Южная звезда
Загружено:
ЛИТЕРАТУРНО-ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ ЖУРНАЛ № 3
Валерий Недавний
 СТАРИК И ГОРБИ

I

- Возьми, - протянув мужу телефонную трубку, сказала Лиза.

Она стояла у кухонного столика, тень ее падала в просвет двери.

Владимир взял трубку.

- Привет! - услышал он знакомый бас писателя Червова. - Как ты там?

- Да вот что-то непогодится. - Владимир перебросил трубку к другому уху и повернулся к окну. С высоты седьмого этажа видны были мокрые кроны берез и лужи на асфальте.

- Приехал, - сообщил Червов. - Вчера мне звонили, просили прийти в Музей изобразительных искусств на встречу с ним.

Владимир промолчал, никак не реагируя на это сообщение. Понимал: вряд ли бывший генсек и президент, личность, известная всему миру, к тому же обремененная делами, вспомнит о каком-то провинциальном писателе. В трубке слышались хрипение и надсадный кашель старика. Владимир ждал, когда тот откашляется. Представил его лежащим на кровати, с прислоненной к уху телефонной трубкой и с кошкой Нюркой, устроившейся в ногах.

- Ты слышал? - напомнил о себе Червов.

- Да, Виталий Сергеевич.

- Хочешь его увидеть? - спросил писатель.

- Не знаю. Надо бы на дачу съездить, да вот...

- Я и сам еще не определился, - прохрипел Червов, - хотя сходить следовало бы. Просят...

По интонации Владимир понял: старик все же пойдет на встречу. В нем, наверное, теплилась надежда на благополучное решение его проблемы об оказании помощи в издании избранных своих сочинений.

- Виталий Сергеевич, сытый голодного не разумеет.

- Пойду я, Володя, посмотрю ему в глаза и спрошу о своем письме. Может, он его не получил? А ты, если хочешь, составь мне компанию.

- Хорошо.

С Червовым судьба свела Володю лет двадцать назад. Тогда он с семьей переехал в краевой центр из дальней терской станицы. Увлечение творчеством привело его в литературное объединение «Современник». Однажды руководитель «Современника» Василий Гревцев объявил, что на следующее заседание к ним придет его коллега, Виталий Червов. Многого он наслышался в тот вечер о Червове от членов объединения. Одни хвалили, восторгались им, по-свойски называя его Виталием. Другие критиковали за стремление быть похожим на Хемингуэя и за бороду, которую тот отрастил, подражая великому американцу. Но Владимир ждал встречи с ним особо. Там, в далекой терской станице, куда он двадцатишестилетним специалистом приехал после окончания института на работу, ему попала в руки небольшая книга Червова. В ней оказались роман и повесть. Героями их были рабочие, журналисты, студенты, ученые и спортсмены-велогонщики, к которым Владимир испытывал симпатию. Уж кому, как не ему, не знать было специфики этого вида спорта. В четырнадцать лет он на первые заработанные деньги купил велосипед, на котором гонял все свободное время. Однажды отправился в гости к сестре отца, живущей за двести сорок километров от хуторка. Поэтому не из прочитанного, а из собственного опыта он знал, что такое крутить педали в течение одиннадцати часов в летний зной, преодолевая затяжные подъемы по расплавленному асфальту шоссе, муки жажды и смертельную усталость.

На следующем заседании литобъединения Василий Гревцев представил им своего коллегу - Червова. Владимиру не верилось, что этот коренастый крепыш с короткой бородкой мог написать такую сильную вещь о спортсменах...

Владимир отправился к Червову. Когда проезжал мимо своего завода, ему вспомнилась суматоха, царившая на протяжении прошедшей недели. В спешном порядке чистились, мылись полы, окрашивалось оборудование, наносились свежие разделительные линии. Со стен соскабливались облупившаяся краска и отвалившаяся штукатурка. Едва штукатуры заканчивали свою работу, как к делу приступали маляры, не ожидая, когда покрытие просохнет. Люди терялись в догадках, глядя на такую подготовку. И вскоре просочился слух, что завод должен посетить Горбачев со своим другом Гельмутом. «Папа», как рабочие называли генерального директора, вновь был деятельным, стараясь показать завод лицом. Как поговаривали, бывший канцлер будет с группой немецких предпринимателей и промышленников. И что цель этого визита - налаживание партнерских отношений и возможное вложение средств в экономику края.

За день до предполагаемой даты визита высоких гостей всем рабочим выдали новую спецодежду. Однако действия «Папы» и его окружения не встретили прежней поддержки со стороны рабочих. Слишком разнились настрой и интересы обнищавшего коллектива и состоятельного директора, прибравшего к рукам большую часть их акционерной собственности. Всматриваясь в территорию площадки, прилегающей к главному административному корпусу, где была выставлена напоказ техника, изготовляемая заводом, Владимир пытался понять: посещал ли высокий гость завод или нет? Прослушивая утром краевые новости, он так и не услышал ничего о визите.

За запотевшими стеклами троллейбуса был июньский день, солнце проглядывало сквозь тучи, с неба продолжал сыпать мелкий дождь.

