Южная звезда
Загружено:
ЛИТЕРАТУРНО-ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ ЖУРНАЛ № 3
Александр Поповский
 ГРУЗ 001, ИЛИ ГЕКАТОМБА 227

«...сформировать в пределах армии 3-5 хорошо вооруженных заградительных отрядов, до 200 человек в каждом, поставить их в непосредственном тылу неустойчивых дивизий и обязать их, в случае паники и беспорядочного отхода частей дивизии, расстреливать на месте паникеров и трусов...»

Из приказа народного комиссара обороны

от 28 июля 1942 года, за номером 227.

Присказка

Ритуальное трехзначье - гекатомба. 100 быков, предназначенных к закланию, и никак не менее того числа. Во имя и во славу. Древние греки были суеверны, потому быкам, предназначенным к закланию, не полагалось ни имени, ни собственной судьбы. Их предназначение - миг приношения. Во имя и во славу.

В календаре древних греков был месяц гекатомбейон. Месяц праздников и жертвоприношений. Он приходился на знойные дни лета.

Серийный убийца. «Кадры решают все!»

1

Какого цвета оно, море? Синего? Приблизительно. Но только не всякое море синее, а - Адриатическое, в предутренние минуты. Мгновения... Потом оно становится фиолетовым, красным, оранжевым... Как и положено согласно спектральной цветовой гамме. И солнце начинает восходить... Представляете? Нет горизонта, лишь острова, скалы, рифы - и синее море. Сказки южных славян, фантазии Александра Грина, Синдбад-Мореход, девичьи прелестные сны эпохи венецианских дожей.

А Черное море - Понт Эвксинский - бывает черным. Ночью звездной, никак не пасмурной. И безлунной. Определенные минуты в сутках Нептун как бы выделяет для того, чтобы поэты не оказались голословными.

А вот Каспий...

Здесь - иной масштаб. И дело не в величине, пространственности, просто - иной. Здесь властвуют другие силы.

Эллины знали, что пройденный ими вдоль и поперек «понт» - еще не край Ойкумены, что там, за горами и пределами, раскинулась иная водная гладь, похожая на предыдущую только внешне и приблизительно.

Эллины - великие мореплаватели. Народ Ясона и Одиссея превзошел в кораблевождении своих, более удачливых в искусстве войны, победителей с Апеннин. Впрочем, согласно одной из легенд, Рим обязан своим возвышением именно эллинам и их умению водить по морю корабли. Малоазиатские эллины, после известных событий в районе Трои, отправились на поиски новой «земли обетованной». Боги их якобы заставили. Может, не врет легенда, правда...

А Каспий предстал перед изумленными глазами Н. безбрежным и желтым. И небо над ним - тоже желтое. Точнее, мглистое, с бурыми, серыми пятнами. Короче, серо-буро-малиновое - и вода, и небо.

2

Рыбацкий баркас, вытащенный на берег. Вблизи - остов еще одного, то ли недостроенного, то ли заброшенного и раскуроченного. Стойкий запах соли и рыбы. И тут явилось ощущение завершенности и конечности. Говорят же: свет клином сошелся. Вот здесь, на этом участке моря и суши.

И нет больше войны - а шагала вслед, норовя догнать, обойти, растоптать. Беда, опять же, приотстала. Что же - счастье? Да нет. Не в том дело. Просто так: вода, небо, рыбацкий баркас...

А вот и поселок рыбаков: лачуги, сети сушатся по дворам, длинный барак посередке для разделки рыбы. Отсюда везут на стол кремлевский и за границу паюсную икру и балыки. От кого знал? От бывалых людей знал. И в газетах читал: «Рыбаки Прикаспия...». Где их в продаже найти по доступным ценам? В финскую, правда, появились в городе на Неве. Светомаскировка, нехватка продовольственных товаров первой необходимости, а деликатесов - навалом. Ешь до усрачки. Он так думает, что вскрыли склад продовольствия, согласно спецплану «разворачивания и приведения материальных ресурсов» (он видел папочку «Для служебного пользования» и «Совершенно секретно», с печатями, именно с таким заголовком дела) или же согласно особой директиве Совнаркома. Подобные склады «в связи с угрозой, исходящей от капокружения», закладывались повсюду - и на западе, и на востоке Страны Советов. На черный, как говорится, день. «Враг коварен, и он не дремлет».

В том случае на берегах Невы, когда «чухна» возроптала и не захотела платить дань стране победившего пролетариата («Ишь ты - сама Литва пошла на поклон, потомки великих воителей Витовтиса и Гедиминаса, а тут - ропот и непослушание»), в том случае чего больше - халатности и безответственности, или же была прямая диверсия? Ему откуда знать... Скорее всего, нашли крайнего. У нас с этим не заржавеет. Иначе нельзя. Иначе - бессилие органов и соответствующие оргвыводы. Система работает отлаженно и четко, в механизме все детали смазаны и постоянно находятся в рабочем положении.

А его, лично его... Его перевели из ленинградских туманов в туманы Предкарпатья. Как тогда говорили: «За границу, в Польшу». Газеты писали: «Всенародное ликование...» Всенародного ликования он не встретил, скорее - настороженные взгляды исподлобья. Там ждали погромов, раскулачиваний. Ни того, ни другого в широком масштабе не проводилось, хватали выборочно...

3

Он лично по приезде в Польшу, еще в Ровно, рядом с железнодорожным вокзалом, повстречал странную группу, состоящую из двух милиционеров в металлических шлемах и нескольких зевак. Зеваки - наши, российские, члены семей военнослужащих и служащих административного аппарата, прибывших вместе с Красной Армией, «протянувшей руку помощи братскому народу Западной Украины». Местные жители опасливо оглядывались и пробегали мимо. Центром странной группы был молодой человек довольно привлекательной наружности, с ухоженным, холенным лицом, но почему-то - в лохмотьях!

При всем своем внутреннем критическом настрое, о котором мало кто из окружающих подозревал, Н. оставался человеком любопытным и любознательным, поэтому подошел. Собственно, его заинтересовало, о чем же бормочет этот странный тип в лохмотьях. Что же Н. услышал? Он услышал на чудовищной польско-русско-еврейской (идиш) языковой смеси здравицы в честь вождя товарища Сталина и предсовнаркома Молотова, а также в честь Ленина и Троцкого. Милиционеры не знали, что с ним делать.

- Задержать, - посоветовал Н.

- В том-то и дело - пробовали. А он начинают во всю ивановскую орать о своей горячей любви и преданности советской власти... Нас предупреждали, что необходима чрезвычайная осторожность, чтобы, на дай Бог, не возбудить кривотолков и слухов.

- Ах, да-да... А кто он такой?

- Не в своем уме, - объяснили милиционеры. И покрутили пальцем - для выразительности - у виска.

А один из публики добавил:

- Два раз под машин кидалси. Ми его из ей оттаскиваль.

- Ах, да-да, - согласился Н., словно бы ему все сделалось ясно и понятно, хотя как раз наоборот. Однако любопытство его было на этот раз отчасти удовлетворено. Он уже отчаялся узнать что-либо и пошел было, да милиционер нагнал.

- Вы наш, из органов, - сказал милиционер, - я вас сразу угадал. Птицу по полету видать.

- Почти, - сказал Н.

- Понимаю, понимаю, - закивал милиционер. Что он понимал?

По поводу странного типа в лохмотьях он рассказал, что тот - якобы студент Львовского университета, а там распространилась «липа», будто во Львов по договоренности вступает германская армия, и он прибыл сюда в потоке беженцев из Львова. Навстречу братской помощи, так сказать. А тут он узнает, что родители его арестованы. «Равно как и старший брат. У них в Ровно два дома: в один и в три этажа. И маленький заводик по выделке кож. Все это имущество подверглось реквизиции, а согласно приговору - конфискованы личные вещи. И остался он гол как сокол. Вот и тронулся малость...».

4

«Лес рубят - щепки летят». Так стали говорить в тридцатом году, ежели ему не изменяет память. Лесорубы - все как на подбор: крепкие, лихие парни, рабочая косточка, цвет и краса пролетариата.

«Пролетарий - на коня!» - вдруг вспомнил он крылатый лозунг восемнадцатого года и испугался: не из той оперы!

Он приучил себя не то что держать язык за зубами - это чепуха, но и думать строго и выверенно, по линеечке. Чтобы комар носа не подточил. Этому дала, этому дала, а этому - не дала. Все четко, в соответствии с координатной точкой. Иначе в нашей «буче» нельзя. Сжуют. А чей это лозунг - «Пролетарий - на коня»? Имеющий уши да услышит... Нас на мякине не проведешь, мы и сами с усами. Подальше от огня - целее будешь!

5

Итак, август сорок второго, мгла - море и небо, переходящие друг в друга без видимой границы. Желтые барашки, желтая пена - это тебе не Адриатика, не Понт («Гостеприимный»). Два баркаса, поселок рыбаков, сети сушатся, сараи, бараки и острый ленинградский дух белорыбицы. Этот дух отравлял жизнь Н. голодной ленинградской зимой сорокового года...

Интересно, а что тут: колхоз, совхоз? Разницы большой Н. не видит (между нами), наоборот, считает, что отличие чисто номинальное, дабы свалить (с больной - на здоровую голову) «временные трудности» на существующие в аграрных отношениях две формы собственности и вытекающие отсюда противоречия. Бред сивой кобылы? Чур меня, я этого не говорил!

Н. пододвинулся к вознице и спросил:

- У вас колхоз, совхоз?

- Кажись, колхоз, - отвечал возница. - А можа, совхоз. Мине не докладывають. - И пожевал губами.

За что боролись - на то и напоролись. Возница тоже уходит от прямого ответа, хотя в этом Н. не видит никакого смысла. Уклончивость - только видимость. Может, он не понимает существенной разницы между тем и другим. Что ж, его правда, ибо - что в лоб, что по лбу. Это с его, мужиковской, колокольни.

- А ты сам будешь тутошний?

- Мобилизованный я.

- Из каких мест?

- Да с этих я, тутошний.

- Так все-таки, колхоз, совхоз?

- Все имеется. Имеется колхоз «Красный рыболов». Имеется совхоз «Сталин». Имеются также промартель «Молотов», завод «Красный богатырь»...

- Завод? Да где ж ваш завод?

- Да вон, - кивнул возница на недостроенный баркас на берегу.

- А сам чей будешь?

- По фамилии-та? По фамилии Лаар. Из эстляндцев мы. Манифестом государя Александры Третияго нас в энти земли посадили. Оценили умение в кораблевождении и природный нрав. Эстляндец-то знаешь как? Его не тронь - сам в жисть тебя не тронет. Лучше друга на земле и на сыскать, калевала, знаешь? А тронь - пиши пропало. С живого тебя не слезет-то. Проверено...

Занятно, очень занятно...

- ...Финляндцев-то затронули, и что как получили? Шиш с маком получили-то. И в добавку - мешок синяков и шишек. А эстляндцы с финляндцами, считай, братья. Как указательный-то палец с безымянным пальцем.

«Да-с, - подумал Н., - занятно».

6

Собственно, про то, что здесь, на юге, обитает (и давно обитает!) довольно многочисленная колония эстонцев-переселенцев, он знал и ранее. Откуда знал? Не помнит. Где-то прочитал, что-то услышал от бывалых людей. Помнит только, что в Абхазии, скажем, имеются целые эстонские села. Где сельсоветы эстонские и председатели эстонцы. А в эстонских школах общеобразовательные предметы преподаются на эстонском языке. Но Абхазия там - на берегу Черного моря, а тут - седой Каспий...

И тут же вспомнил Н., что прочитал про то в газете «Советская Абхазия». Накануне войны он получил путевку в санаторий, 15 июня приехал в Пицунду (продолжительность курса - 15.06. - 16.07.), сдал документы, прошел собеседование у главврача. Зашел на почту (почтовый адрес: селение Пицунда, Абхаз. АССР, почта, Гогия, до востребования, для Н.). Почему не на санаторий, а на почтамт и через вторые руки? Специфика работы, секретность, конспирация. Всегда ли она оправдана? Другой разговор. Н. считает: игра в жмурки - «ты меня видишь, я тебя - нет». Детское блеяние на лужайке. Если не имеется в наличии реальной опасности, надо срочно создавать ее видимость. Иначе - о чем тогда писать польскому эмигранту, писателю Бруно Ясе... Тс-с, вы не слыхали, я не произносил... И вообще, я здесь не живу...

Вот тогда, 15 июня, он купил на почте охапку газет и читал их «от корки до корки», вплоть до 22 числа... А 22-го вступило в действие мобилизационное предписание...

7

- А сами, - спросил и тут же усмехнулся про себя: стоило узнать, что возница «не наших кровей», как тут же перешел на «вы». - А сам? - поправился Н. - А сам (для пущей важности он еще раз повторил) из каких будешь: из колхозных, совхозных или заводских? - И окинул взором свой сверхсекретный груз - семь мешков, проштемпелеванных, с печатями и пломбами.

- Дак и энто, - отвечал возница-эстонец. И также бдительным взором осмотрел сверхсекретный груз, к которому был приставлен этот майор с портупеей и наганом на боку. - Ни из каких. Из свойских.

- В каком это смысле? Не понял.

- Дак мы, энто... единоличники.

(Этого еще не хватало!)

- И много вас тут таких?

- Считай, тридцать две души.

Н. вспомнил, что статистика царских времен, как земская, так и акцизного ведомства, включала такие разряды, как «по окладным листам», а также «по посемейным спискам» лиц, входящих в состав сельского общества, и иногородних, мужского пола - домовладельцев, и пола женского. Откуда вспомнил? Проходил на историческом факультете университета. Н. спросил:

- Тридцать два человека - только мужского пола?

- Мужеского. А с бабами да детворой, считай, сто с лишком.

- А всего-то тут сколько проживает?

- Много, - отвечал эстонец и единоличник. - А сколь в точности - никто не знает. Ни в поселковом совете, ни в округе - в Кизляре. У нас говорят: как грязи. А посчитать нас - дак мы несчитанные. А как объявит считалку Калинин...

- Всесоюзную перепись населения? - переспросил Н.

- Ну, населения. Дак мы - хто куды сховался. Хто - в камыши, а хто - в буруны ушел. Хто к калмыкам, хто к казахам. Хто куды. И сидит там до энтого...

- Скончания света?

- Погоди, той... Кампании упорядочения стиля, вона как!

Н. вспомнил и покривился: намек прекрасно понял! Да он что, возница, выделывается - за дурачка его принимает?!

Он тронул портупею. Конечно же, оружие почти что допотопное, но в данных обстоятельствах и такого хватит с лихвой! Не на того напали, милые! На него где сядешь, там и слезешь!

8

Возница явно намекал на историю с переписью тридцать седьмого года. Ее провели по науке, собрали данные по регионам, сравнили - и ахнули! Получалось, что по состоянию на 6 января тридцать седьмого года, по сравнению с декабрем двадцать шестого, население катастрофически убыло в одних местах, в других же получился явный перепад в сторону роста и перенаселения... Нет, такие итоги публиковать - себе больше навредить в глазах Коминтерна, Лиги наций и мирового революционного движения. Решили перепись отменить, объявив, что организована она неудовлетворительно, а материалы ее - дефективны. Нарушены основы статистической науки и правительственные инструкции. Мол, сведения эти представляли из себя важную государственную тайну и в силу этого не только о публикации, но и о любой огласке и речи не могло быть. Тс-с... Нашли виновных в неудовлетворительной организации переписи населения и нарушении правительственных инструкций? Само собой - у нас не заржавеет. Как говорится: была бы статья, а человек найдется. Свято место пусто не бывает. Знаете, кто виноват в первую голову? Правильно, - Троцкий. Ленин еще когда писал о его небольшевизме, который все усугублялся и усугублялся. После его выдворения остались последыши, свили свои подлые гнезда, мерзко затаились, низко перекрасились, но продолжали вредить. Кабы только в Москве, Ленинграде, Киеве и, там, Ташкенте, - орудовали кругом. Богатый выводок остался после этого ренегата, политического авантюриста, проходимца и мерзавца. В Ростове, Пятигорске, Ворошиловске, Краснодаре, даже в забытом Богом Кизляре - кругом. Н. видел материалы следствий и судебные приговоры «по делу» о неудовлетворительной организации и нарушении правительственных инструкций. Везде одно и то же - разветвленная сеть контрреволюционной организации, занявшейся вредительством в статорганах, а также среди привлеченных общественных организаций и активистов.

(Новая перепись прошла в тридцать девятом году, ее результаты стали обрабатывать, да война помешала. Вот закончится война, даст Бог, результаты переписи станут достоянием гласности.)

9

Теперь так: верил Н. в то, что троцкисты вмешались в проведение переписи и злостно повлияли на ее итог? Да ни на йоту! Все дело в том, что Н. - специалист, а статистика - с известным допущением - такая же вспомогательная историческая дисциплина, как источниковедение, дипломатика, нумизматика, археология, графология и другие. Даже химия, лингвистика, сравнительное языкознание (академик Марр и др.), механика, архитектура и сопромат. Даже диалектический и исторический материализм.

Конечно, неверие Н. скрывал. Иначе бы не сносить головы при этом нашем пуританском отношении к чистоте марксизма-ленинизма и его самодостаточности.

Тут скажут: как поглядеть, с какой точки (кочки) обзора. Верно. Как поглядеть. Все зависит от системы отсчета, и Н. был здесь законченным релятивистом. Однако - тс-с. Между нами, для Н. «история» - существительное, все остальное - вспомогательные исторические дисциплины, то прилагательные, то глаголы. Скажем, истмат - глагол. Ибо позволял глаголить с трибун и кафедр. А статистика - та прилагательное. Ибо прилагается в качестве справочного материала. Однако... Мы договорились.

Итак, размышлял Н., вдруг открываются новые обстоятельства, с которыми ему раньше приходилось сталкиваться только косвенно. Оказывается, имеются не учтенные нашими переписчиками не только отдельные личности, но даже и группы, и целые сообщества. Как, скажем, социально-классовые, этнонациональные, фанатично религиозные и так далее. Ему рассказывали, например, что «за Байкалом, по сибирским тайгам» доселе сохранились раскольничьи скиты времен тишайшего Алексея Михайловича и Великой церковной реформы патриарха Никона. Это надо!

И вдруг новая мысль пришла в его голову. Он искоса поглядел на возницу и изрек:

- Небось, немца ждешь?

10

Н. показалось что-то вроде насмешки, мелькнувшее в уголках губ, изгибах ноздрей. И тут же подозрение: не разыгрывает ли меня, не играется ли в простачка и тюху-матюху?

- А откель видать? На лобешнике что ль?

И опять Н. тронул свой наган. От него не скрылось, что возница заметил это движение. Получается, следит? Всю дорожку, от Кизляра и до точки назначения на берегу седого Каспия...

Н. расстегнул кобуру и извлек вальтер. Потряс им перед своим носом. Сказал:

- Так оно будет лучше.

- Как знаете.

Опасливо произнес. Чует собака, чье мясо съела. Знает, что по законам военного времени - чих-пых, и все дела. А раньше для всего этого необходимо было осуществить целый ряд бюрократических формальностей - все подлежит строжайшему учету, ибо Ильич учил, что социализм есть строжайший учет всех наличных ресурсов и контроль за проверкой исполнения. Еще в восемнадцатом году учил, в период временного затишья между триумфальным шествием советской власти по городам и весям великой страны и вспышкой Гражданской войны, начавшейся, как известно, с мятежа белочехов, генералов (по памяти) Вайды и Сыровы...

Так размышлял Н., сидя на облучке подводы рядом с возницей, выделенным ему в Кизляре «для транспортировки «груза специального назначения», от пункта «Кизляр» (вписано от руки) до пункта ... (неразборчиво)».

11

Теперь так: как Н. относится к смертной казни? Как товарищ Сталин - резко отрицательно. Он понимает, что она - никакое не наказание, ибо наказание, согласно всем педагогическим доктринам и школам (от Др. Спарты - «лаконических» - до современных, марксистско-ленинских и сталинских), есть одна из мер в воспитательном процессе наравне с поощрением и т. д. Может быть, смертная казнь имеет воспитательное значение в смысле «социального примера» для других, для публики, граждан, населения? Так, во всяком случае, на нее смотрели деятели Великой французской революции - Дантон, Робеспьер, Демулен, Сен-Жюст, Эбер и другие. По-русски говоря: она призвана запугать... Может быть, но в ближайшее время, после войны, она должна быть отменена, как чуждая революционной демократии и практике социалистического строительства... Сейчас же об этом не может быть и речи, ибо режим военного положения предполагает использование всех возможных средств для достижения общей победы...

А возница думал: «Обратно дурака на мою голову навязали... Вот возьмет, и шарахнет сдуру. А то и допрыгается: машинка сама сработает... Чего ты трясешь, чума, убери, хрен моржовый, убери машинку!»

Возница сказал вслух:

- Вы бы, это... осторожней. Чем я вам не приглянулся? Не с того бока зашел?

Возницу Н. подсунули в Кизляре. Там у них сформировали специальную команду транспортных средств для людей и грузов, подлежащих эвакуации.

До станции Шелковской Н. добирался поездом, там в его распоряжение предоставили полуторку. Полуторка и домчала его с секретным грузом до Кизляра.

12

Н. знал, что в голой степи строится новая ветка железной дороги до Астрахани, что строительство это имеет чрезвычайное, а в условиях войны - стратегическое значение. Понятно, что строительство это засекретили строжайшим образом. Откуда знал Н.? Все дело в том, что и он имел некоторое отношение к государственным тайнам. Поэтому ему и поручили этот груз. Он вполне мог отказаться, так как находился на излечении по поводу пулевого ранения в эвакогоспитале. Но его настоятельно попросили, упирая на то, что у них в наличии не имеется свободных людей, способных выполнить такое ответственное задание. «В связи с резким обострением боевой обстановки весь наличный состав у нас задействован, товарищ Н. И мы считаем, что нам неописуемо повезло, имея волей случая такого товарища, как вы. Просим не отказать в нашей просьбе...».

