Южная звезда
Загружено:
ЛИТЕРАТУРНО-ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ ЖУРНАЛ № 4(41)
Ольга Козьменко
 РАССКАЗЫ

БИЧ

Мне никогда не везло в личной жизни. Никогда. Много раз я задавала себе вопрос: почему? Но честно ответить не получалось.

Два моих законных брака рассыпались, как засохшие лепестки розы, забытой в вазе. Мужья исчезали тихо, без скандалов, торопливо выбирая из платяного шкафа свои вещи. Забывая в ванной зубные щётки и тапочки в прихожей, они уходили, в основном, когда меня не было дома. Ни записки, ни объяснений, ни прощального «прости-прощай». Расставание проходило исключительно по-английски. Встречаясь на официальной церемонии расторжения брака, мало-мальски понятного объяснения я ни разу не получила.

Сбегали и законные мужья, и гражданские. Переживала я это болезненно, утопая в слезах-соплях. Но одну закономерность из всех этих опытов для себя всё-таки вывела: мужик со мной не приживается. В чём дело - этот ребус разгадать было не под силу.

После неудавшихся многочисленных попыток свить гнездо, я поняла, что семьи мне не построить и наше общество станет беднее ещё на одну ячейку. Родить для себя ребёнка не было проблемой, но было одно НО, через которое я никогда не перешагну. Сама я выросла с мамой, отец ушёл, когда до моего рождения оставалось несколько месяцев. Почему он нас бросил, не знаю. Мама об этом не рассказывала, на мои расспросы всегда коротко однозначно бросала: «Подлец». В глубоком детстве, не зная значения этого слова, была уверена, что это настоящее имя моего папы. А я всю жизнь мечтала иметь отца или хотя бы старшего брата. Мне так хотелось гордо сказать ребятам во дворе: « А мой папа…» или позвать на помощь брата, когда мальчишки больно дёргали за косы. Свою ущербность я чувствовала всю жизнь и обрекать собственного ребёнка на такие муки не собиралась.

Как только, закончив вуз, начала работать, ни одного дня ни у кого не сидела на шее. По карьерной лестнице поднялась до замдиректора крупной фирмы. Сама купила и обставила квартиру, дом у меня «полная чаша». Вкусом и, таким редким в наше время, чувством меры Бог тоже не обидел, поэтому что-что, а хорошо выглядеть я всегда умею. Много читаю, люблю театр, музыку. Необразованной дурой себя не считаю, потому что времени для самообразования было много. Одиночество этому очень способствует. Не скажу, что не нравлюсь мужикам, ухажеров всегда хватает и хватало. Редко когда с вечеринки я возвращаюсь одна. Мужчины меня никогда взглядом не пропустят, но и серьёзных отношений хватает максимум на месяц.

Я уже на всё махнула рукой.

Дни бежали, и жизнь проходила так быстро, как будто ей со мной было неинтересно. Моя подруга Иринка, как капитан тонущего корабля, была всё время рядом, не бежала от моих проблем к своим семейным заботам. Она активно пыталась что-то изменить к лучшему в моей личной жизни: от выпитого чёрного молотого кофе у меня начиналась изжога, я стала различать карточные масти, в которых раньше ничего не понимала. Всех гадалок нашего городка, к которым, невзирая на мои протесты, таскала меня подружка, я уже знала в лицо. Как будто сговорившись, эти дамы рассказывали о неземной любви, которую я внезапно встречу, и о благородном короле, для которого стану смыслом всей его долгой счастливой семейной, со мной, естественно, в паре, жизни. Но чем дальше, тем отчётливее я понимала, что всё это ерунда. Иринка даже возила меня по осенней распутице в глухую деревню к бабушке, которая полчаса била земные поклоны и, снарядив меня баллоном наговоренной водички, велела приехать ещё несколько раз.

Воду я всю послушно выпила, свято веря в чудо, но чуда не случилось.

