Южная звезда
Загружено:
ЛИТЕРАТУРНО-ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ ЖУРНАЛ № 1(34)
Поэзия
 Игорь Паньков
***
Мир живет по законам Ньютона,
и еще - как душой ни криви -
по законам расстрельной зоны
и законам святой любви.

По уставам тифозных бараков,
и обычаям бардаков,
протоколам полночных страхов,
и молитвенникам стихов.

И протухшим священным книгам,
И припухшим в кармане фигам.

И приказам царя Гороха,
И проказам бактерий Коха.

Небывалый, как древний миф.
Удивляясь тому, что жив.

Не жалея волшебной краски,
крови, пороха и свинца,
мир живет по законам сказки,
не придумав ее конца.


Гастарбайтер Ванька Иванов

В глазах его - море сивухи
и Чудского озера сталь,
он трезвый не тронет и мухи,
он - гой, он - гяур, он - москаль.

Он - гость из болот пошехонских
в стране, где сквозь муть и застой
растет на реках вавилонских
столица Орды золотой.

Москва ему - берег турецкий,
прописка - осиновый кол,
веселый вокзал Павелецкий
его под скамейкой нашел.

Засушенный, будто таранька,
настырный, как стадо слонов,
он даже по паспорту - Ванька,
и даже анфас - Иванов.

Мешая латынь с суахили,
с безумной болгаркой в руках,
он реет в строительной пыли,
как Демон в ночных облаках.

То теплая водка в стакане…
То холод до самых кишок…
Белеет, как парус в тумане,
в аду его спальный мешок.


***
Мы воруем воздух, мы торгуем словом,
то латаем дырки, то ломаем целки,
мы живем у Бога на всем готовом
и, раздав игрушки, взрываем церкви.
Мы лакаем водку, мы лакаем пиво,
политуру с клеем в одеколоне,
мы хотим торчать и кончать красиво,
размовлять по фене да жить в законе.

Убивать беззлобно, согрешать безгрешно,
и с бесовской силой шутя якшаться…
А продав Россию, мы плывем неспешно
согревать на Кипре седые яйца.

То руками машем после каждой драки,
то поем и пляшем на костях соседа, -
мы живем, как греки в своей Итаке,
типа «Non vagina, non Cogorta Reda».


Вагон
Т. Санкиной

Мы живем в настоящем, набившись в него, как теплушку,
по щелям закатившись, зажав за щекою полушку.

Как в телячий вагон - так, что даже дыхание сперло,
огрызаясь сквозь сон, наступая друг другу на горло.

Рваный лепень латая, глотая паскудную пищу,
то о вечном вздыхая, то щупая нож в голенище,

кроя дамою треф, вдоль прохода развесив портянки,
от любви угорев, одурев от тоски и болтанки.

А за хлопьями сажи: пейзажи, пейзажи, пейзажи,
их не встретишь в продаже, таких не найдешь в Эрмитаже,
не своруешь, не срубишь, захочешь купить - и не купишь,
только руку протянешь, хлебало раззявишь, а - кукиш.

Не запрячешь под спудом, не сунешь поглубже, поближе.
«Я тебя не забуду, ни разу уже не увижу…»

Плачешь, мордою к стенке, скукожившись знаком вопроса,
головою в коленки… И стучат, как стаканы, колеса.

Мы живем в настоящем, в другом - не могем, не умеем,
в нем - о прошлом судачим, в грядущее радостно верим,

тычем пальцами в даль, на расхристанный быт забивая,
забывая сдавать, забывая давать, забывая…

Разогнав паровоз, Книгу Книг разломав в развороте,
на обломках колес, на безумно крутом повороте,

от которого клацают зубы, как мелочь в кармане,
на обрубке железного рельса, застрявшем в бурьяне.


***
Без трагедий жить не может
петербуржский старый дом,
я сижу, как в царской ложе,
на полу в подъезде том,

где Парис Елене клялся,
говорил: «Я вас люблю!»,
где Оракул всем являлся,
прижимаясь к пузырю.

Где вылизывают блюдца
сонмы серых гесперид,
где по лестнице мятутся
тени смертные в Аид.

Где в рыжье и в красном клифте,
от восторга пузырясь,
возносилась в светлом лифте
перестроечная мразь.

Здесь, в гранитном окоёме,
на задворках бытия,
в черном лестничном проеме
пролетит и жизнь моя.
Здесь на пятом кроют матом,
пьют коньяк и ждут гостей,
а на нижнем, на проклятом,
свист в ушах и хруст костей.

Я с судьбой играю в жмурки,
выйдя, как на перекур,
на коротеньком окурке
я гадаю как авгур.

Меж Невой и небесами,
от бузы на волосок,
зырит волчьими глазами
на меня дверной глазок.


***
За мой убогий дастархан,
где пепла серенького горки
и таракан как богдыхан
взошел на трон из хлебной корки,

за то, что жизнь - напрасный дар,
что руки милой пахнут хлоркой,
за то, что в морге санитар
меня зашьет кривой иголкой,

за все, что вынести я смог
и что судьба мне обещает,
любовью истинною Бог
меня от скверны очищает.

Не рай готовит в шалаше,
но в наготе ее скабрезной,
велит юродивой душе
везде носить колпак железный.
Перепечатка материалов размещенных на Southstar.Ru запрещена.