Южная звезда
Загружено:
ЛИТЕРАТУРНО-ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ ЖУРНАЛ № 2(35)
Анвар Исмагилов
 "УРАЛ-375", ЕРОШКА И ДВА ШПИОНА

Две эти истории произошли во время подготовки и после окончания войны в Египте в 1973 году. «Урал-375» - потрясающий аппарат, с которым я познакомился по прибытии в Киевскую бригаду зенитно-ракетных войск. Сейчас на нём стоят дизеля, а тогда были двигатели с 92 (!) бензином. Зайдя в парк с инструктором, мы обнаружили кладбище стоящих на деревянных колодках громадных монстров, практически новых, но обездвиженных. Инструктор ткнул пальцем в правый угол громадного ангара и сказал:

- Этот - ваш!

В сомнении посмотрел я на этот полугроб и подумал: как же его с колодок снимать?

Первую свою почётную грамоту я получил за ремонт головки блока цилиндров, но, к сожалению, там не было сказано о том, что сначала нужно было стащить громадную машину в одиночку на бетонное покрытие, после чего перепроверить состояние всех систем, а далее - везде! Двигатель перебрал, слил масло из картера, заправился на КТП, куда мой ракетовоз притащили на «ГАЗ-66», поправил зеркала и поездил по гарнизону. И тут наступил сентябрь 1973 года.

Командиром бригады был польский граф Осмоловский. Имел две Красные Звезды за Вьетнам. Выйдя на плац, он хмуро посмотрел куда-то вдаль и сказал:

- Товарищи офицеры, прапорщики и личный состав! Готовьте свои внутренние резервы и технику. Нам предстоят большие события.

В этот момент из входа в часть (КПП) показался бодрый и весёлый особист майор Мухасанов. Комбриг спиной почувствовал его приближение и продолжил:

- Вы, надеюсь, помните: генералиссимус Александр Василич Суворов говорил, что побеждать надо не числом, а уменьем. Приказываю! Все лишние занятия отставить, проверить матчасть до последней гайки, лесные дивизионы привести в полную готовность, склады проверить, обеспечить запасы топлива и ГСМ. Особенно настаиваю на защите хранилищ, а вас (и он обернулся к бодрому особисту, торчавшему за спиной) попрошу особенно внимательно приглядывать за режимом, а то у нас такие бойцы-удальцы…

Тот ухмыльнулся и ответил: «Есть!».

Мы, переминаясь в строю, толком ничего и не поняли. Понятно было одно: комбриг хотел поставить боевую задачу, но это делают на совещаниях с офицерами, а он хотел довести её до всех сразу, потому что жалел нас, сопливых салаг.

Только сейчас, через тридцать с лишним лет, начинаю это понимать.

Началась обычная суета, разбежались по своим делам, а я никак не мог понять: что же нам предстоит? Ближе к полуночи нас подняли по тревоге. Поехали в лес, начали грузить на «Уралы» маршевые двигатели ракет с красными дюзами. По три изделия. Вышли на шоссе, и тут нам приказали остановиться. Особист, как заведённый, обходил каждую машину, заглядывал в кабину. Пошли дальше, и километров через двадцать чувствую, что мой аппарат кренится на правый борт.

Останавливаться нельзя, но если изделия свалятся, то мало не покажется. Сворачиваю на обочину, тут же подскакивает «УАЗ» военной автоинспекции с начальником автотракторной службы, и начинаются вопли. А что я могу сделать?! Одному тоже нельзя оставаться. Подошёл предпоследний «Урал», и оттуда вылез развесёлый друг мой из Вологды по прозвищу Ерошка. Нач. АТС приказал ему вместе со мной срочно ликвидировать аварию и следовать дальше. А что нам-то? Под козырёк!

Тут Ерошка спрашивает:

- Шина лопнула?

- Не знаю, я из машины даже не вылезал.

- Давай подмогну. Топор есть?

- Ты что, с ума съехал? Зачем тебе топор?

- А что у тебя есть?

- Да вон карабин со штык-ножом, бери и пользуйся.

- Выходь из кабины, - говорит Ерошка, отмыкая кнопкой штык-нож.