Никуда, конечно, больше не поехала. Все вечера проводила дома, заедая «горе» шоколадом. Ирка, сидя напротив в кресле, пристально на меня смотрела и о чём-то думала. У меня не было настроения, очень хотелось зареветь, тем более что приближался Новый год. А я опять одна, снова одна…

- Олюнчик, не переживай. До Нового года две недели, всё ещё изменится.

- Нет, Ирчи. Наверное, когда Бог наверху семейное счастье распределял, я в очереди не стояла. Не судьба.

- Не болтай глупости. Ты сильная, надо держаться. Главное - жива, здорова. Вон, в журналах пишут, тётки и в семьдесят замуж выходят. Какие твои годы!

- Добрая ты моя! Езжай-ка домой, пока я тебе не нахамила…

От Иркиной жалости мне стало ещё хуже и, выпроводив её, поняла, что срочно надо чем-то заняться, иначе депрессия снова затопит слезами мою душу. Подошла к шкафу, стала наводить порядок среди вещей и увидела новую, ещё с этикеткой, дублёную куртку, которую подарила своему последнему сердечному другу, а тот второпях её забыл. Я сорвала дублёнку с вешалки, скомкала и выскочила из квартиры.

С недавнего времени у нас в подъезде поселился бомж. Появлялся он только поздно вечером, когда обитатели дома, вернувшись с работы, уже отдыхали. Забивался под лестницу, поближе к батарее, и никому не показывался на глаза, никому не мешал. Покидал тёплый подъезд утром, до того, как первые жильцы выходили из квартир, поэтому шума из-за него никто не поднимал. Уборщица частенько выбрасывала картонки, которые служили бомжу постелью, но он снова натаскивал их от соседнего магазина.

На улице холодало с каждым днём, декабрь пробовал свои силы, ночью припорашивая первым рыхлым снежком город, затягивая хрупкой слюдой лужицы.

Как была, в тапках, я спустилась на первый этаж, прижав к себе мягкий тёплый ком. На площадке было светло, в подлестничный полумрак нырять мне не хотелось, поэтому тихонько позвала:

- Бомж, ты здесь? Выгляни на минутку.

Послышался глухой кашель, возня, и, наконец, он выглянул из своего угла. Впервые я увидела его так близко. Заросший чёрной бородой по самые глаза, довольно высокий, широкоплечий, какой-то крупногабаритный, он стоял и смотрел на меня исподлобья вопросительным взглядом.

- Слышь, бомж…

- Я не бомж, а БИЧ.

От удивления я замолчала. От него не несло запахом помойки и перегара, голос был скорее простуженный, чем пропитый.

- А какая разница?

- БИЧ - это бывший интеллигентный человек, хотя интеллигент не может быть бывшим. Но меня так прозвали.

- Надо же! Слышь, не побрезгуешь курткой? Она новая, ненадёванная.

Развернув обнову, глядя то на него, то на куртку, прикидывала на глаз, подойдёт ли по размеру. Он неожиданно подошёл так близко, что я шарахнулась в сторону и упала бы, зацепившись ногой за ногу, если бы он не подхватил меня. Молча взял из рук куртку, кивнул и ушёл к под лестницу.

Пулей взлетев на второй этаж, я не могла отдышаться и долго стояла, прислонившись спиной к своей двери. Удары сердца отдавали в виски, в затылок, а талия помнила тепло и силу его руки...

...Утром я проснулась рано и почему-то подошла к окну. Смотрела во двор, с каждой минутой светлеющий от наступающего дня. Просто смотрела или кого-то высматривала? Знакомая широкоплечая фигура, немного сутулясь, пошла от дома по дорожке. Знакомая фигура в знакомой куртке. С тихим ужасом я подумала о том, что уже докатилась до бомжей, потом сама же себя поправила - до бичей.

