Южная звезда
Загружено:
ЛИТЕРАТУРНО-ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ ЖУРНАЛ № 4(41)
Игорь Васильев
 ПРЕДСЕДАТЕЛЬ

Солнце стояло в зените. В летний день казалось, оно останется там навечно. Время будто остановилось. А для старика с трясущимися руками оно остановилось уже давно. Неуклюже переставляя ноги, он подошел к умывальнику и ополоснулся. Потом набрал воды в мутный пожелтевший стакан. Запил таблетку. Вроде полегчало.

Старик уселся на скамеечку под крыльцом и замер. Казалось, он кого-то ждёт. Но это было не так. Старик давно уже никого не ждал. Он просто устал шевелиться и думать. А вечером ещё надо залезть на крыльцо и добраться до кровати. Зачем такое высокое крыльцо? То ли дело, раньше были хаты… А это всё при нём началось. Когда старик, тогда ещё полный сил бригадир, стал председателем колхоза. Как тогда зажили! Как закипела работа! И на колхозных полях, и во дворах. В разы подскочил урожай овощей и фруктов. В Москву, в Магадан и бог знает куда повезли колхозные огурцы, квашеную капусту, яблоки. Какое всё было крупное, наливное...

А как сначала боялся, переживал, что опыта мало. Даже держал в столе заявление об уходе.

А потом даже загордился. «Я могу!» - думал председатель уже после двух лет работы. «Не то что старички-боровички! Куда я ещё заберусь? И до края, и до Москвы дойду!» - порой думал он.

Прошло ещё время. Председатель почувствовал, что ему не легко будет бросить колхоз. Дела и планы на многие годы. И люди, которые хотят делать их вместе с ним.

Чуть позже понял, что ему не по пути с теми, кто в край и в Москву. Они больше приглядывались к начальству, чем к работе. Писали красивые и гладкие отчёты, вовремя хмурились и улыбались. Умели устраивать пикники, охоты и рыбалки. А председателя больше тянуло к делу.

Тогда, в 60 - 70-е, не только люди разбогатели, но и станица. На улицах асфальт появился. Не на всех, на главных. Дом культуры новый отстроили. Здание белое, светлое. Думали, так заживём - краснодарцы к нам переедут.

И дома колхозники стали строить. Кирпичные, добротные. Материалы в колхозе выписывали. Стройбригада тоже своя была. Дома как грибы росли! Под окнами специально белый кирпич клали. И крыльцо бетонное, высокое. А теперь на него вот заползай! И зачем старался? Дети всё равно в городе. Почти не приезжают. Ходи теперь по хоромам как привидение. Пока можешь.

А он, председатель, иногда ночами не спал. Не мечтал -

работал. Выбивал все эти материалы. Буквально вбивал колхоз во всякие планы улучшений и расширений. И следил, чтоб крайагроснаб и кто там ещё обещанное выполняли. И за колхозниками следил. Чтоб на заботу трудом отвечали. Не пили, не лодырничали, а план выполняли и перевыполняли. План по овощам, фруктам, зерну, молоку, мясу. Комплексное хозяйство было.

Да людей и подгонять не надо было. Для своего блага старались. За дома, за отдых на море, за премии, за ордена. За родную станицу и свою гордость. Старики, что голод и войну пережили, на такую жизнь нарадоваться не могли. А молодые где-то с половины 70-х носом вертеть стали. В детстве не поохали при родителях. В школу ходили. Учёные стали, да ленивые. В город стали уезжать, в район. На готовенькое, словом.

Председатель об этом тогда не думал. Своих забот был полон рот. С ними потерял семью. Нет, с ней ничего не случилось. Он даже не развёлся. Просто любовь и настоящая близость с женой остались воспоминанием. Призраком прошлой жизни, которой будто и не было.

Осталась серая каша будней. Тихих, приличных и пустых. Душа председателя была на работе. Даже любушку он там нашёл. Доярку. Жену угрюмого выпивохи, тракториста Михаила. Встречались урывками. Иногда не виделись месяцами. А, встретившись, жадно любились и тихо жаловались на жизнь.

