Южная звезда
Загружено:
ЛИТЕРАТУРНО-ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ ЖУРНАЛ № 2(35)
Станислав Слипченко
 АБХАЗСКАЯ ПРАКТИКА

Вопрос о выборе профессии никогда не стоял передо мной. Я решил следовать по стопам моей матери и быть ветеринарным врачом. С меркантильной стороны эта профессия во все времена давала её обладателю кусок хлеба. Школа была окончена без троек в 1956 году на Ставрополье. Сюда мои родители перебрались с Украины в голодном 1946 году после демобилизации отца, прошедшего Отечественную войну от первого до последнего дня и возвратившегося в звании старшины медицинской службы с котомкой за плечами и орденами на груди. Бог его миловал - он ни разу не был ранен. Из многочисленных наград отец больше всего гордился первой - медалью «За отвагу» и Почетной грамотой с факсимильной подписью И. Сталина за участие в боевых действиях.

Выбор места нахождения института, в который я собирался поступать, выпал на Тбилиси. Основная роль в выборе места учебы принадлежала моей матери. За полгода до моего окончания десятилетки она проходила курсы по повышению квалификации в Тбилиси и, прибыв с них, с восторгом рассказывала о продовольственном изобилии столицы Грузии.

И это действительно было так. Я окончил школу в селе Ново-Григорьевском (нынче г. Зеленокумск) Ставропольского края, в котором в 1956 году ещё не было электрического света и школа, как и село, освещалась керосиновыми лампами, и только райком партии, райисполком и другие госучреждения, находившиеся в центре села, освещались «лампочкой Ильича». Послевоенная карточная система была давно отменена, но в сельских продмагах не было ни сахара, ни макарон, ни сгущенного молока, ни многого другого, увиденного мною в теплом и сытом городе в год поступления в институт. Тбилиси мне, вчерашнему сельскому школьнику, показался раем, увидев который не грешно было и умереть.

В период сдачи конкурсных экзаменов я питался исключительно сгущенным молоком, которого прежде в жизни никогда не только не пробовал, но и не видел. И меня искренне удивляло, что на этикетках консервных банок значилось, что этот вкуснейший продукт вырабатывался на молочных заводах Ставрополья либо Кубани.

Конкурс при поступлении в институт был большой - 12 абитуриентов на одно место. Всего принимали на русско-язычный сектор 25 человек. Но я успешно сдал экзамены и был зачислен. Через месяц нас отправили на «каторжные» работы в Гальский район Абхазии на уборку чайного листа. Заготовка этого сырья действительно была трудом тяжелым и для здоровья небезопасным. С утра до обеда мы работали в густых зарослях чайных кустов, покрытых холодной росой. Средств для защиты от росы нам никто не выдавал, и приходилось работать по пояс мокрым. К обеду солнце высушивало влагу на кустах и промокшей одежде и начинался ужасный зной, осложнявшийся перегреванием организма. Становилось душно, ветер не пробивался между густых рядов чайных кустов. После холода наступала невыносимая и душная жара.

До этой кампании и после неё мне приходилось бывать на многих мероприятиях, именовавшихся «шефской безвозмездной помощью сельскому хозяйству»: по уборке и выращиванию сахарной свеклы, картофеля, кукурузы, помидоров и даже хлопка, но такого тяжелого труда, как на уборке чайного листа, больше встречать не приходилось.

В апреле 1960 года нас, студентов 4-го курса ветеринарного факультета Грузинского зоотехническо-ветеринарного учебно-исследовательского института, распределяли на производственную практику. Мне как отличнику учебы было дано право выбора. Среди прочих регламентированных ректоратом мест значился Гагрский район Абхазии. Конечно, я выбрал его: субтропическая курортная зона, ласковое море, пальмы, мандарины, апельсины, инжир... Однако, чтобы мне «не было скучно», а главное, чтобы не обидеть племянника заместителя министра сельского хозяйства России, учившегося с нами, Олега К., а возможно специально для него, была подобрана группа в составе пяти студентов разных национальностей. Руководил практикой зав. кафедрой физиологии доцент Читиашвили (в переводе на русский язык - Птичкин.)

