К телефону-автомату на автобусной остановке подошел неряшливо одетый тип лет сорока. Он был нетрезв и давно не брит. Возле автомата после весеннего дождя собралась небольшая лужа. Тип вступил в нее развалившимися кроссовками и снял трубку с рычага, одновременно опуская монету в щель. Затем он поморщился, припоминая номер, и начал грязным пальцем вращать заедающий диск. Скоро в трубке зашуршало.
- Алло! Это дурильник?.. Ну, я имею в виду - психиатрическая лечебница?.. Посмотрите там, Рыбис у вас или нет?.. Какой Рыбис? Ну, этот... Рыбисов Игорь... Девушка, не выделывайтесь. Посмотрите, что вам стоит... Да какая разница? Мало ли кто звонит. Может, кент, а, может, брат - вам-то что. Вы просто мне скажите: он у вас или нет?.. Потому что, если он не в городе, значит - в дурильнике. А его в городе нет. Посмотрите, пожалуйста... Рыбис, то есть Игорь Рыбисов... Ага, спасибо. Я так и знал. Передайте ему, что звонил Юный. Он знает. Спасибо...
Юный вышел из лужи и достал папиросу из пачки «Беломора». Он думал, как ему добраться в Дубки. Туда ходил троллейбус, но чтобы на него сесть, нужны деньги, а их у него как раз и не было. Потому что Юный не работал. Деньги были для него вещью приходящей. В последнее время они перестали к нему приходить, особенно после того, как пропал Рыбис. А приходили они к ним обычно из рук в руки. Из рук прохожих - в руки Юного и Рыбиса. Обычно эта пара стояла на углу, возле супермаркета на улице Инессы Арманд, и «трясла» покупателей этого магазина. С тех пор как пропал Рыбис, дела у Юного совсем испортились. Никто не подавал. Почти никто. Потому что одно дело - подходить к прохожему вдвоем, находясь в некоем сообществе, которое уже само по себе требует внимания, а другое - торчать на углу одному. Если вдвоем, то только намекнешь, что на бутылку не хватает, и прохожий сам лезет в карман за мелочью, но если один, значит - алкаш-одиночка, а таких не любят.
Юный грыз ноготь большого пальца и наблюдал, как мимо него проходят благополучные люди. Он давно привык к чужому благополучию, и оно его не раздражало. Он мог бы пойти пешком, но Дубки были слишком далеко, не меньше, чем в двух часах ходьбы, и это только в один конец. А обратно? Он стоял и думал. И придумал. Пала! Нужно сходить к Пале, у него есть велосипед! Юный выбросил окурок и, развернувшись, зашагал по улице.
Через пять минут он подходил к небольшому домику на тихой улочке. Остановился у деревянной калитки и крикнул:
- Пала!
Никто не вышел. Тогда он подпрыгнул и закричал громче:
- Пала-а!
Хлопнула дверь, послышались шаркающие шаги, а скоро показался и хромой хозяин. Он открыл калитку и шагнул на тротуар.
- Кто это? А, это ты, Юный? Чо надо? Если расхумариться, то ты опоздал, я уже накатил.
Пала был ровесником Юного, иногда они вместе пили, и тогда Юный оставался здесь ночевать. Но в последнее время Пала откровенно бортовал Юного из-за того, что тот не вернул ему долг.
- Ты, у тебя же остался велосипед? - спросил Юный.
- Ну и что? - передернул плечами Пала.
- Одолжи до вечера, а?
- Чо? Ты сначала долг верни. Двадцать рублей!
- Ты, Пала, я тебе отдам, какой базар! Но сейчас мне велосипед нужен, - Рыбис в дурильник попал, надо его проведать.
- Не дам я тебе велосипед! - категорически заявил Пала.
- А зачем он тебе? Ты же хромой, все равно не ездишь. А мне только до вечера.
- Да, гони волну! Сегодня я тебе его дам, а завтра не увижу. А ты знаешь, сколько сейчас велосипед стоит?
- Пала, матерью клянусь, сегодня вечером верну!
- А ты когда у меня двадцать рублей брал, тоже матерью клялся. И где же мои деньги? Все! Иди отсюда!
Пала развернулся.
- Тормози!
Юный схватил его за плечо и развернул к себе.
- Помнишь телку из гастронома на Парижской? Марусю. Марусю помнишь? На Новый год вместе бухали. Рыбис тогда два пузыря выкатил. Помнишь?
- Ну? - смутился Пала.
- Тебе тогда ее сиськи понравились. Помнишь?
- Ну? - повторил Пала.
- Ты еще тогда сказал, что она на халяву пьет, а она взяла и бутылку шмуры поставила, а за это всем дала, а тебе - нет. Помнишь?
- Чо ты хочешь сказать? - с вызовом огрызнулся Пала.
- А то, что не нужно делать ничего такого, о чем жалеть будешь.
- Ты на что намекаешь?
- А я не намекаю. Я тебя прямо хочу спросить. Ты, например, знаешь, как она может делать минет?
- Минет? - встрепенулся Пала. - А она чо, делала тебе минет?
- А ты, с понтом, не знаешь? - усмехнулся Юный.
