Южная звезда
Загружено:
ЛИТЕРАТУРНО-ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ ЖУРНАЛ № 4(49)
Владимир Сотников
 Зёрна

Телефон

Удивительное изобретение - мобильный телефон! Как-то вечером навалилось одиночество. Взял трубку и принялся названивать. Дочь была в карельском лесу.

- Тебе не страшно?!

- Нет, па! Нас много! У костра сидим, так классно!

- Ну, хорошо, родная! Звони!

Друг-антиквар мчался в поезде.

- Витя, привет! Ты где?

- Еду в Питер. Такую вещь нашел, потом расскажу.

- Ладно. Удачи!

В Курильске раннее утро. Сестра ответила сонно, сердито:

- Что случилось?!

- Катюш, все нормально. Просто звоню. Как ты там?

- Все хорошо. Николай в море. Рыбачит.

Да, знакомое дело! Половил я рыбки в свое время.

- Ну, хорошо, Кать. Привет Коляну.

Одноклассник оказался в Индии.

Он буддист.

- Кави, салют!

- Салют, Воо!

- Как жизнь?

- О-о-о!

И все понятно. Прана. Нирвана!

Потом в Чили откликнулась первая любовь - Лариса. Замужем. Двое ребятишек. Счастлива.

Вот так получилось. Все рядом - и родные, и друзья, благодаря маленькому, на первый взгляд несерьезному устройству. Выключив мобильник, я лег спать в гамаке, растянутом между двумя маврикийскими пальмами. Все-таки жизнь прекрасна.

Настроение «Chesterfield»

Московская осень. Гоголевский бульвар. Под ногами мокрые листья. Зябко. Спешу к «Кропоткинской»

На душе тускло. Не улеглась утренняя досада. Бытовые проблемы, деловые неурядицы.

Да еще теленовости: где-то упал самолет, землетрясение в далекой стране. Если подумать - какое мне дело до всего этого? Но все же... Моросит дождь. На черном асфальте мокрые листья.

Вхожу в метро. В лицо хлынул теплый ветер. Толпа. Спешка. Внизу - распахнутый свет! Как-то утихает все земное. Здесь другой мир. Тепло. Лето.

Жду поезд. Медленно бреду по гранитному перрону. И вдруг - на стене огромная рекламная фотография. Ночной тропический город: только что прошел дождь, яркие огни кафе, казино. Вдоль блестящих трамвайных рельсов вглубь уходит человек с огромным букетом роз на плече. Букет нереально огромен! Розы красные, пылающие, с крупными каплями дождя.

Там, наверху, осень, хлябь, а здесь - куда-то в глубину тропической ночи уходит счастливый человек с ярким фантастическим букетом! И под всем снимком белые буквы: «Настроение "Chesterfield"».

И пусть это всего лишь реклама сигарет, но все-же...

Прошло много лет. Сколько всего было в жизни - и передряг, и удач. Дальние страны и родные просторы, а нет-нет да и вспомнится перрон «Кропоткинский», пропущенные поезда, забытые проблемы, а на стене огромная фотография, на которой незнакомый человек уносит в глубину теплой тропической ночи огромный букет роз.

Любовь

В горах строили шикарный отель. Я работал бетонщиком. Работа тяжелая, но физически я крепкий парень, по-этому после работы вечерами хватало сил и желания ходить в вечернюю школу, в десятый класс. На самом деле я школу окончил три года назад, но в вечерке работала такая красивая учительница! Я не пропускал ни одного занятия. Через месяц узнал, что учительница замужем.

Вскоре я влюбился в турбазовскую повариху и школу забросил.

Так вот и остался без «второго образования».

Пост

Будний день Великого поста. На церковные ступени падают капли мартовского дождя. Холодно. Нищенка зашла в церковь погреться. Сегодня подавали скудно. В кармане старенького пальто мокрые монеты.

- Не хватит на бутылку! - нищенка обиженно поджала губы.

После обедни в церкви пусто. Служка - маленькая сгорбленная старуха - подметает пол. В углу, справа от алтаря, сидит крохотный мышонок. Сирота. Старушка разломила жёсткую просфорку и осторожно положила хлебный кусочек перед дрожащим зверьком.