В Гаграх нас на временное жительство взял к себе ветеринарный фельдшер районной ветеринарной лечебницы абхазец Владимир Коркия. Его, если можно так назвать, дом находился в районе Новых Гагр и представлял собой «избушку на курьих ножках». Это была старая турлучная (глина между двух досок) хибара, перешедшая по наследству от его родителей, поставленная по канонам строительства жилья в Абхазии на четыре каменные опоры для профилактики сырости в доме, так как место было болотистым. После небольшого дождя, а особенно в осенние дни, весь двор и огород заливала вода. Для того чтобы попасть в дом с улицы, к нему была проложена дорожка из природного песчаника. Семья, которая состояла из семерых, мал-мала меньше, вечно голодных детей, во время нашей четырехмесячной практики жила в сарайчике. Володя не являл собой рачительного и заботливого хозяина и не отличался крестьянской хваткой и смекалкой, приспособленностью к жизни и мужицкой мастеровитостью. Сельский житель, как правило, отличается от горожанина своей домашней, генетически передаваемой от родителей, профессиональной универсальностью: он может косить, пахать на тракторе, готовить обед, доить корову, изготавливать в домашних условиях все - от самогона до копченой колбасы и хлеба.

У нашего же ветфельдшера все хозяйственные постройки требовали ремонта, всё рушилось на глазах. Жизнь семьи держалась на героических усилиях его тощей, но ещё со следами былой стати и красоты жены по имени Саида. Жизнеутверждающий характер и неиссякаемое чувство юмора никогда не покидали эту оптимистически настроенную женщину. Это спасало её от объективных семейных стрессов и отчаяния по причине постоянного материального недостатка и безысходной бедности многодетной семьи. О своем благоверном она отзывалась так: «Мой Володя?.. Да какая от него помощь, он гвоздя в глину забить не может. А вот насчет любви - первый парень в округе...» Детей она воспитывала в строгости и честности: за период квартирования мы никогда не замыкали дверей в наши комнаты, и не было случаев пропажи ни вещей, ни денег. Самой старшей дочери наших хозяев было 13, а младшему ребёнку - два года.

В личном хозяйстве у семьи Коркия было единственное беспризорное животное - корова Гуля аборигенной породы, дававшая полтора литра молока в сутки. По внешнему виду она более походила на козу, чем на молочную корову.

Рано утром после дойки эту молочницу выгоняли со двора на улицу. Целый день она бродила по улицам и окраинам города, кормилась чем попало и все съеденное трансформировала в молоко. Вечером почти с пустым желудком самостоятельно приходила домой, а иногда не приходила по двое-трое суток, но никто её не искал. Нас удивляло, что накопленное за это время в вымени коровы молоко не перегорало и постоянно не превышало количества в полтора литра, маститом кормилица никогда не болела.

Беда в семью пришла нежданно-негаданно. В таких случаях на Кавказе говорят: «Бедного горца и на лошади собака укусит». Корова-кормилица многодетной семьи - заболела кровопаразитарным, широко распространенным в Закавказье заболеванием - пироплазмозом, переносимым пастбищными клещами. Коллега по работе Владимира, его и наш - практикантов - непосредственный начальник, главный ветврач района, не смог математически верно рассчитать специфическое лекарственное средство: 0,0005 мг на 1 кг массы животного.

В расчетах он ошибся на одну запятую, то есть превысил дозу в десять раз, и корову через десять минут после инъекции, к общему горю семьи, пришлось дорезать. На мои робкие замечания о допущенных математических расчетах главный резко отвечал, что я еще мальчишка и не имею права указывать на просчеты старшему по возрасту и званию специалисту.

Мы - практиканты - стали живыми свидетелями и запомнили на всю жизнь, что в ветеринарии, как и в медицине, надо быть педантично точным и не слишком самоуверенным в своих поступках врачом.

Мясо вынужденно убитой коровы местные мужчины разложили по 2-3 кг, и Саида продавала, но чаще всего меняла его на продукты питания по известному только местному населению коэффициенту пересчета.

После гибели коровы семья ветфельдшера стала жить ещё беднее, и мы, студенты, вместе с многочисленными, но почти такими же бедными родственниками, как могли, материально, физически и морально помогали хозяйке и её детям.

И вот однажды, как в известной басне Крылова, «бог послал» нам с ветфельдшером, и не только кусочек сыра.

