Южная звезда
Загружено:
ЛИТЕРАТУРНО-ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ ЖУРНАЛ № 3(28)
Сергей Криворотов
 КОНЕЦ СВЕТА ДЛЯ ДВОИХ

Два дня телевизор оставался выключенным. Он увлекся читаемой книгой, а она запасала варенье на зиму. Оба получали при этом неизъяснимое удовольствие - он от знакомства с неожиданно глубокими мыслями недавно открытого автора; она от предвкушения чаепития с собственным вареньем из айвы под теплым светом желтого абажура, когда за окном воцарится непогода, да и само таинство варки янтарного чуда не могло не нравиться. Так что впервые эту новость они узнали от вездесущей соседки, заглянувшей к ним вечером на огонек. Узнали и, конечно, не поверили. Не такой уж это и достоверный источ-

ник - атеросклеротическая, да еще в большей степени, чем они сами, соседка, пусть даже искренне спешащая поделиться с близкими своей ошеломляющей вестью. Да и было отчего не поверить. Судите сами: приходит такая вот бабушка, трясущийся божий одуванчик, и тревожно-изумленно кричит с порога о предстоящем конце света в завершении следующего дня.

Они невесело посмеялись после ухода взбалмошной соседки, вопреки обыкновению отказавшейся от предложенной чашки чая со сладким рулетом свежей домашней выпечки.

Пришлось-таки им включить забытый телевизор и послушать новости. Увы, симпатичный ведущий с хорошей дикцией подтвердил слова их сегодняшней гостьи.

Они прожили долгую совместную жизнь, так случилось, что Бог не дал им детей, вернее, они избежали этого в юности, а позднее, когда посчитали себя подготовленными к столь ответственному шагу и материально и духовно, зачатие оказалось невозможно по уже независимым от них причинам. Взять же ребенка со стороны они так и не решились, мало ли какая у того могла оказаться наследственность. Словом, они остались вдвоем и всю оставшуюся жизнь жили друг для друга и сами для себя, не беспокоясь особенно об окружающем их остальном человечестве. Маленький домик на берегу озера и безбедная старость - казалось, чего еще не хватает в преддверии близкого конца? И выяснилось, конец этот наступит завтра, и не только для них, а для всего мира. Сколько лет они боялись казавшегося неизбежным атомного кошмара - и вот, когда ядерные химеры отступили, отошли на задний план, они узнали, что опасались совсем не того.

Когда обреченно, со щемящим сердцем, посмотрели в глаза друг другу, то по молчаливому уговору решили встречать свой финиш достойно, без паники и суеты, вместе, как и прожили свою долгую жизнь. Им особенно не с кем оказалось прощаться, да и глупо подобное выглядело бы. После нескольких настойчивых звонков они отключили телефон, теперь уже навсегда, легли в их общую постель, которую так и не сменили сообразно моде или подражанию прочим на две раздельные. Они думали, что не сомкнут глаз до утра, но произошло иначе.

Просто поговорили о ничего не значащих вещах, ибо с важными давно уже разобрались, вспомнили нескольких умерших знакомых, виденный лет двадцать назад фильм, убедились, что их опасения забыть что-то необходимое, не исполнить напоследок нечто, венчающее их существование, не имеют под собой никаких оснований. Их последняя неожиданная близость в эту ночь под сенью всеобщего конца оказалась подобна ласковой грусти осеннего солнца, когда серебряные струны паутинок уже сверкают в холодеющем воздухе, а желтые опавшие листья прощально шуршат под ногами. И увядшие, обоюдно изученные до мелочей тела подарили им вновь возродившуюся юную радость. Они пожелали один другому спокойной ночи нежно и кратко - без слезливости и высокопарных слов, и после этого заснули спокойным сном без сновидений.

Утро последнего дня они провели не нарушая заведенного распорядка: что значил скорый конец в сравнении с вечностью их совместного существования! Они неторопливо позавтракали как обычно: чай с молоком и гренки с маслом и вареньем. После чего он отправился на прогулку со столь же старым белым пуделем. Конечно, возраст пса не шел ни в какое сравнение с их излетом восьмого десятка лет, но по своим собачьим меркам он был подстать владельцам. Его слезящиеся черные глаза давно не смотрели на мир с прежним любопытством, нос подводил то и дело, и волнующие запахи с кухни или из-под заборов уже не будоражили кровь как когда-то. Да и внешне он отличался от своих более молодых собратьев по роду. Белая шерсть выглядела полинявшей, несмотря на ежедневную мойку, походка потеряла былую легкость и резвость, но все же он оставался пуделем до кончика носа, так и не опустившись до уподобления какой-нибудь беспородной замарашке-дворняге, да еще верная любовь к своим добрым хозяевам не претерпела с годами никаких изменений.

Они особенно не удалялись сегодня от дома, ему безразлично было, как готовятся другие люди встретить конец света, конец этой жизни. Он не хотел никого больше видеть. Ему достаточно было знать, что его дорогая старуха, в которой он так и не перестал видеть ту молоденькую девушку, однажды и навсегда связавшую с ним свою судьбу, окажется в эти часы подле него, не покинет его раньше и не отстанет от него в последний миг.

Поэтому он поспешил назад. И впервые за сколько-то лет помог ей убраться в последний раз по дому. Она не удивилась, приняла его поступок как должное, и пес, с высунутым языком, некогда красным, а теперь бледно-розовым, анемичным, понимающими старческими глазами устало наблюдал с коврика за действиями хозяев. Голова его при этом покоилась на вытянутых передних лапах, хвост не подавал признаков жизни, и только уши чутко дергались при малейшем постороннем шорохе - слух оставался верен ему до конца.