- Не знаю. Я же тогда сразу на хату пошел. Ну, после того, как она шмуру на стол клацнула.
- Вот так! Видишь? А все оттого, что ты жадный и всегда считаешь, кто сколько поставил.
- Ты не базарь много!
- А это не я говорю. Это Рыбис сказал в тот вечер.
- А чо Рыбис? Авторитет, что ли? - вставил Пала.
- А чо, нет?
- Тогда что ж он в дурильнике лежит?
- Это не твое дело. И вообще, дело не в этом. Я к чему говорю? К тому, что я с Марусей назавтра намаячился. И если тебе кайф, мы можем сюда прийти.
- Да? - заинтересовался Пала.
- Отвечаю, ты. И если кайф, я посижу с вами минут десять, а потом свалю. Кайф?
- А если она не придет?
- Придет, отвечаю. Конечно, мне придется перетереть с ней насчет тебя, но это уже мое дело.
- Ну, если так, то приходите, только смотри - не обманывай.
- Ты, раз ты мне не веришь, считай разговора не было.
Юный сделал вид, что обиделся и собирается идти. Теперь уже Пала крикнул:
- Тормози! Не обижайся. Я согласен, приходите, но выпивку - пополам!
- Хорошо, пополам. Но это только в том случае, если дашь мне сегодня велосипед до вечера.
- Велосипед не дам! Он дорогой, - заявил Пала.
- Ты, короче! Чо я вообще сюда пришел?
Юный махнул рукой и пошел прочь. Но не успел он пройти и пяти метров, как услышал у себя за спиной:
- Эй! Юный! Бери велосипед!
Юный крутил педали, ветер развевал его грязные кучерявые волосы, покрытые сединой. Он мчался по улицам, знакомым с детства, и вспоминал свое детство, в котором тоже ездил на велосипедах, но всегда на чужих, потому что он сначала угонял их, а потом, накатавшись, продавал по дешевке пацанам с другого конца города. Обычно он угонял велосипеды от хлебных магазинов. Едва хозяин заходил внутрь, Юный, стороживший неподалеку, вскакивал на седло и что есть мочи уносился подальше от этого места, обычно - куда-нибудь на речку, а возвращался в свой район только в темноте. Никто его ни разу не поймал, в этом деле он был удачлив, чего нельзя было сказать о его взрослой жизни. Она вообще не удалась, с точки зрения нормальных людей. Но в том-то и дело, что на нормальных людей Юному было плевать. Он жил своей жизнью, она была веселой, до некоторых пор. Веселой и легкой. Девочки и выпивка, выпивка и девочки, иногда - драки. Это был бесконечный бардак, казалось, он никогда не кончится, как не кончится его молодость. Но однажды поутру он проснулся под забором, а рядом была огромная лужа, в ней Юный и увидел свои первые седые волосы. Там, под забором, он в первый раз ощутил, что такое грязь, настоящая грязь - от немытого тела, от грязной одежды, от грязных слов и от грязной жизни. В тот момент он не испугался, а наоборот, обрадовался, потому что теперь он точно узнал, кто самый настоящий спутник его жизни. Это грязь. Она везде: и на нем, и вокруг, и под ногами. Так чего ее бояться, раз она везде? И тогда Юный прыгнул в лужу и долго в ней валялся, пугая прохожих. После этого начался медленный спуск.
Этот процесс его нисколько не смущал. Самое главное - забухать, а потом - покурить, а потом - побазарить с кем-нибудь. В последнее время - с Рыбисом. Юный тасовался с ним уже два года. С ним было хорошо. Они познакомились на пятачке перед супермаркетом, когда каждый из них выпрашивал на вино. С тех пор они не расставались. Рыбис был более привержен к комфорту. Время от времени он являлся в Дубки, где было отделение для пьяниц и наркоманов, и просил подлечить его от алкоголизма. Но на самом деле ему было нужно не лечение, а возможность отоспаться на чистых простынях, помыться и пожить хотя бы две недели как человек. Юный это знал и никогда не ходил его проведывать. Но в этот раз Юный почувствовал беспокойство за своего приятеля. И даже больше, чем беспокойство. Не потому, что он ушел, не предупредив (он всегда уходил, не предупреждая), а потому, что Рыбис слишком сдал за последнее время. Раньше он, как и Юный, жаловался только на печень, но теперь его доставали и почки, и желудок, и селезенка. А еще - радикулит. Рыбис совершенно поседел, лицо его опухло, ноги тоже отекали, желудок все чаще отказывался принимать еду, даже хорошую. Шмура ему тоже не шла, Рыбис хотел только водку, а водка стоила дороже, из-за этого приходилось больше стоять на углу. Но и это ничего. Юного пугали глаза Рыбиса, слишком усталые глаза, и все нарастающая медлительность в движениях. Усталость - скверный симптом.
Юный добрался до спуска перед Вольноаульским мостом. Здесь он с удовольствием отпустил педали и дал ногам отдохнуть. Он, как в детстве, положил их на руль и покатился вниз. Это была опасная езда, но раньше он сто раз проделывал этот трюк, неужели сейчас с ним должно что-то случиться? Ничего не случилось, он нормально скатился вниз. Только глаза за-слезились от встречного ветра. Скоро он добрался до единственной дороги, которая вела в Дубки. Еще немного - и поворот в лечебницу. Юный свернул к массивным железным воротам. Сейчас они были открыты. Скоро Юный увидит своего приятеля. Он улыбнулся. В тот же миг его что-то сильно ударило по голове. Юный почувствовал, что падает, и вслед за этим потерял сознание...