- Помоги, Господи! - перекрестилась и побрела дальше.

Из угловой двери торопливо вышел тучный батюшка. Он быстро, семенящим шагом, направился к выходу, но не успел. В церковной тишине раздался продолжительный трубный звук. Батюшка испуганно пригнулся и, мелко крестясь, затрусил к выходу. Старуха подняла глаза к лику архангела Гавриила и зашептала молитву.

У стены с фреской Страшного суда, как раз под косматым пламенем, дремала нищенка.

Из угла слышалось, как счастливый мышонок грызет сухую корочку.

Явление ангела

Диагноз оглушил Степана. Он вышел из диагностического центра. Вокруг торжествовал летний мир. Степан поморщился, вытащил из пачки сигарету.

- Неужели всё?!

Он застонал.

Вспомнил Зиночку. Месяц, как расписались.

Пальцы дрожали. Вдруг за спиной резко открылась дверь.

- Извините! - испуганный и в то же время радостный голос медсестры. - Извините, пожалуйста! Мы перепутали данные. Вы - здоровы! - В руке девушки - белый листок бумаги.

Степан замер.

Сигарета выпала из разжатых пальцев.

У медсестры были такие изумительные голубые глаза.

Господь услышал

Миллиардер сжал губы и медленно, как привык, отложил в сторону подписанные бумаги. «Благотворительность! Снова просят. Господи, когда это кончится!»

За окном шумела Москва.

Он потянулся к компьютеру.

- Так, что у нас завтра? Встреча с Элен! Ах, Элен! Лазурка... Ночное купание...

Он улыбнулся и закинул руки за голову.

Вдруг резкая боль...

Экстренно вызванная бригада медиков молча топталась в офисе.

- Тромб! Кто бы мог подумать?! - растерянно бормотал пожилой доктор. - Ведь и сорока ещё нет!

На стене красовалась фотография шикарной яхты.

Ритуал

В столице Мадагаскара я ходил в широченных джинсах «Босс». На голове красовалась «афганка» (армейская шляпа).

Однажды, прогуливаясь среди роскошной тропической природы, я повстречал чернокожего военного. К моему изум­лению, встречный замер, вытянулся по стойке «смирно» и лихо взял под козырёк. По инерции я прошёл несколько шагов, остановился и в недоумении оглянулся.

Чернокожий офицер, застыв, испуганно смотрел на меня. Я тут же собрался, выпрямился и отдал честь. Офицер радостно улыбнулся, вторично козырнул. Мы подошли друг к другу. Пожали руки. Я сказал: «Пардон!»

Он рассмеялся, и мы разошлись.

Конец света

Двадцатые годы. Летний день. По степной дороге идут станичные бабы. Босые, весёлые! В руках узелки - несут мужикам харчи. Мужики косят сено. Вдруг солнце начало меркнуть. Затихли птицы, бабы закричали, сбились в кучу. Затмение солнца! Но кто об этом знал?! Впервые в этих краях затмение.

Через пару минут посветлело. Вновь засияло солнце. Запели птицы, застрекотали кузнечики. Испуганные бабы скорчились на земле. Показались мужики с косами. Смеются. Синеглазая Клава бросилась к мужу.

- Петро! Что это было?! Я тебе бутылку с молоком несла и потеряла! Ой-е-е-ей! - она заплакала. Черноусый казак обнял ее.

- Ну что ты, дуреха, спужалася? Конец света был и прошел, а ты о бутылке жалкуешь!!!

Стадо

Перестройка.

У винно-водочного магазина, который здесь, на Севере, почему-то называют «огуречным», гомонила толпа.

- Открывай! Открывай, мать твою... - кулаки застучали в серую дощатую дверь.

Уборщица Нюрка, испуганная, дрожащими пальцами долго не попадала ключом в скважину. Когда открыла, толпа отбросила ее в сторону и ломанулась к прилавку, за которым возвышалась хозяйка магазина Степанида.

- Та-а-а-ак! - властный голос бичом хлестанул над разгоряченными мужиками. - В очередь!

Стихшие пропойцы покорно вытянулись в цепочку.

Выдержав паузу, рослая Степанида не спеша зевнула, медленно подняла могучую унизанную золотыми перстнями, длань и скомандовала:

- Только по одной!

