require "idate_txt.php"; ?>
|
*** Я - русская. Боль или радость от этого дара судьбы? Я - ветра пшеничного сладость. Я - спелых колосьев усталость и песня казачьей гульбы. Но не разорвать потаенных сетей вековечной тоски: я - нежить могил оскверненных, я - камень церквей затворенных и цепь на запястье руки. Мной русская ненависть правит. И памятью предков сквозь сны души моей боль не оставит, и русскую истину славит мой голос под солнцем войны. *** Русский характер как путь вдохновений, где совместимы злодейство и гений, неудержимо возносит и губит тех, кто опасные истины любит. Это бурьянный простор бесполезный с гордой насмешкой над мощью железной. Русские души, смеясь над наукой, дикой разбойничьей сказкой баюкай. Вечно храним свою силу и нежность, омуты чащ и полей безмятежность, мифы, что славой славянской крылаты, то, что мы скифы, да не азиаты. Вот для того каждый вырос удалым, с резким размахом да с тяжким ударом, щедрым к друзьям и к врагам благородным, ханам, каганам, царям неугодным. …В чем наша сила - и сами не знаем, все прегрешенья свои вспоминаем. А как уверят нас - славиться нечем, вызверимся и полмира размечем. Вызверись, Русь, исполинским медведем! Мы им ответим, с размахом ответим, ну, а потом шкуру бурую сбросим и у побитых прощенья попросим, что покрушили - прилежно отстроим и для гостей все ворота раскроем. *** Вот ветра повели лесостепью заговорщицкий шепот и свист, посбивали петляющей плетью вырезной изузоренный лист, заплели пожелтевшие травы, словно сети, по гнездам грибниц. Проводили, как русскую славу, в дальний рай опечаленных птиц. Затуманило инеем крыши, первый снег начинает кружить. Разве можно здесь жить еще тише и еще безнадежнее жить? Вроде не было боя и смуты, но напомнят о добром былом и комбайнов заржавленных груды, и развалины ферм за селом. Оттого безнадежно и тихо, что боится покорный народ потревожить упреками лихо... А оно-то давно у ворот. *** Ты носи меня, мать-сыра земля, там, где дурня радует конопля, там, где дуру радует красный шелк, там, где волка радует мертвый полк. Я иду, свищу, про себя грущу, то, не знаю что, на Руси ищу. Не идут войска в золотой заре, не лежит оружие в алтаре. Меч-то кладенец проржавел вконец. Есть и молодец - супротив овец, против молодца он и сам овца. Не видать бойца при дворе Творца… Но со дня рожденья моей страны мы ее всечасно спасать должны от тюрьмы, сумы, от вина, вины и от мира так же, как от войны. Сыновей спасать от отцов, увы! И порой - провинцию от Москвы. И сегодня любая нация - чрезвычайная ситуация, новобранцев подразделение - лишь потерянное поколение. Я возьмусь за голову от тоски. Так продлится до гробовой доски - я иду поперек раздолья все от митинга до подполья и швыряю в траву бутылки, эх, от стрельбища до Бутырки. - Ну, а где мой дом, мать-сыра земля? - Ты пойди под дуб, на дубу петля. - А где верный друг? - В кабаке умрет. - Где веселый враг? - Сделай шаг вперед. Я рукой махну, я вперед шагну, мы должны всечасно спасать страну. Если некуда больше деться, будем в «точках горячих» греться. Ты носи меня, мать-сыра земля, от полынной пустоши до Кремля, от Кремля туда, где бандитский лес, а оцеплен лес - до седьмых небес. *** Была Москвой охаяна, но славилась в миру казацкая окраина по Дону и Хопру. Храня поля раздольные - не барские дворцы, здесь чтили волю вольную из рода в род бойцы, что не были казенными, на все порою шли. Ряд виселиц с казненными плоты в туман несли. Гуляки бесшабашные, певцы степной войны, не замками и башнями - решимостью сильны… Ты в злых бояр не верила и в доброго царя, ты искры гнева сеяла, чтоб расцвела заря, звала народ отчаянно к бунтарскому костру казацкая окраина по Дону и Хопру. *** Молодой казак заходил в кабак, по столу литой ударял кулак: - Эй, хозяин-плут, дай-ка водки ковш, вот последний грош, словом - не тревожь… Он сидит да пьет, ливень в окна бьет. Есть повсюду люд, да никто не ждет, есть по свету путь, да куда спешить? Вот и молод он, а постыло жить… - Эх, народ честной, у реки Карай брошен дом родной и вишневый рай, вьется надо мной государев стяг, длится срок земной у войны в гостях. Не дарить бы даль пулевым свинцом, не дурить печаль горькой и винцом, что до вражьих орд - пусть возьмет их черт, я не больно горд, да не гончий хорт… Засвистел казак песню на авось. Засвистел сквозняк, знавший мир насквозь: «А не жить тебе у реки Карай, сторожить тебе порубежный край, побивать тебе орды за грабеж, пропивать в гульбе распоследний грош». |
|