Южная звезда
Загружено:
ЛИТЕРАТУРНО-ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ ЖУРНАЛ № 3(52)
Сергей Телевной
 Зачем поливать сухие деревья и сорную траву

Саня Гончар - беспробудно зависимый выпивоха и местный пятидесятилетний поэт - с громким стуком вошел в кабинет к сотоварищу Владимиру Доброскокову. Тот служил среднезначимым клерком в бумаготворческой конторе, но в компании местных сочинителей воспринимался как босс.

- Прикинь, Вован, приезжает участковый ко мне, вежливо здоровается, - Саня прямо с порога обратился к Доброскоков, который методично рвал бумаги и отправлял их в уже пресытившуюся урну. - Извини, Владимир Павлович, - поправился Саня Гончар, вспомнив, что его сотоварищу не нравится, когда того вот так, по-пацански, называют Вованом.

- Александр, мне некогда тебя выслушивать, - Владимир Павлович не скрывал раздражения и говорил правду. - Я здесь работаю последний день, увольняюсь! - В подтверждении этого сердитый ноябрьский ветер захлопнул форточку подслеповатого кабинетного окна.

- Палыч, ты помнишь, что я тебе говорил: не поливай сухие деревья и сорную траву. Ты не слушал пьяного Гончара. Вот этот сухостой и чертополох тебя и подвел под монастырь. Я же знаю, как они на тебя писали... - подытожил алкозависимый Гончар.

- Всезнающий ты наш, - горько усмехнулся Доброскоков. - И ты туда же, учить меня…

- А теперь скажи, - вернулся к своей теме Гончар. - С чего бы это участковый ко мне так воспылал?

- Ну, рассказывай про участкового... - Доброскоков, не отрываясь от своего нервно-истощающего занятия - уничтожения шедевров бюрократического творчества, согласился выслушать. Потому что было бесполезно спорить: пока тот прочтет свои новые стихи и не выпросит 30 руб. на бутылку самопальной водки, не отстанет.

- Приезжает мент, такой вежливый. Я думал, опять им план надо выполнять. Они прошлый раз, суки, ко мне домой приехали: садись, говорят, поедем в отдел. Я говорю: с какого перепуга? Разберемся, отвечают. А я трезвяк, как стеклышко. Короче, привезли…

- Быстрее излагай, - Владимир Павлович не скрывал раздражения.

- Привезли, значит, говорят: распишись в протоколе, что ты задержан за распитие пива в общественном месте. Говорю им: я конскую мочу не пью, я - только водку. Они: распишись, уплати штраф 100 рублей и свободен. А то в обезьянник закроем.

Саня изобразил на лице одухотворенное печеное яблоко, что предвещало чтение стихов, не напечатанных в районной газете по причине непечатности.

- Ну, давай, читай свои вирши, - обреченно согласился Владимир Павлович.

- Нет, погоди. Дали они мне стольник, я оплатил штраф, принес им квитанцию. Все чин чинарем. Они пояснили: нам нужно план по протоколам за административные нарушения выполнить, чтобы премию получить. Ну, и на этот раз я думал, опять, суки, на мне план решили выполнять.

Непризнанный гений изменил привычный сценарий поведения и стихов читать не стал. Под пальцами Владимира Павловича обреченно шуршали материализованные лишь в бумаге решения, постановления, распоряжения и фрагментарно летели в урну.

- Короче, говорит мне участковый. Ты в горячих точках был? Был, отвечаю. Смерти в глаза смотрел? Прям так и говорит, по-книжному: смерти в глаза смотрел? Ну, смотрел, говорю. А сам и соображаю, что за непонятку они затеяли. Киллера ищут, что ли?

- Вообще, ты мне это зачем рассказываешь? - Доброскоков отвлекся от разбора и ликвидации бумажных завалов. - Саня, у меня у самого проблемы, я же тебе говорю: увольняюсь с работы.

- Палыч, не волнуйся… Я этих работ, знаешь, столько поменял!.. И ничего, все еще живой и всегда нахожу на что выпить. А тебе, трезвеннику, много ли надо? - одухотворенное печеное яблоко Саниной физиономии предвещало чтение скабрезных стишков. Ну, блин, Барков доморощенный!..