Он очнулся через несколько секунд, лежа на асфальте. Рядом валялся велосипед, вокруг никого не было. Юный медленно поднялся и ощупал себя со всех сторон. Странно, на нем не было даже царапины. Он ничего не понимал. Ощупал голову - она была в порядке.
Юный оглянулся и увидел в трех шагах от себя какой-то предмет оранжевого цвета. Он подошел и поднял его. Это был апельсин, крепкий и пахучий. Вот что ударило его по голове! Но откуда он здесь взялся, вокруг не росли апельсиновые деревья! Вообще не было деревьев. Ближайшее находилось метрах в ста. И некому было кинуть этот самый апельсин, потому что и людей вокруг не было. Юный задрал голову и посмотрел в небо. Оно было чистым, ни облачка. Он подкинул несколько раз апельсин в руке, а потом положил его в карман. Он даже обрадовался, что придет к Рыбису не с пустыми руками. Потом подошел к велосипеду и поставил его на колеса.
- Первый раз вижу, что человек падает с велосипеда и не получает при этом ни царапины! - высказал он вслух то, что думал.
...Оставив велосипед у дверей, он зашел внутрь. Юный ожидал, что его не пустят, и уже нахохлился, чтобы поругаться с пожилой медсестрой, но она почему-то не стала возражать и даже проводила его на второй этаж, прямо к палате Рыбиса. Юный открыл дверь и вошел. Кроме Рыбиса здесь никого не было. Он лежал на спине, поверх одеяла, и на нем была старая пижама. Рыбис лежал, открыв рот, и безучастно смотрел в потолок. При появлении Юного физиономия его расцвела, но не так сильно, как полгода назад.
- Юный! Как хорошо, что ты пришел!
Голос его тоже звучал уныло, не то что раньше.
- Вот где ты зашхерился! А я тебя нашел! Ты чо, в натуре, заболел?
- Хуже, Юный, хуже. Я... я умираю.
- Чо ты гонишь! - вскричал Юный. - Колес, наверное, наглотался, а теперь пургу всякую метешь!
- Нет, - вяло возразил Рыбис.
- Чо нет? Я знаю, тут паркопан выдают и седуксен. Это же колеса, от них крыша едет. Ты чо, паркопана наглотался?
- Ничего я не наглотался. Мне и глотать вообще трудно. Я и хавать ничего не могу. Видишь, какой худой стал. Что ни поем, все обратно идет.
- Да ладно, это пройдет, - успокаивал его Юный. - Помнишь, когда я водкой траванулся, тоже две недели хавать не мог. Это потому, что водка левая была.
- Тут дело не в водке, Юный. Позавчера тут один хирург приходил и осматривал меня. И там стучал, и здесь стучал, и двумя пальцами меня в живот ширял, а потом еще и в рот заглядывал.
- Ну и чо?
- А потом диагноз на двух листах написал. Моя биография короче, чем его диагноз.
- И что он сказал?
- В том-то и дело, что ничего не сказал. А я знаю.
- Чо ты знаешь?
- Я уже тебе сказал.
- Опять ты гонишь! Чо за дела? Я сюда зачем пришел? Мне там скучно одному на углу, понимаешь? А ты тут лежишь и моросишь. Ты, а может, я за бутылкой сгоняю? Я резко найду, потому что я на велосипеде. Мне Пала дал.
- Не нужно никакой бутылки. - Рыбис попытался встать. Он был настолько слаб, что даже этого не смог сделать самостоятельно. Юный помог ему сесть на кровати, сам присел на стул.
- Лучше знаешь что, Юный? - спросил Рыбис.
- Что?
- Лучше принеси мне бумагу и ручку.
- Зачем тебе, в натуре?
- Принеси.
- Ну хорошо. Посиди тут, я быстро.
Через пару минут Юный вернулся с двумя листами бумаги и ручкой, которые одолжил у медсестры. Он положил все это на тумбочку, а тумбочку подтянул к кровати, поближе к Рыбису.
- Чо ты хочешь? А? Зачем тебе?
- Ты хоть раз получал письмо, Юный? - слабо улыбнулся Рыбис.
- Письмо? А зачем? - развел руками Юный.
- А хоть раз сам писал?
- Нет, а зачем?
- Вот и я тоже не писал и не получал, - с сожалением произнес Рыбис.
- И чо, ты сейчас хочешь писать письмо? А кому? Кому ты будешь писать, в натуре?
Действительно, Рыбису некому было писать письмо. Но почему он это слышит от Юного, да еще сегодня, в этот день? Рыбис разозлился на друга и закричал:
- Ты!