Н. согласился (после некоторых колебаний, правда, но об этом - тс-с).

13

Ранило Н. в неразберихе первых дней войны. Шел он по улице города Стрый (Дрогобычская область, бывш. Польша) 24 июня сорок первого года в шестом часу утра. Только что забрезжил третий день войны. Германская авиация, нанеся удар по военным целям в городе Стрый (военный аэродром, склады горючего и боеприпасов) 22 июня, перенесла свои действия далее на восток. Город охватывала клещами танковая армия, но вчерашний день прошел относительно спокойно...

В воздухе стоял смрад - догорали склады в городском предместье. Поднимало голову «националистическое» подполье, но пока еще на ощупь, как бы проверяя соввласть на крепость и стойкость. Власть огрызалась. В селах националисты орудовали в открытую. Информация об этом поступала отовсюду.

Н. шел по тротуару, выложенному плиткой и идеально выметенному (24 июня!), и размышлял: «Итак, что мы имеем...».

Пуля вошла под лопатку, пробила легкое, едва не задела сердце... Кто стрелял? Возможно, стреляли «националисты», которые знали Н. в лицо. Возможно, стрелял лазутчик германской армии, заброшенный в тыл. Все возможно. Следствие? Какое там следствие, когда немцы через два дня вступили в город. На Н. была форма старшего лейтенанта Красной Армии, обычная полевая форма командира; портупея, пистолет. В кобуре у Н. находился немецкий вальтер. Еще в сороковом году им всем выдали немецкие вальтеры с польских трофейных оружейных складов...

«...Итак, что мы имеем...» - это была первая произнесенная им про себя фраза. И он открыл глаза: «Где это я? И как меня угораздило!» Ему показалось, что он помнит госпитальный поезд, операционный вагон, яркую лампу, лица в марлевых повязках. Он спросил: «Где это я?» И тут же, вроде бы, случился переполох среди врачей, а с ним - провал памяти. И еще он, вроде бы, помнит огромный зал, никак не на колесах, люстры (погашенные) и операционный стол посредине, очень сильную, яркую лампу...

И будто он спросил:

- Где это я?

Н. открыл глаза, но спрашивать о том, куда занесла его фронтовая судьба, не стал. Мало ли куда, а фронты, как известно, меняют свои географические координаты и конфигурации в пространстве. Н. сказал вслух:

- Итак, что мы имеем...

И сестренка как ждала этого вопроса. Сестренка отвечала:

- А имеем мы 3 августа.

- Что, что, что? - сказал он и вновь потерял сознание.

И опять какое-то время в состоянии бреда пытался установить, сколько же дней находился в этом состоянии. И все время получалось по-разному, плюс-минус один день. Отчего так? Оттого так, что он начисто забыл, сколько же дней в июне-июле - тридцать или тридцать один. Но стоило ему опять прийти в себя, как тут же и высчитал. Вон оно, оказывается, в чем дело!

14

К осени он встал на ноги. Как раз из выздоравливающих формировалось специальное подразделение по выявлению и ликвидации дезертиров. Н. назначили командиром. По своей исторической памяти он называл свою воинскую часть командой инвалидов. Его подчиненные этой памяти не имели, но с легкой руки начальства также называли себя командой инвалидов. Начальству оно всегда видней. Тем более - в условиях военного положения.

Во время облавы на железнодорожном вокзале станции Кавказская Северо-Кавказской железной дороги вспыхнула перестрелка. Потери стороны нападающей исчислялись одним раненым. Этим раненым оказался Н. И ранение опять тяжелое - в грудь: пробито легкое, пуля на этот раз прошла навылет, а не застряла в живых тканях, как при прошлом тяжелом ранении.

Все, как известно, повторяется. Этому учит гегелевский закон отрицания отрицания. На новом, естественно, витке, с новыми особенностями и подробностями, но в известной степени повторяется, в общих чертах, уже пройденный этап. Основа мироздания, отрицание отрицания... Тот же госпиталь (раньше нормальная советская школа, еще раньше - мужская классическая гимназия). Только места в палате не нашлось, положили в коридоре, как своего (в доску). Не сахарный, не растает. Среди медперсонала снискал славу снисходительного и непритязательного...

И опять - положение выздоравливающего, и опять - команда инвалидов, железнодорожные вокзалы, базары, облавы.

15

А первого августа (сорок второго года) высшее партийное руководство пригласило и предложило выполнить «особое спецзадание повышенной ответственности».

- Требуется ваше согласие. Да или нет?

- Да, Михаил Андреевич, - отвечал Н.

Третьего августа Н. покидал город. Были большие пожары? Местами. Горел маслозавод, и подсолнечное масло черпали прямо ведрами из луж. Горели мельница и зернохранилище. Периодически возникала стрельба, но тут же угасала. Стрельба накладывалась на сплошной гул - то немцы входили в город: танкетки, пехота на мотоциклах с колясками.

В распоряжение Н. выделили полуторку, шофера - сержанта войск НКВД. Полуторка должна была вывезти «секретный груз» на станцию кубанского города (бывш. станица). Там на путях дожидался эшелон, составленный из пассажирских вагонов и товарняка. Состав должен отвезти «номенклатуру» и грузы до Каспия (почти что). А там - видно будет.

В последний момент в кузов, занятый до половины «секретным грузом», втиснули узлы и кое-что из мебели одного из ведущих партработников. А на выезде из города Н. повстречал целую кавалькаду легковых и грузовых автомобилей. То власть покидала город...

В первой машине вместе с завсектором ЦК ВЛКСМ (Н. знал его по делу о правотроцкистском подполье, свившем гнездо в ЦК ВЛКСМ) ехал сам Первый. Первый вышел из машины, молодая женщина осталась. Н. давно подметил, что мужчины любую остановку движущегося транспорта используют для того, чтобы подвигаться, размять кости - потребность, особенность психологии, даже физиологии. Женщины же предпочитают как можно реже менять положение. Консервативность характера, стремление к максимальной устойчивости. Природа. А подмечать детали - профессиональная привычка Н.

Первый сказал:

- В Кизляре встретимся, там и решим, как дальше поступать с грузом. Вопросы ко мне имеются?

- Не имеется вопросов, Михаил Андреевич.

- Наше дело правое, - сказал Первый.

- Победа будет за нами, Михаил Андреевич, - докончил Н.

И оба посмотрели на молодую женщину, оставшуюся в машине. Женщина в свое время оказала большую помощь нашим органам в разоблачении враждебной организации.

Теперь так: верил Н., что в ЦК ВЛКСМ в свое время свилось активное контрреволюционное гнездо? Да нет, ни единому слову оперативной информации по этому вопросу не верил, ибо был лично знаком со многими из приобщенных к делу комсомольских работников и знал, кто чем дышит.

Шевельнул хотя бы пальчиком для того, чтобы вытянуть хотя одного из тисков правоохранительной машины? И не подумал. Знал заранее, что любые действия обречены на провал. Могут не то что не спасти, но усугубить, втянуть в машину новые имена. Примеры? Сколько угодно. Нет, нет, Н. не желает рисковать собственной головой, поищите кого другого. Умереть за Советскую власть Н. всегда готов, но умереть с клеймом «враг народа» - нет...

Он не испытывал никакой симпатии к молодой женщине, сидящей сейчас в «эмке» Первого. Говорили, что эта женщина - завсектором только номинально. В действительности она выполняет функции секретаря ЦК ВЛКСМ. И секретарь, под которого она подкапывается почти в открытую, передает ей одну за другой свои прерогативы. Он ужасно напуган, сушит сухари, прощается с близкими и родственниками. Нет, нет, уважения она не достойна, ее можно только бояться...

Почему эта страшная молодая женщина находилась при местной партийно-советской верхушке, элите аппарата власти, сливках карательных органов как раз в день их позора, поражения и агонии? Этого Н. не знал. Не мог знать в силу своего относительно низкого положения. Да, впрочем, скорей всего этого никто из них не знал. Включая Первого. Находится и находится. Есть, значит, на то полномочия. Выполняет, значит, функции доверенного лица некой высшей политической и государственной силы, способной казнить или миловать. По праву и закону, по произволу и капризу. Это Н. наблюдал своими очами, а ему пришлось довольно значительный отрезок пути в двадцать-двадцать пять километров преодолеть в общей кавалькаде машин руководящих кадров (которые, как известно, решают все).

Так вот, Н. готов на сталинской Конституции, «Капитале» Карла Маркса поклясться, что состояния «позора и поражения» никто из местной администрации не переживал. Так сказать, перемелется - мука будет. Существенным для них было впечатление, которое они произведут на эту красивую женщину. Вот и старались наперегонки (каждый в силу своих способностей) оказать ей как можно больше внимания, а повезет, то и услугу. И Первый, и Второй, и остальные, и Предисполкома со своими заместителями, и комиссар НКВД, и Военком...

Шофер - сержант НКВД, - и тот сказал:

- Как они все стелются, смотреть противно. А бабе что? Бабе одно нужно...

16

Н. удалось отстать от колонны, только когда она стала выруливать в лесочек под горой. Откровенно говоря, во всех других обстоятельствах Н. бы осмотрел и гору, и развалины крепости (ретраншемента) восемнадцатого века на ее склоне. От всего этого веяло стариной, Кючук-Кайнарджийским мирным договором, войнами с Турцией - Блестящей Портой, покорением Кавказа, Потемкиным, Суворовым, Якоби, Азово-Моздокской линией, но тут - обстоятельства...

Власти остановились в лесочке перекусить (шашлык по-карски), а Н. велел своему сержанту гнать грузовик что есть силы. Так и оторвался от беспокойного соседства. Как сказано поэтом: «Минуй нас пуще всех печалей и барский гнев, и барская любовь».

В Кизляре Н. зашел в дом, выбранный властью в качестве своей резиденции и штаб-квартиры. Казачий курень, только не под камышом - под железом. И не из самана, из кирпича сложенный. Шло совещание, бюро, оперативка. Н. было вышел, да Первый поманил: прошу к нашему шалашу. Боги шутят точно как и смертные. Только с апломбом.

Первый объявил:

- Мы поручили ему ответственное задание.

Те закивали: как же, знаем.

Первый заявил:

- По нашим данным, противник застрянет где-то здесь, в песках и бурунах, и фронт должен стабилизироваться. Но, как говорится, береженого Бог бережет. Лучше спецгруз переправить через море. Вопросы ко мне имеются?

- Не имеется вопросов, Михаил Андреевич, - отвечали собравшиеся.

А Н. подумал: куда же подевалась лихая вольница Гражданской войны, вечно митингующая, протестующая, бурлящая и задающая вопросы? Должно быть, мыши с квасом слопали. Все эти Чапаевы, Азины, Кофтюхи, Махно... На смену им пришел чиновник: не дозволено-с, как прикажете, будет сделано...

Наш чиновный руководящий люд и в тихое безоблачное время не смел перечить, а подчинялся безоговорочно. А тут добавилось военное положение. У Первого на боку кобура, именное оружие («Дорогому... Президиум Верховного Совета», вариант - «ВЦИК»). И у Второго - кобура, и у прочих - тоже. Не говоря уже о тех, кому кобура положена по регламенту, как обязательная принадлежность формы одежды...

Нет, чего бы там ни говорили отдельные злопыхатели и недоброжелатели, а Н. умеет видеть и сделать надлежащий вывод. Поэтому и состоит он на службе и выполняет ответственные задания.

17

Задание...

Первым делом Н. кинулся к начальнику автороты, старшему лейтенанту (внешность профессорская, буржуазного «спеца»: бородка, длинный волос; и впрямь оказался доктором технических наук, членом-корреспондентом АН СССР). Тот взмолился: «В наличии один тягач на гусеничном ходу, остальную технику растащили кто куда». - «У меня срочное задание!» - «У всех срочное задание». - «Ладно. Завтра машину дадите?» - «Ни завтра, ни послезавтра. Весь транспорт на неделю вперед расписан и закреплен».

Н. даже выругался в сердцах, тому ничего не осталось, как развести руками. Там Н. и посоветовали обратиться в «депо специальной команды транспортных средств».

- А это еще что за птица?

- Там поглядите.

«Депо» встретило Н. дружным мычанием. Нет, не одни только быки - там было несколько ослов и даже верблюд, но быки во всей тягловой силе явно преобладали. Они стояли в стойлах и тянулись к вновь прибывшему Н. Им постоянные «ухажеры» с погонщиками поднадоели. А может, затекли мускулы под могуче лоснящейся, вздрагивающей кожей.

Гужевой транспорт - важнейшая производительная сила во всей истории. Слоны, олени, собаки... Экзотика? Какая экзотика - суровая необходимость. Некий двуногий примат стал человеком, используя дополнительную силу, а не найди ее, не видать ему торжества как своих ушей. Во всяком случае, до изобретения парового и, тем более, двигателя внутреннего сгорания.

Как известно, лошади умеют ходить в любой упряжке. Тут и трудяги - одиночные клячи, подпорки крестьянских хозяйств, вывезшие на своем горбу многие и многие поколения арендаторов в Аттике, римских плебеев, всех этих западноевропейских сервов, вилланов, копигольдеров, российских смердов и мужиков. От клячи через лихую тройку гнедых пошла, пошла дорога - столбовой шлях - к переселенческим шестеркам, к экипажам где-нибудь в Техасе или Южной Дакоте.

Нет, кони - давняя любовь Н. Он еще напишет работу о их роли во всей человеческой истории. Об их основополагающей роли. Вот только рассчитаться с этой проклятой войной. Кому нужна эта его работа, кто ее примет к сведению? И потом, после нашей победы многое переменится в этом яростном, клокочущем от ненависти мире. Вот только скорее бы одолеть постылого врага.

Кони ходят в любой упряжке, быки же - только парами, никакой другой группировки они не перенесут. Цоб-цобе, цоб и цоб. На этой двойственности основана их психика.

Н. вышел во двор - просторный, почти бесконечный. Двор заполнили повозки самых различных времен и народов. Н. сразу же и увлекся. Там были одноосные: двуколки, шарабаны, бедарки, беговые экипажи. Там стояли одно- и двухосные арбы. А также линейки, тарантасы, пароконные повозки. Разные там фуры, рессорные тележки, розвальни, фаэтоны, кабриолеты. Сколько? Сотня? Две сотни? Откуда их всех стащили на этот распахнутый двор? Реквизиция? По случаю раскулачивания и обобществления транспорта? По случаю военного положения?

Бродил Н. среди всего этого богатства и размышлял: вот бы...

А это означало, что Н. не прочь собрать все это на выставку, устроить вернисаж, просмотровый павильон... А, чего там - Музей гужевого транспорта... Ведь нигде в мире такого нету. Ввести символическую плату, только для привлечения публики, более не для чего. Потому как в нашей буче как привыкли глядеть? А, бесплатно, значит - в пользу МОПРа, кобыле под хвост. Поставить на финансирование в Культполитпросвете, составить смету и штатное расписание. Н. согласен. Вот уйдет на пенсию - и пожалуйста. Не директором, нет, - простым лектором. Для привлечения богатых западных гостей из Америки и Канады - гидом.

Он подумал и засомневался: поймут ли?

(Когда Н. так думает, то имеет в виду начальство. Политическое, военное, музейное - любое. Начальство. Нужно убедить. Потому как начальство дает и крышу над головой, и деньги, и направление!)

18

Тут к нему вышли, походили вместе с ним, повосторгались иными блестящими образцами материальной культуры, рукоделием мастеров, способных блоху подковать, посетовали на то, что современный «поточный метод» исключает высокую квалификацию - «она желательна, но необязательна». Из этих рассуждений Н. сделал вывод, что и здесь имеет дело с человеком т.н. интеллигентной профессии - скорее всего со своим коллегой по первоначальному образованию. «Больше потеряли с нашим крайним техницизмом или больше нашли - вот в чем вопрос...».

«Так он, скорей всего, сам и собрал эту коллекцию», - догадался Н.

А затем у него спросили:

- Запрягать?

Он как-то сразу не сообразил, а потом закивал:

- Запрягайте, запрягайте.

Иначе для чего же он здесь? Для просмотра и заключения по коллекции образцов уходящей техники? А секретный груз пускай доставляет дядя?

Он еще побродил среди того богатства, поразглядывал, поопределял время изготовления, место, даже мастера. Кой-кого из мастеров каретного дела он знал по именам - в университете посещал спецкурс и семинар. Там речь шла не об одних только каретниках, но и о ювелирах, закройщиках, даже шляпниках. Даже оружейниках. Но о каретном деле - особый разговор.

Его подвели к запряженной паре быков. Он как-то растерялся сразу - не сообразил. А потом и говорит:

- Так мы, товарищ, до второго пришествия не доберемся.

Человек т.н. интеллигентной профессии даже обиделся, и товарищ Н. его вроде бы в чем-то разочаровал. Он было принялся лекцию читать, но, конечно, не на того напал:

- И напрасно вы так, товарищ. Ведь она... он... самая надежная скотина. Это я вам со знанием дела, уж поверьте. И неприхотливая, и выносливая, и... Думаете, древние египтяне были дураки? Или шумеры? Да возьмите мифологию эллинов, вспомните, на чем пахали...

Н. не стал вспоминать, а перебил самым бесцеремонным образом. Ему было не до рассусоливаний.

- Кони, кони, говорю, у вас приличные найдутся?

- Приличные? - засмеялся тот. - Думаю, что найдутся.

Вот и оказался Н. со своим секретным грузом на простой мужичьей подводе. Пара гнедых да возница из единоличников эстонских кровей. Эстонцы в этих краях издревле обитают, они как бы наплевали на все территориальные разделы и переделы мира. Задолго до империалистической войны они в этих краях обрели себе кров и национальный очаг.

19

Тут мысль Н. заработала в другом направлении и он стал думать: а вдруг возница не из тех эстонцев, а примешался, втерся, внедрился по причине... Он вспомнил, как осторожно проводилась «советизация» в Польше, как, несмотря на эту осторожность, все больше и больше людей оказывались по ту сторону дарованных соввластью льгот и привилегий. Да хотя бы тот случай, так поразивший его, когда человек кидался под машины... А почему бы этому не быть таким?..

Тут Н. подумал, что возница может быть и совсем, совсем другим. Лазутчиком, шпионом, вражеским десантником... А что, мало их было в самом начале войны на Западной Украине (в Польше)? Навалом. А еще больше - слухов об их проникновении в наши тылы. Слухи создали ажиотаж, обстановку. Н. - свидетель.

А Музей образцов экипажей и повозок - дело послевоенное, пускай повременит. Всему есть время. Товарищ из «депо специальной команды транспортных средств» - идеальный директор и распорядитель...

А возница... Ну, конечно же, конечно - немцев ждет. И как сразу не дотумкал!

Теперь надо действовать спокойно, главное - не выдать волнения.

Н. начинает играть вальтером перед лицом возницы. Возница отодвигается и белеет: мало ли что в голову странному седоку взбредет? Возница спрашивает:

- Чего вы, чего? Я что - укусил кого?

И Н. становится тут совестно - значит, не совсем потерял еще здравый рассудок и стыд. Многие в то знойное лето сорок второго теряли и то, и другое, а еще - элементарную ответственность за свои поступки. В особенности после знаменитого приказа номер 227 «Ни шагу назад!». На какое-то время был даже утерян нормальный человеческий разговор, начальство перешло на истерику и крик. Видать, Н. не поддался еще общему поветрию.

Он спрятал пистолет. «Черт побери, - выругался про себя. - С этой нервотрепкой совсем спятишь, одна чертовщина в башку лезет!»

20

Подвода как раз и въехала в поселок рыбаков и матросов. Лачуги и хижины стояли вразброд. Здесь застраивали не по плану, а где кому вздумается.

Ватага мальчишек - в чем мать родила - выстроилась вдоль дороги. Мальчишки не бежали, не шли, даже не двигались. Только хмурыми взглядами провожали въезжавший в селение транспорт.

- Эйно, Эйно, - донеслось до Н. Возможно, «Эйно» - зовут возницу. Или же какое-то эстонское слово.

Н. спросил возницу:

- Дети эстонские?

- Энти? - указал кнутом возница.

- А то какие.

- Чухна. Семейство тут проживает. Мал мала меньше. Двенадцать ротов.

- А кормилец на фронте?

- Убитый, - равнодушно (или так почудилось Н.) сказал возница.

- Похоронка пришла?

- Но. А то, можеть, - живой? У нас тут на одного так было. Пришла цидулка с фронта. Так и так, геройски... Как там пишуть. А он - целехонек на другой день заявился.

- Целехонек?

- Без ноги и руки.

- Ну да, да. Голова на плечах?

- На плечах, - подтвердил возница.

21

Как раз и увидел Н. женщину. По обличью - не здешняя, нет, городская: прическа - короткая, под мальчика, блузка - рукава фонариком, синяя юбка. Но босиком, обувка, скорее всего, износилась, а другой в наличии не имеется. Война, вон уже - четырнадцатый месяц как полыхает кругом, народ истощал, поиздергался, запасы иссякли. Еще немного, еще самую малость, большее пережили, продержитесь, дорогие товарищи - братья и сестры. Н. знает, слыхал про стратегический план Ставки Верховного Главнокомандующего, приготовившей на осень-зиму решающий удар. И тогда враг покатится - только его и видели. В хвост и гриву...

Н. спросил:

- Не ваша, небось?

- Энта, что ли? - опять указал возница кнутом.

- Ну, а кто ж еще. Эвакуированная?

- Выкувыренная? У нас тут ихнего народу вагон и маленькая тележка. Со всего свету собрали, парохода ждуть. До Красноводска. А кто говорить - до Гурьева, разно брешуть. Кто во что. Я так думаю: тайна. Военная обстановка. А энта, - опять кнутом, - не-е. Наших мест будить. Тутошная. Да вы, должно, мужика ее видали. Начальником он в Кизляре.

