Южная звезда
Загружено:
ЛИТЕРАТУРНО-ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ ЖУРНАЛ № 1(50)
Валерий Дольников
 Дыхание осени

Стояла ранняя осень. Я пребывал в том состоянии, когда многое уже было «после» - после развода, после возвращения из скитаний, после лучших времен некогда бурной, но бестолковой жизни. Радовали свобода, мятежный дух аферизма, насквозь пропитавший нашу эпоху, и даже полная бесперспективность в дальнейшем. Желаний много, шансы минимальные, возраст максимальный, но жить еще хочется.

И вот в один ясный осенний день спускался я по улице и на углу с каменным бюстом выдающегося поэта обонял крепкий запах жареных пирожков: стойкий аромат горелого масла, теста и разных начинок. Дверь под неприметной вывеской была открыта, запах манил, и я вошел в тесное помещение, в котором как-то ухитрились разместиться прилавок, длинный подвесной стол вдоль всей стены и корзина для мусора.

За стойкой сидела немолодая женщина, одетая в традиционную униформу работника общепита постсоциалистического периода. Увидев меня, она встала, приветливо улыбнулась и несколько раз махнула полотенцем по прилавку, как бы убеждая, что здесь меня ждут и все уже готово. Я спросил пирожков с печенью. Она сказала, что вот-вот пожарят новую партию. «Подождете?» Я согласился, заказал водки, бутерброд с колбасой и стал, опершись о настенный столик.

Пока она сосредоточенно наливала, я рассмотрел ее внимательней. Небольшого роста, с густыми волосами, крашенными в каштановый цвет, она сохранила еще былую стать и красоту. В то же время сквозь ее улыбку прорывались пронзительная тоска, жизненная усталость и еще что-то, чего одним словом не выразить... Какая-то печать, оставленная на поколении, сполна хватившем лиха в молодые годы, вынужденном работать и выживать нынче.

Пауза затянулась, и, не желая разорвать намечающийся диалог и разбираемый любопытством, я совсем некстати брякнул:

- Хорошо тут у вас. Тихо.

Она подала заказ и напомнила, что пирожки будут уже скоро.

Я выпил, и пока жевал бутерброд, она сказала, что видела меня где-то. Вскоре мы выяснили, что она приняла меня за довольно известного в городе художника, с которым мы очень схожи. Нас, кстати, многие путают, даже его ученики и члены Союза художников, чем я очень горжусь.

- Как вас зовут?

Она назвалась Еленой Николаевной.

- Вы давно здесь работаете?

- Нет. Я вообще недавно работаю.

Я удивленно склонил голову.

- У меня недавно умер муж. Он был генералом. Может, вы его знали?

Она назвала его фамилию, а я наврал, что он был мне знаком. Она посмотрела на меня благодарным взглядом, и синие глаза ее засияли счастьем.

- Правда?

Я еще раз убедительно кивнул.

Она стала воодушевленно рассказывать о том, как они познакомились, как носила их по свету его служба. Сколько мест они поменяли, сколько городов и гарнизонов! Это было очень счастливое время. Были молодость, любовь, вера в будущее своих детей… Воспоминания преобразили ее. Она сделалась энергичной, молодой, любящей женщиной.

- А кем вы работаете?

Я что-то промямлил об очень перспективной работе, которой в действительности даже не предвиделось. Она порадовалась за меня и уважительно покачала головой: везет же людям в такое время. Наконец подали поднос с горячими пирожками, и я заказал еще водки.

Отворилась дверь, и с шумом впорхнула стайка студентов художественного училища, расположенного через дорогу. Они здесь были завсегдашними посетителями. Быстро обсудив, кто что будет есть-пить, схватили по пирожку, по салату и так же шумно вынесли свои худые туловища в затертых джинсах и неразмерно длинных свитерах за дверь. Она проводила их теплым материнским взглядом.

- У меня двое. Уже взрослые, конечно. А у вас есть дети?

- Тоже двое.

- Здесь живут?

- Дочка осталась с женой, а сын приехал ко мне.

