Южная звезда
Загружено:
ЛИТЕРАТУРНО-ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ ЖУРНАЛ № 1(54)
Николай Гантимуров
 Зарисовки на китайскую тему

Салфетница

Забрёл как-то в лавку декоративно-прикладного искусства, спрятавшуюся на одной из старинных улочек Пекина. Такие улочки ещё встречаются в больших китайских городах, представляя собой два ряда кирпичных одноэтажных хутунов, покрытых коричневой черепицей и расположенных друг против друга через узкую, мощённую камнем или серой плиткой дорогу. Не подозревая, что тебя ждёт впереди, можно свернуть за угол сверкающего стеклом небоскрёба и с ходу очутиться в позапрошлом веке, где такие же, как ты, туристы, с рюкзаками, в солнцезащитных очках, с фотоаппаратами в руках, неспешно бродят между задумчивыми домами.

Если бы не они, не реклама кока-колы в окнах да не расставленные повсюду белые пластмассовые столы со стульями, можно было бы легко забыться и представить, что ты находишься в другом времени, очень далёком от небоскрёбов и машин. Здесь и воздух другой. Он пахнет сухостью дворов, чистотой только что подметённых тротуаров, а иногда и пищей, которая готовится прямо на улице в небольших передвижных тележках с установленными на них плитами и газовыми баллонами.

Впечатление, что попал в прошлое, усиливается, когда за спиной остаются две огромные, увитые гофрированной красной бумагой вазы, стоящие перед входом в лавку, и, шагнув за дверь, оказываешься внутри магазинчика, откуда веет такой древней стариной, незнакомой и чарующей, такой давностью лет, что у тебя дух захватывает от восхищения! Пусть старина эта не совсем настоящая, главное, что она даёт представление о том, как выглядели все эти предметы сто или двести лет назад, а то и больше....

Нефритовые курильницы в виде прекрасных аистов, чьи длинные тонкие шеи изогнуты так грациозно и трогательно, что при взгляде на них приходит мысль о хрупкости мира. Скульптурки смеющегося Будды, похожего на добродушного старичка, и Будды возвышенного - погружённого в нирвану, вызывают желание задуматься о собственной дороге жизни. Фигурки животных и рыб из слоновой кости и камня; шкатулки резного лака с тончайшим рельефным рисунком на их поверхности; яркие фарфоровые вазы и наборы крохотной, изумительно красивой посуды для чайной церемонии - всё поражает своей выразительностью, потрясает экзотичностью форм и раскраски! А для человека, пять минут назад вышедшего из метро, кажется вдвойне необычным.

Останавливаюсь у полки с фарфоровыми статуэтками и с любопытством разглядываю скульптурную группу, бытовую семейную сценку, довольно странную с точки зрения европейца. Устроившись на подлокотнике роскошного кресла, в котором сидит её супруг, изящная молодая китаянка, в старинном длинном платье, с высокой замысловатой причёской на склонённой вниз голове, чистит ухо мужчины специальной круглой палочкой. Одной рукой она оттягивает толстую мочку супруга, нежно массажируя её, а другой сосредоточенно водит палочкой по внутренним закоулкам ушной раковины, что доставляет мужчине большое наслаждение, судя по его позе. Он распустил безвольно руки, раскинул ноги, вытянув их далеко вперёд, закрыл от удовольствия глаза - его фигура выражает расслабленность и беззащитность...

Столь интимные отношения восхищают меня, я с удовольствием приобрёл бы скульптуру, но денег у меня с собой мало, и я беру, чтобы хоть что-то здесь купить, сиреневую шёлковую салфетницу, выполненную в стиле традиционной китайской шкатулки, украшенную вышитыми цветами лотоса и окаймленную тонким золотым шнуром. Я представил, что поставлю внутрь старинной шкатулки современную целлофановую упаковку, плотно набитую тончайшими салфетками, и с той же лёгкостью, с какой буду вынимать их, сидя за ужином у себя дома, буду черпать из памяти и сюжеты для своих рассказов.

Лунный кролик

Облокотившись на парапет, супруги наблюдали, как из-за моря встаёт луна. Оба они были очень стары, их согбенные спины говорили о преклонном возрасте. Рядом с ними шумела набережная, полная народа. Китайцы двигались, переговаривались и тоже смотрели в небо, восторгаясь видом выплывающей из-за горизонта красавицы. Старикам было не до людей. Восходящая луна полностью завладела их вниманием. Устремив свои взоры вверх, они, как и раньше, много раз за свою долгую жизнь, пытались разглядеть на ней Вечного Кролика, словно желая убедиться, что он на месте и по-прежнему, как и десять, и тридцать лет назад, толчёт в своей ступе рис, выдумывая рецепт бессмертия.

Я подумал, что старики, по крайней мере, раз восемьдесят встречали этот вечер, единственный в году, когда луна бывает особенно полна и красива, что совпадает с китайским праздником Середины осени. Должно быть, они любят эту старинную традицию - любоваться луной, иначе не пришли бы сюда в столь поздний час и не стали бы дожидаться, когда она поднимется над тихим заливом Жёлтого моря и от неё побежит золотистая дорожка по воде. Держась за руки, супруги передвинулись точно в то место, где внизу, под парапетом, принялись плясать её искрящиеся жёлтые блики. Попав в свет луны, они обрадовались. Их испещрённые морщинками сморщенные лица на один миг осветились счастливыми улыбками и вновь стали печальными...