- Саня, трезвеннику всегда больше надо!

Доброскоков ожидал подобного развития ситуации, ожидал, что останется без работы: повсюду оптимизация, реструктуризация, а проще - сокращение. Под него методично копали, на него капали, а потом и откровенно поливали грязью. Но Доброскоков надеялся - наверху предложат что-нибудь подходящее. Однако ничего не предложили. Просто позвонили из головного офиса: «Владимир Павлович, мне выпала неприятная миссия сообщить, что вам надо написать заявление по собственному желанию».

- Ну, слушай, Владимир Павлович! Мент мне и говорит: на моем участке труп обнаружен, в речке Вонючке…

- В дренажном канале, - официально поправил Владимир Павлович, - слышал…

- В речке Вонючке, - настоял Саня. - Я сначала перемохал, думал, хотят на меня этот труп повесить. Но нет, слава богу... Короче, говорит, надо вытащить. Магарыч, мол, с него… Ну, мне пришлось ехать с ним, вытаскивать труп. Дали мне одеть ОЗК. Знаешь, что такое ОЗК?

- Общевойсковой защитный комплект, - отрапортовал Доброскоков, - что, я в армии не служил? - Владимир Павлович продолжать сортировать и рвать казенные бумажки.

- Что, следы заметаешь? - вдруг переключился сочинитель.

- Ты быстрее рассказывай про утопленника, бери на бутылку и… «давай, до свидания!» - неожиданно для себя процитировал с деланным акцентом он глупенький припев.

А Саня, не обращая внимания на предостережение Доброскокова, продолжал:

- Представляешь, понаехало человек десять-пятнадцать. Прокуратура-макуратура, пожарники, вояки… А труп, вижу, в камуфляже плавает - вниз лицом… Никто не хочет лезть, - печеное яблоко Саниного лица перестало быть вдохновенным. - Ну, пришлось лезть в воду, вытаскивать. Представляешь, это оказалась девушка - контрактница из местной воинской части. Кое-как вытащили, один пожарник помог. Там берег крутой, привязали ее к носилкам, потом на ремнях волоком тащили. Видно, красивая была, волосы золотистые по воде плавали… - подвел резюме Гончар.

- К чему ты это мне рассказываешь? - пожал плечами Доброскоков. - Думаешь, я такой впечатлительный и добавлю на водку?.. Ну, на тебе еще тридцатку, только иди с богом.

- А рассказываю вот почему. Вот ты сейчас здоровый, упитанный в каком-никаком кресле сидишь, хоть и последний день.

- Досиживаю… - уточнил Владимир Павлович.

- Ну, да… С тобой все еще хотят дружить и общаться, пока не узнают, что ты не у дел. И девушка та была молодой и красивой. Каждый с ней не прочь был задружить… А вот утонула непонятно как, точнее, помогли ей утонуть, как говорят менты. И никто не захотел ее вытаскивать. Позвали меня, алкаша. И ты вдруг сорвешься в речку Вонючку - никто не захочет вытаскивать. Придется меня звать…

- Саня, ты, по-моему, буровишь. Я еще не труп! - посмотрел исподлобья Владимир Павлович на Саньку. - Я еще здоровый и упитанный. Врежу промеж рогов, ты точно сам трупом станешь …

- Палыч, я ж иносказательно… - печеное яблоко Саниного лица сделалось виноватым. - Я к тому, что доброжелателей у тебя всегда хватало, и они помогают тебя в речку Вонючку спихнуть. А я хоть и прошу на бутылку, но уважаю. Не у всех прошу, даже если приходится по два-три дня без дозаправки… - Саня развел руками, показывая мозолистые ладони - месяца три он уже работает дворником. Заработок нормальный, его, правда, сразу же изымает жена Катюха - потому на бутылку и просит. Впечатлений на такой работе - масса, времени опять же для сочинительства хватает, пояснил Саня.