- Приехал?.. А где дочь с женой?

- На берегах Средиземного моря.

Она посмотрела как-то странно: то ли с сочувствием, то ли просто не поверила, хотя на этот раз я сказал правду.

- Так вы врозь?.. У моей старшей тоже не сложилось...

- А у вас сложилось? - спросил я.

- Да что там сложилось! Вот раньше действительно все было хорошо, а теперь? Думаете, я бы работала, будь он живой? В моем-то возрасте по двенадцать часов всю неделю... Устаю так, что ночью уснуть не могу, а заработок - одно название. Но деваться некуда, вот и крутись, как можешь.

Она смахнула невидимые крошки со стойки и тяжело опустилась на низенькую скамеечку возле окна.

Мне стало невыносимо больно за нее и стыдно за себя. За то, что я, гораздо моложе ее, нахожусь в таком же безвыходном положении и, что самое страшное, не могу изменить ни своей жизни, ни ее, ни жизни других людей. Как ужасно сознавать полную беспомощность!

Я простился с ней и вышел на улицу.

Солнце упало на запад, день угасал. Воздух, напоенный свежим ароматом осени, дохнул прохладой, оставив горечь и холод в душе…


...Прошло время, и та закусочная закрылась на ремонт. Моя случайная знакомая осталась без работы и, вероятнее всего, устроиться никуда уже не смогла. Кому нужны работники в преклонном возрасте?

Я тоже живу надеждой, что вот-вот начну работать.

Мы редко, но все же виделись в городе, при встречах улыбались друг другу, интересовались делами, понимая при этом, что вопрос никчемный.

Недавно я увидал ее, идущую вверх по улице. Она была сосредоточена, находясь во власти своих мыслей. И я не окликнул.

То ли не захотел отвлечь, то ли побоялся, а может, еще почему-то…


Граница счастья


Мы сидели у костра втроем - неисправимые романтики, страстные охотники, готовые по первому зову броситься заряжать патроны и укладывать вещи в рюкзаки. Многие нас не понимали, но мы из года в год брали отпуск ранней осенью и уезжали охотиться в леса вологодские. Жили в охотничьей избушке на берегу лесного озера, со всех сторон плотно сжатого огромными деревьями. От избушки вправо на взгорок просматривалась заросшая травой колея дороги. Видимо, кое-когда сюда приезжали на транспорте, но, сколько там были, никого не видали, разве что несколько раз по первым заморозкам захаживали на болота за клюквой деревенские тетки, маленькие нескладные берендейки.

На Вологодчину выезжал я с двумя товарищами. Остальные наши друзья не ездили, выставляя разные причины. Но истинную причину мы знали: их не пускали жены. Если на день-два они «со скрипом» еще могли отпустить своих нерадивых мужей, то на месяц - никогда!

У нас троих вопрос с поездкой не становился причиной семейных раздоров. Сергей, чтобы его отпустили, отремонтировал крышу, заготовил консервированные овощи на зиму, купил жене дорогую шапку, а дочери пальто и был отпущен с благословлением. Николаю было несколько проще. Он уже год не разговаривал с женой, и дело у них шло к разводу. Я тоже, загасив свой семейный очаг, с упоением пил свободу большими глотками. Нас троих связывала многолетняя дружба, объединяла любовь к природе, охоте к путешествиям, манила романтика, и время было другое. Тогда коммунисты еще не свернули флаги и не сдали полномочия.

Охотились мы всегда жадно, с воодушевлением. В нашем степном крае такой охоты нет. У нас в основном охота ходовая по балкам и полям, где много простора и хороший обзор. За день натопаешь столько километров, что к вечеру ног не чувствуешь. А здесь леса густые, с непроходимым буреломом, высоченными соснами, боровой дичью и зверем. Земля сплошь устлана мягким хвойным ковром. Тут нужно особое внимание и чутье.