К Червову Владимир добрался в начале одиннадцатого. Виталий Сергеевич только что вышел из ванной, перебирал свой небогатый гардероб, прикидывая, во что одеться. Владимир присел в продавленное кресло и стал ждать.

- Сегодня опять звонили, - снимая с вешалки сорочку, сообщил Червов. - Спрашивали: приду ли я на встречу?

- Кто звонил?

- Зина.

- Понятно, - отозвался Владимир, следя за действиями старика.

Зинаида была поэтессой, которая когда-то, как и он, посещала литобъединение. По-разному сложились судьбы тех, кого старик учил литературному мастерству. Многие, разочаровавшись, бросили это занятие. Некоторые продолжали творить в свободное от работы время, изредка публикуясь. И лишь единицы из них перешли на профессиональную основу.

В их числе была и Зинаида. Издав несколько сборников стихов, она вступила в Союз писателей СССР. А затем... затем наступили смутные времена реформ и раздрая, когда общество раскололось на два лагеря. В крае возникла еще одна писательская организация. Зинаида состояла в той, где и Червов. Лишившись государственной поддержки, не имея возможности издаваться, многие писатели перестали писать. Их место быстро заняла молодая поросль. Так и Зинаида из малоизвестной поэтессы стала заметной личностью. От Виталия Сергеевича Владимир знал, что на Зинаиде лежит работа по поддержанию связей с общественностью.

...Среди висевших сорочек старик отобрал самую лучшую, в полоску, которой было не намного меньше лет, чем ему.

- Я, Володя, иду туда лишь по одной причине: чтобы поговорить с Михаилом Сергеевичем и спросить, получил ли он мое письмо.

Виталий Сергеевич поправил на груди подтяжки и оглядел себя. Брюки, как и сорочка, были неглажены и неумело заштопаны. Вот уже много лет он жил бобылем на небольшую пенсию, перебиваясь изредка гонорарами от публикаций в местных газетах. Более трети пенсии старика уходило на оплату коммунальных услуг. И если учесть, что он человек курящий, много читающий, на что тратилась какая-то часть пенсии, то, по прикидкам Владимира, на питание у него почти ничего не оставалось.

Об обновлении одежды и обуви и мечтать ему не приходилось. Владимир всегда сочувствовал старику. Морщась, наблюдал, как тот надевал пиджак. Галстук, который он затягивал у себя на шее, давно нужно выбросить. Он был широк, выгорел на солнце и вышел из моды.

- Ну как, пойдет? - осмотрев себя, спросил старик и стал расчесывать седую бороду.

- Пойдет!

Червов плеснул на ладонь дешевый одеколон и растер им лицо.

- Да, Володя, не забыть бы главное...

Он шагнул к письменному столу и взял копию своего письма к Горбачеву. Пробежал по нему взглядом, со вздохом вложил в портфель и щелкнул замками.

II

Письмо старик написал года полтора назад и отправил в Москву, в «Горбачев-фонд». Владимир интересовался у старика, получил ли он ответ. И каждый раз тот отвечал: «Жду». А все началось раньше, за два года до шестидесятипятилетия Червова. Именно тогда друзья и близкие Виталия Сергеевича обратились в коллективном письме к губернатору и к краевой Думе с ходатайством издать избранные сочинения писателя. Старик был посвящен в это. Друзьям хотелось, чтобы гонорар от издания двухтомника помог Виталию Сергеевичу прожить остаток жизни в лучших условиях. О том, что это обращение легло на стол губернатора и председателя краевой Думы, Виталию Сергеевичу сообщили. Вскоре пришел ответ от правительства края. В письме министр финансов сообщил, что из-за тяжелого положения выделить необходимую сумму для выпуска в свет избранного правительство не может. И это был удар для старика.

Честолюбием Червов не страдал. В литературу он вошел стремительно, в шестидесятые годы двадцатого столетия, и сразу стал известным. Знал его и комсомольский вожак тех лет Михаил Горбачев. Книги Виталия тогда выходили в различных издательствах большими тиражами. И все это кончилось, когда началась перестройка, когда стала гибнуть, по словам старика, галактика Гуттенберга.

- Понимаешь, брат, - однажды сказал старик Володе, - нынешние «рыночные» времена губительны для настоящей литературы. Впрочем, и для искусства в целом, потому что оно лишено государственной поддержки. А на спонсоров надеяться - пустое дело.

- Нет пока спонсоров, Виталий Сергеевич! - горячась возразил Владимир. Раздражала наивность старика. - Есть богатые и состоятельные. Кто они? Да те же бывшие руководители. Среди этих состоятельных людей вы не найдете ни учителя, ни врача, ни рабочего. Наши директора, председатели и раньше жили безбедно. Теперь они словно ошалели от свалившейся на них задарма государственной и общественной собственности. До меценатства ли им сейчас? Мысли одни: как сохранить доставшийся капитал. Вот и возводят они себе особняки, которые и генерал-губернаторам не снились, вкладывая в них деньги, так как не уверены в завтрашнем дне. Со временем, когда их власть окрепнет, сами пресытятся, и когда все придет в цивилизованный вид, тогда, возможно, и появятся новые Рябушинские, Третьяковы, Морозовы и другие. Как в наше время был офтальмолог Святослав Федоров.