Дальше он ничего не смог произнести, потому что закашлялся. Кашельные судороги сотрясали все его тело. Рыбис схватился обеими руками за живот, пытаясь унять приступ. Юный видел, как ему плохо, и уже пожалел о том, что сказал. Наконец Рыбис остановился. Он пытался отдышаться. Через минуту он сказал:
- Знаешь, как больно? Внутри все горит и еще что-то отрывается, я это чувствую... Дай воды.
Юный налил до краев стакан. Он подал его Рыбису. Тот взял его дрожащими руками и стал пить, но больше проливал себе на грудь и живот. Осушив таким образом стакан, Рыбис отдал его обратно в руки Юному.
- Знаешь, Юный, если мне некому писать письмо, тогда я напишу про свою жизнь.
- Ты чо, писатель что ли? - выскочило у Юного. Он поздно спохватился и сам себе закрыл рот рукой.
- Я сейчас буду писать, - произнес Рыбис, глядя Юному в глаза, - а ты отвернись. Не могу писать, когда на меня смотрят.
- Какой базар! Я отвернусь. Давай, пиши...
Рыбис склонился над чистым листом бумаги. Он морщил лоб, тяжело дышал и о чем-то думал. Через какое-то время он нацарапал неверной рукой: «Я родился в бараке». После этого тупо уставился в одну точку на стене напротив. Так он просидел минут пять, пока не услышал, как Юный кашлянул.
- Ну чо, получается? - осторожно спросил Юный.
Рыбис как будто пропустил мимо ушей этот вопрос. Он тяжело вздохнул и повернулся к Юному.
- На Пачева, возле бани, есть пожарка. Знаешь?
- Ну, - кивнул Юный.
- А за пожаркой, сзади, раньше был барак. Да и не барак, а сарай какой-то. Мы с паханом там жили. Вдвоем. Когда мать от нас ушла - я не помню. Утюг с собой унесла. Это я помню.
- Вот тварь! - определил Юный.
- Не говори так. Ты ее не знаешь.
- А ты что, знаешь?
- Нет. Вот поэтому ты и не говори.
- Ну, извини. - Юный немного смутился и от этого полез ковыряться в носу.
- В этом бараке было всего одно окно. По центру. А сортира и умывальника вообще не было. В сортир мы ходили в пожарку. Там и умывались. Вместе с пожарниками.
Рыбис уронил голову на тумбочку. Ему было трудно говорить. Он плохо, прерывисто дышал. Левая рука его, лежащая на колене, все время подергивалась, как у паралитика. Скоро он снова поднял голову и заговорил, глядя в сторону:
- Пахан бухал по-черному. Все пропивал. Пропил даже занавеску с окна. А знаешь, как плохо без занавески? Окно без занавески - это как глаз без ресниц, это как...
- Человек без трусов, - быстро подсказал Юный.
- Да. И всем сразу видно, что у нас ничего нет. Даже пожрать. Сколько себя помню, всегда искал, где бы чего-нибудь пожрать. А вещи?!
- Что вещи? - не понял Юный.
В этот момент он разделывался с большой козюлей, только что вытащенной из носа.
- У меня никогда не было новых вещей, Юный. Ты только приколись, никогда!
- Как это? - удивился Юный. - А бутылка? Каждый раз брали новую бутылку.
- Бутылка - это не вещь.
- Нет, Рыбис, здесь ты не прав. Бутылка - это все.
Юный даже поднял вверх указательный палец и сам привстал со стула, чтобы подтвердить значимость своего определения.
- Но ее не наденешь на тело, как новую рубашку, - разочарованно произнес Рыбис.
- Ты, какая разница, в чем ходить?
- Нет, Юный, ты не понимаешь. Мой пахан никогда не покупал мне новой одежды. Если он приносил мне рубашку, то всегда какую-нибудь старую и обязательно с дыркой. А если штаны, то тоже ношенные и всегда короткие. Носки - наоборот, на три размера больше, взрослые. Про ботинки я и не говорю, все время хавать хотели, как и я. Черт его знает, где он брал это барахло, я до сих пор не знаю. И вот, бывало, собираешься в школу, оденешься, а потом смотришь, а пятки от носков у тебя на щиколотке. И еще на ботинки свисают. И все это видно, потому что брюки короткие. И на рубашке дырка от папиросы, прямо где пупок. Ну и как после этого в школу идти, а? - Рыбис горько усмехнулся, покачал головой и продолжил: - Другие пацаны приходили в школу в белых рубашках, наглаженные, и брюки со стрелками. А мои рубашки все какие-то серые были. Я их сам стирал. Без мыла. И гладить их нечем было. А еще, знаешь, Юный, в нашем бараке всегда пахло скипидаром и шмурой. Ну, шмурой - ясно почему. От пахана. А вот почему скипидаром - непонятно. У нас скипидара никогда не было.
- Может, это от пожарников? - высказал свое предположение Юный.
- Может быть, я не знаю. Но моя одежда вся пропиталась этим духаном, так что со мной в классе никто не хотел сидеть. Я всегда сидел один, на последней парте, у окна. И как праздник какой, ну, там первое мая или еще что, учительница нам говорила, чтоб все пришли в парадной форме, и при этом все время почему-то смотрела на меня, а все оглядывались и хихикали. А я краснел, Юный, я краснел. Потому что у меня не было парадной формы. У меня ничего не было.