Гончар еще в советские годы закончил филфак в университете. Но в связи с его известным пристрастием диплом филолога уже долгое время оставался пылиться среди рукописей и газетных вырезок. А вот стихи - перли, правда, если Гончар принимал допинг. И исполнял он их под гитару классно…

Владимир Павлович признавал, что Гончар самый способный среди местной литературной братии. Но «продукт» его творчества никем особо не был востребован. Потому Доброскоков к Гончару относился снисходительно и был доволен, что в свое время оставил бестолковое литературное занятие. Правда, среди местных сочинителей - не особо могучей кучки поэтов-поэтессок и двух-трех протургеневских рассказчиков - стоял он особняком, числился в драматургах. Когда-то, во времена оные, Владимир сочинил одноактную пьесу, поставленную местным народным театром. Доброскоков уже тогда был маленьким чиновником - по культурной части. Так с тех пор и не сошел с этой чиновничьей стези, а драматургию забросил. Ну, разве что сценарии, случалось, сочинял к праздникам по производственной необходимости…

- Ну, Палыч, бывай, спасибо за подпитку. Я пошел, в случае чего обращайся. Метла всегда найдется, и вдохновение вернется. Может, ты второй Грибоедов, сочинишь свое «Горе от ума»… - предположил Гончар. - Между прочим, сам Андрей Платонов дворником был…

- Я не второй Грибоедов и не третий Платонов, а первый Доброскоков! А Платонов, чтоб ты знал, дворником не был. Сам про себя анекдот запустил…

- Был он дворником, был… И Астафьев на мясокомбинате работал, и Бродский - в морге… - не унимался Саня.

- Слушай, ты меня уже достал…

- Ну, Владимир Павлович, обращайся, если что… - и ушел Александр Гончар, прихватив, исключительно из уважения к Доброскокову, шестьдесят целковых - на две бутылки самопальной водки…

Доброскоков встал из-за стола, прошелся по кабинету.

За окном слякотила поздняя осень. Глаза упирались в заброшенную стройку. Летом, бывало, здесь местная пацанва устраивала паркур - травмоопасную беготню и прыготню по бетонным рытвинам. Сейчас стройка, подсвеченная ионом рекламы, ежилась арматурой полуразрушенных плит перекрытия и ребрами лестничных пролетов. В блоках серого фундамента покоились замурованные тайны большого кидалова по имени «Жилищный кооператив №15». Люди, заплатившие дважды за будущие квартиры, так их и не получили - лихие 90-е, понимаешь… Его, Доброскокова, Бог миловал, а ведь пытался он втиснуться в очередь на кооператив. Тогда, кстати, очередность надо было купить, а потом уж взносы платить…

«Может, и вправду податься в дворники и писать драму про обманутых вкладчиков? Или про…» В бумаготворческой организации подобные драматические сюжеты просто складировались на архивные полки - бери, олитературивай, публикуй. Только кому это надо…

Владимир Павлович вернулся к лежбищу бумаг: что-то в архив, что-то в урну, что-то передать по инстанции… Ну вот еще один любопытный брикет «донесения». Витиеватый почерк напомнил детективное содержание сигнала: один местный заслуженный работник культуры, для краткости именуемый далее засракультом, исхитрился передать половину здания своего учреждения своему же дальнему родственнику - как бы бартер, в счет оплаты за ремонт. И прилагались копии документов, из которых следовало, что совершено мошенничество в особо крупном размере. Сей же засракульт изловчился включить свою дочь в список «утопленников». Стоп, снова на поверхность сознания всплыли золотистые волосы Саниной утопленницы. К чему это?.. Хотя «утопленниками» называли граждан, чье жилье подверглось затоплению в период давнишнего весеннего паводка. Дочь засракульта якобы проживала в подтопленном и разрушенном строении на ул. Прибрежной, которую действительно в свое время смыло паводком. А еще в «донесении» развивалась венерическая тема дочери засракульта. Несчастная в личной жизни, та яростно боролась за чужого мужа и против супостатов-сослуживцев всякими способами, в том числе прибегая к помощи окрестных колдунов. И заколдованные сырые (что важно в этом многотрудном деле) яйца подкладывала на рабочее место сотрудникам. И соль рассыпала у порогов ненавистных кабинетов. И таблички с именами врагинь отколупывала для колдовских манипуляций. Ну, в общем, бесовщиной занималась по полной. Счастья, впрочем, себе так и не стяжала, но люди ее опасливо сторонились.

