были, себе б не поверил…). Вот так дела… Живем себе, ничего не подозреваем, а тут, можно сказать, лазутчики - через лужу переползти… Светка говорила, что их отселили из зоны, где радиация, а кто проверял, из какой такой зоны? Хоть из Африки будут - не узнаешь. Теперь документы за деньги покупают. Васька любую бумажку нарисует, если захочет… Еще в школе художником звали… А этот… (Иван хотел, но почему-то не решился произнести крепкое слово) дом купил, значит, и документ ему получить - что у бабки курицу словить. Ну, дела! (Краска воодушевления прилила к ушам.) Все тихие, пока вынюхивают. Потом тебе как бахнет - и накрылся колодец! Как пить дать…

Иван поднялся легко. Боли он не чувствовал совсем. Подошел к окну и чуть отвернул занавеску. Сосед сидел на лавке и курил. Улица была подметена, аккуратный стожок прижался к забору, костер догорел. На лавке сидели дочки, о чем-то весело болтали. Обе платками повязаны. Жена прислонилась к изгороди, молча на них смотрели… Иван уже не сомневался: шахидская семья. Попробуй-ка, заставь их Наташку платком кудри прикрыть!.. Живот заголила - какая теперь молодежь… По всему - не наши. А что Сергеем назвался, так имя любое придумать можно, теперь и наши по-иностранному называются… Не пьет - вот главный признак. Как это он до сих пор компании себе не нашел? Где это видано, чтоб в хозяйстве трезвенники были? На больного тоже не похож - бегает, как жеребец. Чужие! Вот кто незаметно становится хозяином здесь. Ходит по его, Ивана, законной территории, берет воду из колодца, который Иван лично чистил позапрошлым летом, можно сказать, за спасибо… Правильно жена говорила - занял его рабочее место, и уже - нате вам! - заместитель начальника… Еще Светка сказала, что он не один - их всех пять братьев. Уже три, а туда-сюда, все пятеро будут здесь… стаей ходить. Антоновне помогают! А, гляди-ка, - метят на ее дом!… Что стоит старуху задушить… Это что ж получается? (Иван уже ходил по комнате). Его Сашке скоро в армию, пошлют в «горячую точку», а эти… укрылись здесь, отдыхают, значит, до времени на сеновалах! Кстати, на каком курсе Сашка? Втором, третьем… (Иван что-то не мог сообразить, сколько Сашка уже учится). Может, вообще - на четвертом? Да, нет… Совсем мозги решетом сделались. (Иван выругался). Ладно, потом разберусь… Сейчас не до этого…

Иван чувствовал, что сейчас должен прийти к какому-то важному решению, потому что в нем все напряглось, сжалось, как пружина… И мысль пришла: «Попугать бы, чтоб неповадно было. Придумать хитрость какую-нибудь…».

Отвык он думать, вот беда. Между тем, по телевизору уже кричали песни и прыгали то ли люди, то ли клоуны. Иван щелкнул пультом, чтоб не мешали… Стало тихо. Все равно ничего не приходило на ум. И тут, глядя на пустой экран, он вспомнил, как через крепостные стены Трои летели горящие факелы и связки сена хитрющих греков. Сено! Тут же все, как будто специально: целая копна соломы, и сложена у самой стенки. А! Вот где просчитались чужаки! Кто ж солому складывает у деревянного забора? Не все наши премудрости осилили! Тут не попользоваться случаем - не мужиком быть!

И, может, в первый раз за последние годы Ивану стало думаться легко и даже радостно. Все подходило одно к одному. Завтра праздник. Молодежь толпами будет ходить туда-сюда всю ночь, причем по их улице. Все пьют, а главное, курят. Поди, разбери потом, кто кинул окурок… Конечно, первым делом подумают на него. Теперь взяли привычку обвинять Ивана всегда, если где-нибудь что-нибудь убывало. А, одним разом больше, одним меньше, все равно никто не докажет… Важно еще, что на столбах фонари разбиты. Ночью - глаз-алмаз, и тот не разглядит… Только подождать, когда бабы-наблюдатели разойдутся. Если хорошая погода - сидят до первых снов… Также нужно, чтоб жена не услышала, как он встанет. Но Светка, когда он был пьяный, всегда ложилась в дальней комнате. Не услышит, а если и услышит - мало ли по какой надобности он выходит!… Все вязалось одно с другим! У него и алиби, как говорят, коли - не расколешь. Он из дома не выходил еще, каждый подтвердит. Трофимовна в курсе. Да, вот еще что… Иван задумался. Ветру бы не было. Дома близко. Подлетит искра… Дом-то новый, кирпичный, шифер на крыше перестилали… Поэтому важно вовремя заметить. Можно и воды припасти заранее. Интересно, в бочке есть вода или нет? (Светлана наливала воду для всяких дворовых нужд). Проверим… Он представил, как вспыхивает стог, от него занимается забор, потом угол дома… Пожалуй что, это уже лишнее. В кино подпаливают, а, если по правде, - еще прикинуть надо. Так и сам погоришь ни за что. (Иван опять вспомнил пожарище в их деревне). Тут надо точно рассчитать, выждать, чтоб разгорелось. Что попугать только, но как следует, конечно. Тут и костерка хорошего хватит. Ладно, это обдумаем… Главное, чтобы шахидки бегали в панике и белобрысый ковбой не на коне перед окнами красовался, а бегал, в чем родился. Вот когда про соседей вспомнят, а то как будто и не замечают…

