Южная звезда
Загружено:
ЛИТЕРАТУРНО-ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ ЖУРНАЛ № 1(22)
Ирина Жеребина
 НЕСОСТОЯВШАЯСЯ АМЕРИКА

1

Я сидела возле окна, глядящего на back yard (задний двор) нашего дома в Сан-Хосе и предавалась невеселым мыслям.

Дом был не совсем наш - мы его снимали за 1500 баксов в месяц у довольно симпатичного китайца. Он был просторный - три спальни, кухня и большая жилая комната с камином. В его правом крыле располагался гараж на две машины.

Возле дома возвышалась неопрятного вида пальма, а в закрытом дворе росли розы. Кусты роз достигали высоты двух с половиной метров и обильно цвели. Я и выбрала этот дом из-за роз. Они стояли неухоженные, загущенные старыми омертвевшими побегами и хилыми дичками, но, несмотря на это, были сплошь покрыты изящно слепленными цветками светло-оранжевой и алой расцветки.

Прошло уже почти три месяца, как мы въехали сюда. Моими стараниями дом стал похож на деревенскую усадьбу: в правом углу двора по забору кудрявились плети гигантских огурцов, между ними и апельсиновым деревом уместились грядки с дынями, цветной капустой, баклажанами, перцем и пряными травами, а в левом углу, прямо под кустом малинового олеандра, между луком-пореем и петрушкой во все стороны раскинули свои ветки кусты помидоров.

От невеселых мыслей меня отвлекло нечто, прошествовавшее по электрическим проводам, тянувшимся вдоль забора между столбами соседних участков. Вначале я решила, что это нечто мне померещилось. Надвигались сумерки, и провода темнели нечетким контуром на фоне мглистого неба. Может, подумалось мне, это случайный лист случайной ветки колыхнул мое воображение, которое нарисовало мне хвостатое существо с оттопыренными ушами? Я вгляделась попристальней и увидела завораживающую картину: по проводам, цепко хватаясь лапками и балансируя при помощи вытянутого в струну хвоста, ползли крысы, выдерживая интервал в тридцать метров. Они шли и шли, появляясь ниоткуда и уходя в никуда. Чтобы проверить, все ли в порядке с моей головой, я позвала из соседней комнаты мужа, который подтвердил, что да, крысы идут, и, поудивлявшись, ушел обратно заниматься своими делами.

Мой муж, собственно, и был причиной невеселых мыслей.

Мы с ним прожили четыре года в браке и три года в Америке. Вначале жили в Иллинойсе, близ Чикаго, а вот теперь, второй год - в знаменитой Кремниевой долине. Муж, имея рабочую визу, занимал должность программиста в быстрорастущей фирме и получал, по российским меркам, приличные деньги. А я вела хозяйство, обихаживала огород, учила английский, собираясь осенью в колледж, короче, ждала вида на жительство, грин-карту. Ее уже начала оформлять фирма, в которой работал муж. Ждать оставалось полтора года.

У меня не много привязанностей в жизни, а в Америке было и того меньше - муж, кот Пушок, да грядки.

- Программисты - странный народ, не от мира сего, - любил повторять мой муж, и отчасти он прав, хотя то, что занимало мои мысли на тот момент, казалось не странностью, а трагедией, - я узнала, что у мужа в России есть женщина, связь с которой длится уже три с половиной года.

Мой муж алкоголик. Его частые поездки в Россию без меня я объясняла желанием уйти от бдительных глаз и попьянствовать среди знакомых лиц. Но, как оказалось, все, что касалось его поступков, имело потайную сторону - он жил двойной жизнью. И вот теперь передо мной встал вопрос: что мне делать, чтобы попытаться сохранить семью?

Крысиный поток как нельзя лучше иллюстрировал мое настроение во время раздумий.

Результатом размышлений было решение не форсировать события, а оставить все как есть до той поры, пока он снова не засобирается в Россию.

…День выяснения отношений оказался не таким далеким. Я держала в руках билет до Москвы на его имя, и Россия маячила у нас перед глазами - у него в виде радостного ожидания встречи, - у меня как предчувствие надвигающейся неминуемой катастрофы. При разговоре с ним я с удивлением узнала, что он не намерен изменять своим привычкам, а собирается и впредь продолжать визиты к любезной сердцу даме, мне же, по его совету, нужно успокоиться и начать принимать случившееся как данность, тем более, что деваться мне некуда.

Прав он был в одном - деваться мне, действительно, было некуда.

В случае неповиновения передо мной лежали дороги на две стороны. Первая - путь в американские нелегалы, вторая - возвращение в Россию. Первое меня не прельщало, а второе пугало.

- В Америке нужно прожить не менее двух лет, чтобы существование в других местах стало казаться невозможным, - говорили мне знакомые, разменявшие второй десяток лет жизни в Штатах.

Они были правы: жизнь в России с холмов Силиконовой долины казалась удручающе убогой. Но не это было причиной страха возвращения. Я панически боялась не найти работу в свои после 40, а значит, остаться без средств существования самой и оставить без этих же средств своего ребенка, который пока спокойно заканчивал школу.

В то время как я терзалась вопросами бытия, муж мой пребывал в предвкушении радостей от предстоящей поездки. В его жизни все было отлично: домовитая, всепрощающая жена, хорошая работа и волнующая поездка за океан на свидание с любимой женщиной. Он был удачлив и ему все сходило с рук - пьянки, капризы и сумасбродство.

Его ценили на работе за аналитический ум и умение предусмотреть любой поворот при решении задач. Сейчас он не учел одного условия - день 11 сентября, когда рухнули «близнецы» и Америка помешалась на собственной безопасности.

Он не учел этого условия, а американское посольство в Москве ему не поставило въездную визу.

Он мог бы получить эту визу на месте, в США, через Вашингтон, но тогда ее нужно было бы ждать более полугода. А дамы ждать не любят.

- Авось пронесет, - сказал он перед отъездом, - и мне поставят визу в Москве.

- А если нет? - спросила я

- Ну, поживешь тут одна, - ответил он.

В Москву с собой он вез два паспорта, свой и мой, все кредитные карточки и деньги.

В аэропорту я помахала ему рукой и сказала «прощай». Я почему-то знала, что больше его не увижу.

Романтик, пострадавший за любовь к прекрасной даме, он и сейчас вызывает у меня восхищение. Мчаться на свидание с женщиной через полмира - по-моему, на это был способен только он. Я понимаю, за что пострадал он, но я наотрез отказываюсь понимать, за что страдала я.

Через десять дней после прощания в аэропорту он позвонил мне ночью из Москвы, чтобы сказать, что ему отказали в визе, вернее отложили решение о ее выдаче на неопределенный срок. Он был пьян и плохо соображал. Он долго сопел в трубку, молчал, а потом добавил, что потерял кошелек со всеми кредитными карточками и документами.

Остаток моей ночи прошел без сна. Мне было абсолютно не ясно, как можно прожить без права на работу, без денег и без документов в чужой стране. В огромном пустом доме в каждом углу мне мерещился огромный знак вопроса, на который не было ответа.

Нужно было искать выход.

2

Не будь полным кувшином, не умеющим

напоить страждущего.

Не будь всадником, не жалеющим

своего коня

Пометавшись по пустому дому в поисках выхода из дурацкой ситуации, в которую меня занесло, я, наскоро собрав вещи, прихватив кота подмышку, села в машину и покатила куда глаза глядят.

Глядели мои глаза в сторону хребта Санта Лучия, который я нашла на карте, к югу от Сан-Франциско. Туда, по моему мнению, было нетрудно добраться на машине за пару часов и там было легко найти место для ночевки с палаткой.

В моем кармане «неразменной монетой» лежал НЗ, 20 долларов, которые создавали иллюзию защищенности от непредвиденных обстоятельств.

Вдоволь поколесив по горным дорогам, петляющим вдоль хребтов, как заяц по первому снегу, я въехала в лесной заказник «Лос Падрес», где неожиданно кончился асфальт и началось то, что мы обычно называем грунтовой дорогой - ухабы и рытвины, а также завалы из мелких и крупных камней.

Машина ползла вверх, подскакивая на каждой кочке, спотыкаясь о каждый камень, и при этом противно дребезжала. Я ехала осторожно, лишь ненамного обгоняя тучу пыли, которую она поднимала своими колесами.

Подъехав к ответвлению от дороги, резко уходящему вниз к палаточному лагерю, я увидела на темной доске придорожного столба надпись с его названием «Чайна кемп» и пришпиленный рядом белый листок с написанным от руки текстом, который я вывела в эпиграф.

Лагерь представлял собой небольшую пологую поляну, где было оборудовано несколько палаточных стоянок со столиками и скамейками, мусорными бачками и очагами для костров. Правда, в связи с высокой пожароопасностью, костры разводить не рекомендовалось. Ночевать здесь, как и во всех массивах, имеющих статус «Национальный лес Америки», можно было бесплатно.

Раскинувшаяся передо мною поляна была очень живописна: вверх и вниз от нее круто уходил склон, заросший деревьями. Деревья эти, сучковатые и разлапистые, судя по виду, были необычайно стары. Они разбрелись здесь в строгой, как в английском парке, гармонии, закрывая тенью своих крон всю подстилающую поверхность. Поэтому на поляне не было травы, а под ногами хрустел многолетний слой листвы.

Когда я там появилась, солнце уже склонилось к горам и окрасило кусок прилегающего к ним неба в ярко-карминовый цвет.

Побродив по безлюдной поляне, я выбрала для своей палатки самый дальний уголок, где лежало спиленное дерево, из могучего пня которого было кем-то вырублено «королевское» кресло, и начала вытаскивать вещи из багажника.

Кот, умаявшийся в машине за долгую дорогу, пошел отлеживаться в ближайшие кусты.

Когда палатка уже была поставлена, а на газовой плитке закипал чайник, на поляне показалась машина - белый потрепанный пикапчик, из заднего окна которого в беспорядке выглядывали различные вещи. За рулем сидел молодой человек.

Первое, что бросилось мне в глаза, это то, что он был страшно худ и волосат.

Своими по-детски тонкими ногами и руками, с торчащими во все стороны коленками и локтями, он напомнил мне серую цаплю.

- Кэрол, - представился он, протянув мне руку.

Головы Кэрола, судя по длине волос, ножницы не касались несколько лет. Волосы, сзади перетянутые резинкой, доставали до низа лопаток. Широкая, закрывающая половину лица борода, представляла собой занятное зрелище: ее мелкие черные завитки свисали до самого пупка.

Оставшуюся половину лица украшали очень живые и выразительные глаза. Причем один из них подсвечивался изнутри чем-то красным.

Хотя борода его была не синего цвета, в сгущающихся сумерках на меня обрушились необоснованные страхи, и чем темнее становилось, тем яснее рисовались в моем воображении картины одна ужаснее другой.

Я боялась подойти к своей, стоявшей под деревом, палатке - воображала: вот он подкрадыается, срубает стойки, заворачивает меня в кокон парусины и куда-то тащит на костлявом плече… Или так: в проеме палатки, освещенном лунным светом, он неподвижно стоит черным силуэтом, а его глаз полыхает на меня красным вурдалачьим огнем.

«Да я просто умру от ужаса, если буду ночевать в палатке!» - поняла я, и, оставив ее вместе со спальником, прокралась к машине, закрыла все двери и скрутилась кренделем на заднем сиденье. Огромный охотничий тесак лежал рядом, а ключи от машины были зажаты в кулаке.

Уставшая от мыслей, я задремала беспокойным сном.

Вдруг посреди ночи машина заходила ходуном и послышалось сипение кого-то карабкающегося на капот. В кромешной тьме блеснули дьявольским огнем круглые глаза и громкий требовательный «мяв» огласил округу.

Я открыла дверь. Кот впрыгнул ко мне и с громким мурлыканьем начал тереться о руки. Прижав его к груди, под тихое «мр-р» я опять уснула.

Утро было прекрасное. Красивый вид, замечательная поляна, тихий и мирный сосед, который, похоже, не меньше моего боялся одиночества. Он подошел поздороваться - ничего вурдалачьего не было в его облике.

Кэрол оказался учителем этнографии старших классов в небольшом городке, штат Аризона. Путешествует уже третий месяц.

- А борода? - спросила я.

Борода до пупа ну никак не вязалась у меня с обликом школьного учителя.

- А борода? - переспросил он. - Борода детям особенно нравится.

Кэролу 35 лет, а 16 лет назад он был в России, когда впервые за всю историю отношений СССР и США произошел обмен группами студентов в расчете на укрепление дружественных связей. За те три недели он побывал в Москве и проехался по Транссибирской магистрали до Байкала. Эту поездку он вспоминает до сих пор с огромным удовольствием.

Этот день Кэрол собирался провести в буддистском монастыре, находящемся за небольшим перевалом, в 10 километрах от лагеря.

- Ты что, буддист? - спросила я.

- Да нет, просто интересно осмотреть территорию монастыря - там, говорят, горячие источники есть.

Он любезно согласился отвезти меня туда же на своей машине, поскольку эти 10 километров дороги, по его словам, были особенно круты и ухабисты.

Оставив палатку и все прочие вещи на попечение кота, который уже вполне освоился на новом месте и следил за происходящим, выглядывая одним глазом из-под тента, мы тронулись в путь.

У входа в монастырь было припарковано десятка полтора машин. Сам он, ничем не огороженный, представлял собой несколько деревянных и каменных одноэтажных домиков, вытянутых в линию вдоль тропинки.

В центре стоял мрачный деревянный дом на сваях, где и занимались медитацией монахи и их ученики. Рядом с ним располагался магазинчик, где помимо культовых предметов и литературы по дзен-буддизму, продавался хлеб, испеченный монахами.

За день пребывания в монастыре нужно было заплатить 20 долларов.

Я с большой неохотой рассталась со своей заначкой, подумав про себя, что будь одна, вряд ли нашла бы то место, где платят за постой, и деньги остались бы при мне.

В обмен на 20 долларов посетителям разрешалось бродить по всей территории монастыря, пить чай и кофе в каких угодно количествах на чайной террасе, где на выбор стояли разноцветные банки. Чая насчитывалось примерно 20 сортов: травяной, Эл Грей, а также все виды цветочного и фруктового. К этому прилагались огромные контейнеры с белым и коричневым сахаром, а также с медом. Еще в монастыре был бассейн с минеральной водой и горячие минеральные ванны.

Распрощавшись с Кэролом до вечера, я отправилась бродить по близлежащим горам.

Монастырь находится на высоте 1000 метров над уровнем моря, в долине одноименного ручья, Тассахара, что в переводе с языка индейцев племени иселен означает «Место, где быстро сохнет мясо».

Эта долина спрятана от холодных океанских ветров четырьмя грядами горных хребтов и поэтому имеет отличный от берегового климат. В то время, как в нескольких десятках километров, у океанских берегов, гуляет холодный туман, съедающий солнце на добрые полдня, здесь всегда ясно. Солнце палит нещадно. Оно-то, вероятно, и высушивало индейцам мясо.

Как оно это делало, я почувствовала на собственной шкуре, когда поднялась по крутой тропе на вершину хребта. Подъем занял около двух часов, в течение которых я не знала, куда деться от палящего солнца и наседающей мошкары. Зато вид, открывающийся с вершины, компенсировал все мои мучения.

Изумительной красоты четыре гряды горных цепей, покрытые сине-зеленым лесом, тянулись вдоль всей линии горизонта. За ними был океан.

- Нет в мире совершенства, - думала я, скача вприпрыжку сверху вниз.

Там было здорово, но ужасно хотелось пить. Внизу был ручей, но не было простора.

Горный ручей - это еше одна песня гор. Кристальной чистоты вода, холодная до ломоты в зубах.

Сидя по пояс в воде в выемке между камнями и хлебая с ладони, я замерла от наслаждения, прочувствовав, что нет ничего лучшего в мире, чем глоток воды для умирающего от жажды.

Чай тоже оказался неплох. Особенно когда жара и вволю.

Вечером я, изнывая от любопытства, шла к минеральным ваннам. Зная, как любят американцы окружать себя комфортом, я представляла огромную, белого мрамора, покрытую золотом купальню, в которой плавают живые цветы лотоса. Примерно так, как они декорируют свои туалеты.

К дощатому домику, разделенному алтарем на две части, женскую и мужскую, с двух сторон дорожками подходили деревянные настилы. Посередине, в нише алтаря сидел спящий Будда в окружении букетов из живых цветов. Перед ним курились благовония.

В самом домике находились душ и ванны, а источник располагался во дворе.

Когда я вышла во двор, меня постигло жестокое разочарование. Все, что я увидела, это была небольшая круглая купальня на берегу ручья, обложенная речными голышами, из которой торчало три распаренных лица, а внизу, в самом ручье, еще две блаженствующие фигуры.

Температура минеральной воды в купальне была +40 градусов по Цельсию. Просидев в ней минут 10, я спустилась к ручью, предвкушая комфортную для тела теплую воду. Но не тут-то было, вода была холодна, как лед.

В ручье, по-видимому, уже давным-давно отмокали две старушки с лицами, распятыми американской улыбкой. Свое же лицо, перекореженное гримасой отвращения к холодной воде, я отвернула к горам, чтобы не срамить нацию. Большим усилием воли я окунулась по шею в воду и замерла, чтобы случайно не всколыхнуть ее. Но не тут-то было: какая-то «молодуха» лет 60 маршевым шагом подошла к ручью и со всего маху влетела в него «с головой». Выскочив, запричитала в явном экстазе:

- Это великолепно! Это все равно, как заново родиться!

- Вы попробуйте окунуться с головой! Вы снова почувствуете себя маленькими девочками!

Старушка, сидящая возле меня, осторожно приблизила ухо к воде, слегка макнула его, но сразу передумала. Действительно, зачем сейчас мучиться, когда все равно скоро предстоит начинать новую жизнь в новом теле!

С величайшим удовольствием я вернулась к горячему источнику, села на обтесанный женскими телами круглый камень и огляделась вокруг.

Над головой простиралось начинающе темнеть небо, по сторонам - пирамиды вершин зеленых гор. В этом месте хотелось молчать и дышать полной грудью. Вода по ощущению была вязкой. Создавалось впечатление, что это какие-то необыкновенные ароматические масла проникают целебным бальзамом в мое тело.

«Индейцы, лечившие все свои болячки в этом месте, были не дураки», - думала я. Они называли его «Место, возвращающее здоровье».

Проникнувшись возвышенным состоянием, я подумала, что в месте, где читаются день и ночь молитвы, все равно какому богу - обращенные ли к индейским идолам, или к Будде, нельзя чувствовать себя плохо, неуютно или быть подавленным. Я, например, тоже рассказала Иисусу про свои беды, и он меня утешил.

После ванн особенно хорош мятный чай.

Пока я отпивалась чаем, монахи сервировали ужин для постояльцев монастыря.

Все меню состояло из вегатарианских блюд.

…В лагерь мы возвращались в сумерках. Ехали обратно не спеша, вглядываясь в закатное небо, синь гор и ширь долины. Дорогой немного разговаривали.

Три месяца назад Кэрол ушел из Аризонской школы и отправился путешествовать по стране. Едет куда захочет, останавливается на ночлег там, где приглянется. Надеется через пару месяцев окончить курсы массажа и найти новую работу.

В машине, у себя под ногами, я увидела желтый невзрачный камень.

- Это что? - спросила я.

- Это залог того, что я вернусь обратно в Аризону, - ответил он.

Тут меня осенила догадка, которую я решила тут же уточнить:

- Где твой дом, Кэрол?

- Мой дом там, где я есть, - ответил он, - вот эти горы, этот лес.

- А то, что лежит в машине, это все твое имущество? - оторопела я.

- Ага, - ответил он беспечно. - Когда я уезжал из Аризоны, то сдал все лишнее в комиссионку.

На заднем сиденье его машины позвякивал чайник с облупленным носом и сковородка. Еще у него была палатка, спальник и газовая горелка.

- Как я тебе завидую! - воскликнула я.

Это действительно было так. Не принадлежа ни к одной религиозной концессии, Кэрол живет как птаха небесная, не заботясь о хлебе насущном и строго в соответствии с библейским законом, в котором сказано, что добро нужно собирать не на земле, а на небе!

Распрощались мы с ним по-родственному. Его путь лежал теперь к океану, а я вернулась на поляну, где увидела вновь прибывшую компанию: пожилого мужчину и трех девочек - 14, 12 и 7 лет...

Утром я познакомилась с новой компанией. Мужчину звали Алан. Он приехал в Штаты из Лондона на три месяца поработать в одной из фирм программистом, да как-то и задержался здесь на целых 20 лет.