- Что, думаешь, я все начальство в Кизляре знаю?

- Не-е. Не все. Так он - над нами начальником.

- Над всем бычачьим воинством?

- Но-о. Охвицер наш.

- Командир...

- Охвицер. Чи мне не знать: бо свойственник мой.

- Это как же понимать, в какой степени родства? Эстонец?

- Не-е, русский охвицер, - и кнутом помахал. - А как по дворам переписывать пошли... той... сховался!

- Как и ты?

- Но-о. Со мной в буруны ушел. Опосля, той... К казахам подался, в степ, с год-полтора по степу шландал - ищи ветра в поле, опосля возвернулся.

- И жена с ним?

- Энта? - Кнутом на женщину. - Не-е. Он бабу в степу взял. Кто говорить: в скиту нашел, она в скиту промеж манахиней от власти сховалась...

- Среди староверов?

- Как?.. Можа, и скрызь их. Нам откуда знать, мы люди маленьки. А кто говорить, якобы у богатея отбил, бая по-ихнему. Якобы, у бая второй женой состояла, а он силой отбил.

- У казаха?

- Но-о. У его.

- Интересно.

- А то...

- А что ж ты, свойственник называется, а толком расспросить не можешь?

- Я-то? Можу. Токо либо он скажить. А то - на смех подымить. Мы-то досе не знаем, из каких он будить. Охвицер и охвицер. Токо, можа, штабс-капитан, можа, кто знает...

- Полковник? - предположил Н.

- Но-о. Можа, полковник. Можа - генерал. На лобе не написано. В Астрахани, вона, споймали генерала Кутепова...

- Кого-кого?

- Або Дутова. Мы - люди маленькие: за что купил, за то продал. Можа, брешуть, я так думаю - язык, он без костей. - Он пожевал и тут перешел на шепот: - А правду говорять, генерала Кутепова наша чека ухандокала?

- А мне откуда знать? - отвечал Н.

Он действительно не знал всех подробностей, но предполагал, что дело было именно так, ибо еще в Ленинграде, еще на курсах комсостава лектор довольно прозрачно намекал на успешное завершение операции «Устрашение». Будучи человеком критического склада ума, Н. сопоставил некоторые факты, известные ему как из газет, так и из обывательских молвы и пересудов, кое-каких служебных данных, и пришел к выводу, что речь однозначно может идти о генерале Кутепове.

- ...Либо генерала Дутова...

Н. переменил пластинку:

- А ваш-то, он в звании старшего лейтенанта?

- Но-о, - отвечал возница, при этом заговорщически подмигивая Н.: знай, мол, наших, земеля, для всех он - старший лейтенант Красной Армии, а для посвященных - штабс-капитан! Вот какая штука.

22

Панибратство всегда раздражало Н., и он его не допускал по отношению к себе не только со стороны нижних чинов и разной обывательской шушеры, но и со стороны равных себе по званию и положению. Каждый сверчок знай свой шесток? Нет, не то. Просто Н. всегда знал себе цену и мог сопоставить. В конце-то концов в городе, где он находился на излечении по поводу второго ранения (впрочем, как и первого), нашлись люди для выполнения одного, второго... десятого приказа, но для выполнения спецзадания, связанного с секретным грузом, таких людей - нет, не нашлось. Пришлось брать со стороны...

Н. предупредил:

- Вы вот что, товарищ, того... Потише на поворотах. Неровен час, занесет на вираже и оба выпадем из саней!

- Да я что, я ничего. Я так, промеж себя. А нет, так и суда нет. Нехай по-вашему. Мы люди маленьки...

- Да удаленькие?

- Нехай по-вашему.

И опять Н. стало жалко своего возницу:

- Шуток не понимаешь?

- Шуткуете? А я думал...

- Индюк тоже думал.

- Так энто... С такими шуточками и пулю за милую душу. Опосля иди, разбирайсь, кто за ради смеху...

23

Тут и вывалила умная толпа навстречу подводе с секретным грузом: женщины, красивые женщины, молодые женщины, какие-то мужчины. Н. сразу понял, кто они такие, и внутренне напрягся. Все говорили вразнобой, все возмущались, кого-то проклинали с ненавистью, на кого-то обрушивались с яростью, а о ком-то и говорить не желали иначе, как с презрительной насмешкой. Сколько можно ждать у моря погоды? Сутки? Двое? Месяц? Два? Год? Но погода, как говорится, в сфере полномочий одного только Господа Бога, а пароход... Один из начальников проявил неисполнительность и невнимание к людям, другой понадеялся на первого, третий сослался на занятость, и вместе все - преступная халатность!

Есть такая детская присказка еще с Гражданской войны: дайте ходу пароходу, распустите паруса!

Из них никто Н. не знал в лицо: новый человек. Тем паче! Это были эвакуированные «руководящие работники и их семьи», или, как выразился возница, «выкувыренные». Все они каким-то боком относились к партактиву, соввласти, органам НКВД, хозяйственникам - директорам и председателям сельхоз- и промкооперативов (артелей). Вся эта публика (Н. знал документы под грифами «Для служебного пользования» и «Сов. секретно») подлежала эвакуации в первую очередь, и местная власть должна была идти ей навстречу во всем - большом и малом. Это так. Но имеются же объективные обстоятельства. Скажем, так: приготовили пароход, укомплектовали командой, он даже вышел из гавани, но был застигнут бурей и вынужден вернуться в «нашу гавань...». Или еще проще, прозаичней: вражеская авиация засекла пароход в открытом море и нанесла по нему бомбовый удар.

Объяснения подходят?

Эти соображения Н. высказал вслух прямо с подводы, не сойдя вниз, как бы используя транспортное средство в качестве трибуны.

Что тут началось!

- Да вы что! Нашелся тут - мораль читать! Мы тебя не знаем и знать не хотим! Тоже - умный, а все кругом - дураки! Хам! Слышали мы и не таких демагогов! Мы с тобой еще будем разбираться в партийном порядке!

- Товарищи, да чего вы смотрите на него - стащить его на землю, и весь спрос!

(Н. вытащил пистолет.)

- Да что, не поняли - пугает! Ишь, отъелся в тылу! Тыловая крыса! Да по указу о военном положении - к ответу его! Он же вражеский лазутчик, шпион!

- Как думаешь, Степан, - сказала женщина, и все как-то приумолкли, как бы пропуская вперед говорящих и выказывая им особое уважение: - Может быть такое, что этого типа враг забросил к нам в тыл с целью разложения изнутри и разрушения единства с фронтом?..

24

На женщине были гимнастерка, сапоги, и она очень напоминала мужчину. Правда, в юбке. Такой мужчина в юбке. Наподобие шотландца на торжествах по случаю кланового праздника. Н. даже знал, что имеются в Шотландии кланы, носящие не клетчатые, а именно такие синие юбки.

- Вполне может, - отвечал надменно тот, кого назвала она Степаном. - А ну-ка, позвольте, товарищи, минуточку... У вас документик имеется, гражданин?

Н. оглядел публику, состоящую, видимо, из людей не простых, а тех, кто имеет самое прямое отношение к диктатуре пролетариата в лице аппарата ВКП(б) и ее железной гвардии в лице органов НКВД. С этим народом, как известно, шутки плохи. Они, как известно, не лыком шиты. Для этого нужно было пройти все чистки и переделки, все переделки и чистки. Многие из них работали с Микояном. Даже - с Кировым. Но и с Шеболдаевым. Мало ли с кем еще... Слушали товарища Сталина. Но и Троцкого слушали на фронтах гражданской...

- А ну, слазьте с брички, гражданин хороший! - властно сказала мужеподобная женщина.

- А я не слезу, - сказал Н. и расстегнул левой рукой нагрудный карман гимнастерки.

- Тогда мы вас силой стащим! Степан!

- Да у него там граната! - сказал кто-то в толпе, и все как-то отпрянули.

Война дарует тысячи мимолетных встреч, неповторимых по эмоциональному накалу! Иной раз кажется: все, сейчас или никогда, корабли сожжены и нет дороги назад! Но происходит небольшая перестановка (передислокация), смещение центра и полюсов, и все вдруг предстает в самом обыденном привычном виде. И нет никакой трагедии (комедии тоже нет), а есть всего лишь реальность и суровая необходимость. Н. в этой особенности войны убеждался много раз. Судьба ему предоставила еще случай.

Все как-то отшатнулись, но Степан - не трусливого десятка. (Это, конечно, делает ему честь.) Одним махом он запрыгнул на подводу и даже хватанул Н. за левую руку.

Это уже слишком, и дело не в том, что Н., скажем, сахарный и может растаять или, скажем, с особым пиететом относится к собственной личности, - нет. Такой, как и все мы - советские люди: простой и скромный. Дело в чрезвычайном поручении и доверии (Н. при исполнении), дело - в грузе! Вот Н. и нажал курок, и вальтер его грохнул: у-у-ух!

Весь рыбацкий поселок замер в ужасе, даже небо и море застыли и онемели!

- Сте-епан! - страшным голосом завыла мужеподобная женщина.

На войне как: не знаешь, где найдешь. Берег человек как зеницу ока свою жизнь, броней железной запасся, сто раз рисковал, чтобы все вокруг поняли необходимость его присутствия именно здесь, а не там, весь выделывался из себя, как умел. И вот - пожалуйста!

Всем своим грузным телом навалился Степан на Н. - тому ничего не оставалось, как оттолкнуть его. И вот тело Степана сползло на дорогу...

- Но-о! - завопил возница, и кони пустились прочь. Кони чувствуют, как люди. И если люди испытывают чувство вины, то его разделяют и непарнокопытные их друзья.

Стреляли вслед удалявшейся подводе? Стреляли. Скорее всего кто-то из мужчин в толпе. А может быть, и мужеподобная женщина. Н. замечал, что такие особи прекрасного пола очень часто оказываются вооруженными, компенсируя как бы этим отсутствие некоторых прелестей.

25

И тут откуда ни возьмись - горбун. Крохотный человечек с длинными волосами до плеч. Совсем классический тип, вдобавок еще и глаза злые. Горбун властно поднял руку, и возница послушно скомандовал: «Тпру-у!». Н. показалось, что кони и без команды встали перед горбуном как вкопанные.

- Кто такой и откуда будешь?

И голос горбуна, конечно же, высокий. Каждый взрослый человек носит в себе подобную заготовку, образ, типаж. От литературы? Возможно. Но и непосредственно из жизни, как бы подтверждая знаменитый тезис партийной критики и ленинско-сталинской школы литературоведения о связи искусства и общественного бытия.

- С кем имею? - спросил Н.

- Председатель наш, - шепнул возница. - Оченно сурьезный человек.

- Мне доверена высшая власть и руководство данной местностью. - Он показал Н. какое-то удостоверение, которое Н., разумеется, читать не стал. - А ты кем будешь?

- Прошу не тыкать!

- Он завсегда так, - шепнул возница. - Он и товарищу Багирову так. И товарищу Тюленеву так.

- А мне я не позволю!

Горбун услыхал весь разговор на подводе и поцокал языком: ишь ты! Мол, и не таких видали. Мол, товарищ Багиров - вождь всего советского Азербайджана, знаменитый подпольщик, герой Гражданской войны! Мол, товарищ Тюленев - генерал армии и не тебе чета! И те претензий не высказывали!

- Давай сюда свой документ, - приказал горбун, проигнорировав замечание Н.

(Во время всех этих действий и разговора пистолет системы вальтер находился в руке у Н. Но горбун говорил с ним, как бы не замечая присутствия оружия, как бы с обычным безоружным обывателем, у которого власти приспичило проверить документы.)

- Я бы вас попросил!

- Куда там! Во всей доверенной мне местности приказываю я. Остальным доверено подчиняться! Документ! Прошу!

Горбун протянул руку и дотронулся до плеча Н. И тут же опять грохнул револьвер - Н. успел выстрелить.

26

Немая сцена! Что-то вроде этого: преследователи во главе с мужеподобной женщиной остановились, не в силах продолжать преследование, возница замер на козлах, где-то там, вдали единственной улицы поселка рыбаков и матросов, замерла жена - не жена, женщина, живущая с «охвицером», командиром Красной Армии, молчали и дети - мал мала меньше, - имевшие «похоронку» на отца, единственного кормильца. Все взгляды устремились в одну точку пространственного притяжения. А в этой точке горбун - классического типа - медленно оседал на дорогу, и длинные волосы его ерошил горячий ветер, прилетевший из-за Каспия. Все в этой сцене были беженцами, за исключением горбуна, чьи предки до седьмого колена лежали в песчаной почве местного кладбища, где справа от дороги хоронили христиане, слева - правоверные мусульмане. Беженцами были и возница-эстонец, и жена - не жена, и ветер из-за Каспия. Не говоря об эвакуированных. А предки горбуна лежали слева от дороги, то есть на кладбище последователей пророка Магомета. Он был из астраханских татар, относящихся к общему волжскому антропологическому типу, который, как известно, наравне со славянами включает в себя и угро-, и тюркоязычные народы. Эта деталь как бы выделяла нашего горбуна из целого ряда его классических собратьев, только эта деталь.

Итак, горбун распластался на дороге.

- Какой человек! - с вызовом произнес возница.

- Получилось так! Пистолет оказался заряженным!

- А ты, мил человек, не ори! А не то я тебе тут так поору!

Оба они орали, оба не воспринимали собственный ор, один только крик другого.

- Это еще... Разговорчики!

Н. стал судорожно трясти пистолетом. Этого ему, к довершению всей коллекции сегодняшних трупов, не хватало: не было в ней тщедушного с виду возницы, кучера, ямщика (ежели не брешет - из эстонцев), который, как и большинство здешнего населения, не в ладу с законом, соввластью, ленинско-сталинской политикой в области социалистического строительства, сталинской Конституцией и карающей десницей пролетариата. А Н. служил в органах всю свою сознательную жизнь, сразу же после университета. И в университете служил, но нештатно, негласно, в порядке общественной нагрузки. А что касается его критического склада ума, то это, как говорится, дело личное.

Никто из окружающих об этом даже не подозревал, иначе - не сносить бы Н. головы. Во все исторические этапы, перестройки и катаклизмы, а ему досталось пережить их по меньшей мере 3 (три). Какие? Считайте: двадцать девятый - тридцать четвертый, «Великий перелом», ликвидация кулачества как класса, массовый переход крестьянского середничества на рельсы коллективного сельского хозяйства, гиганты социндустрии, авиация - Крылья Советов, Красной флот (голодуха, массовые репрессии против зажиточных крестьян и нэпманов). Тридцать седьмой - красные против красных, большевики против большевиков, «наши» против «наших». Сорок первый - кто виноват? Немцы, засевшие на командных должностях, поляки, недобитые троцкисты, генерал Павлов, генерал Кирпанос, необученные красноармейцы, паника, вражьи лазутчики и парашютисты? Каждый сеет как умеет, а сходит с ума по-своему.

И задумки у Н. были одна интересней другой. Чего стоит идея о «выставке» средств передвижения в их историческом развитии. Чего там говорить: история государства Российского... Какие имена, события, даты. Татищев, Карамзин, Костомаров, Соловьев, Ключевский, Покровский...

27

Эллины проникли на этот холодный, пустынный, бесприютный берег, минуя тысячи преград и препятствий. «Понт негостеприимный». Как они сюда проникли - вопрос пока открытый. Силой оружия? Нет, никогда. Эллины не будили в местных скифах (сарматах, аланах) зверя. Можно просто так - по уговору. Простые люди всегда доверчивы и восприимчивы к добру. Впрочем, случалось, что и обманом, и подкупом. Всяко случалось. Из песни слов не выкинуть. Что касается Н., то он задумал монографию. Законный вопрос: когда и где? Ответ просто и логичен с точки зрения внешних раздражителей: здесь, на козлах подводы, с секретным грузом, сейчас, сию минуту, как только въехали в поселок рыбаков матросов. С его пониманием исторического процесса, с его скептическим взглядом на вещи, источники как библиографические, так и архивные - которые, конечно, не сохранились - результаты археологических раскопок, чужие мысли.

Чужие мысли, как правило, высказывались на этот предмет второпях и походя. Каспий? Да, встречался эллинам, но в их устремлениях не играл главенствующую роль. Как так не играл? А Александр Македонский - Искандер Великий? Нет, так дело не пойдет. Вот только кончится эта проклятая война, Н. расстанется со своей опостылевшей службой, тогда...

Человек, как говорится, предполагает...

28

Зло должно быть наказано в самом зародыше, иначе зло распространится и превратится в общественное бедствие, классовое противостояние, антагонизм, - так нас учит великий Сталин. Это не мысли Н. в данную минуту, мысли Н. изложены чуть выше, это то, что заложено в нем, как догма и постулат. С молоком матери? Почти что. Кара должна следовать неотвратимо.

А возница продолжал кричать:

- Ты не стращай меня, не стращай, много вас тут, страхолюдинов, на нашу голову понаехало, а мы все - больно пужаные!

Н. наконец принял решение. Хранить как зеницу ока морально-политическое единство советского народа, не допускать проникновения враждебных взглядов и настроений...

И снова грохнул выстрел. И возница наклонился к коням, словно собираясь подать им команду («Эх, вы, кони, кони-звери»), но тут же и повалился с козел. «Прощай же, товарищ...»

II. Товарищ Анна. «Ни шагу назад!»

29

Герой всей этой истории вовсе не Н., который вот уже норовит покинуть ее анналы, а вовсе другой. А именно - секретный груз!

Оба эти последние, почти одновременные убийства произошли на глазах группы эвакуированных (беженцев). Толпой их не назовешь - всего-то человек пятнадцать-двадцать. И как у всякой группы, был и у этой естественный центр, формировавшийся вокруг все той же мужеподобной женщины.

И она вскричала:

- Разве не видите, товарищи! Он - озверел! Взять живым или мертвым!

И его взяли. Те четверо оставшихся мужчин (минус Степан). Плюс трое местных жителей. Плюс женщины, дети, старики. Все, кто имелся в наличии на данный момент. По-видимому, хорошим она оказалась организатором, и у тех, кто всячески продвигал ее, было видение перспективы, и вообще - губа не дура.

Стрелял он? Скорее да. Но на этот раз ни в кого не попал. Понукал он коней? Опять же, да. Но кони его не послушались, за ним не пошли.

Н. схватили, стащили, повязали ремнями и веревками по рукам и ногам.

- Он набил кучу народа! - Кричала мужеподобная женщина. - Фашистская нечисть, принявшая обличье советского человека и командира Красной Армии! Оборотень! Вурдалак!

- У меня спец... спец... спецзадание! - взывал ко всему белому свету Н. Не о помощи Н. просил - о справедливости, социалистическом милосердии, коммунистической сознательности. Только кто теперь его слушал? Десятки рук тянулись к его горлу, хрустели податливыми хрящами, костями, позвонками. Пальцы рвали ему рот и ноздри, выдавливали глаза. Его ненавидели? Его люто ненавидели. Ему мстили за все неудачи как личного, так и общественного порядка, за поражения в войне, за пустынный забытый всеми берег Каспия, за где-то застрявший пароход, за то, что им забыли подвезти хлеб, за то, что их всех искусали комары, за то, что на поверку он оказался таким слабым...

- Не уйдешь, сволота, подлюка, мироед!

И теперь уже взывала мужеподобная женщина к партийной совести и коммунистической сознательности этих людей.

- Товарищи! Необходимо покарать, я согласна, по всей строгости и социалистической законности, но не устраивать самосуд, это какая-то стихия и анархия, товарищи! Товарищи, нам этого не простят! Товарищ Сталин!

30

Имя это имело магические свойства, как, скажем, - «свят, свят» в противостоянии нечистой силе. Известно, что сатанинское воинство отступает при одном только упоминании святости. Так и тут. Отступили.

Впрочем, дело не в одном только упоминании имени великого вождя и учителя, но еще и в том, кто его упомянул и с каким ударением. Да, да - женщина. И какая!

Ах, эти мужеподобные партийные женщины! Возможно, в одних только прелестных сновидениях и приходит к ней любимый, чтобы прикоснуться кончиком пальчика (большего даже во сне она не допустит, ибо страж партийной чистоты в ней не смыкает глаз). Вроде бы она всем вышла в деталях: черты лица, формы, стать. Но что-то общее, цельное и характерное - отсутствует. Хоть ты тресни. Как много прелестниц с одним, двумя, тремя штришками и минусами, со множеством недостатков, изъянов, проколов, имеются и такие, на которых и глаз-то не на что положить, но в целом - пальчики оближешь, а тут - за грехи, должно, наказал Господь, лишил женственности!

Итак, отступили истязатели от своей жертвы. А женщина сказала:

- Негоже нам уподобляться разнузданной толпе махновцев и анархистов, нам необходим революционный порядок, товарищи. Без сомнения, мы имеем дело с враждебным элементом, убившим нашего товарища Степана и набившим еще кучу народа...

Бывшие при этой ее тираде местные жители стали подсказывать ей имена остальных людей, жизнь которых оборвали Н. и его вальтер. Сам убийца сидел на земле, скорбно склонив голову. Слышал ли он выступление своего главного обвинителя? Навряд ли.

- Теперь так, - сказала она. - У нас нет времени рассупонивать, а в условиях военного положения этого и не требуется. Судить его революционным судом необходимо, судить его на месте преступления. В нашей жизни и судопроизводстве был пре... пре... Одним словом, был опыт, когда судили революционные «тройки».

- Был такой прецедент, - подсказал ей слово бывший среди эвакуированных помощник прокурора Федоров.

- А как составлялась «тройка», Федоров?

- Брался партийный руководитель, начальник НКВД, прокурор...

- Вот и мы так поступим. У нас в наличии товарищ Федоров; вот, гад, Степана убил...

- Ронис от НКВД, - подсказал Федоров.

- Товарищ Ронис...

- И ты, Анна, - предложил Ронис.