Вышел. Густела мгла. Фары наших машин освещали чуть ли не полкилометра дистанции. А Ерошка что-то мычал себе под нос, возясь в кабине под слабым светом тусклого кабинного фонаря. В этот момент я заметил, что справа в кустах кто-то шевелится. Будто курица. Зрение у меня было то, что называется ночное, более одной единицы.

И в сплошной темноте замечаю белый блокнот, бесшумно подхожу к Ерошке и говорю:

- Слышь, Ероха, по-моему, у нас в кустах организовался какой-то агент!

Ерошка оторвался от переключателя, задумался и сказал:

- Я однова иду из школы, баба на меня уставилась и говорит: хочешь, я тебе покажу? Пошли в кусты. И показала. Дак тебе, может, тоже блазнится?

- Ерошка, бери карабин, я один не пойду! Там точно кто-то сидит. И не шуми.

Мы зашли с тыла. Ерошка - природный охотник, ходил на уток с отцом с одиннадцати лет. Да и рост у него не то что у меня, метр с кепкой, а почти сто девяносто. Он первым кинулся на агента и чуть его не задушил. Даже пытался его застрелить, еле-еле я их растащил. Блокнот мы отняли, а там - полный список нашей колонны! По цифрам. Вот тебе и благословенная Украина.

Ерошка немного передохнул, слегка побил агента, снял армейский ремень, завязал этому гаду руки за спиной, и мы потащили его к нашим «Уралам». А тут - здравствуй, Новый год - особист и военная автоинспекция. Вы, мол, что тут делаете, щас под расстрел! А мы показываем на агента. Наши начальники, конечно, на похвалы не щедры. Но тут растеклись. Первым делом пообещали каждому по «зэбэзухе», то есть по медали «За боевые заслуги». Помощник особиста произвел обыск агента, нашёл то, о чём я и сейчас не знаю, да и кто бы нам сказал? Ерошка сидел на обочине и курил. Вернули ему ремень, поблагодарили, мне пообещали почётную грамоту. Спасибо! До сих пор жду.

Мы с Ерошкой вернулись на базу, нам дали отоспаться. Вышли поздним утром на зарядку, подтягивались, болтали обо всём на свете и забыли напрочь о происшествии. И тут звонят из штаба бригады. Вызывают нас обоих.

Особист был, как всегда, розовощёк, деловит и подтянут. Он попросил нас присесть и начал, с наслаждением затягиваясь американским «Кентом», вопрошать:

- Ну, и как вы его нашли?

Мы молчали. Кого нашли? Да фиг его знает! А на такие вопросы лишних ответов лучше не давать. Это мы уже усвоили. Всё же не мотопехота, а ракетные войска.

Особист уточнил:

- Как вы шпиона американского обнаружили?

Тут мы почти в два голоса заорали: да случайно, подкачка отказала, делали ремонт, а на борту у каждого по три двигателя, вот и нашли!

- В кустах?

Мы задумались. Ну, конечно, не совсем в кустах, а в придорожной канаве. Но трава была густая. Там не то что шпион, а целый взвод мог запрятаться. Особист повторил вопрос, не надеясь на ответ. Действительно, как в абсолютной темноте можно обнаружить человека? Но в девятнадцать лет ночью можно даже белку на сосне увидеть!

Ерошка сделал вид, что припоминает обстоятельства, и сказал:

- Дак, товарищ майор, мы же не могли машины с изделиями оставить, но они же на обочине, а пока ремонт подкачки делали, то и услыхали, что какая-то животина шевелится. Любовь уходит и приходит, - добавил он неожиданно зычным голосом, - а кушать хочется всегда! Думали, может, гусь дикий. Застрелим и пожарим.

- А куда бы патроны списывали? - ехидно спросил особист.

- Выпал случайно из обоймы при перезарядке!

- Ладно, молодёжь, идите. С вами, вижу, не соскучишься.

И мы пошли не скучать. Помолчали примерно три минуты, потом Ерошка зевнул, осмотрелся по сторонам, покопался по карманам и спросил:

- А нам медали дадут?

- Две, - ответил я, - и обе посмертно.

- Тогда, может, в самоход? У меня есть.

И мы отважно и торжественно перелезли через забор возле третьего поста, охранявшего арсенал со всякой артиллерийской начинкой и химией, и отправились в Даниловку. Там мы взяли всё, что положено отважному советскому солдату, уселись на бережку и, як кажуть на Украине, тришечки ковтнулы.