Жил в то время в Гаграх известный на всю Абхазию грузин - винодел Отари Бердзанишвили. Славился он тем, что лучшего по вкусу и аромату вина под названием «Изабелла» приготовить и хранить в течение многих лет не мог никто. В те времена крестьяне производили вин различного ассортимента много и пили его, как воду. На многочисленных базарах, а также на каждом углу и вдоль всех причерноморских авто- и железнодорожной трасс они продавали праздным курортникам разные по цвету и в широком ассортименте вина обязательно вместе с традиционной закуской - кусочком лаваша с сыром и перышком зеленого лука. Стоило оно дешево и реализовывалось без каких-либо административных ограничений от Черного до Каспийского моря.

Свое вино Отари продавал только по особым случаям семейных торжеств или траура: рождению ребенка, проводов и встреч с друзьями по армейской службе, по поводу смерти, свадьбы. Купить у него вино можно было только по рекомендации хорошо знакомых ему людей. Свою продукцию Отари ценил в два раза выше рыночной.

И вот однажды утром, в середине июля, в ветеринарную лечебницу на прием к ветврачу винодел Отари привел свою корову. Он вел её на верёвке, привязанной к надетой на голову коровы уздечке, так как она была комолой - у неё генетически отсутствовали рога. Сзади животное подгонял зеленым бамбуковым прутом семилетний внук.

Старику на вид было лет семьдесят. Он был высокого роста, строен, худощав, прихрамывал на правую ногу. Сталинские пышные усы и аккуратно подстриженная борода были седыми. Белую как лунь голову венчала грузинская войлочная тюбетейка. Невольно бросались в глаза его высокий лоб, большой, с горбинкой, сухой нос и, как ни странно, совершенно не характерные для грузин светло-серые большие, выразительные глаза под черными как смола широкими, густыми, сросшимися на переносице бровями. Над правой бровью виднелся глубокий шрам - вражеский немецкий осколок оставил память на всю жизнь. Поэтому правая бровь была дугообразной и расположена выше левой, что придавало его лицу постоянное вопрошающее выражение. Одет он был в черную старую гимнастерку навыкат, грубые рабочие черные брюки, на ногах красовались новые, кустарного производства чувяки на сыромятной козьей подошве. При ходьбе старик опирался на бамбуковую трость, загнутую в верхней части вопросительным знаком. Старик свободно говорил на грузинском, абхазском и русском языках, как и всё в те времена многонациональное население Абхазии.

Корову эту трехмесячным теленком подарил ему года четыре назад бывший однополчанин - кубанский казак Григорий, проживающий в пригороде Тихорецка, к которому старик ездил на его 70-летний юбилей. Старик очень дорожил этим красивым, красно-пестрой масти, крупным животным англерской породы. В окрестных селах, да и во всей Абхазии, не было такой чистокровной молочной коровы, дававшей в сутки 30 - 35 литров вкусного и жирного молока, пригодного для приготовления любых кисломолочных продуктов, кормившей всю его семью и многочисленную родню.

Прабабушку коровы старика Отари во время оккупации немцами Тихорецка угнал к себе на подворье местный полицай, оставив детей и родителей Григория без молока. Вместе с коровой полицай «конфисковал» у родителей красноармейца обеденный стол. В 1944 году Григория после ранения в правую ногу под Тернополем «списали под чистую на гражданку». На второй вечер после прибытия в родную станицу он отправился к немецкому прихвостню восстанавливать «конституционную справедливость».

Люди с радостью смотрели на шедшего по улице, под разудалое улюлюкание многочисленных зевак сгорбившегося под тяжестью взгроможденного на голову стола полицая. Следом за ним Григорий вел на уздечке комолую известную во всей округе красно-пёструю корову, пережившую превратности войны и возвращающуюся по справедливости к законным хозяевам.

...В ветеринарной лечебнице на приеме больных животных дежурили Володя и я. Самвел Григорян проходил практику на мясокомбинате. Олег Каротеев - на мясо-контрольной станции при Гагрском колхозном рынке, а Ольга уехала в один из совхозов района с главным врачом разбираться в причинах падежа свиней. По условиям мы практиковались во всех учреждениях и производствах района, имевших в штате работников ветеринарной службы. Закавказские субтропики давали нам хорошую практическую подготовку, так как были богаты на многие эпизоотические инфекционные болезни, которых не встретишь в средней полосе и на юге России.