- В России они, возможно, и есть. А у нас в крае ими даже не пахнет. Вот почему я, Володя, написал Михаилу Сергеевичу.

- Возможно, письмо не ушло, затерялось. А может, ему его не передали, - высказал свои предположения Владимир.

- Не знаю. Правительство края ответило конкретно, что издание избранных произведений является частным делом литератора. Вот я и ищу спонсоров который уж год.

...Владимир хорошо помнил тот день.

- Возьми, прочти, - протянул ему тогда старик ответ правительства края.

Конечно, отказ финансировать издание избранного можно было понять. Но, разговорившись с Виталием Сергеевичем, понял: старика не так обидел отказ, как задел за живое комментарий высокопоставленного чиновника, заявившего, что произведения Червова не представляют общественного интереса.

Расстроенный старик брал со стола книги и протягивал ему:

- А эти какой представляют интерес для общественности?

Это были книги-подарки, с автографами. Свои книги старику дарили руководители края, местные политики, коллеги и молодые авторы. Эту литературу Владимир делил на две категории. Первая, чаще выстраданная, идущая от сердца и изданная на средства автора, и вторая, написанная ради престижа каким-нибудь чиновником или политиком в конъюнктурных целях.

О первых он тепло и любовно говорил:

- Обязательно прочти, Володя.

О вторых, в хороших, добротных переплетах, изданных за государственный счет или каким-нибудь солидным предприятием, коммерческой структурой, небрежно бросал:

- Можешь не смотреть. На мой взгляд, ничего в них нет!

Понять старика можно было. Для издания своих книг должностные лица находили деньги, но когда дело касалось финансирования литературного альманаха, где могли бы публиковаться начинающие литераторы, или когда речь шла об оказании помощи талантливому автору, средств не находилось. Это и возмущало Виталия Сергеевича.

III

Старик и Володя сошли с троллейбуса в центре города. Моросил мелкий дождь. Подходя к зданию музея, Владимир обратил внимание на патрульный «жигуленок» с милиционерами в полной экипировке, стоящий напротив здания. До начала встречи оставалось минут семь. У двух входов в музей толпились люди. Одни курили, другие рассматривали перекресток, желая первыми увидеть кортеж экс-президента. Отвечая на приветствия, старик прошел ко входу. Не отставая, за ним следовал и Владимир. Его удивило то, что при входе и на лестнице, по которой они с Червовым поднимались, никто не спросил, есть ли у них пригласительные билеты или нет. Боковые бра мягко освещали старинные своды парадной лестницы и идущих по ней людей. И даже у гардеробной никакого намека на охрану Владимир не уловил. Виталий Сергеевич снял плащ, затем стал расчесывать перед зеркалом бороду. Идущие мимо них в зал люди узнавали писателя, здоровались. Он им отвечал, кланяясь как-то робко, словно стесняясь своей старенькой одежды. Да и люди, как заметил Владимир, в большинстве своем были одеты скромно. На их фоне даже старик в своем поношенном одеянии смотрелся неплохо.

«Приодень его в хороший костюм, да поработай над его сединами и бородой хорошие парикмахер и визажист, пожалуй, старик выглядел бы посолиднее иного московского мэтра от литературы», - подумал Владимир.

- Ну что, Володя, пойдем?

При входе в зал играл струнный оркестр. Вдоль глухой стены, на расставленных в три ряда стульях, сидели люди. Большая часть зала пустовала, оставаясь свободной, если не принимать во внимание стоявшее в правом углу концертное фортепиано. Чуть дальше была расположена аппаратура для усиления звука и небольшая кафедра, на которой лежал микрофон.

- Присядем, - шепнул старику Владимир, указав на несколько свободных мест.

Едва они направились к выбранным местам, как перед ними появился вежливый молодой человек и тихо сказал:

- Здесь уже занято.

Свободное место они нашли лишь в последнем ряду, со стороны входа в зал. Видимость отсюда была плохой, но деваться было некуда.

Публика жила ожиданием гостя. По-прежнему играл квартет, сновали взад-вперед организаторы встречи.

- Привет, Витя! - неожиданно пробасил Виталий Сергеевич. - И ты здесь?

Сидящий перед стариком мужчина обернулся к ним:

- Добрый день, Виталий!

Был он, как заметил Владимир, где-то одних лет со стариком и выделялся среди сидящих крупной фигурой и коротко остриженным бобриком седых волос.

- Фомичев, - протянул Володе руку здоровяк.

- Владимир Владимирович, - не называя фамилии, представился Владимир, стыдясь такой официальности.

Сосед Фомичева тоже протянул руку, назвавшись. Но из-за шума в зале Владимир не расслышал его имени.

- Володя - мой товарищ, работает на машиностроительном заводе, - представил его Червов.