Голос Рыбиса задрожал, его стало трясти. Казалось, он вот-вот заплачет. Но он пересилил себя, не заплакал.
- Пахан умер, когда я был в пятом классе. После этого барак снесли, и я оказался на улице. Я посчитал, Юный, я уже двадцать шесть лет на улице.
- Ого! - удивился Юный.
- Да, - подтвердил Рыбис, - и у меня до сих пор ничего нет. И не было. Были только вещие сны. У тебя были вещие сны, Юный?
- Какие-такие вещие сны?
- Это когда увиденное во сне сбывается. Обычно они снятся летом, когда спишь на природе, где-нибудь под забором. Все мои вещие сны были про одно и то же. Вот если мне приснится, что у меня сломается зуб, то он обязательно сломается. Через день, через два или через три. Вот, посмотри, сколько у меня было вещих снов.
Рыбис открыл свой черный беззубый рот.
- Чо ты мне показываешь, с понтом, я не знаю? - поморщился Юный.
- А что я видел в жизни? Ничего не видел. Только ящики, мусорки, бутылки. И что я напишу вот на этой бумаге? - Рыбис ткнул пальцем в почти чистый лист, лежащий перед ним. - Что я напишу? Ящики, мусорки, бутылки? А, Юный?
Юный молчал.
- Ты прав, Юный, не о чем писать. И некому писать.
Рыбис взял лист, свернул его пополам, а потом - еще пополам и сунул в нагрудный карман пижамы.
- Ну все, Юный. Пойдем, я буду умирать.
- Опять ты гонишь, Рыбис. Как это умирать? - не верил Юный. - Ты что думаешь, это так просто? Взял, ласты склеил, и все?
- Это очень просто, Юный, особенно когда у тебя ничего нет.
Рыбис с трудом встал, опираясь на тумбочку.
- Подожди, Рыбис, сейчас у тебя кое-что будет. Я же совсем забыл. Вот тебе!
Юный вынул из кармана апельсин и протянул его Рыбису. Тот вытаращил глаза на апельсин, как будто видел его первый раз в жизни.
- Это апельсин?
- Ну да. А что же еще?
- И это ты мне? Но откуда ты узнал?
- А чо я узнал, в натуре? На, бери, хавай.
Рыбис осторожно взял в руку апельсин. Потом поднес его ко рту и понюхал. Затем он отодвинул его и немного потискал в руке.
- Он крепкий.
- Да, в натуре. - Юный почесал голову.
- Я никогда не ел апельсин, - произнес Рыбис.
- Да ладно, - не поверил Юный.
- Никогда, - повторил Рыбис.
- Ну вот сейчас и попробуешь. Кайф! Я тебе его расковыряю.
Юный протянул руку, но Рыбис от него отодвинулся. Он прижал руку с апельсином к груди.
- Нет, - категорически заявил Рыбис, - он мой. Это мой апельсин.
- Как хочешь, - пожал плечами Юный и отошел к окну. Там он заложил руки за спину и стал разглядывать весенний пейзаж сквозь стекло.
В молчании прошла минута. Потом Рыбис окликнул друга:
- Юный!
- Чо?
- Обещай мне, что сделаешь одну вещь.
- Ну, обещаю, а чо?
Юный повернулся и сел на подоконник.
- Обещай, что никому меня не отдашь и похоронишь сам.
- Ты, у тебя, чо, внутри магнитофон? Сколько можно об этом базарить?
Юный пригрозил рукой своему другу.
- Обещай мне, Юный...
Рыбис не договорил. Он вдруг пошатнулся и упал. Юный соскочил с подоконника и подбежал к лежащему на полу Рыбису.
- Эй, помогите! - закричал, испугавшись, Юный.
- Тихо. Не зови никого, - прошептал Рыбис. Он повторил слабым голосом: - Не зови, а то меня увезут.
Юный не знал, что делать. Его растерянный взгляд метался по комнате.
- Положи меня на кровать, - подсказал ему Рыбис.
Юный поднял друга и осторожно положил на кровать. Он заметил, что, даже падая, Рыбис не выпустил из руки апельсина, он и сейчас прижимал его к груди слабой рукой.
- Ты не ударился? - спросил он.
- Ерунда, - простонал Рыбис.
Юному или показалось, или действительно лицо Рыбиса стало зеленым. Только теперь он понял, что дело действительно серьезное. Он взял Рыбиса за руку. Она была неприятно холодная.
- Я тебе скажу одну вещь, Юный. Когда умер мой пахан, меня привели в морг, чтобы опознать тело. Я тогда был пацаном. Мне было страшно в морге, понимаешь? Я потерял там сознание и упал. А потом, на похоронах, меня подвели к гробу. Я и там упал. С тех пор я боюсь моргов и гробов. Не оставляй меня здесь, Юный. Я не хочу здесь умирать.
Он так просил и так смотрел Юному в глаза, что тот не смог выдержать и отвернулся.
- Если я умру здесь, меня обязательно увезут в морг. Понимаешь? А потом в гроб положат. А я не могу в гробу лежать... Увези меня отсюда, Юный.
- Куда я тебя увезу, Рыбис? Ведь некуда же идти! - кусал губы Юный.