- Помоги, Бога ради, моему горю, - обратился Отари к Володе, привязав корову к коновязи, расположенной во дворе лечебницы. - Никогда не отгонял в общественное стадо. А тут вот старший внук уехал на соревнование по борьбе самбо в Сухуми. Ну, ты же знаешь, что бывает в сформировавшихся группах животных с новичками. Их стараются испытать на прочность. А моей красавице, как видишь, Бог рогов не дал, - нечем отбиваться. Вот аборигены и пропороли ей рогами бок.

- Когда это произошло? - спросил Володя

- Вчера вечером. Но мне не хотелось тебя беспокоить...

Старик снял тюбетейку, нервно мял её в руках и виновато смотрел на Володю. Пот выступил у него на лице. Гимнастерка прилипла к спине. Отари тяжело дышал, и чувствовалась большая тревога в его глазах.

- Старуха меня со свету сживет за мою оплошность, спасай животное. Спасай, генацвале.

Мы вышли во двор. Володя и я провели пострадавшее животное в станок. Корова прихрамывала на левую заднюю ногу. В области левой коленной складки кожа была разорвана под прямым углом, наподобие разрыва тканного материала при зацепе его за гвоздь или что-либо подобное. На края раны вольфартова муха успела отложить личинки. Брюшные мышцы не были разорванными, а только раздвинуты. Рана была длиной около двадцати сантиметров, но не проникала в брюшную полость.

Володя внес в журнал соответствующие записи и сказал старику:

- Тебе повезло, Отари. У нас проходит практику студент из Тбилиси. Между прочим, он хорошо разбирается в хирургии и непременно вылечит твою корову - как пить дать. Вот он. Зовут Станиславом. Он даже немного знает грузинский язык.

- Сынок, - обратился ко мне старик, - буду век тебе благодарен, только сделай всё по уму.

- Все будет хорошо, отец, - сказал я по-грузински и приступил к делу: удалил личинок мух, освежил края раны, наложил швы, вставил дренаж.

Старику сказал, чтобы завтра корову привел на перевязку.

Володя очень внимательно посмотрел на меня. Сделал отмашку рукой и обратился к хозяину коровы:

- Батоно! Не утруждайте себя лишними заботами. Завтра часам к десяти ждите нас у себя дома. Зачем мучить животное и себя в такую жару. Лучше создайте корове хорошие условия по кормлению и содержанию.

Старик обрадовался такому повороту дел и сказал, что будет нас ждать. А как идти к нему, Володя знает.

Наши пациенты ушли. А Володя с горящими глазами стал учить меня уму-разуму:

- Ты что чуть было не натворил? Как можно упускать возможность побывать у самого Бердзанишвили?! Это же знаменитый на все побережье Черного моря винодел! Простому смертному такое выпадает, может быть, раз в жизни.

Он говорил еще много хорошего о старике, и я невольно стал ожидать прихода завтрашнего дня, «как ждет любовник молодой минуты верного свиданья».

На следующее утро ровно в девять часов мы с Володей пошли к Отари. Свой дом старик начал строить после демобилизации в 1943 году, и стройка к моменту нашего прихода ещё продолжалась. Дом с многочисленными пристройками, в которых жили его жена, двое сыновей с женами и четырьмя внуками, находился на самой верхней улице Новых Гагр, вплотную прилегающей к горному массиву. Усадьба была расположена так, что задняя часть огорода выходила в лес. Дикие кабаны, олени и даже медведи часто бывали непрошенными гостями в огороде Отари. Но главной достопримечательностью его подворья была винная штольня. Она представляла собой 12-метровый в длину туннель размером 3х2, вырытый вручную в горном склоне, на котором располагалась усадьба. Заканчивалась штольня залом, где созревало и хранилось вино. Круглогодично температура в штольне не превышала 12 градусов по Цельсию, что очень важно для соблюдения технологии производства высококачественного вина.

Шли мы с Володей медленно и долго - более часа. Шли молча. Дорога все время вела в гору, а солнце сильно припекало наши спины. Было не только жарко, но после ночного дождя и душно от повышенной влажности и полного штиля. Каждый думал о своём. Володя изредка задавал мне мучавшие его вопросы на житейские темы, на многие из которых я не знал ответа.