Оба знакомых Виталия Сергеевича окинули Владимира внимательными взглядами, в которых читалось: что может связывать известного в крае писателя и какого-то рабочего? Видимо, заметив это, Червов поспешил прояснить ситуацию:

- Володя - мой ученик. Пишет рассказы, повести. Публикуется в газетах и журналах.

Владимира каждый раз шокировала эта привычка Виталия Сергеевича представлять его как своего ученика. Хотя дружба и общение со стариком дали ему многое, заявлять о своих правах на него как на своего ученика было бы нескромно. Учился он литературному творчеству у Василия Гревцева, затем уже у других писателей края. К тому же слух резало - рабочий! Действительно, Владимир начинал свою трудовую деятельность после окончания седьмого класса, пацаном. Был учеником токаря, токарем, слесарем, электриком, машинистом и одновременно учился заочно в техникуме, затем в институте. Но рабочим он был всего лишь восемь лет. Все остальное время проработал на инженерно-технических должностях. А за четыре года до выхода на пенсию вновь был вынужден вернуться в рабочие. Поняв, что в хаосе демократических реформ на зарплату инженерно-технического работника не проживешь, ушел в цех фрезеровщиком.

Когда интерес в отношении его личности иссяк и новые знакомые заняли свои стулья, Виталий Сергеевич склонился к уху Владимира:

- Володя, Витя Фомичев - старейший актер нашего драмтеатра, к тому же народный артист и почетный гражданин города. Кстати, он старше меня, а выглядит намного моложе.

Старик, видимо, еще что-то хотел сказать, но неожиданно смолкла музыка, задвигались стулья и люди стали вставать. И только тут Владимир обратил внимание, как из прохода за их спиной, из смежного зала вышла группа людей. Впереди шагал экс-президент СССР.

IV

Горбачев прошел в каких-то двух метрах от них, повернул направо и остановился перед сидящими в первом ряду. Теперь он стоял лицом к публике. Вставшие приветствовали его жидкими аплодисментами. А некоторые продолжали упрямо сидеть, возможно, выражая свое безразличие к всемирно известному Горби.

- Я вас приветствую! Рад встрече с вами, мои земляки!

На экс-президенте были темно-коричневый костюм и в тон ему сорочка. Выглядел он молодо. Загоревший, в демократично расстегнутом пиджаке, он излучал дружелюбие. И даже родимое пятно на голове, так раньше бросавшееся в глаза, теперь из-за загара не замечалось. Глядя в зал, он кивал головой в такт аплодисментам присутствующих. Было в нем то, что позволило ему покорить Англию, Германию, Америку, - обаяние.

- Ба-а-а, кого я вижу! - воскликнул он, остановившись взглядом на колоритной фигуре артиста Фомичева. - Витя, неужели это ты?

Протиснувшись между сидящими, Горби обнял актера, долго тряс ему руку. Владимир заметил, как дернулась в нервном тике щека старика, стоящего за широкой спиной актера. Боковым зрением он отметил частые вспышки фотоаппаратов с противоположного конца зала. Там, у первого входа в зал, толпились фотокоры и телеоператоры, рассчитывавшие первыми встретить прораба перестройки. Они оказались в невыгодном положении. Сопровождающие Горбачева лица, не ожидавшие от гостя такого пассажа, в замешательстве стали теснить сидящих в первом ряду, как бы создавая вокруг него зону безопасности. И вдруг экс-президент из-за плеча Фомичева увидел Червова.

- И ты, борода, здесь! - потянулся он к Виталию Сергеевичу, тесня окружающих его людей.

Сидящие потеснились, сдвинув стулья, и старик оказался в объятиях великого земляка. Чувствовалось, что Горби искренне был рад видеть писателя.

Растроганный встречей со своими старыми друзьями, экс-президент обратился к присутствующим:

- Друзья, я не мог сдержаться, чтобы не обнять двух известных вам и мне стариков!

Затем инициативу взяли на себя организаторы встречи, заместитель руководителя аппарата правительства Ставропольского края и министр культуры Ставрополья.

- Кто это? - спросил Владимир у старика, кивнув на молодого человека, бойко представляющего экс-президенту руководителей творческих союзов и видных деятелей искусств края. Тот не ответил.

«Язык у него подвешен», - подумал Владимир о способности парня найти среди собравшихся известных людей города и края, представить их Горби и сказать несколько теплых слов о заслугах каждого. Судя по тому, с какой гордостью и уважением молодой человек говорил о каждом, называя по имени-отчеству, сыпля цифрами и фактами, чувствовалось, что он человек осведомленный.

После этого началось чествование высокого гостя. Выступили со своей программой народный и казачий хоры. Известный солист исполнил песню о крае. Его сменили артисты театра. С номером на немецком языке выступили кукольники. Но, как выяснилось, спутник Горби - приехавший вместо Гельмута Коля - экс-министр иностранных дел Германии, для которого готовилась эта постановка, прийти не смог.

Извинившись за друга, бывшего министра, экс-президент пояснил, что тот приболел. Затем шутливо добавил, что уж слишком настойчивы были земляки в своем желании угостить его. Этого, якобы, Геншер не вынес, предпочтя встречу пропустить.