Мужики согласно замычали.

Отрава

Люська, четырнадцатилетняя полная девчонка (школьная кличка Кубышка), открыв рот, смотрела на экран сельского клуба. Там целовались! За стенами саманного клуба - 1946-й год. Недавно кончились страхи от грохота боев, от работы в госпитале. Кровь, бинты, стоны...

После сеанса притихшие сельчане, хмельно спотыкаясь в темноте, молча расходились по домам. Люська брела, опустив голову. Она видела неземную жизнь на белой простыне. Там красивые женщины, цветы, музыка... А здесь?

Перед своей маленькой, сиротливо белеющей в темноте хаткой она остановилась, и впервые в жизни ей захотелось уехать отсюда.

Счастье

Среди мокрых осенних листьев тощий серый кот торопливо пожирал рыбьи кишки. В пяти метрах от него на холодной парковой скамейке сидел старик-бомж и равнодушно смотрел на урчащее животное.

Мимо процокали каблучки проститутки. К ногам бомжа упал большой ароматный окурок.

- Вот и мне счастье привалило! - нагибаясь, улыбнулся старик.

Открытие

В «Боинге« я сидел слева у иллюминатора. На стекле белели кристаллики льда. За бортом -55° по Цельсию. Внизу - Индийский океан. Огромный, невероятный закат. Действительно в полнеба.

Перелетели экватор.

Стюардесса развезла стаканчики с вином. Поздравила.

Я выпил вино, еще раз глянул в иллюминатор и... застыл в изумлении. Горизонт был неровным! Плавная, колоссальных размеров дуга!

Я вспомнил школьные уроки по географии, но одно дело - услышать или прочитать, другое - увидеть. Земля - круглая! Непонятная, не испытанная до сих пор радость хлынула в сердце: Земля круглая!

Десятка мелочью

В девяностые туговато пришлось. Пенсию месяцами не платили, а питаться надо каждый день.

Приходилось собирать металлолом. Удача светила, когда попадался цветмет, в основном медная и алюминиевая проволока. Как-то килограммов двадцать в большом, потрепанном рюкзаке я притащил на пункт сбора. Конечно, не первый раз я приходил сюда. В среднем по 10-15 рублей за килограмм. С натяжкой хватало на хлеб, кусок колбасы, молочное.

Принимали лом недалеко от старого, вонючего завода. Надо было пройти по грязной кривой улице, и сразу за углом - цель. Только завернул за угол, и опа - милиция! Первая мысль - повернуть назад, но поздно. Заметили. Что делать? Иду.

- Здравствуйте! Сержант Авдеев. Ваши документы.

Я протянул паспорт. Милиционер полистал документ, задержал в руке.

- Что в рюкзаке?

- Металлолом.

- Где взяли?

- Собрал.

- Покажите.

Показываю рюкзак

- Ага! Провода! Где срезал? - уже на «ты».

- Да не срезал я. Собрал по свалкам. Вот же все грязное. Я инвалид. Пенсию второй месяц не платят. Приходится собирать.

Сержант протянул мне паспорт.

Минуту помолчали.

И уже таким странным, несвойственным представителю власти голосом он как-то жалобно протянул:

- Ну хоть червонец есть? Нам уже месяц зарплату не платят!

Я опустил руку в карман и вытащил мелочь.

- Больше нету!

Милиционер опустил глаза и сжал в протянутой руке монеты.

Мизантропия

В Крыму, в Судаке, есть старинная крепость. Красивая. На скалах. Туристов - полно. Я был там один раз и, думаю, больше никогда не побываю. Почему?

Не хочу.

Противно.

В музеях и в известных туристических местах избегаю стайности. Лучше смотреть одному. В крайнем случае, можно купить путеводитель.

У входа в крепость купил билет. Рядом с кассой - харчевня, сувенирная лавка, большой туалет. Все как положено.