Он женат, у него пять детей и три внучки. Почти все сидят на его шее, жена не работает. Сейчас сам он вынужден работать всего на полставки.

Внешность Алана описывать невозможно, потому что все внимание отвлекают на себя его уши, тонкие и прозрачные, величиной с хорошую ладонь, стоящие поперек головы. Через такие уши, как мне подумалось, хорошо наблюдать затмение солнца. Правда, они очень органичны, эти уши и являются той изюминкой, которая делает внешность неординарной.

Старшая дочь Алана сейчас находится в Санкт-Петербурге и пишет там докторскую диссертацию на тему «Влияние буддизма на русскую историю».

- Кто же это влиял на нас из буддистов? - недоуменно спросила я.

- Да Чингиз Хан, - ответил он, - в его войске было много калмыков, которые по своей сути буддисты.

Крыть мне было нечем.

В разговоре он спросил о моих планах на день. Я колебалась между «уехать на океан или вернуться домой».

- Поедем с нами в Тассахару, - предложил он. - Машина у нас большая, места на всех хватит. Потом, ты ведь не все успела посмотреть, - ты не была на водопаде.

На водопаде я не была и ничего о нем не знала.

- Ты не представляешь, как там здорово! - начал он рассказывать. - Если пойти вниз по ручью, примерно три километра от монастыря, то попадешь на очень красивый водопад, где можно лечь на воду, расслабиться и скатиться вниз, как в аквапарке. Падать всего метра три-четыре. Детям очень нравится! - добавил он.

- Это было бы здорово посмотреть, - сказала я, - но у меня с собой нет денег, чтобы заплатить дневную плату.

- Какие проблемы, - возразил Алан, - я заплачу, у меня есть деньги!

Я быстро поддалась на уговоры, и мы опять поехали в монастырь.

Машина Алана имела вид 90-летней старушки в облезлом платье с заплатами, потерявшей все зубы и большую часть волос. Ее не красили лет 20. Нет, внутренняя обивка машины все же была покрашена белой краской, с виду напоминающей гуашь, ошметки которой изредка падали на голову. Но по горной дороге бежала она очень хорошо.

Заплатив за меня в офисе дневную таксу в 20 долларов, Алан купил там же буханку хлеба.

- Это вам на обед, - сказал он детям.

На выходе я попросила адрес, по которому можно будет прислать одолженные деньги.

- Не дам я тебе адреса, - сказал он твердо. - Это тебе подарок. Гуляй и наслаждайся!

Я заменжевалась, вспомнив его многочисленных детей, неработающую жену, потрепанную машину.

- Не суетись, - сказал он. - Когда встретишь на своем пути кого-то, кому будут нужны эти деньги, передай им.

Я приняла подарок и условие и пошла искать новых впечатлений на водопаде.

Тропа, перебегая с одной стороны ручья на другую, карабкаясь вверх и огибая скалы, вскоре привела меня к открытому солнечному месту.

Сцена, которая предстала передо мной, повергла меня в столбняк. Может быть, то, что я там увидела, для кого-то стало уже привычной картиной, но для меня все было впервые, поэтому я и остановилась на очень долго с открытым от удивления ртом.

По горному ущелью вниз, каскадом, спускался ручей, слегка петляя между круглых камней и образуя в своем движении небольшие корытца, ванны и бочки воды. Подойдя к краю обтесанной скалы, ручей обрушивался вниз четырехметровым водопадом в бездонную яму, которую он выбил за свою долгую, быстротекущую жизнь, а потом лениво перетекал дальше, расплескиваясь в широком ложе.

На сцене застыли действующие лица, блестя розовыми обнаженными телами. Тела были преимущественно мужскими. Они сидели на вымытых до белизны обкатанных камнях и неподвижно стояли в разных позах на близлежащих скалах. Время от времени, как по команде, они меняли позицию и застывали снова. Посреди «сцены», диссонансом ко всем остальным, по грудь в воде сидел дородный мужик, одетый в длинные портки, просторную футболку, широкополую шляпу, и в темных очках.

Пройдя с открытым ртом вдоль всей выставки «восковых фигур», я пришла к выводу, что не зря то место, которое они сейчас подставляли солнечным лучам, всю жизнь закрывали фиговым листом. Никакой эстетики в сморщенном, напоминающем своей конфигурацией желудь, органе я не нашла. Куда живописней выглядела скульптурная группа из двух тел, расположившаяся за небольшим утесом.

На совершенно гладком камне, лежащем под углом к ручью, лениво гоня волну круглой пяткой, лежала огромная бело-розовая девичья попа. Этот зефир закрывал своей массой все поле зрения, оставив маленькое пространство, где на корточках сидела, скаля белые зубы в стиснутые коленки, ее подружка - упругая, как обезьянка, и смуглая, как ворона. В том бочажке, куда гнала волну пятка розовотелой мадонны, стояли серой стаей огромные жирные рыбы.

Очумев от увиденного, я полезла в воду, под водопад. Подплыв к его струям, я вобрала в себя их звонкую энергию, а потом, в противовес увиденному, улеглась на берегу одетым изваянием. Время остановилось во мне или я остановилась во времени - было уже все равно.

За исключением водопада, этот день повторил по мероприятиям предыдущий. Бассейн с минеральной водой, горячие ванны, купание в ручье, сауна на его берегу, медитация и много-много чая.

Меня одолело праздное любопытство, кто и когда организовал это поселение, и чем они занимаются?

Этот монастырь, первый буддистский монастырь на территории США, в 1967 году основал Судзуки Рочи, японский монах, Учитель и писатель. Это место в горах он, говорят, купил за копейки.

Живя в монастыре, монахи медитируют, постигают премудрости буддизма по книгам и выполняют данные обеты. Деньги зарабатывают, пуская на лето посетителей и взимая за это довольно приличную плату. В монастыре также можно пройти путь духовной практики.

Возвращалась в лагере я в полной гармонии с собой и окружающим миром: ни одной негативной мысли, ровное распластанное настроение, чувство любви ко всему живому - ну что еще надо для счастья?

Алан пргласил меня к своему костру поужинать, сказав, что у них полно еды. Он прислал за мной девочек.

- Что же у вас на ужин? - спросила я.

- Пять початков кукурузы и китайская лапша в пакетиках. Но лапши у нас много, - ответил он убеждающе.

Я не отказалась ни от кукурузы, ни от пакетика лапши, сидела у костра, наслаждалась теплым вечером и размышляла о надписи про кувшин и про всадника.

То, что написано про кувшин, это, несомненно, об Алане. Это он щедро поит всех без разбора из полного сосуда своей души.

А вот про всадника? Наверное, эта надпись касается всех нас, хотя для себя лично я бы ее перефразировала: не будь той клячей, которая позволяет себя заездить!

3

Время шло, но передо мной стояли все те же вопросы - как прожить без права на работу, без денег и без документов в чужой стране. Я стала прикидывать, кто из знакомых и чем мне мог бы помочь в сложившейся ситуации. Мы с мужем вели замкнутый образ жизни - он берег меня от внешних влияний или сам не хотел ни с кем общаться, поэтому в Калифорнии у меня практически не было того, кто мог бы мне посочувствовать, а люди, которых я могла бы назвать друзьями, остались в Иллинойсе.

Я еще раз перебрала в уме всех своих калифорнийских знакомых и остановилась на трех кандидатурах.

Ирина, москвичка, с которой я общалась всего один раз на корпоративной вечеринке полмесяца назад. Она показалась мне женщиной дружелюбной. Жила она неподалеку от меня с двумя детьми. Муж ушел от нее год назад. Номер ее телефона был в моей телефонной книжке.

Лена, ленинградка, с которой я общалась один раз у костра во время похода по Снежным горам. Она показалась мне женщиной разумной. Жила она в Сан-Франциско и тоже отдельно от мужа. Она упоминала, что знакома с хорошим адвокатом. У меня был записан адрес ее электронной почты.

Сергей.

Сергей был приятелем моего мужа. Алкоголик. Мы как-то вместе провели выходные на Russian River (Русская река). Он был женат на американке венгерского происхождения, работал таксистом и был должен мужу 200 долларов. Его телефон тоже был записан в моей записной книжке.

Это был полный список тех, у кого я могла бы просить совета.

Еще, конечно, оставался муж, но у него попросить было уже ничего нельзя.

Он позвонил мне утром пьяный и совершенно потерянный. Стал объяснять, как ему плохо и что ему нужна помощь. Помощи он ждал от меня.

- Как же я могу помочь тебе, - спросила я.

- А ты приезжай ко мне, - сказал он. - Возьми такси и приезжай, деньги у меня есть, не волнуйся, я сразу отдам.

Я бы и на своей машине приехала, да боюсь, будут проблемы на таможне, потому что у меня нет паспорта, - попыталась я вернуть его к реальным событиям.

- Приезжай, скорее, - снова и снова просил он, - я жду тебя.

Я поняла, что у мужа от случившегося съехала крыша, и перезвонила его маме, чтобы предупредить.

После его звонка я написала письмо Лене и позвонила Ирине. Ирина откликнулась сразу - обозвала мужа идиотом и обещала подыскать временную работу - ее знакомой раз в неделю на четыре часа в день требовалась уборщица.

Потом позвонила Сергею - он, обругав мужа, сказал, что заедет вечером и привезет 200 баксов долга.

Что чувствует утопающий, делающий последний вздох, глядя на людей, загорающих на пляже? Что чувствует заключенный, глядящий в последний раз на волю сквозь сужающуюся щель захлопывающейся тюремной двери? Что чувствует изгой, еще вчера стоявший в круге равным среди равных, а сегодня выбитый из своего социума?

Ни одной приятной мысли, скажу я вам.

Я еще раз обошла дом и внимательно осмотрела то, с чем осталась. Вещей было много, но ни одна их них, за исключением машины, мне, пожалуй, не понадобится в скором будущем.

Кроме меня в доме находился любимый кот, беззащитное создание, который должен страдать как можно меньше - решила я. Коту нужен дом или хотя бы комната. За дом у меня уплачено до конца месяца. Это значило, что у меня есть в запасе время.

Нежданно в пустоте дома прозвенел телефонный звонок. Звонил мужчина и хотел меня. Я не сразу поняла, кто он такой и что ему от меня нужно.

Это звонил Саша. С ним я познакомилась в городской библиотеке, куда однажды привела свою свекровь на экскурсию, когда она приезжала навестить нас. В библиотеке распродавались просроченные фонды (по существующему положению книги не должны храниться в фондах американских библиотек более двух лет). Ящик книг на этой распродаже стоил 5 долларов. Книги были на всех языках мира, но мы отобрали только те, что были на русском. При подсчете их оказалось ровно 33. Это была классика и фантастика, поэзия, книги по истории и о путешествиях. Особенно порадовали мою свекровь книги по искусству и кино. В тот день Саша занимался сортировкой книг и пригласил меня быть volunteer, то есть бесплатно работать в библиотеке, разбирая старые книги.

- Это не совсем бесплатно, - уговаривал он меня, - вы можете выбрать и забрать себе любую из книг, которая понравится.

- А этот мужчина на тебя глаз положил, - сказала мне свекровь, когда мы вышли на улицу.

После отъезда мужа я, было, поехала в библиотеку поработать, но работы в тот день не оказалось, и Саша обещал звонить.

И вот он звонил, но, кажется, не совсем по поводу работы.

Саша - москвич, выпускник физтеха, кандидат физических наук, приехал в Америку по приглашению местного университета. Ему уже начали оформлять вид на жительство, как грянуло 11 сентября и квоты для университета были закрыты. Он решил не возвращаться в Москву и остаться в Америке нелегалом. Нашел американку, с которой сожительствовал за кров и стол, и работал за 10 долларов в день в фондах библиотеки. «На табак хватает» - сказал он. С работы, по советской привычке, он утаскивал книги домой. Собрал богатейшую коллекцию за год, которой очень гордился.

- Таких книг в России не найти, - говорил он.

Сейчас, в час дня, чувствовалось, что он пьян изрядно. Он звонил, чтобы пригласить меня прогуляться по центру Сан-Хосе, где как раз отмечался какой-то праздник местного значения. Особенно он расхваливал аттракционы.

- Мне не до аттракционов сейчас, - сказала я.

- А что так? - не понял он.

- У меня неприятности, - ответила я, - моему мужу не поставили визу, и он не может вернуться в Америку.

- Да какие же это неприятности, - возликовал он, - это же радость, ты даже не представляешь себе, как это здорово! Значит, ты свободна и можешь приехать, чтобы встретиться со мной!

После чего стал сходу объясняться мне в любви.

Он говорил примерно так: я знаю, для чего приехал в эту сранную Америку и почему до сих пор не смылся отсюда! Чтобы встретить такую, как ты, и быть с тобою рядом!

Его слова настроили меня на философский лад.

Жизнь - сплошная философия, - поняла я. Все в мире относительно. Если кому-то в жизни плохо, это не обязательно, что при этом весь мир должен умирать от горя.

- Приходи, мы решим все твои проблемы, - продолжал он.

Я сказала, что смогу приехать на свидание не раньше, чем он протрезвеет. Он пообещал мне протрезветь через полчаса, а я ему не поверила и не поехала.

Я не поехала на свидание, а он больше не позвонил, потому что, протрезвев, наверное, понял, что не за тем он приехал в Америку, чтобы решать мои проблемы.

Сидя дома, я ждала Сергея, надеясь получить от него хоть какой-нибудь дельный совет. Он многое повидал и много испытал как в России, так и в Америке.

Сергей. Бывший спортсмен, бывший майор-афганец, бывший бизнесмен, ныне гражданин Америки и таксист. Прекрасно играет на гитаре и поет песни Визбора.

В 14 лет он уже был мастером спорта по горным и водным лыжам. После окончания института попал по распределению в Советскую армию, в танковую часть. Отвоевал четыре года в Афгане. Об Афгане он не любит вспоминать. Там он пристрастился к марихуане, а пил он всегда. После добровольной отставки в 1990 году занялся спекуляцией земельными участками. Скупил район Московской области, на землях которого строил и продавал коттеджи. Деньги потекли немереные. Начал ездить на белом «Мерседесе», а офис снял на Новом Арбате. Пижонство и подвело. Его заметила мафия. На него «наехали» и попросили поделиться деньгами. Он не понял. Ему попытались объяснить популярным языком.

С ногой в гипсе и со сломанными ребрами, зубы тоже были выбиты, он, сидя на квартире у мамы, в туалете читал газету «Московский комсомолец». После одной заметки он, не доделав свои туалетные дела, выскочил в комнату без штанов и бросился к телефону.

- Ты почему, сынок, без штанов по квартире бегаешь, - спросила его мама, на что он показал ей заметку, где она смогла прочитать, что сегодня утром в своем белом «Мерседесе» был взорван известный бизнесмен Сергей Т.

Накануне ключи от машины он отдал своему адвокату.

По телефону Сергей вызвал своего доверенного. Доверенный отвез его на недостроенную дачу, где он, двое суток не смыкая глаз, смотрел в амбразуру щели между заколоченных досок. Он ждал убийц. Через два дня доверенный посадил его на самолет, вручив вместе с билетом 500 долларов. Остальные деньги он перевел на счет сестры Сергея.

Самолет летел до города незнакомого.

- Где это? - спросил Сергей. - Кажется, в Южной Америке, - ответил доверенный. Он подложил подушку под сломанные ребра и помог Сергею удобнее устроить ногу в гипсе на каталке, прежде чем помахать рукой на прощание.

Самолет приземлился в Орегоне. Там Сергей купил машину за 100 долларов и поехал в сторону Сан-Франциско. Первое время он жил в машине, а потом устроился на ферму к старой леди присматривать за телятами. Ферма стояла на Русской реке. С тех пор эта река стала его любимым местом отдыха.

После первой получки он отправился пешком за три мили в местный бар, решив отметить начало новой жизни, да и вообще то, что он еще жив. В баре сидели американские фермеры и рабочие. Они смотрели телевизор, курили и вели пьяные разговоры. Строевым шагом (гипс с ноги он уже снял) Сергей подошел к стойке, потом внятно и громко сказал единственное слово, которое выучил за время пребывания в Америке: DRINK. Бармен налил ему указанную на пальцах порцию и, уставившись, глядел, как Сергей, следуя армейской традиции, без рук, с локтя опрокинул в себя полный стакан виски. Это видел не только бармен, но и все остальные. Остальным тоже захотелось попробовать, но у них не получилось. Сергея попросили исполнить трюк еще раз. Он повторил. Он его повторял долго. После 10 повтора, побратавшись со всеми присутствующими в баре, он в душе своей примирился с Америкой. Владелец бара, получивший неплохую прибыль на трюках Сергея, решил его отблагодарить. Завернув в фирменный пакет две бутылки виски, он долго хлопал Сергея по плечу, прося наведываться чаще. Дорога назад оказалась для Сергея очень трудной и длинной. Пройдя какую-то часть пути, он решил передохнуть и собраться с мыслями. Сойдя с дороги, он нашел уютную кочку под голову и на время выпал из жизни. Очнулся от света, бьющего прямо в глаза. Перед ним стояли полицейские, а рядом что-то тараторила взволнованная дамочка. Как потом выяснилось, дама наткнулась на лежащего поперек дороги Сергея и приняла его за покойника. Кончился этот эпизод, как и положено им кончаться в Америке, хорошо. Полицейские привезли его в бар (вычисленный по фирменному пакету), дали нагоняй бармену, чтобы впредь не отпускал человека на ночь глядя в таком состоянии без сопровождения, а потом отвезли его на ферму.

Через год русский Сергей обратился в еврейскую общину (единственное российское сообщество в Сан-Франциско), и местный адвокат безвозмездно помог оформить ему грин-карту, что, вообще-то, было чудом. Когда он получил вид на жительство, то первым делом сжег российский паспорт. За неделю до того ему позвонил бывший доверенный и сказал, что его обидчик-мафиози ныне выбран депутатом Государственной Думы.

Потом Сергей женился и получил американское гражданство. В Москве у него за это время вырос сын, с которым он говорит по телефону когда сильно пьян.

Когда он пьян, то берет гитару и поет песни Визбора проникновенным голосом, улыбаясь ослепительной белизны вставными челюстями, которые тщательно приклеивает к деснам.

Сергей приехал ко мне ближе к ночи и привез 200 долларов. Я его напоила чаем, после чего он сказал, что будет жить у меня, поскольку ему надоела жена, которая все время пилит его, пьяного. За постой обещал платить 500 долларов в месяц и еще по 20 долларов в неделю, если я буду его кормить. Я была согласна на все.

4

Мне позвонила Лена и назначила встречу в Сан-Франциско. Она записалась на прием к адвокату, визит к которому стоит 80 долларов. Она же посоветовала составить список вопросов, особо интересующих меня.

У меня было всего два вопроса.

Первый - существует ли легальный путь, по которому я могу остаться в Америке и иметь право на работу. По моим понятиям, для этого существовало три возможности - получение статуса беженца, получение рабочей визы и замужество.

Второй вопрос касался кредитных карточек. Кредитные карты были оформлены или на имя мужа, или на два имени, его и мое. Муж самостоятельно распоряжался как деньгами, так и кредитами. По кредитным картам у него был долг не менее 20 тысяч, который он постепенно погашал из своей зарплаты. Я хотела знать, обязана ли выплачивать долги по карточке в случае, если она оформлена только на него.

Мне очень не хотелось возвращаться в Россию, и я думала, что получение статуса беженца - самый простой путь для того, чтобы остаться в Штатах.

Почти все население Америки, по сути, беженцы.

Для того чтобы назваться беженцем нужно просто подать заявление - можно самому, а лучше через адвоката - на получение политического убежища и ждать решения суда. Суду, правда, нужно предоставить неоспоримые доказательства того, что в случае возвращения на родину тебя ждет неминуемая смерть. Причем не от голода, а от руки политических (религиозных) врагов.

Если бы я была еврейкой, мне было бы проще, потому что для всей Америки очевидно, что в России еврей не жилец, его там либо убьют, либо четвертуют. Мало того, если вы начнете убеждать американцев в обратном, они вам не поверят, поскольку евреи рассказали столько ужасов о своей жизни в России в своих исках на получение статуса беженца (не только рассказали, но и подтвердили все сказанное документально), что вас просто сочтут лжецом. По правде сказать, эти ужасы рассказывают и украинцы, и русские, но их гораздо меньше среди беженцев и поэтому их рассказы не так убедительны для властей.

Существует целая индустрия написания подобного рода «сказок». Для этого работает сеть адвокатских контор - они фабрикуют документы и подставные свидетельства, в которых описывается весь «произвол», творимый в России.

