Южная звезда
Загружено:
ЛИТЕРАТУРНО-ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ ЖУРНАЛ № 3(32)
Поэзия
 Олег Игнатьев
***
Поэт всегда у мира на виду,
Всегда на языке у важной черни,
Которая дудит в свою дуду,
Будь это слава или поношенье.

А он лишь кротко думает о том,
Чтоб свыше озарило вдохновенье,
И все на свете выразить в одном,
Единственном, как жизнь, стихотвореньи.

***
Как жаль, что нынче не со мной
В рубахе летней вдоль протоки
Гуляет ветер продувной,
Восторженный, зеленоокий.

Зима за шиворот взяла,
Приподняла и опустила
Не там, где трудится пчела,
А где бродяги варят мыло.

Гробокопатели всех стран
Пируют в погребальной яме
И славят тех, кто сыт и пьян, -
Охотников за черепами.

Оглянешься - народ снует,
Присмотришься - стоит на месте
И слушает, разинув рот,
Неутешительные вести.

Его коробит от обид,
Он тянет лямку до упора
И сам на этот мир глядит,
Как будто в щель из-под забора.

***
Все лето на протоке пропадаю
И к серому горячему песку
Плашмя гусиной кожей припадаю,
Наплававшись до колотья в боку.

Мне верится безумно, что на свете
Для каждого своя горит звезда.
…А рыбаки вытряхивают сети,
И плещется у ног моих вода.

От ржавых бочек тянет керосином,
С буксира трос бросают на баржу…
Давно стемнело. С живота на спину
Переворачиваюсь и лежу,

Смежая веки… В сумеречном свете
Звезда моя до чудного близка,
Как черствый хлеб в надорванной газете,
С приставшими крупинками песка.

***
Село скосило травы,
Сметало их в копну,
А я, как раб лукавый,
Не сею и не жну.

Живу не так, как надо,
И нет пути туда,
Где мне по-детски рада
Бегущая вода.

Там в розовом тумане,
За вишенником вслед,
Мне голову дурманит
Акациевый цвет.

Роднятся с летним зноем
Подсолнухи во ржи,
И радуга со мною
Берется за гужи.
Июнь коня подводит
И повод подает,
И русский дух в народе
Ключом горячим бьет.

***
Стоя в церкви со свечою,
Отпуская душу вдаль,
Я печаль свою не скрою:
Мне всегда любимых жаль.

Все-то хочется согреть их
Летним светом и теплом…
Сколько людям жить на свете,
Столько день считать за днем.

Ревновать к чужой удаче,
О несбыточном гадать,
Жить обидою незрячей
И ходить по кругу вспять.

Утешаться вольной волей,
Проклинать судьбу вдогон
И мечтать о лучшей доле
Под ненастный крик ворон.

Верить снам, случайным знаньям
И клониться головой,
Принимая подаянье
Поминальной просфорой.

***
Я лучше всех. Да нет, я хуже многих.
В душе противоречий не унять.
У дома застываю на пороге,
Чего хочу, сам не могу понять.

Ночами снятся сельские погосты,
Лесные дали, скирды на полях,
Да иногда лисицей огнехвостой
Мелькнет заря в пустеющих садах.
Средь вольной, шумной, празднично-ретивой
Людской толпы, столичной толчеи,
Витает запах тлена и наживы
И напрочь отметает сны мои.

Витрин самовлюбленная реклама
И тусклый пламень красных фонарей
Навязывают городу упрямо
Воззрения слепых поводырей.

Была бы шея, а хомут найдется.
Вот я и впрягся - в бричку из саней! -
Вычерпывать, как влагу из колодца,
Живую воду памяти моей.

А плох ли я, хорош? Ответят грозы,
Густые травы, дятлов перестук
Да листья, что смолкают на березах,
В открытый лоб целуя бересту.

Поэт и тиран
(восточная легенда)

Поэта призвал тиран. Вот, говорит, стакан.
Вот у стакана дно. Пей, говорит, вино.

Пей, дорогой, вино, давленное давно.
И не гляди в окно, все равно там темно.

Выпил певец вина и не увидел дна.
Как гласят письмена, истина не видна.

Плыл за окном туман, булькал в углу кальян,
И продолжал тиран, золотом осиян:

- Есть у тебя грехи, это твои стихи.
Есть у меня стихи, это мои грехи.

Тема у нас одна: отмель и глубина,
Царства и времена, всадник и стремена.
Вот и скажи ты мне завтра наедине,
Помня о смертном дне, кто из нас на коне?