В последние несколько дней стояла великолепная погода, и мы славно поохотились - настреляли много рябчика, тетерева, глухаря. Было столько дичи, что нам пришлось соорудить маленькую коптильню и таким образом спасать добычу. Но зверь, ради которого мы приехали сюда уже четвертый раз, нам опять не встретился. Мы хотели взять медведя. В прошлом году даже было встретились с ним, и встреча была шибко занимательная.

…В тот год напросился с нами еще один приятель - охотник молодой, но, как все новички, гонористый: все он умеет, все знает, советов не слушает. На хозяйстве оставались по­очередно. В тот памятный день еду готовил он. Собственно говоря, готовить на охоте - не проблема. Всегда под рукою есть дичь, какие-нибудь овощи, тушенка в конце концов, словом, много времени это не забирает. Быстренько управившись по кухне, наш бахвальный охотник решил прогуляться по лесу самостоятельно, прихватив, правда, ружье и два десятка патронов, снаряженных картечью и пулями. Не успел он подняться на взгорок, как из лесу прямо на него вышел матерый медведь. Его, вероятно, привлек запах приготовленного обеда, и он пожаловал в гости. Остановившись метрах в пятнадцати, зверь помотал огромной головой и встал на задние лапы. Роста он был больше двух метров, но от страха нашему приятелю показалось, что тот не меньше пяти. Он ослабевшей рукой сдернул с плеча ружье, переломил и попытался вставить патрон в патронник, но пальцы рук его не слушались. Все не мог вложить патрон. Патронами уже была усыпана земля вокруг него. Когда уронил последний патрон и понял, что дело его кирдык, стал спиной продвигаться назад к избушке и диким голосом заорал. Медведь опустился на четыре конечности, поднял голову и заревел. Так они проголосили минуты три, после чего медведь повернулся и прыжками проследовал в чащу леса.

К тому времени мы уже возвращались с охоты и были сравнительно недалеко. Услышав крики товарища и медвежий рык, бросились на помощь, на бегу заряжая ружья, но через несколько метров остановились, увидев переваливающуюся спину убегающего медведя. Взять его с такого расстояния не представляло труда, но было это накануне отъезда, переработать большое количество мяса и жира мы бы не смогли, а бить зверя ради забавы - дело скверное и безнравственное…

С каждым новым поленом, брошенным в костер, огонь весело взмывал вверх, озаряя наши лица. В котелке на треноге варился суп. Свет костра налипал на стволах соседних деревьев, оседал на гладь озера. Мы готовились уезжать. Уже на исходе были патроны и спирт. Можно было бы сходить в деревню и подкупить маленько, но мы решили этого не делать - устали. Разговор вязался вяло. За три недели наговорились вдосталь. Сергей вдруг спросил Николая:

- Уже подал на развод?

- Приеду и подам.

- И не жалко все рвать? Пятнадцать лет живете. Дочь подрастает.

Николай молчал.

- Это ж какая причина серьезная должна быть, - не унимался Сергей. - Чего тебе неймется?

- Она не любит охоту, - пробурчал Николай.

- Ох ты! А ведь что-то она любит, чего ты понять не можешь. Так она не побежала с тобой разводиться.

Я улыбнулся, представив, как его Галина мчится в суд из-за какого-то очередного конфликта. С первого взгляда она производила впечатление человека, пропитанного ангельским смирением и робостью. На работе и на людях так оно и было. Работала она очень прилежно и грамотно, но без желания. Зато дома, при своих, она частенько закусывала удила, от чего всем доставалось лиха. И еще одна черта характера была подчас невыносима - она была патологически ревнива, и от этого жутко страдали и Николай, и она сама. Частенько после таких бурь Николай ночевал в гараже.

- Моя тоже не в восторге от моих увлечений. Все жены, если хочешь знать, не жалуют, когда мужья вне дома. Это восстает их материнский инстинкт: все мое должно быть при мне. Но все как-то устраиваются и живут. А может, у тебя другая женщина появилась, пока мы не виделись? - хитро прищурил глаза Сергей.

- Да нет, что ты, - возразил Николай.