День закрутил рутиной будничных дел и отвлёк от невесёлых мыслей. После обеда позвонила Ирина и загадочно сообщила, что ровно в шесть ждет меня. Куда мы идём и зачем, сказано не было, но по тону я догадалась, что это очередная авантюра, состряпанная моей подругой, чтобы хоть как-то облегчить мою незамужнюю жизнь.

Ровно в назначенное время, послушно поджидая вечно опаздывающую Иринку, я вышагивала перед витриной магазина «Меха», поглядывая на шикарную шубу из голубой норки, кокетливо наброшенную на плечи манекена. Шальная мысль купить это рукотворное дорогущее чудо всё больше занимала мою голову. Поэтому подбежавшую запыхавшуюся подругу я ругать за опоздание не стала, мне было не до неё. Ирка потащила меня на противоположную сторону улицы, к какому-то особняку, а я всё сворачивала шею, оборачиваясь на витрину. Мы вошли в фойе, оставили у приторно приветливой девушки-администратора свои пальто и направились по длинному, выдержанному в стиле hi-tech, коридору. Только сейчас, оглядевшись, я накинулась с вопросами на свою спутницу, но было уже поздно. Иринка молча впихнула меня в какую-то дверь и вошла следом, отрезая собой путь к бегству.

В комнате, похожей на гостиную, стояло много мягкой мебели, за небольшим столиком расположилась элегантная дама в возрасте. Она приветливо кивнула, приглашая подойти ближе. Потом представилась, и оказалось, что это известный в городе психотерапевт. Мягко выводя меня на беседу, она разговаривала со мной, как с душевнобольной, обещала помочь в решении моих проблем, объяснить причину ошибок. Механически отвечая на её, как мне показалось, странные вопросы о моих вкусовых, цветовых, литературных пристрастиях, я думала о том, брать мне шубу или нет. Серьёзно эту тётку не воспринимала, в её методику не верила, поэтому и не напрягалась. Ира сидела тут же и что-то строчила в блокнот, не надеясь на свою память. После двухчасовой беседы терапевт по психике рассказала всё о моём характере, сыпала терминами, объясняя мою невезуху, и надавала кучу советов, как поменять ситуацию в лучшую сторону. Всё это мне уже порядком надоело, и я с нетерпением тоскливо посматривала на дверь. Наконец, она встала, показывая этим, что приём закончен. Я быстренько метнулась к выходу, на ходу благодаря её и опасаясь, что она задержит нас, что-нибудь ещё вспомнив. Уже на улице я запоздало принялась отчитывать Ирку:

- Чего ещё выдумала? В следующий раз куда попрёмся?

- Я во всём разобралась, до меня дошло, в чём твоя проблема. А ты поняла?

- Поняла бы, если бы слушала… Ирчи, там такая шуба продаётся… Сказка.

Я мечтательно закатила глаза, уже представляя, как буду выглядеть в голубой норке. Иринка тяжело вздохнула и посмотрела на меня полным укора взглядом.

- Тебе, Олюнчик, подарю на Новый год собаку. Однозначно собаку, не кошку… Кошка всегда сама по себе, а собака - преданное животное.

- Ир, может, вернёмся, твою голову полечим? Какие собаки-кошки? Что мне с ними делать? Да и когда? Я же работаю!

- Ничего, все работают, - не унималась Ирка, - у тебя море нерастраченной любви, вот ты этой любовью мужиков душишь, пеленаешь заботой и нянчишь. Есть жёны-любовницы и жёны-матери. Ты - мать. Причём в самом жёстком варианте. Вот мужик и бежит, чтобы не утонуть в твоей опеке, не захлебнуться твоей любовью. Поняла? Будешь нянчить собаку, надо же куда-то пристроить такое душевное богатство.

Я остановилась, и смысл Иринкиных слов развернулся передо мной, как цветастый веер. Молниеносно реагируя на сказанное, память услужливо спроецировала моменты, в которых её доводы оказались чистой, как слеза сиротки, правдой. Мы стояли, глядя друг на друга.