Они не прикасались к телевизору, чтобы не тратить послед-них драгоценных часов на суету разноцветных всполохов, не видеть, как мир этот напоследок окончательно сходит с ума от страха. Они не принадлежали уже этому сумасшедшему миру, последние связи с ним лопнули, как нити осенних паутинок, и им не хотелось уходить из него с видениями всяких жутких сцен, столь недостойных людей и одновременно столь для них характерных.

Они прослушали напоследок любимые пластинки, которые некогда навевали столько разных чувств и грез, но теперь вызывали лишь приятную, чуть грустную теплоту воспоминаний. Не ощущалось ни сожаления утраты, ни горечи расставания с прошлым, это они уже давно пережили, и это отмерло в них, уступив место тихому умиротворению последних часов бытия.

Они молча пообедали, ровно настолько, чтобы не почувствовать голода, бросая под стол самые лакомые кусочки для любимого пуделя. Но и он сегодня не проявлял собачьей прожорливости. На столе появилась заветная бутылка легкого ароматного вина, одна из последних в их, предназначенных для особо торжественных случаев, припасах. Сегодня был именно такой - и даже более чем такой - день, но бутылку они оставили почти наполовину недопитой. Она снова заткнула ее залитой сургучом пробкой и не стала далеко убирать, несомненно, этим вечером вино окажется кстати. Тщательно перемыла посуду и поставила на чистую скатерть, посреди освобожденного стола, хрустальную вазу со срезанными утром бутонами роз, - они начали уже раскрываться, обещая полностью распустить к ночи роскошные махровые лепестки.

Вечером они сидели в составленных рядом плетеных креслах и смотрели, как багровое солнце прощально садится за рощей на дальнем берегу озера, отражаясь в спокойной зеркальной воде. Ни единого облачка в насыщенной голубизне над головой, окрашенной на западе цветом заката. Ветер скрылся, ни малейшего дуновения, будто покинул этот мир вперед всех.

Давешнее вино оказалось уже допито, но большего не хотелось. Он только один раз нарушил молчание, хотя, вроде, все возможное переговорено между ними:

- Ты не жалеешь сейчас?

- О чем? - удивилась она, действительно не понимая. Ведь до сих пор ей часто представлялось, да так и было обычно на самом деле, - она понимала его без слов.

- О том, что у нас не было детей? - его голос сделался слегка хрипловатым. Как ни старался он сохранить равнодушный вид, это ему не удалось.

- Нет, - покачала она головой задумчиво. - Сейчас нет. Иначе сегодня нам пришлось бы жалеть их за незавершенную или, того хуже, за неправильно прожитую жизнь.

Он помолчал немного, совсем по-стариковски пожевав губу, раздумывая над услышанными словами.

- Наверное, я обижал тебя, был невнимателен к тебе и делал многое совсем не так, как тебе хотелось... Мы иногда раздражали друг друга. Действовали один другому на нервы, не правда ли? Прости меня за все, если можешь... В общем-то, мне было неплохо с тобой...

- И мне... И ты прости...

- А ты веришь в загробное существование?

- Скоро мы узнаем это наверняка...

Он благодарно погладил ее сухонькое предплечье и снова замолчал, глядя на исчезающее навсегда солнце. Пудель с закрытыми глазами неподвижно лежал подле них, но его чуткие уши шевелились при звуках хозяйских голосов. Звезды посыпались на небо одна за другой, словно кто-то неведомый и могучий высоко, в густеющей темноте, зажигал одну за другой гирлянды на рождественской елке. От блекнущего розового зеркала потянуло вечерней, пробирающей до сердца прохладой. Он встал, сходил за шерстяным пледом и заботливо укутал ее озябшие худые плечи.

Она торопливо поймала его руку и приложилась губами к дрогнувшим пальцам.

Он вернулся на место, и они продолжали молча наблюдать приход ночи, пока не стемнело совсем, и небо не предстало перед ними сплошной россыпью драгоценных светлячков. Но и тогда он не зажег света. Мир затаился, ожидая неведомого. И когда стало казаться, что ничего особенного уже не произойдет, что это лишь чья-то ошибка, их ожидания тщетны и все пойдет завтра как прежде, где-то далеко полыхнула зарница, еще одна, край черного теперь неба слабо окрасился розовым свечением. Откуда-то со стороны донесся жуткий вопль множества глоток, в котором не слышалось уже ничего человеческого, и все снова стихло, словно мир содрогнулся напоследок. Зарево полыхнуло в последний раз и сменилось прежней темнотой.

Они поняли: ЭТО близится, ЭТО неизбежно. Он пододвинул плетеное кресло вплотную к ней, наклонился, торопливо коснулся сухими губами прохладной, похожей наощупь на пергамент, кожи щеки, дотянулся и ласково потрепал рукой загривок дремлющего у ног пуделя, ощутил ответное прикосновение влажного шершавого языка собаки.

- Прощай! - шепотом произнес он, чувствуя, как пересохло горло.

- Прощай!.. - тихим эхом отозвалась она, ее задрожавшая рука поспешно ткнулась в его раскрытую ладонь, их холодеющие пальцы переплелись и застыли вместе.

Звезды исчезли разом по всему небу, словно тот неведомый и великий набросил на него черное одеяло, одним движением затушил эти далекие свечки. Да и на Земле как-то сразу не осталось иные источников света, густая чернильная мгла затопила весь мир. Небо превратилось в один-единственный гигантский зрачок абсолютной ночи, сорвалось с места, бесшумно обрушилось с высоты и приняло их в себя вместе с распадающимся миром вокруг.

Перепечатка материалов размещенных на Southstar.Ru запрещена.