- Все равно куда. Но побыстрее. Времени мало осталось.
- Нас могут не выпустить, - засомневался Юный.
- Все равно пошли! - требовал Рыбис. - Только медленно, я быстро не могу.
- Тогда держись. - Юный наклонил свое плечо.
И они потихоньку стали выходить из палаты. При этом Рыбис одной рукой цеплялся за Юного, а другой прижимал к груди апельсин. Он еле волочил свои худые ноги в больничных тапочках, однако у него еще доставало сил, чтобы жаловаться на свою уже почти прошедшую жизнь.
- Я всегда ел не то, что хотел, Юный. Не то, что хотел. А разве я хуже других? Или что?
- Или что, - подтвердил Юный.
- Вот этими всякими консервами и загубил свое здоровье. А как мне хотелось иногда домашнего борща и котлет. Домашних котлет, не тех, что в магазине продаются. Иной раз так в желудке заноет, что не знаешь, куда деваться... В такие дни я ходил на Чайковского, знаешь, там двухэтажные дома около детского сада? Проходишь мимо них по тротуару, а из какого-нибудь окна обязательно пахнет борщом...
- И котлетами, - добавил Юный.
- Да, и котлетами. Станешь там под окном и все нюхаешь. Но иногда мне так и хотелось крикнуть в это окно: «Послушайте, дайте мне немного вашего борща! Ну хоть попробовать!»
- И котлет, - добавил Юный.
- Да, - вздохнул Рыбис, - и котлет.
- Слушай, завязывай, а то я уже есть захотел, - наехал на него Юный.
Странно, но во всем коридоре, пока они шли, им никто не повстречался. Ни с кем они не столкнулись и на лестничной площадке. Лечебница словно вымерла. Оставалось пройти медсестру на входе, но и она отсутствовала. Это тоже было странно, но для Рыбиса хорошо. Он обрадовался, когда ступил нетвердыми ногами на асфальт.
- Пойдем туда, Юный, - Рыбис показал рукой влево, - там за корпусом есть лужайка. Там и дорога недалеко.
Едва договорив последнюю фразу, он снова упал. Юный опять не успел его подхватить. Он склонился над другом, пытаясь приподнять его голову, и, как в первый раз, беспомощно озирался по сторонам.
- Все нормально, Юный... пока, - произнес Рыбис. - Помоги мне встать, - слабо проговорил он.
- Ты меня так больше не пугай, Рыбис.
- Пойдем, пойдем, тащи меня отсюда. Тащи быстрей...
Юный приподнял Рыбиса, закинул его руку через свою шею и рванул вверх. При этом Рыбис слабо охнул, но Юный, не обращая внимания, потащил его дальше. Ноги Рыбиса уже не перебирали, а просто волоклись по асфальту. Через десяток шагов Юный остановился, перехватил Рыбиса и понес, как ребенка. Еще шагов через тридцать Рыбис попросил:
- Все, Юный, тормози.
- Что такое? - Юный продолжал идти.
- Тормози. Или нет, донеси меня до той полянки. - Рыбис показал рукой, в которой был зажат апельсин.
Юный свернул направо и зашагал по траве по направлению к небольшой лужайке, где стояло дерево. Он принес Рыбиса к этому дереву и усадил на траву. Но Рыбис уже и сидеть не мог. Тогда Юный пристроил его к дереву.
- Вот так по кайфу, да, Рыбис? - спросил Юный после того, как сам уселся рядом.
- Да, так хорошо, - медленно произнес Рыбис.
После этого струйка какой-то розовой жидкости вылилась у него изо рта. Рыбис закрыл глава и несколько секунд молчал. Потом спросил:
- Как ты думаешь, Юный, Бог есть?
- Ты, а я откуда знаю? - развел Юный руками.
- А если есть, то куда я попаду, в рай или в ад?
- А чо ты меня спрашиваешь? Я там чо, был, что ли?
- А они говорят, что есть.
- Кто это они? - не понял Юный.
- Ангелы. Вот они. Недалеко от нас. Тоже на траве сидят. Их двое.
- Где? Я никого не вижу. - Юный вертел головой по сторонам.
- Вот. - Рыбис показал рукой прямо перед собой.
Юный подумал, что Рыбис начинает бредить. Но все равно он спросил:
- А откуда ты знаешь, что это ангелы? У них что, крылья?
- Нет. Они одеты во все белое и курят сигареты. С белым фильтром.
- Да-а? - протянул Юный. - А о чем они говорят?
- Сейчас они не говорят. Ждут.
- Чего ждут?
- Меня, - ответил Рыбис и так посмотрел на Юного, что тот поежился. В глазах Рыбиса было что-то неземное, была разгадка какой-то великой тайны, которую тот узнал только что. И тем не менее Юного поразили последние слова Рыбиса, которые тот произнес в своей жизни. Он сказал:
- Какой он, наверное, вкусный, этот апельсин.
После этого Рыбис застыл и уже больше не дышал и не двигался. Его рука так и осталась у груди, сжимая апельсин, а глаза смотрели перед собой туда, где он увидел ангелов.