Ерошка задумчиво пожевал петрушку, добавленную к покупке, и сказал:

- Слушай, чё он от нас хтел?

(У него было такое специфическое произношение, иногда без гласных.)

- А я откуда знаю? Мы с тобой памятник Ленину строили? Я трансформаторную подстанцию сооружал? А трибуну для командиров? Да! Мы люди невеликие, служим себе помаленьку, иногда грешим, конечно, однако не более начальства. Тем более, графа Осмоловского я уважаю изо всех сил, а замполита - нет! А насчёт особиста - лучше помолчим.

Не знал тогда юный салага, что пойдёт в высшее военно-морское политучилище…

Прошло несколько месяцев. Вернулись мы из очередного самохода тем же путём. Перемахнули забор, часовой сделал вид, что никого не видит. Зашли в казарму, разошлись по койкам. Потом вспомнили, что ничего до сих пор не ели, и отправили молодого таджика в столовую. Только он пришёл, как взвыла сирена. Подъём, раздача оружия, оттуда в автопарк. Завели транспорт, открыли запасный (именно не запасной, а запасный) выход из парка, и целая колонна из тяжёлых машин двинулась в лес. Снега были богатейшие. Артиллерийские тягачи иногда тащили бензовозы на себе, в том смысле, что на буксирных крюках. По дороге выяснилось, что в лесном дивизионе сгорели семь человек. Пусковая установка тоже. Человек пятнадцать получили тяжкие отравления окислителем (в химии плохо разбираюсь, но помню, что это вроде бы присадка для ракетных двигателей).

В этих местах, напомню, состоялось примерно в это же время года последнее сражение декабристов образца 1825 года с правительственными войсками. Под Васильковом, городом Киевской губернии, в этом снегу полёг Черниговский полк, расстрелянный артиллерией.

В снегах тащились мы долго. Однажды из-за этой проклятой погоды наш караул стоял двое суток без смены!

Итак, спасли мы всех оставшихся, сами отравились. Противогазов не хватило. Кругом - корабельный лес. Деревья метров под сорок высотой, чистый кислород, а нас выворачивает наизнанку.

Отправили меня туда же, в лес, караулить хранилище - «ЗИЛ-157» с двумя ракетами на каждом борту. Хожу вокруг, осматриваю окрестности, проверяю по привычке печати на дверях и вдруг с ужасом вижу, что створки приоткрыты! И печать сорвана. Я побежал под «грибок» - так называется столбик с квадратной крышей, где находится телефон связи с начальником караула. Трясясь от ужаса, я крикнул:

- Товарищ лейтенант, боевая тревога! Преследую преступника. Хранилище вскрыто.

Снял тулуп, зарядил патрон в патронник, побежал (скорее, пополз) по следам. Издалека увидел весьма неторопливую в движении фигуру, довольно легко идущую по снегу. Я удивился. Оказалось, у него на ногах было что-то вроде так называемых легкоступов, или широких лыж. Он даже не оглядывался. Отстав немного, я попытался сообразить, что же делать. В лесу оказалась прогалина, не засыпанная снегом. Свернул влево, пробежал метров восемьсот и увидел шпыгуна (шпион по-украински).

Он спокойно, не торопясь, шагал в сторону Плисаков. До меня дошло, что нужно увидеть, куда же он движется. На окраине села Плисецкого, коему сам Гитлер вручил грамоту за образцовый порядок, я увидел, что агент огляделся, подошёл к дому, постучал в окошко. Дверь долго не открывали. Свет погас. Потом кто-то осторожно спросил:

- Хто?

- Янко!

- Зараз.

Свет из-за двери вспыхнул. Как только дверь открылась, я побежал, стараясь не упасть, и заорал:

- Стой, стреляю!!!

Бабка и агент оцепенели. Тыкая стволом в их сторону, я приказал бабке зайти в дом, а Янко стоять на месте. Вот здесь и наступил самый трудный момент. Замёрз как собака, а когда придёт подмога, неизвестно. Но пришёл сигнал. Со стороны закрытого шоссе я услышал гул моторов. Фары светили во все стороны, а я не мог сдвинуться с места: нужно было держать гада под прицелом. Минут двенадцать машины искали нас, нашли, выскочили командиры, и тут я понял, что сил больше нет. Руки и ноги дрожали, задувал промозглый ветер.