- Ну, что? Поняла свои косяки? Теперь знаешь, что надо делать?

- Ага. Купить ту шикарную шубу…

Открыв рот, подруга так ничего и не сказала, только постучала костяшками согнутых пальцев по моему лбу.

...На корпоративную новогоднюю вечеринку я заявилась в новом стильном костюме. Сделала шикарный маникюр, причёску. Всё это народ кое-как пережил, но моя шуба сразила весь наш коллектив. Я веселилась от души, видя их натянуто-кислые лица: такой покупке стоило позавидовать! Весь вечер за мной роились наши гости, приглашённые представители организаций-партнёров, коллеги-мужчины баловали вниманием. Я была в ударе: сыпала остроумными шутками, зажигательно отплясывала и даже спела несколько романсов, подыгрывая себе на пианино.

А потом мне стало скучно, даже тоскливо. Щемящая грусть, которую не вспугнула ни громкая весёлая музыка, ни смех, жёсткой рукой до боли сжала сердце. Выйдя в дамскую комнату, по сотовому вызвала такси. Оделась и выскользнула на улицу. Никто не кинулся за мной вдогонку. От этого ещё гаже стало на душе.

Расплатившись с таксистом, я вошла в плохо освещённый двор. Уже подходя к подъезду, заметила в углу пару красных сигаретных огоньков. Как-то сразу стало не по себе, когда два тёмных силуэта двинулись на меня. Я встала как вкопанная. На слабоосвещённый пятачок из темноты выходили чужие мужики, которых я ни разу здесь не видела. Один из кармана что-то достал, и по щелчку выбрасываемого лезвия догадалась, что это нож.

- Ребята, давайте по-хорошему. Чего вам надо? Лучше пропустите меня, а то я сейчас закричу, муж выскочит. Он у меня прокурор, и вам мало не покажется…

Я несла чушь, пытаясь как-то с ними договориться, но они молча наступали. О попытке удрать не могло быть и речи, потому что на десятисантиметровых шпильках далеко не убежишь. Сдаваться просто так я тоже не собиралась, поэтому и стала громко кричать, надеясь на помощь соседей. Грабители бросились ко мне. Один вцепился в сумку и стал её тянуть на себя, второй пытался закрыть мне рукой рот. Я кричала, используя всю мощь своих голосовых связок, но ни одно окно не открылось, и нигде не зажёгся свет, как будто во дворе ничего не происходило или в доме все вымерли. Бороться с двумя громилами нелегко, и стало ясно, что скоро мне наступит конец. Внезапно один мужик от меня отлетел, второй, тянувший сумку, тоже ослабил хватку. Воспользовавшись этим, я двинула согнутым коленом ему в пах, как когда-то учил Иркин муж. Мужик охнул, осел. Я бросилась ко второму, который с кем-то сцепился. Они катались по асфальту, а я молотила своей многострадальной сумкой, не зная, кому достаётся от меня: нападавшему или неизвестному защитнику. При этом я орала, не умолкая ни на минуту: « Помогите! Милиция! Убивают!»

Второй немного оклемался и набросился сзади, пытаясь сорвать с меня шубу. Не на ту напал, голубчик! Неизвестно, откуда взялись силы, потому что я так ударила его локтём в живот, что тот застонал и повалился набок.

Один из возившихся на земле вдруг громко вскрикнул, а второй, резво отскочив в сторону, бросился к своему подельнику, корчившемуся от боли, подхватил его и поволок со двора.

Мой защитник лежал, не шевелясь.

Я подбежала, бухнулась рядом с ним на колени и только тут разглядела знакомую куртку.

Бич лежал без движения, а по светлой замше расплывалось тёмное пятно.