- Договорились. Имя, фамилия? - спросила Анна у Н. Тот молчал.

- Вы что, язык проглотили?

Тот молчал.

- Действительно, проглотил, - сказал Ронис. - Так бывает. По-моему, нечего распотякивать, приговор понятен. Голосуй, Анна.

- Кто за высшую меру социальной защиты? - спросила Анна. Голосовали не только члены «тройки», но и кое-кто из публики.

- Постановили, - сказала Анна, - мы правильно с точки зрения правовых норм и установлений, Федоров?

- Последнее слово подсудимому надо дать.

- У вас будет что сказать суду? - спросила Анна.

Тот молчал.

- Он отказывается от слова, - подсказал Федоров.

- Бабу с возу, - блеснул знанием фольклора Ронис, - кобыле легче.

- Ай да Ронис, - не понравилось Анне: видимо, усмотрела в поговорке попрание женского равноправия - одного из основополагающих устоев коммунистической нравственности. - Теперь так: кто исполнит приговор революционного военного трибунала? Кто расстреляет подлеца? Требуется доброволец!

Все опустили головы: и мужчины, и женщины. Даже Ронис.

- Ронис, может ты? - предложила Анна.

- Анна! - попросил Ронис.

- Ну тогда вы, Федоров. Вам наверняка приходилось иметь дело с этой грязной работой. Приходилось, Федоров?

- Приходилось, - промямлил тот.

- Давайте, Федоров. Зачем тянуть кота за хвост. Идет?

- Я попрошу вас...

- Экие вы все чистоплюи! Значит так: на словах мы все горазды, а грязную работу - в кусты. Товарищи, кто исполнит приговор трибунала, считаю до трех... Раз, два, два с половиной... Ронис, дай свой пистолет.

Тот был в военном френче и с портупеей. На поясе Рониса висела кобура и выглядывала рукоятка немецкого вальтера. Более никаких признаков принадлежности этого долговязого белобрысого Рониса к «военной косточке» не проглядывалось: ни кубиков-шпал в петлицах, ни нашивок на рукавах.

31

Приговоренный Н. мог бы поведать членам трибунала и зрителям историю этого презренного оружия - пистолета вальтер немецкого производства, взятого в качестве трофея при пленении польской армии в тридцать девятом году. Он знал, по каким международным договорам и контрактам немецкое оружие поступило на вооружение армии маршала Пилсудского в годы «потепления и доверительных отношений».

Все дело в том, что французские империалисты, дипломаты и политики задумали создать на востоке Европы так называемую Малую Антанту из Чехословакии, возможно, королевства сербов, хорватов и словенцев, возможно, Венгрии, а германские национал-социалисты стали нащупывать польскую сторону (разыгрывать польскую карту). Н. мог бы вспомнить, как это оружие поступало на вооружение Красной Армии и войск НКВД при «ликвидации складов польского интендантства» в Галиции и на Волыни. Только кто бы Н. стал слушать?

Сознавал Н., в каком положении находился? Скорее всего - временами. Когда сознание к нему возвращалось и он вдруг видел весь ужас ситуации, в которую угодил по воле чрезвычайных обстоятельств. Что он мог сделать, как следовало вести себя, где пряталась его ошибка? Скорее всего, не было никакой ошибки и он вел себя идеально, согласно обстоятельствам. Любой бы на его месте... И опять понимание уходило от него.

Да, все складывалось как нельзя хуже и против него.

32

За все время так называемого следствия и суда у Н. никто не затребовал документов, удостоверяющих личность, каких-то дополнительных данных. Разве что Анна одна спросила у Н. имя-фамилию, но, не получив ответа, обошлась и без них. Об этом как бы позабыл товарищ Ронис, а он на подобных делах собаку съел. И даже зубр юридических тонкостей, помощник прокурора Федоров. Происки дьявола, наваждение? Возможно. Война, ужасная спешка и нервотрепка? И это. Как говорится: война все спишет. Но главная причина: бешеный напор мужеподобной женщины. Даже видавшие виды работники карающих органов пролетарской диктатуры, и те в трех соснах заблудились.

Итак, Анна у гиганта Рониса потребовала его вальтер. Ронис было вытащил пистолет из кобуры, но тут же затолкнул его обратно.

- Личное оружие, - сказал Ронис. - Ты извини, Анна: никто не вправе передавать личное оружие.

- Вот ситуация, - сказала Анна. - Как это называется по-русски, Ронис?

- По-русски?

- По-русски это называется: сам не гам и другому не дам.

- Как-как?

- Как покакал - так и съел.

- Нехорошо говоришь, - сказал Ронис.

О Ронисе говорили: последний из могикан. В восемнадцатом году он был одним из тех латышских стрелков, которые спасли советское правительство, Ленина и Сталина, от контрреволюционных «левых эсеров». В двадцатом году Ронис штурмовал Перекоп. В двадцать втором осуществил революционный террор в Средней Азии, в Ташкенте. В двадцать третьем - на Дальнем Востоке. Тогда имя Рониса гремело. Он был одним из тех пламенных большевиков, кто громил троцкистские манифестации в Москве и Ленинграде.

Бои Гражданской войны, которая никогда не прекращалась на просторах Родины Великого Октября, забирали одного за другим старых товарищей и соратников Рониса. Одних - в вечную память, других - в вечное забвение. Ряды на глазах редели. И в конце концов остался один только Ронис на всем протяжении от Северного арктического полюса и до Кушки...

- А ты отдай пистолет, - потребовала Анна. - Во временное пользование. Хочешь, Ронис, расписку дам? Так, товарищи?

Те недружно посмеялись. Так, из одного только уважения к Советской власти, ее предписаниям и ее морали.

Ронис ответил:

- Не надо расписку, Анна. Возьми пистолет. Вон, рядом с конями лежит...

Кто-то услужливо поднял пистолет, уронил, опять поднял. Гадливо, будто ползучую нечисть. Кто такой? Пол, возраст и другие анкетные данные добровольного помощника вершителей революционной справедливости? Пожалуй что такой необходимости не возникает. Роль этого лица во всей истории чисто эпизодичная, и незачем пачкать и его, пускай останется незамаранным. Товарищ Анна, Ронис, Федоров. Тройка, вершащая суд и расправу. Разные судьбы и биографии, помыслы, мечты и их достижения. Знаете, как в фильмах бывает: в главной роли снималась (фамилия актрисы), роли исполняли (фамилии артистов), в эпизодах участвовали (фамилии) и другие (и др.). Так вот, пускай это лицо остается: и др. Иное дело Ронис или Федоров...

33

Имя Рониса когда-то гремело. Оно заставляло трястись врагов трудового народа и учащенно биться сердца октябрят при поступлении в пионеры (он повязывал им галстуки), преданных делу Ленина-Сталина партийцев и молодых карьеристов. Постепенно о Ронисе вспоминали только в прошедшем времени, он сам как бы отодвигался на задворки событий. («Постой... Ронис! Как же, как же... А он что, жив?») Теперешнее отношение к Ронису определялось его прошлыми заслугами, только и всего. Товарищам просто было неловко предложить ему подвинуться и уступить место, перейти на заслуженный отдых, пенсион, почет в обществе и уважение сотрудников. Вот и занимал Ронис почетное место в президиумах собраний. Федоров же...

Федоров... О, это, как говорится, хитрая рыба. Пескарь в щедринском варианте? Да, но и карась, и щука. Звезда Федорова только загоралась над горизонтом, в лучах, правда, восходящего солнца. Этим солнцем был, разумеется, Михаил Андреевич, а Федоров числился его фаворитом и выдвиженцем. Вхож? Не то слово: любимец! Так ли? У Федорова, решившись, спрашивали напрямик: правда? Тот хранил многозначительное молчание: ни «да», ни «нет». Это еще больше разжигало любопытство и интерес. «Да» или «нет»? Если «да» - одно, а «нет» - совсем другое. Мы уже не дети, понимать надо, товарищ Федоров! Или вы начхали на товарищей, одной дорогой идущих с вами, ступенька за ступенькой преодолевавших путь наверх. К вершинам, так сказать, коммунизма и власти. «Товарищ Федоров, товарищ Федоров, мы вам желаем одного только добра, но не дай вам Бог оступиться, не дай вам...»

34

Итак, нашелся добровольный помощник. Он подошел к валявшемуся на земле вальтеру. Он поднял пистолет, глянул на Н. Где-то в горле поднялся комок, захотелось отбросить в сторону эту пакость. Пальцы почему-то затряслись и перестали слушаться. Он уронил вальтер. И совсем не гадливое чувство он испытал - нечто другое.

Анна сказала:

- Постойте, Федоров. Как наше судопроизводство на то смотрит, что оружием... орудием справедливой кары становится оружие врага? Это вопреки всем нашим традициям и убеждениям?

- Никак не смотрит, - сказал Федоров. - Это из области эмоций и предрассудков. Наше судопроизводство твердо стоит на базе материализма, отвергая идеализм как классово чуждое явление.

Ронис понял Анну. Он велел:

- Дай сюда пистолет!

Когда ему передали оружие, он вытащил из нагрудного кармана френча носовой платок и тщательно вытер рукоятку. В чем, в чем, а в рыцарском отношении к женщине ему не откажешь, классовый подход, социальная справедливость, бойцовский характер - все это формировалось в зрелые годы под влиянием обстоятельств и агитпропа, куртуазность же впитывалась с молоком матери.

Кто-то там, в толпе эвакуированных, еще сказал:

- Никогда не поверю, Ронис, что тебе не приходилось участвовать в этом... в исполнении.

- Ни один раз не приходилось, - твердо проговорил Ронис, вручая Анне вальтер.

Теперь Анна... Откровенно говоря, она, когда принимала револьвер, как будто обожглась. И ей захотелось отбросить его. И ей вдруг остро понадобилось сделать что-то такое, что повергло бы их всех в удивление и растерянность. Взять, скажем, обратно все свои слова, действия и даже мысли, закричать по-детски: чур, не я! Что-то такое...

Слабость? Еще какая. Потеря классового чувства и ненависти. Нет, Анна преодолела в себе временные сомнения и буржуазную сентиментальность. Трудно? Откровенно говоря, трудно. Но она вдруг с гордостью ощутила, что именно она, маленькая женщина, а не громадные сильные мужчины, именно она... Перст судьбы? Долой презренную мистику буржуазных салонов, да здравствует революционная сознательность! Веление долга...

Анна попросила:

- Ронис, как этим пользоваться?

- Спустить курок, - научил ее Ронис. Лицо у него было отсутствующее: будто голос его - сам по себе, а весь остальной Ронис к голосу никакого отношения не имеет.

- Только и всего? А он - заряжен?

- Заряжен, - сказал Ронис.

Анна посмотрела, щелкнула.

- Теперь так, - сказала Анна и подошла к Н. Все невольно посмотрели на него. Тот потерянно сидел на земле: голова как бы в стороне, откинута, русые волосы прилипли к залысинам повыше большого лба. Мыслитель, Сократ. Красивый он был: высокий, спортивный, несколько, правда, тощий после ранений и достаточно скромных госпитальных рационов.

Соображал он, что вокруг происходит? Возможно. Только, скорее, смутно, вроде на экране показывали какую-то кинохронику о злодеяниях немецко-фашистских варваров и убийц. И он будто был каким-то боком причастен ко всему этому. Впрочем, возможно и другое: он все прекрасно понимал и оценивал ситуацию, но что он мог поделать - весь в путах, с переломанными костями, вытекшим глазом и порванными ноздрями. Нет, нет - конечно же, сознание его, когда оно на мгновения возвращалось к нему, не отождествляло себя с неким объектом, вокруг которого все набирала и набирала обороты страшная, неповторимая трагедия.

35

И вдруг все поняли, что сейчас, сию минуту ЭТО произойдет, и отвели глаза. Кому охота смотреть на подобное зрелище? Анна увидела и усмехнулась: все они только на словах были бескомпромиссными борцами за общее пролетарское дело, на деле же - самыми натуральными буржуазными нытиками и обывателями. Она всегда это подозревала, а случалось - и кого надо информировала о чуждых настроениях и ненашей морали.

«Теперь так, - подумала она, - надо сказать пару приличествующих моменту зажигательных слов. Например: именем революции! Или - сорную траву с поля! Нет, лучше всего так: сомкнем наши ряды и сплоченными колоннами - вперед, к нашей победе!»

- Теперь так, - сказала она вслух.

Грянул выстрел. Н. как-то ухнул по-совиному и завалился на спину. Так и лежал он, скрюченный, посреди дороги. Стояли люди: местные жители и эвакуированные. Не знали, куда глаза девать.

Анна сказала каким-то деревянным голосом:

- Теперь что, Ронис?

- Проверь пульс.

Она нагнулась, нащупала пульс. Она спросила:

- А если он... это...

- Должен быть второй выстрел, - понял Ронис.

Ах, эти понятливые чистоплюи...

36

А в следующее мгновение товарищ Анна вдруг зажала ладонью рот и кинулась бежать вдоль единственной улицы заброшенного поселка рыбаков, матросов, беженцев (от войны) и беженцев (не в ладу с законом). И люди, молча наблюдавшие за происходящим, услыхали вначале всхлипывание, а после - пронзительный бабий вой. Словно бы покойник был родным ей. А впрочем, кто знает!

Анна добежала до того места - за лачугами, сушащимися на солнце сетями да баркасами, - где чистое голубое небо опрокидывалось вниз, образуя как бы обратное свое отражение. Заливчик, неровность берега, наступление моря на сушу (хотя, возможно, и наоборот). Там Анна постояла как бы в нерешительности и ступила в море. И пошла, пошла...

- Ронис! - тревожно позвал Федоров.

- Оставьте ее, - отвечал тот. - Пройдет.

И опять люди стояли молча, а Анна все шла и шла. Вот вода уже достигла ее грудей.

Тут Ронис спросил тревожно:

- Она плавать умеет?

- Нет, конечно, - отвечали ему.

И тогда Ронис побежал. И за Ронисом побежал Федоров, другие все женщины, старики и дети. И все на бегу старались как можно дальше обежать труп убитого ими Н. Да, да, теперь каждый ощущал свою причастность к содеянному убийству и свою вину перед родными его и близкими. Конечно же, Н. набил уже кучу народу и эту цепь необходимо было пресечь, только вот как пресечь?

Положение - военное, раз, обстановка - чрезвычайная, два, уже задействованы многие директивы Ставки Верховного Главнокомандующего, в их числе знаменитый приказ: «Ни шагу назад!» Двести двадцать седьмой...

Знают ли люди, собравшиеся на пустынном берегу «моря негостеприимного» - седого Каспия, о приказе великого Сталина? Приказ именно в эти дни зачитывается в частях действующей армии, на флотах и флотилиях, в тыловых подразделениях, войсках НКВД, железнодорожных и других. Ронис, скорее, знает. Возможно, знает и Федоров. Может, кто-то из женщин. Что касается остальных, то, конечно же, нет, ибо в приложениях специально оговаривается круг посвященных лиц. Он станет, этот приказ, достоянием истории, но то произойдет в будущем, а пока что куется великая победа. Фронт и тыл - едины. Но у фронта имеются свои секреты.

А нервы, нервы - они у всех напряжены до предела. Вон и Степан, проверенный, свой в доску Степан. А Н. взял и убил Степана. И не его одного, но эти люди чужие, а Степан - свой. Доморощенный. Со всеми своими минусами и плюсами.

37

Сколько трупов образовалось в тот день в поселке? Четыре? Пока что... И враг тут ни при чем. Нервы, все нервы...

Теперь Н...

Какое извещение получило его семейство, проживающее в эвакуации вблизи Свердловска с первого июля сорок первого года? Семейство (жена, двое детей) на третий день войны вывезено в организованном порядке из города Стрый Дрогобычской (Львовской) области. Для временного проживания в указанном по эвакодокументам районе. Дай-то Бог, чтобы семейство ничего не получило. Или, на худой конец, извещение: «Пропал без вести». Без права на пенсию по случаю потери кормильца, но и без пожизненного клейма. Дай-то Бог...

Ушел из жизни потенциальный исследователь исторических материалов, человек с неординарным мышлением и критическим складом ума. Такой склад характерен для ученого и аналитика, только при чем тут чиновник охранительного ведомства? Там требуется одно только подчинение беспрекословное и личная преданность. Про остальное все - можете забыть. Теперь не будут написаны работы, проведены соответствующие исследования, создан музей... Музей транспортных средств и предметов передвижения...

38

Стояли местные вдоль дороги: люди, пользующиеся всеми гражданскими и политическими правами согласно Конституции тридцать шестого года - «великому сталинскому закону» (Джамбул Джабаев), «лишенцы» еще согласно Конституции двадцать четвертого года, лица без права проживания, пригретые местной властью, «преступники вне закона», разыскиваемые органами правопорядка великой страны. Стояли и глазели на «выкувыренных». А те гнались за мужеподобной женщиной, исполнявшей некий ритуал в соленой воде Каспия. Если она собралась топиться - напрасные надежды. Ей надо пройти с километр, не меньше. Там только можно достичь глубины. Вот и будет ей все по груди и по груди, по груди и по груди...

39

А тут как раз и въехал в поселок открытый газик. Все сразу же его и увидели. И через минуту-две причалил к берегу и катерок. Команду катерка местные все знали - свои, пацанва. Старшему еще нет семнадцати, младшему - только стукнуло тринадцать, хотя он уверил начальство, что полных пятнадцать. В такое время никто не станет в метрики заглядывать - людей позарез не хватает, флоты (и флотилии) укомплектованы на четверть, тем более - наличный состав команд вспомогательных судов.

Пацаны поглядели на странную даму (не тутошнюю), шагающую в море.

- Гля-я, - сказали пацаны, да и на берег попрыгали.

Младший предположил:

- Тетя того. Шарики за ролики, малость.

- Не-а, - возразил старший. - Явление Христа народу. Книжка такая в библиотеке есть. Я прочитал...

- И не заныкал?

- Не-е. Я было намылился, да передумал. «Водителей фрегатов» увел. Законная книжка, про капитана Кука, как его людоеды без соли сожрали.

- Да ну!

- Бля буду!

Тут как раз увидели они своих, местных.

- Горбатый где будить? - крикнул старший.

- Нету его.

- Убыл куда?

- Вовсе убыл, подчистую. Убили его.

- Да ну? - не поверил старший.

- Вон он, гля, скрызь дороги, калачиком лыжить.

- Иде?

- Он, он, - пальцем показал младший.

Тут и подошли люди, местные. Две старухи да старик. Русские, эстонцы, татары, немцы? Мужики, дворяне, казаки, инородцы? Граждане, лишенцы? По обличью не определить.

Старший спросил подошедших:

- Фрицы?

- А то!

- Тута они?

- Но.

- А наши иде? - шепотом вопрошал старший.

- Тута они. Иде ж им быть?

- От гады фрицы: горбатого убили! - в сердцах возмутился тринадцатилетний матрос.

- Дак кабы одного. Он они - выстроилися!

- Раз, два, три, - стал считать младший.

А старший - служба обязывала - вопрошал:

- Кому ж мине теперича докладаться?

- Кому? - переспросила одна из старух.

А старик пояснил:

- Да тут начальства понаехало - что зверья нестреляного. Навалом. Выкувыренные, считай, раз. К им с самого Ворошиловска автомобиль наведался. А в автомобиле - сам!

- Сам? - не поверил старший.

40

Вчера, на острове Тюлений их всех выстроили и зачитали приказ «Ни шагу назад». Потом его вызвали и велели с утра, в 5.00, выйти в море и следовать согласно предписанию. Ему вручили конверт, который надлежало открыть по выходе в море. Там, в «штабе» (саманная хата под камышом), ему показали на высокого человека в защитном френче (без знаков различия) и в очках. Об этом человеке уважительно сказали: сам! Сам, мол, к нам, на остров Тюлений, пожаловал. Сам! И без охраны. Время нынче военное и нечего на такую мелочь, как охрана, оглядываться.

(Надо оговориться, что и там, на острове Тюлений, почти весь наличный состав судовых команд - либо его годки, либо старички, которым далеко за пятьдесят.)

Выйти в 5.00 не получилось. Нужно было заправить горючим мотор, а с вечера «дедок» пообещал открыть свое хозяйство в 4.30. «Дедок» ведал в части всеми горюче-смазочными материалами. В 4.30 старшему в команде сказали, что «дедка» ночью арестовали. Шпионом, мол, оказался, все секреты, мол, передавал фрицам, в органах, мол, с ног сбились - голову ломали, кто? А оказалось - вон оно кто...

(Понятно, что информатором старшего в команде явился человек возраста зеленого и неразумного - помощник «дедка». А когда пришли «большие» и вскрыли склад, то информация о причинах ареста «начальника над бочками» звучала так: за распространение панических настроений.)

За распространение панических настроений... Вообще-то: наше дело правое - победа будет за нами! И все. И точка. И никаких настроений!

В открытое море вышли в 14.14 (так в судовом журнале, который завел старший, хотя никто такой формальности от него не требовал; служба), конверт вскрыл в 14.14. В конверте содержалось предписание следовать в порт... (поселок рыбаков и матросов) для получения дальнейших распоряжений. В море, в полукилометре от суши, встретили женщину, «всю расхристанную», бредущую по воде. В порт назначения прибыли в 18.09 (все согласно судовому журналу).

И вот, значит, оба они в родном поселке, где они знают каждого как облупленного и их знают от роду; а тут такое делается, такое - уму непостижимо!

41

А в газике, въехавшем в поселок чуть раньше того мгновения, когда причалил катерок, находились двое: шофер и человек в защитном френче (без знаков различия).

Газик нагнал бегущих по улице людей. Мог бы нагнать раньше, но пришлось объезжать какие-то трупы. Один объехали, второй, третий, четвертый...

- Как фриц из пулемета покосил, - сказал шофер.

- Стой, - сказал пассажир. - Да это ж Степан!

Шофер было остановил машину, да пассажир стал торопить:

- Поехали, поехали, время не терпит!