Ивану представилось, как он смело и ловко помогает затушить огонь, как все удивляются его смекалке… Можно даже и шланг протянуть или еще что. Тут одним разом можно много решить, только не дать промашку…

- Обедать будешь? - услышал Светлану.

Он с ходу ответил:

- Нет.

Хотя на еду уже потянуло.

Светлана зашла, посмотрела, что Иван сидит и, ничего не сказав, вышла. Застучала посудой. «А чего и не поесть? - подумал Иван. - Еда силу дает». И только хотел выйти - услышал, как кто-то опять явился с улицы.

По голосу узнал Ленку, Васькину супругу и подружку его Светки. Она заходила часто, но сейчас ее приход был особенно кстати - можно было что-нибудь вызнать про Ваську. Он напрягся, чтобы не пропустить важного. И было, что послушать. Из разговора он понял, что Васька пришел среди ночи, а сегодня утром у него под глазом Ленка увидела большой синяк. («Значит, вместе были»). Когда Васька поднялся - неизвестно, потому что Ленка ходила косить траву для кроликов, а когда пришла - Васьки уже не было. Он ушел и захватил с собой банку огурцов, которая была приготовлена к празднику… По тому, как Ленка это сообщила, можно было подумать, что в этой одной банке заключен весь смысл ее несчастной жизни.

«Огурца жалко собственному мужу», - про себя возмутился Иван. Он знал, где Васька обменяет огурцы на то, что надо - это был секрет их успешного промысла. Значит, дружок вернется не с пустыми руками, а один Васька никогда не пьет (что Ивана всегда, между прочим, удивляло). Главное, чтоб его по пути другие не перехватили… Еще он узнал, что жены опять сговаривались их лечить, хоть и насильственным образом. Ленка выяснила, где принимают таких, как они, и обещала там договориться по своим связям (Ленка работала сиделкой в доме для инвалидов). Прошлым летом она Ваську чуть было не уговорила, да Иван, можно сказать, отбил. Им лишь бы больных побольше, а то где работать будут? Что они с Васькой - инвалиды, что ли? (Иван расправил спину, потянул руки, повертел головой). На всякий случай нужно быть настороже, предупредить Ваську, чтоб не сдавался… И как-то забеспокоился: куда его дружок все-таки делся? Уже полдня прошло, а они еще не опохмелялись… То есть, не опохмелялся Иван… Непорядок. С Васькой бы и посоветоваться насчет своего плана. Как-то непривычно было Ивану принимать важное решение в одиночку, без обсуждения. Как говорится, одна голова - хорошо, а две - уже с гарантией. В то же время Иван догадывался, что если Васьки так долго нет, то вернется он уже бесполезный для серьезного дела.

Опять прислушался.

Ленка сообщала:

- Петрович принес ведро лисичек. Хочется поджарочки…

«Петровичу нечего делать на пенсии, друзей всех посадил, так теперь один лес вынесет», - прокомментировал мысленно Иван. Еще когда Сашка был поменьше, они с ним тоже в лес выхаживали. Потом и с ружьем ходили - он учил сына стрелять. Давно Иван не занимался этими делами. Как будто даже почувствовал сосновый дух… Выйдут, бывало, пораньше - еще роса на траве лежит; тронешь ветку - как дождем холодным окатит… А обратно идут, когда уже от земли тепло… Сядут под березой, чтоб отдохнуть. Птиц наблюдают. На грибы полюбуются. Они с Саньком всегда полными приходили. Встретятся бабы с пустыми корзинами - удивляются! А грибы собирать - тоже уменье надо. Видишь - еловая лапа как к земле приросла, подыми тихонько - а под нею беленькие сидят, еще не успели подрумяниться. Много потайных мест знал Иван. Сашке их показывал. Знали они, где в сосняке маслята всегда бывают, где набрать опят…

Мысль о грибных походах чуть было не оттеснила на второй план дерзкую затею Ивана насчет соседа, если б разговор Светланы и Ленки не имел самое возмутительное для Ивана продолжение.