- Коля! Тебя месяц не было дома. Может, кое-что можно забыть, что-то простить и всколыхнуть прежние чувства. Ведь была же у вас настоящая любовь? Мы вам даже завидовали… Я вот вам случай расскажу. Этой весной и летом я и еще двое художников-реставраторов восстанавливали алтарь в одной церкви. К нам в помощники определили старца, который выполнял подсобные работы и хлопотал о нашем быте. Он был немногословен, мудр и сердечен, временами пояснял нам Святое писание, отвечал на вопросы с позиции глубоко верующего человека. Однажды вечером между нами возник спор о том, что же такое счастье человеческое, как его разглядеть и, если уже обрел его, как уберечь, где есть граница его пределов. Спросили старика. Он долго молчал, потом разгладил седые усы и поведал нам притчу.  

«Маленький мотылек долго летал в ночи. Он замерзал, хотел тепла и мечтал обрести счастье. Ему казалось, что счастье - это когда тепло. Мотылек долго кружил в поисках своего счастья и, уже было совсем отчаявшись найти его, вдруг увидал подрагивающий огонек. Робкий свет его едва пробивался сквозь плотные ветви черных деревьев и густую пелену тумана. Вот он, долгожданный, дарящий тепло свет!

Мотылек что было сил устремился на огонек. Он так спешил, что не заметил затворенные створки окна, и со всего размаху своих маленьких крылышек врезался в стекло. Больно ударившись, он упал на мокрый подоконник и, вконец обессиленный, зарыдал. Ему было и больно, и обидно, что он уже долетел до счастья, что его можно обнять, с ним будет тепло и радостно, но какое-то холодное прозрачное стекло преградило ему путь, помешав им соединиться. Собрав последние силы, он вновь ринулся к свету, порхая вдоль стекла и вверх, и в стороны, надеясь найти хоть маленькую возможность залететь внутрь и навсегда соединиться со своей мечтой.

Вдруг он почувствовал рядом теплое дуновение, полетел в ту сторону и обнаружил, что форточка чуть-чуть приоткрыта. «Как мое счастье близко», - подумал мотылек и впорхнул в комнату. Здесь царил покой. Свет одинокой свечи озарял маленькое пространство стола. Мотылек присел на оконную раму, а сердце его радостно забилось. Он наслаждался теплом и уютом, впитывал счастье, подаренное ему судьбой. Освоившись, он даже стал размышлять о несправедливости, царящей вокруг: получается, чтобы обрести покой и счастье, нужно много пережить и испытать в жизни. Зачем? Он знал, что многие, не мучаясь, обретают все и сразу, едва родившись.

Маленький глупый мотылек не ведал, что в жизни каждому положено то, что предназначено лишь ему. Ни больше, ни меньше. Да и откуда ему было знать это, для чего? Он уже обрел то, что хотел, - у него есть Его Счастье, и ему больше ни до чего нет дела! Размышляя о смысле бытия, он все чаще поглядывал в сторону желтого язычка свечи. «Вот откуда идет и свет, и тепло. Стоит перебраться поближе, чтобы у меня стало больше счастья», - решил мотылек и радостно полетел прямо на пламя.

Сгорая, он даже не успел понять, что счастья много не бывает. Оно или есть, или его нет вовсе. Просто, когда имеешь этот дар, нужно его ценить и оберегать, чтобы хватило надолго».

…Сергей замолчал. Мы тоже молчали. Каждый осмысливал услышанное по-своему.

Костер тихо догорал, дыша в серой золе неяркими оранжевыми всполохами.

Где-то в глубине леса громко охнула выпь.

С темной глади озера потянуло прохладой - скоро рассвет.

Щемящая тоска сдавила грудь, и я вдруг признал, что жило со мной давно - захлебнулся я своей свободой, надоело пустынное одиночество внутри. Мне захотелось вдруг стать тем мотыльком, но не сгоревшим в пламени от жадности. Хотелось купаться в теплом счастье долго, не пересекая той черты, за которой можно все потерять.

Но кто знает - где эта граница?

Перепечатка материалов размещенных на Southstar.Ru запрещена.