Один из бредовых рассказов запомнился мне своей особой нелепостью. Мужчина на суде утверждал, что подвергался исключительно изощренным пыткам за свою веру - его вывели босиком на снег и обварили кипятком. Офицер, проводящий доследование просто ужаснулся, когда он показал ожог на своем теле - чуть пониже пупка. И быстро подписал все документы на получение статуса беженца. Ожог этот мужчина, кажется, получил, опрокинув на себя чайник.

То есть, чтобы стать беженцем, мне нужно было бы включить свою богатую фантазию, придумать причину, по которой меня могли ждать «неприятности» в России, найти адвоката, который сфабриковал бы липовые документы и научил, что нужно говорить на суде, а на суде нужно было не запутаться. Многие, рассказывающие свои «сказки» на суде, теряются, пугаются перекрестного допроса и путают место и время экзекуций. В таком случае их, по решению того же суда, выдворяют из страны.

Это был сложный путь легализации, но два других, на мой взгляд, были еще недоступнее. Для оформления рабочей визы нужно было найти работу и работодателя, а для замужества - деньги для фиктивного брака или мужчину.

Найти мужчину во все времена и во всех странах - это большая проблема.

Адвокатская контора, в которую мы пришли, находилась в центре Сан-Франциско на 27 этаже шикарного небоскреба. Контора состояла из уютного холла с мягкими креслами, комнаты для секретарши, кабинета адвоката и комнаты для переговоров.

Из окна этой комнаты город был виден как со смотровой площадки. Сетку кварталов пересекали диагональные улицы. Они были устремлены к разным точкам залива, в которых начинались мосты, перекинутые на ту сторону. По этим улицам шел быстрый поток машин. Эта геометрия завораживала и успокаивала.

Адвокат был бесцветный и небольшого роста. Говорил мало и тихо. От этого почему-то казалось, что все сказанное им правда. Эта правда была для меня безотрадной.

Адвокат не оставил мне почти никакой надежды.

Беженцем я стать не могла, поскольку по закону имела бы право подать прошение о получении этого статуса в течение года после пересечения границы Штатов. Не более того.

Рабочую визу, даже если найду работу, я тоже не могла получить, поскольку ее начнут оформлять при условии, если я выеду за пределы страны.

Деньги по кредиткам я должна буду выплатить сполна, несмотря ни на что, поскольку по законам Калифорнии, я финансово ответственна за кредиты моего мужа. Единственный вариант, который в качестве надежды оставил мне адвокат - это замужество. Замуж нужно было выйти за гражданина Америки. Адвокат брался мне оформить развод в течение полугода за полторы-две тысячи долларов.

- Ну, ты все поняла? - спросила меня Лена, когда мы вышли на улицы Сан-Франциско.

Я молча кивнула.

- И что ты собираешься делать?

Я в ответ пожала плечами.

Я не знала, что мне нужно делать, но знала, что делать не хочу.

- Я не хочу возвращаться в Россию к пьяному мужу, - сказала я.

- Тогда тебе нужно искать американского, - сказала Лена, - другого выхода нет.

- А где его искать? - спросила я, озираясь по сторонам.

По улице шел народ, некоторые из народа были мужчины, некоторые, вероятно, были неженатые и были гражданами Америки.

- У меня есть план, - сказала Лена.

План сразил меня наповал.

- Мы создадим брачное агентство, - сказала она - и будем давать объявления в газетах. В Америке много одиноких мужчин - они будут откликаться на наши объявления, а мы будем выбирать подходящую кандидатуру.

Дело в том, что Лена подала во время нашего визита заявление на развод этому же адвокату. Правда, ее развод требовал больших денег и времени, поскольку был связан с имущественными отношениями. Она тоже хотела еще раз выйти замуж.

- А что мы будем делать с откликнувшимися женщинами? - спросила я.

- Мы будем знакомить их с непонравившимися нам мужчинами, - ответила Лена.

- Ну что ж, замуж, так замуж, другого выхода пока я не вижу, - сказала я.

На следующий день я отправилась в Российское консульство, чтобы консул заверил мою подпись на заявлении о разводе, который я собиралась переправить мужу в Москву.

Консульство находилось в центре Сан-Франциско, в месте, которое называлось Русский холм. От Чайна Таун вверх шли каскады лестниц, и казалось, им не будет конца. Я карабкалась по этим лестницам, изредка останавливаясь и переводя дух. Где-то посередине холма я обогнала пожилого мужчину, задыхавшегося на каждом шаге. Мы шли, попеременно обгоняя друг друга, и разговорились, когда уже доползли до самого верха.

Мужчину звали Джон. Бывший нотариус, сейчас на пенсии. Дом, в котором он жил, - самый старый в Сан-Франциско. Этот дом построили его прадед и его дед своими руками. Дом целиком сложен из Red wood - разновидность секвойи. Секвойя - прекрасный строительный материал, - она мягкая, но не подвержена гниению.

Во время большого землетрясения 1906 года в Сан-Франциско взорвались подземные газовые коммуникации и начался пожар. Весь город сгорел. Осталось пять домов на Русском холме, которые дед, прадед Джона и их соседи беспрестанно поливали водой в течение трех суток.

Джон пригласил меня полюбоваться городом с площадки внутреннего двора. С фасада его дом имел вид одноэтажного, а с торца он глядел на город окнами трех этажей. Русский холм - самое высокое место. Преимущество жизни на горе было очевидно - с площадки открывалась великолепная панорама: вид на центр города, окрестные холмы, парки и залив, с его пятью мостами. Улицы вдоль холмов поражали своей крутизной. Было непостижимо, как здесь ездят машины, а еще более непонятно, как они паркуются. Парковка здесь была, в отличие от нижних улиц, поперечная, и машины стояли вплотную. Холм был плотно застроен. Каждый дом имел внутренний двор и садик. Дома прижимались к холму, а садики врезались в него террасами. Сверху мне были видны почти все участки. Неподалеку был разбит сад в японском стиле с миниатюрной пагодой во дворе. А еще дальше я увидела коллекцию восточных скульптур. Особенно радовало глаз обилие цветов. Здесь цвели деревья, кустарники и просто розы. Розы, как выяснилось, - любимые цветы жены Джона. «Она рассадила их по всему холму», - сказал он. Сейчас она больна и не встает с постели. Несмотря на это он был так любезен, что пригласил меня в дом.

Дом был сложен из огромных тесаных бревен. Потолок, пол, перегородки, рамы - все было из секвойи. Снаружи он был облицован резными деревянными чешуйками тоже из секвойи. Дом показался мне огромным добрым великаном. Жена Джона встала на минутку с кровати, угостила меня десертом и, сославшись на недомогание, легла снова.

- С Россией и с этим холмом связана первая Love story Америки, - сказал Джон.

Мы поговорили с ним о графе Рязанове, после чего он проводил меня до конца улицы. Внизу слышались какие-то выкрики и шум.

- Что это? - спросила я.

- Да бог его знает, - пожал он плечами, - я не слежу за жизнью, которая внизу, - там каждый день случаются какие-то демонстрации.

Консульство было неподалеку. Консул, молодой симпатичный человек, взял мое заявление на развод и попросил предъявить российский паспорт. Я предъявила ему американские права. Он сказал, что ему нужен паспорт и никакой другой документ его заменить не может. Я объяснила, что паспорт находится у мужа, а муж не может въехать в страну. Прислать по почте он его тоже не может, поскольку почта не берет для пересылки в Америку паспорта.

- Так что же вы будете делать? - лицо консула вытянулось, а глаза слегка вылезли из орбит.

- Ничего, - сказала я, - буду ждать оказии. Как долго - не знаю.

- Я вам заверю вашу подпись, - сказал консул, - только вы никому не говорите, что у вас нет паспорта, а то вас посадят в тюрьму. Да-да, это очень серьезно. Вы нарушаете закон.

- Хорошо, сказала я с улыбкой, - посижу в американской тюрьме, сразу решатся проблемы с жильем и питанием.

Заметив улыбку на моем лице, консул сказал: - А вы зря смеетесь, - американская тюрьма - это не курорт. Мы получаем письма от российских граждан, готовых на все, даже на депортацию, лишь бы их вызволили из этой тюрьмы.

Я пообещала, что буду хранить свою тайну со стойкостью партизана, на что консул долго желал мне удачи и грустно смотрел вослед.

Я спустилась с заоблачных высей Русского холма. Внизу по кругу первых улиц шел парад, посвященный открытию Колумбом Америки. По мостовой мимо меня один за другим шествовали повозки первых поселенцев и автомобили старых моделей, на которых стояли и весело улыбались индейцы, испанцы, солдаты и пожарные. Шествие было неторопливым, поэтому они могли на ходу петь, танцевать, играть на банджо, вовлекая в свое веселье симпатичных девушек из толпы. Все явно радовались тому, что их открыл Колумб. В конце улицы парад принимал король Карлос с королевой Елизаветой, окруженные свитой. Я с трудом протиснулась сквозь тесный строй зевак и спустилась к десятым улицам.

Здесь бесконечным потоком молча шла демонстрация против войны в Ираке. Активисты раздавали листовки и призывали к борьбе с правительством. Демонстрацию тщательно охраняли мощные полисмены.

Еще ниже бомжи уже устраивались на ночлег в туристиче-ских палатках. Они пристраивали тележки со своим имуществом неподалеку и готовили ужин на газовых горелках. Кто-то из них продолжал ходить и просить деньги на улицах. Просили они молча, а именно, показывая огромный плакат, висящий на шее. Например: «Помогите моей заднице - она бездомна!» или «Я бездомный, но никогда не унываю, помогите мне остаться таким!».

Я нашла припаркованную на далекой окраине машину и поехала домой.

Дома сидел пьяный Сергей. Он пил водку вместе с товарищами и нахваливал мои консервированные огурцы, которые я запасла на зиму.

- Ищи для меня деньги! - услышала я от него вместо «здрассте». - Мы можем пожениться. Моя жена хочет подать на развод, а я хочу купить земельный участок.

Сергею все не давала покоя память о былых деньгах, власти и о земле, владельцем которой он был в России.

Но денег у меня не было, а была только ответственность за долги по кредитным карточкам.

5

Начиная с момента нашей первой встречи, я целиком попала под влияние Лены. Это неудивительно, потому что Лена - человек неординарного ума и необычайной воли.

- Веришь, - говорила она мне, - я как то остановила локомотив на полном ходу?

Я ей верила без оглядки, но иногда поступала по-своему и попадала впросак.

Лена, она же Лиля, она же Оля, она же Лика, меняет свои имена в зависимости от вида деятельности. Она говорит, что ей так проще. Звонит, например, человек к ней домой и подзывает к телефону Лику, а Лена накануне продала под именем Лики некачественный товар за цену высокосортного. Человеку объясняют, что женщины с именем Лика в этой квартире нет и быть не может. И при этом никто никого не обманывает.

По моим понятиям, она несчастная женщина. Потому что ее никто не любит.

Она родилась в многодетной семье. Она полукровка. Половина крови, которая в ней течет, - еврейского народа, а половина - русского. Она родилась от полуеврея и полуеврейки, но ни по одному закону ее нельзя назвать еврейкой, а русской ее тоже не назовешь. В зависимости от ситуации, она ощущает себя то еврейкой, и принимает сторону евреев (когда на них нападают арабы), то русской (когда слышит нападки на русских), то есть она за справедливость в глобальном масш-табе, но при этом в любой ситуации всегда соблюдает свою выгоду.

Я думаю, что это самая интересная и яркая женщина, которую я когда-либо встречала в жизни.

Свою первую финансовую операцию она провернула, учась на первом курсе университета, в 17 лет. Афера была связана с покупкой-продажей машины. Заработала она на этом (1980 год) 5000 рублей.

Она обладает феноменальной памятью и исключительными способностями, особенно ей дается математика. Ей не доставляет никакого труда запомнить при первом прочтении сотню страниц технического текста любой сложности. Трудных задач для нее вообще не существует. Она превосходная шахматистка и просчитывает любую ситуацию на несколько шагов вперед. Она обладает железной логикой. Она может убедить человека произвести любые необходимые ей действия.

Внешность ее не яркая, но чрезвычайно выразительная. Небольшого роста, с милыми ямочками на пухлых щеках, в обрамлении мягких рыжих волос, она пронзительно глядит большими синими глазами на собеседника, удивляя его глубокими познаниями в различных отраслях науки и техники. Новейшие сведения она черпает из толстых научно-технических журналов за полчаса до встречи, предварительно поинтересовавшись сферой интересов будущего собеседника.

У нее было два недостатка - она комплексовала по поводу своей внешности и избыток ума. Она хотела нравиться мужчинам, но подходила к вопросу выбора партнера, как к технической задаче.

В 19 лет она решила выйти замуж, причем удачно. Кому-то для удачного брака требуются деньги, кому-то - квартира, кому-то - доброта и ласка, кому-то - любовь, а Лене была нужна надежность. Она определила параметры, которыми, по ее понятию, должен обладать надежный мужчина. Надежный мужчина должен быть евреем (евреи - прекрасные семьянины), вдовцом (то есть человеком, уже проверенным в браке), с маленьким ребенком (у Лены было слабое здоровье, и она не знала, сможет ли родить ребенка) и старше ее (солидный и занимающий хороший пост чиновник). Она нашла такого мужчину, открыв брачное агентство в родном городе, и заодно заработала на этом порядочную сумму денег.

В девяностые годы она сумела вывезти из России в Америку всех родных и близких людей, в общей сложности 40 человек, но они об этом быстро позабыли, устраивая свою жизнь. Лена осталась в изоляции.

К моменту нашей встречи она официально не работала. Ее сократили во время экономической регрессии, когда уволили с работы добрую часть Америки. Она получала пособие, которого вполне ей хватало.

Искать новую работу не было смысла, потому что только в случае, если она останется безработной, после развода бывший муж будет обязан выплачивать ей алименты - хорошую сумму. Муж был все тот же самый, «надежный», но, несмотря на свою надежность, ушел к другой женщине, которая вдобавок была намного старше его, а уж тем более старше Лены.

Я, как понимаю сейчас, явилась подарком судьбы, случайно упавшим ей на голову.

С моей помощью ей можно было убить сразу двух зайцев - получить деньги и, организовав брачное агентство, попытаться найти нового «надежного» мужа.

По моим понятиям, у меня не было денег, но после разговора с Леной я поняла, что они могут у меня появиться. Она не обещала большую сумму, 10 тысяч долларов - был, по ее словам, мой предел.

Деньги Лена собиралась получить с кредитных карт моего мужа.

Положа руку на сердце, скажу, что брать чужое - не в моих правилах. Я пытаюсь жить по закону: то, что отдано тобой - твое, то, что взято тобой - чужое.

В данном случае я, не видя иного выхода, целиком положилась на ее волю.

- Ты хочешь остаться в Америке? - спрашивала она меня.

- Хочу, - отвечала я.

- На что ты собираешься жить? - спрашивала Лена.

- Попробую найти работу, - отвечала я.

- Попробуй!

Она всегда была права. Работы я не нашла. Я это объясняю себе одной причиной - я психологически не была готова поменять свое «качество» и стать нелегалом.

Работой для женщины-нелегала в Америке может быть уборка домов (квартир), уход за детьми и уход за престарелыми.

В Иллинойсе я перепробовала все эти виды работы. Каждая из них имеет свою специфику. Наиболее оплачиваемая работа - уход за престарелыми. Многие женщины, имеющие право на работу, ухаживают за престарелыми, потому что они могут заработать 70 - 120 долларов в день, то есть в среднем 2000 долларов в месяц. Столько платили американцы в Иллинойсе.

В Калифорнии - другое дело. Здесь живет много эмигрантов, среди них трудолюбивые дочери Азии и Востока. Они сбили цену, причем не в два, а в три раза. Та работа, которая мне попадалась в объявлениях, могла бы мне дать не более 25 долларов в день. Если работать без выходных, это сложилось бы в сумму 750 долларов, которые целиком ушли бы на текущие расходы.

Мне же срочно были нужны деньги, чтобы решить вопрос с жильем, - истекал оплаченный месяц, и еще нужно было выплачивать проценты по долгам кредитных карт, чтобы не потерять возможность брать с них деньги. Я, в конечном итоге, «потеряла» половину карточек.

В любом случае работать я могла начать только после того, как определюсь с жильем, а снять комнату я могла, имея на руках не менее 1000 долларов наличными - 500 (за месяц) плюс 500 (задаток). 500 долларов было тем пределом, выше которого я дала себе слово не залезать в оплате за жилье.

Комнаты за 500 долларов сдавались в мексиканских районах. Улицы в тех районах походили на восточный базар своим многоголосием и обилием праздношатающихся черноволосых людей. Их жило такое количество на единице площади, что они физически не помещались на этой самой единице в расправленном виде, и потому вся их жизнь, благо тепло, проходила на улице. Как правило, в тех домах проживали многодетные семьи. Я ничего не имела против мексиканцев и их детей, но я думала о коте. Кот мой не любил шумного общества, а любил валяться в тени апельсинового дерева, изредка выползая из-под него, чтобы поохотиться за птичкой.

Поэтому после упорных поисков я все-таки нашла, как мне казалось, тихое место для кота и для себя - комнату в квартире русской верующей женщины.

Евдокия, так звали женщину, повесила объявление в одной из православных церквей в городе Пало Альто. Ее квартира была в хорошем тихом городе, расположенном между Сан-Хосе и Сан-Франциско. Он назывался, если перевести на русский, Горный Вид.

Сергей уехал из моего дома ровно через месяц после того, как поселился, оставив после себя батарею бутылок. Уехал он втихую, даже не оставив записки. Ушел - как не был.

- Удрал, - сказала Лена.

Уехал он накануне моего переезда.

- Чтобы не таскать вещи, - сказала Лена.

Накануне своего побега Сергей сильно пил.

- Зачем ты пьешь? - спрашивала я его. - Вернее, не зачем пьешь, а зачем начинаешь пить? - Ты ведь знаешь, что если выпьешь хоть одну рюмку, не сможешь остановиться и уйдешь в запой.

- Да, знаю, - говорил он. - Но эта первая рюмка вначале мне снится во сне, а потом я вижу ее наяву, где бы ни был и что бы ни делал.

Он лежал на диване не в силах подняться после недельного запоя. У него начали отказывать ноги.

- Не пей, - говорила я ему, - пойдем со мной в горы - ты же любишь горы. Мы пойдем потихоньку по горной тропе, часто будем останавливаться, чтобы напиться воды из горного ручья, и ты там поправишь здоровье.

- Больше всего на свете я люблю горы, - говорил он и оставался лежать.

Я поехала в горы одна.

Горы в Калифорнии везде, где нет океана. Чтобы добраться до заповедника Point Sure (Южная точка), мне понадобилось два часа езды по горной дороге. Я выехала поздно и поэтому припарковала машину около пяти вечера. Парковка была платная - восемь долларов за сутки. От парковки шла маркированная тропа к горячим источникам. В путеводителе, который можно было бесплатно взять здесь же, время пути до источников определялось в четыре часа. Темнело в семь. У меня было два часа светлого времени и 20 километров пути по горам. За спиной в рюкзаке я несла спальник и коврик, газовую горелку и маленький котелок, чай и бутерброды. В кармане лежал фонарик. Я решила идти до тех пор, пока горит фонарик.

Тропа шла по северной стороне ущелья. Она извивалась серпантином и постепенно набирала высоту. Вот уже за первым поворотом осталась парковка, а из-за следующего изгиба тропы парковка виделась размером с носовой платок, а машины на ней были не толще карандаша. Время от времени тропа разрезалась руслом ручья, и она, перескочив по камушкам журчащий поток, карабкалась дальше. Склон целиком зарос Red Wood (разновидность секвойи). Это был лес, но лес странный, состоящий из одних стволов. Чтобы увидеть далекую крону, нужно было остановиться и высоко запрокинуть голову. Сумерки все-таки наступили и взошла луна, но толку от нее не было, потому что она, болтаясь где-то за толщей стволов, никак не могла пробиться светом на тропу. Тьма была кромешная, но фонарик все-таки довел меня до места.

В половине десятого я была на поляне, по краю которой по руслу ручья стояли палатки. Ноги мои гудели, подошвы горели, тело ломило. Мне казалось, что завтра я не смогу сделать ни единого шага. Расположившись в спальнике под открытым небом, я попила чаю и забылась под шум ручья сном до рассвета. Утром, позавтракав и собрав рюкзак, я пошла к источникам.