- Наших разве пошлешь, - рассуждала его супруга. - А если пойдут, то и под елкой выпить отыщут…

Помолчали.

«Вздыхают», - отметил Иван.

- Не повезло нам с мужиками, - продолжила Ленка. - Хоть бы с соседей пример взяли. Братья, как один, - работящие, непьющие, все в дом несут, а наши - только прятать успевай.

«Ну и дела пошли! - Иван даже шею вытянул, чтоб не пропустить ничего. - Своего мужика за огурец на соседа променяют!.. Интересно, что Светка ответит».

Светлана сказала:

- На днях заходил к нам Сергей, спрашивал, как мы газ проводили. Будут себе подводить. Представляешь, назвал по отчеству, - узнал откуда-то! - вежливо… Разговор грамотный, культурный… Главное, и между собой так. Сегодня работали, так невестку все братья сестренкой называли. «Сестренка, сестренка!». А что женщине надо? За слово хорошее, кажется, все сделаешь. Твой еще потише, а наш - один мат слышим…

Дальше пошел тихий разговор.

«Прикрыли дверь», - понял Иван. Так… Враг, оказывается, уже был здесь, шарил в его доме. А он, Иван, - ни сном, ни духом. Мысли Ивана потеряли ясность. Осталось одно чувство, которое наполняло его желанием что-нибудь делать немедленно.

Он встал, прошелся по комнате. Потом опять сел. И решил: завтра ждать нечего. Сегодня суббота, значит, дискотека. Теперь дискотеки вообще каждый день… И он мысленно пригрозил своему врагу: «Будет тебе сегодня ночью культурная программа. Я вам всем устрою троянского коня».

Между 18-00 и 19-00

Иван как будто очнулся от громкого разговора. «Заснул», - удивился он. В организме было спокойно. «Что собака, что человек, - подумал Иван. - Если живой остался, то полежит-полежит да опять уши кверху». И вспомнил про свой план.

Между тем уже Трофимовна сообщала Светке свои копеечные радости. Она громко выражала удовольствие по поводу того, что улица чистая, в палисадниках порядок, ветки сухие пожгли и т. д.

- Я свою калитку покрасила, - сообщала она, - а Петрович вызвал электриков фонари ремонтировать. Сейчас подъедут… К празднику не сделают, потом опять не дозовешься…

Починка фонарей была совсем некстати, но Иван успокоил себя: «Недолго поболтаются. В прошлый раз только что до ночи и посветили…».

«Пионерка-пенсионерка, - рассуждал он. - Калитка ее крашеная кому-то нужна… Все б, как куры, сор разгребали. Дальше носа ничего не смыслят».

Реплика жены подтвердила близорукость его понятий, она сказала:

- Сейчас бочку с виду уберу. Поливать нечего, только ржавеет.

«Далась же ей бочка именно сегодня! Лето простояла…».

А Трофимовна еще и спросила:

- Что-то Ивана не видно?

«Значит, приглядывалась! Все замечает!»

Светлана ответила с иронией, которую он сразу понял:

- Книжки читает, телевизор смотрит. Просвещается…

И добавила, как в воду глядела:

- Они теперь с Васькой в ночное ходят…

И вышли куда-то во двор.

Не по себе было Ивану. Насмехаются! Виданное дело - до самого вечера, можно сказать, рта не открыл и ничего в рот не попало… И непонятно: то ли это он одичал без компании, то ли вокруг него расхрабрились, но они вели себя свободно, а он весь день только и делал, что прятался. И сила вроде как вернулась, да приложить ее было не к чему - от хозяйства совсем за последнее время отбился. Васька запропастился…

Муторно было на душе Ивана.

Запахло жареной картошкой.

«Все, - решил Иван. - Хватит. А то совсем голову скрутят. Пойдешь вперед пятками… Ужинать буду. А там - поглядим, чья возьмет».

И больше для того, чтобы напомнить о том, что он живой («Пусть позовут!»), а не из желания узнать, что там еще делается в мире, и из принципа («Да, хочу - и смотрю! Никто мне не указ!») Иван опять включил телевизор, специально сделал громкий звук.