Когда подбежали начальники с помощниками, я не смог сдвинуться с места. Кто-то из сержантов пытался вырвать у меня карабин из рук, но, помня устав, я слепо тыкал во все стороны, отказываясь отдать вверенное мне родиной оружие. В конце концов военврач прямо в ухо закричал:

- Товарищ Садат! Очнитесь!

Очнулся. Оглянулся. Агента уже не было.

Меня потащили в «уазик», содрали шинель, растёрли спиртом, примерно полста граммов влили внутрь организма. Тепло разлилось по телу. Размяк. Примерно через два часа мы приехали в штаб. Там состоялось, мягко говоря, собеседование. Как вы, товарищ Исмагилов, оставили боевой пост? Почему вы бросили овечий тулуп? Служебное имущество! Как вы умудрились, преследуя вероятного агента разведки, пройти за ним шесть километров?

- Вообще-то, - отвечаю, - у меня первый разряд по вольной борьбе. Во-вторых, как учил Суворов, нужно побеждать не числом, а уменьем. В-третьих, товарищ майор, неужели вы думаете, что советский солдат может просто так бросить не только боевой пост, но и, как вы говорите, служебное имущество? В-четвёртых, что меня ожидает: медаль, гарнизонная гауптвахта или комендатура за все мои так называемые подвиги?

Майор ухмыльнулся и пояснил, что медаль мне приснилась. По поводу имущества вопрос будет снят: тулуп нашли. Что касается гауптвахты, это гарантировано, хотя есть варианты. Если грамотно объяснить, каким образом нашли шпиона в сосновом бору, то - награда. В противном случае - дисбат.

Минуты три я думал, что же отвечать этому… м-ку. И не нашёл ответа. Что-то путано объяснял, а потом вспомнил капитана Тушина из «Войны и мира». На что майор ответил в том смысле, что вы не капитан, а скромный рядовой. Пока. Во-вторых, предлагаю вам сотрудничество: вы будете докладывать о разных беспорядках в части, а я закрою глаза на то, что вы нарушили все уставы воинской службы.

- Товарищ майор, это как понимать?! Вражина преодолел три полосы защиты, кругом колючая проволока, часовые ходят с автоматами, бежал почти шесть километров, и я же виноват?

- А теперь вы объясните, как преодолели те самые три полосы, - сказал майор, - тем более с часовыми?

- Запросто! Хотите, поедем, и покажу?

Он воткнул сигарету в хрустальную пепельницу и ответил:

- Не надо! Вижу и так. Подготовка хорошая. Где, кстати, проходил до службы, по какому ведомству?

- «Динамо».

- Послушайте, - сказал майор. - вы похожи и на еврея, и на русского, и на кавказца, да на кого угодно. Это великолепная легенда. Предлагаю вам поступить в высшую школу КГБ.

Я не знал, что отвечать, потому что помнил, как в штабе авиации Северо-Кавказского округа один из бывших сослуживцев моего отца, генерал-лейтенант, лениво говорил мне:

- Ну на что тебе военный институт иностранных языков? Будешь каким-нибудь третьим советником, а потом атташе в посольстве, а ещё хуже - в консульстве Зимбабве или Эфиопии. Поступай лучше в инженерное училище или в авиационное, ты же потомственный офицер!

Я сдуру поехал в Ригу, в инженерно-авиационное. И провалился на математике.

И вот сейчас, когда мне предложили стать курсантом «вышки», я растерялся. Что отвечать особисту, умеющему задавать неожиданные вопросы салаге восемнадцати с половиной лет? Тем более, что никакой вины я за собой не чувствовал. Но отказываться, как положено, нельзя. Покивал головой, а через неделю подал документы в Киевское высшее военно-морское училище. И пошла другая полоса жизни. Особист был в ярости. Но бумаги уже ушли. Так я стал военным моряком.

А шпионов потом судили, но, слава Богу, не расстреляли. Крови их на моих руках нет.

Перепечатка материалов размещенных на Southstar.Ru запрещена.