Южная звезда
Загружено:
ЛИТЕРАТУРНО-ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ ЖУРНАЛ № 3(32)
Семён Литвинов
 СЕНЬКА-ЗАРАЗА (пять путевых заметок)

Этот рассказ о том, как я во время второй чеченской войны оказался в Дагестане. Мы ездили со вторым мужем моей матери за осетром. Мы брали свежего осетра у каспийских браконьеров по двадцать рублей за килограмм, солили и везли его контрабандой в Омск, чтобы закоптить и сдать уже за двести пятьдесят. Мы садились в поезд и ехали в Дагестан. В сумках мялась провизия, сырело сменное белье. В окне плацкарта томливо качалось солнечное море степей. Оно было пустынно, лишь изредка бороздили его кроткие отары овец. Седые чабаны прели на гребнях барханов. Они задумчиво провожали выцветшими глазами проходящий скорый и, вытирая пот со лба, сменяли свои экзотические папахи на осеннее отцветающее небо Кавказа.

В ДЕРЕВНЕ И НА БЕРЕГУ

Я ем виноград. Я выхожу из флигеля по утрам и отыскиваю в желтеющей листве грозди. Виноград мелкий, неухоженный, но во рту, оказывается, сладкий.

Вино, коньяк за небольшие деньги наливают почти в каждом доме, а мы не убежденные трезвенники. Коньяк мы пьем вечером со вторым мужем моей матери. Звезды делают перестановку. Утром выпиваем по большому стакану вина - ум проясняется, легкий и хмельной ветерок разгоняет тучки, которые скопились в голове.

По деревне стараюсь не ходить. Собаки. Здесь не принято укорачивать цепью радиус сторожевой собачьей службы. Я паникую: меня пугают львиные морды и красные, мутные глаза. Глядят плотоядно с непорочным любопытством хищника.

На рынок едем в Кизляр. На рынке можно перекусить национальной пищей. Баранина. Я ем баранину! Потом грызу - надо грызть - кость с хрящем не отпускает оставшееся мясо. Украшающий улыбку пластмассовый мост трескается из-за вкусной баранины. Позже он выпадет. Лишь по приезде на родину новый мост был перекинут от левого клыка к правому...

На берегу моря я обнаруживаю: гигантскую раздавленную черепаху, на которой можно было бы кататься верхом, двух гниющих тюленей, ржавые мертвые корабли, и один раз на грязных волнах Каспия белый лебедь качался.

Пустырь здесь. Сваленный мусор неприкаянно и бестолково бродит по берегу рядом с тяжелым морским ветром.

Но браконьеры, хозяева моря, не желают покидать этого берега. Владельцы крепких баркасов, обутых в два-три мотора, твердокожие и матерые, разговаривая о непогоде, они шевелят стройными усами и пронзительно кидают черные взоры в холодное и ревущее тело Каспия.

Пограничники и милиция иногда убивают браконьеров из автомата Калашникова.

Мы располагаемся на берегу у костра, и я слышу истории о невозвратившихся рыбаках и одиноких перестрелках в открытом море, - когда плывут, а вокруг пули по воде фонтанчики соленые поднимают.

Мы спим в крупной сохнущей на берегу лодке. Море шумит и ветер, я закутался в куртку, на сиденье лодки дремал. Незнакомое небо словно гудит надо мной. Гул разбуженного ветром моря снится мне, и вот уже крепкие, соленые волны бросают меня, одинокого пиратского капитана, покинутого командой...

Ночью, глядя на море, вдалеке можно видеть странные красные пожарища. Что это? Я не знаю. Но кажется - зарницы войны... В нескольких километрах к югу, за моей спиной, бои бороздят раскинутые песчаные крылья Дагестана и тела незнакомых людей.

СЛУЧАЙ У ВОКЗАЛА

Моя вытянутая фигура, щелкая купленные на базаре семечки, рассеянно достигла вокзальных скамеек и заняла одну из них. Болтая ногой, делает она записи в книжку, задумчиво порой следя за тем, что происходит в небе.

Милиционер, руки в брюках и брюхо, улыбается, а сам кудрявый. На меня глядит. Он мимо проходил как хозяин.

- Эй, студэнт, ты, эта, откуда такой прыэхал? - весело спрашивает он меня, поскольку на меня в этот момент глядит. А я-то и не студент вовсе.