«Может, эту житейскую историйку взять да изложить в виде мелодрамы для сцены, а еще лучше сериал сварганить, - думалось Доброскокову. - Не очень масштабно, ну и что ж, зато душещипательно. И поеду покорять столицу», - бесшабашно подумал Владимир Павлович.

…Сумерки поглощали городок. Доброскоков отправился домой. Его уже заждалась позитивная жена Надежда, которая теперь еще более, чем прежде, окружила улыбчивой заботой.

- Предпочитаю видеть тебя пусть и без работы, но здоровым, чем с инфарктом и с инвалидской пенсией, - светло улыбалась она. И ее близость Доброскокову придавала творческой энергии.

Ему позвонила на мобильный и поддержала чадолюбивая дочка Маришка. Ее дважды материнство мешало готовиться к госэкзаменам в инженерном вузе, но дочь настойчиво грызла гранит науки. А «безработность» отца обязывала Маришку это делать с еще большим упорством.

Вечером в скайпе Доброскоков болтал с сыном Володей, то есть Владимиром Владимировичем. Тот в далеком суровом городе шаг за шагом делал трудную карьеру на мебельном производстве.

- Пап, можешь поздравить, меня назначили главным технологом!

- Сын, это для меня отличный подарок, - не скрывал радости Владимир Павлович.

Вот и падчерица Ирина, практикующий коуч из далекого мегаполиса, изъявила готовность поработать с Доброскоковым - помочь ему мобилизовать внутренние ресурсы для самопознания и результативного движения вперед, к качественной жизни.

А сестра Людмила просто в очередной раз привезла парного мяса и домашних яиц.

- Люсь, мне надо с лишним весом бороться, а ты… - укорял ее Доброскоков.

Владимир Павлович, окруженный вниманием, ощущал себя почти счастливым. Работа найдется, успокаивал он себя. К тому же когда-то надо отдохнуть - за последние 5-6 энергопоглощающих и нервноразрушающих лет ему удавалось бывать в отпуске максимум неделю.

…Однако Доброскокову не верилось, что он без работы и это происходит именно с ним.

Пару раз звонил Гончар, на бутылку в связи с деликатностью ситуации не просил. Говорил ни о чем, потом через неделю без «здрасьте-до-свидания» выпалил:

- Выручай, Палыч!

- Что случилось? Опять в ментовку попал?

- Да нет… Короче, жена Катюха выставила в интернете записи моих песен. Прикинь, какой-то Малкин из Израиля заинтересовался ими, сделал аранжировку, сейчас в местных ресторанах это хиты. Зовет меня в Израиль…

- А ты с какого боку - в Израиль?

- По маме я Гринберг. И вообще, я перестал пить! - не совсем по теме воодушевленно сообщил Гончар. - Загранпаспорт буквально на днях получаю, вызов от Малкина пришел.

- Ну, а я при чем?

- На работе подменить надо на месяц, выручай.

- Ты что, издеваешься?

- Нет, прошу, выручай. На работе не отпускают, если замену не найду. Вдруг в Израиле не срастется, Малкин, может, кинет.

Доброскоков был обескуражен: и нелестным предложением поработать дворником, и творческой карьерой Сани Гончара на исторической (как оказалось) родине.

- Ты что молчишь? Удивился? Завидуешь?

- Пока еще не знаю, - честно признался Доброскоков. - Если завидую, то по-хорошему. Скорее удивлен. Но я знаю, чудес не бывает. Ехать тебе, конечно, надо. Тем более бросил пить. Или ты поэтому и бросил, что на родину предков едешь?

- И поэтому тоже. - Потом Гончар нехотя признался: - Да и Катюха моя чуть не повесилась.

- Ничего себе… А говоришь, что песни твои разослала по всяким Израилям.

- Одно другому не помешало...

- Я перезвоню.