Машину заметили бегущие по улице люди, стали робко останавливаться; по этой робости можно понять, что пассажир имеет высокий ранг и статус. Был он высокий, в очках.

- Ронис! - негромко окликнул пассажир, поправил очки, открыл дверцу газика, но выходить не стал.

Ронис подбежал к машине.

- Здравия желаю, - сказал Ронис и поднес ладонь к фуражке. Честь отдал? Скорее, получесть, в своем полувоенном обмундировании.

- Отставить! - приказал пассажир. - Ты лучше введи в курс: что здесь происходит? Немцы, что ли, сюда пожаловали?

- Немцы пожаловали... Какие немцы? Что здесь происходит? Здесь происходит беспорядок. Здесь происходит, когда правая рука не знает, что делает левая.

- Ай-яй-яй, Ронис, мы для того тебя послали, чтобы ты обеспечил порядок и организованность. А ты вместо этого допустил, что в беспорядке погиб наш товарищ Степан.

- Я допустил? Я не допустил. Степан хотел проверить у него документ, а он выстрелил из пистолета и убил нашего товарища. Потом он стал стрелять направо и налево и побил кучу народа. Мы составили суд и судили его «тройкой». Потом «тройка» вынесла приговор...

- Стой, Ронис, - сказал пассажир и вылез из машины. - Ты забубнил, и я ничего не пойму. Ты не волнуйся, а трезво введи в курс дела. Итак, Степан хотел проверить у него документы... Кто он?

- Не знаю, - признался Ронис.

- Как же вы судили его «тройкой»?

- А мы - ускоренным методом судопроизводства, согласно постановлению ВЦИК от декабря тридцать четвертого года.

- Ай-яй-яй, Ронис, - пристыдил тот. - И не стыдно тебе забывать, что постановление это - давно отменено и не действует. Я правильно говорю, товарищ Федоров?

- Никак нет, - отвечал Федоров. - Никто постановления не отменял. Практика его применения попросту не столь широка, как была при отсутствии других правовых норм и актов, но применять его допустимо, и имеются на то прецеденты. А в условиях военного чрезвычайного положения такая практика даже необходима. Здесь никаких нарушений не было, здесь диктовали обстоятельства.

Начальник высокого ранга поморщился: отбрил, так отбрил. Но сказал примирительно:

- Спасибо за справку, товарищ Федоров. В принципе, я понимаю... Догадывался... Но сомнения грызли. И ничего в том предосудительного, чтобы спросить. Мы как грызли этот гранит? И диалектику учили не по Гегелю, бряцанием боев она, это самое. А вы у нас - признанный знаток всех кодексов и прецедентов. Так что глубоко благодарен за справку, товарищ Федоров.

42

Когда высокое начальство хвалит, иные с уважением, завистью, а кое-кто с ненавистью, глядят на объект похвалы. И сейчас все точно так взглянули на Федорова. Партийно-советский актив, воспитанный на положительных примерах и образцах, а также на нормах партийной этики и принципах демократического централизма.

Федоров цену этим взглядам знал и достаточно в душе презирал их всех. Исключая, может быть, Рониса, да еще Анну. Ибо Ронис - предан без корысти, а она - та совсем фанатичка.

Про себя высокое начальство подумало так: вот этот Федоров - ни дна ему, ни покрышки! Но на Федорова накладывалось «табу», ибо среди посвященных считалось, что на Федорова распространялось особое благорасположение...

- А теперь, Ронис, и вы, товарищ Федоров, попрошу по порядку мне все изложить.

И они важно удалились за рыбацкую лачугу, сложенную, как большинство жилищ здесь, из кусков погибших кораблей и их оснастки, а также из разного рода рыбачьих суденышек, пришедших в негодность по случаю дряхлости или потери хозяина. Что же касается Анны, то она уже порядком удалилась в море и остановилась там, вдали, в явной растерянности. Как любой «человек не морской», она даже не представляла себе, какие огромные морские пространства охватываются прибрежной мелью. Подобные рассказы она воспринимала раньше, как хихоньки и хахоньки. Вот вам и хихоньки...

43

С моря, с глубин, сошел туман. Шел он не густой стеной, а клочьями и разрывами. Так и стояла Анна в растерянности - вся в белой и чуток сиреневой фате. Анну и из поселка, и из степи - отовсюду видать было. И все глядели на нее, как на диво морское. И высокое начальство глядело с Ронисом да с Федоровым.

Начальство пожимало плечами, а Ронис повторял:

- Такое со всяким бывает. Пройдет.

Начальство спрашивало насмешливо:

- По себе знаешь, Ронис?

Ронис возмущался:

- Как по себе? Для чего такое говоришь: по себе?

Они рассказали начальству, как все случилось. Без утайки. Ибо от начальства таиться - не по партийной этике. Степень осведомленности возрастает по мере приближения к верхушке пирамиды. Верхушка пирамиды есть высшее знание и высшая власть. А сама пирамида - срез общества. Его макет. Не надо пугаться - не нами выдумано. Восточными деспотиями? Ну и что с того. Ильич завещал, что рабочий класс должен воспринять лучшее, накопленное человечеством.

Они рассказали все, как было. Начальство не одобрило:

- Наломали вы дров!

Ронис стал горячиться:

- Мы наломали? Ты говоришь: мы? А он? Он! Набил кучу народу - и мы наломали?!

- Пойми, Ронис, что у него на руках было личное предписание Михаила Андреевича. Как ты мог, - такой стреляный воробей, - как ты мог даже не поинтересоваться...

- Как я мог?!

- Это называется: без руля и ветрил, Ронис. Не тебя учить. Потеря политической бдительности. Ротозейство и расхлябанность. В условиях военного положения - понимаешь, чем это грозит?

- Как я мог! - теперь уже сокрушенно проговорил Ронис. - Стреляный воробей! Личное предписание Михаила Андреевича! Пускай партия меня осудит! Я перед любым решением своей участи склоню голову!

Начальство пожалело своего вернейшего, изрекло:

- Ладно, Ронис, не печалься. Грех ты не отрицаешь - хорошо. Но надо и меру знать. Виноват - ответишь, а пока что - как действовать будем? Тебя спрашиваю, Ронис.

- Меня спрашиваешь?

- Короче, есть приказ Верховного Главнокомандующего. Вы его не знаете, поскольку до вас не довели. Вы оба - и ты, и Федоров, - входите в перечень для обязательного ознакомления, но руки пока до вас не дошли. Не обессудьте. Там дается объективный анализ создавшегося военного положения, четко, конкретно, по-сталински, когда враг вышел на берега Волги...

- На берега Волги? - не поверили оба лица, вошедшие в «перечень для обязательного ознакомления».

- На берега Волги! - с нажимом повторил тот. - Называются и виновники создавшегося военного положения. Как объективные факторы, так и конкретные носители пораженческих настроений, прямая вражеская агентура, паникеры...

- У вас текста нету с собой? - спросил Федоров.

- К сожалению, нет. Вчера был, но «подлежит возврату». Меня срочно направили сюда. Я довольно точно передаю вам содержание приказа.

- Совершенно верно, - наставительно произнес Федоров, - довольно точно, близко к тексту, но, но... Лучше Иосифа Виссарионовича не скажешь!

- Да, не скажешь, - согласилось начальство и пристально посмотрело на Федорова: оно знало цену этой настырной наступательности недавних выпускников юридических вузов. Ой, молодой, ой, ранний! Крылышек не жалко? Крылышки-то обломят!

- Короче, весь пафос приказа в словах: ни шагу назад! Ясно?

- Так точно, - отчеканил Ронис.

- Ну, а теперь - к делу! Первое. Тебя, Ронис, мы отзываем. Имеется решение по твоему поводу. Вернешься в Кизляр, в распоряжение штаба партизанской обороны.

- Служу Советскому Союзу! - радостно отвечал этот преданный великому делу последний латышский стрелок.

44

Начальство поглядело в море, на Анну. И все туда поглядели... Обстановка в море решительным образом переменилась. Туман куда-то улетел, а вода изменила свою окраску: из зеленоватой стала темно-синей, почти фиолетовой. А Анна (не солоно хлебавши!) повернулась на все сто восемьдесят градусов и медленно брела к берегу. Ну и умница.

- А вы, Федоров, - продолжало начальство, - назначаетесь старшим в группе эвакуированных. Аж до места. Вам ясно?

- Ясно.

- Справитесь? Я думаю - справитесь. Нам люди позарез нужны тут. В особенности такие, кто нюхал порох в гражданскую. А вы, Федоров... деревню Крайновка знаете?

- Слыхал.

- Знаете или «слыхали»? Короче: завтра туда подойдут плашкоуты. В числе двух единиц. И два моторных бота...

Он опять посмотрел на Анну.

- Там, в Крайновке, удобный пирс для швартовки. И там, в Крайновке, мы собрали основную массу эвакуированных, тут у нас одни избранные...

- Элита, - подсказал Федоров.

- Будь по-вашему. Вот с этой элитой...

- Я понял: добраться до Крайновки пешим порядком.

- Ну и отлично, Федоров. Приступайте. Люди могут выразить некоторое неудовольствие, а вы им намекните... Не вас учить. Идите, Федоров, и распоряжайтесь людьми, ибо, - он поглядел на часы, - самое позднее за полночь вам необходимо доставить людей в Крайновку.

- На одиннадцатом номере?

- Исполняйте... Да. Одну минутку. Вот незадача! Заставь дурака Богу молиться - он и башку разобьет. Осужденный вами человек - чай, не частное лицо, догадываетесь? Тем лучше. У него же было чрезвычайное поручение от самого... Скажем так, Михаила Андреевича... А вы тут его осудили. Это намек, намек, Федоров. Тонкий намек на толстые обстоятельства. Вы - дипломированный юрист, Федоров, а тут в лужу сели. Человека-то осудили, а поручение - осталось! Что с ним делать будем? С поручением что делать будем?..

- Не понял, - сказал Федоров.

Начальство что-то решило про себя.

- Ладно! - сказало начальство. - Поручим это дело Анне. Ты за Анну ручаешься, Ронис?

- Как за самого себя!

- Думаю, поручительства нас двух - тебя, Ронис, и меня - достаточно. Идите, Федоров, выполняйте распоряжение. Подготовьте людей.

- Есть, - сказал Федоров.

И ушел к людям. Нужно было спешить. Рассусоливать времени никакого.

45

- Не хотел при нем, Ронис. Скользкий он какой-то, до приторности. На такого не опереться, он тебе не то что руку, он тебе ножку подставит. И скажет, что так и было. Короче, Ронис, сам понимаешь ситуацию. И опять: приказ.

- Какой приказ?

- Я ему про Фому, он - про Ерему. Ты чокнутый, Ронис. Честное слово - чокнутый. Я ему битый час про приказ Верховного Главнокомандующего, а ты что - гуляешь где? Влюбился? Так и скажи: влюбился. Мы тебе лучших наших подруг доверили, а ты взял и влюбился. В кого, коли не секрет? О, понял - в Анну. Угадал?

И оба поглядели на Анну. Та как раз на берег выходила, в лучах заходящего солнца. И было что-то древнее в этом выходе девы из волн. Языческое - до основания и озноба.

Простенькое ситцевое платье прилипло к ее телу и обнажило все ее формы. А были они, каждая сама по себе, просто изумительными, это все вместе производили они обратное впечатление, а в сочетании с лицом, изъеденным шрапнелью оспы, - совсем отвратное действие. Но тут, на расстоянии, Анна смотрелась красавицей.

- Итак? - произнесло начальство.

- Я влюбился? - в ужасе повторил Ронис. - В Анну? Нет!

Еще совсем недавно, в середине тридцатых, понятие «влюбленность» как бы начисто осуждалось партийной этикой, а само чувство подлежало осмеянию в печати и художественной литературе. Это после, в связи с обострением классовой борьбы в городе и деревне, была допущена поблажка для классово однородных. Вышли фильмы Александрова («Веселые ребята», «Цирк»), в которых ядовито высмеивалось поползновение на чувство буржуазных элементов, но допускалась любовь пролетариев и крестьянок (и наоборот).

- Ронис, на тебя можно положиться? - доверительно произнесло начальство. - Так, Ронис? Я так и думал. Дело - оно вот в чем. Не знаю прямо, с чего начать. Нынче-то, после приказа, сам понимаешь, наши-то, наши горлопаны из кожи полезут вон... наперегонки кинутся искать носителя крамолы. А крамола нынче - она какая? Понятное дело, в приказе она по имени названа: носители пораженческих настроений, паникеры, возмутители... как там еще? Нашим-то горлопанам треба что? Душа из них вон, но первыми донесть: меры приняты. Иначе - их не поймут. Наверху еще решат пошерстить служивых, самых неретивых - на фронт. А это им - ножом по горлу. Вот и стараются, Ронис...

- Я два раза писал заявление.

- И я писал, - поморщился начальник. - Я не про нас с тобой, Ронис. Я про то, Ронис, что давай их всех под эту марку спишем. Как носителей пораженческих настроений. Убили людей - назад-то их не воротишь. Так пусть хоть пользу живым принесут.

- Ты что это такое... Как - спишем?

- А так и спишем. Все в наших руках, Ронис. Скажем, что сеяли панику, вносили разброд и пораженческие настроения. Эти-то все одно - там, других спасем. Понял?

- Понял, - промолвил Ронис и как-то странно поглядел на высокое начальство. И начальство тут же и поубавило прыть: его понять можно, страна сколько уж лет на осадном положении, а тут еще и война!

- Это я так, Ронис, в порядке бреда, что ли. На нет и суда нет. Головы полетят, чтоб и этих зачли. Смотришь - на четыре головы меньше свалится. И вас, Ронис, заодно вытянем. Вы тут дров нарубили, кому надо отвечать? Вот и ладно...

- Я сам отвечу!

- Ответишь, ответишь. Спросят - ответишь. А с этим, Ронис... Ведь дело я предлагаю. Ты мозгами пораскинь - благородное дело. Людей спасти. На том свете, чай, зачтется.

- Ты что, верующий?

Эта прямолинейность кого угодно может взбесить!

- Ладно, Ронис. С тобой, вижу, кашу не сваришь. Замнем для ясности. Не было никакого разговора.

- Э-э, был, - сказал Ронис.

46

Товарищ хороший... Там, на войне, он так и остался, его война поглотила - одного из нескольких десятков миллионов. И Рониса - поглотила. Последнего из латышских стрелков. Но Рониса - одним боком, а этого товарища - другим.

А товарищ из руководящих кругов отличался одним качеством от своего окружения. Каким? Имел он критический склад ума, он понял девиз Карла Маркса: «Подвергай все сомнению» - как дружеское наставление и сделал его своим руководством.

Скажут: такие, как он, давно уже вычеркнуты партией и советской властью из жизни - «и сказок о них не расскажут, и песен о них не споют». Действительно, вычеркнуты. Но кое-кто уцелел. Скажем, он. Или казненный сегодня днем некий Н. - личность незаурядная и цельная.

Знал ли товарищ из руководящих кругов Н.? Возможно, видел. На бюро, когда Михаил Андреевич на скорую руку представил Н. всем членам и сообщил об особом характере задания и строго секретного груза. «Товарищ» знает, что все делалось в крайней спешке. Не до психологической обработки - война, как говорится, все спишет. Ограничились запросом в оперативный отдел Генштаба РККА - бумагу подписал маршал Шапошников. Да под рукой оказался архив некой спецчасти из Дрогобыча. Обо всем этом доложил Михаил Андреевич.

- Вопросы есть? - спросил Михаил Андреевич.

Вопросов не было.

И вот Ронис с командой казнил Н.

Нет, не знал «товарищ», что Н. был как бы калькой с него. А даже когда бы знал, что мог бы для Н. сделать?

47

У «товарища» в свое время случился прокол, который мог бы для него закончиться трагически. Приехал к ним однажды член Политбюро ЦК ВКП(б), человек видный, славный. Выступил перед партактивом, собрал руководящие кадры. После решили устроить «маленький сабантуйчик», выехали на озеро за рыбкой. И там «товарища» угораздило сделать сомнительное заявление: дескать, что это мы все «завтраками» кормим, уподобляясь нашим идеологическим противникам, а именно - религии. И она, мол, тоже обещает «тот свет», но не сегодня, а завтра. Был «член» настроен благодушно, но как услыхал такое - тут же в лице переменился.

- Эт-т, - цедит, - самый натуральный правый уклон в ВКП(б)! Товарища Сталина читать надо, а на местах забыли о величайшей ответственности перед мировым революционным движением!

И когда случилось это, - аккурат в тридцать седьмом! Ничего себе!

Только-только обновили полностью все местное руководство, изрядно потрепали среднее звено, перешерстили кадры на местах - и на тебе! «Руководящий товарищ» перебрался сюда в компании Михаила Андреевича в 1939 году, когда остро встал вопрос об ответственности перед рабочим классом и трудовым коллективов не только за действия, за слова, но и за мысли... Перед усилившейся угрозой со стороны капиталистического окружения и фашистской опасностью. Надо же!

«Руководящий товарищ» крепко перетрухнул!

Буквально на другой день, в том памятном 37-м, после отъезда «члена Политбюро и пр.» - разве через два-три дня - разворачивает «Правду» - некролог. «Славный путь...», «в гуще трудового народа...», «на ответственных постах, куда партия его ни поставит...», «пользовался особым доверием товарища Сталина»... Застрелился!

А не прошло и двух недель - новое сообщение в связи с разоблачением презренной группы фашистских наймитов, шпионов и диверсантов. В составе презренной группы фигурировала и фамилия «Члена Политбюро». Вон, оказывается, в чем дело!

С тех самых пор и затаился в себе «руководящий товарищ», перестал делиться сокровенным с самыми близкими. Да и друзей у него, собственно, не было - одни сослуживцы, товарищи по святому пролетарскому делу, единомышленники-коммунисты. Он знал, что у подвига есть два лица - внешнее и внутреннее. Внешнее лицо подвига - поза. На это легко клюют дети, ибо на миру смерть красна. Внутреннее лицо подвига - вечные муки и непроходящее страдание. Но оно и есть составляющее понятия, если отбросить расцветку и прочие украшательства. Сказано: быть великим нужно еще решиться. Это - не талант, не особое предрасположение, это - постоянное мужество.

Да, была незаурядная личность - сгинула в пекле войны.

«Ронис!» - подумал «руководящий товарищ» и поправил кобуру. И у него в кобуре был все тот же вальтер - трофей, доставшийся после пленения польской армии в тридцать девятом году. Дома у него хранился именной маузер с надписью «За особые заслуги, ноябрь девятнадцатого года. Склянский». С некоторых пор он это оружие избегал показывать (с двадцать седьмого года). Его смущала надпись «За особые заслуги». Кто подписал? Склянский. Это он, значит, оценил особые заслуги комиссара полка десятой армии. Нет, Склянский - герой Гражданской войны, один из высших руководителей Рабоче-Крестьянской Красной Армии. Умер в самом начале двадцатых, погиб, утонул. Никто его вклада в победоносное завершение Гражданской войны не отрицает. Просто с некоторых пор имя его оказалось как бы вне утвержденного перечня (для упоминания в печати и устной пропаганде). Ему никак не могли простить - он был помощником Троцкого, его политкомиссаром и правой рукой.

48

«Что это он тут такое говорит?!» - подумал Ронис и тоже потрогал кобуру. И он был не рядовым участником Гражданской войны. А в девятнадцатом Ронис попал в особый отдел одиннадцатой армии.

Он про многое знал, Ронис, но приучил себя не подавать вида. До поры до времени. Пускай думают, что ты шланг, половая дорожка. Нельзя допускать только, чтобы об тебя ноги вытирали. Это уж слишком. И про маузер Ронис знал. И про правый уклон, точнее - про некоторые сомнения в наших идеологических установках. Надо быть спокойным и ждать своего часа...

49

Тут как раз и подошли к ним товарищи во главе с Федоровым. Чуть погодя подошла и Анна, в своем прилипшем к телу платье, и стала в сторонке. Ей было неловко за проявленную слабость. Сейчас к ней необходимо внимание и внимание, но делать это надо крайне осторожно, не назойливо, деликатно. Не задеть и не затронуть.

Товарищи окружили представителя центра. Каждому из них хотелось выразить свое почтение. И вопросы: как там?

- Как там Михаил Андреевич?

Он ответил, как того и требовала обстановка:

- Михаил Андреевич на своем посту.

Они спросили:

- Как там? Когда немцы вступали в город, говорят, он весь был пламенем объят.

Он усмехнулся:

- Неправду говорят. Разрушения имеются, но незначительные. Подорваны некоторые промышленные объекты. Разрушений среди жилого фонда почти никаких...

- А как там, небось, наша агентура работает?

Бывает простота похуже воровства!

- Небось, работает.

- А как там наши в Крайновке?

- Все в порядке. Не жалуются.

Ну да, да, - подумалось, - насмешил. Не жалуются. А кому пожалуешься? А главное, на кого? На войну?

- Мы так тоже не жаловались.

Федоров возмутился:

- Товарищи, я же вам русским языком объявил: завтра в Крайновке будет пароход.

Пароход? Пускай пароход. Что в лоб, что по лбу. В конце концов, плашкоут с моторным ботом - тот же пароход. А что составной, сочлененный - не беда. Не баре - потерпят. Здешний красавец «Туркменистан» (паромные рейсы Баку - Красноводск) сейчас возит людей и технику в низовья Волги - там готовится мощный бронированный кулак. В целях маскировки войска везут окольным путем, стараясь рассредоточить, используя все наличные пути, включая пущенный перед войной Турксиб. И, естественно, весь наличный пассажирский, грузовой и другой вспомогательный флот...

Пообещали подать к пирсу в Крайновке даже два плашкоута, но один - кровь из носа - будет вовремя. Тут есть гарантия, а что в тесноте - так не в обиде. Не до жиру, быть бы живу. Вперед, товарищи, на Крайновку!