На экране высветились две буквы: «P. C.». «Не могут по-человечески написать», - недовольно подумал Иван. Но тут же буквы сменились надписью: «Российский сюжет». «Сразу б и писали. От кого шифруют?».

…Ветка яблони с крупными зелеными яблоками («Антоновка», - ответил Иван машинально) опустилась почти до земли. И вся яблоня до самой макушки была в яблоках. Рядом красовалась другая, только яблоки - ярко-красные и тоже, видно, сочные, крупные… «Ничего себе урожай!». Иван такого давно не помнил. И удивился, что сад зарос каким-то бурьяном, а вдоль изгороди крапива поднималась выше человека. «Почему не убирают?». Показали дом. Видно, что он был новый, не так давно крашеный, крыша крепкая, но окна заколотили досками… В палисаднике еще цвели последние цветы, но их совсем затеснили сорняки; с такими Светка и Наташка все лето боролись, за что всегда получали приз - похвалу от уличкома. «Нету на них Трофимовны», - подумал Иван. Другие дома, которые показывали, были почти разрушены. «Ураган какой прошел, что ли?» - удивился Иван. Оказалось, что это и есть радиационная зона, откуда уехали люди в другие места, оставив все, что было нажито трудом и сделано своими руками, - зона отселения. В садах переспелые яблоки, груши, сливы устилали землю, но их никто не подбирал. «Вот где добра пропадает! И все - дармовое! Бери - не хочу», - подумалось Ивану. Какое-то беспокойство овладело им. «Ни за что б не бросил свое», - решил он, и стал внимательно слушать, что рассказывали про этих людей, про их детей и всякие трудности. Говорили умные слова. Получалось, что как будто самое главное было не то, что пропадало добро, а что к этим переселенцам, вроде их белобрысого соседа, все хорошо относятся и помогают, кто чем может. «Подсказчики! Ишь, на жалость нажимают. Все равно б не уехал, - упорствовал про себя Иван. - Насильно не заставят…». Начали показывать новые дома. Люди сажали молодые деревья, заводили скотину, украшали жилище… Иван не хотел, чтобы его разжалобили картинками, и он нарочно начал думать про своего соседа плохо: про его чуждость, наглую хватку…

Но что-то было в этой истории для Ивана такое заковыристое, что не оценивалось привычными понятиями. Сейчас они почему-то не подходили к соседу с живучей настырностью, к его дочкам в платках и веселой жене…

Картинка сменилась. Теперь над землей летели журавли. От приятного воспоминания трепыхнулось сердце Ивана. Птицы летели тяжело, но ровно, дружно, перекликаясь на лету. «Везде летают», - отметил Иван, но этих слов явно не хватило, чтоб выразить то ли мысль, то ли возникшее чувство… Ведущий говорил примерно то, что птицы все равно вернутся к старым местам, навьют новых гнезд, и люди тоже умеют начинать жить как бы заново…

«Да, - подумал Иван. - Двор обустроить - не гнездо из сора слепить. Сравнили!». Кому-кому, а уж Ивану не надо объяснять, что значит обзаводиться хозяйством. Когда они строились в поселке, ему помогали всем миром: свекор, его братья и по-соседски - Васька. Тогда-то они и подружились… «Что правда, то правда. Одному не поднять…». И опять вспомнил про соседа: «Этому братья помогают, потому и не просит… А разобраться, - кого просить? Кругом одни старухи. Кроме него и Васьки, конечно». И как-то вдруг захотелось Ивану взять в руки молоток, примерить на глаз и вбить новый гвоздь в пахнущую лесом доску… Как было давно, но не забылось. Весело было тогда, радостно, они шутили между собой, и Светка не суетилась, а важничала перед всеми…

Птицы улетели, но мысль Ивана еще не завершилась. Или потому, что он был сегодня трезвый, или от безделья, но Ивана одолевали разные воспоминания и думы. Как это получилось, что он, Иван, который все умел делать, да получше других, не участвовал в общих делах? Даже птицы сбивались в стаи, а он был всем чужой, и его с его силой, умениями, смекалкой даже дома не принимали в расчет. Телевизор, и то он смотрел один. Этот Серега не у него про газ спросил, а к Светке обратился… Через лужу живут, а по-хорошему ни разу словом не перекинулись. «Сильно гордые, герои! Что, языка нету? Самому теперь набиваться? Сами не обращаются, зато и приходит на ум черт-те что… Разве они с Васькой отказались бы, если еще и с магарычом, как у людей делается? Теперь нашли дежурного: чуть что - Иван виноват…».