Доброскоков озадачился. Может, и правда пойти в дворники? Вызов обществу? Ха-ха… Кому нужен его вызов? Вызов самому себе - вот что! Слабо со своей болотной кочки-то опуститься на грешную землю да покопаться-побарахтаться в дерьме и мусоре?

Позвонил Гончару, вместе договорились с бригадиршей дворников месячишко поработать без оформления - вместо Сани, пока тот по Израилям будет ездить. Родным Доброскоков решил об этом не сообщать. Он-то и так рано по утрам бегал на заброшенный фабричный спортгородок. Разминался не спеша, около часа. Ждал, пока жена на работу уйдет. А она тоже пораньше стала уходить в свою бесперспективную контору. Втайне от мужа устроилась подрабатывать там уборщицей.

Простая, казалось бы, работа дворника выматывала поначалу Владимира Павловича основательно. Еще больше удручало Доброскокова то обстоятельство, что его, достаточно известного в городе человека, могут на улице узнать. К счастью, участок Владимира был в микрорайоне, где в основном обитали работники бывшей швейной фабрики, - там им давали когда-то квартиры. Потому на него особо никто не обращал внимания. К тому же основную работу он выполнял часам к 8 утра - позднеосенняя промозглая погода существенно сокращала объем работы: не надо было заметать. Переодевался в подлестничной каморке и спешил домой - к компьютеру.

Только один раз какой-то знатный пенсионер, мигрировавший по почетным президиумам и общественным комиссиям, вроде бы узнал его.

- О, Доброскоков, это ты? - почетный ветеран, всегда ходивший с распахнутым плащом и колодкой юбилейных медалей на пиджаке, приостановился, подслеповато всмотрелся: - Докатился, алкаш…

Владимир Павлович съежился, ему хотелось провалиться сквозь землю, но прежде доказать, что он не алкаш и вовсе не докатился. Однако Доброскоков, изменив голос, лишь ответил:

- Дед, ты обознался, иди своей дорогой.

…Обстоятельства последнего времени заставили его мобилизовать способности сочинителя. Умения стряпать (то есть составлять) отчеты и кроить проекты распоряжений, ему казалось, достаточно, чтобы так же ладно сконструировать какую-нибудь мелодраму. Владимир Павлович понимал конъюнктуру и знал, что его «драматургический» продукт должен быть востребован. Доброскоков мог, как ему думалось, предвидеть будущие предпочтения потребителей.

Он математически точно прописал общую конструкцию драмы - практически документально изложил эпизоды жизни засракульта и дистонически нервной ее дочки. Насквозь пропитанного язычеством засракульта драматург Доброскоков принудил пожертвовать неправедно нажитое церкви. А дщерь же его отрабатывала злоупотребления колдовством и всякой чертовщиной в интернате для психически больных. Жестоко, но справедливо. И название пьесы эпатажное - «Засракульт»!

- Может, несколько схематично? - осторожно спросила Доброскокова жена, первая его читательница. Она старалась с ним во всем быть максимально деликатной. Даже сделала вид, что не знает о его «дворничестве». Чем бы дитя ни тешилось, лишь бы инфаркт не получило… А мужчины - это по сути большие дети, была убеждена она.

- Нормально. Не надо заставлять зрителя напрягаться, - Доброскоков был категоричен. Однако сожалел, что не удалось вписать в «тело» драмы утопленницу, которую вытаскивал Саня Гончар. Хотел было сделать ее внебрачной дочкой засракульта, но в пьесе она, несчастная, оказалась слишком инородным тело. Да и две утопленницы для одного засракульта - перебор. Пришлось от такого «действующего лица» отказаться. А образ остался - золотистые волосы тревожно струились по поверхности души…

«Но почему она засела в моем сознании»? - мучился Владимир Павлович.

Вдруг через полмесяца после отъезда в скайпе обозначился Саша Гринберг, который для Доброскокова оставался Гончаром.

- Привет, Вован, - обратился он к Доброскокову по-пацански впервые за долгое время. Это могло говорить или о том, что Саня бухой, или о том, что у него все в шоколаде.

- Привет! Ты пьяный?

- Нет, ты что! - искренне возмутился Гончар-Гринберг. - Почему не спрашиваешь, как дела?