50

Вот тут-то и подступила к «руководящему товарищу» зудящая досада. Что-то он не то сделал, сморозил, на чем-то сорвался, погорел... Ах, да, да - этот хмурый пристальный взгляд Рониса. Это знакомо, ой как знакомо! А чем вызвана такая реакция Рониса? Сейчас он не помнил. Какой-то трудный, сомнительный разговор. И кто за язык тянул, кто?

Ему захотелось скорее на свободу, в степь...

- А как там наши маршалы? Что-то не слышно Климентия Ефремовича? Говорят, он втайне готовит сокрушительный удар.

- Климентий Ефремович на Ленинградском фронте, - сделав над собой усилие, объяснил он.

- С Семен Михайловичем все ясно...

И ничегошеньки не ясно!

- ...А как там Григорий Иванович Кулик с его артиллерией - царицей полей?

Он знал, что Кулик уже не маршал. Более того, уже не Герой Советского Союза. И довольно давно. Что в феврале под председательством Василия Ульриха над Куликом состоялся суд по решению Государственного Комитета Обороны, лишивший артиллерийского маршала и того, и другого звания за развал обороны Керчи (как и Ростова) в ноябре сорок первого года. И только после обращения лично к товарищу Сталину с покаянным письмом, Кулику оставили звание генерал-майора. Но как этим людям обо всем расскажешь? И надо ли? Нет, не надо. Он ответил так:

- Товарищ Кулик на своем посту.

Все? Вроде бы все дела. И тут же велел:

- Ронис, в машину!

(«Отводит глаза, - отметил про себя. - Значит что? Значит, совесть в отношении меня нечиста. Задумал что? Или только задумывает, но не решается. Ладно, разберемся - дорога длинная, а Ронис не семи пядей во лбу...». Только вот в чем дело? Он до сих пор не мог вспомнить - память отшибло начисто... Ничего, дорога длинная - вспомнит.)

51

Ронис подошел к «газику», открыл заднюю дверцу, сел и посмотрел отсутствующим взглядом на море. По воде в сумерках бегали барашки. Море не бывает некрасивым, в любой час оно выбирает для себя самый выигрышный вид.

- Все, кажется, товарищи? Все дела с вами поделали? А теперь - в путь. В Крайновку, там вас ждет основная масса эвакуированных. А мне в другую сторону. Вопросы, жалобы имеются?

Он слегка слукавил: какие там могут быть жалобы? И его поняли. Ну и прекрасно!

- Анна, - напомнил Федоров.

- Да, да, товарищ Анна!

(Он забыл ее фамилию.)

- Можно вас на пару слов? Извините, товарищи.

Все деликатно отошли в сторонку.

- Товарищ Анна, к вам будет партийное поручение. Тут я действую от имени Михаила Андреевича и от имени товарища Сталина. Рекомендация достаточная?

- Достаточная, - отвечала та. Она тут же и прониклась особой ответственностью...

Есть такие женщины, которым долго вдалбливать не надо: достаточно сделать некий эмоциональный нажим. Таким нажимом в суровую годину Великой Отечественной являлось имя великого Сталина...

III. «Летучий голландец»

52

Он вкратце ввел Анну в курс дела: имеется груз, который необходимо в целости и сохранности доставить к конечному пункту эвакуации партийных, советских и хозяйственных органов. Пункт этот пока тайна, дабы не ввести в искус врага. Анне с грузом следует держаться всех остальных эвакуированных. Старшим у них назначен Федоров, однако Анна должна находиться на расстоянии, не игнорировать, нет, но соблюдать известную дистанцию, поскольку поручение Анне куда более ответственное, нежели поручение Федорову. Речь идет...

- Короче, тайна. Ты меня поняла, Анна?

- Поняла, - отвечала та.

На том и расстались, ответственный товарищ вместе с Ронисом отбыли на «газике» (водитель Иванов, гараж ГПУ НКВД, личное оружие - револьвер системы «наган», воинское звание - старшина).

Анна подошла к Федорову.

- Федоров, - сказала Анна. - Дашь мне человека, который умеет управляться с конями.

- И не подумаю, - отвечал Федоров.

- Теперь так, Федоров: это через почему такой категорический отказ?

- А где я вам найду таких людей?

- Как это где, Федоров? Т... Вы же сами понимаете, что среди наших эвакуированных найдется человек, начинавший с крестьянства.

- Разумеется. Они у нас все казаки.

- И вы - казак, Федоров?

- И я - казак. Отец мой в империалистическую получил звание вахмистра, а в семнадцатом возглавил комитет бедноты...

- В восемнадцатом, Федоров.

(В Анне заговорил лектор-пропагандист, не терпящий фактических ошибок, которые могут быть использованы классовым врагом в своих контрреволюционных целях.)

- Ну, в восемнадцатом. Год туда, год назад - какая, к шуту, разница. Все равно.

- Если бы все равно, то ходили бы в окно, Федоров. Теперь так: сам садись и управляй конями.

- Еще чего!

- Я русским языком говорю, Федоров. Считаю до трех. Раз, Федоров...

Она подошла к подводе. Там, рядом с задним колесом, в пыли валялся вальтер, которым Анна уже сегодня на глазах у всех пользовалась. Эта - может. Запало глубоко в память, в душу всех вольных и невольных свидетелей.

- Два, Федоров...

Она подняла пистолет, оттерла его платочком от пыли.

- Да вы в своем уме?

- Два с половиной...

- Ладно, ладно, - заспешил Федоров. - Черт-те что, а сбоку бантик. Оглашенная какая-то, не иначе...

- Какая, какая?

- Ладно. Управлюсь с конями. Черт-те что...

Он быстро подошел к коням, взял вожжи.

- Черт-те что. Мне не трудно, только...

Он не нашел слова, зато товарищ Анна - опытный пропагандист. Она нашла.

- Что, Федоров, - насмешливо проговорила она. - Образование не позволяет в навозе копаться? Белая кость мешает? Зовет к чистой работе?

- Это вы напрасно, товарищ Анна, - обиделся Федоров. - Я ж вам русским языком объясняю, что отец мой всей станичной беднотой командовал.

- Как же, объяснил. Вахмистр Федоров. Только отец твой среди красных командиров не числится. Нигде не фигурирует. Или как - в кустах всю гражданскую просидел? Как и сынок. Эту войну...

- Вы напрасно меня оскорбляете, товарищ Анна. Вот, не буду!

- Будешь! - Она прицелилась.

- А отец мой, между прочим, - быстро заговорил он, делая что-то с конями и хлопоча и стараясь, - с империалистической инвалидом вернулся. По тяжелому ранению его в Красную Армию не взяли...

- А в белую, Федоров?

- Вы же сами знаете - силком. Когда Деникин всеобщую мобилизацию объявил. И был он там без году неделю. Сразу же из-под Воронежа в бега ударился. После Касторной, когда Буденный нанес поражение Мамонтову.

- Расскажи мне, Федоров, всю политграмоту.

- Я понимаю, понимаю, - польстил Федоров, - лучше вас все эти вопросы никто не знает. Вы же на этом собаку съели.

- Спасибо, Федоров, - опять насмешливо. - Хоть похвалил. А то без твоей похвальбы мне только вешаться остается. И то... Как там на вашем прокурорском языке сие деяние называется - лесть? Корысть? А отца твоего, между прочим, советская власть покарала...

- Покарала.

- За так наша власть не карает. Раз наказали, то было за что.

- Как же, было. У белых служил. Одного этого достаточно, чтобы получить срок.

- Ты сомневаешься в справедливости наших органов?

- Нет, нет, что вы. Я констатирую факт. Конечно, справедливо. Здесь имеет место сила примера. Прецедент. Раз служил - то получай по заслугам...

53

Тут и подошли два мальчонки - флотский экипаж, не укомплектованный по штату и возрасту. Ничего не попишешь, война.

И стали они в сторонке - к кому обращаться, спрашивается? Там был еще коротышка усач с двумя орденами Красного Знамени на выцветшей гимнастерке под ремнем. И в кубанке. Летом сорок второго года было ему года семьдесят два - семьдесят три. А может, и все семьдесят пять. Более точных сведений о его возрасте ни в партактиве, ни в агитпропе, ни в органах загса не имеется. Все дело в том, что книги, куда вписывались при крещении рожденные дети женского и мужского пола, сгорели при разорении местной церкви святого Митрофания.

К разорению церкви он никакого отношения не имел, ибо служил тогда в шестой кавдивизии в Туркестане. Отношение имела комсомолия, понаехавшая из города. Городские договорились подать пример сельским и устроили погром в церкви, пользующейся особой славой среди верующих из-за ожившей иконы Божьей Матери. Так что сведения о его возрасте записаны со слов.

Со слов...

Со слов имя его значило в Гражданской войне никак не меньше, нежели имя Щорса, Котовского и даже Василия Ивановича Чапаева. Другое дело, что у Чапаева был комиссар Фурманов, а у него комиссара Фурманова не было. Другое дело, что о Чапаеве братья Васильевы поставили фильм, а о нем братья фильма не поставили.

Он был грамотен, ибо закончил ЦПШ (церковно-приходскую школу), знал письмо и арифметику в объеме четырех действий. Грамоте и арифметике обучал его дьяк церкви святого Митрофания, Закону Божьему - священник. Когда он узнал о разгроме церкви городской комсомолией, то в душе осудил действия воинствующих безбожников. Но что он мог поделать?

С того «акта вандализма», как назвал проявление справедливого гнева и классового самосознания священник Антонинов (отец Иоаким) (из донесения М. Ч. в ОГПУ, см. дело N12 по описи 2 фонда «внешнего наблюдения за служителями культа») прошло ровным счетом двадцать лет. Священник Антонинов осужден. Осуждены и некоторые активные участники «акта» (проявления). За левый уклон в ВКП(б)? Не только. За анархо-партизанские действия? Ни один. Шпионами оказались. И польскими, и японскими, и немецкими. Об этом, видимо, прекрасно осведомлен Ронис. Кое-что известно и товарищу Анне, в силу ее причастности к истпарту, партархивам и агитпропу. В допустимых пределах, разумеется, в общих чертах, без знания деталей и нюансов. Старик же, дважды награжденный Красным Знаменем, не знает ни шиша...

Последнее время у него развивались некоторые старческие явления, скажем - склероз, глухота, слепота, да и не только это.

Вот к нему и решился обратиться старший в экипаже моторного катера.

- Вас можно на пару слов?

- Чего-чего?

- А кому тут докладаться? Вот, значит-ца, мы прибывши.

- Чего?

- Прибывши мы в составе моторки... моторного бота РБ-13...

- Тринадцатый бот, - деланно пробасил младший.

- Ага, 13. Двенадцатый стал вчерась на вооружение...

- Ты что мелешь, - возмутился младший. - Военная тайна!

- Ну да, военная тайна!

- Смотри ты, нашего полку прибыло! - проговорила одна из женщин-«оргачек» (оргинструкторский отдел). В их отделе кадры ценили «по деловым качествам», по силе воли, по административной жилке. Соответственно, несколько спадала планка таких показателей, как политграмота, знакомство с трудами классиков марксизма-ленинизма. Исключения составляли работы И. В. Сталина, «Краткий курс истории ВКП(б)», 4 глава этой эпохальной книги, где по-сталински четко и лаконично излагалась вся революционная теория. Здесь скидок не полагалось.

- Смотри ты, дети совсем!

Анна строго глянула на «оргачку»: мели, мол, Емеля, да знай меру!

С Анной шутки плохи.

- Чего? - опять спросил орденоносец.

- Для несения дальнейшей службы.

- А шашками можете?

Тут уж старший растерялся:

- Чего?

- Шашками, говорю, можете? А то много вас таких торопыг, а как до дела...

54

Тьма обрушилась на землю и море; поселок рыбаков и матросов утонул во мраке, исчезли жалкие лачуги да утлые сети со всем скарбом. Люди - полноправные граждане, лишенцы да пораженцы (в правах), привыкшие всю жизнь скрываться и прятаться, прятаться и скрываться, - вслушивались в непонятное бормотание сильных мира сего. И одна из сильных - «оргачка», женщина, что называется, в соку (классический венский рост в сто шестьдесят два сантиметра, длинноногая, пухлые щеки, оттопыренные губки, русокосая), слово вставила:

- Да ты не врубился, Фомич. Команда парохода тебе докладается о прибытии к месту назначения, как самому видному из нас и знаменитому. - И, повернувшись к старшему: - Ему кричать надо, а ты на ухо шепчешь. Он у нас не умом тронулся, а оглохнул.

- Чего надо? - сказал Федоров, отпуская постромки. - Я тут за старшего.

- Он, он, - подтвердила Анна и опустила вальтер. - На безрыбье и рак рыба.

- Ну вы, товарищ Анна, невзлюбили меня. Не пойму только, за что такая немилость.

- За что? - сказала Анна.

Тут старший и подбежал к Федорову. И доложил опять: так и так, РБ-13, мол, прибыл в ваше распоряжение.

- В его? - не поверила Анна.

- Перестаньте, - обиделся Федоров. - Никак не пойму, - мальчишкам, - что мне с вами делать?

- Так в Крайновку надоть...

Тут как раз спасительная мысль пришла в голову Анне, поразившая ее, точно всполох молнии. В чем суть задания ГКО, Ставки Верховного Главнокомандующего, лично товарища Сталина? Доставить секретный груз к месту назначения. В целости и сохранности. Это от нее требуется. И, кровь из носа, задание будет выполнено. Несмотря на все преграды, которые могут возникнуть на ее пути. Война требует полнейшего напряжения всех материальных и людских ресурсов. Все - для фронта, все - для победы. Этому нас учит великий Сталин. Необходимо идти вперед. Вперед, через «не могу», через «не в силах»... Надо уметь превозмочь себя!

Анна спросила:

- Где ваш пароход?

- Пароход?

- Ну, как он там...

- Моторный бот РБ-13.

- Так где, где? - Она начинала нервничать.

Старший в команде понял, что с ней медлить опасно.

- Ось там, - ткнул пальцем куда-то во тьму.

- А мешки там сможем разместить? Трюм имеется?

- Трюм? - переспросил старший, и тут не выдержал - по-жеребячьи заржал. Его поддержал подчиненный: надо совсем не разбираться в арбузных корках, чтобы сморозить такое. Пацанов понять можно: вся жизнь их прошла в море. А как можно иначе еще жить?

- Теть, теть, - младший сказал, - так осадка знаешь кака?

Ее больно задело, что малыш обратился к ней на «ты». Пускай в этих местах другого не знают, она-то тут при чем? Да если на то пошло, сам Михаил Андреевич никогда такого панибратства не допускал! Ну Михаил Андреевич, известно, человек интеллигентный, великой культуры, большого самообладания и выдержки. Хотя, Анна знает, происходит из заброшенной саратовской деревни, из беднейшего крестьянства. А мы-то все? Лаптем щи хлебали, да вывел нас Великий Октябрь! Ленин и Сталин!

- Вот что, дети, - сказала Анна, - мне тут недосуг слушать ваши хихоньки да хахоньки. Война! Не на жизнь, а на смерть. А вы тут детский лепет устраиваете на лужайке!

И опять «оргачка» встряла:

- Уймись, Ань. Они что - виновны? Просто суденышко - кроха такая, моторная лодка...

- Ну да, плоскодонка, - добавил Федоров. - Не судно - одно название.

Анна подрастерялась:

- Ну, груз-то есть где разместить?

- Груз? - старший обиделся за вверенную ему посудину, к которой эти несведущие люди проявляют явное неуважение. - Груз найдем где разместить. Этот что ли?

Он ткнул пальцем в стороны мешков («мест, в количестве трех запломбированных штук»), размещенных на обычной крестьянской подводе.

- У меня и парусина имеется...

- Брезент, - поправил Федоров.

Федоров - практичный человек, мало что помощник прокурора. Поэтому его всегда выбирают из двух. Поэтому Михаил Андреевич положил на Федорова свой глаз; Михаил Андреевич в людях разбирается.

Анна сказала:

- Теперь так, мальчики. Живо груз на свой пароходик.

- Куда, куда, куда? - загудели люди.

А Федоров тут же и сообразил, что так оно для него будет лучше, ибо баба с возу - кобыле легче. Одним выстрелом двух зайцев убивает: во-первых, товарищ Анна - человек непред-сказуемый, какая вожжа под хвост попадет; во-вторых - подвода с парой гнедых остается в его полном распоряжении, а секретный груз - его дело стороннее, не знает, не ведает. Его в курс дела не вводили.

- Давайте, давайте, пацаны, живо.

И сам подхватил один мешок. Как он и предполагал, мешок оказался легким точно перышко. Для такого крупного мужчины, как Федоров, перенести его ничего не составляет. Только...

- Куда, пацаны?

- Да туточки, рядышком.

Младший.

Старший хотел было взглядом ему показать насчет батьки, поперед которого сынок в пекло лезет, да темно. Взгляда не видать.

- Подмогните детям, товарищи! - приказал Федоров.

55

Помощник прокурора Федоров входил в положение старшего. И то, что Анна как бы переходила в другое ведомство, его вполне устраивало. Строптивая Анна больно. Баба с возу...

- Живо, живо, - командовал Федоров. - Сию минуту погрузим, и выступать пора. Чтобы к рассвету, - он посмотрел на светящийся циферблат своих авиационных часов, - чтобы к рассвету поспеть.

Такие часы поступили на базу горпо накануне войны в количестве пятисот штук. В хозчасти составили списки на распределение, по всем своим исходным Федоров туда вроде бы не должен был попасть, но это был Федоров. И начальник хозсектора его внес. Точно так же в распоряжение Федорова попали утепленные авиационные унты. В этих южных краях вроде бы необходимость в такой утепленной обуви не ощущается, во всяком случае вопрос не стоит так остро, как, скажем, среди партработников Крайнего Севера, Сибирского региона, района Воркуты и Республики Коми. Но в зиму сорок первого - сорок второго года ряд ответственных работников щеголяли в унтах утепленного фасона. Щеголял в унтах и товарищ Федоров.

- Сюда, сюда, пацаны, прям на палубу ложи. Ложи, не сопреет, не сахарное. А поверх мы, это... Где брезент?

Покрыли брезентом.

Суденышко - кроха, просто игрушечное: палуба, каютка, два спасательных круга на корме. Отсюда естественным кажется возраст команды (в тридцатые годы в ряде городов по инициативе ближайшего соратника великого Сталина - Лазаря Кагановича - выстроили детские железные дороги, где всю обслугу осуществляли дети. Был ли по этому примеру выстроен где «детский морской флот»? Не слышно было).

56

- А как шторм? - забеспокоилась вдруг Анна, ответственность почувствовала, первые ее схватки.

Анна читала как раз накануне эвакуации «Девяносто третий год», роман французского революционного писателя Виктора Гюго. Вообще Анна занималась самообразованием по особому плану, рекомендованному Институтом Маркса, Энгельса, Ленина, Сталина. В этом плане указывались фактические события, документальные, газетные, литературные источники, научные работы, которыми часто пользовались классики марксизма-ленинизма. Так вот, Анна решила так или иначе познакомиться со всем этим обилием материалов, кладезем мудрости, полетом человеческой мысли, симфонией звуков. Со своим планом Анна ходила к Михаилу Андреевичу, он кое-что в ее плане подправил, добавил, вычеркнул из-за буржуазности взглядов того или иного автора. Но, в принципе, одобрил и даже на одном из активов рекомендовал другим партийцам, в особенности агитпроповцам.

Тогда Анна ходила, как на крыльях парила: в сущности, совсем немного человеку надо, чтобы почувствовать себя счастливым. Хороший партийный руководитель (к этому разряду без сомнения относится Михаил Андреевич) - требователен, но не придирчив, строг, но не мелочен, и знает цену похвалы как морального фактора воспитания кадров. О, Анна умеет ценить в людях положительные качества!

По примеру сталинских пятилеток, свой план Анна составила на пять лет. По примеру сталинских пятилеток и Анна работала все время с опережением плана; были у нее свои «решающие» и «завершающие» годы. Вот только война... Война помешала Анне завершить свою внутреннюю третью «пятилетку».

Итак, Анна читала «Девяносто третий год», где вычитала, что волной во время шторма, случается, срывает с цепей даже тяжелейшие артиллерийские орудия, а смыть бумажные мешки волна сможет без особых усилий. Это как плюнуть. Товарищ Сталин как нас учит? Он учит не только усвоить прочитанный материал, но и творчески его переосмыслить. Только тогда прочитанное может стать руководством к действию.

- Тоже - шторм! - презрительно отвечал Анне старший в команде (капитан? Шкипер?). - До Крайновки - миль восемь. Не боле того. Море в этой ракурсе не штормит. Мы разовьем восемь узлов. Выдержит?

- Пожалуй что, - солидно отвечал младший в команде.

- Теперь так: живо мне груз в каюту! - скомандовала товарищ Анна и подхватила первый мешок.

- От дает, как поет! - восторженно произнес младший.

- А мне куда прикажешь разместиться? - поинтересовался старший.

- Со штурвалом, - подсказал младший.

- Вот, вот, со штурвалом.

- Не перечить. - Анна бросила мешок и подняла пистолет.

Да уж, понятно, с этой одержимой шутки плохи!

Мореманы переглянулись - поняли друг друга: время военное, дело подневольное, чет-нечет - пулю за милую душу схлопочешь. А тетка - слегка на корабельную крысу смахивает. Вот не повезло!

Старший подхватил мешок...

- А как же ты? - шепотом спросил младший.

- Ни хрена, перекантуюсь.

- На карачках?

- А то как.

- Да будь ты неладна!

Анна прикрикнула:

- Разговорчики!

Действительно, разговорчики. Длинный язык болтуна - находка для шпиона. А шпионами наш тыл кишмя кишит. Кто ж этого не знает? Кругом развешены плакаты, где чекист в буденновском шлеме тычет пальцем: «Ты!»