- Разве это жизнь, если девять человек пытаются прожить месяц на 80 рублей моей зарплаты? А вот с первого сентября четверо моих голодранцев пойдут в школу. Во что я их обую, одену, чем кормить буду? Плодородной земли у меня нет, есть только гнилое болото, сам знаешь. Поэтому нет и сада. Мандарины, апельсины и другие фрукты мне приносят соседи и родственники. Грузия, - он сказал что-то темпераментно на абхазском языке и продолжал, - нагло присоединила Абхазию к себе, чтобы стать в ранг социалистической республики Союза. Теперь только берет с Абхазии оброк. Таким многодетным, как я, практически не помогает. Корова пропала. Молока нет. Скажи, Стас, как жить дальше?

Действительно, почти весь район знал о бедности семьи Коркия, но при существовавшей в ту пору хрущевской, а затем и брежневской системе легче было украсть, чем добиться помощи по закону. Почему-то эту пору называют «застойной». Нет, всё крутилось и вертелось вокруг одного столпа - КПСС. Та же инстанция на кого жаловался гражданин, принимала решение: в первую очередь опорочить того, кто посмел на неё жаловаться.

Я думал о том, что ждет меня впереди через год после окончания института: как «богато» буду жить и трудиться на поприще ветеринарии на колхозно-совхозной ниве Ставрополья, откуда уже получил официальное приглашение на работу из краевого управления сельского хозяйства.

А еще я был страшно зол на самого себя. Вчера вечером был приглашен официанткой городского кафе на день её рождения... Событие отмечали в интимной обстановке у неё на квартире. Выпадал долгожданный случай, и были все условия превратиться из мальчика в мужчину. Трудно и совестно признаться, но, как я ни старался осуществить свою мечту и её искреннее желание, не смог... Мой первый в жизни сексуальный блин получился гораздо хуже, чем комом. Мне было ужасно стыдно и противно в душе, и я с позором убежал от красивой, немного старшей меня по возрасту, опытной в сексе женщины. Почти двенадцать километров шел пешком из Новых Гагр и проклинал себя на чем свет стоит.

Как видно, мысли у нас с Володей были серьёзными, но по значимости разными. Однако их объединяла безнадёга. В то же время моя проблема молодой сексуальной неопытности не стоила и тысячной доли значимости жизненной нерешаемой проблемы моего коллеги.

По дороге к Отари мы подошли к роднику с холодной водой. Пока отдыхали под густым фиговым деревом, какая-то старушка, узнав Володю, угостила нас свежими огурцами, которые мы с аппетитом, без соли и хлеба, съели на ходу. Это был наш ещё не заработанный завтрак.

Старик ждал у ворот своего дома, опершись на вилы.

- Добрый день, коровьи врачи (так буквально в переводе с грузинского означало «ветеринарный врач»).

Сняв тюбетейку и немного наклонившись вниз, приветствовал нас, как почтенных гостей, хозяин дома.

- Что будем делать в первую очередь: работать или начнем с завтрака? - спросил он.

- Начнем, пожалуй, с того, зачем мы пришли к тебе. Зови сына на подмогу, - сказал Володя. - Привяжите корову покороче к тутовому дереву и дайте хирургу, - он указал на меня, - теплой кипяченой воды литра три, мыло и полотенце.

Во двор выбежали четверо разновозрастных внуков - 7-12 лет. На руки мне из дагестанского, ручной ковки, кубгана поливала рыжеволосая абхазка - жена уехавшего в Сухуми сына. Старик что-то крикнул по-абхазски внукам, и их как ветром сдуло в дом. Я понял, что дисциплина и порядок в доме держались полностью на нем.

Корову вывели из-под навеса. Привязали к дереву. Я осмотрел рану. Заживление шло хорошо, но подкожная клетчатка внизу живота была отёчной. Обработав рану и инъецировав внутримышечно ударную дозу антибиотиков, я рекомендовал хозяину утром и вечером получасовые прогулки и через каждые четыре часа вводить корове антибиотики по назначенной мною дозе.

- Через два дня мы придем для клинического осмотра коровы и продолжения лечения, - сказал я старику.

Тот облегченно вздохнул, а Володя многозначительно мигнул глазом и понимающе улыбнулся...

- Ну, доктора, теперь к столу. Откушайте моего вина. Да и по времени пора обедать, - старик засуетился и позвал жену.