- Чувствую, что все в шоколаде…

- Ну, да! - с удовольствием сознался Саня. - Не скажу, что весь Израиль поет мои песни. Но Малкин работает над этим. Я и сам пою в одном русском ресторане в Хайфе.

- Ну и как? Собираешься возвращаться?

- Только за Катюхой своей… Ну, а ты как? - перевел тему Саня. - Опять поливаешь сухие деревья и сорную траву?

- С чего ты взял?

- Знаю твою натуру.

Доброскоков хотел было предложить Гринбергу свою пьесу «Засракульт» для продвижения через Малкина, но передумал.

…Веерная рассылка пьесы по электронной почте в десятки и десятки театров страны и зарубежья принесла кое-какие результаты. Доброскоков не рассчитывал на чудо, но верил в необходимость своего «продукта». По крайней мере, его пьесу читают.

Приходили ответы: «Мы ознакомились с Вашей пьесой. И надо сказать, у Вас добротная драматургия. Современная тема, подача материала - все сделано рукой мастера. Но по финансовым причинам в этом году запланирована у нас всего одна постановка, работа над которой уже идет. Творческих успехов Вам!»

«Тексты хорошие. Попробуйте отправить в театр «Школа современной пьесы». У нас другой формат. Спасибо большое».

«Тексты я посмотрел, они неплохи, но нам не подойдут. У худруководства свои взгляды на то, что ставить. Сожалею. Завлит».

Пришел отклик из одного румынского театра: «Благодаря вашему тексту. Наш театр программы сделал в течение следующих двух лет! Имейте большой день!». Владимиру Павловичу хотелось понимать следующее: «Благодаря вашему тексту наш театр сделал программу на следующие два года». Но, очевидно, читать следовало так: «Благодарим за ваши тексты. Но наш театр уже сделал программы на два года вперед».

Отзывы, если они приходили, были лестными. Это щекотало самолюбие Владимира Павловича, но конкретных результатов не было.

- Надя, тебе не кажется, что я поливаю сухие деревья и сорную траву? - вдруг спросил Доброскоков у жены, памятуя слова Сани Гончара-Гринберга.

- Ты что, имеешь в виду свою пьесу? - жена задумалась. - Но ведь тебе отвечают профессионалы, а им верить стоит. Они могли бы вообще не ответить. Надо же понимать, что это не песенки Сани Гончара. Чтобы поставить спектакль, нужны немалые средства. Тебе ж пишут - один спектакль в сезон… Найдется твой режиссер, надо уметь ждать… Может, тебе заменить название пьесы? «Засракульт» - это слишком, согласись…

- Наверное, соглашусь… - сказал Павлович, но не согласился и лег спать - завтра рано вставать, первый снег срывается. Бригадирша звонила, сказала: много дел будет, на работу прийти надо пораньше.

Рано утром перед работой проверил электронную прочту - и вдруг письмо из города Золотых ворот: «Прочла Вашу пьесу «залпом». Страшно. Ярко. Спасибо. Показала нашему режиссеру. Он сам и пьесы пишет, и спектакли ставит, окончив режиссерский факультет РАТИ/ГИТИСа (ставит от Ярославы Пулинович до Булгакова, Т. Уильямса, Шекспира). Работать с такими текстами, как Ваш, любит и умеет ))). За то, что Вы появились «на нашем горизонте» - благодарю. И самое главное! Худсовет театра вынес решение: пьесу принять к постановке. Поздравляю. Ждите официального сообщения. С уважением, Ларина Татьяна Николаевна, руководитель литературно-драматургической части театра. PS. Над названием пьесы надо поработать».

Доброскоков не мог осознать происходящего. Его колотило. А за окном было белым-бело. Предстояла большая работа по очистке тротуаров на улице Центральной - от администрации района до бумаготворческого учреждения. Бригадирша дворников сделала контрольный звонок: «Всех бросают на Центральную, вахта вас заберет». Доброскоков хотел разбудить жену, но та уже и так не спала. Сказать? Нет, пусть новость отстоится. И пошел убирать снег.