Да уж, с этой теткой шутки плохи. Везет, как утопленникам!

57

А в тот рейс что - лучше? Говорят же, где тонко - там и рвется. В тот рейс их гоняли аж до Гурьева. Без предупреждения. На острове Тюлений велели в паре с РБ-17 идти в Крайновку. Рукой подать. Зашли в Крайновку, там подцепили плашкоут с «выкувыренными» и - давай, полным ходом в форт Шевченко...

Форт Шевченко - не ближний свет. Море вширь прошли, а в «Шевченке» им разъяснили, что шли они ошибочным курсом: мол, военная необходимость и маскировка, а от «Шевченки» - куда, мол, - в пески и барханы? - а надо до Гурьева, там, мол, эшелоны дожидаются беженцев и паровозы под парами стоят...

Там, в форте Шевченко, начальство немного попрепиралось: то, что на плашкоуте, «выкувыренное», и наше командование - флотское. Флотская сторона верх взяла. И пошли они аж до Гурьева. Бедные, плашкоут да два буксира - РБ-13 и РБ-17.

Жарюка стояла - потом обливались! Матросы - народ ко всему привычный, на «выкувыренных» жалко было глядеть. Женщины на плашкоуте все с себя посымали, до споднего. Вдобавок, воды на плакшоуте осталось - кот наплакал. С плашкоута вызывали в рупор: «Эй, на тринадцатом! Водичкой разживиться бы». Те отвечали: «У самих - в обрез. До Гурьева еще чапать и чапать, а воды - на донышке».

Среди «выкувыренных» одна была. Ее матросы и с плашкоута, и с обоих буксиров «актрисой погорелого театра» звали. Так та в носовой отдел плашкоута заберется, за цепь якорную да причальные канаты от своих, «выкувыренных», сховается и загорает в чем мать родила. А что с моря и буксиров широкий обзор на все прелести открывается, так то не в счет. Кто же всерьез обслугу принимает?

«Эй, на тринадцатом! - в рупор с семнадцатого. - Видимость как?» - «Полная, на все сто», - отвечает старший тринадцатого. С восторгом. Только какие матросы могут предъявить претензии? Совершенно никаких.

Матросы с плашкоута рассказывали, что было бурное собрание «выкувыренных». И там «актрисе» ультиматум предъявили: либо прекращает разврат и совращение малолеток, либо - за борт, на корм рыбам...

58

- Теперь так, - сказала Анна, - разводи свой огонь в котлах, и поплыли до Крайновки!

Какой огонь, какие котлы? И потом, тетка, говно одно плавает, да ты с им... Вот не повезет, так не повезет!

Старший видел, как на воз одну детвору усаживали, как уселся на козлы здоровенный дядька, амбал: н-но!

- Я что сказала? Долго буду ждать?!

Суровая баба, и пистолет в руке держит. Баба она и есть... Пистолет некуда девать. Нет такой моды, чтобы бабы поверх платий карманы шили, да и ремней не носят. Женский персонал, смех, да и только!

- Ладно, я - ладно!

И дернул шнур.

- Давай, - младшему. - Подсоби!

59

...Не доходя Гурьева, в тот рейс, с госпитальным плашкоутом нос к носу столкнулись. Тот встречным шел: два буксира, на палубе сестренки гуляют с красными крестами. Когда два плашкоута почти впритык борт к борту, что тут началось, какая свистопляска пошла! Это видеть надо было...

Раненые - кто мог ходить и кто ходить не мог, а умел ползать - повалили все к правому борту: «Родненькие вы наши, родименькие, с Кубани имеются? А со Ставропольщины?» Понятно, что эвакуированные женщины повели себя в точности так же. Оба плашкоута опасно накренились: один - к правому, другой - к левому борту!

Да что это деется, а? Все в одиночасье потопнут, и ни один не спасется! Команды плашкоутов, все до единого, на палубы высыпали: «Полундра! Аврал! Жить надоело? На корм рыбам всех - и правых, и виноватых! За Родину! За Сталина! Мать твою перемать. Назад! В каюты и трюмы! Посдурели, не иначе! Без мужиков бесятся! А ну, сдай в обратку! Сдай, кому говорю!.. Пораженческие настроения тут у меня не пройдут, мать вашу перемать, панику никто разводить не позволит. Враг не дремлет, а использует любое послабление в тылу!»

На госпитальном плашкоуте - там проще. Народ военный, так, не так - в ружье! Вызвали воинскую команду, и - залпом... Конечно, поверх голов. Разве кого обожгло ненароком...

А еще увечный один через борт плашкоута перекинулся. Оступился, а то подтолкнул кто, а может, и с умыслом. Кто знает? Чужая душа - потемки. Может, парню свет не мил и небо в рогожку...

Ой, как все бабы в один голос взвыли!

И про то до самого Гурьева помнили. И так прикидывали, и эдак.

А в Гурьеве разъяснение дали, будто раненых из Сталинграда сию пору навалом идет, все больше и больше. Все госпитали да лазареты ими забиты - от Волги и до Чкалова, и до Астрахани, и до Орска. Куда деть? Будто в «Шевченке», по жаркому климату, под открытым небом поступил приказ размещать временно, до наступления холодов. Верно ли? Ну и, понятно, чего «Шевченко» принять отказался - раненых дожидался, только... Неужели товарищ Сталин о своих увечных воинах вовремя не позаботился? Нет, не может такого быть. На товарища Сталина не похоже... А я что, я - ничего. За что купил, за то продал...

(Ладно, ладно. Разберемся, кто и с какой целью сеет слухи и смуту, за нами не заржавеет.)

Перед входом в реку Урал - вся портовая техника прошла, точно напоказ выстроенная. Чего тут только не стояло: и портальные краны-красавцы, и пожарные спасатели в красной краске, и холерные - в коричневой, и ледоколы, и лихтеры, и танкеры, и буксиры, и боты, и плашкоуты, и баржи. И парусные шхуны да яхты. И даже целые дебаркадеры. Сколько их, куда их гонят?..

Оба они - и старший, и младший - во все глаза глядели на это чудо и богатство. Оба они разные - разных семей, культур, даже классов - как социальных общностей, объединенных отношением к собственности и эксплуатации. Однако, куда ни крути - с раннего детства влюблены в море, со всеми его красотами, причудами и дарами. Со всей его техникой. Не в синее море, Черное, Белое, Красное, а именно в это - Каспийское.

У младшего - книжка дома хранилась. При царе изданная. Там - описание всех судов, типов, годы спуска на воду. Вот и шпарил младший как по писаному: девяносто второго года, города Нижнего, Сормовского завода, а этот - порта Петровского будет, семьдесят третьего...

- У его на лбу написано?

- Но. На лбу.

Старший не спорил, ибо знал - бесполезно. У того семейство особой славой пользовалось. Из «бывших» - да. Но не только. У того отец - офицер. И опять - не только. Офицерских в поселке с три семьи жили. Отец этого - с особой отметиной. Говорили, что он выполнял особое задание в Гражданскую войну, тайную почту якобы передавал из рук в руки, доверителем считался, секретные грузы ему одному доверялись через линию фронта - из пункта А в пункт Б, штаб воинской части, дивизии, фронта... Тс-с! Враг не дремлет!

Секретные грузы...

60

Одно только смущает: кабы у красных (как все нормальные люди) служил человек, - у белых. У адмирала Колчака. Лично. Выполнял конфиденциальные поручения. Связь со штабом Добровольческой армии и со штабом генерала Деникина. Ничего себе! То-то.

Вот и обосновался он после Гражданской на пустынном берегу, в заброшенном чухонском поселке рыбаков, матросов и контрабандистов. Собственно, и при старом режиме никто всерьез между этими тремя профессиями разницы не делал. Любой за мзду (участие в пае: «испольщина», «четвертинка», «седьмица» и т. д., согласно уговору) мог высадить тебя в условленном месте персидского берега и явиться за тобой в условленный час. У чухны испокон веку длинный язык - смертный грех. Вот и не числится среди этого народа ни пустобрехов, ни бахвалов.

Пожил бобылем офицер, уходя то в буруны, то в камыши от яростных большевистских чисток, в двадцать седьмом решил остепениться: из Крайновки жену привез, зажил было семейством, а в двадцать девятом - бац! Лозунг: «От политики нейтрализации кулачества - к его ликвидации как класса». Ничего себе финики!

Теперь так: конечно же, под этот лозунг он никак не подходил, ни с какой стороны - ни мельницы, ни отары на Черных землях, ни моторной лодки даже не имел. Но он знал также и административный раж местных властей, их старательность (сверх всякой меры) и показушность. Законный вопрос: чем жил? А вот чем: отродясь в поселке никакой школы не водилось. Ни при старом режиме (одноклассное училище, церковноприходская школа), ни при советской власти. Но во все времена поселок считался сплошь грамотным. Всегда находился учитель, которому общество выделяло средства «на прокорм и на обзаведение»...

И снова ушел офицер в бега, со всем своим семейством. На этот раз - за море, в пустыню, соль копать на Карабогаз-голе. Вернулся в тридцать пятом. Немного потрясся опять, когда стали вводить чрезвычайные меры по случаю убийства дорогого нашего товарища С. М. Кирова, но через короткий промежуток времени понял, что огонь смещается влево, еще, еще левей... Умный был. Перевел дыхание.

Гроза тридцать седьмого стороной прошла. Новая метла (тридцать девятый) - опять стороной. Виновником финского «топтания» его не сочли. К Генштабу, к руководству Наркомата вооружений отношения не имел. Стороной, все стороной. А в сорок первом даже призвали в армию, дали (по возрасту почти преклонному) обозную часть в глубоком тылу, в Кизляре. Кто же думал, что война и сюда доберется?

И еще один нюанс: почему на него в поселке никто не донес? В эти-то годы, когда доносительство священным гражданским долгом почиталось, пестовалось, превозносилось. В пионерах, в комсомоле, в партии. Вон даже и граф-писатель Алексей Н. Толстой - и тот внес свою лепту в соответствующее воспитание. Рощин-то на свояка Телегина не донес! Чужая мораль, белая кость, голубая кровь, черная реакция, дурные дворянские понятия о порядочности. А свояк Телегин чем отплатил? Донес, милок, лапочка. То-то. Как и должен поступать настоящий советский человек. Без трагических последствий, правда, но тут уже добрая (злая) воля великого романиста, свободный полет его крылатой фантазии, авторский произвол и, если хотите, каприз. Ну, и самая малая толика везения. И не надо возражать, в том смысле, что в жизни так не бывает. Бывает. И похлеще. Даже после расстрела люди спасались. Один на сто тысяч, а то - на миллион. Но был спасен. На все воля Божья.

Кругом люди одним миром мазаны. А в поселке - другим. И дело в общем-то не в особом нраве эстов, их нравственном консерватизме и протестантском пуританизме. Поселок довольно давно, с самой Гражданской войны, уже не эстонский. Точнее, не чисто эстонский. Да и при старом режиме он уже не был моноэтническим, о чем говорит статистика. Судите сами. Поселок прозван был Воровским. Вполне официально, на уровне государственных властей. Происхождение названия? Скорее всего, это не означало, что проживают там воры и мошенники. Скорее всего, земли, принадлежавшие поселку, были присвоены путем самозахвата. Название «Воровской» довольно часто встречается в местах массовых переселений (Сибирь, Кавказ). Чиновники зачастую сталкиваются с трудностью дать название населенному месту. А тут название как бы само напрашивается: возьми меня, вот оно я. Захватили землю, построились, обзавелись семьями. По окладным листам (начало двадцатого века) проживало пятьдесят две ревизские души лютеранского вероисповедения и шестнадцать - греко-православного. По посемейным спискам - 102 наличные души мужского и женского пола. То есть поселок рос, вновь прибывшие сразу включались в хозяйственную жизнь и обзаводились своим делом. В советское время такой точной статистики не имеется. Это потому, что какая-то часть населения - не в ладу с советским законом - постоянно в бегах пребывала. Впрочем, местная власть в лице горбуна, возможно, имела и какие-то точные сведения, в голове хранила, но письменных следов старалась не оставлять. Вот она и унесла с собой в могилу все.

К чему все эти рассуждения и исторический экскурс? А к тому, что в поселке образовался свой микроклимат, своя застойная мораль (не проветренная свежими ветрами социализма), свое отношение к сакраментальному вопросу: «Что такое хорошо и что такое плохо?».

61

Итак, в один из дней жаркого лета сорок второго года РБ-13 (в спайке) приближался к устью Урала. На борту имелись два юнца, во все глаза глядящие на красотищу рукотворную, милую их сердцам. Они не думали, что технику собрали сюда с единственной целью - устроить для них экскурсию. Они не знали и о военной необходимости. Просто смотрели, не вдаваясь в подробности. И вот сильное чувство влезло в их души - преклонение... И дали они клятву (далеко не первые среди юнцов, но и не последние): закончить мореходки («кровь из носу»). Вот только прогонят фрицев.

Старший сказал:

- В Астрахань подамся.

Младший возразил:

- В Ленинграде на капитана дальнего плавания учат.

- Это как понимать?

- Ну, в Арктику ходить.

- А, в Арктику, - не проявил интереса старший. Другое дело - в Шевченко, Красноводск. Гурьев. А Арктика - это что-то из жизни белых медведей.

Шел второй год войны. Уже сказана была знаменитая фраза, усиленная многократно множеством корреспондентских перьев: «Велика Россия, а отступать некуда - позади Москва!» Другую, не менее знаменитую, произнести пока что не успели: «На том берегу Волги для нас земли нету!» Великая битва за волжскую твердыню только разгоралась. Под энским градусом северной широты (под каким конкретно - военная тайна) собрана портовая техника. Из Сталинграда - точно. Возможно, и из Саратова. До линии фронта отсюда - рукой подать. Причем, если протянуть левую руку, то можно достать передовые позиции Красной Армии и немецко-фашистских войск, правая же достанет пески Средней Азии и Казахстана, засыпавшие журчавшую миллионом родников древнюю цивилизацию Согдианы.

Мир, море, небо и портовая техника. И два пацана с восторгом глядят на это чудо. Оба знают, что море - не такое ультрамариновое, это праздничное солнце вызеленило здешний Каспий; пускай технику тронула ржавчина, и она попросту пришла в дряхлость, ибо выстроена большая часть ее аж в прошлом веке, - это солнце подкрасило ее и прикрыло позолотой, пускай. Все равно для того и другого - праздник. И никогда больше в жизни они ничего подобного не увидят. И, предчувствуя это, оба во все глаза глядят на великолепие.

- А я все одно поеду в Ленинградскую мореходку.

- Едь. Я в Астрахань подамся...

Так и договорились...

Пришли в Гурьев, оставили плашкоут, получили приказ идти обратно - на остров Тюлений, вернулись, и вот оно - новое задание. Каждый из команды РБ-13 надеялся тайно, что обстоятельства, запечатанный конверт, высшее флотское начальство и товарищ Сталин, лично, прикажут им идти опять курсом норд-ост - на Гурьев. И вчерашний праздник повторится вновь во всем своем блеске и великолепии. Вот только эта проклятая тетка со своим секретным грузом...

62

А море уже волновалось не на шутку. Говорят, что в этом районе Каспия штормы случаются раз в три года. Но если они случаются, тогда - будь здоров и пиши завещание. Так говорят.

Как раз налетел вал и накрыл РБ-13 с головой. Анна заторопила:

- Теперь так: давайте поскорей, мальчики, не то припозднимся.

Старший засомневался:

- А может, тут, в бухте переждем?

- Кому сказано! - строго прикрикнула Анна.

Вольному - воля.

Есть приказ товарища Сталина: «Ни шагу назад!» Им зачитывали приказ вчера, на базе. Они слушали, и мурашки ползли по спине. А эта тетка - шутить не станет. Птицу видать по полету, а сердитую тетку - по пистолету. Так - не так, и прощай, Родина!

- Даешь! - приказал старший.

- Есть! - ответствовал младший.

Тьма опрокинулась на Каспий совершенная. О подобном явлении говорят: не видно ни зги. Строжайше велено: огней не зажигать. Светомаскировка, затемнение. Враг ищет ориентиры для своей авиации дальнего действия. А тут с немецкого аэродрома может долететь любой пикирующий «Юнкерс». Плакаты призывают к бдительности. Все ищут вражеских сигнальщиков и лазутчиков. И стар, и млад. Игра со светом может стоить жизни. За милую душу. Иди, доказывай, что ты не подавал сигналов, а просто был неосторожен, неосмотрителен. Кто станет разбираться? Кто станет тебя слушать? Тс-с...

А тут еще хороший морской шторм поднимается. Вот и все дела.

Люди, во главе с помощником прокурора Федоровым, отправились из поселка по направлению к деревне Крайновке. РБ-13, возглавляемый лектором-пропагандистом товарищем Анной, вышел в море и взял курс на порт Крайновка.

- Поскорей бы, поскорей бы, можно? - заказала Анна.

- А к чему спешка? - поинтересовался младший.

- Как к чему? К тому, что задание не терпит промедления. Промедление - смерти подобно.

- Ну да!

А старший добавил:

- Стараемся, как могем. Бойчее никак не могем.

- А через «не могу»?

- Это как еще?

- А как наши бойцы на фронте. Через все лишения и невзгоды, через все препятствия...

63

Товарищ Анна еще собиралась сказать несколько ударных фраз в духе знаменитых комиссаров великой Гражданской войны, политруков, красных наставников и агитаторов. И такие фразы говорить она умела, как никто другой. И сам Михаил Андреевич не раз отмечал это ее ценное качество. Но тут ей приспичило.

Как приспичило? Самым натуральным и естественным образом. Дело, как говорится, житейское. Приперло - и все. С кем не бывает?

Но нужно знать Анну, со всеми ее комплексами и предрассудками. Конечно же, Анна не могла себе позволить на ограниченной площади (трем человекам и разойтись негде!) в присутствии двух юнцов. Что делать? Что делать?

Им-то, двум однополым, просто. И нет проблем. А ей как?

Вот тогда-то товарищ Анна и пожалела, что не пошла вместе со всеми пешим строем, отказалась от телеги и пары гнедых, а вместо этого приняла такое рискованное (несуразное) решение и велела переправить груз на катерок...

Что делать?

64

Бывала Анна в переделках? Разумеется. В тридцать втором, еще в комсомоле, их застукала банда кулаков и подкулачников на хуторе Нижнем. (Был еще хутор Верхний от станицы Раздольной, где неделей раньше та же банда порубила комсомольцев завода «Красный пахарь», в количестве трех человек. И нынче их было трое.) Бандиты заперли их в хлебном амбаре, пообещав утром «от живота накормить пашеничкой и просом». Комсомольцы знали, что означает эта угроза: пшеница - не обязательно, отруби, иногда грязь натыкивается в рот, кишечник, желудок истязаемого, и он умирает от заворота кишок в страшных муках. Такие расправы случались и на Северном Кавказе, и на Дону, и на Тамбовщине, Рязанщине, Оренбуржье. Об этом шла оперативная информация, писали газеты. Классовый враг в бессильной злобе мстил победившему пролетариату. Конечно же, жалкие потуги белогвардейских недобитков и недорезанных буржуев - социализм одерживал одну победу за другой, и не за горами сияла его полная и окончательная победа, но на отдельно взятых участках фронта классовой борьбы враг добивался частичного успеха.

Они провели жуткую ночь - Анна и два ее боевых товарища по комсомолу. Они щадили нервы друг друга, и поэтому каждый из них переживал страшное ожидание в одиночку. Они крепились, чтобы не выказать свои переживания наружу. Трудно было? Еще как. Но рядом - боевые товарищи...

А утром бандиты явились за ними с обрезами, шашками, кинжалами, но... в стельку пьяные. Хутор Нижний знаменит был на всю округу самогоноварением. Окружком назвал «сивуху» врагом N2. (Враг N1 - кулаки и подкулачники.) Но в данном конкретном случае враг N2 оказал неоценимую услугу своим классовым противникам и подвел своего союзника самым решительным образом. Комсомольцы набросились на пьяных бандитов, разоружили их там же, в хлебном амбаре. Потери были: двое убитых белогвардейцев («зеленых»), у одного из боевых товарищей Анны оказалась простреленной рука. Еще двух бандитов комсомольцы взяли в плен. Через неделю там же, на хуторе Нижнем, состоялось заседание рабоче-крестьянского революционного трибунала (выездная сессия). Тогда еще не действовали «особые правила» об ускоренном разбирательстве дел по контрреволюционным преступлениям, заседания трибунала продолжались два дня, пока заслушивали показания всех свидетелей, прения сторон, заключительные речи, последние слова и прочие формальности. Спрашивается, для чего вся эта бюрократическая буржуазно-помещичья волокита, когда суду с самого начала все ясно. Приговор известен: собакам - собачья смерть! Анна приветствовала, когда введен был ускоренный порядок разбирательства после злодейского убийства С. М. Кирова. Пролетарский суд освобождался от буржуазной шелухи.