Тропа шла по ручью мимо огромных валунов, заползая на скалы, огибая утесы. Ручей был глубокий, холодный и быстрый. Утро было прохладным и к купанию не располагало.

Тропа, наконец, уткнулась в подобие ванны, от которой поднимался пар. Ванна - небольшое углубление в скале, обложенное по краям мелкими и крупными камнями. Уровень воды в ней поднимался примерно до середины икры, и нужно было очень постараться, чтобы погрузиться в нее целиком. Там лежали китайцы в джинсах и рубашках с длинным рукавом. Чуть поодаль я увидела еще одну ванну, более обустроенную, - она была обложена мешками, туго набитыми песком, которые не позволяли воде быстро утекать в ручей. Здесь воды было уже по пояс, и в ней лежало пять человек.

Следующая ванна - совсем комфортная, похожая на круглую яму с водяным массажем - спа, была заполнена водой почти целиком, но поместиться в ней могло только три человека.

Я выбрала среднюю купальню и, высмотрев щель между телами, примостилась полулежа, вытянув ноги к центру. В компании со мной было две голых девушки и два голых парня и еще двое, одетые, как я, в шорты и футболку. Народ кайфовал, причем, я заметила, что кайф здесь ловят не только днем, но и ночью, поскольку по периметру ванны были расставлены подсвечники с оплывшими свечами. Народ общался. Говорили о путешествиях и дальних странах.

Через два часа все разбрелись, кроме одного. Я согрела воду из ручья, заварила чай, и мы, познакомившись, попили вместе чая, а потом двинулись в обратный путь.

Обратный путь занял семь часов. Мы шли и все время болтали. В пути пили чай четыре раза, останавливаясь у каждого ручья. Кажется, говорила только я, но кое-что он тоже сумел мне рассказать. Он программист и страстный мотолюбитель. Дома у него пять мотоциклов. Работает с пяти утра и до часа дня. После работы до позднего вечера он гоняет на своих мотоциклах по горным дорогам. Этим летом он провел отпуск на Аляске. Семь дней мчал он на мотоцикле до океана. В порту нанял лодку и поплыл смотреть айсберги. Проплавал еще неделю. На следующий год собирается в Южную Америку.

- Ну, ты звони мне, - сказал он на прощание, - может, рванем куда-нибудь вместе.

- Конечно, - сказала я, - позвоню. Как только перееду на новую квартиру, начну работать и найду американского дурака, который согласится на мне жениться.

6

Жизнь моя вступала в очередную эпоху перемен. Дом нужно было освободить через две недели. Работу нужно было искать. Деньги кончались, а начинать аферу с кредитными карточками не хотелось. Документы обещали переслать только к концу года, то есть через два месяца. Нужно было что-то решать с вещами.

Я бродила по дому, по его трем спальням, гостиной, кухне, гаражу, заглядывала в летний домик, что стоял в саду, и везде натыкалась взглядом на вещи. На ненужные теперь вещи. Те, которые я, как муравей, стаскивала отовсюду на протяжении трех лет, устраивая свое гнездо. На стенах висели картины в золоченых рамах, а под картинами стояли мягкие диваны и огромные кресла, в которых так уютно было устроиться почитать свежий журнальчик или поучить английскую лексику. В угловой комнате на четырех стеллажах теснились книги, целая библиотека, привезенная из России. С каждой из книг была связана история, каждая навевала воспоминание о прошлой жизни. Столы, столики, стулья, компьютер, оргтехника, аудио- и видеосистемы, две огромные кровати, напольные вазы, садовый инвентарь, посуда, холодильник, печки располагались каждая на своем месте, образуя разумный порядок, который теперь нужно было безжалостно разрушить. А также нужно было избавиться от одной из двух машин.

Избавление от вещей представлялось мне почти неразрешимой задачей. В Америке трудно купить вещи, но еще трудней их продать.

Вещи можно было отвезти на свалку, но при этом заплатить хорошие деньги. Можно также отвезти их в Армию спасения, но опять нужно платить деньги за перевоз, да и не было гарантии, что их возьмут. Можно было сделать так, как поступает вся Америка от бедных до богатых - устроить гараж-сейл.

Гараж-сейл - это когда все ненужные вещи вываливаются ровными рядами во дворе собственного дома или в гараже (отсюда название). На гараж-сейле можно купить и продать все от рваных полотенец до антикварной мебели. Гараж-сейл, я не побоюсь сказать этого, - одно из основных развлечений граждан Америки в выходные дни. Все, продавцы и покупатели, с нетерпением ждут теплого времени года, когда начинаются первые гараж-сейлы.

Чтобы устроить гараж-сейл нужно дать объявление в газете, заплатив за это небольшую пошлину, а можно и просто развесить на всех перекрестках и углах указатели со стрелками и адресом гаража. После чего нужно рассортировать вещи и разложить их по цене. Цена обычно колеблется между пятью центами и 100 долларами, но в целом она ниже настоящей цены за вещь в десятки раз. Вещи кладутся в огромные корзины, расставляются на стеллажах, вывешиваются на манекенах, раскладываются на столах и выстраиваются рядами. Тут же могут продаваться прохладительные напитки и домашнее печенье.

Гараж-сейл - трудоемкая работа, одному с ней не справиться, она требует помощников-добровольцев.

«У меня есть еще две недели, - думала я, - оставлю решение «на потом», авось как-то все само собой разрешится».

Единственное, от чего я не могла сейчас отмахнуться, это от вопроса, куда деть одну из машин. При ближайшем рассмотрении выяснилось, что одна из них дышит на ладан, а вторая тоже не далеко от нее ушла.

Ко мне приехала Лена, посмотрела машины и сказала, что лучше всего продать «Нисан», дни которого были сочтены. У «Нисана» дело было плохо с трансмиссией. Я, как честный человек, хотела заменить трансмиссию перед продажей, но Лена сказала, что тогда дешевле будет просто отвезти ее на свалку.

Я такой же продавец, как тот старик, что не мог продать корову, поэтому продажу машины я доверила Лене. Лена проработала пять лет в автомобильном бизнесе и знала, как это делается. Для удобства машину нужно было перегнать в Сан-Франциско, ближе к Лениному дому.

К дому Лены от меня можно было доехать по скоростному шоссе за 40 минут, а по обычной дороге нужно было тащиться два часа, останавливаясь на каждом светофоре. Мы договорились, что на следующий день я перегоню машину.

- Только не езжай по хайвею! - категорически сказала мне Лена на прощание. - Тише едешь - дальше будешь!

Кажется, она повторила это три раза.

Следующим утром, выйдя из дома, я села в свою любимую машину. Я ее, действительно, любила. Я выбрала ее два года назад среди прочих равных у поляка, торговца подержанными машинами. Она провезла нас через всю Америку, с востока на запад, побывала в горах Колорадо и заповеднике Yellow stone. Ходила она бесшумно, храня тела пассажиров в своих плюшевых стального цвета креслах. Старушка, несмотря на свои 12 лет, все еще была красива.

Я с пол-оборота завела мотор, и она легко пошла, неслышно перебирая колесами.

«Неужели она пройдет свой последний путь как старая кляча» - подумала я.

«Неужели она не вытянет свой последний маршрут? Я не буду ее гнать, постараюсь не жать на тормоз, поведу ее деликатно, разгоняясь на спусках, чтобы потихоньку, не спеша вскарабкаться на подъем».

Чем больше я так думала, тем меньше мне хотелось ехать со скоростью 45 километров в час, и тогда, решившись, я свернула на хайвей.

Я ехала по хайвею и радовалась хорошей погоде, прислушиваясь к ровному ходу машины. Ничего не предвещало беды, пока мы с ней не уперлись в долгий тягун.

На хайвее нельзя останавливаться, поэтому другие машины, обгоняя меня, начали громко сигналить, а люди, почти вываливаясь из окон, показывать жестами, что со мной не все в порядке.

Они могли бы и не стараться, поскольку машина моя окуталась плотным облаком густого пара, и я потеряла всякую видимость. Едва успев съехать на обочину, «Нисан» заглох.

- Ну что ж, умер в полете, - подумала я, чеша в затылке.

Машина все еще курилась, когда я решила выйти из нее и оглядеться.

Метрах в пятистах от меня стояла будка с надписью «SOS». Я включила аварийную сигнализацию и отправилась к ней. В будке висел телефон, по которому я быстро связалась с любезной телефонисткой. Она спросила, чем может помочь - позвонить родственникам, позвонить знакомому механику, вызвать аварийную службу или связаться со страховой компанией. Я выбрала звонок другу и назвала номер телефона Лены. Соединили меня с ней очень быстро, и скоро я услышала ее спокойный голос.

- Да, - сказала Лена.

- Я стою на хайвее, а машина все еще дымит, - ввела я ее в курс дела

- А что ты делаешь на хайвее, - спросила она. - Я же тебе сказала…

Дальше я услышала от нее все о своих умственных способностях и прочих личных качествах. Я молчала, потому что ответить было нечем.

- Где ты находишься? - спросила она.

Я оглянулась вокруг и начала рассказывать.

- Здесь очень красиво. Дорога, разделяясь на два рукава, проложена на разных уровнях. Слева от меня видна цепь холмов, вдали голубых, а вблизи розоватого цвета. Справа от меня холмы не такие живописные, но и они очень привлекательны. Все в зарослях колючего кустарника и мелких цветах желтого цвета. Цветы и колючки гармонично вписываются в россыпь камней, уходящих к горизонту.

Лена меня внимательно выслушала, а потом спросила.

- Есть ли указатель населенного пункта или километровый столб в этом красивом месте?

- Нет. Ни указателя, ни километрового столба я не вижу, - ответила я.

Видимо, Лена все же что-то сумела выяснить у любезной телефонистки, потому что минут через 40 ее машина остановилась рядом со мной.

- Ну, что ж, давай звонить в страховую компанию, - сказала она.

Дело в том, что неделю назад я, по ее настоянию, сменила страховую компанию и теперь имела возможность воспользоваться бесплатной услугой транспортировки машины на дистанцию не более 11 миль, значит 17 километров.

- Авось повезет, и нас куда-нибудь вынесет в более приличное место, чем эти красивые холмы, - сказала Лена.

Пока мы ждали перевозку, она звонила дилерам, с которыми общалась, занимаясь автомобильным бизнесом. По ее прикидкам, недалеко от «красивых холмов» находилось два автосервиса, владельцы которых торговали машинами. Она дозвонилась до обоих, пытаясь продать мою несчастную машину, но никто не хотел связываться с бедной инвалидкой. Наконец, после долгих уговоров, под честное слово Лены, что, в случае чего, она поможет избавиться от машины, ее взял один дилер за 100 долларов.

Мы уложились в 11 миль и машину загнали во двор автосервиса, а я, не успев уронить прощальную слезу, получила 100 долларов наличными, чему была несказанно рада.

Проблема с машиной была решена. Теперь нужно было решать проблему с вещами, а потом думать о переезде.

- Пойдем со мной на день рождения к одному знакомому, - сказала мне Лена в ответ на мои разглагольствования на тему «куда бы деть лишние вещи». - Там соберется русская русская диаспора.

Она называла диаспору русской русской, в отличие от русской еврейской или русской украинской.

- В компании будут одни мужики. Некоторые из них недавно купили квартиры, и, может быть, кто-нибудь польстится на твою мебель. И вообще - кто знает, как жизнь обернется?

«Ну что ж, - думала я, тщательно одеваясь на вечеринку. - Нужно идти в бой. Вдруг там меня поджидает моя судьба?»

Время было осеннее, темнело рано, и мы приехали на место, когда уже смеркалось.

Район, в котором жил именинник, имел непрезентабельный вид и был похож на заброшенный промышленный пустырь.

Обогнув щербатый забор, пройдя серию искореженных конструкций, мы неожиданно вышли на фасад жилого двухэтажного дома. Перед нами оказался внутренний двор. С одной стороны двор примыкал к развязке хайвэя, а с другой - к развалинам строения неизвестного назначения. Сам дом был построен по типу холостяцкого общежития, где «на 48 комнат всего одна уборная и один душ», поэтому комнаты в нем сдавались исключительно лицам мужского пола.

Во дворе было темно и тихо. Посреди двора стоял накрытый стол, а за столом сидели люди, мужики, и молча жевали. Стол освещался свечой и отблесками большой жаровни, где шипело на углях ароматное мясо, вернее, ребра - целая реберная часть от хорошего бычка. Над мясом колдовал то ли малаец, то ли китаец.

Именинник, небольшого роста человек, засмущался и стал нас рассаживать. Мужики неохотно раздвинулись, пропуская нас к столу, и опять углубились в молчаливое жевание.

Время от времени кто-нибудь ронял фразу.

- Ну а твои-то что пишут? Плохо все, да?

Потом все по очереди рассказывали про свои трудности. Каждый рассказ начинался с фразы: «У моих тоже те же проблемы».

Потом снова повисало тяжелое молчание.

Я сидела между двумя мужиками, один из которых, втянув голову в плечи, зябко кутался в куртку, а второй рассказывал о своем сыне, которого не пускают в страну, и понимала, что приехала напрасно

Время шло, молчание тяготило, обстановка царила под стать освещению - мрачная и тоскливая. Уходить спустя полчаса было неудобно.

Я подумала, что раз уж я пришла сюда, то не дам испортить себе вечер, и решила устроить самой себе веселье.

Выбрала кассету позадиристей, включила магнитофон и обратилась к скукоженному соседу справа.

- Не хочешь ли ты согреться?

- Хочу, - ответил он и направился к дому, собираясь, видно, прижаться к батарее.

- Нет, не так, - сказала я, - давай плясать!

Мы начали танцевать. Потом я вытащила в круг соседа слева, потом выстроила хоровод, а потом нам всем стало так весело, что все проблемы уменьшились и улетучились, по крайней мере на этот вечер.

Страшна не ситуация, в которую ты попал, а то, как ты к ней относишься. Никогда не давай обстоятельствам одержать над тобой победу.

Это я поняла еще раз, отплясывая с мужиками, забывшими все свое невзгоды и печали.

- Только не выбирай того, который твой сосед справа, - сказала мне Лена в коротком промежутке между плясками. - Он сильно пьющий. Ты с ним пропадешь. Он сейчас, знаешь, почему такой грустный и не в своей тарелке? Потому что трезвый, а трезвый он потому, что в прошлый раз, напившись, разворотил весь дом и погнул станину на жаровне. Его утихомиривали трое. Еле увели.

Саша, так звали «пьющего», от души веселился. Он был трезв, весел и любезен. Он мне положительно нравился, потому что от него веяло теплом хорошего человека. Прощаясь, он вложил мне в руку бумажку с номером телефона.

Я ее не выбросила, а положила, как засушенный цветок, на стол.

«Нет, положительно вечер удался, - думала я, глядя на обгрызенный клочок бумажки. - Но что же все-таки делать с вещами?»

Я позвонила Лене посоветоваться, что лучше - заказывать машину на свалку или устраивать гараж-сейл.

- Позвони Саше, - сказала она. - Он неделю назад купил новую квартиру и у него большая машина. Может, он сможет тебе чем помочь?..

Я еще раз посмотрела на мятую бумажку и увидела сценарий развития наших с Сашей отношений.

Мужик он крепкий и три года живет без женщины. Значит, ему нужна будет постель. Я привяжусь к нему душой и прирасту телом, а тут как раз к нему семья приедет.

- Здрассте!

Мужик начнет метаться, а я ударюсь в слезы.

«На фига мне все это надо? - думала я. - Но с другой стороны - а что делать с вещами?»

Нет, наверное, нужно позвонить, спросить официальным тоном, нужна ли мебель, пусть забирает все, что хочет, остальное на свалку и до свидания! Никакого общения, никаких отношений - решила я.

Набрала номер, услышала ответ и сказала как можно суше и официальней:

- Я попала в хреновую ситуацию, но она никого не касается, кроме меня. Ты можешь мне помочь. Если приедешь и заберешь из моего дома, все, что тебе понравится.

- Я сейчас приеду и посмотрю вещи, заберу все, что лишнее и помогу с переездом. У меня большая машина, мы справимся, - услышала я в ответ.

Я решила подстраховаться и, чтобы исключить всякую возможность возникновения отношений, позвала в гости Лену и Илью.

Илья - еврей из Армении. Он достался мне в наследство от Сергея. Илья страдал головными болями и был депрессивно подавлен. Он был неудачником, потерял работу, жена от него ушла и еврейская диаспора сторонилась его. Мы с Леной опекали его, а он с благодарностью принимал нашу опеку.

Я испекла пирог и приготовила мясо по особому рецепту. Гости прибыли, откушали и задержались за разговором до часу ночи.

Я знала, что Саше рано вставать на работу, а до дома далеко добираться.

«Придется его оставить на ночь в доме, - подумала я. - Ну не гнать же на улицу?»

Когда, наконец, все ушли, я взглянула на Сашу и поняла, что мужик дошел до ручки. На него было больно смотреть. Его трясла крупная дрожь, и он не мог вымолвить ни слова.

- Я могу тебе чем-то помочь? - спросила я, стеля постели в разных комнатах.

- Ложись со мной, - сказал он, сильно заикаясь.

Можно по-разному относиться к женщинам, ложащимся с чужими мужьями в постель. Можно по-всякому осуждать мужчину, стремящегося к чужой женщине. А можно никак к этому не относиться, потому что жизнь сама всегда накажет неправых.

Саша окончил Ленинградский строительный институт. На пятом курсе женился и после окончания института подался с женой и маленьким сыном на Дальний Восток. Поселились они в щелястом вагончике с печкой. Сынишка хворал, родился еще один, и Саша решил перевезти семью в теплые края, на Украину, в город Хмельницкий.

Там он устроился на хорошую работу, получил квартиру, заговорил по-украински и был доволен жизнью вплоть до 1991 года, когда все это в нашей стране началось. Он стал крутиться как все. Челночил, купил ларек на рынке, торговал ширпотребом, в общем, приспособился. Три раза он разорялся дотла и начинал дело сначала. После четвертого раза у него сдали нервы, и он решил поискать счастья на чужой стороне.

Он приехал в Америку по бизнес-визе, как частный предприниматель. То есть на экскурсию для обмена опытом. Посмотреть, как развивается малый бизнес в Америке.

Сразу подал на политическое убежище - мол, на Украине к русским так плохо относятся, что жить там просто невозможно - поубивают. Он тоже доставал липовые справки и свидетельства. Получил статус беженца и легализовался в Америке. Вот-вот должна была приехать семья, как прогремели взрывы 11 сентября 2001 года, и приезд семьи отодвинулся на два долгих года. Как у всех.

Английского языка он не знал, но машину водил. Устроился через посредника в строительную фирму плотником. Посреднику выплатил за посредничество частями две тысячи долларов. Жил вместе с другом в подвале, разбитом на клетушки. Потом купил машину. Теперь вот взял квартиру в кредит. Семья должна приехать со дня на день. Это состояние длится у Саши третий год.

Я согрела Сашу и дала выговориться.

Он приехал на следующий день, в пятницу, чтобы поехать вместе куда-нибудь подальше и посмотреть на горы. За три года жизни в Америке Саша ни разу не ездил на океан и ни разу не был в горах. Он работал день и ночь без выходных на будущее семьи.

У нас было впереди еще целых 10 дней жизни в доме. В последнюю субботу мы переезжаем, а в эту едем в заповедник - решили мы.

Мы выбрали «Заповедник Гигантских Секвой».

В пятницу вечером мы уже были в кемпграунде.

Кемпграунд - это такое оборудованное место в заповедном лесу, где можно на отведенной площадке за небольшую плату (в среднем восемь долларов со стоянки) поставить палатку. На стоянке имеются стол со скамейками и оборудованный очаг с металлической решеткой. В непосредственной близости от стоянки есть источник питьевой воды и стоят чистые туалеты, зачастую с душем. В кемпграундах к некоторым стоянкам подведен электрический кабель и выход для подключения водяного шланга. Это в случае, если вы путешествуете в доме на колесах.

Выбрав уютное местечко, мы поставили палатку и выпустили Пушка бродить по ночному лесу. Нас окружал лес из гигантских стволов, в очаге потрескивал огонь, на переносной жаровне шкварчала молодая баранина. Пушок время от времени выныривал из темноты и, увидев, что все в этом мире остается без изменений, нырял обратно.

Рано утром мы вышли на маршрут и прошагали по горам часов пять. Саша шел легко и быстро. Дорогой без умолку говорил. Его увлечением была античная история и антропология. Он открывал для меня картину развития человечества, в которой народы перемещались по воле создателя так же легко, как парашютики одуванчика по воле ветра.