Наверное, думаю я, с годами им всё труднее разглядеть фигурку длинноухого волшебника, воздух перед лицами рябит и плывёт, будто кто-то специально напускает тумана, отчего им приходится то и дело вытирать глаза, но и сквозь туман они видят - Кролик на месте. Женщина что-то показывает мужу, протянув руку к луне, и он согласно кивает головой. Уверен, в детстве им не раз говорили, что испечённый накануне вечера пряник - круглый, жёлтый, со сладкой фруктовой начинкой внутри - сделан из той самой муки, что лежит на дне лунной ступы, а потому имеет волшебную силу - дарит каплю бессмертия каждому, кто его попробует. Наверняка в их бедных семьях детям доставалось по кусочку, размером не больше, чем монетка, но и этого было достаточно, чтобы поверить в чудодейственную силу небесного пряника, таким неправдоподобно вкусным был тот кусочек. Его ждали весь год, чтобы вспомнить о вечном и напитаться уверенностью в собственных силах.

Я искоса вглядываюсь в высохшие, тёмные лица супругов, в их простую одежду, состоящую из брюк и рубашек, во весь их скромный облик и стараюсь понять, о чём же они думают? Они прожили долгую, трудную жизнь и помнят те времена, когда праздник был запрещён. Пряники не разрешались. Но Кролик-то! Он оставался на месте! Толок свою муку и смотрел вниз, успокаивая людей, мол, всё в порядке - я занят обычным делом, готовлю волшебное снадобье, значит, всё идёт своим чередом. Старики теперь знают, что он так и не придумал рецепт бессмертия, да разве это важно? Дети выросли, и даже у внуков есть дети - это ли не бессмертие? Для них же самих важна только вот эта дорожка, берущая начало у ступы на луне и заканчивающаяся под их ногами. С каждым годом она становится всё короче и короче…

Темнота вокруг быстро густеет. А луна прибавляет света вокруг себя, превращаясь в полновластную хозяйку ночи. Императрица! Подданные - вот они, внизу, смотрят с восторгом, ожидая чуда! Какого? Никто не знает, но всё равно ждут, с надеждой взирая в небо. Судя по лицам супругов, их восторг давно прошёл. Трепетавшие когда-то чувства улеглись, оставив в их душах покой, а вид сокращающейся лунной дорожки давно не страшит их. Разве вспомнишь, сколько съедено пряников? А сколько испечено?

Я вижу, как к ним подходит мужчина, китаец в шортах и белой футболке, видимо их сын, с двумя пледами в руках. Укрыв ими плечи родителей, он возвращается в одну из машин, вереницей стоящих вдоль набережной. Окна машины открыты, в них мелькают лица, улыбки, руки. Мне в голову приходит мысль о даосах, считавших, что человек становится бессмертным, если его вспоминают добрым словом. Я почему-то уверен за стариков. Кролик не обманул их.

Очки

Никто не верит Николаю, когда он рассказывает эту историю, но так оно и было. Три года назад он по делам прилетел в Сиань, и ему захотелось поменять линзы в своих дорогих, за пятьсот долларов, очках. Превратить их одновременно и в солнцезащитные, тем более, что сделать обещали быстро, за четыре дня. Это обошлось ему ещё в двести долларов, половину из которых он заплатил сразу, как только у него приняли заказ. Но работа закрутила Николая, и он вспомнил об этом деле лишь в самолёте, когда снял на минуту старые очки, чтобы их протереть. «Эх! Жалко! Пижон», - подумал Николай и постарался забыть о потере, чтобы не огорчаться.

Вернулся он через три года и в первый же день вспомнил об очках, как будто специально наткнувшись в куче визиток на квитанцию из аптеки. Почему бы не сходить, не поинтересоваться, решил он, заведомо смеясь над собой. Сел в таски и поехал в знакомое место. Салон поменялся до неузнаваемости. Вместо старых узких витрин стояли современные многоэтажные стойки, сияя голубыми прозрачными стёклами, кабинет врача расширился и обогатился новой аппаратурой, вроде камеры на передвигающейся опоре, везде висели рекламные плакаты, оповещающие о мировых, известных всем марках оправ из современных материалов. В уютных диванах по углам сидели мужчины и женщины с тяжёлыми, уточняющими их зрение очками на своих лицах. Молоденькие продавщицы в элегантных чёрных юбках и белых блузках призывно улыбались, стоя рядом с витринами и предлагая чашку чая каждому, кто только что присел на диван.

Николай слегка засмущался, побоявшись выглядеть глупо, но упрямство и привычка во всём разбираться до конца заставили его побороть смущение и подойти к стойке в центре зала, где выдавались готовые очки. Он протянул помятую квитанцию девушке, бывшей, судя по её голубой форме, главной в салоне. Девушка в недоумении подняла брови и передала бумажку молодому китайцу рядом, тот засмеялся, посмотрел на сердитого Николая, подмигнул ему и куда-то убежал. Отсутствовал он минут десять, в течение которых Николай раздумывал, не уйти ли ему. Даже сделал шаг в сторону выхода, но тут вернулся китаец со счастливой улыбкой на лице, и Николай увидел в его руках свои очки. С затемнёнными, как и было заказано три года назад, линзами. В другой руке парень держал знакомый футляр. Не веря в происходящее, Николай доплатил оставшуюся сумму, надел очки и вышел из салона под тихие смешки продавцов.