Пропустил вперед группу и минут через пять пошел в счастливом одиночестве. Красивая местность: горы, сосенки, можжевеловые кусты. Воздух изумительный! Плотный от ароматов леса, гор, моря. Красота! Крепостные башни, стены. Каменистая тропа манит вверх. Иду. Слева начинает медленно вырастать синяя ширь моря! Прохожу мимо небольшой пещерки, и в нос ударяет... зловоние! Я невольно отшатнулся. Пол пещерки был усеян человеческими испражнениями. Оторопел. Ведь внизу, совсем недалеко, есть туалет - открытый, да ещё и бесплатный. Я поспешил прочь. Хорошее настроение рухнуло, как радужный домик. Среди такой красоты и такое скотство! Люди, люди!

Уже с вершины горы я увидел полоску пляжа и море, в котором плавали люди, отсюда, с высоты, похожие на розовых червей.

Бульварная сказка

Теплый весенний день. На бульваре в легком ветерке плясали два конфетных фантика. Он и она. «Спикерс» и «Аленка».

- Иностранец! - млела «Аленка». Они кружили возле скамейки, под которой лежала Пивная Бутылка.

- Вот еще! - звякнула Бутылка. - Нашел дурочку!

- И не говори, подруга! - отозвалась смятая жизнью Сигаретная Пачка.

- Что она в нем нашла? Пестрый петух! Вот у меня был мужчина - благородный, элегантный, а имя какое - Мундштук. Дворянин. Правда, гуляка. Эти вертихвостки-сигаретки менялись одна за другой!

Ветер стих. Фантики замерли на одном месте.

- Сэнкъю вери матч! - раскланялся «Спикерс».

- Пожалуйста! - «Аленка» потупила глаза и ещё больше покраснела.

- Эхе-хех! - покачала горлышком Бутылка. Пропадет девка!

В это время налетел порыв ветра, подхватил фантики и понес их по бульвару.

- Эмиграция!  - завистливо прошуршала Сигаретная Пачка.

Спички

   (сказка)

На подоконнике у газовой плиты лежал коробок с двумя спичками - целой и горелой.

- Ты такая некрасивая! - фыркнула Целая спичка Горелой. - Фу! В черном платке и такая маленькая, кривая!

- Ну что ж, на все воля высшей Силы! - поправляя траурный платок, тихо произнесла Горелая. - Я тоже была стройной и красивой, но сгорела от Большой любви. Теперь готовлюсь в монастырь.

- Ха! Сгорела от любви! Да есть ли она, эта любовь?! Враки! - качнула серной головкой Целая спичка. - Вот откроется наш домик, и я упорхну отсюда. Полечу на конкурс красоты!

И только она это проговорила, коробок открылся. Огромные пальцы грубо схватили Целую спичку и сильно протащили её красивой головкой обо что-то шершавое, противное... Вспыхнул огонь, и Целая спичка от боли потеряла сознание.

Очнулась она снова в коробке. Рядом лежала первая Горелая спичка.

- Что это было?! -прошептала бывшая Целая.

- Любовь! - коротко ответила первая спичка.

- Любовь?! С такой болью?! - воскликнула вторая.

- Да, сестра, любовь! Теперь нам одна дорога - в монастырь. - И она заботливо поправила на соседке черный платочек.

Казнь

В городском парке ломали гипсовый памятник Ленину. Памятник поддавался плохо. Прохожая старушка повозмущалась пару минут, потом махнула рукой и, проворчав: «Анчихристы», побрела дальше.

Трое работяг дружно крушили кувалдой и ломами фигуру сидящего вождя пролетариев. Голова отлетела после двух ударов и покатилась по траве. Дольше всего держались ноги. Рабочие ухайдокались, пока дошли до постамента. Потом один из них принес из соседнего гастронома пиво в трехлитровом баллоне, хлеб и два колеса колбасы. Усевшись на постамент, пролетарии принялись не спеша обедать.

- Дяденьки, можно мы голову заберем? - канючили два пацана.

- Забирайте!

- Ура! - пацаны схватили добычу.

- Ух ты, тяжелая!

Работяги засмеялись. Один из них крикнул:

- А то! Мозгов много! Вождь народов!  

Пацаны, не осилив груз, покатили голову по асфальту.

- А вы хоть знаете, кому был памятник?

- Знаем! - откликнулись дети конца двадцатого века. - Терминатору!

(Второй вариант - лысому деду.)