Мне было хорошо и спокойно. Я чувствовала, что все мои проблемы непременно решатся и что мне остается решить всего одну задачу.

Как уйти безболезненно от Саши, когда ни я, ни он - мы оба этого не хотим.

7

Всю следующую неделю мы с Сашей развозили вещи по новым адресам. Себе я оставила кровать, холодильник, маленький столик, книжную полку и компьютерное кресло.

Как потом оказалось, и этого было много.

Квартира, в которую я переехала, была довольно уютной. Она состояла из просторной и светлой спальни, гостиной, большой застекленной лоджии и кухни. Я вселилась в спальню. Гостиную занимала хозяйка. Ее звали Екатерина. До переезда в Америку она работала врачом офтальмологом в одной из московских клиник.

Квартира находилась в доме, который был построен по типу крепости. Он с четырех сторон плотно обхватывал прямоугольник двора, не оставляя никакой возможности проскользнуть постороннему внутрь. Во дворе сиял бирюзой бассейн и плескал воду фонтанчик, пугая золотых рыбок в искусственном прудике. Везде было зелено и тихо. Все располагало к спокойной жизни. Коту там тоже нравилось.

Меня все устраивало в моем новом жилье, хотя цена (600 долларов в месяц) была великовата. К этому времени я имела небольшой заработок - забирала мальчика из школы и убирала раз в неделю дом у состоятельных русских. Помимо этого, время от времени перепадала и другая случайная работа, но в основном с работой меня преследовали неудачи.

Вот, например, американская семья, которой требовалась женщина для присмотра за восьмилетним мальчиком. Мы поехали на собеседование к ним домой вместе с сотрудником агентства, в которое я обратилась за помощью в поиске работы.

Женщина требовалась на три часа в день. За это время нужно было забрать мальчика из школы, зайти в магазин за продуктами, успеть убрать дом и приготовить ужин. Причем не просто ужин, а нечто изысканное. Что-нибудь из китайской, французской, итальянской или японской кухни. Вся эта работа стоила бы мне 24 доллара в день. Плюс два часа на дорогу.

Несмотря на это, я готова была согласиться, но не выдержала основного испытания.

Хозяйка вскипятила чайник и поставила его передо мной вместе с чашками и печеньем на сервировочный столик. После чего мы минут пять сидели возле него, гипнотизируя его взглядом. Я поняла, что происходит что-то не то, но не могла понять, что именно. Оказывается, разлить чай по чашкам должна была я, а не хозяйка, чтобы доказать свою готовность услужить. Об этом мне рассказал на обратном пути сотрудник фирмы.

Или еще один случай, когда я ездила в дом к одной русской молодой женщине, вышедшей замуж за американца. Видимо, она устала слушать ежедневные попреки мужа, что в доме не убрано, и решила нанять уборщицу. Приехав к ней, я первым делом осмотрела дом, и он мне понравился. Я люблю дома с деревянными панелями. Я люблю полировать дерево и видеть, как оно оживает под действием моих рук. Деревянный дом, в отличие от остальных, мне кажется живым существом. Этот дом был очень запущенный и еле дышал. Никто давно не протирал мягкой суконкой, смоченной пихтовым маслом, его панелей и не касался полиролью его паркета. Он требовал ухода, то есть времени и денег. Деньги девушка платить не хотела.

- Делайте только то, что успеете за два часа, - сказала она, - остальное оставляйте как есть.

- Устав корпорации мусорщиков не позволяет мне оставлять дом, убранным наполовину, - сказала я ей.

Она смотрела на меня, не мигая минуты две, потом сглотнула слюну и спросила очень серьезно:

- А нельзя его нарушить?

- Нет, - ответила я совершенно серьезно и закрыла за собой дверь.

Зато, как казалось, мне повезло с домом и с хозяйкой. Хозяйка - глубоко верующая женщина, попала в Америку следом за дочкой.

Ее дочь, выросшая стараниями Екатерины в строгости православной веры, вышла замуж за американца, перекрестившегося в зрелом возрасте из протестанта в православного. Десять лет назад он, будучи в России, женился на дочери Екатерины. Сейчас у них росло четверо детей - девочка семи лет, мальчик шести и еще два мальчика-близнеца двух лет. Детишки усердно молились вместе с родителями и безропотно ели вареные овощи с киселем в постные дни. В момент моего появления они переезжали в штат Невада, где среди колючек пус-тыни находился оазис православного монастыря. Настоятелем этого монастыря был слепой ясновидящий старец - грек по национальности. Дочь Екатерины вместе с мужем и детьми переезжали ближе к старцу, полагая, что никакие блага цивилизации не смогут заменить им и их детям духовного общения со слепым провидцем.

Мне очень хочется побывать в этом монастыре и поклониться этому старцу за то, что он, не зная меня, сказал доброе слово в мою защиту.

У Екатерины на тот момент был очень сложный период времени. Не имея в жизни никакой привязанности, кроме дочери, она, не раздумывая, последовала за ней в Америку. Сейчас дочь опять от нее ускользала. Беря жильца (меня) на постой, она хотела убить двух зайцев - выручить немного денег и иметь рядом человека, к которому можно обратиться в трудную минуту, хотя деньги были все-таки важнее.

Екатерина водила машину, выучила, насколько ей было необходимо, язык и купила дом в кредит. За дом она выплачивала огромные проценты, на которые уходила вся ее зарплата, а работала она на трех работах без выходных.

Она ненавидела всей душой банки, капитализм и Америку за такую жизнь. Она не могла бросить все и пуститься за дочерью в Неваду, поскольку тогда семь лет, потраченные ею на непосильную работу во имя своего дома, окажутся напрасными, потому что денег, уплаченных по кредитам, никто вернуть не сможет.

Я ей искренне сочувствовала, но мне нужно было решать свои проблемы.

Вернее одну проблему - легализоваться в Америке. Чтобы легализоваться, нужно было выйти замуж за американца, а чтобы выйти замуж, нужны были деньги. Деньги нужны были на фиктивный брак или на то, чтобы меня приодеть. Я никогда не умела одеваться. Мой стиль - джинсы и свитер. Нужно было менять имидж, чтобы нравиться мужчинам. Об этом я слышала каждый день от Лены. Я сдалась. Мы начали поход по магазинам. Начали тратить деньги с моих кредитных карт.

Суть процедуры получения денег с кредитных карт, разработанная Леной, была необычайно проста и, по ее мнению, безопасна.

Мы ходили по фешенебельным магазинам и покупали дорогостоящие товары, которые Лена забирала себе. Дело было перед рождеством и никто, по мнению Лены, не мог заподозрить меня в том, что я покупаю слишком много дорогих товаров, - вся Америка сходит с ума, набирая рождественских подарков на бешеные суммы. Вот и я такая.

Где какой товар купить, говорила мне Лена. Она без промедления отдавала мне наличными половину стоимости покупки. Откуда она брала деньги и куда девала товар, я не знала, но факт, что к исходу декабря у меня на счету лежало 10 тысяч долларов.

Начал работать наш клуб знакомств. И схема работы клуба, также разработанная Леной, была проста. Она зарезервировала телефонный номер с голосовым ящиком, на который мы записали текст приветствия с просьбой оставлять координаты для связи. Проверять сообщения с координатами желающих покончить с одиночеством, можно было по Интернету, используя определенную программу. Дважды в месяц в местной газете выходило наше рекламное объявление с указанием номера телефона. Вот и весь Клуб знакомств.

Мы не собирались брать деньги с будущих клиентов, поэтому перед нами стояла задача сделать мероприятие как можно дешевле.

Помог нам, не ведая того, Сергей. Среди его знакомых, навестивших мой дом и откушавших моих соленых огурчиков, был владелец одной из газет, издававшихся на русском языке. Мы с ним продолжали поддерживать приятельские отношения. Я обратилась к нему с просьбой напечатать наше объявления в его газете. В ответ он сделал мне неожиданное предложение вести тематическую рубрику под названием «Клуб одиноких сердец» с девизом «Долой одиночество!». Он, доверяя мне, не ограничивал меня ни в чем, позволял писать о чем угодно, разрабатывать проекты, помогающие встретиться одиноким людям. Я запустила первую сентиментальную статью о вреде одиночества и предложила объединиться в Клубе с целью помочь самим себе начать интересную жизнь. Я, вероятно, переборщила с обещаниями. Нам стали поступать звонки и сообщения. Приходилось много говорить по телефону и быть, по сути, психологом, выслушивая жалобы на жизнь, на коварство бывших жен и возлюбленных.

У меня возникла идея собрать всех, откликнувшихся на наши объявления, на неформальную встречу, чтобы они перезнакомились сами, и я начала активно заниматься поиском места для вечеринки, обзванивая всех знакомых и рассказывая каждому суть проблемы.

Звонила я вечерами, после того, как возвращалась с набитыми всякой ерундой сумками в руках из походов с Леной по магазинам. Очень трудно было удержаться, чтобы не купить что-то лично для себя, когда находишься среди такого обилия вещей.

Сан-Франциско - столица неформальных меньшинств. В Сан-Франциско неформальные меньшинства представляют абсолютное большинство. Поэтому ни для кого не составляло сомнений, что я со своей спортивной фигурой и пухленькая Лена - «супружеская пара». Продавщицы лукаво улыбались, глядя, как Лена в магазине капризно выбирает новый наряд, в то время как я, откровенно маюсь, рассматривая витрины, а потом расплачиваюсь по кредитной карте из своего кармана за ее покупку.

В одно прекрасное утро, выйдя из своей комнаты на кухню, я увидела на столе ультимативное письмо от Екатерины.

В нем она обязывала меня в недельный срок покинуть ее квартиру, в ином случае грозила обнародовать перед властями мою недозволенную деятельность. Она писала, что не может жить под одной крышей с человеком, чьи поступки не укладываются ни в один моральный кодекс.

Я стояла и перечитывала письмо, стараясь понять, каким образом Екатерина узнала про наши с Леной кредитные аферы и почему так близко их принимает к сердцу, когда так ненавидит американские банки? Она сама не раз мне говорила о том, что «они бандиты с большой дороги».

Потом, немного поразмыслив, я поняла, что она, услышав мои вечерние разговоры с «одинокими сердцами» решила, что я ищу помещение для борделя и что возвращаюсь поздно с покупками из магазинов, тратя деньги, которые зарабатываю на панели.

Я в ее глазах - блудница и развратница.

Какой же извращенной фантазией нужно обладать, чтобы представить меня, в моем возрасте, не использующую макияж и одевающуюся так небрежно, на панели? Как нужно не знать жизнь и не разбираться в людях - думала я.

Вечером я попыталась внести в ее душу сомнения в правоте ее умозаключений.

- Хотите, - говорила я, - откровенно отвечу на все ваши вопросы и объясню все недоразумения?

- Нет! - Отвечала она, не глядя мне в глаза. - Я ничего не хочу слышать, мне все и так ясно. Чтобы ноги твоей в моем доме не было!

- Вы делаете непростительную ошибку и ставите меня в крайне тяжелое положение, - это все, что я сумела ей сказать.

- Бог меня простит, - отвечала она, - я буду много молиться за то, чтобы он меня простил.

- Ну и что ты собираешься делать? - спросила меня Лена, когда я ей рассказала о новом повороте в моей жизни.

- Поеду жить с Пушком на берег океана, - сказала я и начала без особой надежды просматривать объявления о сдаче комнат.

Хорошо, - сказала Лена, - в понедельник вечером поедем к Михаилу. У него, наверное, есть свободные комнаты. - Саша тебе поможет переехать еще раз.

Дело в том, что все это время я пыталась разорвать с Сашей всяческие отношения.

«Хватит ворованной любви, - думала я. - Скоро приедет его семья, и все равно нужно будет расставаться».

В день переезда к Екатерине я впервые попыталась оторваться от Саши. Сменив номер своего телефона, я ему сама не звонила. Глупо, конечно. Через пару дней он приехал к Екатерине на квартиру, - 70 миль это не крюк, но меня дома не застал. Я его старательно избегала, но в один прекрасный момент не выдержала и сломя голову, забыв обо всем, примчалась к нему домой.

Нам было удивительно хорошо вместе.

С первого дня он стал мне родным. Бывает так, что одинокая душа бродит по свету, общается с другими, завязывает отношения, но, несмотря на это, остается одинокой, пока не встретит родную душу. Тогда кончается одиночество. Наверное, так у нас с Сашей и получилось.

Мы с ним пытались каждые выходные куда-нибудь ездить. Я ему показывала свои любимые места. Однажды мы поехали в Форт Росс - русскую крепость, ставшую заповедником со времен 1856 года, когда российское правительство отдало американскому правительству Аляску и колонию в Калифорнии за смешные деньги.

Мы ночевали в кемпграунде, расположенном в лесу, сразу за Русской рекой.

Стоянки, располагались среди молодых деревьев Редвуд (разновидность секвойи), в тени, но мы выбрали место на вершине травянистого холма, с которого открывалась красивая панорама на заросший камышом пруд и прибрежные кущи.

Рядом с нами веселилась небольшая компания. Они почему-то сразу пригласили нас к столу, объяснив, что празднуют день рождения. День рождения отмечала женщина лет пятидесяти с прямыми светлыми волосами, перехваченными ремешком на лбу. Она была худощава и имела раскованную манеру общения, свойственную людям искусства. Действительно, она оказалась художницей из Сан-Франциско. В компании были художники, поэты и писатели. Попив кофе с кексом и поговорив о русской литературе, вся компания отправилась продолжать банкет в ночном баре.

Мы же с утра держали путь по дороге №1, которая идет вдоль океана и считается самой красивой дорогой Америки.

Подбегая к отвесному краю скал, упирающихся в океан, или пробираясь между гор чуть в стороне от него, она набирала высоту на виражах, стремясь на перевал. После перевала она спустилась к небольшому мысу и побежала дальше, в Орегон.

На мысу и располагалось бывшее русское поселение Форт Росс. Мы пошли бродить по крепости, огороженной частоколом. Во дворе стоял колодец, сложенный в 1813 году, где можно было набрать воды, висел корабельный колокол, в который можно было позвонить, а внутри дома были иконы. Все как 150 лет назад. Даже православное кладбище.

Форт Росс восстановлен усилиями русских жителей Калифорнии и Русско-американского исторического общества в Сан-Франциско. Здесь проходят фестивали русской музыки и народного искусства, театрализованные представления. В туристическом центре современного Форт Росса выставлена копия флага, подаренного царем Павлом I Российской американской компании.

8

В Америке я удостоилась чести близкого знакомства с тремя миллионерами - выходцами из России. Правда, два из них на момент встречи потеряли свое состояние.

В бывших миллионерах все еще жила память о бывших миллионах, которая их толкала на немотивированные поступки.

Сергея, которого я в свое время приютила в доме, мучил земельный вопрос. Земля, приносившая ему когда-то в России миллионные доходы, не давала ему спать спокойно. Он брал деньги в долг у друзей, пытался брать ссуды в банке и покупал в рассрочку землю где-то на краю штата Орегон, где зимой, как в России, метут метели. Это было далеко, не менее 15 часов пути в один конец, поэтому Сергей лишь изредка мог навещать свои владения. Он приезжал туда, окидывал взглядом безжизненные холмы, вздыхал полной грудью, и надежда на лучшую жизнь вновь воцарялась в его сердце. Но не надолго, потому что нужно было спешить с отъездом, чтобы в поте лица своего зарабатывать на хлеб насущный и на выплату процентов по банковским ссудам.

Другая бывшая миллионерша, разбогатевшая в одночасье на разнице курсов акций, цена на которые стремительно взлетела, прожила богатой женщиной ровно три года, после чего потеряла состояние, когда цена на акции не менее стремительно упала. И хотя после тех трех лет уже промчались другие три года, потребность легко тратить деньги укоренилась, и долги ее множились, как сорняки в огороде.

Третий миллионер был настоящим. Это Михаил, с которым я встретилась, чтобы договориться об аренде комнаты. Он был ленд-лордом - имел семь домов в окрестностях Сан-Франциско. Он был также владельцем автомобильного бизнеса. Возможно, он владел еще чем-нибудь, но мне и этого было вполне достаточно.

Нашу встречу курировала Лена. Миша был ее многолетним поклонником и лучшим другом.

Перед встречей Лена меня консультировала.

- Не верь Мише! - говорила она. - Миша очень коварный человек. Ему ничего не стоит обвести человека вокруг пальца, чтобы извлечь выгоду. Его не может остановить ничто. Он однажды продал женщине, на которой всерьез собирался жениться, полусгнивший дом за тройную цену, потому что та поверила в его сказки. - Не верь, не верь, не верь! - Мы обращаемся к нему только потому, что у нас нет времени искать тебе новое жилье и новую машину в другом месте.

С этим ласковым напутствием я отправилась на встречу с Мишей в мой будущий дом.

Миша не выглядел монстром, но и не тянул на миллионера.

Обычный человек с залысинами, который отсутствие волос на голове компенсирует пышными усами, а любимый живот прячет под свободного кроя одеждой. Говорил Миша навзрыд. Не знаю, тренировался ли он специально или интонация закрепилась в результате многократных повторений, но заставить его улыбнуться было практически невозможно.

- Ему выгодно быть несчастным, - вспомнила я слова Лены.

Передо мной стояла двойная задача - договориться об аренде комнаты и купить машину.

Речь о покупке другого автомобиля зашла после того, как я сделала своей машине диагностику в сервис-центре. Ей поставили почти смертельный диагноз. У нее, помимо плохой трансмиссии, вот-вот должен был выйти из строя мотор. Лена решила продавать машину и дала объявление в газете. Теперь дело встало за новой.

Мой будущий дом находился на окраине Сан-Франциско в мексиканском квартале. Район назывался Сансет. Это был довольно удобный район. Всего 25 минут пешком до станции электропоезда, на котором я могла бы доехать до многих городов «Bay Area», городов, расположенных вокруг залива. Одна остановка на электричке - и я уже на конечной станции метро и весь грод передо мной. Если не ездить никуда, кроме Сан-Франциско, то вполне можно было бы обойтись и без авто. Но у меня оставалась работа в Долине, куда без машины нельзя добраться, да и вообще, я любила погонять по хайвею.

Мы подъехали к воротам двухэтажного дома. Дома на улице стояли в линию и были одинакового роста. Несмотря на видимое однообразие архитектуры, в каждом из них была своя изюминка. Оконные проемы, ступеньки и двери, рисунок и колер фасадов делали каждый дом неповторимым, но вместе с тем, все вместе они составляли единый гармоничный рисунок. Каждая улица вносила свой узор в мозаику, покрывавшую склоны окрестных холмов. В это время года вид на холмы смазывался частыми туманами, поэтому они смотрелись размытым акварельным пейзажем.

Дом стоял на горе.

«Хорошо, что внизу есть ограда с воротами, - подумала я, - поскольку в дождливую погоду, поскользнувшись, можно запросто вылететь прямо на мостовую под колеса проходящей машины вместе с тем хламом, которым была завалена гора».

Все, что касалось Миши, было окружено хламом. Может быть, потому, что он родился и вырос в недрах московской коммуналки, о которой часто любил вспоминать. Наверное, коммунальное детство среди заставленных вещами соседей коридоров и кухонь было особенно дорого его сердцу, поскольку он устраивал жизнь вокруг себя по типу плохой коммунальной квартиры.

Дом был двухэтажным. Первый этаж был завален поломанной мебелью, ржавыми частями автомобилей и строительным мусором. Даже я со своей любовью к творческому беспорядку по типу первозданного хаоса не могла не содрогнуться.

Миша провел меня в жилище на второй этаж. Он сдавал две комнаты, кухню и отдельный вход в санузел. Всего за пятьсот долларов в месяц. Это мы потом сторговались на пятьсот. Вначале было семьсот.

Изначально в доме была одна спальня, одна кухня, одна жилая комната и один туалет.

Гений Мишиного воображения преобразил это пространство в жилье для трех мексиканских семей, а потом сумел выкроить из него кусочек и для меня с Пушком. Он действовал с фантазией крота, строящего свои лабиринты в глухом подземелье.

Моя «кухня» - она же прихожая для мексиканских семей имела четыре двери и кусочек стены возле окна, где стоял маленький разделочный столик, куда я смогла поставить электрическую плитку.

Одна дверь вела в мексиканскую половину, вторая - на улицу, третья - в узкий проход к туалету, называемый Мишей спальней, а четвертая - в мою комнату.

