Южная звезда
Загружено:
ЛИТЕРАТУРНО-ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ ЖУРНАЛ № 3(24)
Владимир Жуков
 ГДЕ-ТО В РОССИИ

В эти последние летние деньки Ивану Устиновичу дома не сиделось. Даже завтракать он приохотился на перроне, за стойкой станционной забегаловки, пока там не было народу и Наталка не открывала еще свое окошко. Он доставал неизменную бутылку теплой минералки, бутерброд с влажно-розовым кружком молочной колбаски и принимался за неторопливую трапезу. Мимо лениво шествовала ранняя корнеевская электричка, одышливо притормаживающая за поворотом, а уж за ней вдогонку с гиканьем да лихим посвистом проносились два «курортника» - сочинский скорый и следом анапский, - оба свежевыкрашенные, с белоснежными занавесочками, за все семнадцать лет снизошедшие до Богородицкого лишь однажды, - это когда Васька Бондарь заснул в своем «Кировце» почитай на самом переезде.

Иван Устинович пригладил окладистую бороду, в которой имели обыкновение собираться крошки, звякнул бутылкой и, хитро улыбаясь, прислушался. Из-под днища старого автоприцепа, в котором Наталка держала свое немудреное хозяйство, тотчас заслышались скребущие звуки и на свет божий из-за старых ящиков и прочего хлама выползло на брюхе лохматое рыжее существо с висячими ушами. Панибратски помахивая хвостом, оно подошло к столику Ивана Устиновича, широко и протяжно зевнуло, хорошенько прогнулось и уселось напротив.

- Что, Сим, поднялась в такую рань? - поинтересовался Иван Устинович, доставая из котомки горсть колбасных обрезков. - И то верно, по радио ведь сказывали - дождь будет. Слыхала?

Симка тем временем поймала на лету последнюю порцию угощения и теперь обратила свой взгляд на стойку. И то был уже совсем другой взгляд - не подобострастный, не просящий.

И это, и то, что происходило потом, представляло собой часть давно сложившегося ритуала.

- Вона чего захотела! - деланно удивился Иван Устинович. - Ну уж дудки! Бутылочку-то и сам могу сдать!

При этих словах псина озабоченно взвизгнула и, переминаясь на месте, нетерпеливо тронула Ивана Устиновича лапой: давай, мол, старый, не гоношись: а то не понимаешь, что не для себя стараюсь?..

И верно, Симкин «бизнес» держал ее бывший хозяин, тщедушный мужичонка по прозвищу дядя Шкет. Полновесным бомжом его признать было нельзя, ибо все же «прописался» он в халабуде на задворках станционной котельной. Но характер он имел прескверный. Похоже, было у дяди что-то с головой, поскольку в ответ на все обращения к нему он, как бы ни к кому не адресуясь, принимался материться себе под нос.

Одно время жил дядя Шкет в той халабуде вместе с Симкой, но потом выставил беднягу на улицу, что, впрочем, не мешало ему по-прежнему вовсю пользоваться плодами ее труда.

Целый день собака проводила, носясь по платформе в поисках своей звонкой добычи. Если кто-то долго не освобождал тару, она требовательно, как нынче Ивана Устиновича, теребила копушу лапой и могла даже покусывать наиболее безответственных за ноги, что было, впрочем, совсем не больно и даже щекотно. Народ хохотал и грозил шалунье пальцем.

Бутыльки она, зажав в пасти, сносила сперва к штакетнику, под сень деревьев, а затем переправляла в более надежное место. Наловчилась ли Симка передавать их прямо в окошко приемного пункта - неведомо, но, возможно, имело место и это.

Как-то сия станционная достопримечательность попалась на глаза сердобольным тетушкам из города, которые, умилившись, решили облагодетельствовать ее своим участием. Пару дней Симки не было видно, но потом явилась, причем не своим ходом - полями, лесами, а как порядочная - электричкой. До вечера псина благоухала шампунем, шерсть ее блестела, но уже к утру все встало на свои места.

А нынешней весной Симка ощенилась. Рассказывали, будто не знала, бедная, куда приткнуться для этого деликатного дела, и вынуждена была схорониться под платформой. Там она якобы и передушила всю четверню, весь свой помет, - чтоб, дескать, не отвлекали мамашу от производственных показателей. Конечно, то был полный бред, но малышей и вправду никто больше не видел...

Тем временем на газоне за платформой, аккурат напротив здания станции, нарисовался необычный персонаж. По всему - бухгалтер, причем довольно еще молодой, в очках, с модным портфелем. Он уселся прямо на травку, брючины его над желтыми сандаликами - видно, что заграничными, мелкого плетения - высоко задрались и из-под них белели тонкие голени. Основательно початую бутылку коньяку мужчина положил рядом с собой - с тем расчетом, чтоб не укатилась со склона, - и разок уже приложился к горлышку.