Утро новой эры

В двадцать шестой, сбоку от нашей квартиры, поселился новый сосед, пожилой мужчина. Из отставников. Часа два грузчики таскали на пятый этаж мебель - два громадных дивана, на вид каменных, тяжелых. Шифоньер, похожий на саркофаг, столы со слоновыми «ногами». По мелочи: стулья, телевизор, коробки и прочее, прочее. До вечера через стенку нашей кухни слышались звуки передвижки, стук молотка.

Утром меня растолкала жена.

- Витя! Вить! Какая-то музыка!

- А! - Я с трудом разлепил веки. - Что?

- Музыка, говорю! За стенкой! Чего так рано?

Я прислушался. Мощный хор выводил: «Союз нерушимый республик свободных...»

Я сел на кровать.

Голова со вчерашнего гудела. Во рту сухота. Нашарил босыми ногами тапочки и, шаркая, как на лыжах, побрёл на кухню. Из холодильника вытащил трёхлитровый баллон с солёными огурцами. Ледяной рассол ожёг пищевод.

- Уф! Хорошо!

Я перевёл дыхание и выпил ещё.

- Благодать!

Голова постепенно отпускала.

За стенкой хор вывел последнюю строку и смолк. Через секунду бодрый женский голос произнёс: «Говорит Москва! Московское время шесть часов. Сегодня десятое ноября 1982 года».

Я встал со стула и пошёл вглубь квартиры.

Жена, повернувшись к стене, спала. Я смотрел на её волосы, слышал тихое размеренное дыхание и думал: «Хорошая ты баба, Люська! И домовитая, и не крокодил! Вот могла бы и не будить меня. Услышала музыку - чего испугалась?! С одной стороны, понятно, рядом пустая квартира стояла шесть лет, а тут новый сосед, новые звуки. Ну, да ладно, привыкнем!»

Я тихонько прилёг рядом с женой и через какое-то время провалился в сон.

Мы спали и не услышали, как у соседа по радио сообщили о смерти Брежнева.

Начиналась новая эра.

А сосед, бывший артиллерист, оказался глухим.

Смрад истории

Мне было двенадцать. Как раз за месяц до Московского фестиваля в 1957 отец повез меня с младшей сестрой в Москву. В то время поезда тащили паровозы. Сейчас, когда рассказываю молодым о своей жизни, нередко говорю: «Я жил в эпоху паровозов!»

Так вот. Летним утром поезд шел через окраины столицы. Там, где сейчас район Черемушек, стояли черные избы, зеленые огороды, и над всем этим деревенским пейзажем вдали сияла фантастическая глыба университета. Москва! Мы с сестрой влипли в оконное стекло. Восторг! Вон на велосипеде пацан пылит по дороге, стремится обогнать поезд. Мы показываем ему языки, потом смеемся.

Вокруг было столько интересного! Высокие дома, много машин и людей. Метро! Сначала мы с сестрой боялись ступить на движущуюся дорожку, которая текла вниз и там, переломившись, превращалась в ступеньки. Сильные руки отца поставили нас на ленту, и мы, замерев от счастья, поехали вниз. А внизу было так красиво! Яркие лампы, узоры на мраморных стенах, веселые голубые поезда.

А вот и Кремль! Такие высокие стены! Башни со звездами. Какая-то большая очередь.

- Пап, а зачем эта очередь?

Отец нахмурился.

- Дети, эта очередь в мавзолей. Там лежат Ленин и Сталин. Мы тоже встанем в эту очередь.

Мы с сестрой стихли.

Я вспомнил: когда учился в первом классе, умер Сталин. Запомнились хмурые люди, газеты с черными полосками, строгий голос из радиотарелки.

И вот теперь мы медленно приближались к мавзолею. Было боязно...

Я сжал руку сестренки. У входа стояли солдаты с винтовками. «Настоящие винтовки!» - я смотрел не отрываясь.

Отец потянул меня:

- Не отставай! Сними фуражку!

Мы вошли в темный коридор. Пол, стены и потолок были гладкими и блестящими. Впереди и позади медленно шли люди. И вот за поворотом налево мы увидели большой стеклянный ящик, в котором лежали два мертвых человека. Ленин и Сталин.