Ползая рядом по грязи, лихорадочно вспоминала начальный курс ГО, на котором нас, студентов, обучали, как оказать первую помощь пострадавшему. Но вот о ножевых ранениях что-то ничего не припоминалось. Добраться до раны было нелегко, мешали его многочисленные одёжки, под дублёнкой оказалась даже старая, потрескавшаяся кожаная куртка. Отрывая от своей моднющей батистовой кофты лоскут, я пыталась остановить кровь, щедро сочившуюся сквозь мои пальцы. Он уже, по-моему, даже не дышал. Приподняв одной рукой с земли его голову, второй зажимая рану на животе, я рыдала на весь двор, на весь город, на всю планету:

- Бич, миленький, не умирай! Потерпи, сейчас «скорая» приедет! Не бросай меня, Бич!

Я причитала, как обычная баба, оплакивающая потерю мужа. Выла и уговаривала, упрашивала, умоляла.

Слезы лились рекой, смешиваясь с дорогой косметикой и разъедая кожу. Шикарная шуба, запачканная грязью, темнела пятнами его крови. Но мне было на неё глубоко плевать. Умирал человек, имени которого я даже не знала. Единственный человек, бесстрашно бросившийся ко мне на помощь, спасший мне жизнь. Я наклонилась к бородатому лицу, прижалась щекой к холодному лбу и вдруг услышала слабый шёпот:

«Чего же ты так воешь? Оглохнуть можно. Не волнуйся, я живучий»…

Во двор, освещая нас мигалкой, въезжала машина.

Какой-то идиот вместо «скорой» вызвал милицию.

Как я и просила…

ОДИН ШАГ

Добрые отношения не сложились сразу. Больше того, взаимная неприязнь переросла в откровенную войну, в ходе которой все средства, чтобы досадить друг другу, были хороши и шли в ход.

Из-за болезни и долгого мытарства по больницам у Светланы возникли денежные трудности, решить которые можно было, только продав что-то очень дорогостоящее. Дороже единственной недвижимости у нее уже ничего не осталось. Поэтому пришлось лишиться шикарной четырёхкомнатной квартиры в престижном районе и купить небольшую двушку в старом фонде на окраине города. Тяжко, конечно, расставаться с обжитым гнездом, но это была скорее неприятная необходимость, чем горе. В жизни видела и безденежье, и долгое время жила очень обеспеченно, поэтому всегда философски смотрела на неудачи. Света твёрдо уверена: все материальные проблемы решабельны. Вот только смерть не даёт никаких шансов даже попытаться хоть что-то изменить, исправить, она сразу ставит конечную жирную точку.

Её новое жильё на втором этаже в каменном, старой постройки, доме пришлось по вкусу. Уютная квартирка с хорошим ремонтом. Из открытого окна застеклённого балкона можно было протянуть руку и дотронуться до веток огромной липы, которая росла прямо возле дома. А во время ее цветения комнаты наполнялись пьянящим медовым ароматом. О такой фитотерапии можно было только мечтать. Новый район привлёк ещё и тем, что располагался в парковой зоне: свежего воздуха и зелени хоть отбавляй. А шумные трассы не мешали, проходили где-то в стороне, не нарушая тишины спокойной жизни.

На лестничной площадке находились всего три квартиры. Хозяйка одной была в гостях у родственников в Одессе, а владельцы другой уехали в длительную заграничную командировку. Маленьких детей и молодых обалдуев, любящих громко звучащую музыку, на этаже не имелось, чему несказанно обрадовалась. Свой новый дом Светлана довольно быстро обжила и даже уже начала привыкать к новому району.