Владимир смотрел на экс-президента, который сидел в свободной позе, с интересом следя за выступлениями. Рядом с ним был и заместитель руководителя краевого правительства, и мэр города. Чуть в стороне сидел лысоватый мужчина, который ни на минуту не отлучался от него. По взгляду, которым он отслеживал обстановку, нетрудно было догадаться, что это скорее всего начальник личной охраны Горби. Чуть в отдалении от них на маленькой скамеечке примостился товарищ Червова, известный в крае художник, который делал карандашные портреты пришедших на встречу. Многие уже были знакомы Владимиру по выступлениям на радио, в печати, на телевидении. Были здесь и те, чьи имена на слуху, и те, кого он раньше не видел в лицо. Это были журналисты, писатели, поэты, актеры, художники, музыканты, музейные работники, преподаватели и ректоры высших учебных заведений, представители администраций Ставрополя и края.

Но вот торжественная часть подошла к концу и Горбачев взял микрофон. Он поблагодарил собравшихся за теплый прием, за выступление профессиональных и самодеятельных артистов. Отметил происшедшие в городе и крае большие перемены.

Володя вспомнил, как радовались люди, когда к власти пришел их земляк. Родители Владимира засиживались тогда у телевизора, слушая молодого генсека. Его встречи с лидерами ведущих стран, курс на разоружение и многое другое вселяли надежды на лучшее. Вся великая страна жила ожиданием перемен. Какие только надежды не возлагали они на него, человека с божьей отметиной на голове, сменившего ушедших один за другим кремлевских старцев. Но вскоре люди стали подмечать, что дальше слов у него дело не шло. Страну лихорадило. Многие вспоминали времена застоя, когда жилось хоть и не очень хорошо, но сносно. И уже жалели бровастого Леонида Ильича, который и двух слов не мог сказать, чтобы не заглянуть в бумажку.

- Этот пустомеля доведет страну до ручки, - ворчал сердито отец Владимира, покидая кресло у телевизора, когда транслировали выступление генсека.

- Чем ты недоволен, старая контра? - иронизировала над ним мать Владимира, защищая Горбачева. - При чем он, если обстоятельства так сложились? Землетрясения, Чернобыль, межнациональная рознь и другие беды на его голову!

- В том-то и дело, что ни при чем! - заводился отец. - Пора ему понять, что он не парторг какого-то колхоза, а человек, который должен шевелить мозгами.

- Ты хотел бы возврата к старому?

- Никто этого не хочет! Да, Сталин был тиран, но он же был и созидатель. Из развалившейся империи страну возродил. Отечественную выиграл! Сталин ночами работал, и наркоматы под него подстраивались. А этот который год о конверсии лепечет, а наладить производство одноразовых шприцев не может. За границей мы их цыганим, стыдоба. При этом болтуне все с полок магазинов исчезает. Уже и спичек не найдешь. Восточную Германию за так отдал и братскую партию предал, когда можно было сделать по-иному. Да еще Курилы собирается отдать. Помяни мое слово, - как бы подводя итог сказанному, пророчествовал отец, - если его вовремя не уберут, то он развалит страну. Там только этого и ждут. Думаешь, зря его за границей хвалят и почетные титулы дают?

V

Предсказания отца, как теперь думал Владимир, сбылись. Даже он, принимавший их за стариковское брюзжание, не ожидал столь быстрой развязки. Не дожил отец до этого, умер. Слушая теперь прораба перестройки, Владимир не испытывал к нему ни ненависти, ни любви. Горби очень складно говорил о земном, о том, что волновало многих людей. И все они, живущие на небольшую зарплату, подрабатывающие где-нибудь на стороне, тянущие от получки до получки, а порой сидящие на хлебе и воде, донашивающие старые вещи, слушали его со вниманием, затаив дыхание.

«Плохо ли ему живется? - спрашивал себя Владимир и сам же себе отвечал: - Он катается по всему миру, читает лекции и зарабатывает на этом неплохие деньги. А старик, сидящий за спиной известного в крае артиста, надеется на помощь Горби. Мне жаль его. Какой же он наивный, этот Виталий Сергеевич, все еще живущий в мире иллюзий».

- Вы знаете, дорогие мои, - говорил Горби, - я много езжу по стране и хотел бы сказать одно. Несмотря ни на какие трудности, которые испытывает наш народ, к прошлому его уже не повернуть.

«Возможно, - усмехнулся Владимир, и вдруг с обидой подумал: - Обобрали, сволочи, народ, прихватили собственность, которая трудом, потом и кровью не одного поколения создавалась, довели страну до нищеты, а теперь жируют. Вот и он - проведет встречу, затем в кругу избранных и состоятельных отметит это, пообещает свое содействие. Те, в свою очередь, «отстегнут» в его фонд на благие дела. А завтра Горби будет порхать в другом месте. И никакого ему дела до того же Червова или Фомичева».