Юный все-таки пожелал убедиться, что Рыбис умер. Для этого он помахал рукой у него перед глазами, потом пару раз толкнул и потом спросил:
- Ну как там, Рыбис? Светло или темно?
И когда Рыбис ему не ответил, тогда он и понял, что тот умер. Теперь его надо было убрать куда-нибудь. Но куда и как? Юный, сидя на земле, начал чесаться. Чесаться и думать. Думать и чесаться. Через минуту он бросил это дело и побежал за велосипедом. Он быстро пригнал его и поставил рядом с деревом. Кое-как усадил мертвого Рыбиса на раму, а потом и сам не без труда залез в седло. Он взялся за руль и, оттолкнувшись ногой от дерева, поехал. Как только он выехал на дорогу, ведущую в город, в небе послышались раскаты грома. Юный на ходу посмотрел в небо и увидел непонятно откуда взявшиеся тучи. Он стал крутить педали быстрее. Он уже знал, куда ему ехать. На кладбище, куда же еще ехать с мертвецом?! Но это было далеко, на другом конце города.
На улице резко похолодало. Теплый весенний день сгинул куда-то без следа, и пошел дождь, не очень-то теплый дождь, он заставлял Юного ехать быстрее, и Юный, прищурив глаза, уносился все дальше и дальше от того места, где Рыбис увидел ангелов. На всех светофорах ему был зеленый свет, и он не удивлялся этому, ему казалось, что так и должно быть, так что по всей дороге до кладбища он ни разу не остановился. Только в одном месте он засомневался. Это было перед подъемом в гору, после Вольноаульского моста. Подъем был крутой, он боялся, что не вытянет с таком балластом, как Рыбис. Но там ему в спину подул какой-то странный ветер, который и вынес его на самый верх. И еще Юный боялся, что во время езды Рыбис будет съезжать с рамы, но и этого не случилось.
Рыбис сидел на своем месте спокойно, крепко держал в руке апельсин и смотрел на дорогу своими стеклянными глазами. Он бесстрастно наблюдал за уличным движением, когда Юный в последний раз показывал ему улицы родного города, в котором Рыбис прожил сорок лет, города, который не дал Рыбису ничего.
Дождь, так быстро начавшийся, так же быстро и закончился. Он шел всего несколько минут, но за это время успел обмыть весь город, Рыбиса, велосипед, а заодно помыл и Юного. Когда они все втроем, то есть Юный, Рыбис и велосипед, въехали на кладбище, солнышко уже выглядывало из-за туч.
Юный подъехал к оврагу, что делит кладбище пополам, нашел дерево, схватился рукой за ствол, прислонил к нему велосипед и осторожно слез с него, придерживая Рыбиса одной рукой. Потом нагнулся, взвалил на себя мертвеца и понес его вниз. Пройдя несколько шагов по склону, он остановился и осторожно опустил Рыбиса на землю.
- Ты помнишь это место, Рыбис? - спросил Юный, оглядывая овраг. - Мы здесь откидывались с тобой на прошлую Пасху? Подожди-ка, я щас, - пообещал живой мертвому.
Он спустился на дно оврага, туда, где пробегал ручей, и скоро вернулся со сломанной лопатой.
- Вот здесь! - Юный очертил прямоугольник рядом с телом Рыбиса, а потом быстро, очень быстро начал копать. Через минуту от его мокрой одежды пошел пар. Он ни разу не передохнул, и в несколько минут могила глубиной в полметра была готова. Тогда Юный выбрался из ямы, которую выкопал, и, задыхаясь, объявил:
- Все, хватит, а то слишком заметно будет!
После этого сел на землю и, вытащив папиросу из сырой пачки «Беломора», с удовольствием закурил. И сразу почувствовал усталость, она давила на позвоночник. Чтобы унять ее, Юный откинулся назад, на сырую землю, и лежал так, пока не отдышался. Он забыл, что так можно и заболеть, а когда встал, то у него слегка закружилась голова. Однако он не придал этому особого значения. Юный подошел к другу, склонился над ним и вытащил из нагрудного кармана пижамы свернутый вчетверо лист бумаги. Он развернул его и прочитал: «Я родился в бараке». Больше там ничего не было. Юный ухмыльнулся, в последний раз посмотрел в глаза Рыбиса и сказал:
- А ты боялся, Рыбис. Как же ты в ад попадешь, когда ангелов видел?! Нет, только в рай. Вот у тебя и пропуск есть.
С этими словами Юный снова вчетверо сложил этот лист и положил его обратно, откуда взял. Потом закрыл Рыбису глаза и осторожно стащил его в могилу. Рыбис и там не расстался со своим апельсином. Он держал его крепко, прижимая к груди, и, кажется, был доволен. По крайней мере, он улыбался. А может, и нет. Может, Юному это только показалось. После этого оставалось одно - закопать. Юный делал это не глядя и тоже очень быстро. Когда он закончил, над могилой образовался небольшой бугорок. Он вытер пот со лба, постоял немного, потом достал папиросу и положил ее на могилу. Его не смущало, что Рыбис не курил. Но надо же было положить что-нибудь от себя.
- Ну, давай, Рыбис, я пошел. Мне еще надо велосипед Пале отогнать. Короче, скоро увидимся, я к тебе на Пасху приду.