Моя комната родилась совсем недавно путем деления на части коридора фанерными перегородками. Фанера не доходила до потолка на добрых полтора метра и потому я могла наблюдать воочию все прелести мексиканской семейной жизни. Комната делилась на верхнюю и нижнюю половину широкой ступенькой. В нижней части комнаты возле ломаного окна, состоящего из трех неравных граней, смог поместиться только небольшой ящик с цветами. В верхней же с трудом встала кровать, а впритык к ней - маленький столик с компьютером. Все это расставилось потом, а пока пространство было завалено рухлядью, приобретенной Мишей на гараж-сейлах.

Отдельный интерес представлял туалет с ванной. Санузел был один на всех, но имел два входа - мексиканский и мой. То есть в любой самый интересный момент с мексиканской половины можно было ожидать гостей. Замок на дверь туалета, не знаю для какой надобности, был навешен только с моей стороны.

Я попросила Мишу сделать щеколду на мексиканской двери с внутренней стороны туалета и очистить мою комнату от рухляди. Миша оскорбился за свой «антиквариат», но обещание выполнил. Еще он нарастил мою стену. Так что я оказалась в полной изоляции.

Итак, квартирный вопрос был решен, и мы стали договариваться о машине. Я дала Лене полную свободу в том, что касалось машины. Машину у Миши я купила задорого. Я это знала, когда покупала, но поняла, сколько переплатила, только потом, когда через три месяца решила ее продать. За нее никто не давал больше 500 долларов, в то время как я заплатила полновесных четыре тысячи.

Резон был таков. По словам Лены, у этой машины был новый мотор и новая трансмиссия.

- Все остальное ерунда, - говорила она, - самые дорогостоящие детали в приличном состоянии.

Я соглашалась с ней, тем более что внешне машина производила хорошее впечатление. Весь текущий ремонт по договору Миша обязался делать бесплатно в течение календарного года.

Как потом выяснилось, машина, не имела ни одной целой детали внутри, поскольку часть из них была повреждена в результате аварии, в которой она побывала, а остальные проржавели в условиях сырой санфранцисской зимы.

На Мишу работало пять человек, пять братьев. Всего у их мамы и папы было восемь сыновей. Все они приехали в Америку с Украины, выиграв вид на жительство в лотерею. Не знаю, в какой части Украины они жили до Америки, но образования они явно там недополучили, потому что с трудом читали по-русски и с таким же трудом писали. Об английском речи не было вообще. Жили они дружной семьей у Миши в доме на положении батраков. Правда, было немного непонятно, кто на кого батрачил, потому что Миша на всех готовил и всех кормил три раза в день.

Это был устойчивый симбиоз в несносной для любого другого человека среде обитания.

Я думаю, не следует повторяться, что жили они в своем доме за фанерными перегородками. Также нет нужды говорить, что и двор, и дом были захламлены до предела. Братья спали на грубо сколоченных двухэтажных нарах в помещении без окон, начинавшемся сразу за остовом машины, загораживающим входную дверь. За «спальней» через коридор можно было попасть в изгаженную кухню, которая плавно переходила в Мишину комнату. Единственным отличием его комнаты от комнаты работников было наличие окна. Вход в его комнату был с фасада.

Миша братьев кормил и предоставлял «жилье». Плюс платил зарплату - около 500 долларов в месяц. Братья возмущались мизерной платой и всячески саботировали работу. За ними нужен был глаз. Глазом был Миша. В том смысле, что они работали только под бдительным его оком. Как только он переводил свое око с одного на другого, как тот, первый, тут же переставал работать. Лучше всего жилось «главному механику». Как правило, после ночной пьянки он ложился для проведения ремонтных работ под машину и спокойно спал там, пока о его ноги кто-нибудь не спотыкался.

Об этом я узнала потом. А пока, довольная, что у меня снова все налаживается, я вернулась к Екатерине, чтобы по ее требованию через неделю съехать окончательно с ее квартиры.

Она меня ждала, сидя за столом перед листом бумаги с карандашом в руках. Было видно, что она долго готовилась к предстоящему разговору.

- Садись, - сказала она. - Нам нужно поговорить. - Я посоветовалась с дочкой, - начала она, - а дочь имела разговор с ясновидящим старцем, настоятелем монастыря. Он сказал, что мы ошибаемся в отношении тебя. Он сказал, что тебе нужно остаться в доме.

Повисла пауза.

Я думала, насколько незрячи женщины, имеющие глаза, и какая у них незрячая душа, поскольку, видя меня воочию, не смогли разглядеть человека. А старец, несмотря на слепоту, по-видимому, настоящий ясновидец.

Но то, что сказала Екатерина потом, привело меня в полнейшее смятение.

Она говорила, рисуя карандашом на бумаге галочку возле каждого пункта разговора, записанного на листочке.

- Ты - блудница, что не вызывает никакого сомнения. Но Господь любит всех и готов протянуть тебе, как некогда Марии Магдалине, руку помощи.

Этой рукой должна стать, по ее мнению, она, Екатерина.

- Чтобы помощь была получена, и чтобы Господь явил свою милость, ты должна, - говорила она, - делать только то, что Господь (устами Екатерины) будет говорить и советовать.

Далее шла программа перевоспитания меня в праведницу.

1. Я не должна ездить в Сан-Франциско ни по какому поводу.

2. Я должна порвать всякие отношения с Леной, поскольку она еще более развратный, чем я, человек, который тянет меня в пропасть.

3. Я должна каждый день ходить в церковь и предаваться утренней и вечерней молитве, соблюдая все посты и праздники.

4. Я должна оставить всякого рода деятельность, кроме церковной.

Тогда, по моим молитвам, Бог даст мне все, о чем я буду просить. Он даст работу, официальный статус в Америке и даже хорошего мужа.

Екатерина была сильно обеспокоена моим предстоящим переездом в Сан-Франциско.

- Там, - говорила она, - ты обязательно умрешь от СПИДа, а если не умрешь, то тебя посадят на иглу, а если не так, то каждую ночь тебя будет насиловать весь мексиканский квартал, и в итоге ты заразишься сифилисом. Так что соглашайся на мои условия и все у тебя наладится.

В качестве последнего аргумента она предложила нам с Пушком жить у нее в доме совершенно бесплатно.

Я смотрела на нее, открывая и закрывая рот, словно рыба, и не знала, что ответить.

- Не торопись с ответом, - сказала она, - ответишь мне завтра.

24 часа на размышления.

- А завтра, - попросила она, - отвези меня, пожалуйста, на своей машине в Сан-Франциско к агенту, который занимается моим кредитом. Мне нужно пересчитать проценты. Я, - продолжала она, - никогда не была в городе и не могу вести машину по хайвею.

Эту ночь я не спала. Но не из-за тех страшных картин, которые нарисовала Екатерина. Я думала о том, что ей сказать завтра. Я знала, что она искренне верит в то, о чем говорила. Я не могла переубедить ее в ее вере, но и не могла согласиться с ней, поскольку видела мир перед собой несколько шире, чем она. Я видела ее заблуждения, но не могла доказать свою истину, которую выслушать она бы не захотела.

«Если я скажу, что несмотря ни на что принимаю решение переехать в Сан-Франциско, то стану виновницей ее душевных терзаний. Она будет мучиться, - думала я, - что не смогла убедить меня и тем самым невольно толкнула, выдворив из своего дома, в «клоаку разврата и грязи».

Проворочавшись с боку на бок целую ночь, я к утру приняла решение обмануть ее, разыграв маленький спектакль.

«Одним грехом больше, одним меньше…- все равно от расплаты не уйти, - решила я. - Зато я сниму грех с ее души».

В Сан-Франциско, после того, как она вернулась от агента, я ей сказала, что только что мне позвонили и предложили работу в доме у молодой пары. Им нужна няня для 10-месячной дочки Сонечки. Семья живет в Санта Крузе, что за двумя перевалами от развратного Сан-Франциско. Я расписала все подробности моей будущей работы, и, кажется, она мне поверила.

Эту работу мне, действительно, предлагали, но за такую мизерную зарплату, что я на нее не согласилась.

До Сан-Франциско мы добирались непросто. Дело в том, что, подойдя утром к моей машине, мы увидели полностью сдутое колесо. Времени на замену колеса не было. Разом побледневшая Екатерина сказала, что в город поедет одна на своей машине. Я настояла на том, чтобы ехать вместе с ней, поскольку боялась, что она может попасть в беду, - глаза ее остекленели от страха, а человек под властью страха себя контролировать не может.

За рулем Екатерина сидела сама, поскольку, с ее слов, машина была с норовом. Лихо выехав на хайвей, мы помчались по нему со скоростью 95 миль (160 км) в час. На весь салон звучала проповедь. Потом послышались псалмы. Время от времени, когда из динамика раздавалось: «Господи, помилуй» и «Аллилуйя!», Екатерина трижды осеняла себя широким крестным знамением и повторяла следом: «Господи, помилуй!».

«Ну и рисковый же она водитель, - думала я. - Я бы на ее месте поостереглась ехать с такой скоростью».

- Может, нам не нужно ехать так быстро? - Осторожно спросила я ее.

Екатерина сидела бледная, вцепившись в руль, не отрываясь глядя на дорогу.

- Я бы поехала медленнее, - сказала она чуть не плача, - да у моей машины тормоза не исправны. Она едет, как хочет, и я ничего не могу с ней поделать.

- Да вы не жмите на газ - посоветовала я.

- Я и не жму, - возразила она, - машина сама куда-то мчится. Я на ней как можно реже стараюсь ездить, потому что никогда не знаю, что она еще выкинет.

Мы все-таки добрались на норовистой машине до места.

На обратной дороге Екатерина наотрез отказалась рулить, и машину повела я.

Да, скажу я вам, это было не простое дело сладить с ней.

Возле дома я искренне повторила вслед за Екатериной:

- Спасибо тебе, Господи, что не оставил нас своим вниманием и дал живыми добраться до дома!

9

Несмотря на видимое спокойствие, я с трудом сохраняла присутствие духа во времена жизненных коллизий, когда вокруг меня рушился мир, пытаясь ненароком завалить своими обломками.

Мне некому было жаловаться. Потому что вокруг были люди, решающие свои проблемы, и эти проблемы при внимательном взгляде на них оказывались ничуть не меньше моих. Вот так мы и жили - каждый в круге своих забот.

Порой я впадала в депрессию. Один раз депрессия полностью парализовала меня. Это было еще в моем доме, когда я осталась совсем одна.

Мной овладело странное состояние - не печаль и не тоска, не отчаяние и не грусть, а нечто, не дающее двигаться. Впечатление такое, что меня целиком поместили в некую субстанцию, вначале довольно жидкую, которая лишь немного затрудняла движение и замедляла бег мысли. Довольно быстро субстанция начала густеть, и вот уже каждое движение стало даваться мне все большим и большим усилием.

Я села в кресло и сидела не шевелясь, уставившись в одну точку. Вскоре перестали действовать руки, шея, голова. Не хотелось открывать глаза, и не ворочался язык - все тело как бы было облеплено вязким застывшим «студнем». Я легла - никаких мыслей в голове и абсолютно никаких желаний.

Кто испытал, тот знает.

Я пролежала два дня. На третий мне позвонил Илья (которого мы опекали с Леной). Спросил, что я делаю, - я ответила. Он приехал, заставил меня подняться и повез к океану. Может быть, соленые брызги на лице, запах водорослей да шум волны немного взбодрил меня, а может, те несколько шагов, которые я сделала, борясь с порывом ветра. К концу поездки я ожила.

В другой раз мне опять позвонил Илья. Теперь было невмоготу ему. Я не придумала ничего умнее, как повезти его к отцу Федору.

Об отце Федоре я узнала из случайного, ничего не значащего разговора, вернее, узнала не о нем, а о том, что где-то неподалеку от города Фримонт, в горах, есть православный монастырь, в котором живут три монаха.

Течение нашей жизни подвластно судьбе, а на судьбу влияет случай, а то, как мы принимаем его величество случай, зависит от нас, от нашего состояния, на которое влияют превратности судьбы. Иногда мы отмахиваемся от случайностей, а иногда мысль о них не дает нам спать и вызывает непреодолимое желание действовать.

Я не знала почему, но мне непременно нужно было как можно скорей попасть в этот монастырь. Меня понесло туда на следующее же утро, в среду, несмотря на то, что мне говорили, что у них служба по воскресеньям, что они ведут затворнический образ жизни и что лучше им не мешать.

- Просто приеду и постою рядом, не буду заходить вовнутрь, - придумала я себе оправдание.

Закрываю глаза и вижу, как в первый раз, дорогу к монастырю, по которой я проехала потом не раз и не два.

Моя машина мчится по 680 хайвэю в безликом потоке себе подобных, а я лишь успеваю следить за указателями. Правый поворот на Mission street - я упираюсь в «Макдоналдс», построенный в мексиканском стиле, а именно, с крышей из красной черепицы. Дальше еду по Canyon road - дороге, что идет по левой стороне широкого каньона, потом сворачиваю перед эстакадой на неприметную улицу, петляющую лесом вслед за сухим руслом ручья, и попадаю в район, застроенный частными домами. Дорога следует по водоразделу и потому домов не видно, а видны только заборы и въездные ворота с их номерами. Останавливаюсь перед калиткой нужного мне владения на площадке, вмещающей ровно одну машину, и нажимаю кнопку звонка.

Мне ответили по-английски и, не тратя времени на выяснения, кто я и что мне здесь нужно, раскрыли настежь ворота, чтобы я могла проехать на машине. Я пошла пешком. Несмотря на волнение, сумела оглядеться.

Въездная дорога, начинаясь от ворот, резко уходила вниз, к прятавшемуся за крутым склоном дому. За домом виднелась зеленая лужайка, а в ее конце скрывался в орешнике берег ручья. Слева на лужайке в окружении молодых секвой строился еще один дом, а справа, на дальнем ее краю раскинули кроны деревья грецкого ореха.

Наверху, у начала дороги стояла недавно срубленная, покрытая искусной резьбой часовня, увенчанная синим куполом с крестом. Через большой не закрытый проем в стене можно было разглядеть колокол и икону в золотом окладе.

Внизу, возле дома меня встречал тучный монах с непокрытой головой, одетый в черный подрясник, из-под которого виднелись спортивные штаны. Мягкие седые растрепанные волосы, мясистый нос, испещренный красными прожилками, круглые щеки и дряблая шея. Спокойный взгляд голубых глаз. Спокойный и добрый.

Голубые глаза бывают у молоденьких наивных девушек и у младенцев. У монахов глаза должны быть серыми, стальными, пронизывающими насквозь, видящими все людские грехи и пороки. Монах с голубыми глазами не может обличать, он может только любить и прощать.

Это был отец Федор. Он ввел меня в дом и представил прямо на лестнице двум другим монахам, отцу Николаю и отцу Петру.

- Это Ирина, - сказал он, - она русская.

Мы взошли на второй этаж, в большую столовую, к которой примыкала кухня с печкой. Из широкого, во всю ширь стены, окна столовой открывалась панорама монастырского двора. Дверь возле окна выводила на обширный балкон, где висел литой колокол и стояла легкая мебель. С балкона спускалась во двор лестница.

В столовой возле окна стоял стол, а к столу были придвинуты резные лавки. Мебель была светлого дерева, добротная и красивая. За столом могло поместиться не менее 20 человек.

Не зная, как оправдать свое неурочное появление в монастыре, я сказала, что хотела бы написать небольшую заметку о нем в русской газете.

Отец Федор явно был обрадован этому, а из того, что он рассказал о себе, я поняла почему.

Судьба отца Федора изначально была связана с судьбой России, вернее, с историческими личностями Русского зарубежья.

Он был рукоположен и благословлен на монашество в начале 60-х годов Иоанном Шанхайским и Сан-Францисским.

Второго июля 1994 года Русская православная зарубежная церковь причислила святителя Иоанна Шанхайского и Сан-Францисского чудотворца к лику святых.

Великий праведник 20 века Иоанн Шанхайский и Сан-Францисский родился в Харькове 4 июля 1896 года. В конце гражданской войны он вместе с родителями эмигрировал в Югославию, где закончил богословский факультет Белградского университета. В 1926 году митрополит Антоний - основатель Русской зарубежной церкви - постриг его в монахи, а в мае его назначили епископом в Шанхайскую епархию.

В Шанхае он был вдохновителем постройки храмов, госпиталей и приютов. Среди его прихожан были не только русские и украинцы, но и сербы, и греки. Со дня принятия монашества Святитель Иоанн наложил на себя добровольное послушание. Он никогда не ложился и почти не спал, только засыпал иногда в храме, распростершись перед иконами. Ел он один раз в сутки, а в посты - только просфору. Ходил босой зимой и летом. Жизненные силы черпал в молитвах. Он был наделен даром предвидения, даром исцеления и способностью читать мысли. Существует множество свидетельств его чудодействий, но, даже если не принимать их во внимание, его можно было бы причислить к лику святых за его гражданский подвиг, за то, что он возглавил исход русской колонии из Китая после прихода коммунистов к власти.

Они бежали на Филиппины, в лагерь международной организации беженцев на острове Тубабао, где провели 27 месяцев. За все это время к острову, который ежегодно треплют тайфуны по три-четыре раза за год, не подошел ни один тайфун.

Владыка поехал с ходатайством о помощи русским беженцам в Вашингтон и добился изменения закона, благодаря которому три тысячи русских были допущены в США. Остальные две тысячи уехали в Австралию. Судьба тысяч русских, рискнувших вернуться в Россию, не известна, но о ней можно догадаться.

В 1951 году владыка возглавил Западно-Европейскую епархию с кафедрой в Париже.

Вскоре в среде русской эмиграции Америки, разделенной со своим пастырем, начались ссоры, разногласия и раздоры. Было приостановлено начатое строительство собора в честь Божьей матери «Всех скорбящих радостей». По ходатайству русской общины Синод назначил в 1962 году архиепископом на Сан-Францисскую кафедру владыку Иоанна «для восстановления мира и окончания постройки собора».

Русская община продолжала по привычке писать доносы, по которым архиепископу Иоанну пришлось отвечать перед судом. Несмотря на это, собор был достроен и засиял золотыми куполами, а владыка Иоанн умер 19 июня 1966 года.

Святитель и чудотворец Иоанн помогал всем больным и страждущим невзирая на вероисповедание.

После рукоположения отца Федора владыка Иоанн помог ему начать службу в сербском соборе в Сан-Франциско. Там отцу Федору был выделен небольшой придел, где он мог исповедовать и читать службы для православных. В основном к нему на службу ходили сербы и греки. Но один раз к молодому монаху пришел исповедаться одетый чрезвычайно элегантно важный пожилой русский господин, который после стал являться довольно регулярно.

Это был Александр Федорович Керенский. Александр Федорович был православным и стремился регулярно посещать храм для молитвы и для причастия. Но делать он этого не мог, поскольку, как только он появлялся среди белоэмигрантов в храме, на него начинали плеваться. Эмигранты винили его во всех своих бедах и бедах, обрушившихся на Россию.

Отец Федор отпустил ему все грехи. Но соотечественниками он прощен не был. В Нью-Йорке после смерти Александра Федоровича его не стала отпевать ни одна русская православная церковь.

Отец Петр, который значительно моложе отца Федора и отца Николая, повел меня по территории монастыря, с любовью демонстрируя каждый уголок.

История монастыря началась, когда встретились два молодых монаха - отец Федор и отец Николай. Отец Николай, американец, принял православие в зрелом возрасте и тут же постригся в монахи. Оба мечтали жить по монашескому чину в монастыре. Осуществить свою мечту они решили сами - создать новый, свой монастырь. Монастырь смогли построить через 10 лет после получения наследства отцом Федором от его умерших родителей. Родители отца Федора - выходцы с Украины. Монахи купили участок в горах, который сразу пришелся им по душе. Они начали строительство церкви и переделку дома под монастырские нужды. Когда люди узнавали, что два православных монаха занимаются постройкой монастыря, они приходили на помощь. Отец Федор не отказывался ни от чьей помощи. Монастырь построен трудом иудеев, католиков, протестантов, баптистов и православных, людей разных национальностей. Люди помогали, кто чем мог - деньгами, действием, утварью. После одной из поездок отца Федора в Грецию им пришел в дар большой контейнер со светлой резной мебелью. Они списались с монахами острова Ситка, и в Калифорнию с Аляски приехала Сара, художница-монахиня, привезшая 40 икон, написанных ею, иконы - точная копия с фресок сербских древних храмов. Теперь эти иконы украшают жилые комнаты и церковный иконостас.