Но вся идиллия завершилась с возвращением из гостевого вояжа её соседки. Встреча произошла неожиданно. Света вечером шла с работы и возле подъезда, в обществе уже знакомого коллектива бабушек, увидела довольно колоритную фигуру. Крупная, невысокого роста, грудастая тётка в немыслимом платье, отороченном белыми, режущими глаза на фоне разноцветья ткани, рюшами, стояла боком. Издалека она напоминала глыбу, укутанную пёстрой материей. Увидев нацеленные на Свету взгляды собеседниц, «глыба» слегка повернула в её сторону голову в нелепой соломенной шляпке, из-под которой лица было не разглядеть. Поздоровавшись со всеми, Света мышкой пробегала мимо, когда на шепоток соседок, объясняющих её появление в этом подъезде, услышала в спину характерный местечковый говорок:

- Шо це? Эта диетическая хфигура наводит меня ни на какие мысли. Мадам Фира видит человека чище рингена!

Приговор был вынесен низким, совершенно бесцветным голосом, голосом-альбиносом, от природы лишённым каких-либо оттенков интонации. Слова неприятно царапнули, но Света постаралась не зацикливаться на них. Не хватало ещё подъездных склок. Из сказанного имелась только одна полезная информация: её соседку зовут мадам Фира.

У Фиры был свой маленький бизнес. Она жарила и продавала семечки. Уходя на следующее утро на работу, Света уже почувствовала аромат детства - запах вкусно пожаренных семечек. Он просачивался через щель в приоткрытую входную дверь и наполнял собою подъезд. Но это были только цветочки, правильнее сказать - первоцвет. Когда семечки жарят постоянно, ежедневно, а иногда и по нескольку раз в день, запах въедается в стены. Он проникает в каждый угол и постепенно вытесняет все остальные запахи дома, непрошено, нахально вторгаясь на чужую территорию. И что самое невероятное - привыкнуть к нему невозможно! Запах, вырывающийся из приоткрытой двери, преследовал её повсюду. Поскольку страдала аллергией на сильные запахи, пришлось срочно принимать радикальные меры. Эту проблему она худо-бедно решила с помощью вызванного мастера, который оббил входную дверь дерматином и законопатил все щели дверной коробки. На стук молотка мадам Фира тут же вышла из квартиры. Она стала на своём пороге, по-мужски расставив ноги, уперев пухлые руки в бока, и несколько минут молча рассматривала, как ловко мужчина занимается своей работой. На этот раз мадам была в обтягивающем то, что язык не поворачивался назвать фигурой, жёлтом с красными полосками по бокам спортивном костюме. Коротко стриженные тёмные с проседью волосы она попыталась накрутить на бигуди, чтобы придать видимость причёски, но пряди непокорно торчали во все стороны, не желая подчиняться замыслу доморощенного стилиста. Света обратила внимание, что обута соседка была в мужские растоптанные кроссовки. Чёрные ниточки тщательно выщипанных, а потом заново нарисованных бровей удивлённо подняты. Большие карие глаза замерли в бесцеремонном взгляде. Она скривила полные, синюшного цвета, губы, и каждая губа выражала своё отдельное пренебрежение. Какое-то время они молча смотрели друг на друга, а потом, ухмыльнувшись, мадам Фира изрекла:

- Не делайте мне горе с пустяка!

И зашла к себе, демонстративно оглушительно хлопнув дверью.

Светлана переглянулась с мастером, и он выразительно покрутил указательным пальцем у виска. Она в ответ пожала плечами.

После этого мадам в упор Свету не замечала где-то около недели, а потом изменила тактику. По вечерам она отдыхала вместе с соседками на лавочке у подъезда и тут же торговала своим товаром. Все сидящие с ней рядом активно угощались, заплёвывая асфальт шелухой и добавляя работы дворникам. Завидев Свету издалека, мадам начинала зазывно вопить, бася на весь двор:

- Семачки! Смачные семачки!

Она встречалась с ней взглядом, и этот взгляд уверенной в себе хозяйки жизни провоцировал: «Ну, вякни же хоть что-нибудь! Когда же ты, наконец-то, откроешь рот и уберёшь со своей морды брезгливый испуг?!»

Ускорив шаг, Света проходила, почти пробегала мимо, кивая соседям. Ей вслед обязательно говорилось что-то нелицеприятное, но она, прикусив губу, сдерживала уже давно рвущиеся на волю слова.