Наготове всегда паспорт в горячих точках держать нужно. Я его вынимаю и ему даю:

- Из Омска, - я тоже начинаю улыбаться.

Он раскрыл мой паспорт и стал ковыряться в нем взглядом.

- Сем, а Сем, ты жэ человэк грамотный - студэнт (а я-то и не студент вовсе), - глядит в мой паспорт кудрявый милиционер, - а пропыски врэмэнной у тыба нэт, а?

И начинает пояснять:

- Каждый прыезжающый к нам должэн пропысываться. Врэмэнно. Да. А у тыба пропыски нэт, а, Сема? Ты, вообщэ, знаешь, гдэ ты?

Я перестаю улыбаться. Я ничего не знаю о временной прописке, но потихоньку подозреваю, что он меня обмануть хочет. Он говорит не Сема, а Сома. Сам ты сом, думаю, а говорю:

- Мы сюда только на несколько дней, а потом уедем. Мы у родственников в Крайновке остановились.

Отвесившийся милицейский карман поглощает мой документ, и я удивленно гляжу ему вслед. А тот - косится на сумки. В сумках покоятся килограммы пищи. Мы посетили рынок. Как и большинство человечества, второй муж моей матери считает, что необходимо хорошо питаться. Второй муж моей матери умно смеется, если деньги тратит вовсе не на еду.

Участковый вокзала сначала будто зевает:

- Та-а-ак...

Потом:

- Огнэстрэлное оружиэ, холодное оружиэ, взрывоопасные вэщества, наркотыки ест?

Скороговоркой выпалил грозно.

- Нету, - я развожу руками. Очень неприятно мне.

Авгуровы улыбки семенами рассаживаются на лицах окружающих и расцветают в широкие, распахнутые чувства веселости. Дагестанцы встречаются взглядами, головы их тут же отворачиваются, чтобы не выдавать себя, они улыбаются в стороны, заражают соседей. Я же с грустью сутулюсь в центре этой общей веселости. Стрижи судорожных мыслей мешают мне догадаться, в чем тут вся соль.

- Забэрай свои сумкы, в участок пойдом, - предупредил кудрявый. Вместо «ё» он всегда говорит «о». А может, он авар? И больно он несмуглый какой-то, и волосы у него - завитушки рыжие.

- Нет, я не могу уйти никуда, я должен дождаться нап... дядю!

Я добавил неумело последнее слово, определяющее в предполагаемых ситуациях второго мужа моей матери, и - успел спрятать лукавость в сторону. Я чуть не выронил: «напарника»! Я отвернулся. Получилось, что лукаво я посмотрел лишь на коммерческие киоски. Мы договорились: я - племянник, мы едем к родне. Здесь - Каспий... За контрабанду осетра посидим пять лет.

- Ты что! - так мимисты умеют менять свои выражения. Рукой махнул у лица, и все. Милиционер словно переодел лицо. - Ты мнэ тут нэ командуй! Да?!

Он погрубил еще, не привыкший к непослушанию гражданскому милиционер, но вновь улыбаться стал.

- Ну поймите, мне нельзя отлучаться. Мы потеряемся. Подождите немного, он сейчас подойдет!

Это я произнес со старанием, успокоительно.

- Ладно, ладно. Я пока здэс. Но смотры, уйду, искат самы будэте потом свои докумэнты.

И пошел. Словно на пляже родился.

Я глядел на него, уходящего в снующую многонациональную толпу дагестанского милиционера, и что-то родное, теплое покидало меня вместе с ним. Холодные валуны страха ходили по моему телу. В голову лезли мысли о террористах, боевиках, заложниках, военнопленных. Кадры телевизионных новостей тревожно крутились перед глазами. Паспорт забрали, и мафия наверняка местная! А он, я все наблюдаю его кудрявую шевелюру в толпе, остановил... бородатого!.. вынул мой паспорт, раскрыл его, о чем-то поговорили и вложил его, паспорт мой, бородатому в руки! Бородатый сунул его в нагрудный карман и сразу наискосок, по вокзальной площади. Кажется, там была площадь... Ну все! Я кинул сумки на произвол и бросился в погоню. Когда действительно страшно, смелый становишься.

Развернул бородатого за плечо.

- Давай мой паспорт!

- Что?! - кажется, он искренне удивился, не поняв.

- Вон тот милиционер только что, я видел, отдал тебе мой паспорт.

- Нэт, что ты! Он мой толко провэрыл!