...Прошло более пятидесяти лет, а я помню все, что увидел, до мельчайших подробностей. Ленин лежал в черном костюме, маленький какой-то, сжатый кулак был крупный. Слева от Ленина лежал Сталин - помассивнее, в кителе стального цвета. Лицо было в оспинках, и усы такие же, как на картинках.

Еще у входа дядьки с повязками на рукавах просили проходить возле саркофага с вождями, не останавливаясь.

Происходило это минуту-полторы, но мы успели все рассмотреть. Уже выйдя на свет, вдохнув запах хвои, я невольно вспомнил темный коридор, неподвижно лежащие фигуры и какой-то воздух - тяжелый, плотный...

За десятки лет я не раз вспоминал эти минуты и не мог осознать, что ощутил и как назвать это. Особенно этот воздух. Сейчас идет десятый год нового тысячелетия, но не стихают споры, порой ожесточенные. Одни кричат: «Сталин - спаситель России», другие - «Сталин - палач!»

В силу своего малолетства, я не жил в 30-е и 40-е годы, не видел воочию все, что творилось, но уже на склоне лет нашел определение тем минутам в мавзолее и название им: «Смрад истории». Почему?

Многое узнал.

По материнской линии в нашем роду от голода в 1933м году умерло пятнадцать человек. По линии отца погибли страшной смертью девять человек. Двадцать четыре жертвы.

Тишина

В камере тихо. Маленькое оконце закрыто двумя толстыми решетками. Над дверью, обитой железными листами, ярко горит круглые сутки лампочка. В углу вонючее ведро, накрытое крышкой - параша. Шконки - четыре одинаковые нары из широких железных полос. Стены в густо-белой известке, прикоснешься - побелка остается сочным пятном.

Чифа - обрюзглый, заросший мужик лет пятидесяти, подозреваемый в педофилии, - медленно поднимается с нары и оглушительно сморкается, потом плюет на пол.

- Ты што, падла, делаешь?! - взрывается второй обитатель камеры, маленький с крысиными глазами. Леха, домушник.

- Тут и так дышать нечем! - он подскакивает к Чифе и хватает его за волосы. - Ихь ты, мразь! - Леха с силой бьет мужика головой о стену.

Тот воет.

Лязгает «амбразура», смотрит надзиратель:

- Опять харкает?

- Опять, гражданин начальник! Ну что за скотина! - Леха отпускает Чифу.

Тот садится на нару и, раскачиваясь, начинает выть.

- Заткнись! - цедит сквозь зубы Леха.

Чифа затихает.

Надзиратель медленно закрывает «амбразуру».

Раздается железный лязг. Потом размеренные звуки шагов.

И снова тишина.

Из коридора тоненько струится звук льющейся воды. Сквозь оконные решетки слышится шорох листвы. Ночь. Чифа тихо плачет, Леха лежит, закинув руки за голову, и разглядывает потолок. Глаза его медленно закрываются. Через минуту раздаются тонкие носовые звуки. Чифа прислушивается, поднимает голову. Полные ненависти глаза смотрят на дверь, потом он бесшумно встает, крадучись, подходит к Лехе и рывком бросается к нему. Тот не успевает вскрикнуть, как руки насильника так сжимают его горло, что раздается хруст и хрип. Тело Лехи несколько раз дернулось, ноги мелко задрожали, глаза его удивленно расширились.

Чифа отпустил жертву и быстро прошел к своей шконке. Посмотрев на дверь, перевел взгляд на труп. На худом бледном лице застыло удивление, будто человек смотрел в потолок, увидев что-то необычное.

Где-то за окошком далеко-далеко протяжно завыла собака.

Письма

В Самаре у меня была пересадка на южный поезд. Лето. Тепло. Я прохаживался по ночному перрону. Проходил мимо столыпинского вагона. Тюремного.

- Эй, парень! Кинь в ящик! - Из-за решётки протянули пачку писем. Десятка два

Понимаю, что даже адреса чужие читать как-то не принято, но не удержался. Пока шёл, всё-таки прочитал. Кому же пишут зеки? «Наде», «Маше», «Нине», «Розочке», «Танюсику». А матери кто-либо написал? Матери! Той, которая не перестаёт думать о сыне. И кто бы он ни был - вор, бандит или убийца. Для неё он сын!

Я просмотрел всю пачку писем, матери - ни одного.