Этот неравный поединок происходил каждый вечер. Переступая порог своей квартиры, Света давала себе волю. Первое время плакала от обиды, жалея себя, позже проклинала и Фиру, и её «семачки», а в последнее время уже всё чаще стала подумывать о переезде. Её нервная система не могла больше выдерживать такую ежедневную психологическую атаку, потому что стальных нервных канатов давным-давно уже не было, остались лишь жалкие провисшие ниточки.

Очень не хотелось опускаться до уровня подъездной междоусобицы, но один случай подтолкнул к ответному действию.

В выходной Светлана отправилась на рынок, чтобы закупить продуктов на неделю. Не спеша слонялась от прилавка к прилавку, прицениваясь и высматривая среди нарядно разложенного товара необходимое. Соблазнов было много, но возможности покупок сурово ограничила определённой, жёстко фиксированной суммой. Вдруг её слух уловил обрывок фразы, сказанной знакомым, уже ненавидимым до тошноты, голосом: «Та шо там гаварить… Я таки не выношу кошек. А потом они так погано орут! Я вас умоляю!» Оглянувшись, увидела мадам Фиру с полными кошёлками в обеих руках, всё в том же невообразимо аляпистом платье. Она стояла в компании какой-то семейной пары и, закатывая глаза, играя мимикой лица, о чём-то рассказывала. Услышанное мгновенно материализовалось в шальной замысел! Света стремглав понеслась в аптеку.

Прибежала домой и, бросив неразобранные пакеты на пол, озираясь и осторожничая, чтобы не быть никем замеченной, начала мстить. Несколько пузырьков валерианки на спирту вылила под дверь соседки, а потом, обильно поливая лестницу, спустилась на площадку первого этажа. Внизу постоянно ошивались какие-то дворовые кошки. Добрая старушка с первого этажа их подкармливала и чистила за ними миски. В кошачьи плошки Света и вылила оставшееся лекарство. Влетев домой, застыла у дверного глазка, ожидая прихода соседки и своего триумфа. Но Фира возвращаться не торопилась. Появилась молодая пара, которая жила над ней. Они замедлили шаг, обсуждая, кому в подъезде плохо и надо ли вызвать неотложку. Недолго потоптались, прислушиваясь к звукам. Но всё было тихо.

А потом Света увидела, как к площадке потянулась кошачья братия. Кошки, которых она насчитала штук семь, различного окраса и размера, мяукали и облизывали пол, Фирину дверь и стены - в общем, всё, куда попали капли лекарства. Захмелев, они стали утробно орать и шипеть друг на друга, устрашающе выгибая спины, поднимая шерсть на холке и прижимая уши. Видимо, назревала кошачья пьяная разборка. И вот тут, на её взгляд очень вовремя, на лестнице, ведущей на их площадку, показалось цветастое платье! Фира медленно, с грацией бегемота, поднималась на этаж. Света ликовала, хотя и не могла как следует разглядеть лица своего врага. Не сразу та увидела непрошеных нелюбимых «гостей». А когда разглядела компанию, остановилась, уронив кошёлки на пол. Вдруг Света услышала громогласно озвученный на весь подъезд, активно выраженный, с употреблением фольклора, присущего биндюжникам, с частыми ссылками на чью-то мать, поток её мыслей. От кружевного сплетения выражений, которых Светлана никогда в жизни не слышала, ее затрясло в беззвучном смехе. Привалившись к стенке прихожей, медленно сползла на пол. Она ещё валялась, корчась на полу, когда в её дверь несколько раз остервенело пнули ногой и, видимо, прилепив губы к замочной скважине, отчетливо громко произнесли: «Задрыпанка!» Очередной приступ смеха согнул Свету пополам.