…Ветер, видно, качнул яблоню, и крупные капли то ли дождя, то ли утренней росы скатывались по гладкой, упругой коже спелого яблока. Все это было где-то далеко и, конечно, не касалось Ивана, но он почему-то чувствовал, что не так все просто и каким-то краем все равно задевает его личную, отдельную от всех, жизнь. Как будто кто-то обвинял его, Ивана, в чем-то, чего он не хотел признать за собой… «Может, это тоже - Иван? Давайте, валите все… А кто с Иваном по-хорошему хоть раз поговорил, кроме Светки, конечно, иногда… Хорошо бы с сыном, Сашкой, обсудить, что к чему… Разве у него, Ивана, нет своих понятий? Так от теперь не добьешься слова. «Да», «нет» - и весь разговор…».

И с какой-то пронзительной обидой Иван вспомнил, как в детстве он подарил другу Петьке свою лучшую вещь - ножик, доставшийся ему от отца. Отец привез его из города, и ни у кого такого не было. Но Иван тогда не жадничал, потому что Петька был его самый верный друг: они вместе ходили на речку за карасями, пекли в костре картошку, пасли телят и даже иногда решали задачки… И просто разговаривали обо всем… Где теперь Петька? Уехал после армии куда-то на Север - ни слуху ни духу. А кто теперь вспомнит, как Иван помогал больной матери по хозяйству, когда не стало отца? И корову сам доил, и поросят кормил, и огороднее за ним было. Другие книжки читали, стихи учили - развивались! А ему только двойки ставили. И никто не знал, кроме Петьки, что у Ивана тоже была любимая книжка; он ее прочитал всю, до единого слова, и даже сейчас помнил название… Когда в армии был случай - на учениях танк ушел под лед, и Иван четыре раза нырял в ледяную воду и вытащил ребят, - ему при всех вручили грамоту. После этого он лежал в госпитале с воспалением легких и перечитал опять свою любимую книжку. Он же Сашке рассказывал про это, когда они ходили на рыбалку…

Ладно, это прошлые дела. А сколько он здесь Трофимовне помогал? Каждый год картошку запахивает себе и ей заодно. Походи-ка за конем! Думают, что легко. Чуть что - бежит: «Иван, помоги!» Вычистил колодец, по колено в грязи стоял за стакан самогонки… Теперь, если выпил, так, выходит, уже не человек… Просто не привык он хвастаться, как другие: сделают на копейку, а потом машут рублем, как флагом. Своими руками кинотеатр по кирпичику складывал, когда каменщиком подрабатывал. По-хорошему, его бесплатно должны пускать… И в саду каждое дерево сам посадил, теперь едят яблоки, похваливают, а Иван, значит, плохой… Его, значит, списать совсем… Это за то, что он поматерится иногда, что ли? Выходит, не по делам, а по словам теперь человека определять?.. Ну, пошумел когда, не без этого…

Мысли хоть и не обрывались, но стали путаться, как нитки в руках Светланы, когда она торопилась или была не в настроении… «Ничего, распутаем», - твердо решил Иван.

Услышал шаги жены. По запаху понял, что принесла картошку. Побежала опять. «Детей зовет».

Пришел Сашка. Слышно, как сел за стол. Иван было встал, но почему-то не решился выйти к сыну. Ну, сядет рядом, а про что сразу говорить?.. И чтобы побороть в себе непривычную робость, или еще от какой-то распиравшей грудь душевной потребности, Иван окликнул сына:

- Санек!

Сын ответил не сразу и как будто недовольно:

- Что?

В другой раз на такой тон Иван бы сразу ответил в рифму, например, «конь в пальто». Но он сдержался и сказал неожиданно по-другому:

- Говорят, грибы в лесу пошли. Что-то мы давно не ходили с тобой. А поджарочки охота. Соберемся, что ли?

Сын молчал.

Иван спросил еще раз:

- Так как, пойдем, что ли?

Сашка отозвался:

- Когда?

И на этот, явно ироничный, вопрос у Ивана тоже была рифма, но он опять сказал по-доброму:

- А хоть завтра, пораньше. К обеду и вернемся. А с огородом управимся, - и добавил: - Погода теперь наладилась.

Нужно было еще что-то сказать для большей убедительности, но он услышал, как хлопнула дверь.

