Южная звезда
Загружено:
ЛИТЕРАТУРНО-ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ ЖУРНАЛ № 2(35)
Дарья Лабковская
 БЕЛАЯ ВОРОНА

В нашем доме всегда грохот стоит. В нашем доме всегда чем-то пахнет. Еще в нашем доме эпизодически рожают дворовые кошки, а некоторые из них приходят в наш дом умирать. В нашем доме жила Ирина Сергеевна.

Она тут появилась еще до того, как родился я. Но стала легендой еще перед тем, как я повзрослел и смог дать свою адекватную оценку ее неадекватному поведению. Она часто орала, как все сумасшедшие, причем исключительно на сексуальную тематику. Я не совсем понимал, что именно она имеет в виду под многими неприличными словами, но догадывался, что они имеют прямое отношение к некоторым особенностям человеческой физиологии. Правда, на тот момент для меня не существовала ругань-нетто. Я воспринимал только смысловую нагрузку, в силу своей наивности мальчика из интеллигентной семьи.

У меня был трехколесный «Колибри», от которого папа потом отцепил основную часть, отделил руль от всего остального, надел на палку и создал художественное произведение под названием «самовоз».

Но до появления «самовоза» я равноправно катался по автостоянке, как все мальчики, избегая раскинутых колючек, ибо твердо верил, что они проколют мне колесо.

Я проносился мимо Ирины Сергеевны и специально делал «МрррВррр», что означало, что я в совокупности с «Колибри», составляю полноценный мотоцикл. А она мне говорила на это, что мое замечательное место, на котором я катаюсь, меня обязательно когда-нибудь убьет, потому что я не впишусь в Ирину Сергеевну и полечу на автотрассу вверх тормашками. Ну, конечно, она это не говорила. Она это выражала. Ведь Ирина Сергеевна умела либо мычать, либо орать истерическим голосом. Интонация напрямую зависела от траектории моего полета с «Колибри» к ногам Сергеевны. Падал я много. Педиатр говорил, будто у меня проблема с координацией движений, которая спровоцирована повышенным внутричерепным давлением и общим идиотизмом (как любовно заметила мама). Видимо, педиатр был прав. Да оба они были правы. Ребенком я был угловатым. Шел прямо и засматривался на ворон. Оказывался под машиной, а потом на «скорой помощи». Или шел прямо, смотрел под ноги и активно двигал коленными чашечками, чтобы смешнее ходить. И оказывался лицом в коре какого-нибудь дерева.

Вороны напоминали мне кляксу. Я любил грязных ворон, у которых пыльные и пушистые крылья. Мне кажется, что ворона - это городской орел. Ворона - существо гордое и очень на вид серьезное. С вороной не поспоришь. Ежели что не по ней, она с удовольствием может выколоть тебе глаз. Ворона на меня, честное слово, ни разу в жизни не какала. Вот голуби - раза три точно, воробьи - тоже, может, всего раза два. А вороны, по-моему, выбирают только памятники, электропровода или спутниковые тарелки. А может, это только мне так повезло. Мой друг Вася однажды сказал, что на него покакала ворона. Я ему совсем даже и не поверил.

Меня отдали в первый класс уже после того, как папа сделал из моего «Колибри» свой «самовоз», а мне подарили велосипед с двумя колесами и рамой, как для девочек. Правда, меня это не сильно беспокоило. Когда сползаешь вперед, сильно тормозя перед прохожим, так даже удобнее.

О девочках. В первом классе я вообще не знал, что они существуют. Догадывался, конечно: Сергеевна меня посвятила в основы женской сексологии еще в возрасте трех лет. Но я их чисто физически не видел. Учились мы отдельно. Девочки были в другом корпусе.

На третий день меня забыли забрать домой. Я плакал, гулял, стучал по столбам, гонялся за кошками, отвлекал себя всячески, но уже начинало темнеть, а за мной никто не пришел.

И вдруг на горизонте появляется Сергеевна. Со своим красивым и мелодичным репертуаром. Берет меня Сергеевна на руки, а я даже и не сопротивляюсь - Сергеевна сильней, речи ее экспрессивней. И тащит, значит, она меня куда-то. И мы проходим мимо шиповника, которого я не заметил по новой дороге в школу, и мимо деревянного бегемота, которого я также не заметил, и даже мимо большой пластмассовой елочки, которая вся была обмотана ленточками с надписями, которую я не заметил, как слабоумный или слепой. А с Сергеевной - заметил. И даже ахнул. И захотел на бегемота залезть, и ленточку привязать к дереву желаний, и слопать плоды прямо с куста, а потом плеваться кислыми слюнями. На это Сергеевна сказала, что я «проститутский недоебыш с башковидным залупом на лбу», и отпустила совершать мои маленькие уличные подвиги. И я полез на бегемота, заслужил занозу и долго сосал потом указательный палец правой руки, когда тот еще был липким от купленного мне Сергеевной мороженого. А я ее спросил. Я с ней вообще-то редко общался вербально, так как она мне не давала и пискнуть. Я с ней взглядами общался. Но в этот раз спросил:

- Сергеевна, ты кто?