Пухлые конверты глухо стукнулись о дно ящика. Я оглянулся. Из вагона махала татуированная рука.

С тех пор я не люблю блатные песни.

Особенно про маму.

Любовь к рыбе

Она плавала в стеклянном ящике. Аквариумом это назвать язык не поворачивается. В аквариуме живут маленькие суетные существа. В большом стеклянном ящике плавала огромная, почти метровой длины, рыба. Сазан. Я пришёл на рынок за селёдкой. Обожаю селёдку. Особенно с зелёным луком, постным маслом. Да ещё пропустить сотку водочки. Благодать!

До селёдочного отдела оставалось метров десять.

Обычно мимо ряда с живой рыбой я проходил, не глядя на то, как в стеклянных кубах волнуется серая масса обречённых на съедение. Честно говоря, мне всегда жаль их. А в этот раз боковым зрением я увидел нечто. Остановился, повернул голову и... обомлел! Огромная рыба! Глаза в советский пятак величиной, зев, в который свободно войдёт большой стакан! Вот это да! Подошёл ближе и посмотрел в эти глаза - глаза существа, готового к неминуемому концу. Пальцы коснулись холодного стекла. Рыба шевельнула плавниками и подплыла. Нас разделяло стекло. Странно. Но я почувствовал неслышный зов. Из-за стекла струилась тоска. Я представил, как кто-то купит эту рыбу, как она будет смотреть на занесенный над ней нож...

- Покупаю!

Пухлый торговец натянул на кисти рук пупырчатые перчатки, встал на скамейку и наклонился над ёмкостью с рыбой. Ловко поддел за жабры и вытащил из воды.

- А кто это? Он или она?

- Женщина! - улыбнулся продавец.

- Вес пятнадцать двести! - торговец вместе с помощником поместил бьющуюся рыбу в белый мешок из-под сахара.

Я рассчитался, взял поклажу и быстро пошёл к выходу. Недалеко от рынка поймал такси.

- К озеру!

Водитель удивлённо посмотрел на меня, но ничего не сказал.

Весна только начиналась. Вдоль лесной дороги белели лохмотья снега, в глубине леса пробивались стрелки травы.

До озера не доехали метров двести, дорога уходила влево. Я расплатился и попросил водителя подождать.

Подошёл к воде, развязал мешок, вытащил рыбу и опустил её в воду.

- Ну что, милая! Вот твоя стихия. Живи!

В первые мгновения рыба застыла на месте, потом медленно шевельнула плавниками, словно пробовала воду, и вдруг стремительно рванула вперёд и исчезла в тёмной глубине.

В просвет облаков выглянуло солнце, тёплый луч коснулся лица. Я подумал: «Где-то в глубине плывёт большая рыба. Интересно, о чём она думает?» Единственное, что я ей пожелал: «Будь осторожней, не все такие, как я, сумасшедшие».

Болезнь человечества

Я - чёрный археолог. Пять секунд назад я погиб. Лопата наткнулась на мину. Ошеломлённая душа висит над комками чёрной земли, перемешанной с кровавыми кусками моего тела. Странно. Совсем не больно! С высоты трёх метров вижу, как над местом взрыва рассеивается дым. Запаха не чувствую. Ничего не чувствую - ни боли, ни жары, ни холода. Только нарастает какая-то пронзительная тоска. Осматриваюсь вокруг. Донская степь, облака, солнце. В километре отсюда - дорога, редкие машины. Может быть, это сон?! Сейчас я открою глаза и...

Внезапно оказываюсь в большом городе. Люди. Дома. Высоко вверху мирно гудит самолёт.

И вдруг снова всё меняется.

Вижу какой-то подвал. Узкие окошки под самым потолком. Тусклый свет. Сырость. Молодые люди - двое парней и девушка. Речь не русская, гортанная, но я понимаю, о чём, они говорят.

- Зухра! Ты невеста Аллаха! Ты попадёшь в рай. Всё будет хорошо!

Парень закрепляет на теле девушки пояс, набитый взрывчаткой.

Я понимаю, что это! Я кричу:

- Не надо! Не делай этого!

Пытаюсь своими бесплотными руками сорвать чудовищную поклажу, но мои пальцы проходят сквозь пояс. Не получается!