«Ушел», - отметил Иван. Он даже особенно не удивился. Могло ли быть по-другому? Только как будто оборвалось что-то внутри и опять стало набирать силу то, что он победил в себе как невидимого врага.

Вошла Светлана. Слышно, как подвинула стул, сказала:

- Иван! Иди ужинать. Новой картошки нажарила. С огурчиками свежими.

«Только и знают: ешь да работай, работай да ешь, - с досадой подумал Иван. - А потом попрекают книжками...».

Но он вышел, сел за стол.

- Ешь, - Светлана подвинула к Ивану сковороду.

Он спросил:

- А Наташка где?

Дочь, оказывается, хотела иметь талию как у артистки, и поэтому вечером специально морила себя голодом. Ивану это не понравилось, но он воздержался от высказывания. «Ладно, потом». Взял ложку, но еще медлил - не хотел начинать без сына. Еще ждал.

Сашка открыл дверь и остановился у порога. В руках у него было ружье, он держал его стволом вниз. Иван так и застыл с ложкой с руках. Светлана ахнула, вдруг сорвалась со своего стула и заслонила Ивана.

- Сынок, ты что? - спросила она почти шепотом.

Иван все понял.

- Отойди, - приказал он Светлане.

Было в его голосе что-то такое, что она послушалась и чуть-чуть отошла, но так и застыла рядом.

Иван со стула не встал, аккуратно положил на место ложку и, повернувшись к сыну, почему-то даже очень спокойно произнес:

- Пусть стреляет.

Сашка молча переводил взгляд с отца на мать, как будто что-то решая про себя. Светлана, очнувшись вдруг быстро подбежала к сыну и с силой, на которую только была способна, уцепилась за ружье. Сашка отдал его легко и с еле заметной усмешкой сказал:

- Оно ж не заряжено.

Светлана опять ахнула:

- А зачем ты?..

Сашка перебил:

- По грибы собрались. Может, постреляем заодно?

Теперь Светлана недоуменно переводила взгляд то на Ивана, то на Сашку. Стыдом обожгло Ивана.

«Дурак, - подумал он про себя. - Отупел совсем».

И, собрав все свое достоинство, на которое был еще способен, по-отцовски распорядился:

- Садись ужинать.

Потом подумал и сказал:

- Два дела сразу не делают. В другой раз, Санек, постреляем. У меня и патронов нет… Пусть пока полежит. Садись, а то картошка простыла.

Сашка сел.

Светлана куда-то понеслась с ружьем.

Иван взглянул на сына, который смотрел мимо него. И почему-то жалко стало ему Сашку за его худое бледное лицо, грязные руки и зашитую в нескольких местах рубашку… Иван растерялся от непривычного чувства, которое застало его врасплох, и он определенно не знал, как себя повести теперь.

Помогла опять Светка. Она вернулась и поставила на стол бутылку пива.

- Ну-ка, мужики, - за урожай!

- Во, это другое дело!

Иван аккуратно разлил по стаканам. И, поднимая свой стакан, он вдруг сказал те слова, которые всегда бывают подсказаны сердцем и которые в других случаях человек не может найти, как не находил их до этой минуты Иван:

- А хорошая у нас мамка, правда, сын?..

И, выпив, набрал полную ложку уже остывающей, но еще дымящейся и вкусной картошки…

Поздно ночью

Ночь опускалась на поселок. Одна за другой на темном небе зажигались звезды. Как будто кто-то разбрасывал их умелой рукой - каждая занимала свое место. И чем темнее становилось вокруг, тем больше появлялось звезд, и тем ярче они светили. Вот уже Млечный Путь обозначился над землей широкой светлой полосой, уходящей к горизонту…

Тихо было в поселке. Люди спали, чтобы отдохнуть и запастись силами к новому дню. Может, кто-то и не спал еще, может, и одолевали кого-то разные мысли, например, про то, как непросто жить человеку, чтобы все было складно и по-доброму, или еще о чем-нибудь важном, но об этом никто не узнает…

В окнах было темно, и в домах тихо. Фонари освещали Садовую улицу. Свет от одного падал на аккуратный стожок возле деревянного забора. Сейчас он был похож на теремок, в котором живут смешные сказочные звери. Другой фонарь освещал березу у дома Ивана и Светланы. В густой темноте казалось, что она усыпана чистым золотом.

Ветер гулял в каких-то других краях. Еще ни один листок не упал с березы, и ни одна звезда не сорвалась со своего места и не прокатилась по небу. Стояла редкая для нашего осеннего времени тишина…

Перепечатка материалов размещенных на Southstar.Ru запрещена.