И вынул паспорт - показать мне - из того же нагрудного кармана. Я сразу определил, что это не мой паспорт. Но от волнения схватил его, раскрыл, помял. Покосился на карман. Ужасно хотелось ткнуть пальцем в него, чтобы убедиться в его непорочности. В карман ровно пять паспортов войдет.

- Он что, паспорт твой забрал?

Бородатый сделал хлопотливое лицо. Я кивнул обреченно и уставши. Но опять вдруг:

- Он, правда, не давал вам мой паспорт? - я так взмолился, что стал обращаться к нему на «вы».

- Правда!

- И вы не обманываете меня?

- Слушяй, зачэм мнэ твой паспорт, а?

Он покрутил пальцем у виска, махнул рукой на меня и двинулся дальше.

Я вспомнил о вещах. Вернулся - и все оказалось никем не тронутым. Кудрявая шевелюра скрылась вовсе из поля моего зрения. Я тщательно оглядывал поле своего зрения, но милиционера не заметил, равно как и его кудрявой шевелюры. Устало усадил я себя на скамейку. Хотелось дрожать.

Появился наконец и второй муж моей матери. Я все рассказал и предположил вслух. За вторым мужем моей матери, вопреки всем моим ожиданиям, появилась и кудрявая шевелюра вслед сапогам, кителю и бледному лицу кавказской национальности. Просто я на землю смотрел сначала грустно, а потом глаза быстро поднимать начал, когда два сапога пришли. Участковый вновь заладил про свою «пропыску». Переведши взгляд на второго мужа моей матери, я был поражен. Та же знакомая улыбка, что загнала моих стрижей в гнезда, отражалась от его лица...

- Айда в участок! - с веселым вызовом кинул он милиционеру. Такими словами, словно флажком помахал.

А с кудрявого улыбка вообще не сходит. Сунул руку в карман, вынул паспорт. Вернул солнце съеденное. Вот в чем соль. Зарабатывают люди. Стали мне понятны авгуровы улыбки.

ЦАРЬ-РЫБА

Однажды мы спали. Море улеглось и покоилось на своем дне невозмутимо, как летняя корова. В окно флигеля раздался аккуратный стук. Второй муж моей матери напялил трико и озадаченно вышел. Это вернувшиеся рыбаки. Пошептавшись с рыбаками на крыльце, он возвратился и говорит мне:

- Собирайся.

Мы вышли на улицу, стояли, глядели, но никого не увидели. Здесь, в Крайновке, конечно же, нет никаких фонарей. Но есть фонарики ручные, и нам издалека одним из них помахали, куда идти. Браконьеры знали, что мы покупатели и ждем «товар»... Мы добрались к одному из дворов, смело вошли в него - ведь и тут нам машут - сигаретой прикуренной. Стояло несколько рыбаков, непереодетых, в болотниках и вообще - в резине разной цвета морской воды. Большие весы. Опростанные и обезглавленные лежали рядом тела морских рыбин. Стали взвешивать. Нам триста килограммов. Погрузили некогда красивых, но теперь взвешенных осетров в тачку и отвезли к флигелю. Забросили в сарайчик с ванной для соления и мешками соли и заперли этот сарайчик, предназначенный для соления и копчения, от рук чужих прочь.

Рыбаки прорезают тешу рыб рыбацким острым ножом, делая разрезы для удобства таскания с места на место мертвой царь-рыбы осетра, а хвост волочится...

Как солили - неинтересно. Четверо суток.

ОТЪЕЗД

Мы уезжаем. Все сделали - купили, порезали на дольки, засолили осетра - и попрощались с Дагестаном. Начались пересадки. У каждого из нас в двух руках три сумки по тридцать примерно килограммов. Да еще по одной тележке. Но только мы на тележки поставили по две сумки, а третьи сумки в остальных руках понесли.

ПРИЕХАЛ

Еще в поезде я начал почесываться. Я чесался на вокзалах в Астрахани и Саратове. Я чесался в Омске. Потом еще немного почесался в Екатеринбурге. Но этого хватило вполне. Эти дагестанские клещи распространились на другие тела. Каким-то образом я схватил в Дагестане чесотку. За одну ночь клещи забрались в теплое тело моей жены. А Юрик просто заболел через рукопожатие и назвал меня сволочью.

Перепечатка материалов размещенных на Southstar.Ru запрещена.