Я метнулся наверх! День такой яркий! Множество людей. Пытаюсь докричаться - бесполезно. Девушка-смертница выходит из подвала.

- Люди! Дорогие мои! Остановитесь!

Я понимаю - в мире много несправедливости, много обид и несчастий. Один живёт в роскоши, тысячи в нищете. Не всегда разумные действия правителей приводят к гибели миллионов. Амбиции одного влекут за собой горе целых народов. Тысячи лет человечество болеет войной. Войны идут между религиями, между странами. Войны вспыхивают между отдельными людьми. Ссоры, стычки, конфликты - войны, войны.

Девушка-смертница слилась с толпой.

Через несколько минут мир содрогнётся от очередной вспышки зла.

Доколе, Господи!

Сила знания

Пивняк, медянка, желтопуз - мы, хуторские дети, дико боялись этих чудовищ.

Пивняк водился в зарослях ежевики, в прудовых камышах. Он был маленький, зелёный. Говорили, что он быстро прыгает, впивается в шею и сосёт кровь.

Однажды я потянулся за крупной ягодой, и... о ужас! На стволе куста сидел он! Я отдёрнул руку. Волосы стали дыбом и... Не помню, как я перескочил через речку, как добежал до хутора.

Потом пацаны, затаив дыхание, слушали мой рассказ. На несколько дней я стал героем. Даже Борька - городской - дал покататься на велосе.

На медянку мы с Юрасиком, моим другом, наткнулись, когда шли с рыбалки. Юрасик схватил меня за руку, мы застыли на месте. От наших ног в траве, извиваясь, быстро уползала змея темно-железного цвета.

- Атас! - заорал я, и мы кинулись врассыпную.

Собравшимся ребятам рассказывали, перебивая друг друга. К концу рассказа небольшая змейка превратилась в змеюку толщиной с телеграфный столб, а шипела она громче паровоза.

Мой дядя в степи пас овец. Я помогал ему. Как-то одна крученая овца отбилась, надо было её подогнать. Вперёд побежал Пират, большой лохматый пёс. Я припустил за ним. Пират лаем и покусыванием за ноги погнал беглянку к отаре. И вдруг пёс странно запнулся, прижался к земле и залаял не так, как обычно. Он вытягивал лапы, прижав к ним морду, и лаял, тонко повизгивая. Я подумал, что пёс увидел ёжика. Подошёл ближе и... остолбенел! Пират прижал лапой большого змея, туловище которого извивалось и колотило Пирата.

- Пират, брось! Нельзя, Пират! - я отчаянно замахал руками. - Дядя! Сюда, сюда!

Он был верхом на лошади, быстро подскакал. В руках держал ярлыгу, длинную палку с крючком на конце. Ловить овец. Увидев змею, дядя отогнал Пирата, соскочил с лошади и ловко прижал ту к земле. Через секунды полутораметровая гадина была мертва.

Я с восхищением смотрел на дядю. Десять лет назад, когда я только родился, дядя пришёл с войны с такими красивыми орденами! Он был танкистом.

- Иди сюда! - дядя позвал меня.

Я медленно подошёл, не отрывая глаз от мёртвого змея.

- Возьми за хвост!

Я замер.

- Не бойся! Он дохлый. Не укусит.

Я осторожно дотронулся до хвоста. Холодный.

- Бери, бери! - дядька засмеялся. - Вы, пацаны, боитесь всякой ерунды. Это желтопуз. Он не кусачий. Вот, смотри! - Дядька взял змею за шею, пальцами раздвинул челюсти. - Видишь! Зубов нету. У ядовитой змеи есть ядовитые зубы, а эта... - дядя небрежно бросил желтопуза под ноги и отфутболил в сторону.

...Прошло много лет. Сейчас я с улыбкой вспоминаю детские ужасы. Пивняк оказался маленькой безобидной лягушкой квакшей, а медянка и желтопуз - обычные мирные полозы. Мало того, я полюбил животный мир, особенно змей. До сих пор считаю их одними из самых красивых существ.

Прав был древний мыслитель: знание - сила. Знание покоряет страх.

 

Перепечатка материалов размещенных на Southstar.Ru запрещена.