Небольшая церковь, к которой меня подвел отец Петр, была тоже рубленой, с резными ставнями, с узорочьем наличников по окнам и двери. Внутри она была светлой и радостной, потому что в большие оконные проемы были вставлены цветные витражи с сюжетами на библейские темы. Внизу каждого витража было вписано имя человека или нескольких людей, на чьи деньги он был изготовлен. Белое убранство церкови, светлый с золотом иконостас, золотые лампады. Ни в одной церкви я не чувствовала такого спокойствия и умиротворения.

Отец Петр повел меня дальше, в недостроенный дом для приезжих, отделкой которого занимался. Он показал мне наборный шкафчик, сундучок, ларец, подсвечники - все было из дерева и сделано его руками.

Мы спустились в большой беленый погреб, где стояли бочки с вином и настаивались крепкие наливки. Это было тоже дело рук отца Петра.

- Хочешь попробовать нашего вина? - спросили они меня, когда мы уже сидели за столом.

Я отрицательно покачала головой.

- Ну, тогда будем пить чай, как это водится у русских, - сказал отец Федор.

Мы пили чай с шоколадками и печеньем и разговаривали.

Отец Федор заочно любил Россию и хотел, чтобы среди его прихожан было как можно больше русских. Сейчас к нему приезжали православные румыны, сербы, греки и только одна русская семья, от которой я и узнала о существовании монастыря.

Я приехала на службу в следующее воскресенье. Прихожан было не больше 10. Три женщины стояли на клиросе и пели, помогая монахам. Голоса монахов - баритон и тенор - сливались в хоре с женским сопрано. Служба шла на латыни, английском и сербском языках

Я стояла сбоку, невпопад крестилась и вслушивалась в слова. Латынь казалась сухой, английский вообще не ложился на православный обряд, а вот сербский язык завораживал своей звучностью. Язык древних народов, до конца не покончивших с язычеством, но сумевших выйти из сумрака капищ, спрятанных в темных лесах, на разнотравье альпийских лугов, на вершины, где строились христианские монастыри. Случается, что душа расстается с телом при звуках чистого детского пения. Это был тот самый случай, только пение было не детским.

Легко и радостно было жить после этой службы.

- Почему они в шортах? - спросила я отца Федора, показывая на двух румын, выходящих из церкви.

- Но ведь они пришли и помолились вместе с нами, - сказал он. - Я думаю, что Бог услышал и их молитву тоже.

- Не тронь муху, - услышала я, как о Федор пенял отцу Петру, увидев, как тот замахнулся сложенной газетой, пытаясь прихлопнуть муху, сидевшую на стене дома. - Я же тебя просил, - повторил он, - не убивай мух!

- Так ведь они отложат личинки в орехи, и орехи пропадут, - попытался оправдаться отец Петр. В нем была видна крестьянская закваска украинского деревенского парня.

- Пусть едят сколько захотят, все равно все орехи оленям достаются, - сказал отец Федор, довольный тем, что муха ускользнула от газеты и полетела восвояси.

Каждое воскресенье после службы за большим столом рассаживались прихожане, доставали принесенные дары - пироги, фрукты, овощи, рыбу (мясо монахи не ели), отец Петр приносил вина и наливки, и начинался дружный обед.

Я же старалась приезжать к отцу Федору вне службы, когда рядом с ним никого не было.

- Ирина, - слышала я радостный возглас, в ответ на мой звонок в дверь, - заходи быстрее. Ты почему не была так долго у нас?

Я была, я приезжала каждую неделю, я не могла не быть. Меня встречали улыбкой и провожали подарками. Я уезжала из монастыря то с мешком орехов, то с пакетом шоколадок.

Как-то мне было особенно муторно на душе, и я приехала в монастырь вечером, когда уже смеркалось. Говорить я почти не могла и поэтому даже не пыталась объяснить цель моего приезда. Увидев мое состояние, отец Федор привел меня в часовню, зажег свечи и оставил одну. Пробыв там какое то время, я успокоилась и поднялась в дом пить чай.

Отец Федор не стал меня утешать и успокаивать.

- Русские, кажется, любят картошку, - сказал он и вынес мешок картошки из кладовой.

- И пить чай? - протянул мне большой пакет, набитый пачками чая и конфетами.

Не знаю почему, но это меня окончательно утихомирило.

Я поняла, что отец Федор любит меня, а значит, и Бог меня любит и мне нечего опасаться.

И вот теперь я привезла Илью к отцу Федору. Илья ходил по зеленой лужайке, спускался к ручью, бродил между ореховых деревьев, и на лице его появилось выражение если не блаженства, то полного согласия с жизнью.

- Слушай, - сказал он, - поговори с отцом Федором, может, он разрешит мне жить здесь. Я могу им помогать что-нибудь строгать или пилить.

- Ты же еврей, - возразила я. - Ты ходишь в синагогу, что тебе делать в православном монастыре, где каждый день молятся монахи. Ты им будешь мешать.

- Да, ты права, - сказал Илья, - а жаль, мне здесь очень нравится.

Я знаю, что Илья приезжал в монастырь еще раз без меня и был принят с ласкою. Я знаю, что он привозил к монахам своего неустроенного друга, - и тот тоже был обласкан.

Меня мучило обещание, данное отцу Федору написать о монастыре заметку в газету.

- Ни в коем случае, - сказал мне человек, который подсказал к нему дорогу, когда я поделилась своими сомнениями. - Представь, как сотни равнодушных любопытствующих людей приедут докучать им скуки ради. Пожалей их.

Я представила и пожалела.

Но, тем не менее, встречая православных русских в окрестностях Сан-Франциско, я рассказывала им об отце Федоре и о монастыре, где их всегда ждут.

- А к какой церкви они относятся - к русской зарубежной, сербской или русской? И по какому календарю живут и молятся? - спрашивали люди меня в ответ.

Я в недоумении замолкала. Если человек ищет Бога, а не просто следит за исполнением обрядов, какая разница, какому митрополиту первому желают здравия во время службы, думала я. - Наверное, я что-то недопонимаю в жизни, но отец Федор - самый светлый человек, которого я встретила в Америке и, пожалуй, не в Америке тоже.

10

Прошел месяц с того момента, как я переехала в «дом с мексиканцами» в Сансете. Благодаря моим стараниям комната стала похожа на жилое помещение, к которому со временем, пожалуй, можно было бы привыкнуть, несмотря на гнилые доски в полу и шуршание мексиканцев за стеной, но и там я не прижилась.

Столько же времени прошло с того дня, как я села за руль Мишиной машины, за которую заплатила сполна.

Езда на ней не заладилась с самого начала. Она, видно, так долго стояла на улицах, обдуваемая ветрами и орошаемая туманами, что забыла о своем предназначении ездить. В первые же полчаса моя радость от того, что села за руль своей новой машины, сменилась глубокой досадой от понимания, что меня ласково обманули, вручив негодный товар. Не успев отъехать от места покупки на пару километров, я услышала скрежет металла по асфальту. Это волочился защитный кожух, не прикрученный к ее корпусу. Подумаешь, кожух, - сказал Миша и посоветовал прикрепить его какой-нибудь проволокой. Дальше - больше. Машина начала глохнуть на ходу и останавливаться посреди дороги.

Когда она наотрез отказывалась двигаться, мне приходилось вызывать Мишу. Он приезжал то с чайником, чтобы долить воду в дырявый радиатор, то с механиком, чтобы тот включил зажигание и запустил мотор. Не проходило ни одной недели, чтобы машина не возвращалась в руки к Мишиным «механикам». Я терпеливо обращалась снова и снова с просьбой о починке, поскольку твердо усвоила со слов Лены - деньги мне не вернут и машину не поменяют, так как остальной парк Мишиных машин в количестве 20 единиц еще в худшем состоянии.

Я спрашивала Лену, зачем Мише столько непригодных машин, рушащихся домов и не работающих работников. Не лучше ли иметь вместо этого два, но нормальных дома, две, но ездящие машины и двух работящих мужиков.

- Если все будет как ты говоришь, - отвечала Лена, - у Миши пропадет смысл жизни. Он человек одинокий. Ему нужно куда-то девать время. Вот сейчас он латает дома и ставит клепки на машины руками непригодных работников. На это уходит масса сил и времени. Но он ощущает свою незаменимость. Он нужен, потому что без него процесс остановится. Это и наполняет его жизнь смыслом. А потом, Миша физически не может выкладывать деньги из кармана. Все хорошее имеет хорошую цену, а то, что у него есть сейчас, - досталось ему за гроши.

Единственное, на что Миша не жалел денег - это на еду. Он любил есть сам и любил угощать других. Мы составляли весьма колоритную комбинацию из трех фигур, когда, повинуясь желанию Лены, появлялись в барах и кабаках Сан-Франциско. Хотя обедали мы не в дорогих ресторанах, зато пить коктейль шли в элитные клубы с хорошей музыкой. Мы танцевали. Каждый в своем стиле и каждый сам по себе. Мы не мешали друг другу, а двигались как планеты вокруг солнца, по своим орбитам. Это был странный альянс, где я, похоже, играла роль жертвы, что, впрочем, не мешало мне вместе со всеми танцевать и веселиться.

Платил Миша.

Время от времени мне в голову приходили бредовые идеи, ни одна из которых не ушла дальше моих мечтаний.

Одна из них - работа отделочником. Я загорелась начать работу на стройке, несмотря на то, что у меня не было никакой склонности к этому, а тем более опыта. Я рвалась в «бой» туда, где требовалась грубая мужская сила и умение обращаться со столярным инструментом. Посмотрев на меня, работодатель отказался.

Я нашла работу по специальности, и мне даже согласились начать оформление рабочей визы. Но для начала мне нужно было выехать из страны. Я отказалась, поскольку было ясно, что назад уже не въеду.

Самой бредовой идеей была мысль пойти служить в американскую армию. Я легко представила себя в армейской форме и солдатских ботинках, бегущую 10 миль по пересеченной местности.

Режим, сухой паек и физическая нагрузка быстро съедят мой лишний вес, - заранее радовалась я. А после службы в армии мне предоставят вид на жительство и бесплатный курс университета.

Лена пошла на призывной пункт, чтобы запродать меня рекрутерам, - за сдачу новобранца полагалась премия, но к всеобщему огорчению, я не прошла в «солдаты» по возрасту - порог в 35 лет мною давно пройден.

В качестве моей последней надежды оставался фиктивный брак, и я сделала попытку найти кандидата для этого мероприятия.

- В Сан-Франциско живет женщина, в руках у которой находится огромная база данных с адресами всех мужчин, мечтающих о женитьбе. Ее зовут Лара. Она тебе обязательно поможет. Она помогла многим - слышала я советы со всех сторон.

Телефон Лары нашелся легко. Так же легко договорившись о встрече, я вхожу в точно назначенное время в непрезентабельный подъезд дома, навевающего воспоминания о сырых домах моего московского детства. Дверь открыла настолько невзрачная женщина, что я даже не берусь описывать ее внешность. Помню, что голос у нее был скрипучий. Квартира, куда я вошла, тоже напомнила мне мое коммунальное детство, наверное, из-за избытка мебели, перегораживающей ходы и выходы.

Мы с трудом протиснулись между этажерками и шкафчиками по узкому коридору, зияющему щелями неприкрытых дверей, из которых высовывались любопытные носы. Слышно было, как створки щелей захлопнулись, как только мы сели за стол в большой, но очень тесной комнате.

Все было по-всамделешнему. Составили двусторонний письменный договор, по которому я обязывалась заплатить 70 долларов за предоставление услуг, а в случае успешного результата (замужества) - премию в 500 долларов. Лара записала мои телефоны, спрятала деньги в кошелек и сказала: жди звонков.

Схема соединений между потенциальными возлюбленными, придуманная Ларой, была проста. Женщинам отводилась пассивная, а мужчинам активная роль. Лара составляла постраничные списки одиноких женщин, попавших в ее паутину. Одну страницу - 20 «штук» ждущих женщин разных возрастов - она продавала по 40 долларов всем страждущим лицам мужского пола. У нее был и абонемент - за ежемесячную плату в 20 долларов мужчинам раз в декаду выдавался полный список «свежих» поступлений. Судьбы списков Лару интересовали только в связи с получением «премий». Но до премий дело не доходило, хотя некоторые редкие пары и образовывали семьи. Наверное, в пылу обретенного семейного счастья они сразу забывали ту, кому были этим обязаны.

Заплатив 70 долларов за включение в общий список, я решила узнать у Лары возможность заключения фиктивного брака с одним из ее клиентов. Сложность задачи состояла в том, что я готова была заплатить не более 10 тысяч долларов. Причем большую часть из них с рассрочкой на год, поскольку денег после покупки машины у меня оставалось не более пяти тысяч. Я не стала посвящать Лару в свой финансовый кризис, а просто назвала число 10 тысяч.

«Если найдется мужик, готовый согласиться помочь мне за 10 тысяч, то он, вероятно, согласится получать деньги по частям», - думала я.

Во время нашего разговора Лара все время шептала мне: «Говори тише, нас могут услышать жильцы!». Я тоже начинала шептать ей в ответ, и мы с ней напоминали двух подпольщиц, обменивающихся шифрованной информацией.

Если весь город знает, чем занимается Лара - неужели это составляет тайну для ее соседей? - недоумевала я.

- Странная женщина, - поделилась я с Леной своими впечатлениями о встрече.

- Да нет, она просто несчастна, - ответила та. - Живет одна с сыном, а тот - наркоман. Все деньги, которые Лара получает от сдачи комнат в своей квартире и от ярмарки невест идут на него.

Ларина схема действовала и вскоре мне, действительно, стали звонить мужчины.

Звонившие хотели разного: поговорить, провести вечер, пожаловаться на жизнь, некоторые даже желали найти спутницу жизни, но ни один из них не заговаривал о фиктивном браке.

Правда, один раз посреди улицы меня остановил звонок. Из трубки телефона на весь квартал разносился свистящий шепот Лары.

- Я нашла! - торжествующе прошептала она.

- Что? - не поняла я.

- То, что нужно, то, что ты хотела!

- Неужели, - мелькнуло у меня в голове, - моя жизнь опять поменяется?

- Сто, - продолжала шептать Лара.

- Что, сто? - не поняла я.

- Как, что - тысяч, - уже нормальным голосом, обиженно уточнила она.

- Да где же я возьму сто тысяч? - не удержавшись, вскрикнула я на всю улицу.

Да если бы у меня было сто тысяч, я бы уже давно:

купила жилье в Москве и не мучилась;

уехала бы к родственникам в Испанию и жила бы там припеваючи;

купила бы дом в Иллинойсе и, клянусь, устроила бы свою жизнь сама.

Да мало ли что можно придумать, имея в кармане сто тысяч, - сказала я, но про себя.

- А, так у тебя денег нет, - наконец дошло до Лары, и она нажала на кнопку отбоя.

Правда, была одна встреча с человеком, который сразу заговорил со мной по-деловому.

- Я от Лары по известному вам вопросу, - донесся из трубки приятный мужской голос.

Мы встретились на автостоянке возле магазина. Был вечер, немного дождило, и, наверное, поэтому стояла непроглядная тьма. Я не разглядывала мужчину под светом фонарей, но по силуэту увидела, что он статный, а из разговора поняла, что он моего возраста и тоже москвич. В Москве когда-то мы жили неподалеку и ходили по одним улицам.

Мужчина страдал от одиночества. Одинок он был всю жизнь. Вначале был одинок в Москве, где считался евреем, поскольку носил папину фамилию. Он чувствовал себя изгоем, поскольку ему из-за этой фамилии не давали карьерного роста, а расти он желал по комсомольской линии. Сумел дойти только до освобожденного комсомольского секретаря института, а хотелось (естественно) куда большего.

Он чувствовал себя одиноким и в Сан-Франциско, поскольку ощущал себя русским, воспитанный русской мамой и бабушкой. Он сравнивал своих еврейских тетушек, благодаря которым эмигрировал в Америку, с умершей мамой и находил в них кучу недостатков, - они были меркантильны, глупы, назойливы и занимались пустословием, ведя, по его мнению, никчемный образ жизни. А Саша любил искусство, русскую поэзию и великолепно читал стихи.

Он мечтал встретить здесь, в Сан-Франциско, русскую женщину, москвичку, чтобы с ней можно было слиться душой и телом.

- Я уже три года живу один, - говорил он. - Не могу общаться с еврейками, особенно с теми, кто приехал с Украины. Мне нужна женщина с широкой душой и добрым сердцем, которая бы могла меня понять и оценить.

«Наверное, это я», - подумала я про себя.

- А сколько ты можешь заплатить денег? - спросил он вдруг озабоченным голосом.

- Десять тысяч.

«Нет, наверное, не я». - Поняла по его сразу поскучневшему лицу.

Я все еще продолжала возиться с одиноким клубом, в который обращались в основном женщины. Они после наших долгих разговоров по телефону становились мне почти родными. Мне хотелось им помочь, и я пыталась знакомить их с самыми, на мой взгляд, достойными «женихами» из Лариной сети.

Чтобы понять, кого с кем нужно знакомить, я время от времени встречалась с некоторыми из звонивших мне «женихов».

Они рассказывали свои истории, мало отличающиеся одна от другой. Это были истории людей, потерявших самое ценное в жизни в своем стремлении настичь лучшее.

Лучшее враг хорошего.

Как правило, имея в России деньги, блага и жену-красавицу, они были весьма счастливы этим, пока не подвергались искушению иметь еще больше, живя в Штатах.

Поддавшись на это искушение, они вступали в борьбу за обладание большим и лучшим на чужой территории, теряя блага, деньги и жену-красавицу. Обычно жена уходила первой. В Америке оказалось достаточно мужчин, любителей красавиц, имеющих достаточно денег и благ.

И вот, по прошествии времени, они вновь встали на ноги, обретя деньги и блага. Не было только семьи и жены-красавицы. Теперь они хотели иметь то, что было потеряно.

Беда их была не в том, что в Америке мало женщин, а в том, что им хотелось вернуться в безмятежное прошлое, куда их постоянно возвращала память. В тепло семейного очага с любимым человеком.

Увы. Прошлое не возвращается, а чтобы снова безоглядно полюбить - нужны силы, которые ушли на борьбу за обладание лучшим.

- Давай я тебя познакомлю с сослуживцем, который хочет жениться, - предложил мне как-то один из хороших знакомых, знавший о моих проблемах.

Алик (Александр) с ярко выраженным кавказским акцентом заявил прямо в лоб по телефону.

- Здрассте, я жениться хочу.

Быстренько выспросив его анкетные данные, я поинтересовалась, не смущает ли его тот факт, что он на пять сантиметров ниже и на десять лет моложе меня.

- Нэт, - услышала я в ответ.

Мы встретились с Аликом на заправочной станции, и он торжественно повел меня в магазинчик при ней.

Обведя широким жестом скудный ассортимент прилавка, состоящий из засохших хот-догов, пачек сигарет, бутылок кока- и пепси-колы он сказал:

- Выбирай, что хочешь - все твое.

Мы собирались ко мне домой пить чай. Я выбрала маленькую шоколадку, но Алик сверкнув глазами, схватил их ровно пять и спросил:

- Больше ничего не хочешь?

- Нет, - сказала я, сраженная его щедростью.

Дома я выслушала очередную печальную историю американской жизни с армянским колоритом.

Приехали они с женой и дочкой из Сургута, где у Алика, с его слов, был магазин и автомастерская. Его жена всю жизнь, конечно же, каталась как сыр в масле. Ела и пила на золоте, не зная ни в чем отказа.

- У нас на тумбочке стояла огромная ваза, набитая купюрами разного достоинства, - рассказывал Алик.

Я слушала Алика и видела такую картину: женщина протягивает руку, вытаскивает из вазы жменю купюр в 5, 10, 20 и 100 долларов и идет их тратить на духи и шоколадки. И так каждый день. Не понятно, почему жена решила уйти от Алика к сирийцу. Наверное, у того ваза была больше.

Теперь, по рассказам Алика, он вот уже пять лет живет, не зная женщины. Но ему нужна не просто женщина, а жена и не просто жена, а которая смогла бы родить ему ребенка. А лучше сразу двух.

- Ты родишь мне ребенка? - заглядывает Алик мне в глаза.

- Боюсь, у меня не получится, - отвожу я взгляд.

- Не бойся, - успокаивает меня Алик. - У меня за пять лет воздержания накопилось столько мужской силы, что даже если ты просто полежишь со мной рядом, то обязательно забеременеешь. А когда забеременеешь, тогда мы с тобой поженимся. Ты будешь, как королева, сидеть дома на пуховой подушке и кушать шоколадки и пирожные.

Я представила себе эту картину, и меня передернуло.