Теперь он хочет, ради интереса, проделать такой же эксперимент и у себя в России, и в Германии, где он часто бывает, но пока работа задерживает его, а друзья, которых он по телефону просит помочь в этом деле, отвечают, что им некогда заниматься всякой ерундой...

Лян-Лян

Даже если вы несколько раз обойдёте Лян-Лян кругом, исподтишка разглядывая её крупные формы, вам всё равно будет трудно догадаться, девушка это или юноша, и только когда она скажет грубоватым, низким голосом, с трудом подбирая русские слова: «Ну, наконец закончила перевод», вы поймёте, что перед вами молодая женщина. Встречаются такие китаянки - мужеподобные, квадратной наружности, словно кусок жёлтого масла с насаженной на него чёрной головёшкой. Лицо Лян-Лян, тоже квадратное, с длинным носом и узенькими глазками, спрятанными за очками, не знает прикосновений косметического карандаша и губной помады и всегда имеет выражение «себе на уме».

Платья в её гардеробе не значатся. По крайней мере, за год знакомства с ней мне ни разу не довелось увидеть её одетой по-женски. Всегда брюки и рубашка навыпуск, скрывающая все её достоинства, состоящие из мощных бёдер и таких же мощных плеч. Может быть, в её роду были кули, эти несчастные рабочие создания, на плечах которых веками переносились всевозможные грузы и поклажи? Или крестьяне, с рассвета до заката гнущие свои спины на рисовых полях? Но где им до пышных бёдер Лян-Лян и её тяжёлого веса, образовавшегося за счёт сытной и вкусной еды вдоволь!

Лян-Лян училась в Москве. По профессии она психолог, но все её знания свелись в конечном итоге к тому, что она может сносно переводить с китайского на русский и наоборот. Она переходила из одной китайско-российской фирмы, число которых постоянно растёт, в другую, предлагая услуги переводчика, и была недовольна жизнью. Ей казалось, что её недооценивают. Я нанимал Лян-Лян с той же целью, когда поначалу не успевал справляться с документами. И был очень рад расстаться, измученный её нудными разговорами о своей великой стране и - главное - о том ощущении, которое ей дарит чувство причастности к одному миллиарду. И прочее и прочее - всё в том же духе. Обучение в России добавило ей важности и скрытого бахвальства, она считала себя «продвинутой» во всех отношениях и всеми способами стремилась это показать, но мелочь, вроде обычной вежливости, ставила её в тупик.

Как-то чисто машинально я подал ей руку при выходе из автобуса и был поражен тем букетом чувств, которые отразились на её простоватом лице. Здесь был страх - не скрывается ли за этим какой-нибудь подлый подвох? И беспомощная растерянность перед дружелюбным жестом, и жалкая наивность - вы не шутите? И тайное желание воспользоваться моей рукой, и невозможность это сделать.

- У нас так не принято, - буркнула она, а я пожал плечами: как хочешь.

В другой раз по забывчивости я снова предложил ей помощь, потянувшись к её тяжёлой сумке с продуктами, когда мы вместе поднимались в офис. Лян-Лян вспыхнула, если можно так сказать о том процессе на её лице, который поменял его желтоватый оттенок на облако тени, лёгшей поверх непроницаемого спокойствия, и крикнула:

- Китаянок не принято баловать!

И затопала вперёд. Но сквозь тень я успел догадаться, что она расстроена этим обстоятельством, на самом деле ей бы очень хотелось, чтобы китайским женщинам их мужчины помогали носить тяжёлые сумки, но гордость мешала ей это показать. Больше я не стал её мучить и впредь старался следить за собой, укрощая свои ненужные порывы. Что это, думаю я часто, эхо, докатившееся до наших дней? Пережитки прошлого угнетения? Отсутствие грани между полами, стёршейся общим тяжёлым физическим трудом, или неразвитость общественных условностей, которые делят нас на слабый и сильный пол? Надо полагать, у них, у китайцев, все сильные. Работают и едят наравне друг с другом, а не так давно и одевались все как один. Но чем, в таком случае, моя переводчица отличается от тех рьяных феминисток, которые сочтут за оскорбление, если вы вдруг вздумаете открыть перед ними дверь или подставите стул под их независимый зад? Глядя на китаянку, готовую меня укусить за протянутую к ней руку, я хочу понять, чем отличаются эти два мира, один из которых только выступил из тени многотысячелетней истории, а другой давно творит новую, свободную от прошлых предрассудков? И прихожу к выводу, что немногим, если говорить о внутреннем мире женщин.