Это была его вторая супруга, моложе его лет на 15. На ней он женился после смерти первой, умершей десять лет назад по причине онкологического заболевания

Жена, звали её Сусанной, немного полноватая женщина, одетая во все чёрное армянка, пригласила нас на открытую веранду дома. Стол был накрыт белой скатертью. На большом металлическом подносе была уложена зелень с традиционными зеленым луком, помидорами и свежими, в пупырышках, огурцами. На отдельной тарелке лежали нарезанный рассольный сыр и большой кусок сливочного масла - всё домашней выработки. В запотевшем на жаре стеклянном кувшине белело мацони. На деревянном, хохломской росписи, блюде были уложены толстые грузинские лаваши. Именное, отаровской выработки, красное вино под названием «Изабелла» было налито в большой глиняный кувшин с ручкой и оттянутым для удобства разлива носиком. В центре стола стояла старинная с позолотой супница с куриным сациви и красовался разрезанный сегментами горячий абхазский пирог - хачапури с сыром и ароматной зеленью. В отдельных фарфоровых чашках была поставлена для повышения аппетита острая приправа аджика - молотый горький красный перец с различными пряными растительными добавками и алычево-сливовый ткемали.

Увиденная нами грузино-абхазская домашняя сервировка стола усиливала и без того разыгравшийся к полудню зверский аппетит.

- Отведайте, чего Бог послал, - заскромничала хозяйка, - у вас с утра во рту, наверное, ещё и маковой росинки не было, кушайте на здоровье!

Старик рассадил нас за столом, сел сам и пригласил младшего сына, но тот, как и жена, скромно отказался, сославшись на вызов к районному военному комиссару. Хозяин стола разлил в граненые стаканы искристое холодное вино темно-красного цвета. Первый тост хозяин произнес за дружбу народов.

- Нас здесь за столом трое, и все разных национальностей: грузин, абхазец и украинец. Давайте выпьем за то, чтобы никогда нам не пришлось воевать. А тем более, не должно быть конфликтов между нашими народами, объединенными в Союз. Жить и совместно пить вино - нам во веки веков!

Второй тост произнес Володя во здравие и благополучие семьи хозяина.

Третий стакан - за скорейшее выздоровление... коровы.

Старик налил в стаканы и что-то сказал по-абхазски Володе.

- Тебе, Отари, что? Жалко вина для хороших людей? - ответил Володя.

- Нет. Мне для вас не жалко, - ответил старик по-русски. - Вот, видишь, бочонок? Это я вам налил двадцать литров пятилетнего вина. Пейте на здоровье. Просто я боюсь, что вы не сможете добраться домой по такой жаркой погоде - вино разморит вас.

Старик был прав: наши головы были светлыми. Мысли не путались. Но ноги плохо слушались команд.

- Давайте осмотрим мое хозяйство и немного отдохнем. Сделаем перерыв, - предложил старик и повел нас в вырубленную в горе штольню.

Она заканчивалась большой холодной комнатой, уставленной бочками с ввинченными в них снизу латунными вентилями. Бочек было много. Объем каждой из них находился в пределах от 150 до 500 литров.

- На сегодняшний день у меня имеется вино от одно- до семилетнего возраста в общем объеме полторы тонны, - гордо сообщил хозяин.

Меня удивило то, что на огороде у него росла кукуруза и виноградных лоз нигде не было видно. На мой вопрос старик с улыбкой ответил:

- Моя виноградная плантация - это весь лес, находящийся за пределами огорода. Я сажаю лозу этого чудного винограда возле лесного дерева, и они, не мешая друг другу, растут. Виноград вьется по деревьям. Я его не обрабатываю никакими ядохимикатами. К концу лета приглашаю местных мальчишек на уборку урожая. И ежегодно получаю от трех до пяти тонн вина.

- Скажите, пожалуйста, - сколько вам лет?

- 70, сынок, не считая ночей, - отвечал старик с какой-то загадочной улыбкой.

Он налил по полстакана старого вина. Оно было вязким и очень ароматным. По консистенции напоминало ликёр.

- До Великой Отечественной войны я жил вместе с отцом и матерью в Гудаутах. К началу войны мне шел 51 год. Моя первая жена родила двух сыновей, в 1925 и 1927 годах. В 1943 году старшего сына, окончившего курсы шоферов, призвали в армию. Вот сегодня он поехал получать потерявшийся в наградных бумагах войны орден Боевого Красного Знамени, за участие в штурме по взятию горы Сапун, что на Украине. Меня на войну с фашистами не взяли по возрасту и инвалидности: в детстве я упал с тутового дерева и сломал правую ногу, которая срослась не так, как нужно, и стала на четыре сантиметра короче левой. К окончанию войны я остался один с сыновьями, отошли в небытие отец, мать, жена. Я работал в колхозе бригадиром виноградной бригады. В 1944 году с младшим сыном перебрался вот в это место. Построили вначале маленькую кухоньку из природного камня, а уже потом начали возводить с сыном дом, в который я привел вторую жену. Моему переезду в Гагры во многом способствовал один случай, произошедший со мной в 1944 году.