Были у Анны неприятности и в тридцать седьмом году, когда шла чистка партийного и советского аппарата от засевших контрреволюционеров, перерожденцев, подлых наймитов и белогвардейцев, пробравшихся на руководящие посты и замаскировавшихся под партийцев. Тогда Анне шепнули, что надо бы ей временно исчезнуть, испариться и переждать. Мол, лес рубят - щепки летят. Кто шепнул? Свои же товарищи из НКВД, работавшие под началом Рониса. Ронис тогда пощады не знал, рубил, как ошалелый, направо и налево. Таких после отстранения Н. И. Ежова и прихода Л. П. Берии подвергли наказанию и репрессиям. Ронис каким-то одному ему известным манером отмылся, подставил нескольких своих помощников. Сам же, как говорится, отделался легким испугом: был переведен с понижением. Что же Анна - после товарищеского совета исчезнуть и испариться? Она действительно потерялась, точно иголка в стогу сена. Уехала. Только не к родителям, нет, здесь - шалишь. Она слишком хорошо изучила законы конспирации, разработанные нашими революционерами - от «Народной воли» до большевиков. Она уехала в Грузию, Пицунду, в дом отдыха, которым заведовал ее близкий товарищ по комсомолу. Еще в Дагестане, в тридцатом году. Чутье (нюх?) ее не обмануло: тут она переждала грозу. Она явилась, когда Михаил Андреевич решением ЦК был утвержден Первым. Ей посоветовали добиваться приема у него: пан или пропал. Кто посоветовал? Товарищи по комсомолу. Всю жизнь они прошагали рядом. «Каховка, Каховка, родная винтовка...», «Дан приказ: ему на запад...». Она добилась приема, и Михаил Андреевич распознал в ней стержень: классовый подход. Она была совершенно чужда этим буржуазным веяниям: шляпкам да каблукам, танцулькам да посиделочкам. Михаил Андреевич взял Анну в агитпроп. С его легкой руки так и прозвали ее - товарищ Анна. И ей ужасно нравилось это ее прозвище. С виду она вроде и смущалась, и протестовала, а в душе - ликовала! Товарищ Анна... Это сродни тем революционеркам, которые на тайных сходках, маевках и массовых мероприятиях восставшего пролетариата пели «Варшавянку» и «Смело, товарищи, в ногу...».

А личная жизнь... Ну, что ж, личная жизнь - она придет, когда на всей планете восторжествует коммунизм. Пускай это счастье достанется детям, внукам, пускай. А мы отдадим всех себя, без остатка, великой борьбе. Тут имеется одно маленькое обстоятельство... Товарищ Анна так полагает, что ученые к тому времени изобретут некий эликсир, пилюлю, подкожное впрыскивание... И все станут красивы и счастливы. Что там далеко за примером ходить - раскройте «Что делать?» Чернышевского и прочитайте сны Веры Павловны. Не прочитали? Очень жаль: Чернышевский - наш великий классик и предтеча научного коммунизма.

(Однажды она приблизительно так высказалась на лекции для районного партактива. Во всяком случае, Чернышевского она определенно обозвала «предтечей». Ее пригласили к секретарю и мягко так, в стиле Михаила Андреевича, разъяснили, что «предтеча» - из области религиозной терминологии, а религия - наш идеологический враг; не стоит публично пользоваться оружием нашего врага. «Получается, что ты, товарищ Анна, объективно смыкаешься с ними, используя их оружие. Ты поняла?» - «Поняла», - отвечала она, холодея. Однако... А почему так ставить вопрос? В конце концов, и пулемет «Максим» - тоже оружие нашего классового врага, но в руках у пулеметчицы Анки он становится могучим нашим классовым союзником. Тут есть какая-то закавыка, которую товарищ Анна так себе объяснить и не сумела. Что-то недопонимают наши товарищи, Владимир Ильич учил мыслить фигурально, он всегда был против буквоедского, догматического восприятия, за творческий подход... Конечно же, товарищ Анна религиозный термин из публичных лекций своих выбросила, но про себя она продолжала звать Николая Гавриловича - предтечей. Хоть кол ей на голове теши!)

65

Итак, Каспий, бушующий в этом своем укромном уголке не на шутку, небо, которое, как на беду, как раз и вызвездило, отчего на море упало свечение и куда-то подевалась спасительная (в ее отчаянном положении!) кромешная тьма, а Анне, как на грех, приспичило. Аж мочи нет! Что делать, что делать?

Младший сказал:

- А мы все одно, как на фронте, теть. Так, капитан?

- Но. Какие можут быть претензии. А из машины выжмем сто лошадей.

- Сто две, - поправил младший. - И кровь из носу.

- Ну, и горазд ты, - засомневался капитан. - Сто. И никаких претензиев.

- Сто две. Будь спок!

- Это у вас почем зря брешут в Ленинградской мореходке. Там в ей только и брешут, и брешут...

- Разговорчики мне! - прикрикнула Анна.

Что-то ей во фразе сильно не понравилось, покоробило прямо, а что конкретно - не уловила. Не до того. Ее опять, опять забрало... Что делать?

- А у вас, в Астраханской, чай не брешут? Все паиньками ходют?

Юношей, как известно, хлебом не корми, дай им посудачить и шкуру неубитого медведя поделить. Мореходка для них - когда. Голубая мечта, сияющая вершина коммунизма, путеводная звезда ковша Медведицы - небесная любовь всех моряков. Войну надо победно окончить, раз. Да и грамотишки пока что маловато - пять классов на двоих. И те - за счет молодого. А старший - где-то учился, что-то проходил, арифметику, письмо, чистописание... В Астраханской мореходке, говорят, на такие мелочи жизни и не смотрят. Сам не видел, не знаю. За что купил, за то продал.

И опять же, злая тетка (ведьма) прикрикнула:

- Кому сказала, разговорчики мне!

И вальтер свой подняла.

А, что б ты сказилась - навязалась на голову! Что ж, война. А на войне как на войне. Приказ не обсуждается - выполняется беспрекословно. Нет - душа из тебя вон. Эту науку им преподали на базе (остров Тюлений, май сорок второго года). Курс молодого бойца и матроса? Вроде, как бы...

Так кто же оба они - считаются призванными в Красный флот? Серединка на половинку. С одного бока - да. А с другого зайти - по возрасту рановато еще. Старшему-то семнадцать не стукнуло, стукнет вот - другой разговор. А второй - малолетка, зеленый. Ему колесо по улице гонять, основы наук познавать, «Из пушки на Луну» читать, а туда же - во солдаты...

Тут опять катерок с головой накрыло, а как сошла вода, то капитан огляделся кругом - вроде весь наличный состав на месте (и матрос, и пассажирка), и груз уцелел. Отсырел? Не беда.

А что там в нем? Любопытно. Провизия какая чи боеприпасы? Когда б провизия - пошамать можно.

- Теть, а теть, - спросил второй. - А что там у тебя?

Капитан давно замечал: что у него в голове - то у младшего на языке. Родство душ это называется.

Товарищ Анна зыркнула на мальчишку, но ничего не ответила. Много чести!

Что ж ей делать, что ж ей делать?

Была бы она другим человеком - и нет проблем. Но она именно та - во плоти и крови, а из своего постылого тела не выскочишь и своих проклятых предрассудков не преодолеть.

Что же ей делать, что же ей делать?

В тот же момент страшный скрежет потряс суденышко от носа и до кормы, сердца всех троих содрогнулись, а барабанные перепонки в ушах полопались. Судьба пришла на помощь товарищу Анне.

- Так и знал, мать вашу так, - заорал капитан: - Сели!

И тут же спрыгнул за борт, ушел в воду с головой, кумпол его раз, другой возник над волной, исчез.

- Ты что это, ты что это, - заорал молодой. - Сдурел, а то белены объелся! Залился, мать вашу так!

Да, качка на Каспии - не шутка. Ее надо перенести в личном варианте. Иначе не поймешь.

Тут и появился капитан. Встал на ноги, поднялся по грудь. И захохотал.

- Не позволю! - тут взвилась Анна. - Сию минуту назад!

Она забыла про все, и одна только мысль буравила ее: секретный груз! Идет война народная, священная война! Воины ежеминутно жертвуют своими жизнями за Родину, за Сталина! И она, она - товарищ Анна, как прозвал ее Михаил Андреевич, готова хоть сейчас отдать всю себя без остатка великой цели и величайшему человеку! Приказ не обсуждается, а выполняется беспрекословно! И она его выполнит во что бы то ни стало!

- Назад!

Она подняла пистолет.

- Да ты что, теть, померещилось либо что? - повис у нее на руке малый. - А стаскивать с мели кто станет? Пушкин?

Тут и грянул выстрел. Пуля ушла вниз, под днище. А может, и пробила палубу, кто знает?

Слыхал капитан? Навряд ли. В следующий момент он схватился руками за борт, поддал плечом и катерок мягко сошел с предательского выступа суши. Море таит тысячу и одно несчастье для мореплавателя. каждый из них, начиная со знаменитого Одиссея, убедился в этом. Море - источник богатства, но и причина многочисленных трагедий. Об этом хорошо осведомлены были в поселке рыбаков и моряков. А как он назывался? Нахаловка? Или Дурносельцы? (Самоволка тож.) Ни на одной самой подробной карте это селение не указывалось. И дело не в секретных топографии, демографии, этнографии, дело тут в другом. Здесь, по преимуществу, жили люди не в ладу с законом. Не с законом вообще, а с конкретным советским законом, выражающим недоверие, как известно, не только по социальным, но еще и по этническим (к тому времени - к корейцам, немцам, месхам, прибалтам, финнам, понтийским грекам) причинам.

Конечно же, в селении отродясь не водилось паспортов. Впрочем, паспортов не водилось у львиной доли всего сельского населения великой Страны Советов. Как говорится - за что боролись, на то и напоролись! Тысячи пылких революционных сердец отдали свои жизни за то, чтобы мужику - землю и волю. Начиная с декабристов. В шестьдесят первом году дали волю. А в тридцатые - забрали. Только эту волюшку и видели!

66

Капитан легко перепрыгнул через борт - так перепрыгивают очень молодые и сильные люди, у которых еще все впереди. Капитан приложил ладонь к виску и доложил:

- Есть, задание выполнено!

Конечно же, докладывал он Анне, а молодой подумал, что не будь его рядом, кормить бы капитану рыбок.

- Долго ли умеючи, - добавил неуставное капитан.

Молодость - она всегда любит прихвастнуть.

И тут, когда беда вроде бы прошла стороной, Анну опять подперло, дико и неотвратимо. И дело не в острой боли и проклятых резях, дело в общем состоянии, когда деваться некуда. Прямо взвыть захотелось ей, на звезды глядючи!

- Не юродствовать! - приказала товарищ Анна и скрипнула зубами.

Ее не поняли. Капитан ошеломленно раскрыл рот - галка залетит. Вот она - отплата за все его старания. Говорили же люди в поселке: большевики - они на тех, кто пашет, еще и воду возят. Вот она, власть. Ей только пальцы в рот поклали...

- А хто... юродствует?

- Ты! И вот...

Анне вдруг в голову пришла спасительная мысль.

- А ну - в воду!

- Хто? - спросил капитан.

- Оба!

- Это через почему? - по обыкновению своего отца младший, когда что-то не понимал, начинал кривляться.

- Живо! - и в который раз она подняла вальтер.

Что ты будешь делать с необузданной бабой!

Они воды не боялись, точно как и любой подросток в ихнем заброшенном поселке, более того - в иных ситуациях они чувствовали себя в воде надежней, нежели на суше. Но все должно иметь объяснение в пределах разума. Они знали, что в мире существуют другие отношения, так сказать, в запредельных областях, но их жизненный опыт пока что ограничивался пределами. Капитан заартачился:

- И не подумаю!

- Я что сказала!

Ответа она не услыхала, а может быть, его и не было: вальтер бабахнул как бы сам по себе. Все знают правило, по которому один раз незаряженное ружье само стреляет. Так же и автоматический 8-зарядный пистолет немецкой фирмы «Вальтер», калибра 9 мм. Команду как рукой с палубы смахнуло...

Попала она в капитана? А может, в матроса? Тайна, покрытая мраком.

67

РБ-13 в Крайновку не пришел ни на следующий день, ни через день, два... И ни в какой другой порт закрытого бассейна, каковым является Каспий, понт на самом краю Ойкумены (как думали эллины во времена великого Гомера и некоторое время погодя, до самого возвышения Афин, греко-персидских и Пелопоннесских войн, скитаний Алкивиада и походов Александра Македонского).

Некое суденышко видели с парохода «Багиров» осенью сорок третьего года, о чем след имеется в судовом журнале. На пароходе его, по-видимому, приняли за «Летучего голландца». Во всяком случае, никаких попыток к сближению пароход не предпринял, а как бы наоборот - пустился наутек. Но, как известно, морские приметы действуют не только при непосредственном столкновении с объектом, но и когда объект попадает в пределы видимости: пароход «Багиров» был настигнут страшной каспийской качкой, потерял управление, чуть было не перевернулся. В порт назначения - Баку (паромный рейс Красноводск - Баку) - пароход прибыл с трехдневным опозданием. Шторм случился ровно через час после встречи с «предвестником несчастья». (1 час=60 минут = 12х5 - сплошные магические числа.) И, главное, помимо встречи с «мистическим знаком беды» никаких атмосферных, гидрологических, других естественных предзнаменований бури пароход «Багиров» не встретил. Перепились они там все, что ли? Навряд ли. В условиях военного положения подобные нарушения караются высшей мерой социальной защиты (без учета прошлых заслуг и меры конкретной вины). Вот и верь теперь поверью, будто «Летучий голландец» действует только в открытых океанических пространствах. Здесь, на Каспии, ураган налетел ни с того ни с сего, словно на пустом месте!

Кстати, этот пресловутый «Багиров» словно был отмечен особой дьявольской метой. Уже после переименования его, после знаменитого процесса над некой личностью, которая (согласно народной молве, являющейся в условиях полнейшего отсутствия гласности единственным источником информации) оказалась не коммунистом, не революционером и даже не Багировым, пароход опять столкнулся со зловещим знаком. Согласно судовому журналу, это произошло в начале осени пятьдесят пятого года. И, конечно, тут же последовал страшный шторм и пароход потерял управление. В порт приписки он снова явился с трехдневным опозданием.

68

Видели его только с «Багирова»? Конечно, нет. РБ мотало по всему Каспию. Пару раз встреча с ним регистрировалась даже иранскими мореманами. А с судами (рыболовецкими, сухогрузами, танкерами, пассажирскими), приписанными к портам Советского Союза, буксир «Летучий голландец» встречался несчетное число раз. И самое странное, что он действительно слыл на всем Каспии как предвестник и верная примета. И суда бежали от встречи с ним, а он, как рок и судьба, преследовал их, возникал ни с того ни с сего из ночной тьмы, из густого тумана, и просто так, из пространства, голубой дали, линии горизонта, кажущейся и меняющейся. Такая вот бестия «без руля и ветрил». Впрочем, бытовало мнение, что могучая потусторонняя сила ведет посудину, управляет ею и указывает очередную жертву.

Наконец начальство нашего государства, его идеологическое руководство приняло решение поймать ненавистный корабль и отбуксировать в один из портов Каспия. Началась форменная охота, продолжавшаяся года три-четыре. РБ-привидение слово бы прятался среди волн и перистых облаков. Наконец, а случилось это в шестьдесят втором-третьем году (приблизительно), его поймали суда Каспийской военной флотилии и в сопровождении почетного эскорта доставили на остров Тюлений! Без всякой задней мысли, ибо то, что он когда-то именно там был приписан, давно уже забыли. Выветрилось из памяти, испарилось вместе с водянистыми чернилами военного времени, которыми писались приказы, распоряжения, предписания. На борту было обнаружено...

Впрочем, об этом немного погодя.

69

Во-первых, «секретный груз», из-за которого, собственно, и весь сыр-бор. Странно, но его никто не хватился ни на Каспии, ни в Кизляре, ни в Крайновке - нигде. Словно бы его и не было, или, во всяком случае, для государства, партии, руководящего звена он не представлял из себя никакой ценности. Даже для Михаила Андреевича не представлял. Ну, нету его в наличии, нету. Вот так, а не иначе.

Теперь - команда РБ-13, два юных моремана (одному еще не стукнуло семнадцати, второму тринадцать, разве - четырнадцать). Мечты пылких сердец, надежды взрослых и поживших их родителей, трезвый расчет флотского начальства. Астраханская и Ленинградская мореходки. Все, как говорится, погублено и пропало. Ни на базу, ни в поселок моряков и рыбаков, ни в Крайновку, Шевченко, Гурьев, Красноводск, Баку, Махачкалу, Каспийск и пр., и пр. они не явились. Тайна, сокрытая волнами седого Каспия.

Мужеподобная партийка, агитпроповка, товарищ Анна.

Туда же...

«Руководящий товарищ» из близкого окружения Михаила Андреевича, дававший всем указания и распоряжения, назначивший Анну отвечающей за сохранность «секретного груза», а Федорова (помощника прокурора) - старшим в группе эвакуированных... Ронис выполнил свои намерения. Руководящий товарищ сгинул, пропал, исчез из жизни. И сказок о нем не расскажут, и песен о нем не споют. Не он первый, не он последний. Живые пожали плечами, перемолвились словечком: «Кто бы мог подумать?» И забыли.

Сам Ронис. Подал рапорт с просьбой направить его в действующую армию тогда же, в конце сорок второго года. Рониса отговаривали, но не сильно: по всему, он уже многим поднадоел «своей простотой». Направлен в качестве политического бойца (начальник политотдела). Почти сразу же попал в окружение, выбирался из «ахового положения» с группой красноармейцев и командиров. Последний, кто его видел, - собственный ординарец. Ронис успел перебежать через шоссейку, ординарец залег с другой стороны. По шоссейке двигалась колонна «немецко-фашистских войск в составе мотоциклетной части» (из протокола допроса рядового Г-ко в особом отделе Н-ской армии). Далее ординарец блукал по немецким тылам, пока не наткнулся на передовые укрепления наших войск. Товарищ Ронис «в списках убитых и раненых не числится».

Значит, без вести пропавший. Без права родным на получение пенсии по случаю потери кормильца. Не только на материальное вознаграждение они потеряли право, но и на почет. Как это так: пропавший без вести? А может, в плену? Товарищ Сталин сказал, что в плену для советских людей места нет. Нашим военнопленным в доверии отказано. Тем более - Ронису, военному комиссару! Позвольте, позвольте - это как же получается? Коммунист, чекист, политбоец... Так он, скорее всего... И фамилия какая-то странная... Из каких, позвольте спросить, будете? Из бывших?..

И Федоров попал на фронт. Уже из Средней Азии, уже после выполнения задания по эвакуации партийного, советского и хозяйственного актива и членов их семей. И тоже, обратите внимание, добровольцем!

Федорову, как говорится, повезло. Вначале он был назначен помощником прокурора армии, а по прошествии некоторого времени - фронта. Как говорится, с боями дошел до Берлина. Участвовал в Параде Победы, на груди - иконостас: два - Красного Знамени, два - Отечественной войны, Кутузова, «Знак Почета», пять медалей. Для кого - горе горькое война, для кого - мать родна. Раз на раз не приходится. Кому досталось счастье - хватай хоть пригоршнями, а кто испил лишения полной чашей. И ничего с этим не поделаешь.

Михаил Андреевич - гений, любимец партии и масс, выдающийся деятель и руководитель, - сделал, по советским правилам великую карьеру. Вместе с ним - правда, в тени, где-то на третьих ролях, - шагал по жизни и Федоров. Нет, такие, как Михаил Андреевич, не забывают своих выдвиженцев и избранников, иначе бы грош им была цена. Последнее время Федоров занимал один из кабинетов на Старой площади, на том самом этаже, где и Михаил Андреевич, и другие выдающиеся деятели партии и государства. Он погрузнел, стал вальяжным, разговаривал с нижестоящими только через губу: бу-бу-бу. Поймет - не поймет его речь внимательный слушатель, Федорова мало волнует. Он никогда не опустится до этого. Мелочи жизни...

После похорон Михаила Андреевича - по высшему разряду, на главной площади страны, - для Федорова наступили мрачные дни. В конечном счете ему пришлось уйти на пенсию со льготами (в доп- и спецпайке, с ежегодным бесплатным санаторием, медицинским обслуживанием в 4-м главном управлении Минздрава). Со временем льготы, одну за другой, забрали. Наступило для Федорова смутное время. Он крепился, скрипел зубами, двигал желваками, хаял направо и налево новых людей, выдвиженцев, демократов (в своем кругу). Ему подсказали, и он примкнул к движению «Трудовая Россия». Это Федоров-то!

Федоров - участник различных массовых мероприятий, в кадрах кинохроники довольно часто мелькает, центральное телевидение облюбовало его достаточно характерную фигуру - камера то и дело его из толпы выхватывает.

70

И, наконец, буксирный катер, пресловутый РБ-13. По иронии судьбы привели его именно на остров Тюлений, без особых причин - просто ближайший порт. «На борту обнаружены человеческие останки, которые в равной степени могут принадлежать как женщине, так и мужчине-подростку» (из заключения судмедэксперта). А также обнаружили и мешки (тюки) «в количестве 3 штук, наполненные бумажной массой». На сохранившихся листах бумаги удалось восстановить: «План мероприятий по реализации постановления ЦК ВКП(б) от ... года ...усилить ...развернуть...», «Список коммунистов на выдвижение... 6. Федоров... 12. Лиманская (товарищ Анна)...», «Протокол заседания бюро от 21 июня 1941 года. Слушали о развертывании агитационно-массовой кампании во время уборки хлебов и других культур...», «Список дел, сдаваемых по описи в архив из оргинструкторского отдела...», «...о развертывании борьбы против последствий контрреволюционной деятельности банды Пивоварова...», «...согласно сообщения А. Лиманской об искривлении генеральной линии партии в... районе органами НКВД приняты следующие меры репрессивного характера...».

Вот, пожалуй, и все. Остальное досталось морю Каспию, соленой морской воде. Среди дел, безвозвратно утерянных, были как дела постоянного срока хранения и представляющие интерес для истории, так и дела по личному составу (срок хранения - 75 лет).

Можно, пожалуй, добавить и то, что двигатель РБ-13, несмотря на давность, естественное старение и некоторое окисление, продолжал в 1962 году работать исправно. Достаточно было его смазать, устранить некоторые механические поломки - и буксирный катер как ни в чем не бывало вступил в строй действующих (использовался как спасательный). Он находился в строю и в семьдесят седьмом году (шестидесятилетие Советской власти). Дальнейшая судьба буксирного катера неизвестна. Скорее всего, он все-таки списан, отправлен на металлолом. Возможно, уже и переплавлен. Потому что все на свете имеет свой конец...

Перепечатка материалов размещенных на Southstar.Ru запрещена.