Как ни странно, а после этого случая Светлане полегчало. Пусть это был «детский сад», но больше нападки и свирепые взгляды мадам Фиры её уже не цепляли. Света перестала обращать внимание на неё, на жалкие попытки затронуть и унизить её. Жизнь вновь приобрела утраченные было краски, и желание поменять квартиру забылось.

Однажды Светлана задержалась и возвращалась довольно поздно. Было много работы, она устала от компьютера, от людей, от офисного шума. Хотелось подышать, «отпустить мысли уходящего дня». Одним словом, домой не торопилась. Стоял сентябрь, вечера обнимали пока ещё приятно тёплым воздухом. От остановки к дому шла не спеша, поглядывая на тёмное небо, на жёлтые круги света под фонарями. Над дверями их подъезда горела кем-то заботливо включенная лампочка. Уже войдя в дом, на первом этаже услышала тихий, приглушённый, раздирающий душу вой. Мурашки побежали по всему телу. Света очень хорошо знала этот вой-стон, вой-плач, вой-безысходность. Слишком мало времени прошло, чтобы забыть его. Перемахивая через ступеньки, она неслась, прислушиваясь, откуда, из какой двери доносятся звуки, рвущие сердце. Полоска света пробивалась в щель приоткрытой ненавистной ей двери. Света уже толкнула её и вошла, запоздало вспомнив, что её отсюда могут просто пинком вышвырнуть. Осторожно ступая, прошла в шикарную прихожую, а из неё в не менее евроотремонтированную комнату.

Всё померкло перед глазами, когда она увидела Фиру, совершенно седую, какую-то поблекшую. Она вмиг постарела, как будто выцвела. От грозной «бой-бабы» не осталось и намёка. Сидела соседка на светлом кожаном диване в своём жёлтом с красными полосками по бокам спортивном костюме, в старых кроссовках на босу ногу. Только сейчас Света разглядела, какие у неё отёкшие ноги, которым только в растоптанных кроссовках и было комфортно. Она выла, раскачиваясь из стороны в сторону. На полу лежал вскрытый конверт, а в руке она держала листок, который, подпрыгивая, дрожал.

Света молча села рядом, взяла из её руки бумагу. На трёх языках были напечатаны выписки из приказа. Одна, на русском, которую она прочла, казённым слогом извещала, что офицер израильской армии ВВС, боевой лётчик-истребитель Шмулевич Беньямин, погиб в воздушном бою, выполняя присягу и защищая границу родины. За совершённый подвиг он награждён посмертно. На скорбную церемонию похорон, которая состоится такого-то числа и месяца, приглашается его мать, уважаемая Шмулевич Фира.

Света посмотрела на Фиру.

Её неподвижный взгляд залитых слезами глаз был прикован к большой фотографии, висевшей на противоположной стене. Снятый крупным планом на фоне не то голубого неба, не то голубого моря, на неё смотрел красивый темноволосый парень, чем-то неуловимо похожий на мать. Открытая улыбка и чёрные печальные глаза, которые жили на лице своей отдельной жизнью, сами по себе. Фотография была сделана очень удачно, паренёк как будто стоял рядом, и казалось, что он сейчас заговорит.

Светлане стало жутко.

Мир полон людьми, но совершенно пуст, когда в нём нет одного, дорогого тебе, человека.

Она зарыдала, обхватив руками Фиру.

И та, опустив голову ей на грудь, по-родственному прижалась, как будто искала в ней защиту от внезапного горя.

Женщины сидели и выли.

Вот она, непостижимая русская душа: от любви до ненависти один шаг. Всего шаг. Бывшие враги, спаянные теперь одним горем. Света, вдова лётчика-испытателя, погибшего четыре года назад в тренировочном полёте на самолёте новой модели, и она, мать лётчика-истребителя, сложившего голову в далёкой воюющей стране.

Фира, так же, как и Светлана, осталась сиротой…

Перепечатка материалов размещенных на Southstar.Ru запрещена.