Хотя вот поздоровался специально... Но почему не пожал руку художнику Богачеву или хотя бы не кивнул ему в знак приветствия? А может, не узнал, а Богачев постеснялся о себе напомнить? И тут Владимира осенило. Ведь не зря звонили Виталию Сергеевичу, интересовались, будет ли он на встрече или нет. Вероятно, организаторы встречи, решив сделав приятное земляку, проинформировали его, кто будет на встрече из тех, с кем он работал и кого знал. И вся эта трогательная сцена - встреча Горби с Фомичевым и со стариком, - не что иное, как фарс. Подскажи они гостю, что на встрече присутствует художник Богачев, поэт Романовский, который сидел у главного входа, наверняка бы и они попали в число узнанных экс-президентом лиц. Но, видимо, организаторы встречи дали промашку или решили ограничиться актером и писателем.

- Мне довелось недавно побывать в Костроме, на встрече с преподавательским составом учебных заведений, - делился своими впечатлениями о поездке по стране Михаил Сергеевич. - И я сказал бы, что народ там живет в еще более ужасных условиях. Одна из женщин, сельская учительница, мне сказала: «Михаил Сергеевич, собираясь на встречу с вами, я час перебирала свой гардероб, прежде чем нашла подходящее платье. Верите, до того пообносились за эти годы, что и надеть ничего приличного не осталось».

Владимир уже не слушал. Понимал: этот человек вошел в историю и останется в ней, хотя отношение к нему у людей разное. Для обнищавшего народа он - болтун и неудачник. И только лет через пятьдесят или больше, когда уйдет из жизни старшее поколение, о нем, взможно, заговорят как о выдающейся личности, сломившей коммунизм и повернувшей страну на путь демократических преобразований. Но разве от этого легче тем, кто на своих плечах вынес коллективизацию, войну, тяжелые голодные послевоенные годы и сейчас, на старости лет, вынужден влачить нищенское существование?

Горби закончил свое выступление, пожелал собравшимся терпения, здоровья, благополучия и процветания. И как только организаторы встречи поблагодарили своего земляка, порядок несколько нарушился.

VI

Люди один за другим подходили к высокому гостю. Одним хотелось поговорить с ним, другим - взять автограф, а кому-то - получить ответ на наболевший вопрос. И хотя Горби был в окружении вполне предсказуемой, интеллигентной и терпеливой публики, начальнику его личной охраны можно было лишь посочувствовать: всем хотелось пообщаться и постоять рядом с великим человеком.

- Наверное, нам пора, Володя, - расстегивая портфель и вынимая письмо, проговорил старик. - Подержи портфель, подойду к нему.

Владимир видел, как Виталий Сергеевич протиснулся сквозь толпу и стал вблизи Горби. Первой экс-президента поздравила поэтесса. Она вручила ему сборник стихов и диск с записями своих песен.

- Пустите меня! - протискиваясь сквозь толпу, рвался к Горби поэт Романовский. За полу пиджака его держал лысый человек. В руке поэта была книга.

«И этот торопится подарить ему свой сборник» - усмехнулся Володя. Старик шагнул к бывшему президенту:

- Михаил Сергеевич, это Романовский. Вы его должны помнить. Мы с ним в «Молодом ленинце» работали.

Рука лысого разжалась. Поэт оказался перед Горби.

- Я рад вас видеть, старина, - сказал приветливо человек с божьей отметиной на лбу.

И, приняв подарок поэта, заговорил со стариком:

- Виталий... - Руки его легли на плечи Червова. Он долго и внимательно смотрел старику в глаза. - Знаю, с чем ты ко мне. Извини, письмо твое получил. Виноват я, не ответил.

Окружающие, поняв, что разговор принимает личный характер, из деликатности отступили, оставив их наедине. Владимир видел, как Михаил Сергеевич, склонившись к уху старика, что-то тихо говорил. Слышать их разговора он не мог. Но уже то, что Горби с извиняющимся видом долго держал старика за плечи, говорило о многом. Едва Червов отошел от Горби, как его вновь окружили люди.

- Ну, и каков результат разговора? - встретил старика вопросом Владимир. Однако ответить Червов не успел, к нему подошел мэр города.

- Добрый день, Виталий Сергеевич. Давненько я вас не видел.

- И я вас тоже давно не видел.

- Что ж, зашли бы, - улыбнулся мэр.

- Заходил. Увы, не пустили к вам. Сказали, что вы заняты.

- Извините, Виталий Сергеевич, не знал я этого.

А в это время одни брали у Горбачева автографы, другие, сгруппировавшись по профессиональной принадлежности, ждали очереди, чтобы сфотографироваться с ним на память. Владимир обратил внимание на мальчишку, который сидел рядом с отцом в их последнем ряду. Держа отца за руку, малец о чем-то просил его. Владимир напряг слух.

- Ну, почему ты не хочешь?

- Коля, не приставай! Если хочешь, сходи сам, но я к нему не пойду.

По раздраженному, недовольному тону Владимир понял: мальчишка просил отца взять автограф у Горбачева, но тот по какой-то причине не хотел этого делать.

- Вон к тому деду с бородой лучше подойди.