Иван Устинович смекнул: что-то у этого бухгалтера сегодня не сложилось. Может, подставил хозяин. Или жена сообщила, что уходит к другому. Когда-то, много лет назад, Ивана Устиновича отвергла женщина, которую он любил всем своим существом, и он вот так же просидел целый день, оглушенный, на цементных ступеньках, не подстелив даже газетки.

…Симка подобралась к чужаку со спины. Ей хватило нескольких секунд, чтобы, извернувшись, ухватить бутылку за горлышко и, выплескивая на ходу остатки бьющей в нос жидкости, потрусить к давно облюбованному ею местечку под дикой грушей. Что тут попишешь: на лежачие емкости никаких моральных табу у Симки не было. Бухгалтер как-то неестественно, всем телом повернулся к шкоднице, но ее уже и след простыл…

Через некоторое время он тоже поднялся и, сосредоточенно глядя себе под ноги, двинулся куда-то вдоль железнодорожного полотна. В ту же минуту от пакгауза с платформы напротив отделились два мужичка, по виду типичные гастарбайтеры - оба невысокие, смугловатые, темноволосые, и, спрыгнув на пути, пружинисто зашагали следом. Тот, что был постарше, посуше, не поворачивая к спутнику головы, молча постучал себя пальцами по запястью: первым делом, мол. Другой едва заметно кивнул - и вдруг резво нагнулся на ходу и зачерпнул с земли увесистый булыжник.

Иван Устинович всяко повидал на своем веку, бывало, водил дружбу и с ворами, но тут даже его покоробило - как все это выходило обыденно-равнодушно…

Только что он прочел в газете, что миллиард человек на Земле живет меньше, чем на доллар в день, и как раз прикидывал, относится ли он к этому самому мильярду. Еще писали, что на Горбатом мосту в Москве шахтеры опять стучат касками, требуя зарплаты, а в Краснодаре за ведро черешни просят уже сороковку… Иван Устинович перевернул газету и досадливо поморщился - дак ведь старая, девятого дня еще того месяца.

И вот теперь еще этот бухгалтер…

Иван Устинович вздохнул, поднимаясь со скамейки, и, стараясь не думать ни о чем таком, поковылял знакомой дорогой к поселку. Дома он включит телевизор и все-таки всплакнет, узнав, что умер известный старый актер. Эх, как же играл он в первых послевоенных фильмах с этой, ну как ее… Окуневской? Да, нынче таких уж нет…

А слезы будут все литься - уже не совсем даже и по актеру…

Потом он сноровисто нажарит себе картошечки с луком на пожелтевшем старом сале… Рука будет тянуться к приемнику: вот-вот местные новости, криминальная сводка, будь она неладна. Но он лишь бросит косой взгляд на горку таблеточных упаковок в специальном лоточке, что всегда под рукой на кухонном столе. Где-то тут и тонометр, дочкин подарок. А что тонометр - Иван Устинович и так чуял, что у него нынче за двести…

На станцию он отправится только через несколько дней. Первой увидит Симку. Товарка будет привычно обходить урны на той стороне, делая у каждой свою фирменную стойку, и Ивану Устиновичу почудится, что она снова брюхата.

Он спустится с платформы, чтобы побаловать трудягу кружком колбаски. И тут в глаза ему бросится знакомая желтая сандалия на куче щебенки вдалеке.

Мимо пронесется ревущий «сочинец». Кто-то запулит оттуда в его сторону смятым стаканчиком из-под мороженого. А он все будет стоять, будто пришибленный, и пялиться на эту дурацкую сандалию, не ощущая на себе ни Симкин искательный взгляд, ни даже ее нетерпеливую лапу.

Эту одинокую плетенку Иван Устинович увидит еще не раз. На дяде Шкете прохудится его разномастая обувка, и бомжара, не долго думая, приспособит к делу нежданную находку.

По осени Иван Устинович станет бывать на станции совсем редко. А однажды, приехав к дочери в город, он увидит того самого бухгалтера. Служивый будет стоять со своим портфелем у палатки и, обливаясь соком, жадно поедать чебурек. Иван Устинович устремится к нему радостно, как к родному, - но, подобравшись поближе, разочарованно выдохнет: Федот, да не тот.

А с первыми заморозками он заберет уже определенно брюхатую Симку к себе.

Перепечатка материалов размещенных на Southstar.Ru запрещена.