Юный повернулся и пошел. Как-то тяжело было уходить отсюда, ему казалось, что он что-то забыл. И какое-то пустое место образовалось в голове. Не то чтобы у него раздвинулись мозги, а просто чего-то не хватало. Юный крутил в руке лопату и шел, глядя себе под ноги. Вдруг он остановился и с силой зашвырнул лопату в кусты. И сразу стало легче.
Через две недели была Пасха. Было много солнца и тепла, цветов и венков, куличей и крашеных яиц. И все это в городе мертвых, куда в день Христова Воскресения приходил город живых. В этот день на кладбище было много народу. Был и Юный. Но в эту Пасху ему было нехорошо, потому что он заболел. Он схватил воспаление легких, когда хоронил Рыбиса, и всю неделю тяжело болел, пытаясь лечиться лишь одним проверенным средством - водкой. Но она не помогала. Сегодня ему было лучше, но все равно болели спина и грудь, голова тоже болела, а кроме того Юный попал в слабосилку. Он пришел к обеду, когда люди уже начинали расходиться, но все равно успел приложиться к стакану на нескольких могилах у сердобольных людей. Также ему удалось собрать в пакет немного провизии. И теперь он сидел на корточках у могилы Рыбиса, курил и поглядывал наверх, на дорогу, где ходили люди. На бугорке, который уже успел немного осесть, были разложены кусочек кулича, два крашеных яйца и две домашние котлеты.
- Ну как ты там, Рыбис, - спрашивал Юный, - уже успел попробовать апельсин? Ну и какой он оказался? Сладкий и кислый? - Юный прикрыл глаза и продолжил: - А я уже расхумарился. И вот, котлет тебе принес. Похаваешь потом... Ты знаешь, в этом году какая-то Пасха не такая. Не то, что в прошлом, когда мы с тобой здесь откидывались. Нам еще какой-то мужик бутылку водки подогнал, помнишь? Целую. И харчей было больше. В натуре. И вообще, как-то веселей. А сейчас мне как-то стремно... на душе. И тело все болит. И все мне не так. Стою на углу, и скучно мне. Не могу смотреть на все эти сытые рожи. И некому об этом сказать. А они все ходят и ходят. Скучно мне, Рыбис. И плохо мне. Только вот хорошо, что солнышко светит.
Юного разморило. Он устал сидеть на корточках и растянулся на траве, подложив под голову руки. Как хорошо ему было лежать вот так, глядя в далекую голубизну неба, когда солнце, не обжигая, грело его своими лучами, когда обдувал его ласковый теплый ветерок, когда какие-то птички затейливо пели вокруг, перескакивая с одного дерева на другое, когда внизу журчит прозрачный ручей, когда знаешь, что сегодня праздник, когда хочется думать, что этот праздник не кончится никогда. Было бы так всегда - вечная Пасха. Юный бы отсюда никуда не ушел. Он замечтался и закрыл глаза. И стало ему так хорошо, что он перестал ощущать свое тело. Ни рук, ни ног у него не было. В ровном неярком свете он поплыл в какую-то тишину. Там было хорошо и спокойно. Там были и свои звуки, негромкие, но какие-то странные. Среди этих звуков Юный различил голоса. Говорили двое:
- Они все время грешат.
- Потому что они люди.
- Но мы же не грешим.
- Потому что мы - ангелы.
- Мне жаль их.
- А мне - нет.
- Они не знают, что такое смерть.
- А мы не знаем, что такое жизнь.
- Но и мы не знаем, что такое смерть.
- ОН знает.
- Тогда зачем мы Ему?
- ОН знает.
- А мне все же интересно - что такое жизнь?
- Жизнь - это история одного апельсина.
И вслед за этим послышался смех.
Юному захотелось увидеть этих ангелов. От открыл глаза и увидел их. Они сидели на травке, неподалеку. Их было двое, и одеты они были во все белое. У одного были белые брюки и рубашка, у другого - белые брюки и белая майка с длинными рукавами. Они курили и разговаривали. Все было так, как описывал Рыбис. Юный приподнялся на локте и уставился на них. Он в первый раз видел ангелов. А они с виду были обычные люди. Одному было на вид лет двадцать пять, другой был чуть постарше. Оба были блондинами.
- Чо смотришь, мужик? - спросил один из них.
- Это вы тут сейчас разговаривали? - спросил Юный. Он волновался, во рту у него пересохло, ведь он в первый раз разговаривал с ангелами.
- Ну мы, и чо? - ответил второй.
- А вы... - Юный хотел спросить: «Вы ангелы?», но почему-то испугался и спросил совсем другое: - А вы курите сигареты с белым фильтром?
И тогда эти двое засмеялись. Юный знал этот смех. Он сам так смеялся, когда курил анашу.
- Нет, - ответили ему, - мы курим папиросы без фильтра. Хочешь курнуть?
Один из них протянул ему дымящуюся папиросу. Юный, лежа на траве, потянулся к ней рукой. Но, наверное, в тот момент лицо у него было глупое, потому что эти люди в белых одеждах снова засмеялись. Ангелы не могли так смеяться. Это были не ангелы. Это были совсем не ангелы... |