В октябре вызывает меня председатель колхоза, демобилизованный по ранению, и предлагает:

- Отари! Ты единственный в колхозе мужик, которому можно доверить очень важное для хозяйства дело. Зная твою добропорядочность, честность и грамотность (я окончил церковно-приходскую школу), поручаю тебе продать в Ростове 1500 литров прошлогоднего красного вина «Иза-белла». В кассе совсем нет денег. Надо ремонтировать на коровнике крышу, купить для разведения в хозяйстве свиноматок. Да и вообще деньги нужны на каждый день. Вот умрет завтра кто-либо из стариков - похоронить не на что. Помогай колхозу.

На следующий день рано утром на единственную в хозяйстве видавшую виды полуторку погрузили три 500-литровые дубовые бочки с колхозным вином...

«Помогай тебе Бог! В добрый путь», - провожали меня колхозники, желая удачной торговли.

Через трое суток мы с шофером добрались до Ростова, славившегося в те и первые послевоенные годы воровскими группировками, бандитизмом и убийствами. Так как в нашем колхозе каждая пара рук была на счету, то мне не дали в помощь ни кассира, ни виночерпия. Вся торговля возлагалась только на меня.

Разгрузив вино в арендуемой колхозом торговой точке под вывеской «Вина Абхазии», шофер возвратился в Гудауты. Я торговал, жил и охранял товар в этой будочке постоянно один.

Торговля вином шла бойко.

Я стал замечать более-менее регулярное посещение моего «шалмана» молодой женщиной, по внешнему виду похожей на цыганку. Выглядела она лет на 30, стройная, высокая, жгучая брюнетка, но с голубыми глазами, от которых трудно было оторваться. Вначале она брала по три литра вина, а затем стала приходить к концу торговли, просила налить «на пробу» стакан вина и уходила, похвалив. К концу недельной торговли эта женщина стала довольно прозрачно намекать о том, что не прочь прогуляться со мной вечерком по бережку Дона...

На десятый день вино закончилось, и моя знакомая Марго была тут как тут. Мне очень хотелось узнать поближе её женские прелести, нарочно выставляемые мне на обозрение. На предложение провести свидание в торговой точке она наотрез отказалась. Присев на прилавок так, что было видно её нагое смуглое бедро, она, обжигая меня горячим дыханием, вымолвила:

- Что, кацо, стесняешься выйти со мною в город, али я тебе не пара?

Прищурив веки, она горделиво выпятила и без того бросающуюся в глаза большую грудь. Я не устоял от такого заманчивого предложения и, потеряв голову, бросился во все тяжкие, утратив прежнюю бдительность и осторожность. На том же рынке я купил какой-то закуски, хлеба, чекушку армянского коньяка, плитку трофейного шоколада, и мы отправились гулять.

Всю выручку от продажи вина я постоянно носил с собой в карманах старого трофейного немецкого френча, взял и на это свидание. Погуляв немного по городу, мы спустились к берегу Дона. Выбрали, по усмотрению Марго, укромное местечко, заросшее густыми порослями от пеньков и корней срубленных и сожженных за годы войны деревьев. Я разложил на газете то, что принес с собой. Мы выпили. Закусили. Я обнял Марго, впился в её пухлые губы и понял, что дальше сдержать напор моего коня невозможно, вот- вот я полностью потеряю контроль над собой...

- Не торопись, милок. Растяни удовольствие. Скорость нужна при ловле блох, - смеялась Марго, одновременно сбрасывая с себя кофточку и юбку.

Я снял френч и расстелил его на траве. К нему Марго добавила снятую с себя шерстяную юбку. Свои кожаные туфли она заботливо поставила рядом с импровизированной постелью. Опустившись на колени, Марго начала расстегивать мои брюки. Подняв глаза вверх, она старалась поймать мой взгляд. Терпению моему пришел конец. Я повалил её на спину. Дрожащей рукой стащил с неё трусы, и тут она громко вскрикнула, как зовут на помощь:

- Да отпусти ты меня. - Затем обычным голосом сказала: - Дорогой, мне надо по-малому. Я зайду за кустик. Потерпи чуть-чуть - и я твоя.