Травник

Джану шестьдесят лет, но его фигура по-прежнему хранит статность и крепкую осанку. Может быть, потому что в прошлом он был военным врачом и выправка - это результат долгой муштры? Вероятно, хотя нужно сказать, что красив он от природы: высокий, несколько полноватый от спокойного образа жизни, с крупными кистями рук, густыми чёрными волосами, ничуть не поседевшими, круглым открытым лицом, на котором выделяются пухлые улыбчивые губы и большие, почти круглые глаза. В молодости он девять лет изучал традиционную китайскую медицину, познавая тайны трав и иглоукалывания, прежде чем стал врачом. Потом он служил в госпитале. Сейчас же имеет собственную практику, успешно совмещая старинные приёмы лечения с современными.

У него своя клиника в одном из бедных кварталов города, на улочке, представляющей собой грязные торговые ряды, где продаётся всё, начиная от белых булочек мантхоу - китайского хлеба, который здесь же и готовится на пару, и заканчивая швабрами и копеечным нижним бельём, натянутым на безголовые манекены. Таких районов становится всё меньше, в центре их давно разрушили, построив на месте одноэтажных хутунов небоскрёбы, глядя на которые трудно поверить, что выросли они за год. Клиника Джана расположилась на окраине города, куда строительство доберётся ещё не скоро, так что он пока не волнуется.

Место это бойкое, людное, поэтому Джан не жалуется на отсутствие клиентов. К нему можно завернуть прямо с улицы. Открыл стеклянную дверь - и вот прямоугольный деревянный стол, стоящий справа от входа, и сам Джан, сидящий за ним лицом к улице, которую он видит сквозь стеклянную стену. Слева от входа - витрина с китайскими лекарствами, за ней, до самого потолка, частые ряды выдвижных ящичков с травами, в глубине - серого вида кушетка, на которой всегда кто-то лежит под капельницей, за ней небольшое окно, раковина и фанерная дверь в туалет. Сразу за спиной Джана начинается узкая, очень крутая, изогнутая лестница, ведущая на второй этаж. Там у него что-то вроде стационара с семью койками, там же, в крохотной комнатушке, он делает более интимный осмотр своих клиентов.

Джану помогают две китаянки, женщина средних лет с неровными кривыми зубами и молоденькая пухленькая девушка лет двадцати двух. Они почтительно стоят в сторонке, пока доктор принимает очередного больного, или снуют сверху вниз, разнося лекарства. Вот зашёл сморщенный пожилой китаец в кедах на босу ногу с жалобами на боли в желудке. Положив три пальца правой руки на его запястье, Джан принимает весьма сосредоточенный вид и углубляется в прослушивание пульса. Он сводит вместе брови, поджимает губы и смотрит куда-то внутрь пространства перед собой. Затем берёт другую руку пациента и снова внимательно слушает. Задаёт несколько вопросов, просит показать язык, быстро выписывает рецепт и передаёт его девушке, чтобы та составила нужное количество порций из трав. Кроме трав в рецепт иногда попадают высушенные чёрные и коричневые жуки, размером с большой ноготь, такой же величины скорпионы и полосатые шкурки змеек, сантиметров десять в длину. Шкурки натянуты на тёмные палочки, которые тоже являются частью лечебного снадобья.

Следом заходит взъерошенный парень с шишкой на руке, у него такой напуганный вид, что все сразу бросаются к нему и начинают успокаивать. Следом за ним появляется женщина с ребёнком лет двух, на котором надеты коротенькие штанишки с разрезом от пупка до спинки, это для удобства, чтобы можно было обходиться без частой смены одежды. Китаянка присаживается на свободный стул и ждёт своей очереди, ждёт, пока Джан выслушает парня, сходит с ним зачем-то наверх, вернётся и выпишет рецепт. В комнате сильно пахнет… нет, даже не смесью экзотических трав и кореньев, а незнакомым миром, таким таинственным и глубоким, уходящим корнями в такое далёкое прошлое, что от осознания старины немного кружится голова. Мысль о том, что за этой грязноватого вида комнатой стоит история длиною в несколько тысячелетий, история, которая нигде не прервалась и которую сейчас олицетворяет собой Джан, бывший полковник китайской армии, эта мысль вызывает благоговейный восторг в душе.

Должно быть, здесь перемешались запахи тропических лесов со склонов южных гор, с древности считающихся сакральным местом, с запахами священных гор Тибета, откуда вместе с травами расходилась во все стороны и мудрость древних философов. И дух буддизма, о котором напоминает нефритовая скульптура Будды на столе, соседствует с даосским духом, который правит рукой доктора, выписывающего сложный рецепт. Ощущая всё это в грязноватой клинике Джана, невольно думаешь о том, что народ, сумевший сохранить рецепты, по которым лечились императоры и его подданные несколько тысячелетий назад, наверное, никогда не растеряется перед лицом технического прогресса.

Массажист

Господин Ван - тоже доктор, только по части массажа. Он дипломированный специалист в своей области и так же, как и Джан, купил у государства лицензию на частную практику. Этот драгоценный листок бумаги висит под стеклом на центральной стене его массажного салона. На листок обращаешь внимание лишь благодаря помещённой рядом с ним фотографии самого хозяина. Она сильно расходится с тем, кого мы видим перед собой, но всё же в этом молодом черноволосом человеке на снимке можно без труда узнать доктора Вана. Тот же мясистый нос, те же хитроватые глаза, высокий лоб и круглый, без единого волоска, подбородок. Только сейчас лицо Вана испещрено множеством мелких и глубоких морщинок, и голова выглядит очень грустно - сквозь редкие, буквально наперечёт, волосы блестит беззащитная кожа.