Потом пошли слухи. И председатель оставил свою доярку. Чтобы не терять репутацию. И партконтролю чтоб не за что было прицепиться. Любимая всё поняла и простила. Любимая? А может, просто баловство было?

А жена до смерти провозилась с огородом и закатками. Дети выросли почти чужими.

Но все они до сих пор снились председателю. Жена во сне часто просила. Иногда - отремонтировать старую хатку, в которой она жила с матерью до замужества. Приходила в старый рабочий кабинет председателя. Подавала какие-то пожелтевшие бумаги. «Да что ты, родная! У нас с тобой вон какой домина давным-давно! А хатку вашу снесли за ветхостью. Зачем тебе всё это!» - изумлялся председатель. Жена опускала глаза, вздыхала. Говорила о протекающей крыше и трещине в стене. О мышах, которые прыгают с потолка. Тогда председатель уговаривал покойную жену не думать о всяких глупостях и обещал свозить в санаторий. Жена обиженно склоняла голову. «В приёмное время к тебе пришла, а ты и сейчас не хочешь…» - грустно произносила она и исчезала. Проснувшись, председатель вспоминал, как у жены незадолго до смерти обнаружили рак в последней, неоперабельной стадии. «Какие уж тогда санатории!».

Старик стал захаживать в церковь в поминальные дни, на Пасху, на Троицу, в Дмитровскую субботу. Ставил свечи и заказывал молебны за упокой души.

Дети снились чаще маленькими. Весёлыми, понятными и родными. Ещё было ожидание приезда. Нетерпение и боязнь нового разочарования. Иногда виделся идеальный приезд. Оба сына и дочь. И он. Говорят и смеются за одним столом. Просыпаясь, председатель пытался вспомнить, о чём шла речь. Но никогда не мог.

Старик часто жалел, что редко снится внучка Даша, дочь младшего сына. Она приезжала с отцом редко. Но для деда это был праздник. Девочка весёлая, любопытная. Зверушек любит.

На удивление часто снилась та самая доярка. Любушка. Снилось, что на свидание надо идти, что она его ждёт. Снилась любушка в Кисловодске, где они с нею никогда не были. В красивом городском платье в полоску. В котором он её никогда не видел...

Укрепившись на своей должности, председатель порой бывал горд и гневлив. Но не без повода. А когда донимали попусту. Ну, или казалось, что начнут донимать. Он чувствовал, что за ним правда, дело, государство, партия. Потому и показывал норов. Не только, конечно, поэтому.

От непрерывной работы копилась усталость и раздражение. Успехи не давали расслабиться. Толкали в спину, гнали дальше. Теперь надо было переплюнуть самого себя. Чтоб не говорили: «Успокоился, жирком заплыл, от жизни отстал».

Не давали задурить результаты труда. Они были налицо. А с ними ордена, грамоты, почести. «Не главное, конечно. Но всё равно приятно», - говорил себе и окружающим председатель. Подпирало и членство в партии. И почёт, и обязательства. Он, как и большинство других, не слишком забивал голову коммунизмом. Но твёрдо знал, что коммунист - это тот, кто работает не только для себя. Но и для людей, для страны.

Но бывало, что изнутри подпирало что-то совсем другое. И с годами - всё чаще. Тёмное, липкое, тяжелое. Без названия. Иногда в таких случаях председатель мог крепко выпить. Но не всегда. Он безошибочно чувствовал, что лучше беспробудная работа, чем беспробудная пьянка. Поэтому он старательно отгораживался от того, тёмного. Доделывал недоделанное. Искал какие-нибудь усовершенствования.

Некоторые друзья детства и молодости как-то отошли. Хоть из станицы никуда не уехали. Председатель старался об этом не думать.

Потом, правда, некоторые вернулись. Уже как усталые старики, пережившие крах.

А пока наступили восьмидесятые. Уже вовсю трещали по станице мотоциклы. Молодёжь их больно любила. Появились у станичников машины: «москвичи», «жигулёнки». Кто-то стал возводить двухэтажные хоромы. А кто-то продолжал ютиться в дедовской мазанке. Одни продолжали работать от зари до зари. А другие больше пили да опохмелялись. Жизнь такая пошла, что можно и не напрягаться.