Кто из нас из двоих лучше слагает стих?
Лучше для всех живых, праведных и святых?

Глянул певец во тьму, вспомнил певец тюрьму,
Посох свой и суму… Все одно к одному!

Глаз не сомкнул поэт! Ясен ему ответ.
Ясен как белый свет, даже сомнений нет.

И услыхал тиран, золотом осиян:
- Голос тебе был дан. Я в нем нашел изъян.

Песня твоя бедна: правдой обделена.
Той, что слепым видна. Той, что всегда одна.

Видно, что ты хотел царственный свой удел
Вывести за предел мыслей земных и дел.

А на земле живых больше, чем всех святых.
Вот отчего мой стих лучше двух строк твоих.

Вспомни, что век суров, страшен, как львиный ров,
Тесный от черепов признанных мастеров.

Вспомни за годом год, войны, грабеж, разброд,
Каторжный обиход, жертвенный свой народ.

И рассуди как брат, кто в этом виноват?
Жив ли останусь я - воля твоя.

Глянул тиран в окно, глянул еще в одно…
Утро обречено. Истине - все равно.

И отпустил певца, не повернув лица,
К людям и птицам… Да! Если бы так всегда.

***
В тбилисский час вечеровой
Опять приду к Гурамишвили
И с безотчетною тоской
Опять подумаю, что жили

На свете люди. Мимо нас
Машины будут проноситься.
И в тех машинах - напоказ -
Одни зашторенные лица.

На желтый свет, на красный свет
Движение на перекрестке…
Очнись, Давид, встряхнись, поэт,
И платье отряхни - в известке.

Тебе ль не знать, что человек
В одних изменах постоянен?
Тебя от бед хранил Казбек,
И все-таки ты веком ранен.

И я прочувствовал не раз,
Как радостна бывает лира
И как отчаянно подчас
Гнетет несовершенство мира.

Нет нас богаче, нет бедней,
И музы плачутся опально.
Роднее участи моей
Нет ничего, как ни печально.

Я молод в помыслах своих!
И чувствую, как воздух стынет.
Все небо в перьях грозовых,
Но ливень, думаю, не хлынет.

Сижу, молчу на склоне дня
С Давидом княжеских фамилий.
И твердо верю, что меня
Поймет поэт Гурамишвили.
А если кто, на слово лих,
Одернет: - Он ведь умер… - Знаю!
Но мир на мертвых и живых
Я с неких пор не разделяю.

Грузии
То ли серьезное подешевело,
То ли дешевое в цену вошло,
Не разобрать, когда в сумерках белых
Вновь Сакартвело увижу чело.

Грузия, Грузия! Камни и кручи.
Демон и гений в хинкальной одной.
Дай мне послушать твой голос певучий
И породниться отрадой земной.

Дай посмотреть мне, как веткой промоклой
Ловит стрижей над водою платан.
Как подъязычно-оскомно примолкло
Дочери имя твоей - Русудан!

Как мои мысли Кура обрывает!
Так обрывают на рынок ранет.
Ревность - она и без страсти бывает,
Страсти без ревности, верую, нет.

Притчу судьбы понимая с годами
И познавая любовь на веку,
Я бы сказал, что возникло меж нами,
Но помолчу, обрывая строку.

***
Давайте справим проводы зимы,
Сосватаем блинам свои заботы
И выбежим на яркий свет из тьмы,
Невольники житейского расчета.

Под женский смех и хлопанье дверей
Навесим на мальцов баранок связки,
Чтоб городу явилось поскорей
Веселое обличье свистопляски.
Айда туда, в круженье рук и лиц,
Где бубны расшибают лбы, а дудки
Умеют ржать не хуже кобылиц
И крячут, будто селезни и утки.

На босу ногу облапошим столб
С висящими под небом сапогами
И даже упадем нарочно, чтоб
Взлетело солнце в хохоте и гаме.

Обнимемся со снегом, заодно
Перецелуем тех, кто поигривей,
Кому на перепутье все равно:
В капусте найден ты или в крапиве.

Напеним браги ладную бадью,
Забыв, что у зимы своя услада
И ей нужны, как лапти соловью,
Заигрыванья наши до упада.

***
И славен был, и оклеветан,
И пешим был, и на коне
И вот снежок слетает с веток,
И многое понятно мне:

И то, что всяк спешит скорее
Осилить путь, который крут,
И то, что женщины стареют,
Как только лгать перестают.
Перепечатка материалов размещенных на Southstar.Ru запрещена.