Но улыбка и задор в глазах остались прежними. Разговаривая, господин Ван постоянно похохатывает, оборачиваясь за поддержкой на своего ученика, молодого стройного юношу двадцати пяти лет, который после окончания университета за год практики научился у него не только тонкостям классического массажа, но и его манере смеяться коротко, на высоких тонах. Юноша понимает учителя с полуслова и, стараясь ему угодить, тут же подхватывает смешок и даже старается в какой-то степени опередить, начиная смеяться на долю секунды раньше, чем господин Ван, чтобы показать, как внимательно он слушает учителя.

Салон располагается в довольно ветхом двухэтажном здании, сквозь прогнившую крышу которого во время дождя на лестницу между нижней частью салона и верхней, там находятся личный кабинет господина Вана и комнатка с двумя железными двухэтажными кроватями, падает настоящий водопад. Приходится подставлять большие пластмассовые тазы и через каждый час выносить воду на улицу. Ван говорит, что ремонтировать незачем, дом скоро снесут, стройка подобралась к самому порогу, с крыльца видно рукав грандиозного великана, заливающего бетон на двадцатом этаже строящегося напротив здания.

Через стенку от господина Вана гремит автомобильный салон, где моют и ремонтируют старые машины. Оттуда постоянно доносятся удары обо что-то железное и слышно, как гудят моторы. В комнате на первом этаже стоят четыре деревянных кушетки в ряд, облупившийся письменный стол с чайным набором на нём и две металлические конструкции по углам - для вытягивания позвоночника. Они имеют довольно устрашающий вид с их гирьками и жесткими ремешками, но кажется, они достаточно крепкие для того, чтобы справляться со своей задачей.

Большой наплыв посетителей бывает по утрам. Китайцы вообще народ ранний, встают вместе с солнцем и стараются всё сделать до обеда, поэтому уже в половине восьмого господин Ван и его ученик старательно мнут спины своих клиентов. Ван - хороший специалист, многолетний опыт научил его безошибочно определять своими пальцами любую проблему позвоночника, и он с точностью до ста процентов может назвать причину ваших болей и помочь вам, если дело не касается каких-то безнадёжных ситуаций. И даже в этих случаях он обещает «поддерживающий эффект».

Он очень словоохотлив и во время массажа любит поговорить о политике, о растущих ценах на рынке или о своём недавно родившемся внуке. Новому клиенту он подробно расскажет о том, как устроен позвоночник, и даже покажет картинки в учебнике. Бросив на минуту клиента, принесёт зелёного чая вновь пришедшему человеку или выбежит на крыльцо - посмотреть, не идёт ли кто. Но особенно он любит поговорить о своём хобби, которому отдаёт всё свободное время. Наверху, в кабинете, на огромном столе, похожем на стол для раскройки одежды, разложены необходимые для занятия предметы. Это чистые свитки специальной белой бумаги, набор колонковых кисточек, тонких и толстых, очень длинных, несколько баночек с чёрной тушью и книги, по которым господин Ван учится писать иероглифы.

Потрескавшиеся стены кабинета сплошь увешаны его работами, в невыгодную для них сторону отличающимися от нескольких работ настоящего мастера, которые висят на самом видном месте, слева от стола. Только имея перед собой примеры, такие, как несколько этих свитков с изящными рядами тончайших или, напротив, нарочито толстых иероглифов, можно понять - дело это не простое. Написать хотя бы один иероглиф так, чтобы в нём чувствовались красота и гармония линий и чтобы каждый из них представлял собой законченный эпизод, вместе с тем составляя общую картину, это подвластно лишь руке художника. Всё, что написал господин Ван, выглядит угловато, неуверенно, рвано, в отличие от образцов мастера, поражающих стройностью и соразмерностью всех линий. Господин Ван говорит, что письмо помогает ему сосредоточиться на духовном, на внутреннем. Что оно даёт возможность отвлечься от работы и помогает восстановить силы. Так оно, видимо, и есть. Потому что иначе трудно предположить, где он черпает силы для того, чтобы в свои шестьдесят пять лет с неутомимой энергией мять и гнуть затвердевшие позвоночники своих клиентов. С таким видом, будто это единственное, что доставляет ему в жизни удовольствие.

Китайский Айболит

Глядя на эту женщину, всегда представляю Айболита из детской книжки, к которому вереницей идут со своими болячками лесные звери. И каждого он утешит, каждому поможет. Только к доктору Сунь идут не тигры и слоны, а китайцы, становящиеся такими же робкими и покорными, как животные, доверчиво ждущие помощи от Айболита.

Доктор Сунь - небольшая, полненькая женщина лет сорока пяти, с короткой стрижкой и маленькими изящными ручками. Глядя на её гладкое лицо и чёрные волосы, ей ни за что не дашь этот возраст, который обнаруживается, может быть, к концу рабочего дня, когда под глазами госпожи Сунь ложатся густые тени и лицо кажется уставшим. Работать по двенадцать часов в день, как работает она, будучи участковым врачом, совсем не просто. Нужно принять каждого, кто заглянет в медицинский пункт, расположенный в торце десятиэтажного дома и представляющий собой две просторные комнаты. В первой сидит доктор Сунь за столом, на нём привинченный к столу прибор для измерения давления - большая круглая штука, похожая на короткую трубу, напротив стола - аптечный прилавок и слева вход в крохотную комнатку для двух медсестёр, где они готовят капельницы, а в комнатке по соседству - еду.