Помнится, тогда председатель последний раз побывал на море. Белый песок, яркое, словно покрашенное к курортному сезону, небо. Зелёные горы. И море. Свинцово-серое в плохую погоду. Ласковое, зелёно-синее - в хорошую.

В кафе и ресторанах звучала какая-то новомодная музыка. Парни и девчата перебрасывались непонятными словечками. Курортники и курортницы блудили и напивались. Как обычно. Но председатель уже чувствовал себя здесь чужим. «Старею», - подумал он и вернулся в станицу.

Председатель чувствовал, что нечто незаметно ушло. Нечто очень важное. То, что уже никогда не вернуть. Нечто из него самого. И из других - тоже.

Пришла перестройка с дефицитами и борьбой против пьянства. «Зажрались, так и делать ничего не хотят. От безделья и раздолбайства прилавки пустые и компании всякие. Лишь бы не работать. Ударим по бюрократизму новыми бюрократами. Вдвое жадными и ленивыми». Председатель ёрничал, продолжал изредка пить самогон и хорошо работать.

Под болтовню и пустую возню наступило новое время. Совсем другое. Видно, долго люди хорошо жили. Потому расхотелось сообща трудиться. Для своего и общего блага. Не деля их.

Одни ударились в лень и пьянку. Другие - в рвачество. И те, и другие стали тащить всё, что плохо лежит.

Люди жили шумными событиями и переменами. Развалился СССР, в станице появились казаки, арендаторы-единоличники и армяне из Нагорного Карабаха.

А председателя волновали другие проблемы. За уже поставленную сельхозпродукцию перестали платить. За технику, солярку и запчасти требовали втридорога. Начальники менялись один за другим. Рушились старые связи, и никто больше ни за что не отвечал. Все только воровали и митинговали.

Вскоре председатель узнал, что у руководства района есть на примете замена. Колхозники забаловались. Некоторые хорошие работники подались сначала в арендаторы, а потом и в фермеры. Председатель проводил их по-доброму, надеясь на взаимопомощь. Но следом из колхоза ломанулись и любители лёгкой жизни. Они перестали работать. Только пили и буянили. Требовали в собственность трактора, комбайны и участки земли.

«Пропьёте же всё!» - пытался урезонить их председатель.

«Пошёл на хрен, комуняка!» - неслось в ответ.

Председатель понял, что пора уходить. «Работой я руководил. Воровством и бардаком - увольте!» - прямо сказал он на отчётном собрании.

Преемник с помпой вступил в должность. О нём написали статью в районке. Преемника вознесли до небес. Он и в самом деле не мешал разворовывать колхоз. И сам воровал больше всех. Делился с районными администраторами. Колхозники старались от него не отставать. Кто больше, кто меньше - тащили почти все. Ловкачи из правления - на покупку иномарок и магазинов. Алкаши - на опохмелку. Другие - чтобы не остаться в дураках.

Вскоре колхоз был преобразован в ООО. Фактически теперь он существовал только на бумаге.

Народ разъезжался в поисках заработка. Поля зарастали бурьяном. Асфальт на улицах потрескался и расползся колдобинами.

К бывшему председателю приходили пенсионеры, бывшие бригадиры и ударники. Они понемногу выпивали и ругали власть. Плевались на нынешнюю разруху и вспоминали золотые деньки. С каждым годом этих стариков становилось всё меньше… Они умирали всё быстрей и быстрей, не желая смотреть, как тихо вымирает станица.

Ещё живые тихо бурчали. «Эх, да если б тогда бы знали… Да ни в жизнь! Мы ж тогда ого-го какие были! Помню, ещё Петрович одной левой мешки в кузов кидал. А у меня глаза соколиные были. Не то что…».