- А кто он?

- Наш ставропольский писатель. Я его книгами в школе зачитывался.

И мальчишка подошел к Виталию Сергеевичу.

- Вы не дадите мне свой автограф? - несмело спросил он.

Старик смутился, потом достал ручку, поинтересовался, как зовут мальчонку, и размашисто что-то написал в его тетрадке. От взгляда Владимира не ускользнуло то, с каким удивлением школьник рассматривал старенький портфель писателя, его застиранные, поношенные брюки и пиджак. Чувствовалось, что его одолевало сомнение. Не подшутил ли над ним отец? Спрятав ручку, Червов достал из кармана визитную карточку и протянул ее мальцу. Вид визитки с золотистым гербом, фамилией, именем, отчеством убедил мальчика.

- Ну что, брат, пойдем домой? - окинув Владимира усталым взглядом, спросил старик.

- Вы не хотите сфотографироваться с ним? - кивнул Владимир в сторону толпы.

Червов не ответил. Занятый своими мыслями, он или не услышал вопроса, или не хотел отвечать. Затем Владимир со стариком молча проследовали до гардероба. Пока Виталий Сергеевич облачался в свой старенький плащ, Владимир пытался угадать, чем закончился его разговор с Горби. Так они молча и шли от музея. Старик долго молчал, затем обернулся к Владимиру и заговорил:

- Да, получил он письмо. Но у него не было возможности мне ответить. Понимаешь, заболела Рая. А ведь он очень любил ее, он извинился передо мной. Даже заплакал...

Владимир молчал и не задавал вопросов, поняв, что эта тема для старика неприятна. Неприятно было и Владимиру слушать старика, оправдывающего Горби. Если он не смог, то почему не поручил ответить за себя своим помощникам?

Молчал и Червов. Осуждать Горбачева он не хотел. Он уважал Горбачева и будет, наверное, уважать своего земляка до конца жизни. Старик неоднократно говорил Володе, что нельзя никого судить. Тогда и ты, грешный человек, не можешь быть судимым.

Они шли по улице Дзержинского под мелким моросящим дождем, по чистенькой площади мимо здания краевой администрации, думая каждый о своем.

Как быстро летит время! Как-то в детстве покойный отец Владимира взял сына в Ставрополь. До этого Володька там никогда не был. Отец спешил на совещание в совнархоз, которое должен был вести опальный в то время Николай Александрович Булганин. После совещания отец с сыном ходили по Базарной площади. Была зима, и площади, как таковой, в ее нынешнем виде, с громадой административного здания, не было. Ее занимали торговые ряды да брички и сани, с которых велась оживленная торговля. Единственным солидным сооружением тогда выделялось здание краеведческого музея. Ни крайдрамтеатра, ни стадиона, ни высотных домов в то время не существовало. Город Володе запомнился одноэтажными домами с нанесенными под самые окна сугробами и со столбами дыма из печных труб. Ему и сейчас памятен вкус беляшей и пирожков с ливером, которые они ели с отцом в тот морозный день. Помнит он и старенькую «Победу», шофера Бориса Николаевича, протирающего лобовое стекло машины узелком с солью. И высокие отвалы снега с обеих сторон дороги...

А Виталий Сергеевич думал о своем. Он не жалел, что отправился на встречу с именитым земляком. Хотя многие друзья отговаривали, но он пошел - чтобы услышать то, что услышал. Признаться, старик в глубине души и не рассчитывал на помощь и содействие Горби. Он шел на встречу с товарищем своей молодости. Оба они родом из одного степного края. Михаил окончил МГУ и попал в Ставрополе на комсомольскую работу. Молодой, красивый и обаятельный комсомольский вожак понравился не только Виталию. Они, со свойственным молодости энтузиазмом, мечтали о лучшей доле для своих земляков и о построении нового общества, к чему призывали комсомол и партия. Комсомольская, затем партийная работа, продвижение вверх, что так влекло Михаила, не прельщали молодого литератора. Виталию хотелось быть известным, как Эрнест Хемингуэй. Но эта тяга к литературному творчеству, зародившаяся в нем, когда он, мальчишкой, просиживал часами в библиотеке, читая и перечитывая старые книги, частенько шла вразрез с его работой журналиста. Горбачев понимал, что ломать Виталия бесполезно - комсомольского лидера из него не выйдет. И когда над Виталием в очередной раз нависла угроза наказания, Михаил предложил ему пойти на «Электроавтоматику».

- Поработай в трудовом коллективе, присмотрись к людям. И напиши о них, - напутствовал он молодого журналиста.

Предложение Червов принял. Вскоре из-под его пера выходит ряд очерков о коллективе завода. Появившиеся впечатления наталкивают на мысль взяться за написание книги. И скоро в свет выходит его первая повесть, затем вторая, третья...

Так шли годы. Червов стал признанным писателем, а Горбачев, пройдя ступеньки комсомольской и партийной работы, становится лидером края, затем уходит в Москву - секретарем ЦК КПСС. Все эти годы они поддерживали между собой связь. Когда Михаил взлетел до недосягаемых высот, она оборвалась. Но вспомнил Нобелевский лауреат о старике, когда приехал хоронить мать. Тогда Горби позвонил Виталию Сергеевичу...