За спиной доктора - стеклянная стена, и за ней вторая комната, представляющая собой стационар на восемь лежачих и шесть «сидячих» мест. Работает телевизор, рядом с больными, прямо на кроватях, расположились сопровождающие - друзья или родственники. Госпожа Сунь сидит у самой двери, которая летом не закрывается, и на доктора веет ветерком, а зимой даже из-за закрытой двери несёт промозглым холодом, поэтому зимой она не снимает с себя верхнюю одежду, как и больные, которые прямо в куртках лежат на белых простынях. Помещения здесь не отапливаются. Везде чисто и опрятно, даже вид больных в куртках и пальто не портит это впечатление.

С непривычки может показаться странным, как ведётся приём, слишком в нём всё упрощено, на наш взгляд. Собственно, это и сближает госпожу Сунь с доктором Айболитом или с воспитателем, к которому ребёнок идёт, зная, что ему всегда помогут. Вытащат осторожно занозу, подуют на царапинку, погладят по головке, и успокоенное дитя бежит себе дальше, позабыв про боль. Так и здесь, тут не требуется ни записи, ни талончиков, ни стояния в долгой очереди, чтобы тебя осмотрел доктор. С восьми часов утра и до девяти часов вечера можно с улицы зайти сюда, будучи уверенным, что тебе окажут профессиональную помощь. В таких пунктах, которых несколько в каждом микрорайоне, как правило, работают врачи высшей категории.

Прямо с порога присаживаешься к столу и начинаешь свои жалобы. Доктор Сунь просит открыть рот, быстро смотрит горло, направляя в него лучик мощного маленького фонарика и помогая себе разовой деревянной палочкой, прежде вынув её из упаковки. Затем просит расстегнуть куртку и внимательно слушает. При необходимости помнёт твой живот, постучит по спине, проверяя, всё ли в порядке с почками, прощупает печень, остро втыкая пальцы под рёбра. Объяснит, почему заболела спина или занемела мышца, даст консультацию по суставам и позвоночнику. Задав два-три вопроса, чётко определит, в чём проблема, и назначит лечение. Это будет или китайское лекарство, или, при необходимости, капельница, которую можно принять немедленно в соседней комнате, где молоденькая китаянка уже готовит кровать...

Если нужно, здесь наложат повязку, обработав по всем правилам рану, или промоют желудок. И всё - доброжелательно, с улыбкой, без намёка на то, чтобы быстрее от тебя освободиться. Если ты зайдёшь в тот момент, когда врач и медсёстры обедают, усевшись за маленьким столиком в каморке за аптечным прилавком, госпожа Сунь тут же встанет, вытерев рот и руки салфеткой, и подойдёт к вам, оставив свой обед. И так - с восьми утра и до девяти вечера. Китайцы - народ дотошный, а когда дело касается лечения, они готовы раз по сто переспрашивать об одном и том же, уходя и снова возвращаясь. Как малые дети, занятые только своей болью, они даже не видят, что у доктора уже новый пациент. Но - никогда, никогда не было случая, чтобы китайский Айболит рассердился бы на неразумных клиентов и накричал бы на них. Одна терпеливая забота и внимание сквозит во всех действиях госпожи Сунь. Неужели только потому, что их, китайцев, много и она боится потерять своё место?

Копировальщики

Когда в ответ на мои восторженные отзывы о Китае мне говорят о том, что китайцы - прекрасные копировальщики чужих идей, чужих технологий, и только я усматриваю в этом попытку принизить достоинство целого народа, в действительности являющегося примером фантастической предприимчивости и необыкновенного трудолюбия. И, кроме того, я вижу в этом желание использовать любую возможность, чтобы показать свою важность, а проще говоря, любым способом оправдать собственную лень.

Я говорю - попробуйте! Кто из вас был способен за одну ночь скопировать свадебное платье невесты принца Вильяма? Уже на следующий день после того, как снимки были опубликованы в печати, оно значилось в Шанхайском каталоге модной одежды и предлагалось к продаже! Давно известно - зачем изобретать велосипед, а вместе с ним и космическую ракету, если можно на всём готовом проехаться по дороге или ворваться в космос? А там, глядишь, и что-то новое придумается. Ведь никто не станет отрицать, что китайцы изобрели многое из того, чем сейчас пользуется технический прогресс. Пока что равновесие в мире соблюдается, кто-то изобретает, а кто-то воплощает идеи в жизнь. И не важно, что они кочуют из одной страны в другую, ведь им нужен простор и возможность реализоваться, и в конечном итоге, какая разница в масштабах нашей планеты, где будет сооружён самый крупный в мире реактор или произведена чудо-вакцина?

А скучным завистникам я отвечаю словами одного молодого китайца, которого спросила молодая европейская девушка, при этом наивно округляя свои голубые глаза:

- Как? Вы не знаете у-шу?! Но ведь вы - китаец!

- Представьте себе, - усмехнулся юноша в ответ, - что бы творилось в мире, если бы каждый китаец знал у-шу?