Работы был непочатый край - одна допотопная снего­уборочная машина беспомощно буксовала на лысых шинах. Так что снег разгребали в основном дворники, собранные со всего города. Доброскоков, чтобы не столкнуться с бывшими сослуживцами и знакомцами, посильнее нахлобучил капюшон. В силуэтах, заштрихованных все идущим снегом, он порой узнавал сослуживцев. Те его - нет... Впрочем, вечером была пара-тройка звонков на мобильный: «Вы как, Владимир Павлович? Где сейчас?» «Все хорошо или отлично, - с неизменным оптимизмом отвечал он. - Хорошее борется с отличным и уступает...». От вопроса «Где сейчас?» уклонялся. Впрочем, бригадирша дворников, скоро поняв, что «с гнилой интеллигенции толку, как с козла молока», заявила начальству про кадровый голод. На борьбу со стихией привезли почти экзотических таджиков - непьющих и работящих.

Местное телевидение после новостей об аномальном снегопаде в злоречивой криминальной хронике передало обращение правоохранительных органов к населению. То была просьба откликнуться всем, кто что-либо мог знать о гибели военнослужащей Ольги Т. Ее тело еще осенью было обнаружено в дренажном канале напротив офиса райгаза. Это, понятно, была утопленница Сани Гончара-Гринберга. У Доброскокова по поверхности души с еще большим волнением заструились золотистые волосы безвестно как погибшей девушки.

Уже в первых числах марта нервная пустотелая электричка уносила Саню Гончара-Гринберга и Владимира Доброскокова из райцентра за две сотни километров - в международный аэропорт. Ехали, естественно, в одном вагоне. Гончар, которого Владимир Павлович не мог воспринимать как Гринберга, должен был лететь обратно в Тель-Авив. Дома он, вырвавшись буквально на пару недель, спешно уладил какие-то имущественные дела и теперь возвращался на землю обетованную. Доброскоков - через Москву в ближайший (в пределах Золотого кольца) областной центр. Ему все-таки пришло официальное приглашение из областного театра. Академического!

Сейчас в электричке каждый думал о своем.

Вдруг Доброскоков спросил:

- Александр, а ты помнишь ту девушку?

- Какую? - Санина шея, закоксованная отложением солей, не смогла повернуться в сторону Доброскокова.

- Ну, которую ты вытаскивал из речки Вонючки?..

- Нет, - ответил вкусивший ресторанной популярности и не хотевший вспоминать своего неприглядного прошлого Саня.

- Помнишь, Саня, помнишь…

Тот не ответил. Доброскоков уже знал, что вторую драму, а точнее трагедию, он напишет об этой девушке. И судьба у нее будет героической. И погибнет она героически. Неважно, что там по этому уголовному делу нароет следственный комитет. Во-первых, детективный жанр всегда востребован, во-вторых, не хватает сегодня истинных героев - и в жизни, и на сцене. «Нет, во-первых, героев не хватает, во-вторых, детективный жанр», - поправил себя Доброскоков.

- Ты в Тель-Авив прямым рейсом? - обратился он к попутчику.

На сей раз отложение солей в шейной области позволило Сану Гончару повернуться в сторону Доброскокова.

- Да. Международный аэропорт Бен Гурион, - уточнил Саня, что Доброскокову ничего не говорило, но тот парировал:

- А мне в Москву.

- Да знаю, ты уже сто раз говорил.

- В Домодедово, - не обращая внимание на реплику попутчика, уточнил Владимир Павлович. - Оттуда - на автобусе до города Золотых ворот, - с необъяснимой гордостью уточнил: - 185 км, в пути - 2 часа 35 минут.

Лицо Александра печеное яблоко напоминало уже не сильно. Скабрезных стихов он не читал, а говорил что-то важное, философски емкое. Катю с собой пока взять не мог: «Малкин считает, пока нецелесообразно. Надо закрепиться», - пояснил Гончар.

Сосредоточенные брови Доброскокова выдавали интенсивное брожение мыслей, он молчал. И не верил, что в жизни может случиться вот так, почти как в кино...

Перепечатка материалов размещенных на Southstar.Ru запрещена.