- По профессии, недотраханный гном смердящий, или по призванию?

- По профессии, - внезапно растерялся я.

- По профессии я на пенсии и тамада в отставке. Да много что я делала, урод, и писала, и крутила жопой, и даже снималась в кино.

- Врешь.

- Иди в ... - сказала Сергеевна и выдернула мою занозу одним ловким жестом своих желтых когтей.

Дома я оказался к вечеру. Не то чтобы я долго гулял с Сергеевной, просто у школы долго ждал. По крайней мере, так утверждала она сама, когда мы появились у порога нашей квартиры.

Мои родители дали ей пощечину и выставили за дверь. А у мамы были такие красные, прозрачные и опухшие глаза, как два червяка, которые явно переели.

Потом, во втором классе, я наконец-то увидел девочек. Они оказались существами яркими, пахнущими и карамельными. Девочки мне сильно напоминали стайку фламинго на отдыхе. Я хотел было подружиться, но они вот как-то не очень того хотели. Видимо, всему виной мои два водопада соплей из носа прямо на нижнюю губу.

И однажды я написал младшим девочкам из соседнего корпуса в песочницу. И это увидела Сергеевна и прошептала мне, что я - молодец.

Мама выгнала отца из дому. Это она сделала потому, что отец слишком часто занимал уборную и слишком мало зарабатывал на мой гигантский список медикаментов от повышенного внутричерепного давления и общего идиотизма. Папа ушел в ночь, и его ботинки хрюкали при каждом шаге.

А Сергеевна мне за это нарвала листьев. Разных - осенне-желтых, осенне-оранжевых и даже осенне-красных. Она мне их принесла в большом пакете из магазина «Свет» и поставила под ноги. Я попросил, чтобы мама сварила что-нибудь из этих листьев.

Однажды у Сергеевны обнаружились потомки. Они все были высокие, все в черном и от всех пахло заграницей. Они, кстати, тоже сильно ругались на сексуальную тематику. Особенно между собой. Потом они говорили про какие-то бумаги, а Сергеевна вопила, что ее вот-вот из-за этих бумаг и прикончат. Сергеевна побыла в дурке около восьми дней, а потом вернулась, посвежевшая и загорелая.

Как-то раз родители мне купили собаку. Она была тупой, как ботинок, уродливой, как лапоть, и вонючей, как папин носок. Правда, Сергеевна пахла куда хуже.

Собаку я полюбил. У нее была экзотическая восточная порода и приплюснутое лицо, как будто Сергеевна ее огрела сковородкой, как обещала много раз.

Я с собакой гулял редко. В основном это делали мама и загадочный господин, которого звали как-то на букву «Т». Может, он с мамой делил и постель, и хозяйство, но мне было абсолютно параллельно - я, как и прежде, отдавал предпочтение не мирской суете, а разглядыванию ворон.

И вот Сергеевна как-то раз взяла к себе эту собаку. Она хотела сделать из нее головной убор, чтобы голова всегда была в тепле. Вынесла топор из ракушки соседа Игоря Васильевича. Привязала собаку к деревянному столбу. Замахнулась и разрубила столб пополам одним ударом. После этого под столбом остались тысяча двадцать шесть объявлений про недвижимость, уроки английского и уборщицу всего за семьдесят рублей. А Сергеевну решили наказать. Собрали всех соседей. И подписи. Решили, что место ей там, где она хорошо отдохнула и приобрела багровый загар. Ее запихнули в «скорую» силком, а она в это время шипела, как гадюка.

Непробиваемая Сергеевна вернулась через три месяца. У нее стало грустное лицо. И платье пахло бытовой химией. На ногах и на руках зеленела мазь. На лбу красовалась печать: «Третья Московская психоневрологическая больница им. Эм Семашко». А внизу - «отдел лабораторных исследований. Биохимия». Она сказала, что штамп себе поставила сама, потому что он был красивым. Мы с ней сидели на лавочке, пока занимался закат, и ели тухлую черешню, а Сергеевна долго прожевывала косточки, а потом выплевывала на журнал с голой девушкой.

Потом она слюнями приклеила две черешни девушке на соски и сказала, что так девушка лучше смотрится. Сергеевна исчезла туда, куда должна была. А я знал, как ее найти. Она мне это сама рассказала. В ту ночь она обнаружила большой стальной замок на двери своей квартиры и решила сделать так же, как делают некоторые кошки в нашем доме.

Через три месяца я получил специальное разрешение от правительства: теперь я самостоятельно прогуливался по городу, если ехать мне куда-то не далеко. Правда, законы существуют для того, чтобы двенадцатилетние мальчики их нарушали, а потом заметали следы и боялись у себя дома, под покрывалом, с чашкой варенья в руках или с папиной сигаретой под подушкой. Так или иначе, я сошел с автобуса там, где сходить мне не разрешали, и пошел туда, куда ходить нельзя. Я сел на мягкую траву, от которой пахло пролитым пивом и даже мочой. Достал папин «самовоз» и положил на колени. А потом я долго смотрел, как с ветки на ветку перескакивает ворона, а затем плавно приземляется на крест.

Перепечатка материалов размещенных на Southstar.Ru запрещена.