Мои собеседники так же, как и та высокомерная девушка, замолкают при этом и начинают что-то соображать.

Модница

Ещё каких-то десять-пятнадцать лет назад в стране нельзя было найти журнал, в котором можно было увидеть такую модницу. А сегодня она горделивой походкой идёт по улицам своего родного города и старается делать вид, что её безразлично, посмотрит ли ей вслед идущий навстречу мужчина или только окинет её скользящим взглядом. Длинные волосы девушки выкрашены в яркий медный цвет, что добавляет в её настроение особенную, пренебрежительно-хвастливую нотку. Добиться такого эффекта непросто, перебить природную черноту жёстких, как конская грива, волос способна краска высшего, европейского качества и немалые усилия хорошего парикмахера. Волосы модницы подстрижены неровными, разной длины прядями. Но слишком аккуратно, чтобы казаться романтической причёской, чего, вероятно, добивался мастер. Дело в том, что большинство китайских парикмахеров грешат тем, что не могут оторваться от заученного правила. Отклониться чуть-чуть в сторону и соотнести, насколько данная стрижка идёт вашему лицу, это выше их сил. Поэтому часто выходящие из парикмахерской люди выглядят так, будто над ними потрудился робот, а не человек. Приблизительно как эта девушка.

У неё отбеленная кожа лица и ухоженные, с ярким маникюром руки. Брови выщипаны и вместо них нарисованы две чёткие плавные линии, сужающиеся к вискам, а на верхних веках, видимо, была произведена косметологическая операция. У всех китаянок веки словно бы наплывают на глаза, а у девушки они будто вылеплены из теста, лежат ровным, выкрашенным в фиолетовый цвет валиком над глазами, придавая моднице странный, удивлённый вид. Прилепленные ресницы усиливают это впечатление, вступая в контраст с резко очерчёнными вишнёвой подводкой розовыми губами. На девушке надета короткая кожаная юбочка, из-под которой торчат худые коленки, обтянутые чёрными колготками, остроносые чёрные туфли на высоченном каблуке, вся в стразах чёрная шёлковая блузка с короткими рукавами и тонкий ремешок на поясе, он тоже украшен блестяшками. Короткий, с большим воротником пиджак накинут на плечи, а на шее - бесподобной красоты шифоновый шарф. Один конец его свисает на грудь, показывая оранжевую птицу, а другой, с оранжевым цветком, падает на спину девушки.

Её руки унизаны браслетами из белого и зелёного нефрита, в виде бус и в виде выпуклого ободка, на её пальцах множество серебряных колец, а в ушах крупные серёжки. Она идёт, помахивая оранжевой миниатюрной сумочкой, уверенная в том, что у неё хватит и денег, и фантазии одеться так, чтобы заставить всех мужчин оглядываться на себя.

О тропинках

В большинстве своём китайцы не агрессивны. Хитры - да. Любят напустить на себя чрезмерную важность, могут прикинуться простачками, легко предадут тебя и перебегут на другую сторону, что в их понимании совершенно нормально, недоверчивы, изворотливы, очень осторожны и пронырливы. Но они никогда не станут проявлять открытую агрессию, зачем? Если можно взять измором или пролезть в щель! Китайцы не станут спорить и не пойдут открыто наперекор, не станут тратить время на то, чтобы отомстить, хотя при случае припомнят обиду. Никогда ни на чём не будут явно настаивать, тем более грубо доказывать, зная, что мягкое всегда побеждает твёрдое и что невозможно встать впереди, не научившись стоять позади.

Они не будут сопротивляться нажиму, чтобы потом суметь выпрямиться, не пойдут против течения, чтобы не захлебнуться, и будучи уверенными, что их всё равно прибьёт к берегу. И всегда будут искать самый лёгкий путь, полагая, что только так можно сэкономить силы. В этом их философия, о которой они не задумываются, но которая пронизывает всю их жизнь. Ничто так не характеризует её, как их отношение к тропинкам, которые китайцы прокладывают в самых немыслимых местах. Правда, процессы урбанизации принуждают всё чаще забывать о природном инстинкте и идти туда, куда указывает стрелка, но в другие моменты они ведут себя приблизительно так, как в нашем дворе.

Протоптав к концу лета узенькую тропинку через клумбу возле старого платана, чтобы не обходить её по кругу, работники коммунальной службы не стали заново вскапывать дорожку под осенние цветы. Нет, они просто положили поверх неё аккуратные квадратные плиты, соорудив небольшой тротуар, оставив людям возможность ходить так, как они привыкли, как им удобно. И теперь все ходят через клумбу, посредине цветов, как и ходили.

По большому счёту, китайское правительство, чутко прислушиваясь к тенденциям времени и улавливая возникающие в обществе настроения и интересы, идёт вслед за своим народом, начинающим протаптывать тропинки, и аккуратно и надёжно кладёт поверх самодельных дорог прочное покрытие, расширяя их и превращая в проспекты, по которым может двигаться уже вся страна.