Незаметно старик и Владимир подошли к остановке троллейбуса. Дождь перестал моросить. Проглянувшее солнце лучами купалось в лужицах пешеходной дорожки.

- Не торопись, Володя. Выпьем пива, а потом поедешь, - сказал старик.

Владимир промолчал, понимая, что писателю не хочется оставаться одному. Они пили пиво, стоя у задней стены пивного киоска. Хотя здесь было не столь чисто и удобно, как у столиков, но зато никто им не мешал беседовать. Володя жалел старика, возможно, истратившего последние деньги на то, чтобы угостить его. Так уж сложилось, что, приходя навестить Виталия Сергеевича, он, Владимир, приносил вино. Вино он готовил из винограда, собранного на своем дачном участке. О тонкостях виноделия Владимир узнал от родителей, и особенно от деда, который много лет проработал на винзаводах Крыма. Да и родители его, жившие там до войны, разбирались в виноделии. Опыт и тонкости этого ремесла Владимир познал, когда жил в станице Галюгаевской, что на Тереке.

- Ты знаешь, Володя, - отхлебнув пива, сказал старик, - из сегодняшнего разговора с Горбачевым я понял, что он крайне одинокий и несчастный человек.

- С чего это вы взяли? - удивился Владимир. - Ведь у него есть дочь Ирина, зять, внучка. Я не говорю о соратниках, почитателях...

- Нет, Володя! Слава, известность, богатство не делают человека счастливым. Счастье, когда у тебя есть любимое дело, когда тебя окружают близкие по духу люди. У него же - никого. Пока жива была Раиса и было ему на кого опереться, он этого не ощущал. Сейчас он остался один.

Старик взял кружку, отпил несколько глотков и вновь заговорил:

- Хочешь знать, что он мне сказал, прощаясь? - Глаза старика испытующе смотрели на Владимира: - «Завидую тебе, Виталий. Как ни ломала тебя жизнь, но ты остался верен себе».

Владимир видел перед собой уставшего от нелегкой жизни седобородого старика. Его бледное лицо, голубые поблекшие глаза говорили о многом пережитом.

- Я благодарен ему, - вновь заговорил старик. - Не встань он на мою защиту в свое время, кто знает, стал бы я писателем или нет? С детских лет я мечтал писать и стать известным.

«Старик расслабился», - подумал Владимир, не прерывая и не задавая никаких вопросов. Еще от товарищей по литобъединению он неоднократно слышал, что Червов в молодые годы, отпустив бороду, учился писать у Уолта Уитмена, у Эрнеста Хемингуэя и у других великих писателей.

Он не сумел сравняться с ними, но остался самим собой. Стал стариком, которому, возможно, как и герою повести Хемингуэя «Старик и море», снятся львы на песчаных холмах Африки. Наверное, Виталий Сергеевич смог бы, как и его земляк, сделать политическую карьеру, но он пошел другим путем. Он пошел работать в молодежную газету. Был Червов там не лучшим и не худшим, но всячески избегал сложившихся штампов, старался найти свое. Его поиски частенько вызывали недовольство редакторов. А однажды его вытащили на бюро крайкома комсомола. Выручил его тогда Горбачев. Благодаря ему будущий писатель отделался взысканием.

Все это Владимир слышал в разное время от товарищей по литобъединению, коллег Виталия Сергеевича и даже от партийного работника, хорошо знающего Червова. Но никогда Владимир не спрашивал об этом старика, как-то не решался. А сейчас решился, спросил:

- На «Электроавтоматике» вы были как пишущий или...

- Учеником слесаря работал.

- А главного героя из повести «Сто пятая жизнь Акбара» с себя писали?

- Нет, Володя! Со своего товарища...

- Но вы так мастерски описали все перипетии гонки, словно сами это пережили.

- Да, мне довелось участвовать в гонках, и все, что сам испытал, вложил в своих героев. Кстати, написал я ее за семнадцать дней.

Старик замолчал. Владимир не знал, о чем он думал. Может, о том времени, когда был полон творческих сил, а может, о бренности человеческого существования. Но глядя на задумчивого, с отрешенным взглядом Червова, беспокоить новыми вопросами его не стал.

- Ну что, брат, по домам? - сказал старик.

- Пора, наверное, Виталий Сергеевич!

...Проводив старика, Владимир отправился домой. Покоя ему не давала одна фраза того: «Я понял, что Михаил - одинокий и несчастный человек». Расскажи Владимир об этом кому-то, посмеются люди. А может, и прав старик, утверждая, что счастье не в богатстве и славе, а в тех, кто тебя окружает, в людях, близких по духу. Виталий Сергеевич, не имеющий и сотой доли тех благ, которыми окружен всемирно известный его земляк, счастлив в кругу близких друзей, готовых прийти ему на помощь в любое время...

Перепечатка материалов размещенных на Southstar.Ru запрещена.