Мой толстый зад, не помещающийся на подушке, венчает огромный живот, на который уже не смотрят заплывшие жиром глазки. Рядом снует маленький вечно готовый Алик с вопросом, вместо «здрассте», - ты родишь мне ребенка или двух?

Наш разговор явно затягивался, а Алик все не собирался уходить. Я уже толком не понимала, на что он меня уговаривает - выйти замуж или родить ему ребенка.

В голове у меня окончательно прояснилось только после того, как он рассказал мне свою «армейскую историю».

- Когда я служил в армии, я подружился с одним грузином по имени Като. Служба была не в тягость, и мы часто ходили в увольнение в город. Один раз, после того, как Като только что вернулся после однодневного увольнения, я увидел за воротами части десять девушек, которые плача, звали Като. Я спросил его, кто они такие и почему так сильно плачут. Оказалось, что Като вшил в свой мужской орган металлические шарики, которые перекатываются во время этого дела, доставляя девушкам неземное блаженство. Они не хотят прекращать этого занятия, хотят продлить удовольствие и потому плачут… Так вот, - понизил Алик свой голос до шепота, - я тоже вшил себе туда шарики. Хочешь попробовать, что это такое?

Алик был явно разочарован, не увидев ни малейшего желания на моем лице. Мало того, я сказала, что уже поздно и ему пора ехать вместе с шариками домой.

- Пожалей меня! - начал он канючить. - Я так устал, мне так далеко добираться до дома.

- Ничего, машина довезет, - оборвала я его безжалостно и закрыла за ним дверь.

Что бы я ни делала, с кем бы ни встречалась, я все время думала о Саше. С Сашей мы встречались почти каждый день и вместе проводили выходные.

Я думала, что нужно приготовить ему обед, чтобы он мог поесть, когда придет голодный с работы. Я думала о том, что нужно пойти в магазин и купить для него что-нибудь вкусненькое. Я думала о том, где и как мы проведем свободное время, что нового увидим. Я думала о том, чтобы в нашем доме было чисто и уютно.

У меня не было интереса ни к одному из посторонних мужчин. Я понимала, что вся затея со знакомством и с попыткой найти «жениха» обречена на провал. Мне никто не был нужен.

Приближался Новый год. Мне прислали паспорт, и я могла вернуться домой.

- Что ты там делаешь? - спрашивали меня друзья и родные из Москвы. - У тебя нет там работы, нет нормального дома, у тебя нет никаких перспектив на будущее.

Я не могла им ничего ответить. Я не могла им объяснить, что я просто живу, и мне нравится эта жизнь. Я встретила близкого человека, и каждая минута, проведенная с ним, мне дорога. Вокруг нас двоих был только наш мир. Мы были целое, пока мы были вместе. Могли говорить или молчать, сидеть или лежать, ехать в машине или идти пешком - противоречий не было между нами. Нам было хорошо вместе.

Это я так думала.

Приближался Новый год.

- Ты где и с кем будешь встречать Новый год? - спросил меня Саша.

Я опешила от такого вопроса.

«Конечно с тобой, где бы ты ни был» - подумала я, но в ответ сказала:

- Не знаю.

- Кажется, мои, - так Саша называл свою семью, - получают разрешение на въезд и сразу после Нового года будут здесь. Они уже и билеты заказали, правда, без даты.

До Нового года оставались одни выходные.

Значит, Новый год он решил провести в компании друзей, чтобы по приезду жены, можно было сказать, что вот, мол, без вас скучал, только немного с ребятами выпил и спать пошел в полном одиночестве.

Нужно уходить - решила я, уходить в понедельник, чтобы он за неделю мог соскучиться по женской ласке и встретить жену как подобает - страдающим и любящим мужем.

Решив, что воскресенье будет наш последний день, я настроилась на торжественный лад, представив себе, как мы проведем красивый вечер за душевным разговором. Я хотела, чтобы в нашей памяти осталось только хорошее и доброе. Но Саша, не ведая моих планов, скомкал всю программу. В воскресенье вечером он залез в Интернет и долго копался там со своими счетами. Потом разговаривал по телефону с мамой, а потом опять сидел за столом, делая что-то, на мой взгляд, абсолютно не нужное.

Уже было совсем поздно, когда, пожелав мне спокойной ночи, он повернулся на бок, закрыл глаза и быстро уснул сном праведника. Этот вечер явно не был похож на прощальный. Я никак не могла смириться с таким оборотом событий. В голове моей крутились мысли.

«Завтра он уйдет на работу, а я соберу вещи и укачу с котом к Мише. Потом он отпразднует с друзьями и поедет встречать жену. После приезда жены он изредка, по-воровски, будет звонить мне, так же по-воровски мы пару раз встретимся, и во время встречи я буду обливать его широкую грудь слезами до тех пор, пока ему это не надоест».

Ну, уж нет - лучше сунуть голову под гильотину, чем изойти поносом, - все равно итог один - решила я и тихо выползла из теплой кровати.

Дальше я играла по своему сценарию и сделала то, что хотела.

Я оделась, села за стол и написала ему письмо, в котором красочно и, на мой взгляд, весьма убедительно объясняла, почему решила уйти прямо сейчас, не дожидаясь утра. Я написала, что еду в аэропорт, чтобы улететь в Иллинойс. Когда вернусь - не знаю, - писала я, - но надеюсь по возвращении услышать добрые вести о его воссоединении с семьей. В конце письма я пожелала любви и счастья ему и его близким.

С котом под мышкой в два часа ночи я приехала домой, просвистев по пустынному хайвею со скоростью падающей звезды. Телефон у меня был отключен, и я спокойно легла спать, чтобы поутру поехать на работу.

С работы я не торопилась. Кажется, я испытывала облегчение, что все кончилось. Нужно только немного себя помучить, чтобы восстановиться морально, - пройтись по горам, искупаться в ледяном океане - тогда проблемы души перейдут на тело, а с телом как-нибудь справлюсь, - думала я.

Вернувшись домой под вечер, я увидела, что на автоответчике мелькает около 20 сообщений. Все их оставил Саша. Он звонил примерно каждые 20 минут, начиная с двух часов ночи. Вначале сообщения были гневные и сердитые, потом нежные, ласковые. Под конец он просто умолял меня откликнуться из любого уголка Америки - будь то Иллинойс или пустыня Невада.

Я позвонила и сказала, что я никуда не делась. Он был неподалеку и тут же приехал.

Оказывается, проснувшись сразу после моего побега, прочитав мое послание, он помчался в погоню в аэропорт; там узнал, что самолет ушел, но, надеясь, что я не улетела, он начал наматывать круги между моим домом и аэропортом в надежде случайной встречи.

- Я очень устал за сегодня, - сказал он, - поехали домой. - Кажется, прошла вечность со вчерашней ночи.

Забрав кота, мы вернулись на исходную позицию.

- Я от тебя никогда не уйду, - сказала я. Потом уточнила: - До тех пор, пока ты меня сам не прогонишь.

Новый год был через три дня, и я решила сделать Саше подарок.

Он любил аквариумных рыбок и держал аквариум, но у него там плескались простые караси. Я решила подарить ему красивых рыбок. Пусть смотрит и радуется.

Моя машина осталась стоять возле Мишиного дома в Сан-Франциско, Саша уехал на работу, и я пошла пешком гулять по городку Walnut Creek.

День был дождливым, но теплым. Я не спеша шла по улице, время от времени спрашивая встречающихся людей - где можно купить аквариумных рыб. Все с сомнением качали головами - до магазина с рыбками далеко - без машины туда не добраться, - говорили они. Но, несмотря на это, я упрямо шла дальше. Улицы были немноголюдны, чистый асфальт от дождя блестел, и было ощущение пришедшей весны. Возле забора на свежевымытом асфальте лежал озябший бомж, зарывшись с головой, воротник куртки. Сверху над ним нависали ветви двух деревьев - апельсинового и грейпфрутового. Деревья были полны фруктов и щедро осыпали ими бомжа, так что он лежал в желто-оранжевой гамме плодов, окутанный цитрусовым ароматом.

Неподалеку стояли два американца и вели о чем-то важный разговор. Когда я подошла и спросила, правильно ли иду к магазину с рыбками, они сказали, что иду я правильно, но лучше мне идти в обратную сторону, к дому, поскольку пешком до того магазина с этого самого места дойти невозможно. Я их вежливо выслушала и пошла своей дорогой.

Примерно через час мне просигналила машина, из которой высунулся тот самый американец. Он был крайне удивлен моей бестолковостью.

- Я же тебе говорил, что ты не дойдешь до магазина, - сердился он.

- Говорил, но я дойду, - отвечала я с улыбкой.

- Если и дойдешь, то только к завтрашнему вечеру, - кипятился он.

- Нет, - посмотрела я на часы, - мне нужно к пяти часам быть дома.

Американец чертыхнулся, хлопнул дверцей и газанул. Потом резко дал задний ход и распахнул дверцу. Я села. Машина была последней модели, «Олдсмобил». Всю дорогу он с гордостью хвастался ее достоинствами. Я не возражала.

Через полчаса мы были у дверей магазина.

- А ты говорил, что я к обеду в магазин не попаду, - сказала я, посмотрев на часы.

Американец засмеялся.

…Новый год мы встречали с Сашей в компании кота и рыбок. Его семья так и не приехала - им отодвинули выезд еще на месяц, и жизнь наша продолжилась.

Саша ходил на работу, я вела хозяйство, перебивалась случайными заработками. Каждую неделю мы куда-нибудь ездили. Вечерами пили чай и вели беседы. Этакая семейная идиллия.

Каждый день, перед тем, как лечь спать, Саша звонил жене. Он выходил в коридор или другую комнату и отчитывался за прошедший период, выслушивая последние домашние новости. Стены пропускали эти разговоры и отчетливо доносили до меня каждое слово.

Потом он приходил, ложился рядом и был нежен. Я утешалась тем, что меня он любит, а их отношения с женой - пустая формальность.

Очень скоро наша идиллия закончилась. Мне не долго пришлось ждать, пока Саша попросит меня уйти из дома.

Тем утром, оставшись одна, я вышла с бельем в прачечную, которая была внизу в доме. Входная дверь была такова, что легко открывалась изнутри, но имела одну подлость - собачку, которая спонтанно заклинивала замок.

Я стояла снаружи в тапочках возле двери, недоуменно крутя дверную ручку, которая не хотела открывать замок. Ключи лежали на столе, на плите кипел бульон, а Саша должен был вернуться через восемь часов.

Немного поупражнявшись в скалолазании и поняв, что высоты я боюсь больше, чем пожара, я оставила надежду самостоятельно проникнуть в квартиру через открытую балконную дверь. Походив по комплексу, я увидела парнишку с лестницей, которого и попросила залезть наверх, войти в квартиру через балкон и открыть входную дверь изнутри. Он сделал это за 10 секунд - бульон был спасен.

Вечером я в красках описывала Саше происшествие, стараясь как можно веселее изобразить мою растерянность, неуклюжие попытки влезть через соседнюю крышу, а потом счастливый конец. Я ожидала, что он похвалит за находчивость, пожалеет меня и посочувствует, - я пережила этим утром столько неприятных минут. Но по мере моего рассказа лицо его вытягивалось, глаза стекленели, а в конце он начал ругаться. Отругав меня за головотяпство, он принялся за кота, сказав, что нечего моему коту шастать по его двору. Что мой кот должен жить у меня в доме, сидя взаперти.

Я увидела, что Саша испугался.

Он боялся, что приедет жена, и к ней тут же начнут приставать с расспросами.

- Как поживает ваш кот, почему больше не гуляет да что за баба у вас тут недавно по крышам лазала?

Вот тут-то жена и обрушит свой справедливый гнев на голову бедного Саши. А я в это время буду в стороне.

- Чтобы кота здесь больше не было, - резюмировал он, - вези его в Сан-Франциско.

Собрав утром вещи, приготовив обед на неделю, я написала записку, что повезла кота жить к Мише.

Саша позвонил только в пятницу вечером и оставил на автоответчике вежливый вопрос: поедем ли мы куда-нибудь, как собирались?

Я сидела у окна, смотрела на улицу, на череду однообразных домов, на толстые нависающие провода, облепленные тяжелыми каплями тумана, и мне хотелось выть.

Взяв себя в руки, собрав палатку, спальник, я рванула в парк «Coyote Lake». Этот парк расположен в окрестностях горного озера. Озеро со всех сторон окружено хребтами и потому температура воздуха там на несколько градусов выше, чем внизу.

В это время года народу в парке было не много. А зря, потому что погода была отменная. Я поставила палатку, покормила кота, и он удрал в ночь без оглядки.

У меня с собой была интересная книга, но читать не хотелось. Я вышла к озеру - светила луна, преобразуя привычный пейзаж в волшебную картину. Под изменчивым светом луны горы превращались в таинственные рыцарские замки, гладь озерной воды - в восточную, расшитую серебром и шелком шаль, а прибрежный кустарник манил воображение игрой причудливых лунных пятен на выпуклых формах, делавших его похожим на загадочных существ.

Орали лягушки. Они были переполнены любовью, но, в отличие от людей, не знали страданий. Они не терзались от измен и не ведали безответной любви. Они не выясняли отношений и не мучились от обид. Их жизнь была цельной и полной смысла. В их мире царила гармония.

Ночь прошла, и наступило утро. Утреннее солнце осветило поляну, высушило росу на траве у воды, нагрело цветущие лавры, росшие по краю поляны, которые сразу распространили вокруг себя дивный аромат цветущего жасмина.

Я сидела верхом на грубо сколоченном столе, нежась на солнце, и наблюдала мир вокруг.

Внезапно раздалось: «урл, урл» и - как будто сильный ветер прошелся по ветвям деревьев - на поляну вылетела стая диких индюков. Они летели низко над землей, вслед за вожаком, большой серой тучей. Походив немного по зелени травы, они развернулись, встали на крыло и полетели к стене леса, возвышавшейся над холмом. Наступила тишина - птицы расселись по деревьям и слились со скалами.

«Така-там, така-там, така-там» - донеслось с другого конца поляны, - это стадо косуль пробежало по диагонали по своим неведомым делам. Потом они пересекли поляну под другим углом и рассеялись среди кустов.

Однако наступил вечер, а Пушок не появился. Обычно он приходил утром, чтобы немножечко подкрепиться, но тут прошло уже более суток со времени последней кормежки, а его все не было.

Я начала волноваться и ходить кругами по поляне - километр в одну, километр в другую сторону - и истошно кричать, выкликая Пушка.

Уже все мексиканцы свернули свои палатки и разъехались по домам, и уже вновь сгустилась темнота. А я все ходила и ходила, с каждым кругом теряя надежду увидеть друга живым.

«Наверное, он попал какому-то зверю в лапы, - думала я. - Наверное, его сожрал ненасытный Койот. Недаром озеро называется Койотовым».

Идя по последнему, как я решила, кругу, уже потеряв всякую надежду, каждые два шага делая остановку, я молила и заклинала кота откликнуться: Пушок, Пушок, Пушок. - Неужели и он меня покинул? - мелькала крамольная мысль, но я гнала ее прочь.

Мои слезы уже готовы были брызнуть из глаз, а из груди вырваться крик отчаяния - у-у-у-у-у - на выглянувшую луну.

- У-у-у-у, паразит, - закричала я в наглую морду подбежавшему коту, молча и неспешно трусившему следом за мной, видимо, всю дорогу.

Схватив кота, чуть не задушив его от радости, я бросилась к машине, сунула ему под нос дежурную банку консервов и, слушая его неспешное чавканье, пустилась в обратный путь.

…Саша приехал через три дня с цветами и извинениями.

- Кот ни при чем, я не прав, собирайся, поехали.

Я поехала и все, казалось, вернулось на круги своя. Но ненадолго. В один прекрасный день я задумалась.

А что я здесь делаю?

Позвонила ребенку: «Ты приедешь жить ко мне в Америку, если я лягу костьми и добьюсь официального статуса?».

- Мамочка, я тебя очень люблю, я к тебе буду приезжать на каникулы, - был ответ.

Этим же вечером я сказала Саше:

- Я решила уехать в Москву.

«Не уезжай. Я без тебя пропаду. Потерпи немного. Приедут жена и дети, я помогу им устроиться и отдам квартиру. Мы будем жить с тобой в Мишиной халупе, но вместе. Жизнь наша образуется, и пусть не сразу, но мы вырулим. Ты нужна мне. Останься.»

Если бы я услышала это или хотя бы нечто похожее, я бы осталась и продолжила биться за жизнь в Америке.

Но он спросил:

- Когда?

- Через месяц, - ответила я, - ровно через неделю после твоего дня рождения. Вот отметим, я соберу вещи и уеду.

- Наверное, ты права, - сказал он.

- Нет, - кричала мне Лена, - не делай глупости. Что тебя ждет в Москве? Работы нет, денег нет, жить негде, а если заболеешь? Кому ты там нужна? Твоему ребенку ты здесь нужна. Через пять лет у тебя все образуется. Саша не сможет жить с женой - после таких женщин, как ты, очень трудно ужиться с другими. Вначале будете тайком встречаться, а потом он обязательно бросит жену и уйдет к тебе.

Я не спорила и во всем с ней соглашалась.

Я не могла объяснить ей, почему я не смогу жить, желая того, чтобы Саша бросил свою жену. И что, даже если это произойдет, мне не будет от этого хорошо. Мне не может быть хорошо по той причине, что я знаю, как бывает плохо женщине, когда ее бросает муж.

Я молча купила билеты, упаковала вещи и отправила посылки. Я сделала прививки коту, чтобы купить и ему билет.

Жизнь моя приобрела смысл. Я собиралась домой.

Это был самый лучший месяц в моей жизни - в отношениях с Сашей царила гармония - цветы, улыбки и нежность.

Перед отъездом мы побывали в горах, съездили к океану - наковыряли мидий на скалах и тут же их сварили, а после долго гуляли по городу.

В аэропорту меня провожали Саша и Лена. Миша тоже хотел прийти, но постеснялся. Мы сидели и пили мандариновый ликер крепостью в 45 градусов, закусывая дыней. Прощальных речей не было. Мне хватило полстакана ликера, чтобы с улыбкой помахать ручкой на прощание, встать и перейти пограничную линию. Ноги меня не слушались, но благодаря усилию воли двигали меня вперед.

Теперь я знаю, что так же легко можно спрыгнуть с Бруклинского моста, - делаешь шаг, не думая ни о чем, кроме шага.

Я очнулась через час в Сиэтле и начала плакать. Турбины ревели, а кот выл нечеловеческим голосом и рвался вон. Дорога предстояла длинная, и нам с котом было о чем повыть и поплакать.

- Я открыла закон, - как-то сказала мне Лена. - Человек будет выходить из relationship столько же времени, сколько он в ней находился.

Расставшись в аэропорту, каждый из нас ушел в свое одиночество.

Я оставила Лене генеральную доверенность на ведение всех финансовых операций от моего имени, а также деньги.

- Зачем ты повезешь деньги с собой, - сказала она перед моим отъездом. - Вдруг будут сложности на таможне. Я перешлю их тебе частями безопасным путем.

Я знала, что больше не увижу этих денег, но подумала, что ей они будут нужнее.

…Лена после моего отъезда тяжело заболела. Дни и ночи проводит сидя перед компьютером за пасьянсами. Пасьянс никак не складывается.

Саша через полгода встретил семью. Вначале он звонил часто, потом все реже и реже, а теперь по большим праздникам. Семья не избавила его от одиночества. Он ушел в работу, безжалостно тратя на нее выходные и праздники.

По возвращении, спустя какое-то время я попробовала вернуться к семейным отношениям с мужем, после чего мы развелись официально. То, что делало нас когда-то семьей, ушло.

Муж тоже живет один.

Я живу с ребенком.

Он меня радует успехами в учебе и ласковым вниманием. Но ни он, ни изнурительная работа, ни друзья, ни дальние поездки не могут меня избавить от моего одиночества.

Я вспоминаю жизнь в Америке.

Я думаю о Лене - как она там без меня; я думаю об отце Федоре - о его здоровье; я думаю о Екатерине - смогла ли она расплатиться с банком и уехать к дочке; я думаю обо всех, с кем меня свела судьба, - как сложилась их жизнь. Я думаю о городе, о том, как живет он под гнетом туманов, я думаю об океане и горах, я думаю о Саше - и плачу.

Я прожила в Америке три года. Завтра будет ровно три года с того дня, как я вернулась в Москву. Я спешу поставить точку, чтобы согласно Лениному закону, наконец, закончить мою relationship с той жизнью и всех забыть.

Перепечатка материалов размещенных на Southstar.Ru запрещена.