При взгляде на клумбу посредине двора мне невольно вспоминается героиня одной известной советской пьесы, грустная, романтическая, но вместе с тем и чрезвычайно упрямая девушка. Она работает буфетчицей на маленькой железнодорожной станции и только тем и занимается, что день за днём поднимает и снова ставит на место забор палисадника, который сметают на своём пути спешащие к зданию вокзала пассажиры. Кто-нибудь уронит, она подойдёт, поставит да ещё и колышком подопрёт. И всё молчком, как-то жертвенно. Видя такую настойчивость к соблюдению порядка, работники станции даже робеют перед девушкой немного, но кто-нибудь из них тоже не удерживается и роняет забор. Девушка молча его поднимает и, присев на корточки, возится, чтобы укрепить штакетник.

Пытаюсь вспомнить, что за философию вкладывали в смысл этой сцены, но в голову лезет одно - как же мы любим сами себе создавать препятствия!

Тофунарщики

Очень часто денег, которые дарят китайским молодожёнам на свадьбу, им потом хватает для того, чтобы открыть маленький бизнес. Вариантов много, это может быть и пекарня в одну комнатку, и косметический салон, парикмахерская, магазинчик дешёвой одежды, мастерская по изготовлению штор, по ремонту обуви или кафе «здоровых напитков», где можно предложить всё, что вы считаете полезными для здоровья напитками... Одним словом, у кого на что хватит денег и фантазии. У Чшеня и Ван Ли и того и другого хватило, чтобы организовать производство тофу - любимого всеми китайцами продукта, заменяющего им творог и сыр. В таком важном деле нужна особенная честность и аккуратность, чтобы к тебе шли люди. Супругам этих качеств не занимать, поэтому от клиентов нет отбоя.

Как и положено, Ван Ли прошла специальные курсы, Чшен получил разрешение в местной администрации, всё это обошлось недорого, около восьми тысяч юаней, после чего они выбрали место для магазинчика, присмотрев его в одном оживлённом микрорайоне, очень популярном среди иностранцев. Они остановили свой выбор на небольшой комнате на первом этаже, по соседству с продуктовыми магазинчиками и аптеками. Это вышло ещё в десять тысяч юаней за год, плюс несложное оборудование для измельчения бобов и варки тофу, посуда для замачивания бобов и хранения готового продукта, витрина и холодильник. В общем, потратили почти тридцать тысяч юаней, и даже осталось на ребёнка, которого они родили вскоре после открытия предприятия. Ван Ли отсутствовала ровно месяц, а потом снова встала к чанам и поддонам, оставив ребёнка на попечение своих родителей.

В добавлении к двум видам тофу - жидкому, как сметана, и твёрдому, как наш мягкий сыр, - Ван Ли жарит лепёшки из кислого теста и отваривает куриные яйца в соевом соусе, а с учётом привозного хлеба и готовой лапши ассортимент в их лавке вполне приличный. Чшен и Ван Ли уже до начала своей работы были готовыми тофунарщиками, они выглядели так аккуратно, прибрано и весело, что можно было подумать, глядя на их чистые открытые лица, что они просто созданы для того, чтобы приготовить тофу. Оба были очень подвижны, быстры и дружелюбны и отличались потрясающим трудолюбием, без которого невозможно и приступать к тофу.

Невысокая, всегда в брюках и футболке, с короткой стрижкой, с чёрными, слегка раскосыми глазами, Ван Ли рядом с мужем смотрится школьницей. Чшен же имеет внешность весьма солидного молодого мужчины - чуть выше жены, круглый, как зрелый крепкий помидор, он налысо бреет голову и носит круглые очки. Несколько раз, зайдя к ним часов в восемь утра и не застав лепёшек и мягкого тофу, я удивлённо спросил, во сколько же они встают и когда начинается торговля, если в пять часов вечера они уже закрываются?

Они оба рассмеялись в ответ и сказали, что вставать приходится в пять утра летом и в четыре тридцать зимой, иначе не успеть к семи часам, когда приходят первые покупатели «шёлкового», мягкого тофу. Твёрдый, тот делается позже. Правда, основную подготовку приходится делать накануне, пояснила Ван Ли, иначе не успеть. И правда, мне довелось несколько раз видеть, зайдя после обеда, как она, с красными от холодной воды руками, возится в большом чане, замачивая бобы или перекладывая их в машину для измельчения. Я постеснялся спросить, когда же они ложатся спать и ходят ли они в гости. Лишь недоверчиво покачал головой, раздумывая, насколько же хватит их энтузиазма. Ведь такая работа - без выходных, без отпусков, без походов в кино и в гости к друзьям, с единственным праздником в году - праздником Весны, когда супруги закрывают свою лавочку на пару дней, - такая работа не может продолжаться долго!

Но я ошибся. Энтузиазм супругов не угас. И пять лет спустя они выглядели бодро и дружелюбно, как в день открытия тофунарного производства. У них появилась машина, и они поговаривают о том, чтобы нанять работника. Что до гостей, то надо сказать, в Китае это не принято. Всем некогда. С семьёй, с друзьями встречаются по большим праздникам, два-три раза в год. И я понимаю, что даже наняв работника, супруги не предадутся отдыху, а, скорее всего, расширят своё производство или начнут новое дело. Недаром Ван Ли уже хлопочет в пустом помещении по соседству - к чему-то примеривается, наверняка.

Перепечатка материалов размещенных на Southstar.Ru запрещена.