Такие речи раздавались на поминках, сороковинах и годовщинах. Да и просто на старческих посиделках. Председатель в таких случаях грустно качал головой и чуть саркастически улыбался. «По новой, что ли, нальём», - говорил он тогда. Председатель знал, что никто не может повернуть жизнь вспять. Не может построить машину времени или пересадить парню старческий ум. Да всё это и не нужно. «Всякое бывало. Но прожили, как прожили. И сделали то, что сделали. За другую жизнь с другими говорить надо. И с других спрашивать», - думал он.

Иногда подвыпившие старики принимались спорить о революции, Сталине, коллективизации и голоде. «Что толку?» - думал председатель и старался перевести разговор в другое русло. «Не мы революцию делали. Давайте лучше о нашем вспомним. Меньше б в своё время болтали и спорили - лучше б было», - убеждал он товарищей.

«А если мы не будем говорить, то кто же? Молодёжи ж ничего не надо. Как зовут и от кого родились, скоро позабывают», - иногда возражали ему.

«Эх, и то верно. Если так пойдёт, и наш колхоз забудут. Подумают, что фермы строил царь Горох, чтоб в них бухать от нечего делать», - соглашался тогда председатель...

...Старик заметил, что солнце заметно провалилось к западу. Стали густеть тени. Но от нагретой земли продолжал идти жар. «Посижу ещё. Куда торопиться? - подумал старик. -

Да почитаю чуток».

В пошлом году сын подарил ему сочинение философа Шопенгауэра «Мир как воля и представление». Наверное, в насмешку. А старик стал читать. «Больно многословен философ. Убедить хочет, разжевать. А сам верные мысли запутывает. Написал бы лучше песню про всё про это. Или рассказ. Люди б лучше поняли», - думал старик. «Написал бы, что всё хрень, - и всё», - думал он в минуты усталости. Но книгу перечитывал. Была в ней правда. Был итог трудов человеческих. «И зачем только всю жизнь пахал?.. Ну да, лучше сидеть и водку жрать! От мудрость! Хреново прожил, да не хреновей других. Мой хрен и поедрёней чужого был». Закончив этот мысленный диалог, старик улыбнулся.

Он тяжело встал со скамейки и пошёл в дом. Лёг на кровать. Прошло какое-то время, и постель медленно закружилась и потекла. Плавный, бесшумный поток вынес старика из дома. Мягко подтолкнул и поставил на ноги.

Председатель открыл глаза и тут же зажмурился. Он стоял над землёй на невообразимой высоте. Облака медленно дрейфовали внизу. Почти над верхушками тополей. От воздушного простора председателя отделял почти невидимый прозрачный пол.

Какая-то тень подтолкнула его в плечо. И председатель заскользил по полу. Внизу были поля. Уже несколько лет как заросшие бурьяном. Зеленел камыш на пруду. Бурели кирпичные постройки. Председатель помнил разметку стройплощадок, котлованы, грузовики с материалами, штабеля мешков с цементом.

А потом фермы, ремонтные мастерские, силосные башни. Работа, непрерывное движение.

Сейчас уже не было железных крыш. Их сдали на металлолом. Кое-где ещё серели рёбра стропил и шифер в крапинах лишайника. В слепые окна глядели разросшиеся кусты. Как будто люди ушли отсюда уже давно.

Но они ещё были. Двое худосочных подростков как раз нюхали клей в бывшей слесарной. Один из них поднял голову и посмотрел прямо на председателя. Хихикнул и помахал рукой. Товарищ тут же дал ему в ухо.

Председатель продолжал скользить по стеклянному полу. Всё это было уже не его.

Вот огромные старые дубы и клёны. Над кладбищем. Они оказались так высоки, что почти касались ног председателя. Деревья на глазах тянулись вверх. И мягкими толчками поднимали прозрачный пол всё выше и выше.

Где-то далеко внизу раздались шипение и скрип. Потом они превратились в размеренные удары. Часы в спальне отбивали время.

«Не слежу, не смазываю. А надо бы», - подумал председатель. Он снова лежал в своей постели.

Старик понял, что сейчас он прощался. Расставался с уже ушедшим. Следующий раз он проскользит прямо к деревьям.

Перепечатка материалов размещенных на Southstar.Ru запрещена.