Она быстро встала, отбросила в сторону свою юбку, накинула на плечи мой френч, обула свои туфли на босые ноги и, пригнувшись, торопливо скрылась за кустами. Прошло минут пять, но Марго не появлялась.

- Ну куда она могла деться в одном кителе и туфлях? - успокаивал я сам себя, пока в затуманенных мозгах не стало проясняться.

Первое, что заставило меня вздрогнуть, - это осознание того, что во френче находилась вся выручка за проданное колхозное вино. Холодный пот выступил у меня на лбу. Одна мысль опережала другую. Что делать?.. Что предпринять?.. Были бы эти деньги лично моими - да черт с ними... А что я скажу председателю и колхозникам? Что?

И тут меня осенило! Трусы Марго остались лежать на траве. Я быстро надел брюки, брезентовые сапоги и майку. Засунул трусы Марго в карман брюк. Выскочил на ближайшую дорогу и добрался до милиции.

- Что случилось, товарищ? На вас лица нет, - спросил меня дежурный младший лейтенант.

- Обокрали. Унесли, - только это и выпалил я.

Меня трясло, как в лихорадке.

- Не так быстро. Давайте по порядку: где, кто, когда и при каких обстоятельствах. Подозреваемые лица. Их приметы. Напишите подробно в официальном заявлении на имя начальника отдела милиции, - медленно, членораздельно и внятно пояснял дежурный.

- Какое заявление? Жульё, аферисты, мошенники украли колхозные деньги... вот сейчас... френч... кусты... река. Пока буду писать, они далеко уйдут.

Быстро, запинаясь, несвязно бормотал о случившемся.

- Вот вам вещественное доказательство! - осенило меня, и я вытащил трусы Марго из кармана.

Дежурный улыбнулся, а присутствовавшие в дежурной комнате задержанные дружно не то что засмеялись, а заржали.

- Вот... пусть ваша розыскная собака понюхает и пойдёт по следу, - не унимался я.

- Генацвале! Во-первых, у нас нет для этого кадров. Все на срочных вызовах и оперативно-розыскной работе по убийствам и разбоям. Во-вторых, собак у нас нет - кормить нечем, сами на голодном пайке. Поэтому трусы своей крали нюхай сам и дуй по следу и запаху, пока не ушли далеко... Иди, кацо, далеко-далёко, и не просто иди... А иди, иди, иди... На всякий случай оставь заявление в оправдание того, что деньги ты не пропил, а проё... Может быть, это поможет тебе при рассмотрении дела в колхозе и народном суде, в чём лично я не уверен, - таков был ответ этого дежурного.

Вздохнув, старик продолжал:

- Домой я возвращался, как побитый, нашкодивший кобель. По дороге сочинил более-менее правдоподобную легенду о том, что винные деньги украли в Ростове при посадке в поезд. В ту пору это было распространено. Дознания «с пристрастием» ни председатель, ни следователь со мною не проводили.

Но совесть не давала мне покоя ни днем ни ночью. Продав дом родителей в Гудаутах и погасив денежный начет за растрату денег в соответствии с решением правления колхоза, мы с младшим сыном перебрались вот на это место жительства. Здесь когда-то стоял шалаш сторожа, охранявшего ночью колхозный амбар. Все строили сами.

...Мы возвратились на веранду дома. Выпили ещё по три стакана на брата и пошли, ветром гонимые, на свою хату. Не помню, как мы дошли домой. Рано утром Володя разбудил меня:

- Стас, ты не помнишь, взяли мы вчера с собой бочонок с заработанным вином? Я обыскал весь дом. Дома его точно нет. Так хочется опохмелиться...

Я тоже не помнил. Да и не могли мы его донести, потому что сами шли «на автопилоте».

Володя взял свой велосипед, не имевший половины спиц в колесах, и с большими трудовыми усилиями прикатил от деда бочонок домой.

Дней десять мы всем двором пили за здоровье старика и желали ему всяческого благополучия в его жизни со второй женой, детьми и внуками.

Корова благополучно выздоровела, и, как написал мне в письме Володя, старик подарил ему родившуюся в конце того года телочку от своей высокоудойной любимицы.

Перепечатка материалов размещенных на Southstar.Ru запрещена.